Ермаков Эдуард Юрьевич :
другие произведения.
Фра Липпо Липпи
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Оставить комментарий
© Copyright
Ермаков Эдуард Юрьевич
(
edwardelenae@mail.ru
)
Размещен: 02/05/2006, изменен: 26/05/2006. 23k.
Статистика.
Стихотворение
:
Переводы
Роберт Броунинг
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
История одного итальянского живописца
Роберт Броунинг
Фра Липпо Липпи
Я бедный братец Липпи, с позволенья! *1
Зачем мне тыкать факелом в лицо?
Ух, вот позор! Подумайте - монах пред вами!
Что, дело за полночь, обходите округу,
И тут меня поймали, у конца аллеи,
Где развеселых дам все приоткрыты двери?
Моя обитель - Кармина, проверьте,
Ну отыщите, коль усердье надо показать,
Какая крыса там не в ту нору нырнула,
Ловите крошечных мышей комочки,
Пии, пии, - они крадутся в гости к ней.
Ага, вы лучше знаете, что делать! Уберите
Вы пальцы, что мне больно душат горло,
И обращайтесь соответственно! Кто я?
Ну, я из тех один, кто вместе с другом
Живет - три улицы отсюда... он... как звать?
Э... из Медичи он, господин Козимо, *2
Из дома на углу. Ого! Вот так-то лучше!
Когда вас вешать будут - вспомните, скажите,
Вот это каково - такая хватка?
А вы заметьте, сударь - ваши негодяи
Усвоили манеры, что лишат доверья:
Ух, разве вы ловцы сардин, спешите
По улицам, доход считая, уловляя в сеть?
Вон тот один - точь в точь Иуда, право!
Его лицо! Как, сударь? Извинитесь?
Господь, не в гневе я! Скажите псам цепным,
Пусть эту четверть флорина пропьют во здравье
За щедрый дом, что приютил меня
(И многих еще, парни! Еще многих!),
И все пойдет путем. Его лицо я дал бы -
Того, что на товарище повис у двери
С копьем и фонарем - тому рабу, что держит
Крестителя главу за волосы, одною
Рукой (как будто говорит - 'Смотрите!'),
В другой оружие, еще от крови мокро!
Вам не пришлось ли взять с собою мел,
Иль уголь, или что? Тогда бы показал я!
Да, я художник, коль определите так.
Творенья брата Липпо, там и тут,
Вы знаете и цените? Отлично!
В глазах я вижу яркий, верный блеск!
Вам говорю - пришлись по сердцу сразу!
Присядем, все уложим должно, к члену член.
Пришла весна, ночь побудила толпы
По улицам гудеть и петь на карнавале,
А я был в клетке заперт три недели,
И для большого человека я писал святых
И вновь святых. Не мог писать всю ночь -
Уф! Выглянул в окно, ища прохлады.
Там шум был многих ног и малых ножек,
Звон лютни, смех и взрывы песен -
Цветок укроп -
Любовь гони, и станет жизнь как гроб!
Айвовый цвет -
Я Лизу прочь послал, и в жизни счастья нет!
Цветок тимьян... и дальше. Все кругом пошли.
Едва за угол завернули - будто свет луны
Запрыгал зайчиком - 'хи-хи'; три стройные фигуры,
Взглянули лица вверх... Ох, сударь, плоть и кровь -
Вот из чего я сделан! На полоски
Завесы, покрывала, простыни,
Кровати всё убранство - в дюжину узлов:
Вот лестница! И так полез я вниз,
Карабкаясь кой-как, держась - и опустился,
Скорей за ними. Встретил там меня весельем
Святой Лаврентий, мой приятель, вскоре - *3
Цветок розан -
Я весел, почему - о том не знаю сам!
И вот украдкою пустился я назад,
В кровать вернуться и поспать немного
Затем чтоб утром встать и вновь писать
Иеронима, как он ранит себя в грудь
Огромным круглым камнем, плоть смиряя,
И тут меня схватили вы. Все вижу, да!
