― Стоять!
Окрик настиг, больно рубанул по ушам Петьки и пронесся дальше по улице. "Со скоростью звука", ― подумал ушибленный и повернул голову.
― Петька, погоди! ― с другой стороны улицы районного пгт Богородицино к нему, торопливо косолапя, шёл лесник дядя Евсей, мужчина лет пятидесяти, большой и плотный.
"Какая встреча! Не было печали...", ― пронеслось в голове, а язык сам собою приторно залебезил:
― Какая встреча, Евсей Егорыч! Как ваше драгоценное?
― Не надейся, Петька, всех вас, браконьеров, переживу и тебя первого.
― Да с чего же ты на меня взъелся, дядь Евсей? Я же законопослушный охотник. Пару-тройку лисичек на шапку, десяток зайцев в год - вот и вся моя охота на пушнину. Да по перу весной-осенью уточек... Все чин-чинарем, все согласно купленных лицензий. У меня и патронов-то на большее нет. Да ты спроси в магазине, сколько я пороха покупаю, сколько дроби.
― Уже спрашивал - немного. Но я знаю, что ты не только с ружьем охотишься, с чем-то другим балуешься. Что там у тебя: лук, арбалет?
― Помилуй, Бог, дядь Евсей! Откуда у меня деньги на покупку дорогущих игрушек?
― Не знаю, может, ты сам смастерил. Сейчас в интернете на любое устройство и чертежи, и технологии изготовления, и лайфхаки с видео.
― Продвинутый ты, дядь Евсей. Только до моего дома сотовая не добивает, а ты: интернет.
― Ладно, Петр, не о твоих грехах сейчас речь. Заработать хочешь?
― "Да кто ж её не хочет?!", ― отбился Петька цитатой из любимого с детства фильма.
― Её? Вот все бы тебе о девках, жениться тебе пора. Но сейчас о другом. У меня охотники завтра подъедут. Москвич с иностранцами, человек семь или восемь. Большие люди, денежные. Европейцы цивилизованные и культурные охотники ― у них две лицензии на лося. Лоси сейчас...
― На дальнем кордоне, да? - перебил старшего Пётр.
― Пошёл ты... ― сорвался лесник, ― Язык твой, что помело. Когда ты уже остепенишься, тридцатник мужику, а он все школьного дурачка из себя разыгрывает.
― А из кого мне разыгрывать? - продолжил ерничать Петька.
― Чево?
― Не чево, а что.
― Ты заткнешься, сосунок! - лицо Евсея Егорыча налилось красным, и парень понял, что перегнул палку.
― Прости, дядь Евсей, нервничаю я, ― неискренне повинился Петька и вдруг сознался о сокровенном, хотелось объявить об этом всему "городу и миру", как говаривали самоуверенные древние римляне, ― На свидание девушку пригласил...
― Ксению Смирнову, что ли? Учительницу новую?
― Откуда...
― Весь район уже в курсе. Ты бы меньше в Теряево заглядывал, к переселенцам этим. Да ты не смущайся, парень - бабки наши уж вам кости перемыли и вашу свадьбу одобрили.
― Какая свадьба? Я ей ещё ничего... вот в кино пригласил, в кафе посидим... К ночи её домой в Теряево отвезу - обещал. Да мы ещё ни разу даже не поцеловались!
― Ну, и дурак, если ни разу. Девки решительных любят. А ты... Не узнаю. Какой-то вяловатый стал, ― мстительно съехидничал мужик, ― Но давай к делу. Тебе деньги нужны? Нужны, знаю. Тем более за девчонкой поухлестывать. У меня егерей и загонщиков не хватает - трое с коронавирусом в больнице, ещё семеро - на самоизоляции, контактные. А ты Залесские болота, где мои лоси пасутся, как свои пять пальцев знаешь. Выручи, Петр Игнатьич. А? На охоту выйду я сам, да два егеря, ещё пяток мужиков-загонщиков из своих работяг наскребу для облавы. Тебе только лосей из болота в сторону старого сосняка из болота пугнуть. Я знаю, что ты там постоянно бродишь.
― Ничего я там не брожу... Да и как я их именно на сосняк пугану? Они по краю, по осиннику пойдут. Все равно людей не хватает. И с чего ты взял, что я в одиночку смогу лосей точно направить, куда тебе надо?
