Аннотация: Немного продолжения истории про "убийственную фирму".
Марк
Утром, одетый в простенькие джинсы и куртку, я стоял перед зданием законопроектного управления с корзиной роз и документом о доставке. На всякий случай набрал номер Лекса:
- Что там?
- Все так же. Он не ушел, в квартире тихо.
- Всю ночь?
- Угу.
- Ну что ж... надо подумать. Будем его привлекать. Дежурь дальше.
- Ясно.
Я убрал мобильный и направился ко входу, держа розы перед собой. Корзина цветов и бланк заказа - отличный пропуск почти в любое учреждение, даже суровая охрана понимающе улыбается и, как правило, не смотрит мне в лицо. Наоборот, и дверь придержит, и нужный этаж подскажет.
И любая встречная девушка обычно отводит взгляд, смущается, предполагая, что цветы могут быть предназначены ей.
Нужное мне управление располагалось на пятом этаже здания, поделенного между министерствами и ведомствами. Светлые стены, темно-малиновая ковровая дорожка на полу и почти черные, лакированные, слишком массивные двери в кабинеты клерков - перебор с контрастностью. Хотели сделать повнушительнее, получился гротеск. Бывает.
По коридору шли две девушки, обсуждая рабочий вопрос:
- И вообще, этого борова нужно лишить права законодательной инициативы, все равно ничего хорошего не придумал, то "давайте следователи будут рекомендовать судьям, какое наказание выносить", то "давайте выгонять судей за оправдательные приговоры". Кто-нибудь объяснит ему, что это противоречит Конституции?
- Зачем ему Конституция? У него фуражка есть!
- Вот бы эти б фуражки каждый год через психиатра пропускать! В обязательном порядке!
- Предложи!
- Как назовем? Закон "О психически больных фуражках"?
Девушки рассмеялись и скрылись в одном из кабинетов, а я наконец нашел приемную.
Когда сунулся внутрь - понял, что слишком рано ее нашел. Девчонка-секретарь при виде меня захлопнула зеркальце, отложила его в сторону вместе с какой-то косметикой, глянула на меня, и я понял, что не успела накрасить правый глаз. И теперь он, обрамленный светлыми ресницами, казался блеклым и невыразительным по сравнению с левым. Но мне пришлось войти; если бы я извинился и вышел, то показал бы, что заметил ее промах.
- Здравствуйте! - просиял дежурной улыбкой, - Доставка цветов. Как мне найти Екатерину Самохину?
- Самохину... сейчас, - она быстро собралась, оценивающе посмотрела на корзину и подняла трубку телефона, - Елена Петровна, Самохина в отпуске? До какого? Нет, ничего важного, спасибо, - поджала губы, аккуратно положила трубку, - Молодой человек, она в отпуске до одиннадцатого.
И значило это только одно: "Вали отсюда, дай мне докраситься".
- Что же делать? - расстроился я, поставив корзинку на пол, - У меня заказ - доставить по этому адресу, Екатерине Самохиной, в руки передать, подпись чтобы...
- Сообщите клиенту, что доставка невозможна, - отрезала она, - это не ваша вина. Или отвезите цветы на дом.
- Нет-нет! - сказал я, - мы доставляем только по адресу, указанному клиентом. Сами понимаете... И домашнего у меня нет.
- В таком случае ничем не могу помочь.
Я кивнул и достал мобильный, посмотрел на него, даже потряс для наглядности:
- Вот черт, разрядился. Везет мне. Девушка, умоляю, можно от вас позвонить?
- Звоните, - вздохнула она и коротким жестом подтолкнула телефон в мою сторону.
И я, на свою беду, успел заметить, что ногти она тоже не накрасила. А по тому, как она сжала ладони в кулаки, я понял, что это ее тревожит.
- Спасибо вам ну просто огромное! Василий Василич! Это Олег. Не могу доставить пятый заказ, адресат в отпуске! И выйдет только через две недели. А? Да мобильник разрядился, мне тут девушка разрешила... - я глянул на нее, опустил глаза, - красивая... очень. Перезвонить? Через полчаса? Хорошо.