Хотя глаза еще блестят, качаете главою -
Монах, в тонзуре - говорите - бес в ребро!
Явись здесь господин Козимо самолично -
Смолчали бы, конечно; но - монах!
Скажите - что я за скотина? Прямо, прямо!
Я был дитятей, когда мама померла,
Затем отец, и я на улице остался.
Я голодал, Бог знает как, год или два,
Ел корки дынь, объедки фиг, очистки, шелуху,
Оборванный и одинокий. Раз, в морозный день,
Когда желудок был пустым как ваша шляпа,
Ударил ветер, и я пополам сложился.
Лапачча, тетка старая, дала мне руку
(А был ее сожитель жадный малый)
И повела вдоль стен и по мосту,
Прямой дорогою к монастырю. Шесть слов,
Пока стоял я, первый хлеб жуя за месяц...
'Так, мальчик, ты намерен, - мне сказал почтенный
И толстый брат, - покинуть жалкий мир?
Ты объяви!' ... 'Хлеб каждый день?' - я думал,
'Готов на все!' Так сразу стал монахом;
Отверг я мир, его гордыню, алчность,
Дворы, именья, лавки, банки, виллы,
Весь мусор, Медичи которому, как бесу,
Сердца отдали - в девять лет отверг.
Да, сударь, обнаружил вскоре я,
Что это меньше чем ничто - набить желудок,
И ряса теплая, обвитая веревкой,
И сладкое безделье каждый день!
'Посмотрим, на что послухи годятся' - я подумал.
Но, сознаюсь, не одолел я путь.
Вот суета! Пытались книгами меня завлечь -
Господь, латынь вдолбить пытались понапрасну!
Цвет маков - пламя,
Латынь всю перепутал, любо только 'AMO'! *4
Но знаете, когда на улице поголодаешь
Лет восемь - такова судьба моя -
Прохожих лица наблюдая - кто метнет
Полуобъеденную гроздь, предмет желанья,
А кто ругнется и пребольно пнет;
Какой учтивый, добрый господин
Держа свечу в причастный славный день,
Мигнет и разрешит подставить плошку,
Ловя горячий воск, потом опять продать,
А кто охрану призовет, желая высечь...
О чем я? - да, какой пес злой, какой позволит
Взять кость одну из кучи в подворотне -
Ну так душа и чувства в том отменно остры,
Он знает суть вещей, и еще боле
Уроки ценные у голода берет и у нужды.
Таких историй знаю много, вы поверьте,
Их, будет время, рассказать могу...
Людей я лица рисовал в своих тетрадях,
Царапал на краях антифональных нот,
К значкам приделывал я ручки, ножки,
Давал глаза, носы и щеки До и Фа,
Творил рисунком целые миры
В щелях меж слов, глаголов и причастий,
На двери, на полу, на стенах. Иноки сердились.
'Нет! - настоятель им - Изгнать, вы говорите?
Не мудро. Жаворонок нам достался, не ворона.
Что, если в нем талант дарован нам,
Как кармелитам, как камальдолезам,
И Богомольным братьям - изукрасить церковь,
Такой ей дать фасад, как подобает!'
Вот так он мне позволил малевать.
Хвала! Так голова была полна, а стены голы,
Что не бывало облегчения такого в свете!
Сначала, все сорта монахов, белых, черных,
Нарисовал, худых и толстых; а потом и прихожан -
От старых кумушек, на исповедь спешащих,
До скорченного парня у алтарных врат -
В крови убийства, тот укрылся в церкви,
И дети вкруг него собрались, содрогаясь
В восторге - частью от небритой бороды,
А частью - видя сына жертвы гнев бессильный:
Одна рука в кулак пред злыднем сжата,
Другой он крестится, взирая на Христа
(Чей лик печальный на кресте лишь это видит -
Страданья, страсти тысячу уж лет);
Тут дева бедная, накинув фартук на главу,
(Горящий взор пронзает ткань) подходит к ним
На цыпочках, и что-то говорит, бросает хлеб,
Сережек своих пару и цветов корзину
(С бурчаньем скот хватает), молится и исчезает.
