Андрей не уточняет, знает, что я сразу догадаюсь, о чем рассказывать. И я начинаю:
Когда человек умирает, его душа улетает далеко-далеко, в голубые горы. Там живут души наших предков. У них все есть, душе всегда тепло и уютно. Душа узнает много нового, что человек не знал в этой жизни. Она радуется существованию в том мире, ей там хорошо...
В который раз уже Андрей слушает мои фантазии о райской жизни. Скорее всего, он уже все запомнил, может, даже поверил, но еще не совсем - мои сомнения мешают и ему, но что я могу поделать? Да и вряд ли он представляет, что где-то ему будет лучше, чем в этой жизни. Да еще без папы и мамы. Он говорит:
Я вас там подожду, а вы приходите скорее, а то, как я буду без вас там...
Зачем эта ложь, кого я хочу успокоить? Себя или ребенка? И где этот рай, может, все-таки, он здесь?
Голубые горы это не сказка. Я видел их и зимой и летом в Кузнецком Алатау. Особенно чудесны они зимой, когда голубизны больше. Заснеженные сосны и пихты. Красные грозди рябины и калины, мороженные они неповторимо вкусные. Горы и долины - глазам отрадно, и телу хорошо. Сколько я их исходил в молодости, когда был инструктором по туризму...
Здесь можно выписывать виражи, взбивая лыжами снежную пыль, терять тяготение, и какой-то миг чувствовать себя безвесным, легким, как снежинка, сваливаться с крутизны, как когда-то из самолета с парашютом, и испытывать сладостное чувство скорости.
Я задумывался, замолкал. Откуда этот чудесный мир, и почему мы так боимся его потерять? Что было в начале всего? В чем смысл жизни? Кто знает все? У кого правда? Где истина?
Мудрецы выдвигают лишь противоречивые предположения и гипотезы. Ах, как было бы хорошо, если б там была вторая жизнь. Жизнь, перед которой бессильна смерть.
Когда-то я задумывался, чему посвятить свои способности, силы, время. Теперь все это отдал бы, не задумываясь, за жизнь сына. Жизнь, в которой бы он познал эти земные радости. Да, з е м н ы е радости. В рай хорошо попадать, прожив земную жизнь.
Рай это как кино, смотришь, радуешься, а надо, чтобы человек в нем жил, действовал...
Андрей терпеливо ждет, когда я продолжу свой рассказ.
На работе молодой сотрудник Саша не раз внушал мне: надо, мол, чтобы кто-то меня спас, помог мне, чтобы это был самый мудрый и снисходительный, святой и непорочный, терпеливый и требовательный, всесильный и добрый, любящий и справедливый судья моих дел. Люди далеко не такие и сами нуждаются в Спасителе. Спаситель это и есть Бог.
Сына надо спасать, говорю я.
Сын еще без греха, испытание пало на тебя, тебе и нужен Спаситель.
А он есть?
Да. Никто не доказал, что Бога нет. Нет творения без творца, закона без законодателя. Если ты его до сих пор не нашел, это не значит, что его нет. Видно, ты не там и не так искал. Раньше я тоже не верил. А потом я стал читать Его Слово, и Он стал мне открываться. Он исполнил меня радостью, уверенностью, я им прощен, усыновлен, сделался наследником вечной жизни, Саша говорит спокойно, только немного стесняется. Немыслима вся целесообразность окружающего мира без творца. Где здесь стихийность и случайность?!
Но Андрей, в чем же его вина? Перед кем ребенок провинился? Что зависело от него? Он не выбирал родителей, место жительства, не он допускал эти выбросы, аварии...
Саша говорит, что-то еще о рае, о расплате детей за грехи взрослых, о путях Господних, которые неисповедимы... Все это не укладывается в голове, никак не вяжется со словами о справедливости.
Лейкоз - болезнь века атомной энергетики и забвения экологии. Сколько таких болезней было после Хиросимы и Нагасаки, сколько их будет еще после Чернобыля...
Сын часто говорил об обреченности, о смерти. Понимал ли он, что это все значит? Дети, как мы помним по себе, по здоровым детям, уверены в своем бессмертии. Для них смерть - явление непонятное, удаленное в вечность.
Когда и почему Андрей начал говорить о смерти?
В больнице, куда он попадал периодически? В разговорах с обреченными, как и он, сверстниками? Может, понимали они напряженные лица докторов и слезы матерей.
Болезнь есть болезнь. Когда она приносит ощутимую физическую боль, страдание, то вызывает равнодушие к жизни, а иногда и желание смерти. Но отпускают боли, и вновь появляется желание жить. Так у взрослых, а как у ребенка? Взрослому легче понять и объяснить себе фатальность судьбы. А что творится в детской головке?
...Продолжаю рассказ о своих впечатлениях от гор. О белках на горизонте, об облаках, которые иногда накрывают тебя на вершине, иногда проплывают ниже. О снежных кристаллах величиной с большую монету и разной конфигурации. За многолетние походы ни разу не встретилось двух одинаковых кристаллов - неповторимость природы. О родниках с обжигающе холодной водой, которая никогда не вызывала ангины. О следах рыси, росомахи, о волчьей тропе. О кедровых шишках, о бурундуках, ворующих у туристов шишки, о медвежьих следах. Нравится Андрею такой рай, нарисованный мной по воспоминаниям былых походов...
Так бы и рассказывал, не уходил бы от Андрея, но надо идти на работу. Поездки в Москву в институт педиатрии, американское лекарство, травы требовали все больше и больше денег.
Каждодневное расставание невыносимо ни для сердца ребенка, ни для родителей. А Андрей каждый раз перед уходом просит:
Я на вас из окна посмотрю, вы мне помашете?
Окна закрыты, слов не слышно, и жесты вряд ли понятны. У Андрея льются слезы. Надо идти и не хватает сил уйти.
Мама тоже плачет, хотя и старается не показывать слез сыну. Старшая сестра внешне остается безучастной - безуспешная попытка внести покой в наши души.
Когда приходим, Андрей первый замечает нас. Похоже, он постоянно ждет и не отходит от окна.
На этаже, где палата Андрея, белый просторный кабинет, два поста медсестры, процедурный кабинет, столовая, ординаторская и тишина. А лежат дети! Дети, которым по природе свойственна подвижность, шумные игры...
Через месяц Андрея выписали из больницы. Пошел в школу. Ребенок смышленый. Никто его не подгоняет, пусть учеба будет в удовольствие, не омрачает последних дней.
...Обреченность угнетала нас постоянно, и мы хватались за любую соломинку. Прослышали про американское лекарство - не помогло.
Обещают отечественное лекарство, которое должно появиться через месяц-два... Этот препарат, по рассказу лечащего врача, может продлить длительность межприступного улучшения до десяти лет...
Лекарство не появилось и через год после смерти Андрея.
Жена прочитала все, что печаталось о лейкозе... Наука, как всегда, оптимистична: вот-вот состоится открытие.
Когда беда далеко, кто и как волнуется за решение проблемы рака? А теперь и СПИДа?
Но вот пришла личная беда, и мы кидаемся в крайности. Кормили ребенка сырой печенью. Прослышали про старика-знахаря - написали. Народный целитель действовал осторожно, с опорой на медицину: Пришлите анализ крови.
По анализу крови прислал пакеты с травами. Написал: Если ребенок два года от лечения травами будет чувствовать себя хорошо, значит лечение подействовало.
Андрею не суждено было прожить больше.
Как-то уже после смерти прочитали, что наблюдались случаи выздоровления от лейкоза при заболевании тифом или туберкулезом, и очень переживали, что не знали этого при жизни Андрея, как будто наши врачи пошли бы на этот эксперимент.
Болезнь прогрессировала, как выражались врачи. Поехали в Москву. Андрей, распухший от преднизолона, передвигался с трудом, капризничал. Его поместили в отдельную палату. В соседней палате в кошмарных муках умирал пятнадцатилетний мальчик. Стены и потолок забрызганы кровью. Врачи то и дело приводят в чувство его мать - сиделку и последнее утешение.
В этот приезд в Москву у Андрея обострения не было, но в новом учебном году школу он уже не посещал, учительница приходила заниматься на дом. Все понимали бесполезность затрат, но иначе поступать не могли.
Андрей, я тебе купила новое пальто и ботинки!
Мам, а что вы с ними потом будете делать? Лучше бы набрала апельсинов...
Ком подкатывает к горлу, и единственно правильные слова Когда перерастешь - купим другое пальто предательски не выдавливаются.
Вечером я сказал жене:
Постарайся обходиться без подарков, делай незаметно, чтобы у него не возникало т а к и х мыслей. И потом, прекрати в его присутствии говорить о деньгах...
Она заплакала:
Мне страшно покупать ему вещи, каждый раз думаю: последнее пальто, последние ботинки... А денег нет, хоть в петлю лезь, и где набрать этих апельсинов...
Состояние Андрея ухудшилось, и мать повезла его в Москву одна. Если там помогут, то смерть для него будет не такой страшной. Здесь же на умирающих только смотрят, соболезнуя, но ничем не могут смягчить страдания.
