Какая-такая любовь?
Начало повести здесь. Предыдущие главы 14-15 - здесь.
Часть III "ТАУС История жизни" Главы 16-17
Глава 16
С грустью в сердце я приступаю к очередной главе моей повести. Я даже вообще хотел остановить рассказ об Иване и Таус на очевидной, и замечательной в своей простоте жизненной ситуации: "Ваньша был спокоен... у него есть Тауска". Вот и жили бы себе люди дальше, так нет же, неймётся некоторым - подавай им завершение истории. Некоторые читатели знают, что я на давление, просьбы и уговоры не поддаюсь. Но кто, если не я вынес в название слова "Какая такая любовь?" Значит, были у меня какие-то резоны назвать эту повесть именно так. Что ж, вы сами этого захотели. Я по примеру одного весьма известного нейтрала умываю руки: мавр сделал своё дело, мавр может... Допустимо и так: дело сделано, сказал слепой. Знатоки цитат могут расставить кавычки сами.
Эту историю стоило давно уже выложить в повесть, сразу после знакомства Ивана с нашей красавицей. Но надо же было хоть чуть-чуть заинтриговать читательниц, заронить в них маленькое, но зловредное сомнение, а вдруг не она окажется героиней Ваньшиного романа? Понятно, что всем всё понятно. Но, на то и червоточинка в румяном яблочке: с аппетитом и хрустом откусываешь, а потом долго и брезгливо плюёшься - обманули! Ко мне это не относиться - я сожру всё вместе с червяком и не поморщусь. В яблоках я не ем только черенки. О чём я сейчас? Об истории Таус. Может быть снобам и чистоплюям её жизнь покажется... искал слово, ну никак не подберу. В советское время некоторые моменты таускиной биографии заклеймили бы штампом "аморальное поведение". Но тоже не то. Ладно, забыли. Что по мне, так у каждого человека своя жизнь, каждый проходит через свои испытания, каждый пытается выжить по-своему. Кто я, чтобы судить? У меня свои скелеты в шкафу.
Парадокс - Ивана я знал с самого его рождения: он вырос на моих глазах, ходил потом в ту же школу, что и я когда-то, мы - слётки из одного политеховского гнезда, я краем зацепил тот же самый завод. Я знал его родителей, у нас с Ваней много общих знакомых. Но я старше его на десяток с лишком лет и зим, покорешились же мы, когда Ивану уже тридцатник стукнуло. А с Тауской я познакомился лет на пять раньше, да и то: красивая девчонка, умница, язва, человек весьма быстро набравший известность в нашем городе. Попробуй такую не заметить. Я же не раззява Ваньша. Мы случайно пересеклись в одной, ну очень разношёрстной компании, так же случайно разговорились, испытали взаимную приязнь. Бывает такое: перемолвишься с человеком и находишь некоторое внутреннее сродство. И в друзья не набиваешься, и, как в данном случае, в любовники не метишь - просто интересно беседовать. Случиться опять столкнуться - ба, это ты, красавица! Чертовски рад тебя видеть! Цветёшь. Что нового? Говорят, ты теперь... поговаривают, что... и полилась беседа, по откровенности не уступающая заполуночным разговорам в купе поезда. Почему так? Не знаю. Но с Тауской мне всегда было о чём поговорить. Потом уже мы иной раз созванивались, когда полагали, что могли где-то встретиться, в какой-то не очень интересной тусовке, на каком-то скучном, но обязательном мероприятии. Затем практически подружились, держась на своих орбитах и не стремясь сблизиться плотнее. У меня были свои романы, Таус искала своего принца. Не об этом речь, тут не было даже намёка на потенциальную лав стори, просто я хочу подчеркнуть, что многое из того, что вы прочтёте ниже, я узнал из первых рук. Уже потом, гораздо позже, Иван дополнил некоторыми деталями сюжет жизни своей жены, но ничего кардинально для себя нового я от него не узнал. Почему я позволяю себе пересказывать вам ту доверительную информацию, которую мне рассказала Таус и частично Иван? По двум причинам: первая - в моём пересказе этой истории нет никаких выболтанных личных секретов, обо всём знает куча людей, в том числе и весьма компетентных... ну, вы понимаете, о ком я... Вторая - мои герои о моей болтливости не узнают.