― Ты лес чувствуешь, а он тебя. Послушаются тебя лоси, верю, знаю. Я же с тобой, сопляком, и твоим отцом по лесу ходил, видел, как ты лес понимаешь. Петька, ну что тебе стоит? По гроб жизни буду обязан. Мое начальство мне не простит, если я эту охоту запорю. А я тебе все грехи на моей территории прощу, бывшие и будущие. Лады? Пять тысяч тебя устроят?
― Евро?
― Когда же ты свой поганый рот заткнёшь! Рублей, твою мать, рублей. Могу ещё водкакоинов подбросить.
― Десять. У меня свадьба скоро, ты сам сказал. И не пью я - ты знаешь. А ведь ты наверняка такой прейскурант охотничкам выкатил - закачаешься: проживание-питание, транспорт-доставка, загонщики, обработка туш, дополнительные услуги типа обед на природе, баня, что там у тебя ещё?
― Ну, ты и жлоб, Петруха!
― Ну, ты и жмот, Евсей Егорыч! С ближними делиться надо. А у меня невеста на...
― ...на сносях? Ты бреши, да не заговаривайся.
― ...нарисовалась. Дядь Евсей, я человек простой, интернетом не порченный. Я с детства стишок знаю: "Кошка бросила котят. И пусть е... резвятся как хотят".
― Гном ты, Петька. Садовый. Или парковый. Ладно, десятка твоя. Но ты мне лосей выгонишь вот сюда завтра к полудню плюс-минус полчаса, ― лесник достал смартфон и показал точку на карте в районе Залесских болот, ― Здесь мои загонщики их перехватят и погонят на номера в осиннике. Сделаешь?
― О чем речь, дядь Евсей! - Петька достал свой якобы безинтернетный смартфон и проставил на своей карте координаты точки, ― Но ты помни своё обещание простить мои мелкие грешки на твоей земле.
― Иди ты! Задолбал своей меркантильностью. Я свои обещания всегда выполняю.
― Слова-то какие знаешь, Евсей Егорыч: мер-как-там... -тильность? Я пошёл. Завтра доставлю тебе твоих лосей. Видел там одного быка, рога трофейные - закачаешься, иноземные охотнички охренеют.
― А в вашей тайге что-нибудь загадочное есть? Чудное, даже чудесное? Йети, оборотни, лешие? Хотя бы Баба Яга завалящая?
Петр с Ксюшей сидели в кафе и болтали обо всем. Конечно, все больше о себе, друг о друге, о том, кто что любит - не любит, о жизни прошлой и нынешней - обычная болтовня свежих влюбленных, которых чувство уже подхватило, и взаимный интерес друг к другу, к мелочам, составляющим жизнь другого, растёт как на дрожжах.
― Йети? Йети...
― ...надо чаще мыть! - заливисто рассмеялась девушка. Петра это обрадовало ― похоже, они в той, прошлой жизни друг без друга, смотрели одни и те же фильмы. Говорить на одном языке - это здорово.
Парочка смотрелась гармонично: оба среднего роста, гибкие, спортивные, улыбчивые. На позитиве ребята.
― Йетей и их следов не видел. Даже гов...
― Помёта!
― ...даже помёта. Леший есть, как не быть. Иной раз так водит, что без веры в его каверзы никак не понять, почему ты ходишь кругами в знакомых до пня местах. Причём в каждом лесу свой. В еловом бору мрачный, в сосняке...
― Я знаю: "В бору веселиться, в березовой роще жениться, а в ельнике удавиться". Ты об этом?
― Ничем тебя не удивишь, всё-то ты знаешь. Значит, свадьбу будем в березняке играть?
― Размечтался, свадьбу ему. Ты меня завоюй сначала, ― выпрямилась гордо, изобразила обиду взглядом.
Прямо девочка невинная, а не двадцатипятилетняя разведенка с ребёнком - дочкой шести лет. Неспроста поменяла большой город на сельскую школу. Конечно, тут ей и дом дали, и денег подъемных - только останься здесь, работай, учи провинцию, девушка. А у девушки на уме - срок отработать, да свалить из этой глухомани. Но вот какой-никакой мужик нарисовался: не пьющий, заботливый, не дурак, ох, не дурак, хотя шута из себя частенько корчит. Много знает, о здешней природе столько знает, что ей, биологу, впору его рассказы записывать в качестве первичного материала к возможной будущей диссертации.
Понимал Петька всё о своей любимой, но что он мог ей предоставить такого, чтобы накрепко привязать её к себе?
― Воевать предлагаешь?
― А давай!
― Нет, с тобой я воевать не буду, ―
Очень серьезно это прозвучало, и Петр поспешил вернуться к шутливому разговору.