Я положил трубку и очень натурально смутился:
- Вы мне так помогли! Я не знал, куда уже деваться, с пяти утра смена, замерз, машина барахлит, а тут еще мобильный... А то бы телефон-автомат пришлось по улицам искать. До офиса час добираться. Можно, я цветы пока тут оставлю, и через полчаса вернусь? Пожалуйста!
Не откажет. Ну ведь не откажет? Что я, не знаю, как выгляжу?
Мне на вид от силы двадцать пять, а в джинсовке и кедах, со светлой челкой, падающей на глаза, я похож на студента, который подрабатывает, как только может. И цветы у моих ног - красотища сплошная. Но у нее ненакрашены ногти и правый глаз, и это чертовски усложняет дело! Она меня выгонит в дождь и холод только потому, что неидеальна по ее девичьему мнению!
Робко поднял взгляд - она улыбалась.
- Присаживайся, "доставка цветов", здесь подожди. Кофе будешь?
- А можно?
Черт, не переигрываю ли?
- Можно, садись. На тебя и правда смотреть зябко, - она отвернулась в крутящемся кресле, включила чайник, закипевший почти сразу, открыла створку шкафа... а я заметил, что и зеркальце, и тушь исчезли со стола.
- Меня Олегом зовут.
- Я уже поняла. Светлана. Тебе сладкий?
- Да. А вы юрист, Светлана?
- Учусь.
- Я тоже учусь, вот думаю, может, на юридический перевестись? В вашем управлении только юристы работают? Это, наверно, интересно.
- Очень. С утра до вечера в бумажках ковыряемся, - она развернулась и поставила передо мной чашечку кофе. И посмотрела на меня одинаково накрашеными глазами. Успела-таки.
Тут распахнулась дверь начальственного кабинета и в приемную вышел представительный мужчина, остановился возле корзины:
- Это что такое?
- Аркадий Чеславович, это букет для Самохиной. Доставка привезла, а она же в отпуске, сейчас разберусь.
- А... ладно. Хм... Светлана, я в МинЮст, вернусь часа через полтора. И напомни Андреевой, что я жду проект к четырем часам. К четырем!
- Да, Аркадий Чеславович.
Когда он ушел, я попробовал кофе, похвалил девочку и спросил, кто это был.
- Начальник управления, - ответила она.
- А Самохина тоже начальник?
- Нет. Когда-то возглавляла отдел, что ли. Давно, несколько лет назад, кажется. Сейчас рядовой сотрудник.
- Надо же.
- Бывает. Это госслужба, ошибешься в запятой - можешь слететь с должности.
Давно, подумал я. Давно слетела с должности. И, значит, тихо и мирно работает несколько лет. Стабильно. Значит, искать надо не на работе.
Максим
Пожертвовав рубашкой, я выиграл часа два, но, если Катя будет вот так "зависать" по полчаса, разговорить ее я не сумею. Да и как разговорить, если пообещал не задавать вопросов, я тоже не знаю. Разве что своими откровениями. И лучше - о чем-то таком, чтобы продирало до костей. Чтобы она не замолкла, а расплакалась.
- Ты вот о смерти говоришь, - начал я, вернувшись к затронутой теме, - а я вспомнил, когда крепко задумался об этом. Не поверишь: когда меня в детдом отправили. Нет, не в смысле, что - меня, а в смысле - написать. Тогда промелькнуло где-то, что, мол, наказывают детей жестоко, не кормят, вот меня и отправили посмотреть. Ознакомиться с темой. Ну я и ознакомился, - я перевел взгляд за окно и немного помолчал.
Когда развернулся к Кате - увидел, что ждет продолжения. Это хорошо.