Умрет Андрей во время этой вспышки или еще раз переживет острый период, я не знаю, сказал профессор.
Мать позвонила из Москвы сестре:
Благодарю Бога за каждый день жизни Андрея. Приезжайте, дней двадцать он еще будет жив. Увидишь, какой бы был славный парень.
Через неделю позвонила домой:
Кто знал, что моему ребенку придется так страдать! Ужас!.. Боли до потери сознания. Кислородом отхаживаюсь. Легче самой его застрелить...
Боюсь, я больше не вынесу, если Андрею будет каким-то чудом еще раз хорошо, на какой-то месяц, а потом все снова... Я уже молю Бога, чтобы на этот раз все кончилось. Это единственный выход. Ничего не помогает, ни травы, ни препараты, ни знахари, ни врачи.
На мои бесконечные отпуска без содержания косились, денег в обрез. Мы с дочерью выехали, но Андрея уже не было...
Сможем ли мы пережить самое страшное, невыносимо тяжкое преступление судьбы - смерть ребенка? Страшнее этого ничего нет.
Мать и после смерти Андрея, забываясь, искала ему спасения, выискивая все новые и новые способы лечения...
ЦЕНА ЖИЗНИ
До школы я жил у бабушки. Улочка частных домов называлась Лесной переулок. Соседи были доброжелательные и я всех звал тетя... дядя... Потом мы уехали и я приезжал только на каникулы раза три, четыре. Бабушка умерла. Прошло много лет, прежде чем я почувствовал интерес к судьбе тех теть и дядь.
Особый след в моей памяти оставил Дядя Миша. Пожилой мужчина, ветеран войны, высокий, крепко слаженный, почти седой. Кое-кто называл его старик, но он не любил такого обращения.
Каждый май, дядя Миша был в подпитии, но он сторонился участников войны. Мне он показал свой военный билет, там были перечислены его должности: командир артиллерийского дивизиона, начальник штаба артиллерийского полка. Вообще об артиллерии он говорил возвышенно Бог войны. Хотя давно артиллерию потеснила и авиация, и танки, и, наконец, ракеты. Стопятидесятидвухмиллиметровая гаубица была его любимицей.
Я занимал подполковничью должность, говорил дядя Миша. Показывая в военном билете записи о наградах, он с особой гордостью подчеркивал, что орден Отечественной войны был у него еще в самом начале боев, когда им награждали очень немногих и действительно за геройство. Были у него и ордена Красной Звезды и Боевого Красного Знамени.
По улице проходили фронтовики сияющие, некоторые с множеством орденских колодок, значков.
Значкисты, петухи. На фронте наград не получили, так хоть после войны юбилейных нахватали, сердито говорил дядя Миша.
Тетя Валя, жена дяди Миши, тоже участница войны при его жизни старалась не надевать свои регалии.
Однажды на озере я увидел у дяди Миши шрамы на груди, спине и на ноге. Тогда он рассказал о своих ранениях.
Самое тяжелое в грудь. Дядя Миша руководил огнем дивизиона, находясь на переднем крае. В том бою погиб командир дивизии полковник, а он хотел, по словам дяди Миши, представить его к званию Героя Советского Союза. Не успел.
Шрам был и под правой лопаткой, пуля задело легкое, но по внешним признакам дядя Миша ко времени нашего знакомства не ощущал болей и недомоганий от ран. Он курил и выпивал. Похоже, здоровье у него было неплохое.
В рассказах не было стремительных разворотов событий, героизма... Его сослуживцы гибли чаще, чем нам показывали в кино и самое обидное, не успев в последний момент подстрелить десятка два фрицев! Я с интересом слушал его рассказы, но сейчас понимаю, что о многом надо было бы расспросить подробнее.
Дядя Миша говорил и о фронтовом быте. Как-то рассказал он о доме отдыха, где в 1942 году поправлялся после ранения. Однажды они уходили от патруля. Где-то погуляли, выпили и на газике возвращались. Видимо и шофер был поддатый, так что от патруля пришлось бежать, а когда те погнались за ними, то дядя Миша отпугнул их выстрелом из ракетницы: Как лупану по дороге веер искр, и они от нас отстали, поняли, что с фронтовиками имеют дело.
Войну я закончил в Кенегсберге, гвардии капитаном, рассказывал дядя Миша, получил направление в военную академию, форма с иголочки. Приехал с денщиком в Ригу, по дороге всегда навеселе. Решили прогуляться по городу. Наган в кобуре, а плевать, что латыши смотрят недоброжелательно.
