Формат 60x90/16 Бумага офсетная No 1 Печать офсетная Печ. л. 27,0 Подписано в печать 05.04.2006 Тираж 500 экз.
Зак. No 3679
Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ППП "Типография "Наука" 121099, Москва, Шубинский пер., 6
Дай Бог, чтобы твоя страна тебя не пнула сапожищем.
Из песни
Я - сын твой, а не пасынок, о Русь...
Ап. Соболев
Уважаемый читатель!
Если Вы помните, любите, может быть, даже почитаете антивоенную, антифашистскую песню "Бухенвальдский набат", но ничего не знаете об авторе самих стихов с таким названием, о поэте Александре Соболеве, то эта книга для Вас. Александр Соболев?.. Почти уверена: Вы вдруг поймаете себя на том, что имя этого поэта действительно почему-то не задержалось в Вашей памяти. Вы имеете возможность восполнить этот пробел, прочитав, надеюсь, не без интереса, предлагаемую книгу, так как, следуя за рассказчиком (в этой роли выступать буду я, вдова Александра Соболева), Вы словно проживете некоторые периоды жизни поэта рядом с ним - зачинателем и создателем названной выше прославленной песни.
На примере жизни автора "Бухенвальдского набата" Вы, полагаю, не без удивления, узнаете о появлении и существовании постыдного для советской власти, уродливого, нелепого феномена: полнейшей безвестности автора при необыкновенной, небывалой популярности созданного им чуда искусства.
Понимаю, сразу хочется усомниться: так не бывает! Бывает, оказывается, и для подтверждения этого мне предстоит ответить на множество вопросов. Ну, например:
Почему у автора "Бухенвальдского набата" при жизни не вышло ни одного поэтического сборника?
Или: что такое замалчивание в приложении к Ал. Соболеву?
Далее: что и кто помешал ему получить Ленинскую премию за произведение, уже заслужившее признание и в стране, и за рубежом?
По какой причине автора "Бухенвальдского набата" собратья по перу не пригласили в свое объединение профессиональных литераторов - ССП?
Почему об Ал. Соболеве ни разу не рассказали СМИ? У автора "Бухенвальдского набата" ни одной встречи с журналистами.
Почему его ни разу не пригласили выступить по радио или телевидению?
Почему прослезился Ярослав Смеляков?
По какой причине разгневался на Ал. Соболева С .Я. Маршак?
Почему отказался от встречи с Ал. Соболевым А.Т. Твардовский?
И так далее...
Рассказ об этом и многом другом - впереди.
А для начала я скажу о поэте Ал. Соболеве очень коротко: это он, пожизненный инвалид второй группы Великой Отечественной войны, в конце 50-х годов века минувшего написал песню "Бухен-вальдский набат" (я не оговорилась: по В. Далю и С. Ожегову, "песня - стихи, предназначенные для пения"), первым и единственным среди литераторов своего времени провидчески обратился к народам планеты с горячим призывом: отказаться, пока не поздно, от ядерного оружия, беречь мир, добытый страшной ценой - миллионами человеческих жизней, всем миром противостоять фашизму. В слова стихотворения "Бухенвальдский набат" поэт вложил и богатство души художника, и высокое мастерство одаренной личности.
Повсеместным одобрением "Бухенвальдского набата" народы Земли высказались в пользу всеобщего мира. "Бухенвальдский набат" стал единой песней населения планеты, выражением всеобщей воли всех землян. Этим и объяснялась ее огромная популярность.
Полный портрет поэта Ал. Соболева предстанет перед читателями на страницах этой книги через связанные с его жизнью события. А здесь я позволю себе привести - для знакомства с поэтом - кое-что сказанное им о себе в стихах разного времени. Не в хронологическом порядке.
.. .Я сроду не бывал в продаже, нет, на меня не выбить чек...
Я - не существо, я - человек, жизнь моя - на вольной бригантине...
Нет, не только вода да еда, человеку свобода положена...
Нет, я - не рупор, я - глашатай...
Чтоб стих светил, как солнечная веха, стучались чтоб в сердца мои слова, будили в человеке - Человека!.
Цитировать Ал. Соболева я буду неоднократно.
О чем еще предлагаемая книга? О войне против этого человека, войне продолжительностью около трех десятков лет, войне тайной, негласной, с предрешенным исходом из-за заведомого неравенства сил. Мудрая ("Я в мудрую партию верю, в ней - опора для нас...". А. Твардовский, 1953 г.), всесильная в пределах СССР компартия в лице притронных писателей и "интернационалистов" из ЦК КПСС превратила жизнь автора "Бухенвальдского набата" в растянутую на десятилетия пытку. И пребудут навсегда сокрытыми от людей перипетии унизительного существования талантливого, честнейшего поэта, грустные подробности о не реализованном из-за этого поэтическом даре, о многом в силу навязанных обстоятельств недоданном поэтом миру просвещенному, если обо всем этом не поведаю я - его жена, разделявшая судьбу поэта сорок лет, девятнадцать лет - вдова.