Тяну, изо всех сил тяну резину, заполняю паузу между первым, отринутым вами финалом повести и тем, который случился на самом деле. Что делать, настроение у меня такое... повествовательное. Ладно, понеслись.
23 февраля 1944 года в Чечено-Ингушской АССР выдался на удивление снежный день. Спросите любого вайнаха - вам подтвердят. Почему все об этом знают, помнят? Потому что именно в этот день началась депортация ингушей и чеченцев с родины в Казахстан и Киргизию. Сталинское переселение народов... на спецпоселение, бериевская операция "Чечевица". В тот день Мадина Шерипова была в Грозном. Она разыскивала мужа. Ещё в начале войны, когда чеченцев начали призывать в армию, он пропал без вести. Периодически ей приносили новости, что его видели то в плену у немцев, то в горах среди повстанцев, то кто-то из непонятно каким образом вернувшихся с войны его где-то видел. И вот теперь очередная весточка - будто бы его видели в грозненском следственном изоляторе. И молодая женщина собралась в город. Как ни отговаривали её дальние родственники, она всё же поехала искать мужа. Надо признать, что не слишком её уговаривали, не запрещали: она уже давно была не в себе. Сначала пропал муж, потом случилась эпидемия то ли тифа, то ли ещё какую гадость дезертиры и беженцы занесли - моя история не столь богата подробностями тех давних событий. Главное и страшное то, что осталась двадцатилетняя вдова и сиротой, и почти без родни. И сына похоронила. Тут её разум не выдержал, стала она периодически забываться, уходить в себя. Единственной ниточкой, удерживающей её в жизни, оставалась надежда... вера в то, что муж жив. Аллах милостлив. Вместе с дальними городскими родственниками она попала в первый поток депортируемых. Теплушки уже стучали колёсами, увозя угнетённых людей в никуда, когда сокамерники... совагонники заметили, что с Мадиной рядом сидит и крепко за неё держится мальчонка годиков трёх. На вопросы как его зовут, чей он, не отвечал, лишь смотрел исподлобья. Казалось, что он вообще не умеет говорить, но чеченскую речь понимал, да и по виду был вайнахом. Когда, где, как он к ней пристал, не могла ответить ни сама женщина, ни ребёнок. Возможно, в посадочной суете под пристальными взглядами конвойных испугался, отстал от своих. Проверяющие списки мальца не заметили. А у солдат вид чеченки с ребёнком вообще никаких эмоций не вызвал, мало ли их за сегодня перед глазами прошло с детьми и вещами. Старейшины в теплушке посовещались и решили: пусть мальчик едет с ними, всё равно потом выяснят, чей он. Так Ахмат... мальчик потом сам назвался... поехал с Мадиной дальше, в Казахстан. В дороге Мадина заболела. Сильно и непонятно: металась в жару, бредила. Ей отгородили угол в теплушке. Маленький Ахмат, державшийся всё время с ней, быстро подхватил инфекцию и лежал еле живой рядом. Женщины, как могли, ухаживали за больными, но не усердствовали, боялись заразиться сами и заразить своих детей. В Казахстане, на станции Мадину с Ахматом сняли практически при смерти и передали в местную районную больницу, в инфекционное отделение. Там бы они и умерли, если бы не казашка Фатима, санитарка, ровесница Мадины, тоже вдова-солдатка, но бездетная. Она выходила чеченку с ребёнком, как выхаживала до и после этого десятки и сотни людей: и местных больных, и тяжёлораненых, доставленных в глубокий тыл с фронта. Ахмат как-то сразу пошёл на поправку, а Мадина всё болела и болела, никто не верил, что выживет. Умрёт, не умрёт, а документы должны быть оформлены. Чеченцы из её эшелона были давно размещены в районе на спецпоселение, а она тут болеет. Когда начали разбираться с документами, выяснилось, что Ахмат нигде не значится, не числится. Фатима решила, что Аллах послал ей дитя, и вымолила мальчика у местного энкавэдэшника.. Чего ей это стоило, никто не знает, она так никому и не сказала, но Ахмат стал казахом Шериповым, местным. Ерунда, конечно, получалась: по одним бумагам он прибыл вместе с спецпоселенкой Шериповой М.М., но в списках переселяемых не значился, по другим он был здешним уроженцем, который потерялся когда-то в военное лихолетье и, так как родня не найдена, то передан под опеку... гр. Шериповой М.М., но... дальше, светил Ахмаду детдом. Короче, Ахмат стал Шериповым, но казахом. Бред? Бред. Но чем бредовее, тем меньше в этом кому-либо хотелось рыться. А вы заладили, как попугаи своё: энкавэдэ, энкавэдэ... Была б контора, писцы найдутся. Такое тебе, к примеру, в паспорт напишут, что потом всю жизнь сам себе будешь удивляться. И эти бумажки уже не исправить, не переделать. Так оно было или нет... я даю реконструкцию событий. Не все детали можно восстановить.