Город мы знали плохо, и держались центра. Остановились у парикмахерской. Там очередь, но мастер подобострастно: Господин капитан, прошу в кресло.
Но я решил покурить, говорю: Иван, садись. Я после тебя.
Иван сел, а я, покуривая, сошел с высокого крыльца и стал рассматривать проходящих девок. Латышки вызывали желание пощупать каждую молодуху. Они чувствовали мое желание, некоторые смотрели с любопытством не прочь, а другие взглядом будто говорили с ненавистью: умру, но не дам.
Слышу на крыльце смешки, высокий мужик моего возраста, глядя на меня что-то говорит на смеси трех языков, а те смеются. Хотя я не знаю их языка, но некоторые фразы с издевкой я понял, остальное дорисовал. Посмеивается, что русский капитан стоит в очередь за своим денщиком бриться. И все в хохот. Привыкли, что немецкие офицеры на дистанции от солдат, и офицер не станет в очередь после солдата. Вытащил я пистолет и саданул в него. Наверное испугаться не успел.
Выскочил Иван и мы не спеша пошли дальше. На углу улицы нас догнал патруль. Могли слинять, если б захотели, но гордость не позволила.
В комендатуре предложили снять ордена. Ну я им: Не вы их давали, не вам и снимать. Ну, ордена отняли... вместе с погонами. Был капитан, да в трибунале остался.
Вместо академии тюремные университеты.
Мучился ли дядя Миша от случившегося? По прошествии многих лет говорит, что нет, но это скорее бравада... А может быть, повидав тяжелые судьбы людей, понимал, что ему досталась не самая плохая.
Испытывал ли дядя Миша угрызения совести за убитого? Скорее всего к нему была ненависть. Иногда я задумываюсь, что ему стоило в тот момент остановиться, погасить ненависть. Умение прощать не рождается вместе с человеком, этому надо учиться, учиться смирять свой гнев, раздражение. Война наоборот высвобождает гнев и ненависть, и все вопросы решает одним способом, делая человека жестче, импульсивнее.
Привычка убивать, может она с фронта? Как-то он рассказывал об убийстве пленного офицера.
Однажды к нему привели языка, а дядя Миша сидел в блиндаже в накинутом на плечи солдатском ватнике. Офицер высокомерно сел, закинул ногу за ногу, закурил и заявил, что с солдатом говорить не будет.
Дядя Миша достал из кобуры пистолет, ватник спал с одного плеча. Офицер увидел на гимнастерке погоны и заговорил: Господин капитан...
Дядя Миша говорит, что увидел у него в глазах страх, пуля попала в голову, немец свалился с табурета...
Может вот эта легкость, с которой дядя Миша отобрал жизнь у пленного, стала для него роковой в Риге? Дядя Миша, похоже, об этом не раздумывал.
На Руси к преступникам всегда относились как к людям несчастным. К дяди Миши и невозможно было относиться по-другому. Мне было его жалко.
Для меня дядя Миша все равно был героем. Он воевал. Мало ли какой у человека может быть характер. Может быть он вспыльчив и склонен к гневу, а война вырывает его из мирной жизни, дает в руки оружие, расшатывает нервную систему. Тут уж хамам и негодяям лучше не попадаться на его пути.
Рассказ о лагерной жизни тоже был интересным:
Повезли нас на Север, в Норильск. До Дудинки в трюме парохода. Там было много таких как я, попавших по пьянке. Были и такие, кто попал за пьяные дуэли мушкетеры...
В пути заключенные гибли от голода, холода и болезней, и их бросали за борт без груза рыбы съедят, что на поверхности, что на дне.
В Дудинке нас перегрузили в вагоны и повезли в Норильск. Там узнав, что я раньше работал машинистом паровоза, направили на железную дорогу.
Пожалуй, я опять попал в привилегированное положение. Возил грузы между Норильском и Дудинкой. В кабине паровоза худо-бедно тепло и хотя приходилось порой ремонтировать каленое железо, все же это была не стройка с морозами под сорок. Из поезда в барак часто в пургу приходилось добираться по натянутому канату.
Бежать было некуда и поэтому я был как бы вольный. Работал помощником машиниста, а так как составы часто шли с продуктами, то экспедиторы задабривали машиниста, иногда даже спиртом, не говоря уже о еде, так что жить можно было.
Тогда я подженился. Ксюша по тамошнему Ксана была осуждена за какое-то то ли мошенничество, то ли воровство. Хотела жить с шиком, за что и погорела. Ксюше хотелось серьезно устроиться. После войны сверстников было мало и поэтому я стал ее избранником. Ксеня была немного моложе меня, но потасканная, так что особого энтузиазма не вызывала. Когда она освободилась, мы немного пожили полувольной супружеской жизнью, но вскоре мне это приелось, и я спровадил Ксеню на материк к своим родителям.
