Доигровщик
- Привет, Рим. Зачем вызвал, не спрашиваю. Вопрос другой - кто? Рим посмотрел на меня и вздохнул. Я давил дальше:- Не надо так тяжко страдать, а то откажусь. Рим вздохнул вторично и начал рассказывать:- Есть один мало примечательный человечек...- Если мало, то зачем он мне?- Россия, Москва, головной офис солидного банка, мелкая сошка, - продолжил собеседник, проигнорировав мой вопрос. - Рак в четвёртой стадии, печень, почки. Сутки-двое, и отойдёт.- А мне, значит, эту гниль годами восстанавливать? Вот уж спасибо, удружил с персонажем.- Ты сможешь быстрее, гораздо быстрее, у тебя есть опыт. Да, я могу, да у меня к этому призвание, у меня опыт. Опыт боли, опыт возрождения развалившегося тела буквально по клеточкам. Но ради чего? Не тяни, Рим, мне уже интересно.- Симеон, у меня личная Просьба, - сказал и замолк, глядя куда-то вдаль перед собой. Ни черта ж себе! У Рима Просьба. Первый раз на моей памяти. Сколько мы с ним знакомы? Двести двадцать? Да, почти двести двадцать три года. За всё это время я не слышал о том, чтобы Рим обращался к кому-нибудь с просьбой. Надменный сноб, он всегда держался особняком от других доигровщиков. Никогда и никого не подпускал к себе близко. Я искоса бросил пристальный взгляд на его лицо - мужественный профиль античной статуи. Мрамор, цезарь, гай-юлий-север, что там ещё на ум приходит?- Очень внимательно тебя слушаю, Рим.- Личное, очень личное. Всё очень просто. Есть женщина, которую я люблю. Необычайная. Есть мужчина, которого любит она. Простой, рядовой человек, старший экономист в моём банке. Он при смерти. Я прошу тебя взять на себя его дальнейшую жизнь. Ради неё. Буду считать себя очень обязанным тебе, если ты согласишься. Никаких дополнительных условий, - он замялся и добавил, - Ты волен рассказать об этом всем и каждому из наших. Меня аж передёрнуло от того, как явственно тяжело далась ему последняя фраза. Да, Рим, я поверил тебе, что ты так любишь неведомую мне "необычайную" женщину, что готов пресмыкаться даже перед таким мало авторитетным... человеком, как я. Я запросил информацию о персонаже. Да, вот так - "запросил информацию". Ещё лет сорок назад я бы сказал "вгляделся в персонаж".
Человек, немолодой мужчина, по виду лет под шестьдесят, со скидкой на болезнь - под пятьдесят, лежит на больничной кровати. Капельница, столик с баночками-скляночками, прибор, следящий за жизненными показателями. Других пациентов в комнате нет, но в кресле рядом сидит бесконечно уставшая пожилая женщина, прикрыв глаза и откинув голову на подголовник. Мать? Скорее всего, кому ещё. Явно не сиделка. Похоже хоспис. Похоже всё, конец. Здесь персонаж пересечёт свою финишную ленточку. Мужик высокий, точнее - длинный. Измождённый, худющий - кожа да кости. На подушке покоится череп, обтянутый пергаментной кожей, сложно это назвать головой. Ни волос, ни бровей, ни ресниц - зачем такого безнадёжного онкологического больного продолжают химией травить? Глаза открыты, но взгляд бессмысленный. Понятно, боли морфинами глушат. Лицо невыразительное, да вообще никакое, наверное, даже в годы юности он не выделялся из толпы. Тут мы с ним схожи, вполне возможно, что я, ничего о нём предварительно не зная, не наблюдая за ним, вот так сходу смогу его сыграть. Я вернулся к Риму.