Так сделал я, воззвал: 'Просящий получает!
Смотрите, все готово!'; лестницу сложил
И показал раскрашенный кусок стены.
Монахи кругом стали, и хвалили громко,
Не зная, что смотреть вначале, что потом,
Натуры неученые: 'Вот это человек!
Смотрите на мальчишку, что собаку гладит!
А девушка - точь в точь племянница Приора,
Что лечит его астму; это жизнь живая!'
Но тут сгорел триумф мой, как солома:
Начальные пришли, чтоб оценить труды.
У настоятеля и старцев вытянулись лица,
Приказ был отдан - прекратить работу. 'Как?!
Он вышел за предел приличий, милуй Бог!
Глаза, тела и члены как живые,
Их много, как горошин; дьявольский соблазн!
Твое заданье - не прельщать людей красою,
Хвалить непрочный глиняный сосуд,
Но ввысь поднять, презрев сей бренный мир,
Забыть заставить о существованье плоти!
Твоя работа - души рисовать людские:
Душа - она огонь...иль дым? О нет, о нет...
Она что пар, завернутый в пеленку, как дите
(Такою изо рта исходит у умерших).
Нет, это... ну, что говорить, душа - это душа!
Вот Джотто, у него Святые молят Бога,
К тому нас призывая - почему не делать так же?
Зачем изгнал ты мысли о молитве
Цветеньем красок, линий, непонятно чем?!
Рисуй нам душу, о руках - ногах забыв!
Стереть все это. Попытайся снова.
Ох, эта юница с огромной грудью...
Совсем племянница моя... Иродиада, я хотел сказать,
Поет и пляшет, получив главу святую!
Убрать все это!' Разве в сём есть смысл, спрошу?
Чудесный способ душу рисовать - изображая тело
Уродливым, чтоб взгляд не задержался, а пошел
Подальше, отвращаясь. Сделать желтым снег,
А то, что желто - сделать просто черным,
Так смысл яснее выявлен (как будто),
Когда все значит не себя и видом страшно.
Зачем я не могу ногам придать движенье,
Чтоб левая и правая двойной свершили шаг,
И плоть красивой сделать, достоверной душу,
В порядке обе сути? Милое лицо возьмем,
Племянницу Приора... ох, угодники! Столь чудно,
Что не понять - надежда в нем иль страх,
Печаль иль радость? Разве красота не в этом?
Представим - ей нарисовал глаза, огромны и глубоки,
Так почему мне не добавить жизни в плоть,
Затем прибавить душу - все втройне возвысив?
А скажем, вот бездушная краса -
(Такой не видел - но положим так):
Возьмите красоту и ничего иного -
Уже вещь лучшая из всех, что создал Бог!
Отлично; а найти потерянную душу
Сумеете в себе, когда восславите Творца.
'Стереть!' Вот вам и жизнь моя, вся вкратце,
И так идет она до дня сего.
Я стал мужчиной, точно, и оковы скинул:
Не надо было брать ребенка, восьми лет,
И заставлять отречься от лобзаний!
Хозяин сам себе, рисую по желанью,
Рад друга завести, заметьте, в этом Доме!
О Боже, там колец цепочка по фасаду -
Все нужны лишь затем, чтоб закреплять
Знамена, или привязать коней! Вот чудо!
...Ученья годы помню, темный, мрачный взор,
Все смотрит, за плечом маячит - как рисую,
Все головой качает: 'Вот конец искусства!
Ты не из праведных, великих мастеров:
Брат Анджелико - посмотри, вот гений!
Лоренцо инок - вот кто взглядов не менял!
Плоть возлюбив, вовек не станешь третьим!'
Цветок сосны -
Держись путей деви... ой, привычных, а мне новые даны!
Не третий я - поймите, Бога ради!
Считаете, они всех ближе к сути,
С латынью старой? Ну, сцепил я зубы,
И ярость подавил; сжав губы, рисовал
На радость им - но только не всегда: