Аннотация: Если будете в Киеве на Андреевском спуске, Боже вас упаси обидеть кого-либо из художников! Ведь рядом в толпе может оказаться Мститель, для которого вы — только "тюбик" кровавой краски...
Я БУДУ МСТИТЬ!
Детектив
Деньги, упавшие с неба
Если в вашей жизни происходит что-то неприятное, не спешите огорчаться. Когда что-то хорошее случится, не торопитесь радоваться. Ведь и в первом и во втором случае вы видите следствие, не зная причины, потому не спешите с оценками: радостное событие может быть приманкой злых сил и принесет вам беду, а то, что сперва кажется неприятным, позднее может искренне порадовать вас.
Вот почему, когда в трудный период моей жизни с неба неожиданно упали деньги, я не обрадовался, а насторожился, пытаясь предвидеть, что же за этим последует? Но все по порядку.
В то время я издавал маленькую газетку о художниках -- "Андреевский спуск", которую бесплатно раздавал киевлянам. Издавал за свои деньги и доиздавался до того, что разорился окончательно. Не мог заплатить за верстку и типографские услуги. Но однажды зазвонила мобилка.
--
Это главный редактор? Вы Николай Ерланский?-- звучал в трубке незнакомый мужской голос.
--
Я. А в чем дело?
--
Хочу напечатать у вас повесть.
--
Да, но должен вас предупредить: гонорар я не плачу. Это первое. А второе -- газета временно не выходит из-за финансовых трудностей. Может, другое издание поищете?
--
Нет, я хочу, чтобы моя повесть была опубликована именно в вашей газете! И как можно скорей. Поэтому меня интересует: сколько я должен вам заплатить, чтобы вы опубликовали мою повесть?
--
Все зависит от объема вашего произведения и от тиража, который вы хотели бы заказать.
--
Достаточно 300 экземпляров, а повесть моя -- 42 страницы машинописного текста.
--
Думаю, 400 долларов хватит.
--
Хорошо. Тогда я беру рукопись и еду к вам с деньгами. Где мы встретимся?
--
Давайте на Андреевском спуске, возле памятника Шевченко, в три часа.
--
Еду.
Он с легкостью согласился, а я подумал : "Не продешевил?" Может, стоило больше запросить?
У памятника Шевченко ко мне подошел среднего роста мужчина лет 35, крепкий, спортивный, с взглядом уверенного в себе человека.
--
Вы Николай Ерланский?
--
Да. Это вы звонили?
--
Я. Отойдем в сторонку, присядем.
Мы сели на лавочку.
--
Вот повесть, -- мой собеседник достал из пакета рукопись. -- Я плачу 400 баксов, но условие одно -- вы печатаете всю повесть сразу, ничего не выбрасывая и не редактируя. Иначе я не согласен.
--
Но так нельзя! -- возразил я. -- Ведь есть законодательство, оно ограничивает права автора. Например, вы не можете призывать к изменению общественного строя, пропагандировать фашизм, призывать к войне.
--
Такого в моей повести нет, -- заверил мужчина.
--
А как вас зовут?-- поинтересовался я.
--
Вы любите, когда вам вешают лапшу на уши? -- неожиданно ответил он вопросом на вопрос.
--
При чем здесь лапша?! -- не понял я.
--
При том, что реального имени своего я не скажу, а соврать смогу, но зачем вам это?
--
Странный у нас разговор получается! -- начал терять терпение я. -- Принесли рукопись, требуете, чтобы напечатали ее без сокращений и без правок. Но ведь ваша повесть -- кот в мешке! Давайте я ознакомлюсь с текстом и тогда скажу, возьмусь я ее печатать или нет?
--
Так не пойдет! -- замотал головой мой собеседник. -- На вторую встречу я не приду.
--
Почему?
--
Потому что вы можете связаться с ментурой, и мне устроят засаду. Если хотите, читайте при мне.
--
Ладно.
Я взял рукопись и начал читать.
--
В тексте много стилистических ошибок. Вы позволите делать пометки карандашом?