- Рим, я посмотрел на персонаж. Его можно вытянуть и доиграть. Но хоть чем-нибудь он будет мне интересен?- Очень сомневаюсь. Я не нахожу в нём ничего любопытного, - Рим не выдержал и сорвался на крик. - Я совсем не понимаю, что она в нем нашла! Он тут же постарался успокоиться, взял себя в руки и добавил:- Но вот она тебя точно заинтересует, поверь.- Рим ты меня удивляешь - зачем? Зачем тебе соперник? Рим долго не отвечал. Потом всё же объяснил.- Она просила всё сделать для него. Я сделал: лучший врач, лучшая клиника, лучшие лекарства. Но она просит невозможного - чтобы он выжил. Она верит в меня, будто чувствует, что я могу. Я могу, действительно могу. Могу обратиться к кому-то из свободных наших. Скажу честно, я бы предпочёл Эскулапа, он более безобиден, но он сейчас на доигровке. На мгновение я вознёсся выше небес - сам Рим признал мою значимость. Но куда мне до него. Мой визави продолжал: - Обращаюсь к тебе. Прошу: выручи. Я очень хочу быть рядом с ней и дальше. На любых условиях, лишь бы рядом, лишь бы иногда она улыбалась мне, лишь бы... Мне было мучительно стыдно от того, что этот несгибаемый римлянин унижается передо мной, но вдруг я понял, что это не унижение, это решимость, готовность на всё. Что ж, все мы остаёмся людьми в своих чувствах, сколько бы веков ты не прожил после своей смерти. Даже такой холодный, рассудочный мастер нашего дела, как Рим.- Лучше бы я услышал мольбу. Пока я не вижу своего интереса.- Может быть, и лучше, но ты бы всё равно не согласился на эту роль.
Мы с Римом доигровщики. Мы доигрываем жизни умерших людей. Доигрываем, точнее сказать, доживаем до теперь уже нашей собственной смерти в теле персонажа. Рано или поздно, но конец приходит, нельзя доигрывать несколько раз. Проживаем роль, зачастую пользуясь сохранившейся памятью персонажа. Высшим шиком считается доиграть жизнь так, чтобы твоя трактовка была органичным продолжением всего предыдущего, что происходило с твоим подопечным. Потом твои неленивые коллеги пристально вглядятся в то, что было, и в то, что стало благодаря тебе, и вынесут свой вердикт. Ты ничего не получишь, кроме одобрения или порицания. Но это и есть твоя награда или твой провал. Гамбургский счёт, выставляемый за игру в чужую жизнь. Или в игру с чужой жизнью. У меня есть свои небольшие победы, есть и неудачи. Тяжелее всего доигрывать жизнь людей великих, жизнь гениев. Мы все пристально следили за жизнью и смертью Пушкина, но никто не взялся подхватить из рук поэта выпавшее перо. Отказался мудрый Гомер, покачал головой Данте - нет, был бы я хотя бы русским по рождению. Когда умирал Лермонтов, мы уже просто молчали, никто не рискнул его доигрывать. Высоцкого, когда он умер от передозировки наркотика, пытался доиграть Лицедей, талантливый мастер нашего дела. Протянул недолго, сгорел, пытаясь соответствовать. Роль победила доигровщика. Но всё же попытка была признана зачётной, Роль была сыграна адекватно. Оценить сыгранную Луи-Толстяком Роль Иоанна IV Грозного, умершего от разрыва сердца, однозначно не удалось. С одной стороны он вполне мог так измениться после отравления врагами любимой жены Анастасии Захарьиной, с другой - его деятельность по борьбе с боярами, по подчинению себе русских земель и городов уж очень походила на прижизненную работу во Франции самого Луи-Толстяка. Зато Толстяк тут же очень удачно отработал, доиграв Роль Генриха Наварского, в действительности дурацки погибшего в 1584ом. Но Петра Первого, убитого стрельцами ещё в ранней юности, он доиграл совсем иначе. Откуда, спрашивается, у настоящего Петра Алексеевича Романова, такая любовь ко всему европейскому? Я же лично знавал Петра перед убийством, как раз играл свою первую роль - не было в нём ничего такого, кроме любви к игре в солдатики. Не взялись доигрывать ни JFK, ни Мэрилин Монро, хотя следили за ними пристально, примеривались, подозревая, что они своей смерть не умрут. А вот доигрывать его брата-сенатора никто не захотел, уж очень тот вторичен был по отношению к брату-президенту. Правда, молодые американские доигровщики побаивались, что русские коллеги перехватят их президента или сенатора, и всё время были на стрёме. Молодежь не понимает, что рано или поздно мы становимся космополитами. Есть, конечно, единицы, остающиеся верными своей родине. Но спроси сейчас Рима или того же Луи, отождествляют ли они нынешние государства с теми, в которых родились? Сто дней Наполеона, тайно убитого англичанами на Эльбе, обеспечил Жером. По-моему, очень адекватно. А подхватить роль Гагарина просто не успели, никто трагедии не ожидал, ничто не предвещало такого развития событий. Внешне вроде бы простой был мужик, были желающие продолжить роль обаятельного героя. Я же ни разу не пытался доиграть таких людей.