― О ком ты ещё спрашивала? Об оборотнях. Нет у нас оборотней, их ещё мой дед вывел подчистую. А Баба Яга... Поговаривают, что моя бабка по материнской линии была с ней знакома. Но мне об этом не рассказывала. Может быть, сама Ягой была?
― Эх, ты, не удосужился бабушку свою расспросить. И дед твой... Суровый. А оборотней жалко! Люди все же, хоть и звери. Как же так, Петечка? - девушка была в настроении побыть беззаботной простушкой.
― Так получилось... ― Петр хотел отделаться какой-нибудь шуткой, но вспомнив дедов и бабок, вспугнул легкость разговора, давние мысли закипели в голове, закружились в вихре незаданных вопросов и несуществующих ответов.
― Вот ты говоришь - оборотни, реликтовые гоминиды. Знаешь, Ксюха, есть такая наука - эпигенетика. По ней выходит, что половые хромосомы у нас просто так практически не меняются, нужно серьезное внешнее воздействие - радиация, химия. Обеспечивают основную программу организма, наша операционная система. А те хромосомы, что сидят в каждой клетке, могут реагировать на что угодно: на еду, состав воздуха, на настроение. Эти механизмы, не затрагивающие последовательности ДНК, вызывают изменения экспрессии генов или фенотипа клетки. Вот ты улыбнешься мне, и какие-то из этих живых программок запускают у меня в работу спавшие до сих пор гены и отключат другие. Начинают вырабатываться другие ферменты и гормоны. В итоге ― революция в моем теле. И вот я уже не Петька с леспромхоза, а совсем другой человек ― известный блогер, стримлю охоту и свои лесные приключения для упоротых горожан, которым осточертели их мегаполисы, и эти сироты природы хотят в перерывах между своими офисами и клубными тусовками прикоснуться к природе-матери...
Петька увлекся и не сразу заметил, какими удивленными глазами смотрит на него его женщина. Куда подевалась беззаботная девчонка-простушка? А куда исчез местный шут гороховый?
― Эпигенетика? Я-то биолог. С университетским образованием. Мне положено хотя бы краем уха знать об этой науке. Но ты-то где её раскопал, Петя?
― Знаешь, читаю всякое. Интересуюсь, расту над собой, ― зло оттолкнул словом.
― Не обижайся, Петя, ― примирительно положила ладонь на его руку, ― Я просто удивилась широте твоих интересов. Ты же мне всё больше анекдоты в уши заливаешь, и вдруг - раз, и перещелкнул тумблер. Шокировал. Триггер сработал. Честно-честно. Вырос ты в моих глазах... ― и не удержалась, съехидничала, ― над собой.
Оба рассмеялись. Им было хорошо вместе.
В этот вечер Ксюша не попала к себе домой. А дочка ночевала у многодетной соседки.
Женщины, что вы творите с влюбленными в вас мужчинами!
Вот и эта ненормальная. Вместо того, чтобы сладко нежиться на ложе, положив головку на крепкую грудь любимого, а поутру ждать в постель кофе с печеньками и душистым мёдом разнотравья, она ни свет, ни заря растолкала напрочь отключившегося Петьку и потребовала идти на лосей.
На кой черт ей это надо было? Романтика в ж... в крови заиграла? Эпигенетика, чтоб её черти забрали!
Так думал Петр, подавая ароматный собственноручный сваренный кофе в фарфоровых чашечках, которые пылились в серванте со дня смерти матери. Горка печенья на тарелке из того же сервиза, свежий мёд в посудинке для варенья - как она называется-то? А ведь знал раньше! Чурбан неотесанный. Эврика, креманка! - да-да, из того же сервиза. Ложку подать забыл! Чайную, мельхиоровую.
Как же отговорить эту одержимую от похода в лес? Одежды подходящей нет? Она ещё ночью его шкафы перевернула, подобрала себе джинсы, футболку, рубашку, свитер, куртку, носки, сапоги - рост у них почти одинаковый, размер ноги у него... да, маленький, бабский, да!
Квадроцикл сломался? Вчера домчал из района с ветерком, и случайно выяснилось, что она путалась "по молодости" с байкерами. Даже замуж сходила за одного такого ненормального. Ей лапшу о поломке машины на уши не навешаешь.
Петр злился на себя, на Ксюху, на дядю Евсея, так некстати подвернувшегося вчера. Такое утро испортить! Их первое совместное утро...