Мадина выжила. Была признана врачами тихой сумасшедшей и так же тихо осела при больнице санитаркой в составе других спецпоселенцев, которым посчастливилось осесть в райцентре. К лету 44-ого в посёлок перевели большой госпиталь для тяжёлораненых... преимущественно женщин... честно говоря, богадельню для совсем уж человеческих обрубков... там были нужны не врачи, а санитарки, "нянечки". Казашка Юсупова устроилась туда сама, а потом пристроила и чеченку Шерипову. К тому времени молодые женщины подружились, а Ахмат был у них как бы общий сын. Фатима жила в семье погибшего мужа, но частенько оставалась у Мадины с Ахматом в каморке госпитального барака. Отгремела война, госпиталь потерял свой военный статус, стал интернатом для лежачих инвалидов... доживающих свой век. Казах Ахмат пошёл в школу, проявил себя смышлёным учеником, изо всех сил помогал маме и тёте Фате. Потом сильно увлёкся автомобилями, подружился с шофернёй, всё свободное время проводил на районной автобазе, домой приходил чумазый, в машинном масле, от него остро пахло бензином и железом. Вопрос, куда идти после семилетки, не стоял - учится на шофёра. Чуть позже, уже с водительскими правами, Ахмат завербовался на строительство оросительного канала. Страна активно занималась мелиорацией, Средняя Азия не оставалась в стороне. Хлопчатники требовали полива. Кому не ясно, хлопок - сырьё стратегическое. Это не только... да-да - легкоусвояемая вата, не только текстиль, но ещё та самая удобная для переработки органика, которая, будучи обработанной азотной кислотой, становится разнообразной взрывчаткой. Дедовские технологии... На строительстве канала Ахмат быстро сообразил, что бульдозеристы получают не в пример больше него, водилы грузовика, и быстро переучился на "танкиста". Среди бульдозеристов было много бывших фронтовиков, танковых механиков-водителей, ставших его друзьями и наставниками. Когда Ахмата в 19 лет призывали в армию, казалось, что ему прямая дорога, если не в танковые войска, то уж в стройбат точно. Но... призыв в Советскую Армию тем и был интересен, что зачастую призывников направляли в войска вопреки всякой логике, дабы просто заткнуть дыру в разнарядке, или "купец" умело выторговывал у военкома приглянувшихся ему парней. Не знаю, кому там приглянулся Ахмат, наверное, быстрым и едким умом... шутка, хоть про ум - чистая правда... но бульдозерист, казах-чеченец неясного происхождения Шерипов попал служить... на ТОФ... на Тихоокеанский Флот, на Камчатку! Матросиком на боевой корабль. На четыре года.
Шёл 60-ый год. Гагарин со товарищи уже примерялся к штурвалу "Востока". Не за горами было всеобщее ликование: "на пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы". Ахмат же напевал в кубрике и "Когда после вахты гитару возьмёшь, и тронешь струну за струной...", и "Прощай, любимый город, уходим завтра в море...", и, конечно же "...и бьются о борт корабля. Растаял в далёком тумане Рыбачий, родимая наша земля". Самое удивительное... или как раз естественное, что посёлок Рыбачий есть практически около каждой флотской базы. Как выходишь в море - направо. Или налево. Не суть важно. Зато в жизни "направо-налево" определяет многое.
Расписался о днях минувших. Продолжение рассказа о судьбе отца Таус, о её маме, о её детстве и юности, о жизни "до Ивана" будет в следующей главе
Глава 17
В этой главе сразу и без предисловия. ...? С другой стороны, как же без? А поговорить? Поговорим чуть-чуть. 60ые годы Советского Союза. Хрущёв объявил, что через двадцать лет коммунизм. Знал, что самому не светит, отчего бы не задекларировать. А с другой стороны: от войны малость отошли, страну отстроили, в космос полетели, развернули в Сибири комсомольские стройки века, коммунистические бригады распевают "С нами Ленин впереди", советские фильмы на фестивалях Гран-при гребут, да и сами проводим фестивали и любопытствующих мировых звёзд принимаем, да что принимаем - зажигаем, ты вон на юного гения Ван Клиберна посмотри! Поэты в Политехе состязаются, ломают друг о друга строки, как копья, и вместе жгут глаголом сердца. Потом часть из них, строителей, творцов и их благодарных слушателей-зрителей, молодых и зрелых, всех, кто проникся духом того времени, получит титул "шестидесятники". Культуру - в массы! Книжный бум. Телевизоры уже не по одному на коммуналку, а у многих есть личный. В маленькой, тесненькой квартирке-хрущёвке, но ведь своей! Народ детей нарожал немерено, детсадов и школ не хватает. Жить можно и нужно. Хлеба не хватает, закупать в Канаде начали? Карибский кризис? Переживём, лишь бы не было войны.
"Ма, а ты бомбёжку видела?" "А как же, и видела и под неё попадала. У твоего дяди Лёши кусок попы осколком вырван, а ему было тогда 12 лет, в госпиталь забрали... а в соседскую корову тоже осколок попал, ей пузо разворотило, она мычит, бедная, а мы с твоими дядей Юрой и тётей Валей за твою бабушку держимся, они маленькие, как ты сейчас, плачут... жуть!" Это из моих разговоров с мамой после просмотра очередного фильма "про войнушку". Война была рядом, она ещё маячила за плечами, о ней помнили все. Фронтовиков и просто опалённых войной было столько, что... Лишь к 65-му решили отпраздновать 20-летие Победы, построить мемориалы, отметить юбилейными медалями. А тут и 50-летие Октябрьской революции... надо же, забыл - Великой Октябрьской социалистической революции. Празднество. Изобрели орден соответствующий, имени ВОСР . В 68ом - 50 лет Советской Армии, медаль юбилейная... потом Пражская весна испортила настроение советскому... нет, не народу, народ задумался, руководству. Ничего, в 70-ом случилось столетие Владимира Ильича Ленина. Опять год торжеств, опять медаль юбилейная. И строили, строили, строили. Не смогли опередить американцев на Луне, зато там наш луноход бродит. Останкинскую башню отгрохали. Атомный ледокол "Ленин" по Арктике, как по собственному двору разгуливает...
Старший матрос Ахмат Шерипов был на своём тральщике на учениях в море, когда его вызвал замполит и вручил радиограмму с берега. Умерла мать. Конечно, его не отпустили - учения. Да и потом краткосрочный отпуск не сразу дали. Хорошо, что вообще дали. Съездил Ахмат в родной казахский посёлок. Тетка Фатима рассказала, что Мадина почти и не болела, враз слегла и сгорела за пару дней: жар у неё был сильный, совсем, как тогда в 44ом... Да и то, не отличалась твоя мама здоровьем. Погоревал Ахмат и полетел обратно, служить дальше. А тёте Фате пообещал, что когда станет на ноги, свой дом построит, обязательно возьмёт её к себе, ведь она ему - вторая мать. Бывает у людей такое счастье - сразу две мамы. Дом. Свой дом, заботливая жена, семья, куча детей. Больше всего в жизни мечтал Ахмат об этом. В 1958ом году депортированным чеченцам и ингушам разрешили возвращаться на родину. Только вот куда? Дома и земли предков заняты пришлыми. А Ахмату и возвращаться некуда. Поэтому надо заработать денег побольше, а уж потом обустраиваться где-нибудь в Средней Азии. Всю жизнь там прожил, вот его родина. Чем скажите, плохо, иметь дом где-нибудь недалеко от Алма-Аты? Там, где текут в арыках прохладные чистые струи горной воды. Он бывал в тех местах, очень понравились. Разбить сад. Руки у него работящие - везде пригодятся. Возможно именно эти мысли были написаны на его лице, когда столкнулся в Петропавловске-Камчатском с мужиком, который сорил деньгами в буфете ресторана, куда ст.матрос Шерипов был послан своим лейтенантом за коньяком. Мужик был уже в той стадии, когда хорошо, но пока что хочется не просто говорить самому, а общаться с собеседником. Вот и тормознул матросика, угостил вином. Ахмат от вина отказался, чем вызвал немалое удивление мужика. "Вера не позволяет", - пояснил матрос. Гуляка удивился: "Вера?" Разговорились. Мужик был с колымского прииска. Бригадир артели старателей. Прилетел в Петропавловск за каким-то насосом. Узнав, что Ахмат до призыва был бульдозеристом, профессионально пообщавшись на эту тему, он выдал такой тезис: "Парень, тебе прямая дорога к нам в артель. Не пьёшь, холостой, бульдозерист, шоферюга. Да ты за пару-тройку лет озолотишься! Потом покупай домик в Ялте и катайся на своей Волге". Запали слова старателя в душу Ахмата. И то, возвращаться некуда, зарабатывать надо. Что ж он, года три-четыре не потерпит эти морозы? Когда самолёт с его демобилизованными товарищами улетал с военного аэродрома на Большую землю, бывший старший матрос Шерипов сидел в аэропорту Елизово, ожидая борт на Магадан, столицу Колымского края, золотую сокровищницу СССР. "Колыма, Колыма - чудная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное - лето!" Бытовала такая задорная частушка.
За три года работы в золотодобывающей артели бульдозерист Шерипов заработал столько, что ему и не снилось. Артель славилась железной дисциплиной, угрюмым, но удачливым начальником и соответственно хорошими даже для старателей заработками. Ахмат работал на совесть. Девять месяцев в году по двенадцать часов в день за рычагами бульдозера. Без выходных. Отработал, передал машину сменщику, поел, спать. Редкие выходные - простои случались из-за поломок техники, или когда случалась совсем уж нешуточная метель. Работали парой: один за рычагами, другой рядом. Мало ли что. Во всех смыслах, в т.ч. вдруг золотой самородок в перемещаемой породе блеснёт. Чтобы весь соблазн не одному достался, искушение, поделенное на двоих, в разы меньше. Да и заложить товарища... В напарниках у Ахмата был мужик на семь лет старше него. Родом из областного российского города, он, как и наш "казах", был в своё время призван на ТОФ. Головастый смекалистый парень умел ладить с людьми и с начальством, проявил хозяйственную смекалку и карьеру сделал по тем временам нереальную: стал старшим боцманом эсминца. Ходил в звании мичмана. Поясню: в те годы на флоте армейскому званию старшины соответствовало звание мичман. Широкая продольная полоса на погончике. Это потом уже, когда вводили недоофицерские звания "прапорщик" и "мичман", это звание стало называться "главный корабельный старшина", гкс. После войны в армии и на флоте осталось служить на сверхсрочную море сержантов и старшин, которым и идти было некуда, и ничего другого, кроме армии, они в своей жизни не видели. И это считалось за благо: крыша казармы над головой или старшинский кубрик, довольствие... Такие дядьки с орденскими планками на форменной тужурке ходили в старшинах-сверхсрочниках, что салажне оставалось только уважительное "Скажи-ка дядя, ведь недаром..." Но тут случилось хрущёвское сокращении вооружённых сил "миллион двести". Флот так вообще начали резать на металлолом - ракеты, мол, решат всё. "А также в области... ракетной... мы впереди планеты всей!" Тут-то и подфартило контактному Сашке... Александру Ивановичу Вяткину... прорвался на солидную должность. Когда пришёл его черёд демобилизоваться, командир эсминца сулил своему незаменимому боцману всяческие блага, но Александр Иванович уже приглядел себе боцманское место на торговом пароходе, которому светило ходить в загранку. Через год пошли в первый загранрейс: зубрёжка имен коммунистических вождей посещаемых стран, партийные и комсомольские комиссии для открытия визы, бесконечные наставления. Инструкции, о том, как себя вести в иностранном порту. Собеседования с интересными людьми... Александр Иванович, или как звали боцмана мареманы - Мичман, погорел после возвращения из первого же рейса. Хозяйственный боцман умудрился толкнуть с парохода ящик сгущёнки, на вырученное закупил капроновых женских колготок - страшенный дефицит, нечто нереальное по тем временам. Не один дело проворачивал... с надёжным корешом. Настучали тут же. Следствие. Суд. Статья серьёзная, к тому же преступление совершено в группе. Но дали почему-то немного - восемь лет. То ли у судьи разнарядка по этой статье была выполнена, то ли засчитали грамоты и благодарности за годы флотской службы, то ли ангел-хранитель вовремя проснулся. Да и отсидел из восьми только семь лет. Отбывал тут же на Камчатке. На зоне Вяткин не растерялся. Никого не боялся, ничего не просил, верил... в меру, кивал головой, поддакивал: да, я тебе верю, а что там у меня на уме на самом деле...Установил контакты с блатными, проявил себя мужиком хозяйственным, тут его и начальство заметило. Воры к этому спокойно отнеслись, уже раскусили, что мужик не скурвится, путь живет, свой человечек. Через четыре года случился у Александра нехороший конфликт с недавно переведённым на зону вором. Невысокого полёта вор, противный человек, истеричный, показушник. Умудрился переругаться с паханом, с другими ворами. В общем, не жаловали его. Беда в том, что прицепился он к Вяткину, шпынял того дело не по делу, а потом, когда совсем уж разругался с блатными, начал планомерно изводить бывшего моремана. Понял Александр, что житья ему не будет: или он, или вражина. К куму идти - западло, потом со света сживут. Выбрал момент, пошёл к пахану... умно пошёл: не жаловался, не просил заступничества, совета попросил: что делать? Подумал старый законник, посидел молча и сказал... а ступай-ка ты, Иванушка-дурачок... извиняюсь, на эпос потянуло... Отрубил коротко: "Решай сам. К тебе предъяв не будет". Хорошо сказал, да? С одной стороны - карт бланш. С другой... Как решать? Решилось внезапно и само собой. Столкнулись лоб в лоб у штабеля брёвен. У гада настроение совсем мерзкое было, то ли послал его подальше кто-то из авторитетных воров, то ли ещё что. А тут этот прыщ приблатнённый, из мужиков нагло вылезший. И вокруг никого... и штабель - перебей трос, рассыплется, так завалит, что... На следующий день разобрали штабель, извлекли тело неосторожного вора. Комиссии написала: несчастный случай на производстве, перетёрлась обвязка штабеля. Кого-то наказали, влепили выговор за несоблюдение техники безопасности. Через пару недель пробегающий мимо шнырь шепнул Александру: пахан зовёт в промзону. Шёл ни жив, ни мёртв, но решительно. Пахан бросил: рассказывай, и закурил папиросу. Не стал ничего придумывать, рассказал, как было: столкнулись, вор полез в драку с заточкой, он тоже не стал отсиживаться, всё же занимался на флоте борьбой, сумел стукнуть гада башкой о бревно, потом перебил гнилые тросы, засыпал... Так Александр Иванович Вяткин стал Мичманом, блатным. Досиживал срок спокойно, фактически был завскладом на производстве. Начальство ценило за порядок и умение правильно оформить, воры признавали независимость характера и умение ладить, а потом и разруливать некоторые ситуации доверяли. Вот такой был напарник у Ахмата. Пришли они в артель вместе, оба флотские, только вся их разница в возрасте ушла у Мичмана на зону. А это иной раз повыше академии будет. Для умного человека. Мичман несомненно был умным человеком. Работал от души, сам не напрашивался, но весьма быстро стал бригадиром. Начальник артели оценил его хозяйственную хватку и умение договариваться с нужными людьми в городе. Стал Мичман человеком в узких кругах известным. Мичман друзей не заводил, но к своему бывшему напарнику явственно благоволил. Относился, как... как к брату младшему. Оба немногословные, крепкие, работающие и знающие зачем: не гульнуть - оттянуться на полную катушку во время трёхмесячного отпуска, а чтобы жизнь свою будущую обеспечить.
Именно Мичман познакомил Ахмата с красивой статной медсестрой Ирмой из Магадана. Как-то раз сидели в начале отпуска в ресторане, ребята навёрстывали упущенное за девять месяцев, Ахмат, как всегда, не пил, но посидеть в тёплом, культурном месте, послушать живую музыку, посмотреть на красивых женщин... а какими они ещё могли быть после столь длительного воздержания?... да хотя бы просто покушать... нет, питались они в артели разнообразно и от пуза - начальник своё дело знал... покушать за столом с белой скатертью и столовыми приборами было приятно. Тут подошёл Мичман с девушкой. Представил: Ахмат, ещё кого-то из более-менее трезвых - моя знакомая Ирма. Глянул Ахмат и пропал: с полувзгляда, с полуслова влюбился в белокурую спутницу Мичмана. И она как-то сразу навстречу ему потянулась, уловила любовный импульс. Александр Иваныч всё сразу заметил, но ничего не сказал, только лицом помрачнел. Ирма работала медсестрой в городской больнице. Медсестрой стала не случайно: её родители, отец-латыш и мама, вообще чуть ли не шведка эстонская, были репрессированы весной 45-ого, отсидели почти по десять лет, и осели здесь, потому как возвращаться было некуда. Сама Ирма после смерти бабушки с десяти лет была в детдоме, потом приехала сюда в Магадан, уже здесь одиннадцатилетку окончила. Здоровье родителей после лагерей было совсем подорванным, оба были инвалидами, и она пошла после школы на курсы младшего медперсонала: профессия нужная, да и за родителями самой доглядеть. Совсем недавно осталась одна... Родственные души, по которым прошлись война и советская власть, к которой они, как это не покажется кому-то странным, относились вполне хорошо. Дети репрессированных родителей, воспитанные пионерской и комсомольскими организациями, они не скоро ещё выберутся из-под идеологических штампов и догм. Чего это я бурчу по-стариковски? О ком я пишу: о молодой красивой паре влюблённых, которым море по колено, а Колыма - цветущий рай, если они вместе, или... Они прекрасно смотрелись рядом: высокая фигуристая синеглазая блондинка строгих северных канонов красоты с румянцем на щёчках, с косой через плечо и среднего роста спортивного сложения шатен с небольшой азиатчинкой в скулах и разрезе глаз... ой, не только чеченская кровь бежала в "казахе". Не поехал в тот раз Ахмат в отпуск - у Ирмы его не было, стоял в графике отпусков летом. Через две недели расписались. Мичман был свидетелем на свадьбе. Подарок отвалил царский - обручальные кольца с бриллиантами редкой красоты. Сам в Москву за подарком летал. А после свадьбы улетел в любимую Ялту, побродить по зимнему безлюдному курорту в тиши и раздумьях. С нужными людьми пообщаться. Молодые решили ещё пару лет отработать на Севере, а потом уже перебираться на Большую землю. Куда-нибудь в тепло, не в Среднюю Азию, а поближе к морю, хотя бы в ту же Ялте, потому что Ирме от папы с мамой достались в наследство слабые лёгкие, да и детдомовское послевоенное детство их не укрепило, хотя она даже плаванием занималась.
В январе 1968 года Ахмат купил в Ялте добротный дом на той же горке, где стоит дом-музей Чехова. И клочок земли за каменной оградой был для города совсем даже неплох. Здесь он разобьёт сад, о котором так давно мечтал: абрикосы, персики, инжир, обовьёт виноградной лозой веранду... Есть куда привезти беременную жену, есть куда забрать тётю Фатиму. Надо только дождаться декрета Ирмы. Немного осталось. В марте того же года небольшая автоколонна из двух грузовиков, один из которых вёл Ахмат, попала в метель. Народ был опытный, остановились практически сразу, как только видимость упала до нуля - казалось, дорогу не потеряли. Но метель мела целую неделю. Мороз стоял лютый. Когда их нашли, всё же в стороне от дороги, было поздно: они сожгли обе машины и весь груз, съели, что было, но... Из четверых дольше всех продержался Ахмат, его даже пытались отогреть, вернуть к жизни. Не получилось. Не случилось какого-то часа времени и сорока километров дороги до посёлка.
В июле 1968ого Ирма родила девочку. Назвала, как давно договорились с Ахматом, Таус... Тауска. Рожала в Магадане, здесь всё было знакомое, да и подруги рядом. А в сентябре переехала в Ялту. Она стояла в воротах и смотрела на собственный дом, о котором так мечтал её Ахмат. Знакомая только по письмам и фотографиям Фатима бережно прижимала к груди "конверт" с попискивающей Тауской. Бабушка, мама, дочка-внучка...
Ахмат, как живой, стоял рядом. Держа за руку, ввёл жену в дом. Но видела его только она одна.
Продолжение следует.
Начало повести здесь. Предыдущие главы 14-15 - здесь. |