Взяться за роль можно, услышав мольбу. Лучше всего - поняв мольбу самого персонажа, разобравшись, в чём он искренен, а где он врёт или заблуждается даже на краю жизни. Тут ты чётко понимаешь, будет ли тебе по плечу эта роль, станет ли она интересной для тебя. Обычно мы берёмся дожить непрожитое ради собственного интереса. Ради чего же ещё? Взять Рима. Он никогда не стремился к большим ролям, но он всегда очень комфортно устраивался. Не только сноб, но и сибарит. Рим - это не полное его имя, когда-то он звался Римлянин. Он из античного Рима, из семьи патрициев. Я мало о нём знаю, но все последние роли у него один к одному: люди обеспеченные, мало зависимые от вышестоящих, хорошо устроившееся, близкие к искусству и литературе - барин, говоря по-русски. Да, я не боюсь себе признаться - завидую его умению комфортно устраиваться в жизни. Я не в курсе истории его нынешнего персонажа... сейчас гляну - ага, молодой перспективный финансист, банковский менеджер среднего звена, утонул по пьяни на пикнике в честь своего тридцатилетия, был женат на очень подходящей женщине своего круга - карьерном трамплине, имел двоих детей. Рим за 17 лет доигровки довёл его до должности управляющего банком. Что ж, Рим на своём месте. Теперь этот персонаж живёт в неброской роскоши джентльмена, владеет несколькими виллами, водит спорткар, ходит под парусом на собственной яхте, меценат и покровитель искусств. Дети, как положено, учатся в Англии. Жена всё та же, а вот любовница последний год только одна - та самая, из-за которой весь сыр-бор. Да-да, я тебя понимаю, коллега: седина в бороду, бес в ребро. Седина давняя, выдержанная. Интересно, Рим родился до Рождества Христова или позже? Ладно, итак - Юлия Владимировна Прокопенкова, начальник небольшого отдела в головном офисе банка. Присмотреться бы к ней, понять, что же Рим в ней раскопал. Ведь именно Рим Викторович Барсуков вытащил её из регионального филиала. Надо же, мой старший товарищ даже персонаж себе нашёл со своим редким именем! Профессионал.
Сам я, Симеон Дьяков, Петров сын, человек полёта может быть не большого, но зачастую стремительного. Сын и внук дьяков Посольского приказа времён Алексея Михайловича Романова, я прожил жизнь короткую - умер от холеры в 14 лет. И попал, как я поначалу думал, в Рай. На ангельскую должность - за людьми присматривать и помогать тому, кто на смертном одре молил Всевышнего продлить свою грешную жизнь. Чью Молитву мне слышно. Я с хода, без передышки, стал помогать. Раз, другой. Был счастлив, что отодвигал беду из семей, что достойно жил в своих ролях. Не сразу, но всё же за время двух доигранных до конца жизней я понял, что не всё так просто. Что всё-таки живу я, со своими чувствами, стремлениями, грехами и слабостями, что оставлять жить дальше без себя своих детей и любимых - ещё та пытка. Что мои товарищи-ангелы совсем не так смотрят на наши дела, что живут ради себя, что простой человек никому не интересен, Интерес приходит, когда берёшься за большой Персонаж. И не всегда эти ангелы поступают по-ангельски. В дьявола я уже не очень верил, к чертям-демонам себя причислять не стал. Принял за аксиому, что мир всегда сложнее, чем я его себе буду представлять. Да и коллеги по цеху мозги неофиту промыли, многое рассказали. С тех пор я стал Молитву называть как все - мольбой, воплощение - персонажем. Стал существовать, приглядываясь к людям, вызывающим мои симпатии, жизнь которых я мог бы продолжить ради удовлетворения своего интереса. Людей, не внесённых в летописи и учебники истории, но умеющих жить не только ради куска хлеба. Умеющих любить и радоваться, дарить любовь и счастье. Позитивных, как сейчас говорят. Ради такого можно и боль потерпеть, вытягивая очередное умершее тело в новую жизнь. Теперь случилась такая неожиданная просьба от самого Рима. Что делать?