Я заканчиваю эту книгу в 2005 г. Мне восемьдесят два года. Одинока. Разные обстоятельства, о которых буду говорить в книге, помешали мне взяться за нее раньше.
Осталось сказать, что лишь спустя десять лет после смерти Ал. Соболева увидел свет единственный сборник его стихов -"Бухенвальдский набат. Строки-арестанты". Его можно найти в библиотеках, куда я передала большую часть тиража. В 1999 г. был издан роман Ал. Соболева "Ефим Сегал, контуженый сержант". Таким образом, творческое наследие Ал. Соболева, хотя и небольшое по объему, не утрачено бесследно, что могло произойти, учитывая "встречный ветер" со Старой площади.
ПЕСНЯ РОДИЛАСЬ
"А слова-то какие - мурашки по коже!", или: "А слова-то какие - холодок по спине!", нередко: "Такая песня - волосы дыбом!".
Столь высокими, нестандартными похвалами, рожденными восторгом и горячей признательностью, встретили люди мира зазвучавшую на рубеже 50-60-х годов прошлого века над Землей антивоенную антифашистскую песню "Бухенвальдский набат". Политическая песня - и грандиозный успех! Явление редкое. Но "Бухенвальдский набат" - песня счастливой судьбы: ведь буквально каждое новое ее исполнение отзывалось реакцией слушателей, сходной с потрясением. А следом, будто по доброму сговору, всюду удивительно одинаковая, не изменяемая во времени панегирическая оценка, что уложилась в три приведенные выше фразы. Песня стала заметным явлением культуры.
Мелодию "Бухенвальдского набата" написал известный советский композитор Вано Ильич Мурадели.
О зачинателе песни, приславшем композитору стихи, взволновавшие его до слез, о поэте Александре Соболеве никто ничего не знал. Почти.
ЗНАЧИТ, О НЕМ...
Когда мало кому известный ранее поэт неожиданно заявляет об истинной мере своей одаренности созданием произведения ошеломляющей силы воздействия, закономерен повышенный интерес к его личности, к его творчеству. Кто он? Откуда? Что еще им написано? Созданное им выдающееся произведение - случай или плод творческой зрелости большого таланта?
Не Бог весть какие мудреные вопросы. Но найти ответы на них было негде: об авторе удивительных стихов, поэте Ал. Соболеве загадочно, словно по команде онемевшие, молчали СМИ - и пресса, и радио, и телевидение.
А так как при исполнении песни, по укоренившейся у нас неграмотной привычке, звучало просто: "Мурадели, "Бухенвальдский набат"", без имени поэта, то и наличие такового вроде бы и не требовалось. Но автор замечательных, проникновенных стихов должен был быть. "Свято место пусто не бывает", и авторство стихов "Бухенвальдский набат" стали приписывать некоторым из тех литераторов, что были "на слуху", например Евтушенко, а по одинаковой фамилии - прозаику Леониду Соболеву. Последний, правда, позвонил Ал. Соболеву и шутя попросил избавить себя от незаслуженных поздравлений. Евгений Евтушенко с опровержениями не торопился.
В общем, зловещее начало замалчивания Ал. Соболева было положено сразу и одновременно со взрывом феноменальной популярности "Бухенвальдского набата". С годами замалчивание оформилось в полнейшую безвестность поэта.
Следуя задуманному плану рассказа о поэте Ал. Соболеве, я коротко изложу некоторые факты его биографии. В меньшей части - до, в основной, большей, - после того, как он заявил о себе как авторе быстро ставшего знаменитым "Бухенвальдского набата".
Он родился 18 августа 1915 г. на Украине, в местечке Полонное Волынской губернии; был самым младшим ребенком в малосостоятельной еврейской семье, изо всех сил стремившейся выбиться "в люди". С малых лет запомнилось ему будто витавшее в их доме коротенькое выражение, часто повторявшееся бедняками: "Гелтеню - велтеню". Я не знаю еврейского, кажется, это что-то близкое к житейской мудрости: "Деньги - весь мир". Когда малолетний сын начал слагать стихи, не шибко грамотный отец по-своему выразил свое беспокойство: "Что это он там бормочет, может, показать его доктору?"
Видно, так судьбе было угодно: наперекор множеству неблагоприятных обстоятельств и в первые, и в последующие годы жизни Ал. Соболев оказался одним из тех, кто по праву мог сказать:
...пришел я в этот мир поэтом, поэтом из него уйду.