--
Валяйте! -- махнул он рукой и закурил. За полчаса я просмотрел повесть. Это был средний по художественному уровню детектив, написанный от первого лица, в автобиографической манере. Тогда я решил, что автор все придумал (первое впечатление часто бывает ошибочным).
--
Можно напечатать. Сокращать ничего не буду, только стилистические ошибки исправлю.
--
Тогда я плачу, -- мой собеседник достал из нагрудного кармана четыреста долларов.-- Когда будет напечатано?
--
Вы готовы передать деньги без расписки?-- удивился я.
--
Я уверен, что вы меня не кинете, -- спокойно ответил он.-- Если не выполните обещания, я вам не завидую...
--
А как вы получите свои авторские экземпляры?
--
Вы же будете, как обычно, свою газету бесплатно раздавать на Андреевском спуске? Так?
--
Да.
--
Вот и хорошо! Я приду и у кого-нибудь из знакомых попрошу один экземпляр. Мне важно, чтобы повесть читали другие, а лично для меня как автора хватит одного экземпляра. Когда будет газета?
--
В субботу утром мы раздадим ее на спуске.
--
Отлично! Не подведите! -- и он сунул мне 400 баксов.
Я ухитрился издать газету за сто долларов, остальные триста ушли на погашение долгов. В субботу новый выпуск "Андреевского спуска" разошелся по Киеву за час, и я с чистой совестью ушел бродить по выставкам.
А во вторник мне позвонил из прокуратуры следователь Р. и пригласил на беседу. В его кабинете выяснилось, что опубликованная повесть -- документальная, а ее автор -- серийный убийца. Сейчас вы ознакомитесь с его записками, но если у вас слабые нервы и очень впечатлительная, тонкая натура, лучше не читайте...
МСТИТЕЛЬ С АНДРЕЕВСКОГО СПУСКА
Записки "кровавого" художника
1.Наркота под названием "живопись"
Я работал слесарем на механическом заводе, имел жену-бухгалтера и дочку пяти лет. Но однажды мне стукнула в голову моча, и я решил стать художником. А произошло это в гостях у моего кума. Кум работал паркетчиком, не хило зашибал деньгу. Однажды он клал паркет в музее, насмотрелся там на картины современных художников и решил сам попробовать. Купил краски, холсты, выпил стакан водяры и в полупьяном состоянии что-то нарисовал: то ли дерево, то ли птицу -- какой-то сюрреализм. Нарисовал, повесил на стенку в прихожей и вскоре охладел к искусству. И все было бы нормально, но какой-то знакомый мудак пришел в гости к куму и по пьяни купил его мазню. Заплатил 50 баксов. После этого кум начал рисовать пейзажи в стиле импрессионистов и периодически продавал своим знакомым. "А чем он лучше меня?" -- подумал я, и эта мысль, как заноза, засела в моей башке. С получки я купил красок, холстов и начал рисовать. Поскольку художественного образования я не имел, а времени на учебу не было, я избрал абстрактную манеру, которая маскировала отсутствие мастерства. Так прошло полгода. Я начал выставляться на Андреевском, но ничего не покупали. Жена смотрела на мое увлечение сквозь пальцы, ведь я работал на заводе, не пил, помогал по дому. А вечерами рисовал на кухне за счет своего сна. "Это лучше, чем бухать или по бабам бегать", -- заявила жена.
За год я не продал ни одной картины. Но характер у меня боксерский, я не сдавался, верил в удачу, и однажды счастье улыбнулось. На Андреевском ко мне подошел молодой мужчина в кожанке. Он купил у меня 4 картины по 50 баксов каждая, оставил свою визитку, обещал заехать ко мне домой и посмотреть все, что я нарисовал. Это был успех! Леопольд (так звали моего мецената) работал директором фирмы, коллекционировал картины. Через неделю он приехал ко мне со своими друзьями. Они купили 8 картин.
"Отныне будешь работать на меня!" -- заявил Леопольд и заказал мне несколько разных картин, на подарки нужным людям.
Так я нашел своего мецената. За три года Леопольд купил у меня около трехсот картин. Дела пошли настолько успешно, что я, поверив в свой талант, бросил завод, полностью посвятив себя живописи. Я рисовал абстрактные полотна-ребусы, уловив, что, чем непонятней живопись, тем больше она нравится покупателям.
Но постепенно Леопольд охладел к моему творчеству. Он перестал покупать у меня картины. "Ну и катись своей дорогой, мудак! -- решил я и опять вернулся на Андреевский спуск. -- Сам пробьюсь!" С утра до вечера, и в жару и в холод, стоял я на спуске, дожидаясь своего покупателя. А он все не приходил. Покупали у других, покупали не мои абстрактные композиции, а чужие пейзажи в золоченых рамах, потому что покупатели, в основном, люди ущербные, с комплексом неполноценности, делая покупку, пытались вырасти в собственных глазах. "Вот и у меня на стене висит такая же картина, как в доме олигарха!" -- с важностью думал лох, не догадываясь, что купил жалкую копию известной картины. Но у лохов не хватало ни ума ни вкуса, чтобы отличить стекляшки от бриллиантов, и толпа равнодушно проходила мимо моих полотен, покупая китч, ширпотреб.
Прошел еще год, потом другой. Ничего не покупали! Я залез в страшные долги, а бросить кисть и вернуться на завод к молотку и напильнику не позволяла гордость. Я уже был конченым наркоманом, привыкнув к самому сильному героину на Земле -- к живописи. Тесть и теща недовольно ворчали, и только жена верила в мою удачу. А может, просто любила меня? С понедельника по пятницу я теперь жил на даче, работая над картинами. Все выходные торчал на спуске, безуспешно пытаясь их продать. Меня оскорбляла и унижала мысль, что я, мужик, сижу на шее у своей жены. Нервы были на взводе, я боялся сорваться на ком-нибудь. Для психологической разрядки повесил на даче боксерский мешок и на нем вымещал свою злобу. И все же однажды не сдержался...
2. Урок вежливости для гаденыша
Это случилось морозным январским днем, в субботу. Весь день я проторчал на спуске, замерз, как бродячая собака. Ни одна сволочь не подошла хотя бы посмотреть на мои полотна. Я уже не говорю о покупке -- даже простого человеческого внимания толпы я не заслужил. Мерзавцы! Они жрали свои хот-доги, пили свое пиво, и, обнимая своих накрашенных девиц, равнодушно проходили мимо моих картин, не соизволив хотя бы для приличия посмотреть на них. Твари! Под вечер, когда начало темнеть, я отошел в сторону и, прислонившись плечом к фонарному столбу, издалека наблюдал за своими картинами. "А что если оставить их тут и уйти домой? -- неожиданно подумал я. -- Пусть берет, кто захочет. А завтра вернуться на завод? Правда, там уже наполовину всех сократили да и зарплату задерживают второй месяц. Но все равно будет лучше, чем здесь. Нет, это малодушие во мне говорит. Не отчаивайся! Помни о Вон Гоге! Признание обязательно придет, вот только успеть бы при жизни его дождаться!"
--
Смотрите, какая херня! Ха-ха-ха!-- неожиданно раздался хриплый, неприятный смех. Четверо подростков лет по 14-15, остановились возле моих картин и, показывая на них пальцами, потешались: -- Ван Гог нарисовал! Ха-ха-ха! Да этого художника надо в дурдом отвезти! Он же чокнутый! Разве нормальный человек такую фигню будет мазюкать?!
Наглее всех издевался над моими картинами долговязый прыщавый пацан с длинной шеей. Ох, как мне захотелось впиться пальцами в эту мерзкую шею, сжав руки с такой силой, чтобы мерзавец захрипел, синея! Но я сдержался, обуздав свой гнев. А когда пацаны, вдоволь насмеявшись над моим творчеством, двинулись дальше, я подошел к соседу по спуску и попросил его: -- Занеси мои картины в свою мастерскую! А мне надо срочно смотаться в одно место.
Он кивнул в знак согласия, а я поспешил за пацанами. Они шли, из пневматического пистолета расстреливая в парке фонари. Потом выстрелили в бездомную собаку, в старичка-пенсионера. Спустившись на Подол, пацаны разделились: трое направились к метро, а четвертый, тот самый, который больше всех потешался над моими картинами, побрел мимо дома Куприна по улице Сагайдачного. Вероятно, он жил где-то поблизости.
Быстро стемнело. Повалил пушистый, косой снег. Хлопья были настолько крупные, что за несколько шагов фигуру человека трудно было различить. Решение созрело молниеносно. Я обогнал пацана, оторвавшись от него метров на десять, потом резко повернулся на 180 градусов и пошел ему навстречу. Гаденыш, ссутулившись, брел по щиколотки в снегу, не поднимая глаз. Приблизившись, я правой нанес ему сокрушительный удар в солнечное сплетение, вложив в удар всю свою ненависть, обиду и боль. Я бил с разбегу, бил, перенеся вес на правую ногу, бил, вкручивая кулак, как учил меня тренер. Удар получился таким мощным, что пацан согнулся пополам и шмякнулся в сугроб. Я лупил его с ноги, нещадно молотил ботинками по ребрам, и забил бы до смерти, если бы какая-то старушка не запричитала из-за белой снежной пелены: -- О Господи! Что ж это творится?! Милиция! Помогите, убивают!
Я опомнился и бросился наутек.
Глава 3. Картина, которая потрясет мир
Ехал домой, вспоминал, как отметелил гаденыша, и чувствовал огромное облегчение. Гранитная глыба свалилась с моей души, крылья, придавленные пудовыми камнями, высвободились, растоптанные травинки чувств распрямились. На радостях я выпросил у жены денег, купил бутылку коньяку и устроил семейный праздник.
--
Неужели у тебя наконец-то купили картину? -- не поверила жена.
--
Купили!-- не моргнув глазом, соврал я.
--
Кто?! Где деньги?! Почему ты у меня попросил, а не купил коньяк на свои?-- удивилась жена.
--
Я продал картину за 200 баксов, но потратил их на погашение долга за краски, -- продолжал врать я.-- Купил не простой человек, а посол Швеции. Он обещал через неделю-другую заехать к нам и посмотреть другие мои работы. Приглашал на работу в Швецию.
--
А что там делать?
--
Понимаешь, у них есть один очень интересный проект. Они хотят построить тысячу автобусных остановок и красочно расписать их. Для этого проекта сейчас вербуют по миру художников. Краски и кисти они выдадут, дорогу оплатят. За каждую расписанную остановку обещают платить 500 евро.
--
Не хило, если это правда, -- задумчиво вымолвила жена. А на меня нашел какой-то кураж, силы распирали меня, я затащил ее в спальню и устроил ей такой бурный секс, что под утро, совершенно обессиленная, она прошептала: -- Если хотя бы раз в неделю ты подаришь мне такую бесподобную ночь, я согласна, чтобы ты совсем не работал... Я тебя буду кормить... Только трахай меня так классно, как сейчас, и не изменяй... Люблю тебя...
Она заснула, счастливо улыбаясь во сне, а мне не спалось. Я лежал, глядел на звезды за окном и думал, думал, думал. И вдруг словно молния озарила нашу комнату -- я понял, как надо рисовать, чтобы мир покорно встал на колени перед моим талантом! Такой картины, которую создам я, не рисовал еще никогда и никто! Но пока мой замысел надо держать в секрете, а не то пожизненное заключение обеспечено...
Глава 4. Пусть думают, что я таксист
Я еле дождался утра, чтобы сообщить жене свое решение: -- Хочу подработать немного. Буду грачевать. Таксисты неплохо зарабатывают. А в свободное время продолжу рисовать.
--
Зачем нам это нужно?-- не одобрила мою идею жена. -- У таксистов очень опасная работа. Разве мало их поубивали из-за денег и машин!? Нет, я против.
--
А я хочу работать таксистом!-- сказал, как отрезал, я. -- Сколько можно сидеть у тебя на шее? Поговори с батей. Я получу права, а он пусть разрешит мне водить его машину.
Тесть поддержал меня, похвалив: -- Наконец за ум взялся. Выкинь на мусорник свои краски. Учись, сынок, водить машину, а доверенность я тебе сделаю. Даже денег дам на курсы вождения.
... И вот позади месяцы упорной учебы, я сижу за рулем старенькой "копейки" моего тестя, дожидаясь клиентов возле бара. Зарабатываю я мало, потому что опыта нет, а конкуренция жесточайшая. Но на бензин и на хлеб хватает, а, главное, я все ближе и ближе к своей мечте, которую без автомобиля осуществить трудно. Скоро, скоро я нарисую картину, за которой будут охотиться самые дорогие галереи мира! А лохи пусть пока думают, что я обычный таксист-нелегал, пытающийся заработать денег.
Глава 5. Самая яркая краска на Земле
...Второй месяц я следил за Леопольдом. Вы забыли, наверно, кто это? Тот гад, который когда-то купил у меня кучу картин, заставив поверить в свой талант. А потом бросил меня, как выгоняют из дому прирученную собаку, когда она надоела. Так вышвыривают на помойку горшок с живым цветком после окончания цветения.
Я выяснил: все эти годы Леопольд удачно вел бизнес, менял автомобили, строил дачи, покупал спортивные самолеты. А я мерз на Андреевском, жил впроголодь, унижался, терпел насмешки и оскорбления. И ни разу эта сволочь не вспомнила обо мне, не позвонила, не поинтересовалась: "Ты жив еще? Может, жрать нечего? Приезжай, покормлю". Ему было наплевать на меня и мои картины. А ведь, не прояви он тогда интереса ко мне, может быть, я бы не бросил завод и все сложилось бы иначе, как у нормальных людей. Но эта сволочь жила счастливо, не чувствуя своей вины передо мной. Ничего, мы еще встретимся!
...По вечерам Леопольд гулял возле дома со своей собакой. Собака -- громко сказано, точнее будет назвать ее шавкой. Лохматый колобок.
Наконец я дождался своего часа. Подвыпивший Леопольд вышел на прогулку с шавкой около одиннадцати вечера. Моя "копейка" стояла у подъезда. Леопольд, повернувшись спиной к моей машине, достал пачку сигарет, закурил. Шавка отбежала в сторону, что-то обнюхивая. Прохожих в этот поздний час поблизости не было.
"Надо действовать!" -- понял я и быстро вышел из машины. Стараясь двигаться бесшумно, приблизился к Леопольду сзади и оглушил его сильнейшим ударом резиновой дубинки по затылку. Поддерживая обмякшее тело, потащил к автомобилю.
..."Копейка" проехала квартал, и я свернул в темную подворотню. Связав Леопольду руки, запихал его жирную тушу в багажник и поехал на дачу.
...Я затащил Леопольда в подвал, переоборудованный под мастерскую, раздел стонущего толстяка догола и крепко привязал к вкопанному в пол деревянному столбу. Включил лампы дневного света.
--
Что тебе надо? Ты рэкетир? Кто тебе поручил выкрасть меня? -- щурясь от яркого света, прохрипел Леопольд. Он меня не узнал. Я подошел ближе.
--
Леопольд, посмотри внимательней. Вспомнил?
В его мутных глазах мелькнула тень страха.
--
А, это ты? Непризнанный гений! Мстить решил? Даю тебе пять штук зелени и забудем все плохое! Слово чести, что мстить не буду.
--
Долбак, ты ничего не понял!-- я врезал Леопольду по печени. -- Отсюда ты живым не выйдешь! А баксы свои засунь себе в задницу.
--
За что ты хочешь убить меня?! Что я тебе плохого сделал?!-- взмолился Леопольд, увидев в моих руках бритву. -- Я заплачу 50, нет, 100 штук -- только не убивай! У меня мама больная, жена беременная! Не убивай!
--
А у меня дома жена и школьница-дочь! А я три года не приносил в семью ни копейки! Ты знал об этом, сволочь?!-- я врезал ему пощечину.-- А ты, тварь, джипы покупал и спортивные самолеты, и в голову тебе не пришло позвонить хотя бы и спросить, жив ли я? А ведь ты, именно ты сломал мою жизнь. Ты покупал у меня картины, заставил поверить в свой талант, а потом подло бросил. Наигрался с игрушкой и швырнул ее на мусорник. Такого не прощают.
--
Прости, братан, я...
--
Я тебе не братан! Мы живем в разных измерениях: ты -- барыга, я -- художник. И тебе, ничтожеству, выпала честь -- ты будешь присутствовать при рождении нового вида искусства. Смотри!
Я полоснул его бритвой по плечу, он взвыл от боли. Я схватил широкую кисть, макнул ее в свежую кровь и бросился к огромному холсту, 2 на 3 метра, положив первый сочный мазок. О, этот алый цвет! Цвет борьбы, цвет любви и жизни! Алая полоска легла на белизну грунтовки, словно раненый волк промчался по заснеженному полю, скрываясь от погони. Самая яркая краска на Земле -- кровь!
--
Маньяк, что ты делаешь?! Остановись, безумец! Я заплачу триста тысяч баксов, подарю тебе джип -- только отпусти меня!
Я засунул ему в рот кляп -- тряпку, об которую вытирал кисть: он мешал мне своими криками. Полоснул его бритвой по груди, обмакнул кисть в брызнувшую кровь и принялся рисовать, рисовать! Я так увлекся созданием своей композиции, что не заметил, как Леопольд подох -- то ли от болевого шока, то ли от потери крови.
Неожиданно возникла непреодолимая проблема: кровь быстро засыхала, теряя насыщенность цвета. Моя яркая, сочная композиция прямо на глазах побурела, став тоскливо коричневой. Это был крах. Я так мечтал о фантастической яркости цвета, а оказалось, что буйство кровавых красок сохраняется недолго.
Между тем часы показывали два ночи. Надо было заметать следы. Я разрубил труп на несколько частей, упаковал в мешки, выехал в лес и там закопал в разных местах. Потом вернулся в мастерскую и долго смывал кровь со стен и пола, сжигал в печке запачканную одежду. Почти год угробил я на эту затею и просчитался...
Глава 6. Кровавое шоу
И вдруг меня осенило: нужна видеокамера! Да, да, я сниму на видеокамеру создание картины, написанной кровью, сниму мучения жертвы, запечатлею яркость алых красок -- это будет грандиозное шоу! Найдутся люди, которые хорошо заплатят за мои труды. Но для начала нужна была приличная видеокамера.
Я заработал грачеванием немного денег и купил камеру. Потом приступил к поиску жертвы. Ходил по Андреевскому, наблюдая, кто и как себя ведет на рынке искусства. Мое внимание привлек упитанный мужчина, толстые пальцы которого украшали массивные золотые перстни. Брезгливо морщась, он шел среди картин, выставленных в два ряда.
--
Мужчина, купите натюрморт! -- попросила его Галя, моя знакомая художница. Я знал, что у нее парализована мать, дочь учится в платной музыкальной школе, а мужа нет. Гале нужны были деньги, и она из кожи вон лезла, чтобы их заработать: рисовала все, что хорошо продавалось. -- Купите, пожалуйста! -- просила Галя. -- Недорого прошу, всего двести гривен.
Толстяк брезгливо поморщился и покатился дальше. Он зашел в ресторан, заказал обед. Я тоже выбрал себе столик, попросив чай. Толстяк жрал с наслаждением, заказывая все новые и новые блюда, подзывал официантку, щелкая пальцами, и очень сердился, когда девушка не слышала щелчка: -- Слушай, за что тебе деньги платят? Я клиент, и мое любое желание -- закон для тебя! Я еще пукнуть не успею, а ты уже должна быть готова все вынюхать. Понятно? Или ты хочешь, чтобы я пожаловался твоему хозяину?
--
Не надо, -- попросила официантка.
Толстяк нажрался, заплатил по счету и выкатился на спуск. Обед обошелся ему почти в триста гривен. А за картину двести выложить пожлобился! Вот и появился у меня следующий "тюбик с краской"...
Я выяснил, где живет и работает толстяк, какой у него распорядок дня. Это был обычный торгаш, жадный и ограниченный.
Два месяца я безуспешно пытался его похитить, а потом мне просто повезло: у толстяка сломалась машина, он куда-то торопился и сам напросился в мою ловушку: -- Подвези на Троещину!
--
Садитесь.
Дальше все было четко: удар ребром ладони в горло, второй удар -- по глазам, третий -- по затылку. Остановка в безлюдном месте, загрузка тела в багажник. И -- на дачу!
На пороге мастерской, словно чувствуя, что назад его вынесут вперед ногами, толстяк оказал яростное сопротивление. Пришлось двинуть его кастетом по башке.
...Когда он очнулся, голый, привязанный к столбу, я одел черную маску, включил видеокамеру на штативе и зачитал приговор: -- За хамское отношение к художнице, за неуважение к творческому труду живописцев этот человек приговаривается к смерти!
Я резал его тело бритвой, рисовал новую картину свежей кровью и старался спиной не заслонять от видеокамеры корчившегося в предсмертных муках и пронзительно визжавшего толстяка.
Глава 7. Штука баксов за фильм
Кому продать видеозапись? Полтора месяца я искал выходы на сатанистов, соблюдая предельную осторожность, тщательно страхуясь, чтобы не нарваться на ментов. Наконец встретился с поклонниками Сатаны. Но были они бедными студентами, и хотя им очень понравилась моя видеозапись и картина, написанная кровью, заплатить мне смогли за все лишь 400 долларов.
Но вскоре предприимчивые ребята связались со своими зарубежными единомышленниками и предложили мне тысячу баксов за следующий подобный фильм. Думаю, как посредники они имели столько же, если не больше.
Я выследил и похитил чиновника, пытающегося выгнать с Андреевского спуска художников и настроить там отелей и борделей, завез его в свою мастерскую и, зачитав приговор, выжал из этого "тюбика" всю его красную краску. Картина получилась что надо! Я уже наловчился рисовать кровью, открыв для себя технику работы пальцем: отказываешься от кисти, макаешь в кровь пальцы и рисуешь. Получается здорово, вот только мелкие детали надо рисовать ногтем, а это требует особых навыков.
Моя популярность как "кровавого" художника среди ценителей запрещенного искусства росла. А вместе с ней росли и мои гонорары. Мне иногда платили по 5 тысяч долларов за фильм, правда, при этом нередко требовалось выполнить капризы заказчика: например, из кишок жертвы сделать ожерелье или отрезанную голову, вставив ей в рот горящий фонарь, подвесить к потолку в виде абажура. Я неохотно выполнял такие прихоти извращенцев, потому что в отличие от них я был не маньяком, не палачом, не кровавым мясником, а мстителем, оставаясь при этом художником. Я мстил обществу за свою сломанную жизнь, за страдания и унижения моих товарищей-художников. У меня были благородные цели, а методы преступные. Но такова жизнь, и художник, живущий среди волков, должен иметь звериную хватку и острые клыки -- иначе его разорвут в клочья.
Живя в тени, я стал богатым и знаменитым, хотя меня искал Интерпол и столичная милиция, а настоящего моего имени не знал никто. Я был по-волчьи осторожен, и это спасало меня от капкана.
Глава 8. Разоблачение
Однажды я похитил сразу двух мужиков и привез их в свою мастерскую. Это были обычные рабочие-заробитчане, но они в своем вагончике на стройке топили печь репродукциями и книгами об искусстве. Меня это так взбесило, что я, дождавшись темноты, выбил ногой дверь в их вагончике и принялся избивать вандалов. Затем затолкал одного в багажник, другого бросил на заднее сидение и отвез на дачу. Зачитав приговор, достал бритву и принялся за работу...