Я согласился. И стал дежурить. Ждать пришлось недолго.
Николай ушёл под утро. Я не прозевал самый хороший момент для вселения в тело. К моему удивлению боли не было, хотя чему удивляться - на моего персонажа наркотиков не жалели. Но организм был никаким, удивительно, что Коля так долго держался. Лучше бы он раньше ушёл, чуть меньше было бы работы по восстановлению. Вот за эту работу я и взялся. Я рыскал по всему телу, убивая врагов и регенерируя всё то здоровое, что необходимо для жизни. Вдруг засуетилась медсестра, заметив необычные показания прибора - я начал нормализовать давление и сердечный ритм. Кому-то позвонила, я не вникал, не до того было. Сестричка поставила новый флакон лекарства в капельницу. Через час прибыл сам Барсуков с врачом, окинул меня хозяйским взглядом, выслушал медиков, с кем-то созвонился и распорядился перевести меня из хосписа в какой-то институт. Я изо всех сил боролся за жизнь тела. Я обязан был победить, на кону стояла моя репутация доигровщика.
Через две недели консилиум врачей признал, что случилось невозможное - безнадёжный, умиравший больной не просто выжил, но и прогрессирует на глазах. Крайне редко случающееся во врачебной практике чудо. Чудо, которое стоило мне больших усилий. На второй день появилась та самая Юля. Она стала приходить ко мне каждый вечер, сменяя еле держащуюся, но обнадёженную мать. Мать неохотно оставляла свой пост, но сама дежурить уже просто не могла. Я понял, что женщины друг друга не переносят, потом это мне подтвердила постепенно оживающая память Николая. Моя память. Когда я смог оторваться от борьбы за жизнь, немного внимания уделить окружающему миру, первое, что я сделал - с любопытством присмотрелся к любимой женщине Рима. И к моей тоже? Красавицей я бы её не назвал. Хорошенькой тоже. Высокая, стройная, длинноногая, спортивная - и все плюсы. Ухоженные, роскошные волосы до лопаток, хорошая кожа лица. Да ещё выглядит намного моложе своих тридцати семи. Я бы и двадцать пять ей с трудом дал, если бы не знал о её возрасте. Неброский, но качественный макияж, модная бижутерия, гармонирующая с не менее стильной одеждой, говорили скорее об определённом достатке и умении пользоваться деньгами. Никакая грудь, но идеальная попа. Непривычные черты лица - это в плюс или минус? Сначала я не мог понять, чем непривычные? Потом дошло: в ней было что-то восточное, монголоидное, но нос был тонкий, с едва заметной горбинкой. В конце концов, я решил, что лицо мне нравится. Намешала природа кровей, вот откуда её восточная ювенильность. Ещё у неё были замечательные руки, точнее пальцы. Они чувствовали меня. Она гладила ими моё лицо, и мне становилось лучше. Она прикасалась к прооперированным местам, и я чувствовал, что к тем потокам энергии, которые я вливаю в бедное тело, добавляются другие, пока ещё неведомые мне. Она мало со мной разговаривала в тот период, так, пересказывала события своего дня, безобидно сплетничала о коллегах. Я же пробуждал в себе память Николая, становился потихоньку им. И никак не мог понять, как он к ней относится. Любил ли? Как любил? Был ли он эгоистом в любви, или отдавал всего себя? Что вообще было между ними? И самое необычное - она была ребёнком, большим взрослым ребёнком. Её хотелось защитить, прижать, уберечь, закрыть собою от неприветливого мира. Всеми своими силами. Когда она чуть раскрывалась, это желание становилось даже навязчивым. Как-то раз ко мне заехал Рим. Задал стандартные вопросы о самочувствии. От имени руководства банка и всего коллектива выдал типовые пожелания скорейшего выздоровления, от себя, управляющего, лично добавил, что поддержит меня материально. Заботливый барин. Уходя, склонился ко мне и прошептал: - Убивает наповал немой просьбой защиты. Её оружие. Все, на ком это срабатывает - её рабы. Умом не блещет, глупышкой тоже не назовешь, а женская интуиция потрясающая. Жертвы видит со снайперской точностью. И пользуется. Понял? Выздоравливай, коллега, будем теперь врагами.