Как потом рассказывала моя бабушка, Ксанка произвела фурор на улице. Крашенная блондинка с яркой помадой на губах и папиросой вызывала всеобщее внимание.
Как-то родители дяди Миши, Ксанка и моя бабушка пошли на базар. Бабушка обратила внимание как Ксанка, повертев тридцаткой перед носом продавца, заполучила яйца и тут же положила красненькую в свой карман. Продавец и возражать не стал, как очарованный.
Пожив больше месяца у родителей дяди Миши, где работал один отец, она поехала к своим родственникам в Алма-Ату и там затерялась. Больше о ней никто ничего не слышал.
Дядя Миша освободился осенью пятьдесят третьего, вроде по амнистии, не досидев полутора лет до десяти. Вернувшись домой не застал матери. Бабушка рассказывала, что тетя Маруся, мать Михаила, умерла в пятидесятом году. Она просила похоронить ее на кладбище возле станции, хотя ее отец и мать были похоронены на другом, а по традиции родственников старались хоронить на одном кладбище. Я услышу паровозный гудок, когда Миша будет возвращаться домой.
Дядя Миша устроился в паровозное депо помощником машиниста, хотя имел права машиниста, но из-за частичной потери слуха не прошел медкомиссию. Потеря слуха это профессиональное, артиллерийское. На работе долго не задержался, так как часто выпивал. Из депо он ушел, на узкоколейку маленького заводика, где требования медицины были не так строги и где ему удалось поработать даже машинистом, ну, а потом за пьянку попал в кочегары котельной на окраине города.
Однажды дядя Миша рассказал о своей жене. Прежде она служила у них в полку, в секретной части специалистом по почеркам, вроде прочитывала переписку... Может цензура, а может еще что. После лагеря они переписывались, потом встретились.
В это время у дяди Миши началась семейная драма. Знал он об этом или нет, но его жена стала изменять ему с соседом.
Сосед вел трезвый образ жизни. Он был из высланных за то, что остался на оккупированной территории во время войны. Видимо дезертирство ему пришить не удалось, но все же был выслан в Сибирь.
Как-то в начале января, дядя Миша, возвращаясь с работы, попал под поезд. В том месте где зарезало дядю Мишу был большой уклон и кривизна. Составы двигались на большой скорости, паровоз шел вперед тендером и видимость при этом была еще хуже, да в мороз не очень-то и смотрели.
Помощник говорил, что видел: вроде шли двое, а пострадавший один. Уже позднее, когда допытывалась у знакомых паровозников, сестра дяди Миши, стала грешить на любовника его жены... Но официальная версия: попал под поезд в нетрезвом состоянии.
Было ли это наказание сверху за то что дядя Миша распоряжался по своему усмотрению судьбами других людей: пленных, латыша юмориста... или это одна из людских судеб, представленных нам в завершенном виде? Через десять с небольшим лет, любовники перевернулись на мотоцикле с коляской. Он погиб, а она отделалась легким испугом... Поделом ему... говорили окружающие соседи, подозревавшие его в убийстве дяди Миши.
Как же все таки сложна жизнь, как сложно пройти ее и не оступиться. Ведь черное и белое в тебе всегда рядом.
ВЫПИТОЕ УТРО
Пять лет учебы в иногороднем институте пролетели, как говорится незаметно. Я гуляю по родному городу. Чудесное утро, умытое дождем и приправленное запахом сирени. Через недельку начну искать работу, а пока душа требует праздника. Я вспомнил, что давно не заходил к своему школьному другу Олегу. Как-то он теперь? Я видел его года два назад, но не было времени поговорить.
Друг жил в соседнем дворе. Нас объединяла любовь к химии. Сколько пороха и термитных смесей сожгли мы вместе! Веселые были времена.
Я поднялся на пятый этаж, позвонил. За дверью раздался шум и через некоторое время дверь отворилась. За дверью стоял Олег, грязный, небритый, с всклоченными волосами, в грязной рубашке и в разорванных на коленях штанах.
О, Сергей, какими судьбами? Проходи, радушно сказал Олег. Мы поздоровались, обменявшись рукопожатием.
Проходи на кухню, присаживайся, рассказывай.
Да, что рассказывать, сказал я оглядывая коридор и кухню. Везде следы запустения. Грязные обои, протертый линолеум, давно не беленый потолок.
Ты, я слышал, в Воронеже учился. Как там?
Нормально. Вот закончил уже.
Да ну! Это надо отметить. А у меня и самогон есть, соседка гонит. На жизнь тоже зарабатывать надо. Она инвалид, ноги гниют, вот и крутится. На пенсию легко ли прожить? Хороший самогон, легко пьется и запаха почти нет. Он достал наполовину наполненную пластиковую бутылку. Вот тут закусь есть. Хлеб, сало, вот в банке рыба копченная сам коптил.
Узнаю химика, не прошли школьные увлечения.
Да не то что химия, а так дай думаю, попробую, может получится. Только я дома делал, может, что не так, попробуй.
Ладно, посмотрим, только я к самогону-то не привычен.
Да ты попробуй. Бабулька в него зверобой кладет, полезно для здоровья.
Ну наливай.
Ну, за тебя, сказал Олег, налив в стаканы грамм по сто.
За тебя, за наше счастливое детство.
Ну, скажи замечательный самогон.
Не знаю, поглядим... слукавил я. Самогон мне не понравился. Рассказывай как жизнь у тебя? Ты вроде поступал в медтехникум.
В медучилище, на зубного техника.
И что?
Да что. Выгнали за неуспеваемость, не дали, падлы, доучиться.
Ну, не переживай, сейчас все равно технологии там поменялись, тебе пришлось бы переучиваться.
Не знаю, вроде те с кем я учился, работают.
Я думал ты в институт пойдешь, на химика учиться. Далось тебе это медучилище.
Зубные техники деньги большие получали. Вообще-то я думал. Тут как-то Светка Прохорова заходила, я ей курсовую по химии решал. Но ведь кроме химии еще много чего нужно.
Из комнаты на кухню зашла маленькая женщина с короткой прической, делающей ее похожей на мальчика.
О, познакомься, это Ира, сказал Олег, Ира, это Сергей, мы вместе в школе учились. Он вот институт закончил.
Да? И по какой специальности?
Историк.
А где работать?
В школу устроюсь.
Ну давайте, давайте выпьем, сказал Олег, выпивая стакан, хорошо!
Ты где-нибудь работаешь? Чем вообще занимаешься? спросил я.
Да где сейчас устроишься?
Как, совсем негде?
Да я пробовал на бетономешалке работать, раз прогулял, другой прогулял...
Зачем же прогуливал?
Да заквасили с ребятами. Там они мешок цементу продадут налево и за самогоном, рассказывал Олег. Да потом бетономешалка сломалась. Хозяин пришел, ну и всех в шею.
А другой работы нет? спросил я уже поняв, что друг мой, по всей видимости, алкоголик. Такие люди собирают бутылки, металлолом, вторсырье, попрошайничают. Для некоторых груз разума оказывается слишком тяжел. Сейчас таких людей становится все больше и больше. Кто-то не смог последовать своему призванию, а кого-то неразделенная любовь заставляет наносить самому себе сокрушительные удары.
Давай-ка выпьем.
Наливай.
Выпили, закусили.
Может можно найти какую-нибудь работу, настаивал я, что ж ты так опустился.
Заходил тут ко мне приятель, сапожник, предлагал подмастерьем за триста. Но это же полпенсии. Разве это деньги.
Ну, это ж наверно для начала.
Да не, чем так робыть так лучше не йсти, засмеялся Олег.
Да, я как погляжу, тебе не деньги нужны. Ты вон поди совсем без денег живешь. Тебе надо время чем-нибудь занять, чтоб не страдал фигней.
Олег улыбнулся виновато.
Он правду говорит, подтвердила Ира, да разве тебя черта выгонишь на работу. Куда там.
Да я пытаюсь, оправдывался Олег, я вон станочек соорудил из моторчика от стиральной машины, пойдем покажу.
Мы прошли в комнату. На полу валялись доски, инструменты. Кресла были протерты и из щелей выглядывал поролон. Шкафов небыло. Диван был застелен грязной простынью. На нем, по видимому, спали.
Перед диваном стоял станок. Куча опилок говорила о том, что на нем недавно работали. Вот делаю табуретки. Правда, втулка у меня сломалась, работаю на деревянной, она толстые доски не пилит. Заказал знакомому токарю, да он что-то никак не сделает.
А ручки дверные можешь сделать?
Не знаю, не пробовал.
Попробуй, мне надо штук десять.
Хорошо. Я тут еще пробовал корзинки из лозы плести.
В дверь постучали.
Сейчас я открою, сказал Олег и ушел.
О, Дима, привет. А у меня Сергей Северов, помнишь? послышалось из коридора.
В комнату вошел Димка, тоже одноклассник.