- Тогда я узнал, что большие производства и госструктуры берут шефство над детдомами, у них это пунктиком в плане работы забито. Приезжают пару раз в год с подарками или ремонт спонсируют, а потом начальники структур фотографируются с радостными бутузами на руках. И детки хорошие, пухленькие, красивые, одетые в новые яркие одежки и перемазанные подарочными сластями. А начальники могут с ними в мячик поиграть или в куклы - для истории. Поэтому приходишь в такой дом, а там тебе сразу показывают стенд с фотографиями, ремонт, яркие игрушки и радостных деток. Там все отработано и срежиссировано, нянечки приучены работать на публику. Поэтому я искал такой дом, чтобы не был под чьим-то крылом. И нашел. Интернат для детей с патологиями развития. Туда, понимаешь, смысла нет с подарками ехать - тамошние дети вряд ли смогут радостно улыбаться фотографу. Они или вообще улыбаются, постоянно, без перерыва, или не улыбаются совсем. Они в большинстве своем лежачие, независимо от возраста, двухлетние, четырехлетние. Ты наверняка знаешь, каковы двухлетние дети.
Она пожала плечами, и я продолжил:
- Наверно, думаешь, они болтают, бегают и везде лезут. Я тоже так думал. А эти - лежат. И не говорят. И редко кто тебя видит вообще. Их кроватки - рядком у стен, их много, детей в одной большой комнате. Посреди стоял манеж, там было двое или трое тех, что ползать умеют или стоять. И вот один такой малыш сидел, обеими ручками вцепившись в деревянные перильца, уткнулся между ними лбом и неотрывно глядел куда-то. И я, взрослый мужик, испугался, не стал разговаривать с нянечками, развернулся и ушел. Мне даже в голову не пришло это фотографировать. А потом задумался, должны ли они жить, эти дети, если не понимают, что живут. И решил, что не должны. Мучаются только. А значит, смерть была бы для них милосердием.
Я глянул на нее вопросительно - ей найдется что сказать?
Кофе остыл, раздавленный торт отправился в мусорное ведро, и мы с Катей просто сидели за столом.
- Хочешь коньяка? - внезапно спросила она, и я понял, что ее таки пробрало.
Я кивнул, Катя достала бутылку, пузатые рюмки и разлила сама, отмахнувшись от помощи:
- Да ну тебя, еще бутылку перевернешь.
Свою рюмку доверху долила вишневым соком.
- Давай - за жизнь и за смерть.
И мы выпили.
- Смотри, - сказала она, - вот ты о детях говоришь - а сам возьмешься решать, кто их них, двухлетних, понимает, что живет, а кто нет? Кто неизлечим, а кому просто нужно много внимания и родительской любви? Не возьмешься. И я не возьмусь. И никакой врач не возьмется. И правильно сделает... - она помолчала, потом глубоко вздохнула, будто проснулась. - Может, лимон нарезать или сыра?
Я снова кивнул, и, пока она доставала фрукты из холодильника, разлил коньяк.
- Нет уж, - продолжила она, - неправильные твои выводы. Больных детей усыновляют и выхаживают. Одно дело, когда они лежат в общей палате, и другое - когда за ребенком в семье смотрят, по врачам возят. И не спорь, дети быстро восстанавливаются. А с твоими выводами можно до того дойти, что и взрослых с неизлечимыми болезнями милосерднее убивать сразу - все равно ж умрут. Так получается?
- Не, - помотал я головой и взял рюмку, - неизлечимые иногда излечиваются.
- Вот и я о том, - согласилась она и по моему примеру тоже подняла коньяк.
Мы выпили, и она пробормотала:
- А то начнется - если неизлечимые, нужно органы изымать.
"Какие органы?" - чуть не спросил я, но вовремя прикусил язык, нельзя ж вопросов задавать. А спросить очень хотелось. Весь вечер, пока мы не напились так, что я свалился спать на отведенном мне диванчике, хотелось спросить.
Марк
Цветы я оставил секретарше в обмен на номер телефона, пригодится еще. Набрал Лекса:
- Она звонила?
- Да, сказала - готова.
- Хорошо, забирай. И смотри, никаких фокусов на дороге! Просто довези. Что журналист?
- За ним пошел Тим.
