Диана сняла вторую туфлю, оторвала каблук и с нее, и залезла с ногами на скамейку. Прохожие безразлично скользили по ней взглядом и шли дальше - пьяная баба ни в ком не вызывала сочувствия. Диана задумалась о своей жизни - так было всегда, когда она напивалась одна или в скучной компании. А жизнь была обычной - раннее половое созревание, пьянки-гулянки, шумные компании, пять лет в институте на биофаке, а потом работа секретарем в крупной фирме - ничего необычного. Все очень даже скучно и одиозно. В конторе, где она работала, большая половина молодых женщин вела такую же необременительную жизнь. Все они были на виду, общения хватало и на работе и в свободное от нее время. У каждой были ухажеры, которые водили их в клубы, рестораны, и т. д. - в общем, недостатка в развлечениях тоже не было. Раз в неделю ездили на пикники на природу или заваливались всей толпой на базу отдыха. Но, несмотря на все это, как и Диана, эти светские красотки были одиноки. В записных книжках у них обязательно был телефон психотерапевта, в аптечке жили транки и антидепрессанты, а в холодильнике - бутылочка коньяка на всякий случай. Чего-то не хватало всем, и даже ясно чего. Теплоты, искренности не было в отношениях между людьми в этом большом городе. И чем дольше Диана жила надеясь на лучшее, надеясь встретить родного человека, тем большее отчуждение она чувствовала.

- Девушка. Можно присесть с вами рядом?

Над ней возвышался двухметрового роста старикан с добродушным лицом. От него мощно разило перегаром. "Этот нажрался, похоже, сильнее меня" - уважительно подумала Диана.

- Садись, только не дыши в мою сторону.

- Я иду мимо, смотрю, девушка сидит одна, грустная. Хотел мимо пройти, но что-то в ваших глазах меня остановило.

- Я не грустная, просто у меня каблук сломался - до дома дойти не могу.

- Давайте, я такси вызову, вас довезут до дома.

- Да нет, не хочу я домой. А что вы так обо мне печетесь? Думаете, пьяная ничего не соображаю?

- Я не знал, что вы пьяная и не пекусь о вас - просто помочь хочу. Мне кажется вам грустно от чего-то

- Грустно, конечно. Парень на свидание не пришел, да вот еще, каблук сломался. А я ждала его, ждала, зашла в кабак, купила бутылку вермута и вот, сижу сейчас пьяная, с алкоголиком разговариваю.

- Я не алкоголик. Ну, хотя да вы, в общем-то, правы - пью я часто. Это от депрессии помогает. Так сидишь дома злой, жить совсем не хочется, а выпьешь и вроде хорошо.

- А я вот выпью и мне плохо.

- А когда не выпьете - хорошо?

- И когда не выпью - тоже плохо. Мне двадцать восемь лет, а за душой кроме пьянок нет ничего. Жизнь у меня в проходе, да и не только у меня, и у вас там же.

- От чего у вас эти депрессии, от того, что заняться нечем?

- Да заняться-то есть чем, только неохота.

- Вот и я о том же. К чему все это?

- А скажите, Диана, вы никогда не пытались покончить с собой?

- Нет, но сейчас думаю, что стоит.

- Вы это серьезно?

- Более чем. Что, думаете, молодая и красивая, так жить мне очень хочется? Да плевать я хотела на такую жизнь! Затрахало уже все, и работа эта, и жлобы одни кругом. Вот приду домой, съем горсть таблеток, музыку включу приятную, коньячок допью - оставлять жалко, дорогой - и в вечность.

- У меня тоже давно такая мысль в голове вериться, только решительности не хватает. А давайте вместе, чтобы не так жалко себя было!

Они доехали до Дианиного дома на такси, зашли в магазин накупить всякой всячины для прощального ужина и море цветов. Говорят, это очень эстетично, когда вокруг самоубийцы цветы - живые растроганы и, утирая сопли кулаком, вздыхают: "Как же так - молодая, красивая...".

Открыли баночки с черной икрой. Разлили коньяк по рюмкам.

- Ну что, Дианочка, за счастливое путешествие?

- За счастливое, Семен Анатольевич. Сейчас я платье свое лучшее надену, причешусь, да и вам умыться бы надо.

- Да мне то зачем, я старый, буду составлять вам контраст.

Помолчали. Ели бутерброды с икрой, запивали коньяком.

- Скажите, Семен Анатольевич, вот у вас какое воспоминание самое яркое в жизни?

- У меня несколько ярких воспоминаний, но вот сейчас одно пришло на ум. Как-то, лет двадцать мне было, полез со своего балкона на соседний (десятый этаж) - девочка там жила, любил тогда ее очень. И, чтобы вызвать у нее восхищение, мол какой ловкий, встал на перила и перешагнуть собрался. А дождь прошел, скользко было, и сорвался, - еле за прутья зацепиться успел. И так висел какое-то время на одной руке, сердце колотилось - бешено. А девочка со своего балкона кричала что-то - я не помню. Потом с силами собрался, обратно полез. Меня трясет, зашел в квартиру и до утра на диване пролежал в прострации.

- А девочка что?

- А на хуй мне нужна была эта девочка - я из-за нее чуть жизни не лишился.

- Что, тогда дорога жизнь-то была?

- Тогда дорога.

- А я только помню, как меня бабушка в детстве любила. Баловала, все прощала - все мои проказы. И любовь тогда же у меня первая случилась - Рома. Кроме имени мало что помню. Он на восемь лет меня старше был. Добрый такой. Он знал, что я его любила, только ему тринадцать лет было, а мне пять. Я для него надевала белое гипюровое платье и стояла у подъезда, ждала, когда он выйдет. Плакала от того, что он ко мне как к ребенку относится. А потом бабушка умерла, родители меня к себе забрали, и Рому своего я больше не видела.

- Да, грустно.

- Грустно потом было. Я хоть всегда и веселой была, но только видимо в душе всегда сравнивала свою сейчашнюю жизнь и ту, у бабушки. И сейчашняя всегда в сравнении проигрывала, "пустой казалась, золотиночной... Так что я с ней без сожаления расстаюсь.

- Ну, раз без сожаления, начнем, пожалуй.

Диана принесла из ванной пузырьки с таблетками, высыпала на стол. Семен Анатольевич разделил их на две равные кучки, и они каждый взяли в ладонь свою горсть. Ну, с Богом!

- Да с каким богом? Давайте уж хоть перед смертью пиздеть не

будем.

Они закинули в рот таблетки, запили коньяком и сели в кресла. Через пятнадцать минут Диана закрыла глаза и заснула. Кончилась музыка. Семен Анатольевич встал, прошел в ванную, выплюнул таблетки в унитаз и прополоскал рот водой из-под крана. Его слегка пошатывало, - видимо, часть таблеток все же всосалась, да к тому же давало о себе знать все то количество спиртного, которое было за сегодня выпито.

Диана сползла в кресле и дышала поверхностно и редко. Семен Анатольевич посмотрел на нее в последний раз. Ее резкие черты лица разгладились, кожа побледнела, на лбу выступил пот. Вокруг, на столе, на полу, на подоконнике стояли розы и гладиолусы. Семен Анатольевич вынул самую большую и белую розу и положил ее девушке на грудь, потом вытер рукавом своей рубашки тонкую струйку слюны, которая стекала у нее по подбородку, и вышел из квартиры.

Он чувствовал себя усталым и разбитым. Дома ждала его одинокая холостяцкая квартира и вечно голодная кошка Нюрка. Сколько он себя помнил, ему всегда было очень жаль людей - этих белых, замученных муравьев - и всеми своими силами он старался им помочь. Люди, в свою очередь, ему доверяли, глядя в его доброе, открытое лицо - хоть кому-то можно верить. И вот так вся ответственность за их покоцанные жизни ложилась на его костлявые плечи, и все те самоубийства, которым он помог свершиться, были на его совести. Совесть, тем не менее, была чиста, ибо господь повелел - помогай ближнему своему...