Подтверждение тому и его подвижническая жизнь, и честнейшее и правдивое (хотя и небольшое по объему) творческое наследие, где он предстает с видением поэта, мировосприятием поэта, с добротой, присущей истинным поэтам, с мировой, в высоком смысле этого слова, скорбью, свойственной Богом избранным, с талантом любить, "как одна безумная душа поэта еще любить осуждена". Все это - в его стихах, в его романе.
Писать стихи он начал рано. Большую часть своих первых стихотворных опытов Александр Владимирович не сохранил. В памяти осталось очень немногое, а может быть, в большем и нет нужды?
Цветы, цветы меня встречают
У звонкого ручья.
А птичка песни распевает...
- Чья ты, птичка?
- Я - ничья!
Хорошо это или плохо для семи лет, можно оценивать по-разному. Бесспорно одно: увидеть, что "цветы меня встречают", по-своему передать впечатление другому в таком возрасте, думается, способен не каждый ребенок. Двумя-тремя годами позже - такое четверостишие:
Ночь светла. И нашу улицу
Окружила плотно тишина.
А по небу, как цыплята с курицей,
Мирно бродит с звездами Луна.
Я цитирую детские строфы вовсе не как нечто выдающееся. Это примеры того, как маленький сочинитель, у которого есть потребность говорить стихами, чистосердечно, по-детски выказывает данное ему Богом умение своеобразно ощущать обыденное, приглашает увидеть момент бытия своими глазами. Наверно, это задатки творчества?
Ему было девять лет, когда он написал "календарное" стихотворение размером в четыре строки. Но какие! Тут и "революционный настрой", и "политика"!
Они посвящались Международному женскому дню.
Порвались цепи вековые,
Порвались, как гнилой шнурок.
И вы свободны, удалые,
Как соловей, как мотылек!
"Устами младенца глаголет истина". И ей-Богу, трудно найти более подходящие слова, чтобы с такой замечательной, прямо-таки удивительной точностью, сатирически, не прибегая к сатире, раскрыть всю комическую сущность этого надуманного "праздника".
Понятно, попытка опубликовать четверостишие в журнале "Работница" провалилась, что очень обидело юного творца. И все-таки коротенькое это стихотворение появилось на свет не зря. Оно живо до сих пор, живо в памяти моих знакомых, и родственников, и моей. Всякий раз в день Восьмого марта кто-нибудь из нас, да и не один, начинает телефонный или при встрече разговор со слов: "Ну, как, порвались цепи вековые?" Смеемся, и только. Праздник?.. Какой праздник?!, Но это к слову.
Литературный дебют юного сочинителя состоялся в день окончания им школы. На выпускном вечере самодеятельный школьный драмкружок показал спектакль по его пьесе с архиреволюционным названием и содержанием "Хвосты старого быта". Рукопись не сохранилась.
Вскоре в жизни подростка произошли тяжкие перемены. Умерла мать. В дом вошла мачеха. И спустя несколько месяцев после этого события пятнадцатилетний Исаак Соболев навсегда покинул отчий дом, направился в столицу, в Москву. Отец сына не отговаривал, не удерживал, дал ему на дорогу и "обзаведение" тридцать рублей и посчитал на том родительские обязанности исчерпанными. Полностью. В плетеной дорожной корзинке молодого путника лежали две пары латаного белья и тетрадочка его первых стихов.
Покидая родительский дом, он записал в нее несколько строк:
День устал, тяжело опустил свои веки.
С горизонта сполз вечер,
неприветливый вечер такой.
С милым детством моим
я, обнявшись, простился навеки И ушел в неизвестность,
томимый тревогой, тоской...
После недолгого пребывания в столице:
О, как солоны, жизнь, твои бурные, темные воды!
Захлебнуться в них может и самый искусный пловец...
В памяти осталось всего лишь несколько строк из забытого стихотворения. Жилось ему, как видно, не сладко. Незваный гость в семье старшей сестры, где он нашел пристанище, понятно, на время. С его появлением у сестры прибавилось забот, да и лишний рот за столом. Ее скептицизм по поводу поэтического дарования брата был непоколебим, а доводы здравого смысла в пользу его будущей профессии, ею выбранной, казались очень убедительными, ибо гарантировали ему скорую и прочную материальную независимость. Поэтому осиротевший брат был определен в школу ФЗУ (на базе средней школы), по окончании которой стал слесарем, т.е. начал самостоятельно зарабатывать себе на хлеб насущный.
Дальнейший жизненный путь юноши Соболева, нарисованный рукой человеческой, виделся простым, ясным и понятным. Беда только в том, что не совпадал он с предначертаниями судьбы, той дорогой избранных, которую неведомо для него и окружающих даровал ему Всевышний.