- Угу. Пусть Марина обработает квартиру.
- Понял.
Уже скоро мы будем знать о журналисте все.
К тому времени, как я добрался до офиса, Лекс уже привез Катю, Марина занималась квартирой, а Танечка подготовила информацию по законотворческому управлению. Она вручила мне толстенную папку и чашечку кофе со словами:
- Я не успела все прочитать, они выдают за год несколько сотен законопроектов, настоящие стахановцы. Но я нашла кое-что другое, - тут она протянула мне еще один лист бумаги, - владелица квартиры Самохина Е.К. числится умершей. Марк, мне это не нравится. Похоже на спланированную акцию. Кто-то водит нас за нос.
Я пробежал взглядом по строчкам и чуть не уронил кофе.
- Есть какое-нибудь объяснение?
- Только одно - под нас кто-то копает. Правда, я не понимаю цели...
- Так, не паникуй. Наверняка есть объяснение. И мы успеем разобраться до того, как запустим проект. На всякий случай отзывай Марину. Тим еще не отзвонился? Его тоже отзывай.
Я посмотрел на монитор, который показывал приемную в реальном времени: Лекс рассказывал Кате о том, как легко, красиво и безболезненно для клиента мы можем организовать любую автокатастрофу, падение на скользком кафеле или неудачный прыжок с парашютом.
- Одно из наших последних разработок - средство, вызывающее внезапное кровоизлияние в мозг, - говорил он сосредоточенной Кате, - то есть вы идете по улице среди бела дня, или сидите в кафе или даже разговариваете с подругой - у вас же есть подруга? как ее зовут? как давно вы знакомы? ах, с института! - так вот, вы разговариваете с подругой, выходите попудрить носик, возвращаетесь и продолжаете разговор, а потом теряете сознание. Она вызывает "скорую", бегает, суетится, но к тому времени, как приедут врачи - вы уже будете свободны! При этом вы просто уснете, без боли, без агонии.
- Надеюсь, вы хорошо охраняете формулу вашего средства, - сказала девушка, - иначе начнется эпидемия кровоизлияний в мозг. Очень удобно убивать, если выглядит, как приступ.
- Не совсем, - покачал указательным пальцем Лекс, - средство не расщепляется в организме и, значит, без прикрытия с нашей стороны такое событие признают убийством. Кстати, нам известно о том, что вчера с вами чуть не произошел настоящий несчастный случай и, поверьте, мы огорчены. Я огорчен. Мне бы хотелось, чтобы событие было действительно достойным...
- Босс, - тронула меня за локоть Танечка, - Тим отзвонился. Парень работает в журнале "Микс" и зовут его, как указано на их страничке, Максим. Без фамилии, конечно: ну зачем фамилия творческому человеку?
- Мы с ними, вроде, не пересекались?
- А начерта нам этот "Микс"? Еще чего, пересекаться с ними. Знаешь, какой у них девиз? "Замиксуй по-быстрому!"
- Ты дала команду Тиму возвращаться?
- Дала. У него по-любому скоро встреча с объектом Эм. А Марина успела закончить, так что скоро у нас будет картинка.
- Как только будет - зови меня.
Додумались же - "замиксуй по-быстрому". Ну, хорошо, не что-то вроде "миксани быренько" или "маякни - я тебя миксану". Извращенцы от журналистики.
Я вернулся в свой кабинет и со вздохом открыл папку с информацией о законотворческом управлении с самого момента создания - первичный состав, штатное расписание, часы приема, регламент, какие-то внутренние инструкции, статьи в газетах - вообще все, что так или иначе касалось управления. Танечка издевается.
Через полчаса у меня уже рябило перед глазами, а в голове крутились душераздирающие фразы вроде "работник законотворческого управления обязан до истечения суток сообщать об убийстве, покушении на убийство или нанесении телесных повреждений работнику законотворческого управления". Когда Танечка заглянула в мой кабинет, я готов был сначала убить ее, а потом заставить сообщить о своем убийстве. Мне же и сообщить, как ее работодателю.
- Есть картинка! - улыбнулась она, и я раздумал совершать бесплатные события.
Папка с законотворческими вывихами едва не полетела в урну, но в последний момент я сдержался. Вдруг там не одни вывихи? Вдруг что-то важное найду?
Я прошел в технический блок - здесь записывались сигналы с установленных жучков и видеокамер. Марина успела отлично поработать - в каждой комнате Катиной квартиры теперь стояла камера. И даже над входной дверью. Я присмотрелся - рисунок на обоях, конечно, не был различим, но если в целом...
- Марина, - сказал я, - ты когда из квартиры вышла?
- Ну... минут сорок. Пока доехала, потом позавтракала... Ну, может, почти час - я еще в супермаркет зашла за блинчиками, такие, знаешь, с медом и еще с курагой, вот жаль, с творогом не было или...
- А включила технику только что? - оборвал я ее.
- Да.
- Ага. Ясно. Марин, посмотри - вот это что? - я ткнул пальцем в монитор, где камера, установленная в прихожей, захватывала часть входной двери.
Она присмотрелась - и обматерила и блинчики, и курагу, вместе и по отдельности.
- Значит, я правильно думаю, что, пока ты завтракала - эту дверь заминировали?
- Похоже на то, босс.
И я схватился за голову:
- Бегом вызвать мне Лекса! Я звоню ментам!
Чтобы вызвать Лекса, достаточно нажать кнопку: в приемном кабинете, на стене за спиной клиента, под самым потолком установлена крохотная "тревожная лампочка", которая загорается красным - это сигнал консультанту. Бывает, команда находит важные сведения, и мы меняем тактику. Конечно, удобнее говорить в наушник, но это нервирует клиента, я убежден. Лампочка зажглась, Лекс извинился перед Катей и вышел, а я его встретил.
- У нас осложнения, - сказал ему, - ты должен задержать ее как можно дольше.
- А что случилось?
- Похоже, за ней следят. И за всеми нами тоже. Разберемся. А ты - тяни резину. Хотя бы часа два.
- Ого... - он почесал в затылке.
- Только не говори мне, что вы уже обсудили все вопросы наследства!
- Обсудили. Она сказала, завещание не нужно: у нее одни наследники - родители. Они же получат квартиру и все ее вещи после смерти. Но несколько дней понадобится, лишнее выкинуть, порядок навести, окна-полы вымыть...
- Кстати, о квартире. Попробуй узнать, почему она зарегистрирована на умершую Екатерину Самохину.
- Что??
- Да, вот так. Умерла пять лет назад. Она похожа на покойницу?
- И про журналиста расспроси - мне любопытна ее версия.
- Расспрошу. Но два часа, Марк! А может, ее в ресторан отвести? По городу покатать, в пробке постоять.
- Делай, что угодно, - улыбнулся я, - но - не выходя из кабинета.
- Ты садист. А я, между прочим, не завтракал!
- Вы сговорились есть не вовремя?
- А?
- Нет, это... не претензия. Это шутка, Лекс.
- Мне тяжело с ней, - вдруг признался он, - она не видит во мне человека.
- Чего?
- Она совсем на меня не реагирует! Как будто я - не человек, а функция! Или автомат, который варит кофе, и вот она пришла и ждет, когда же я наконец его сварю. Эта девушка не будет плакать, она холодная и упертая, как покойница, как зомби! Я ее не чувствую! Я ее не веду - она меня ведет! Подрезает влегкую! Она не видит во мне мужчину!
- Потому что видит в тебе убийцу! - жестко сказал я.
И он умолк, словно я его ударил.
- Вот и хорошо, - продолжил я. - Высказался? Молодец, - аккуратно поправил его воротник и галстук. - А теперь бери себя в руки и иди работать.
- Да, конечно... - он несколько раз глубоко вдохнул, потер запястьем переносицу. - Чего это я? Только пусть Марина хотя бы за блинчиками сбегает.
- Сбегает. Выйдешь через полчаса и получишь свои блинчики.