Хана родила нормально. Мальчик, 3600. Довольно крупный и вполне здоровый. Последние пару месяцев на Хану было одновременно страшно и смешно смотреть. Миниатюрная японка походила на шарик на ножках. Всегда стремительная и ловкая, она двигалась неуклюже, как уточка.
С первых же минут, как мы прилетели на Землю, Хану взяли под плотную опеку врачи. Они носились с ней и доставали всевозможными режимами, процедурами и диетами так, что моя подруга несколько раз сбегала и пряталась то у меня в Ялте, то у Кати в Москве. А один раз свинтила в Токио.
Но оттуда ее быстренько завернули обратно в Королев.
А вот нам с Катей удавалось эту обормотку укрывать по нескольку дней. Доктор экспедиции при этом злостно нарушала врачебную этику, но Хану не выдавала.
Но вот все прекрасно разрешилось, и мы все вздохнули с облегчением.
Дружно почахли над видео маленького сморщенного краснолицего создания, что прислала нам из роддома Хана, удивились имени Андрей - весьма непростому для произношения японцами. Впрочем, Хана звала его сокращенно Анно, как фамилия одного из великих анимэшных режиссеров.
А я все эти месяцы жила в Ялте.
Реабилитация на этот раз прошла гораздо легче, чем после марсианской экспедиции. Все-таки то, что мы большую часть времени проводили при искусственной гравитации - великое дело! Так что отпустили меня на волю буквально через пару недель. И передо мной стала сложнейшая дилемма: как быть дальше?
За время полета я нарыла кучу информации, провела море экспериментов и продумала петабайты мыслей о моих любимых "трубах". Теперь все это надо оформить в докторскую диссертацию. Причем быстро, пока нас опять куда-нибудь не послали.
Идеальным местом для работы был бы мой родной институт.
Но мне было страшно даже подумать о том, чтобы зайти в кабинет, где работает Роман. Мы с ним демонстративно не поддерживаем никаких отношений, а когда я прилетела, то узнала, что он недавно женился на молодой аспирантке. Разумеется, я этому обрадовалась и мысленно пожелала им "совета да любви", но какая-то первобытно-собственническая часть моей личности скрипела зубами и бурчала, что "Вот нашел себе кралю, нет чтобы ко мне, такой замечательной и великой, попробовать вернуться!"
Насчет великой, это я не преувеличиваю. Через полтора месяца после приземления нас всех вызвали в Кремль и навесили по звезде героя России.
Так что у Меня, Игоря и Ханы уже две штуки. По статуту в Раздольном должны мой бюст поставить. Жуть как неохота туда ехать, но, наверное, придется.
Хана очередной цацке обрадовалась, как маленькая девочка шикарной кукле.
А я вот чувствую себя неуютно. Несправедливо это, носить две звезды, тогда как у многих очень мною уважаемых космонавтов в лучшем случае одна за все многочисленные полеты.
С нами вместе свою первую подобную награду получали друзья Игоря Ашот Оганесян и Ефим Мясников - оба перед выходом на пенсию. Так Ашот пять раз на "Надежду" летал, два с половиной года в невесомости. А Мясников строил на "Верфи" "Странника", а потом четыре вахты в "Порту" провел, готовя межпланетные корабли к полетам. Кстати, и нашего "Циолковского" тоже.
А мы - фьють на Марс, фьють на Лютецию - и вся грудь в орденах.
Я даже извинилась тогда перед старшими товарищами, на что услышала от Ашота:
- Э, красавица, не парься! Ты заслужила!
И, хитро блеснув глазами, седой армянин чмокнул меня в щеку.
Ну так вот, поскольку путь в наш институт был для меня заказан, а никаких тренировок до назначения новой экспедиции передо мной не маячило, осталась я в Ялте.
Дедушка и бабушка основательно сдали за полтора года, что я их не видела. Я с грустью и страхом думаю, сколько еще им осталось? Поэтому хочется побыть с этими родными мне людьми. Да и под маминым крылышком приятно оказаться.
Место для работы мне нашли в Симеизской обсерватории. Той, что на горе Кошка. Там, кстати, кроме астрономических исследований размещен еще и центр слежения за искусственными спутниками. Вот в одном из его кабинетов мне и выделили стол с мощным компьютером. Суровый безопасник лично привез и сбросил на него кристалл с нужными данными, местные итэшники интегрировали комп в сверхзащищенную сеть. И я принялась работать.