И вскоре произошло то, что и должно было произойти,- о чем сказал поэт Ал. Соболев уже в зрелые годы: "Талант не даст человеку покоя. Не человек выбирает себе судьбу, а талант ведет его по жизненной колее. Неизменно такой путь будет труден и честен, потому что чем выше степень таланта, тем более честен им наделенный, тем менее способен на уступки обстоятельствам, на сделки с совестью, на приспособленчество и предательство".
Слесаря по названию, но не по призванию, неодолимо влекло в литературную среду. Сначала это было литобъединение при многотиражке механического завода, где он работал. Потом - городская газета, куда приносил он еще не стихи, а корреспонденции. Они нравились журналистской хваткой, образным языком, умением говорить о главном. И настал день, когда начинающий журналист расстался с цехом и перешел в редакцию газеты. Посещал литобъединение при "Огоньке", но стихи писал мало. В те годы преимущественно пользовалась спросом литпродукция определенного толка, а у него сердце не лежало славить партию большевиков и лучшего друга всех народов после коллективизации на Украине, осуществление которой довелось наблюдать его отцу, успевшему сбежать из родных мест в Подмосковье. Учитывая идеологические установки тех лет, допустимо считать, что именно по этой причине не обзавелся Ал. Соболев своей "нишей" как поэт в довоенные годы. В отличие от многих литераторов, сумевших и преуспевших. Он и позже, за полвека поэтического творчества не посвятил Сталину ни одой строки, даже ни разу не упомянул его имени со знаком плюс. "Беречь честь смолоду" давали силы талант и художническая интуиция. Утверждал: в моменты общения с Богом, как он называл процесс творчества, ничему третьему, вроде расчета, корысти, выгоды, места нет и не может быть.
Ну, а пока он работал в печати. Нашел ли молодой журналист в новом для него роде занятий то глубокое удовлетворение, о котором мечтал еще совсем недавно? Нет, этого не случилось. Не обладал он гуттаперчевой податливостью и гибкостью характера, чтобы послушно, по струнке шагать между узких ограничительных рамок партийных наставлений в 30-е годы - накануне и во время сталинских репрессий. В поисках "свободы слова" он поменял несколько редакций. Наивная мечта молодости о справедливости и свободе не могла ужиться в его сознании с реалиями кровавого, беспощадного коммунистического террора.
Как в этот непростой для Ал. Соболева период проявил себя живущий в нем по милости Божьей поэт? Ну, к примеру, вот так:
Меня ругают близкие, что не туда иду, что я на путь на истинный никак не набреду.
Шатаюсь-де и путаюсь, шальная голова, живу одной минутою, а там - хоть трын-трава!
Ботинки, мол, истоптаны, чуть пятки не видны, в пяти местах заштопаны последние штаны...
Нет, уши не закрою я от этакой молвы.
Конечно, все по-своему разумны и правы.
Знакомые и близкие, им вовсе невдомек, что путь мой тяжкий -истинный, хоть труден и далек.
Через ограды лезу я: за высотой оград -поэзия, поэзия, цветущий вечно сад.
Я не сорвусь, я верую, нет, я не упаду, мое большое дерево поднимется в саду!
Названное "Я верую", это пророческое стихотворение Ал. Соболев написал летом 1935 г. Опубликовано в 1996 г. Да, здесь нет ошибки: десять лет спустя после кончины автора.
О даре прорицания, свойственном поэтам, говорилось не раз. Для подтверждения этой мысли я приведу, забегая вперед, еще одно замечательное пророчество Ал. Соболева. Оно касается выдающегося писателя земли русской А.И. Солженицына. Буквально на следующий же день после выдворения его из СССР в 1974 г. закончил Ал. Соболев свое стихотворение - протест под названием "Изгнание совести". Последние строки его таковы:
Я быть пророком в том берусь: да возвратится Солженицын в свою любимую столицу, в свою воспрянувшую Русь!
До начала перестройки - исходного момента обновления Руси - оставалось двенадцать лет. До возвращения Солженицына в воспрянувшую, навсегда порвавшую с тоталитарным режимом Русь - два десятилетия.
Проницательность, провидение? Конечно, да, к тому же в пик брежневского застоя.