Привет.
Привет.
Ну вот, вся компания в сборе. Раньше Юрка заходил, но он теперь в милиции работает, сторониться стал. У него теперь свои компании, ментовские... По такому случаю надо выпить! Чирик найдется? Ирка сбегает.
У нас с Димой нашлись деньги на бутылку водки.
Ира, сходи в магазин, крикнул Олег, и сигарет за одно купишь. А, впрочем, я с тобой. Вы тут посидите, обратился он к нам.
Мы остались с Димой одни. С ним я недавно встречался и все про него знал. Он про меня тоже. Поэтому заговорили об Олеге.
Ну что? Видал как живет? спросил Дима, опустился дальше некуда. Я вот только захожу иногда, да и то боюсь, или побьют, или в ментовку заберут, или напоят до потери памяти. Соседи иногда на него ментов напускают, шумит говорят. А недавно на первом этаже коляска пропала, так сосед прибежал сразу к Олегу и хрясь ему в глаз. А он тут и не причем вовсе.
Да, и как же это он так спился?
Да есть тут бабка, самогоном торгует, вот они и повадились. Они даже кактус на подоконнике и тот самогоном поливают.
В комнате было слышно, как кто-то зашел в прихожию.
А вот и я, сказал появившись Олег, в руке он держал бутыль самогона, купил у соседки. Надо же еще и закуски купить. Ирка пошла в магазин. Я уж не хожу чтобы менты не загребли. А то пристают.
Да ты уж пьян, вроде. Быстро же тебя развозит.
Да мы еще с утра тут нагружаемся. Ну что выпьем? сказал Олег разливая по стаканам, Ну, поехали.
В дверь постучали. Олег пошел открыть. Послышались голоса:
О, а у нас гости. Мама это Сергей, одноклассник, если помнишь.
Как же помню. Добрый день, поздоровалась мать Олега входя в комнату.
Здравствуйте.
А это Коля, художник, представил Олег вошедшего за матерью человека.
Коля, сказал художник, вяло пожав руку.
Сергей.
У нас вот самогон есть, сказал Олег.
Ну, что мы сразу с порога, сказала мать.
Ну и что, сказал Олег наливая, Сергей институт закончил.
Поздравляем. Надо выпить.
Ты не обращай внимания, сказал Олег, если что не так, не обижайся. Мать моя с отчимом развелась. Переживает. Это Колян, художник, он свой. Если захочешь, он тебе о своей жизни расскажет, закачаешься.
Да ну.
Ну-ка, Коля, расскажи что-нибудь.
Мне надо выпить прежде, сказал Коля, Меня тут художником называют, ну да я так, рисую иногда, я выпить люблю. Вы вообще пьете самогон?
Они пьют, но до нас им еще далеко, сказал с удальством Олег.
Иногда говорят, что мозги набекрень. А что мозги? Мозгов нет ни хрена, Словно продолжая с кем-то спорить говорил Коля. Вот если написать о моей жизни книгу! Это был бы бестселлер. Как-то раз с корешами забрались зимой в люк теплосети выпить самогона там, денатурата. А сверху на люк наехал трактор и вот просидели мы там три дня без воды и без еды. А после ацетона сушняк. На заводе, где работал, бригада пила спирт, выделенный из клея БФ. Опускали в клей ершик, надетый на электродрель, и наматывали на него клейковину, а спирт выпивали. Друзья мои теперь померли. А я вот живу. Чем для меня хуже тем мне лучше. А почему, не знаю.
Когда Коля кончил рассказывать, мы с Димой засобирались уходить.
Ну, мы пошли.
Уже?
Пора, дома дел полно.
Мы с Димой вышли и остановились на лестнице.
Видал. Надо как-то помочь человеку.
Да уж помогли. Напоили.
Ха. Да. И как он так живет? И че его в армию не заберут? Это все мать его, она в милиции работала связи. И чего этой армии бояться? Сейчас бы был человеком. Я понимаю, если бы он жил нормально: работа, семья, сказал Дима. И баб вокруг него крутится туча! Все какие-то шлюшки. А Ирка, так совсем черте что. Я как-то захожу, смотрю пацан какой-то крутится, что думаю за фигня. Потом по груди понял что баба. И все они ни против переспать. Так что если хочешь?
Я не хотел, меня и так тошнило.
Впрочем, добавил Дима, зачем тебе эти проблемы. Ну пока, что ли?
Пока.
И чего это люди так над собой издеваются? бросил Дима уходя.