И не только. Этот филиал Крымской астрофизической обсерватории, кроме всего прочего, специализируется на изучении нестационарных звезд и галактик.
А кто у нас занимается этой темой?
Правильно!
Доктор физико-математических наук Иван Александрович Скворцов.
Когда он меня увидел, то буквально остолбенел. Но быстро опомнился и набежал обниматься.
Сидячий труд не пошел впрок моему школьному другу. Он растерял свою былую стройность, стал округлым. На голове появилась лысинка. Но глаза за толстыми старомодными очками были такими же невероятно глубокими, искренними и добрыми.
С тех пор у нас повелось, что в конце рабочего дня я шла к нему в кабинет и мы гоняли чаи, болтая обо всяком интересном.
И я каждый раз страшно жалела, что надо возвращаться в Ялту. Меня возили на работу и с работы на электромобиле. Это меня возмущало, но руководство было непреклонно. Как объяснил майор КГБ, к которому я ходила ругаться, на моем деле все еще висят грифы "Наблюдение и охрана по классу В" и "Фигурант программы "Фобос". Так что от опеки любимых органов мне не избавиться. Единственное, на чем мне удалось настоять, это брать вместе со мной еще и двоих сотрудников, которые проживали в Ялте. Они были мне за это очень благодарны, потому как на машине мы долетали минут за двадцать, а на автобусе им приходилось ползти целый час.
Но иногда я все-таки договаривалась с режимниками и оставалась в обсерватории на ночь. Добрые астрономы пускали меня к малому телескопу - шестисотмиллиметровому "Цейсу". И я под Ванины рассказы любовалась на звездное небо.
Все это было невероятно интересно, и я не замечала, как несется время, и даже забыла думать о том, куда занесет меня судьба в следующий раз. А что экспедиции будут, я не сомневалась.
Поэтому вызов в Москву сразу после празднования нового 2041 года оказался неожиданным. А новость, которую мне сообщили - буквально сногсшибательной. Да, если бы я не сидела в уютном кресле, то грохнулась бы.
Экспедиция к Юпитеру в 2045 году. Вернее к его спутнику Европе.
- Но, Анастасия Сергеевна, - вздохнул Александр Александрович, - я надеюсь, что вы, а особенно Хаякава-сан, от нее откажитесь.
- Почему?! - вскинулась Хана. - Мы вам не нравимся?
- Наоборот, - сумрачно проговорил руководитель центра подготовки космонавтов. - Слишком нравитесь. Вы же знаете, какой уровень радиации на Европе.
- Две тысячи зивертов в год, - на память ответила я.
- Да, две смертельные дозы в день, - подтвердил Александр Александрович. - Мы разработали программу с учетом того, чтобы суммарную дозу за полгода экспедиции те, кто будут работать на Европе, получили меньше одного зиверта. Это, если не произойдет ничего непредвиденного. Но и так очень много. Легкая лучевая болезнь вам Хаякава-сан, как пилоту посадочного модуля, гарантирована.
- А сколько получу я? - севшим от напряжения голосом спросила я.
- Вы с Игорем, пока трое космонавтов будут работать на поверхности, отправитесь облетать Ганимед и Каллисто. Так что наберете где-то по двести милизивертов. Это тоже очень неприятно. Особенно для женщины. Не исключено, что врачи будут рекомендовать вам не заводить детей.
- Мне, когда я вернусь в сорок седьмом году, будет уже сорок два, - печально вздохнула я. - Так что в любом случае доктора будут против родов.
- А у меня уже есть сын! - заявила Хана. - И второго мы с Федей нагуливать не собираемся! Так что не компостируйте мозги и включайте меня в экспедицию.
- Кстати, Федор в нее не летит, - добавил последний аргумент Александр Александрович.
- Да знаю я, - вздохнула Хана. - Он уже вовсю готовится к третьей астероидной. Вернется из нее незадолго до моего отлета.
- Ну так как?
- Что "как"? - усмехнулась Хана. - Разумеется, я лечу! Мы с Насей летим!