Без особой натяжки к числу пророческих можно отнести, пожалуй, и стихотворение, приснившееся Ал. Соболеву в 1935 г. Он нередко сочинял во сне; утром, еще не облачившись в дневную одежду, спешил к письменному столу записать запомнившиеся строки. Иногда, проснувшись, восклицал: "Какие мне стихи приснились! Но я их не помню!.." Был убежден: лучшие стихи сочиняет во сне. Остается их эмоциональный след, но сама поэтическая вязь нередко ускользает из памяти. Объяснять эту его особенность не берусь, тем более что не знаю, снятся ли стихи другим поэтам. Одно несомненно: когда он спал, мозг его продолжал работать в заданном направлении. Так было, и не раз. Итак, утром он записал приснившиеся стихи и назвал их "Странный сон". Это и в самом деле было необычное сновидение: один из дней войны в Москве! Почти фотографическое изображение столицы в середине, точнее 16 октября, 1941 г., когда немцы вплотную подошли к Москве. Я это отлично помню, потому что именно в этот день пешком уходила, точнее бежала, из города, опасаясь попасть к немцам, оказаться по разные стороны фронта с родителями, жившими в Подмосковье.
Да, это выглядело так, как рассказано в стихотворении Ал. Соболева:
Как море Черное в свирепый ураган, кипит, волнуясь, небо над Москвой.
Москва в огне,
Москва в кольце врагов!
Тре-во-га!..
Потоки толп текут по мостовым...
Тре-во-га!..
Сирены ревом режут ночь на части, орудия грохочут громовым раскатом, рокочут самолеты, и стрекочут
чечеткой частой пулеметы...
Тре-во-га!..
В конце: Я падаю...
и просыпаюсь...
Зажмурился от световой волны.
Как хорошо, что мир, что нет войны...
До начала войны оставалось еще шесть лет. Поэт С. Щипачев, которому молодой автор показал свое сочинение, глянул на него удивленно, покрутил пальцем у виска: "Ты, парень, случайно, не того? Какая война?!"
Но война грянула.
За два с лишним года пребывания на фронте Ал. Соболев познавал войну в качестве рядового действующей армии, видел ее во всех проявлениях зоркими, проницательными глазами незаурядной личности, способной не только наблюдать, но и анализировать происходящее. И обобщать, и делать выводы. Не в результате отдельного эмоционального толчка, а в череде фронтовых будней родилось, оформилось и укрепилось в нем навсегда представление о войне как об извращенном, богопротивном состоянии рода человеческого, чреватом самоистреблением миллионов людей.
Вполне логично: из подобного взгляда на войну не черпают вдохновение для создания художественных произведений, воспевающих боевую доблесть и ратные подвиги. Очень немногие фронтовые стихи Ал. Соболева времен войны и после нее повествуют о проявлении лучших, высоких вечных качеств человека в периоды испытания на прочность:
о вере, любви, милосердии, верности долгу. Поэт Ал. Соболев на войне такой:
Может, смерть пройдет сторонкою, пусть шипят осколки змеями.
Жаворонок песню звонкую рассыпает над траншеями.
То не птичка серокрылая заливается с усердием, это ты поешь мне, милая, про любовь и про бессмертие...
Я судьбы своей не ведаю, лишь желанье в сердце жаркое: я хочу прийти с победою к жизни светлой, к счастью яркому.
И такой: Душа заставила солдата
под грохот бомб, снарядов вой смотреть восходы и закаты над адовой передовой...
В запасном полку:
У самого леса играет река, и воздух прозрачен и чист, и волны июньского ветерка ласкают зеленый лист.
Встречают рассвет соловьи на ветвях раскатистой песней весны.
Спокойно и мирно мы спим в шалашах, как будто бы нет войны...
Лирика? Да. Но не только. Опубликованы в сборнике, вышедшем в 1996 г., и другие немногие стихи Ал. Соболева о войне: "Саперы", "Полковое знамя", "Вспоминается наступленье", "В день Победы", "Солдату-победителю", "Милосердие", "Розы на море", "Навечно с живыми".
Весной 1944 г., после ранений и контузий сержант Соболев был демобилизован из рядов действующей армии по инвалидности.
Инвалид Великой Отечественной, кровь твоя
на траве,
на песке,
на снегу...
Нет, не только твое Отечество - вся планета, все человечество пред тобою в долгу,
в неоплатном долгу.
Кто-то с фронта вернулся
счастливый - целый!
Кто-то мертвый - бессмертный - в землю зарыт.
Ну, а ты возвратился,
в общем и целом,
ничего...
Так, не жив, не убит - инвалид!..
В стране не хватало рабочих рук. И инвалид Соболев был сразу же мобилизован в военную промышленность. На московском авиамоторном заводе сначала работал в инструментальном цехе, где пригодились знания, полученные некогда в ФЗУ. А вскоре по велению парткома был востребован на должность ответственного секретаря в заводскую многотиражку. Мало склонный, по довоенному опыту, к сочинительству хвалебных материалов, немедля организовал в газете еженедельную сатирическую рубрику "Ведет разговор дед Никанор". С шутками да прибаутками всевидящий и всеслышащий "дед" нарушал покой высоких чинов из заводского руководства. "Деда" полюбили и ждали в цехах. В среде управленцев заговорили о вреде "деда", обвиняя его в покушении на авторитет партийной номенклатуры.