...Около часа ночи все было кончено. "Тюбики" истекли кровью и навеки затихли, картина из алой стала бурой, видеокамера сделала свое дело. Я вышел на улицу покурить и вдруг вздрогнул от неожиданности:возле мастерской, освещенная полной луной, стояла моя жена, бледная, как привидение.
--
Мне сон страшный приснился...-- хмуро объяснила она.-- Будто ты привез на дачу блядей и устроил оргию. А что? Ты теперь богатый художник, а девки любят деньги. Вот я и пришла проверить, чем ты здесь занимаешься.
Жена попыталась зайти в мастерскую, но я ее удержал, схватив за руку.
--
Пусти!
--
Не пущу!
--
Нет, пусти! Кто там у тебя голый лежит на диване? Проститутка с Окружной? Или тебе по карману валютные девки?
--
Не мели ерунды. Клянусь, там нет женщин. Но тебе нельзя входить в мою мастерскую.
--
Почему?
--
Не могу объяснить. Поверь, ты не должна туда входить. Иначе наша семейная жизнь разрушится.
--
Ах, ты еще мне и угрожаешь?! Пусти, бабник!
--
Не делай этого! Дура, куда ты прешься?!
Неожиданно жена ударила меня коленом в пах. Я охнул, присел, зажмурившись от острой боли. А когда открыл глаза, жена уже исчезла в мастерской.
...Увидев лужи крови и изуродованные трупы, она потеряла сознание. А я понял, что между нами все кончено. Объяснить ей, чем я занимался, не смогу, а даже если и смогу, ее примитивная психика не выдержит свалившегося груза: жена или рехнется, или бросит меня, или ментам сдаст. В любом случае она сейчас была для меня опасна.
Но убивать ее мне не хотелось. Я связал жене руки, засунул в рот кляп и затолкал в багажник автомобиля. Собрал все ценности, что были в доме, все инструменты, необходимые для работы. Облил бензином дом, поджег его, сел в машину и рванул к шоссе. Не доезжая до дороги метров сто, остановился, вытащил из багажника жену. Она уже пришла в себя и билась в моих руках, как пойманная рыба в сетях. Я закатил ее в кусты, помахал рукой на прощание, сел за руль и поехал к новой жизни.
У меня достаточно денег, чтобы сменить внешность, купить новые документы и начать все с начала. Испытываю огромное желание поселиться в каком-нибудь тихом городке, открыть художественную галерею, чтобы морально и материально поддерживать несчастных, непризнанных художников, пропагандировать их творчество. А записки свои я опубликовал, чтобы общество знало: даже скромного художника можно довести до бешенства хамским отношением к нему.
Если вы честный человек, если вы любите искусство и с уважением относитесь к его творцам, вам нечего меня бояться -- я вас и пальцем не трону. Даже если вы из-за бедности не в состоянии купить картину художника, я на вас не в обиде: главное, чтобы вы ценили наш труд. Но если вы богаты, ворочаете тысячами и миллионами долларов, но ни на копейку не помогли бедным служителям муз, если вы презрительно отворачиваетесь от наших полотен, называя произведения искусства "пачкотней" -- о, тогда берегитесь меня! Я объявляю вам войну и достану вас в ваших неприступных "хатынках" -- не поможет никакая охрана! Я притащу вас, как свинью на бойню, в свою новую мастерскую, привяжу к позорному столбу, зачитаю приговор. И вашей черной кровью нарисую картину под названием "Месть".
Вместо эпилога
От следователя я узнал, что художника-убийцу зовут Анатолий. Ему 37 лет, ранее не судим. Следы его потерялись: есть версия, что он сделал пластическую операцию, сменил имя и фамилию.
А в Украине по-прежнему исчезают люди, и среди них очень много таких, которые были равнодушны к искусству и, имея возможность материально и морально поддержать художников, не сделали этого. Более того, унижали их. Вот я и подумал: может, Анатолий продолжает мстить, рисуя свои кровавые картины? Я не уверен, признают ли психиатры его вменяемым и поймают ли его когда-нибудь вообще, но одно знаю точно: маньяки -- дети общества, дети нашего равнодушия, которое они не смогли нам простить.