Злился и балдел. Скромная училка оказалась шальной девкой, способной на безрассудства... Да кто его знает, на что способной. Именно такую он искал так долго. Не то, чтобы он перебрал кучу девушек, но ведь были же неплохие девчонки в его жизни. А эта... Оторва! И мёд ложками наворачивает, не боится фигуру калориями испортить, понимает, что лес эти калории из неё выжмет вместе с потом.
Петр аж застонал мысленно: ещё и в болото за мной полезет, увяжется ведь.
Всё, кофе выпит. Понеслись.
Доехали старой дорогой почти до самого болота, до заброшенных торфяных разработок. Спешились, и Петр повел свою ненаглядную в топи. Шел впереди, нащупывая тропу слегой, велев Ксюхе держаться позади и ступать след в след.
Как назло, начал накрапывать мелкий холодный дождишко, переходящий в колкий снежок. Конец этого сентября был неласков.
Ксюха шла медленно, опасливо, ругая себя последними словами: потянулась, дура, за мужиком, растаяла и захотела себя показать... Какой? Отчаянной, не боящейся ни черта, ни болотной нечисти?
В голове нарастала тревожная тяжесть, мутная завеса размывала взгляд, она начала спотыкаться и терять след проводника. Это было совсем нехорошо. И ещё что-то схватывало в районе солнечного сплетения. Неужели она боится? Да нет, это последствия бурной ночи. Сейчас она тряхнет головой, расправит плечи, попьет кофейку из термоса, что заботливо уложен в рюкзачок, и всё станет норм.
Тряхнула-попила, и не помогло. Ещё и озноб добавился для полноты ощущений. Пелена на глазах сгущалась. Хотелось сбежать от этих чахлых кривых березок, от кочек с поникшей травой, ржавых пятен воды, холодной сырости. От давящей тишины, прерываемой размеренным хлюпаньем жижи при каждом шаге. Вернуться, забраться с ногами в мягкое кресло и укрыться толстым пледом из верблюжьей шерсти.
Но дороги назад не было. Оставалось тащиться за мужчиной, стараться идти след в след, не отставать. Он лесной, он знает, что делает. Он доведет, выведет. Ловкий, сильный, уверенный. Надо только держаться за ним. Держаться!
Сердце Петра сначала лихорадочно билось - присутствие желанной женщины? А потом замедлилось, затихло, затаилось. Петр шёл и привычно впитывал в себя лес, его шорохи-разговоры, его настороженность. Лесной человек понимал тревогу своего друга, ведь он вел с собой чужачку.
― Понимаешь, Ксюша, лес надо принять в себя, слиться с ним, и он перестанет быть для тебя врагом или загадкой. Ты поймёшь его, он присмотрится к тебе... Здесь ступай медленно, чувствуешь земля раскачивается? Это трясина, булькнешь - не отпустит. Но ты не бойся, мне тебя отдаст, я же свой. Веревку не потеряла?
Он шёл и знал, что идёт верно. Рассудок отключался, начинали работать подспудные чувства, которые требовали молчания, растворения в окружающем. Но он продолжал для Ксюхи:
― Это как у тибетских старцев, ушедших в созерцание... Слияние с миром... Похоже... Только... Я ищу не точку в мироздании... Я ухожу в этот лес... отдаю ему себя... Перевоплотиться в него просто... Если умеешь... Я умею... Ты меня понимаешь?
Он обернулся и услышал дикий звериный крик. Кричала его женщина.
Она смотрела на него, и в её глазах вибрировал, дрожал липкий страх.
Из под капюшона петиной куртки на неё смотрел лес. Смотрел оценивающе, мрачно, ещё не решив, кто перед ним - жертва или случайная, но безобидная обитательница. Смотрел и не принимал.
― Что с тобой, Ксюха? - глухо спросил... спросило это.
― Ты... ты... ― это было всё, что она смогла выговорить.
Он шагнул к ней, раскрыв объятия - утешить, защитить, согреть. Она с воплем отшатнулась.
Охота прошла удачно. Почти. Если не считать, что охотник-новичок, не разобрав, кто там несётся сквозь кусты, выстрелил и с дальней дистанции завалил молодую лосиху. Везучий лох, снайпер хренов. Пришлось леснику идти на подлог, оформлять лосиху, как быка. А трофейный красавец ушёл. Как в воду канул. В этом лесу такое случалось.