Развязка наступила скоро. Новый редактор, назначенный райкомом, одним махом убрал с полос многотиражки "деда", уволил по сокращению штата (один из самых любимых и неуязвимых в те времена способов отделаться от неугодных) "родителя" "деда" - журналиста Соболева. И хотя даже по советским законам увольнять с работы инвалида войны не разрешалось, компартия оказалась по обыкновению над законом.
Избив инвалида, партия обрекла его на продолжительное лечение. Четыре года странствий по больницам и госпиталям он завершил получением справки ВТЭК о пожизненной инвалидности второй группы, связанной с пребыванием на фронте.
.. .и вручили тебе билет пенсионный,
хоть почетный, но тяжкий до боли билет.
Ноют старые раны
днем и ночью бессонной,
и тебе исцеления нет сколько лет...
Графа "трудовая рекомендация" в справке ВТЭК, врученной инвалиду войны Ал. Соболеву, оказалась незаполненной. В переводе с медицинского - запрет на любой вид штатной работы. Во всей неприкрашенной реальности обозначилась перед инвалидом войны бесконечная перспектива дней, месяцев, возможно и лет, изоляции в плену недуга, постепенная и неизбежная утрата повседневного активного общения с людьми. И это для человека, который так сказал о себе:
Повсюду и всегда любил людскую гущу, ни перед кем, ни разу на запор не закрывал я отчужденно душу...
.. .много раз, бывало, делил с другими щедро, пополам, что самому едва-едва хватало: и хлеб и кров...
Сложившиеся обстоятельства, последствия фронтовых травм перечеркнули прошлое; без обнадеживающих слов, без убаюкивающего обмана больному человеку дали понять: тебе, приговоренному к неопределенно долгому поединку с недугом, предстоит, если хватит стойкости и упорства, строить жизнь заново.
Строить жизнь заново... А как быть, если порой нет сил даже думать о протесте, о сопротивлении, когда "небо с овчинку"? Только временами недуг отступал. Тогда его пленник словно воскресал, словно сбрасывал осточертевшие путы, возникала жажда деятельности... Но какой?.. Кто, где ждал его? Откуда могла протянуться в его сторону дружеская рука?.. О газетной штатной работе можно было разве что мечтать, и не только из-за запрета медиков. Тогда, в начале 50-х, ...о, нет, не в гитлеровском Рейхе, а здесь, в стране большевиков, уже орудовал свой Эйхман с благословения верхов...
Не мы как будто в сорок пятом, а тот ефрейтор бесноватый победу на войне добыл и свастикой страну накрыл...
(" К евреям Советского Союза")
Инструктор сектора печати Московского горкома партии, к которому журналист Соболев обратился с просьбой о помощи в трудоустройстве, спросил его, пряча улыбку: "А почему бы вам не пойти в торговлю?" Антисемитский выпад с прозрачным подтекстом: почему бы тебе, вместо того чтобы претендовать на престижную журналистскую работу, не заняться исконно еврейским делом? Не суйся, куда тебе не положено...
Откровенный факт расовой дискриминации в головном столичном партийном органе. Преднамеренное оскорбление. За подобные речи полагается бить по морде. А может быть, инструктор горкома партии, заранее уверенный в своей пожизненной безнаказанности, решил от безделья спровоцировать жида на скандал? Перед ним сидел тоже пожизненный, но инвалид войны, контуженный, а раз так - с нервами на слабых тормозах. Почему бы не позабавиться и не отправить его за непочтение к власти прямиком из горкома партии, без суда и следствия, в психушку... Мол, переутомился, надо подлечить... А уж из психбольницы... Все шансы на бессрочный "отдых"! Сталинская забота о человеке...
Богу ли, велению ли судьбы следует говорить спасибо, но тогда Ал. Соболев сдержался. Он не мог объяснить, что, но что-то более сильное и властное, чем сиюминутный порыв должным образом ответить антисемиту, остановило его от действий с роковыми для него последствиями. Знак свыше, возвестивший, что вскоре предстоит ему стать автором выдающегося художественного произведения - песни "Бухенвальдский набат", что, вероятно, для этого и пришел он в мир.
Он молча покинул партийный дом, которому вполне подошло бы название одного из отделений гестапо. Он понял: дорога в печать для него закрыта.