Ещё полгода я приходил в себя, лечился и отдыхал в санаториях, возвращался к жизни. Входил в роль, буквально копаясь в памяти Николая. Теперь и моей памяти: рано умерший отец - папка подбрасывает меня, несмыслёныша, к потолку и мы оба задорно смеёмся, мама, упорно заставляющая сына делать уроки и заботливо укрывающая одеялом по вечерам, когда я уже лежал в кровати и делал вид, что заснул. Первый поцелуй девушки, первая пьянка с друзьями, первая женщина, а потом и первая любовь. Мечты, планы, надежды, женитьба по залёту, скрытый от меня аборт, развод со скандалом, быстрый второй брак, любимая дочка, опять развод - да что же мне так с бабами не везло! А с дочкой-студенткой надо чаще общаться, выросла малышка, закрутилась в своей жизни, так и отца забудет. Нет, мы регулярно созваниваемся, но она сама никогда не позвонит. Просто так, без просьбы о чём-то ей нужном не позвонит. Моими деньгами она пользуется регулярно
И наконец, в его-моей жизни есть Юля. Подарок судьбы. Полтора года назад появилась в нашем банке и сразу занозой впилась в моё сердце. Я виду не подавал, куда мне, обычному и неинтересному, до неё, директорской любовницы, стильной и молодой, моложе меня на одиннадцать лет. Но она-то знала, чуяла, что я целиком и полностью принадлежу ей. И как-то раз просто сама напросилась ко мне. Я, совсем уж не мальчик, потерял голову. А потом узнал, что не я один такой счастливчик. - Знаешь, что она мне сказала, когда я прижал её к стенке и вынудил на откровенный разговор? - плакался Николаю сам Рим на новогоднем корпоративе, когда они топили горе в вульгарной водке. - "У меня всегда было, есть и будет много мужчин. Они все меня любили и любят. И я вас всех люблю. Кого-то больше, кого-то меньше, кого-то перестаю любить, к кому-то возвращаюсь. Я такая. Я не могу иначе. Меня уже не переделать. Хочешь быть со мной - терпи. Я же всё равно твоя, пусть даже у меня вас сейчас шестеро". Шестеро, Коля, понял? Убить бы тебя... - За что? - За эти полгода больше всего раз она ночевала у тебя. Я всё знаю, у меня частные детективы работают. - Разведись, женись на Юле, приструни, стреножь. От тебя-то она не сбежит, - пьяный Николай был искренен в своём сочувствии и совете. Но не настолько искренен, чтобы раскрыть причину её предпочтения ночёвок у него. Как-то раз она обмолвилась, что терпеть не может, когда мужчина её во сне обнимает. Коля тоже мог спокойно спать, только не касаясь женщины. "С тобой я хотя бы высыпаюсь". Гнилой комплимент для мужика. Но как удачно получилось, что и в этом мы с Николаем схожи. - Плохо ты её знаешь, она, как Колобок, всё время от всех ускользает. Она, сбежав с очередным любовником, даже любимую дочь у первого мужа оставила. Всё просчитала: любящий отец, надёжный мужик. Кстати, так и не развелась с ним. И он её ждёт. Ещё один дурак. Вы с ним, как близнецы, не столько внешне, сколько внутренне: добрые, искренние, всепрощающие. Она тебя с первого взгляда раскусила и стала считать своей собственностью. И любит тебя больше других, я же вижу, я записи ваших разговоров слушал. - Рим, зачем ты мне это говоришь? - Чтобы ты знал, что я знаю. Знаю и не прощу. Ни ей, ни тебе. Хотя мы здесь оба за болвана. Наливай. Будь здоров, Коля.
Рим как сглазил, буквально через неделю Коля первый раз свалился. Прямо на работе. А потом была скоротечная, неподдающаяся лечению болезнь, были больницы, операции, хоспис, смерть. Юли рядом не было. Нет, она часто звонила. Но её не было рядом, Николай просто знал, что частенько она даже звонит от других мужчин. Он чувствовал, что подруга искренне переживала за него во время этих разговоров, но догадывался, что, скорее всего, так же искренне отдавалась другим после звонков. У него... у меня не было сил не то, что ненавидеть, просто злиться. Не потому, что я был болен, просто... рука не поднималась на неё, такую беззащитную. Как же она останется без меня в этой неприветливой жизни? Кто её защитит...
Я жил жизнью Николая, я очень хорошо вжился в свою Роль. Разумом я не понимал своего Персонажа - как можно любить обычную шлюху? Ладно бы хотя бы редкую сексуальную красавицу ("Сексапильную, - снисходительно поправил бы меня Рим, - не уподобляйся плебсу и невеждам"). Или поражающую постельными умениями, страстную до невозможности. Или женщину доброты необыкновенной. Так ведь нет - иногда она стерва, иной раз ластящаяся кошечка. "Дочь Колобка и Лисы" - как сказал как-то Рим. И всегда при этом доверившийся тебе ребёнок. Вот-вот, ребёнок - чувствами я был целиком Николаем. Эти чувства говорили, орали, вопили - люблю! Люблю до ненависти, пропади всё пропадом, гори всё синим пламенем, знать ничего не хочу. Лишь бы сегодня была бы со мной, была бы рядом. Она бывала рядом частенько. Но и уходила к другим не менее часто. Она не скрывала этого, а я, чувствуя себя тряпкой, согласен был на всё, лишь бы она возвращалась ко мне. Моё унижение доходило до того, что иной раз я отвозил её после работы к очередному счастливчику на другой край Москвы, целовал, желал всего хорошего. Она страстно отвечала на поцелуй, говорила "как же не хочется от тебя уходить, мой хороший" и уходила. Вот хлопнула, закрываясь, дверца, застучали каблучки по асфальту. В свете фонарей и неона рекламы она идёт, вытанцовывая что-то латиноамериканское своей изумительной попкой. Идет к нему, нервно курящему, убивающему сигарету за сигаретой в две затяжки. К жертве, которая не хочет сопротивляться. Я сидел в машине, пялился в никуда до полной темноты за стеклом, и знал. Знал, что она с другим, и что ей сейчас не менее хорошо, чем совсем недавно было со мной. Неужели она любила всех нас, своих мужчин, своих защитников? Это не укладывалось в моей голове. Голова наливалась непреодолимой яростью и лопалась, взрываясь. Мир разлетался на осколки. Я их собирал и склеивал в единое целое. Наверное, не стоило этого делать.
Пока я, Николай, ничего не понимал в этой жизни, я, Симеон, раз за разом пытался непротиворечиво выстроить мир другой. Мир, в котором я когда-то умер и воскрес, мир, где я был доигровщиком. Не я один, все мои товарищи по несчастью жить бесконечно задавались сакральными вопросами "кто я?" и "почему я?", все мы пытались объяснить необъяснимое. Я уже упоминал ангелов и демонов - самое простое, что приходило на ум каждому из нас во времена более ранние. Восточные верования в вечную жизнь через инкарнацию были разобраны доигровщиками по косточкам. Кто-то и сейчас придерживался этих постулатов. В прошлом веке в нашей среде были популярны гипотезы о Всемирном Разуме, о нашей особой миссии. Что по сути все то же самое: ангелы, демоны, потусторонняя жизнь. Много в своё время говорилось о перемещении во времени, о параллельных мирах. Сейчас у нас популярна другая теория - идея виртуального мира, существующего в памяти вселенского компьютера. Мы вписываемся в эту модель идеально. Тут и объяснение нашего существования непонятно где в периоды между доигровками, и возможность наблюдения за персонажами со стороны, и перезагрузка персонажей новыми программами-драйверами - был фоновой программой, стал основным процессом. Какие времена, такие и теории. Я же просто прислушивался к себе, пытаясь понять, кто или что мною управляет? Хотя какая разница, кто: сверхразумный искусственный интеллект ли, живое суперсущество ли... или доигровщик более высокого уровня. И какая разница между сложной организацией электро-магнитных волн и полей в мозге, обременённом телом, и искусственным разумом, не испытывающим прямого биохимического воздействия - программной моделью, живущей в недрах неведомой машины? Для меня моя жизнь реальна, как никогда.
А управляла ею Юля. Юлечка, богиня, солнышко, счастье моё. Иногда я был противен сам себе, но ничего не мог поделать с той липкой паутиной, который опутала меня эта... женщина, язык не поворачивается назвать её матерно.