Сообщение о пропаже человека на болоте поступил в райотдел МЧС от Петра Костюшева в тот же день. Петр был черен от горя: говорил же не ходить за ним, переждать на надежном островке. Видно, не послушалась, то ли увязалась за ним, полезла в болото, из которого он лосей на охотников выгонял, то ли назад пошла. Сама, без дороги. А он отвлекся на зверя, не уследил. Не сберег.
Когда она испугалась его новой сути там, на болоте, он сумел её успокоить. Подумал, что успокоил. Но, похоже, она только сделала вид, что всё в порядке. И сбежала, улучив момент его невнимания к ней. Как же так - не поверила? А лес... Лес увел её, забрал себе.
Пока шли поиски, он самолично трое суток бродил по трясинам и островкам в поисках хоть какого-нибудь намека, признака, что его любимая жива. Надеялся, верил, что она где-то здесь, вот-вот и отыщется. Свалился от изнеможения, так и не найдя ничего. Немолодой следователь из полиции бросал на него недобрые взгляды. Мент за свою службу повидал всякое, убивающихся по своим жертвам душегубов в том числе. Петру было все равно, что о нем думают, он казнил себя сам. Спасатели и добровольцы, местные и из города, тоже не нашли никаких следов девушки.
Дочь Смирновой Алина жила у сердобольной соседки и всё чаще спрашивала: когда мама вернется?
Поздно вечером на теплой веранде домика в леспромхозе сидели двое: молодая женщина и мужчина чуток постарше. Чаёвничали.
Мужчина был угрюм, молчаливо жевал кусок батона с маслом, прихлебывая чай из жестяной кружки. Женщина, облокотив левую руку о видавшую виды, но выскобленную до янтарного цвета сосновую столешницу, держала в левой руке фарфоровую тарелочку с медом. Периодически ловко слизывала его языком и запивала душистым травяным чаем из большой фаянсовой кружки. Она делала это так вкусно, что мужчина не выдержал, налил из бутыли мёда себе в такое же блюдечко и долил нектара женщине.
Подруга? Жена? Была между ними некая отстраненность. Поссорились? Не договорились?
― Ты знаешь, Петя, я тогда страшно испугалась. Не поверишь - не за себя. За тебя. Тебя не было - было нечто, ты и не ты. Но тебя прежнего не стало. И это было непоправимо. Именно тогда я поняла, что я... что я полюби... что люблю тебя до смерти. Готова шагнуть за тобой в бездну, которая тебя пожрала, в которой ты живешь, в которую превратился. И тут меня убило второй раз - дочка... Как же она без меня? А я без Алинки... Я не знала, за кем из вас шагнуть. И лес, или что оно там, забрал меня.
Как-то я видела в каком-то фильме эпизод с японкой, которая вместе с мужем и ребенком оказалась заложницей в захваченном самолете. Захватчиков уговорили отпустить женщин и детей. Эта японка вышла, передала ребенка людям, и, оторвав себя от дитя, вернулась к мужу. Её пытались удержать, отговорить. Она все равно вернулась к мужу. Я - не японская верная жена, но тоже разрывалась на две половины все это время, что была в плену... у леса. Он знал это, и не мог решить, возвращать меня, или нет. Возвращать куда? Возможно, ты не поймешь, но...
― Я понимаю. Я потом пережил все прожитое тобою. Знаешь, очень хорошо, даже правильно, что ты не можешь почувствовать, как я жил без тебя эти десять дней. Врагу такого не пожелаю.
Петр замолчал и прислушался:
― Кажется, Алинка кашлянула?
Он встал и прошёл в дом, в спальне заботливо поправил одеяло на спящей девочке. Дочке. Не родная? Вот уж нет! Теперь родная.
Вернулся за стол.
― Я ведь часть этого леса. От него я узнал обо всем, что ты пережила. Жил-жил и не знал, кто я. Гордился своими лесными умениями, охотничьими успехами, своим искусством слияния с природой. А оказалось, что я - всего-навсего...
― Леший? Мой собственный леший, ― улыбнулась она.
― Да какой леший, ― махнул рукой. ― Человек я. Только сумел как-то приспособить свой организм к... Ты ведь приняла меня? Не боишься?
В который раз был задан этот вопрос?
Ответ был прост:
― Не боюсь. Я тоже была этим... Этим. Я видела тебя, когда ты меня искал. Видела чувствами леса. Но не могла подать знака. Или не хотела. Лес не хотел. Что он такое? Я не знаю. А мы - люди. И есть такая наука эпигенетика, которая может... Может быть, сумеет объяснить, что с нами произошло.
Лес за окошком слушал этот разговор.