Оказалось, не только в печать. Имея нищенскую пенсию инвалида войны, он продолжал искать работу. Как-то на одной из московских улиц обратил внимание на объявление: артели, занятой обработкой металла, требуется контролер. Вспомнил свои первые трудовые шаги, юношескую профессию. И решил попробовать трудоустроиться, как тогда было принято говорить. Позвонил. Услышал: "Приезжайте". Дорога заняла не более пятнадцати минут. Кадровик посмотрел на него с сомнением, заглянул в паспорт и поспешно объявил, что пять минут назад оформил на вакантную должность другого человека... Стоило ли вступать в полемику с этим крошечным представителем пораженной антисемитизмом государственной системы? Лишний факт для прозрения: Соболев убедился, что антисемитизм, подстегиваемый сознанием неуязвимости, "проел" все слои советского социалистического общества - от партийной верхушки до пустяшной в масштабах страны артели.
В поисках заработка он нанялся завхозом в какую-то воинскую часть, еще со времен войны располагавшуюся недалеко от нашего дома. Оклад - 450 рублей, оскорбительная мизерность, на сто с небольшим больше пенсии, что он получал. По-видимому, охотников ходить почти даром на работу целый месяц не находилось, и скорее всего благодаря этому пятая графа не стала препятствием для неправославного претендента на безнадежно свободную должность.
Сообщая мне о найденной работе, Александр Владимирович заметил, что даже эта маленькая сумма пополнит наш скудный бюджет. Возразить было нечего. Ведь из моего заработка и его пенсии нам приходилось ежемесячно отсылать 100-150 рублей моим родителям, жившим в Подмосковье. Или с оказией отправлять продовольственные посылки примерно на эту же сумму. Нет, они не были бездельниками или ленивыми иждивенцами. Всю жизнь работали, имели стаж для пенсий. Обе трудовые пенсии - по двести рублей. Наша помощь да картошка с нескольких грядок возле дома спасали их от хронического голода. Вместе с ними страдала и постоянно недокормленная коза. Бедное животное, не иначе как только подчиняясь законам природы, поставляло ежедневно к их столу чуть больше стакана молока... Все это моментально промелькнуло в моей голове. Я не стала его отговаривать. На убогом, безрадостном фоне опостылевшей бедности доводы Александра Владимировича выглядели убедительно, даже заманчиво и... заслонили собой главное: вопрос о "моральном" доходе от предстоящей работы. Правда, я сразу подумала о его полной "профнепригодности" к роли завхоза. Не для него все эти счеты, пересчеты, учеты, реестры, накладные, списки и пр. среди мини-склада хозтоваров, разных аксессуаров завхозовского бытия. Не такой он человек, чуждо ему все это по очевидной несовместимости.
Его ли живой, яркой, энергичной натуре совершать над собой каждодневное насилие, изо дня в день терпеть серую, вялую, скучную, утомительно однообразную "деятельность"-"без божества, без вдохновенья", а главное - бесконечно далекую от жизни духовной, его родной стихии, где плодотворно и полно проявлялось бы богатство его личности, где он мог удивлять и быть полезным. Его принадлежность, тяга к сфере духовной предопределена давно, с рождения, милостью Божьей - даром стихотворца, и вдруг нечто вроде самоотлучения от привычной работы мысли, предпочтение работе для рук, с "отключенным" за ненадобностью интеллектом...
Понимая, зная все это - вперед, в завхозы?!
Но ведь этот вынужденный шаг "в сторону" - не навсегда же! Переждать, перебиться, временно, временно... "Орлам случается и ниже кур спускаться..." - услужливо подсказывала память. Нужно, можно потерпеть - в унисон уговаривала нужда, и пасуя перед соблазнительной мудростью ее аргументов, убывала тревога, таяли опасения. Убаюканные самоуговором, ни Александр Владимирович, ни я так и не сумели тогда предугадать скорой - да чего там! - просто немедленной расплаты за, казалось бы, безобидную уступку "обстоятельствам".
Он вернулся домой после первого же трудового дня с поразившим меня измученным видом. Так устать от в общем-то не тяжелой работы?! Я ждала объяснений. Но мой супруг, обычно очень охотно сообщавший мне все новости, молчал. На мой вопрос, чем был заполнен минувший день, он, судя по промелькнувшей едва заметной гримасе, предпочел бы не отвечать. Произнес телеграфно кратко: раздавал чистое белье, использованное отвез в прачечную.
Выслушав "отчет", я моментально представила себе Александра Владимировича за этим одиозным занятием в деталях, вспомнила свои сомнения по поводу "морального дохода" от функций завхоза и... запоздало - накануне бы так! -поняла, что вчерашняя наша общая игра в поддавки с жизнью не просто жестокий самообман, но и непростительная глупость. Перестала быть загадкой причина сверхутомления новоиспеченного завхоза после первого рабочего дня - сдали нервы.