Я заходил к Олегу еще несколько раз. Его серая жизнь была полна проблем. То его обворуют бомжи с которыми он выпивал, то неизвестные типы будут заставлять его продать хату и он еле отобьется объясняя, что ответственным квартиросъемщиком является его мать, которая живет в деревне.
Зимой и Олег подался в деревню. В квартире холодно, выбиты стекла, нет света, проданы газовая плита и холодильник.
В деревне Олег бездельничает, ждет когда продадут квартиру и у него появятся деньги.
Вот и потерял себя человек. Уничтожил физически и духовно! А может быть не нашел? Может быть человек рождается неполноценным и должен трудиться, искать, созидать себя? А иначе наша жизнь жизнь растения. И хорошо еще если порок не искалечит его, не изуродует.
МИЛОСЕРДИЕ
Ольга Тимофеевна!
Заведующая аптекой подняла глаза.
В чем дело, Наташа?
Молоденькая продавщица из рецептурного отдела мотнула головой в сторону торгового зала.
Там эта... Голованова пришла. K вам просится.
Банкирша? Заведующая насторожилась. И что ей надо?
Не знаю. У нее рецепт бесплатный...
Ты ей табличку показывала, что не обслуживаем уже бесплатно?
Показывала.
Ну и?..
Говорит, хочет вас видеть.
Свинья бессовестная! вскипела заведующая. Миллионами ворочает, а туда же - права качать! Ее вообще втридорога обслуживать надо, постыдилась бы с бесплатными рецептами лезть!.. Ладно, пусть заходит.
Наташа пропустила в кабинет молодую женщину и ушла.
Здравствуйте, женщина обаятельно улыбнулась.
Здравствуйте, не очень дружелюбно откликнулась Ольга Тимофеевна.
Посетительница, прихрамывая, подошла к стулу, тяжело опустилась на него. Заведующая вздохнула. Анна Голованова, президент самого крупного банка в районе, не внушала ей особых симпатий. Но факт, что интересная, тридцатилетняя женщина не в состоянии красиво пройтись и легко сесть, сам по себе вызывал сочувствие. ``Банкирша" была больна полиартритом, об этом знал весь район, чуть ли не весь город. Ходили слухи о шикарном особняке, наполненном слугами. Правда, в газете как-то писали, что живет Анна в обычной квартире, пусть и пяти-комнатной.
А слуг у нее всего двое, плюс шофер, который не то брат, не то племянник, не то... И все это из-за того, что сама она ничего делать не может по дому, причина все та же - болезнь. Вроде, ездила лечиться за границу, но, как видно, без особого результата. Что ж, и богатые болеют...
Я Анна Голованова, президент акционерной финансовой кампании ``Дельта", представилась Банкирша". Вы, скорее всего, о нас слышали.
Как же не слышать, все уши прожужжали вашей рекламой.
Ну, смущенно развела руками Анна. Что делать...
Ладно, сурово прервала ее заведующая. Чем мы обязаны вашему визиту? Вы насчет льготных рецептов? Городской глава издал указ до конца года не отпускать лекарства бесплатно.
Я знаю. И я бы хотела взглянуть на счета по льготным рецептам хотя бы за последние два-три месяца.
Почему я должна показывать вам эти счета?
Хочу оценить свои возможности, сказала Анна. На последнем заседании акционеров была одобрена идея взять шефство над районной аптекой, то есть, над вами. Попросту собираемся оплачивать эти самые льготные рецепты. Раз собес отказывается, надо же кому-то этим заняться.
Анна Васильевна!.. заведующая хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Да вы...
Спустя полчаса изумленные покупатели увидели заведующую, которая бережно поддерживала под руку известную молодую особу, к коей большинство относилось явно без симпатии. В глазах обычно суровой заведующей сейчас читалось, чуть ли не восхищение. Она проводила прихрамывающую Анну до самой машины. Затем вернулась, подошла к окошку рецептурного отдела и громко сказала, обращаясь больше не к продавщице, а ко всем присутствовавшим:
Наташа! Снимите объявление. Указ мэрии нас уже не касается.
Прошло три дня после посещения аптеки. Утром Анюта развернула Новости" и едва удержалась, чтобы не выругаться: на первой странице крупным планом красовалась ее фото, иллюстрируя совершенно идиотскую статью о народных благодетелях, меценатстве, милосердии и прочем.
Привет, в кабинет всунулся Илья. Я без доклада. Видала газеты?
Видала, Анюта хмуро играла карандашом. Гад журналист, я же ясно сказала: отказываюсь от каких-либо интервью. Ты посмотри, что пишет: Деньги мне даны, чтоб помогать..." Тьфу! Дернуло меня поехать в эту аптеку.