Время шло небыстро, в жизни ничего не происходило. Я был рад этому. Я боялся изменения статус-кво, потому что к лучшему ничего повернуться не могло. Никак. Я был прав. Жизнь начала подбрасывать неожиданные сюрпризы. Сначала умер прямо на работе один из Юлечкиных любовников. Именно к нему я чаще всего её подвозил. Молодой мужик, сорока нет, а поди ж ты - инфаркт. Юля сама мне об этом рассказала, переживала очень. В тот вечер наш секс был особенно бурным, им я защищал её от смерти, прошелестевшей в двух шагах от неё. Наверное, и себя тоже. Потом погиб в нелепейшей автокатастрофе Рим. В его любимом спорткаре отказали тормоза. Я долго не мог поверить в то, что Рим, по чьей просьбе я живу здесь и сейчас, Рим, который привёл меня к Юле, погиб. Не вписывалось это в его роль. А ведь я подозревал его в причастности к смерти любовника нашей возлюбленной. Самого Рима я спросить не мог - он не шёл на контакт. Не мог простить мне, что я с ней, а он выбыл из игры? После смерти Рима, я, как ни странно, пошёл на повышение. Зато уволился ещё один из Юлиных кобелей, которого люто ненавидел покойный Рим, да и я симпатии не испытывал. Хорошо? Да, но одновременно зашаталось положение Юли в нашем банке. Новый начальник, цепкая тётка из Римовых замов, быстро сплавила её в областной филиал. Казалось бы, всё та же Москва, но насколько ниже статус. Юлечка захандрила и всё чаще стала оставаться у меня. Казалось бы, мне надо было только радоваться, но тревожно было у меня на сердце. Дурные предчувствия мучили Николая.
В тот летний вечер я вышел из ресторана, где мы отмечали юбилей сотрудника. Специально ушёл чуть раньше, чтобы ненароком не продолжить с более молодыми и крепкими коллегами где-нибудь ещё. И так уже был весьма навеселе. Загородный ресторан прятался в глубине небольшой парковой рощицы, и я решил пройтись до улицы, продышаться, а такси вызвать по пути. Торопиться было некуда, Юлечка сегодня ко мне не собиралась. Я шёл и наслаждался. Наслаждался чуткой тишиной, невозможным в мегаполисе видом звёздного неба. Крепкие руки схватили меня сзади за шею и изо всех сил рванули в сторону. Голова моя врезалась в ствол ближайшей берёзы. Звёзды, блеснувшие сквозь её крону, были последним, что я, Николай, увидел в жизни. Последней моей мыслью было: "Юлечка, как же ты без меня, без моей защиты".
- Не волнуйся, я её защищу, - Рим спокойно смотрел на меня, - Николай вернётся к жизни, мой киллер убил его, как и было заказано давным-давно, аккуратно, такую травму головы я залечу быстро, моих скромных умений в целительстве вполне хватает. - Нельзя доигрывать дважды... - А-а, ты не в курсе. Доигрывать Персонаж можно многократно, просто доигровщик каждый раз должен быть другим. Мало кто об этом знает. Я знаю. - Ты? Всё и везде ты? - чему я удивляюсь. Рим абсолютно адекватно играет свою роль Рима, доигровщика, сноба и сибарита. Удивляться надо тому, что он, эта бездушная, рассудочная машина, оказался способен так по-шекспировски любить. - Я. Освобождай тело. Страсть, как хочу Юлю... увидеть. - Она у кого-то из своих любовников, - я говорил это на автомате. - Я знаю, у кого. Но она к нему не попала, его как раз сегодня арестовали по обвинению в растрате. Ах, да ты же ничего не знаешь, её звонок у тебя... у меня в пропущенных. Хочу Юлечку утешить, защитить. Николай - лучший из её защитников.
Всё. Я, доигровщик Семеон, вернулся в никуда, в фоновый раздел памяти. Отсюда так удобно наблюдать за персонажами, подбирая себе новую роль. Конечно, из интереса. Я давно знаю, что не стоит прислушиваться к мольбам. Теперь меня научили, что не надо реагировать и на просьбы. Но стоит хорошо обдумать информацию, случайно выданную Римом: "Доигрывать персонаж можно многократно, просто доигровщик каждый раз должен быть другим". Означает ли это, что доигровщики могут чередоваться в исполнении роли одного персонажа? Рим, я попробую это узнать на собственном опыте. Ты только не порть мне образ Николая, не обнимай Юлю спящую.
|