Другого и быть не могло. Вероятно, сперва сортируя и пересчитывая грязное солдатское белье, позже - сопровождая его в прачечную, поэт в роли завхоза в какой-то момент словно опомнился, остро осознал чудовищную, в приложении к нему, нелепость происходящего. Зачем, почему он здесь, возле кучи из узлов смердящих тряпок?! Бред, наваждение! Это все, на что он способен?! Это - место его работы?! И дело не в ее непрестижности, а в причине, вынудившей его, профессионального журналиста, одаренного стихотворца, согласиться занять никем не востребованную должность с унизительно жалким вознаграждением. Что за причина? Какова она? Ответ на этот вопрос был беспощаден, как сама правда, которую он нес в себе: ты загнан в тупик, тебя заставляют поверить, что большего ты не стоишь в своем отечестве, потому что ты - еврей, представитель народа, от которого отвернулась власть компартийная. Ты - на положении изгоя в отечестве, защищая которое в схватке с фашизмом получил бессрочную инвалидность. Ты живешь в стране, где этот почетный факт твоей биографии не обеспечивает тебе ни гражданских прав, ни заслуженного уважения, уважения за заслуги неоспоримые. Больше того, в антисемитском государстве ни уму твоему, ни таланту не найти применения: при оценке твоих редких личностных данных верх одержит "печать отвержения" - пятая графа паспорта, "подведет" твоя ярко выраженная иудейская внешность.
Ошибалась ли я, предполагая подобный ход его рассуждений в связи с новой работой? Все-таки нет! Ведь не вагоны же он разгружал восемь часов подряд, чтобы выглядеть таким переутомленным, даже измотанным? Я слишком хорошо его знала и была права. На его мрачном, бледном лице - не следы физической перегрузки...
Продолжать эту пытку, переживать повседневное унижение?! Ну уж нет! Как говорится, хорошего понемножку, и одного дня, переполненного негативными впечатлениями, тонкой, легкоранимой натуре моего супруга хватит надолго. Вроде следа от тяжелой травмы.
Без новых обсуждений и взвешиваний pro et contra я предложила ему ограничить стаж работы завхозом одним этим незабвенным днем. Не ждала благодарности. Но и поныне помню теплый мягкий блеск, вспыхнувший тогда внезапно в его выразительных, прекрасных глазах. Освобождение... облегчение... просветление... прилив гордости и силы - все это и нечто большее, чего не выразить словами, сказал его обращенный ко мне взгляд.
Слова родились позже.
Я мучаюсь украдкой, не раз себя кляня, что жить тебе не сладко, любимая моя.
Нас с самого начала далекого пути швыряло и качало, и не было причала хоть на часок зайти.
Морщинки мелкой сетью легли у глаз твоих.
Хотя бы злобный ветер унялся и притих!
Невдалеке заносы, и топь, и гололед...
Гляжу с немым вопросом...
Нет, говоришь, вперед!
С детства запомнилась мне настольная игра с названием "Старайся вверх", подаренная кем-то из родственников. Вертикальные и горизонтальные линии на листе картона образовывали ряды квадратов. А поверх них в разных местах листа были нарисованы картинки со смыслом: на одних -разные звери прыгали, бежали, карабкались по рядам квадратов вверх, на других - то же самое, но вниз.
Как же я не любила противную мартышку, сбегавшую на картинке по лестнице-диагонали от правого квадрата верхнего ряда к левому крайнему нижнего ряда, т.е. к исходной точке игры. Предстояло опять "стараться вверх". Забава далекого детства возникла в моей памяти, когда мы остались с тем, с чего начали не продуманный до конца эксперимент с неожиданно подвернувшейся работой.
Действительно, наше положение ничуть не изменилось. Ни приобретений, ни потерь. Впрочем, как и любой урок жизни, этот обогащал опыт. Для будущего.
А пока оставалась бедность: одно, бессменное, правда хорошо сшитое, платьице у меня - к тому времени репортера московского радио, один подвыгоревший шевиотовый костюм на моем муже. Но сохранилось самое главное: надежда и вера в обязательную грядущую победу Добра над Злом, хотя бы в нашем частном, конкретном случае. Надежда, вера... Сомнительной прочности фундамент для счастья в условиях коммунистического рая.
Что писал поэт Ал. Соболев в 50-е годы - время разгула открытого антисемитизма в стране Советов? Об этом стоит рассказать поподробнее.
ЗА ЧТО САМУИЛ ЯКОВЛЕВИЧ ОТЧИТАЛ АЛЕКСАНДРА ВЛАДИМИРОВИЧА