Здравствуйте, разрешите представить вам человека тысячи талантов. Это вовсе не преувеличение, не какая-то там гипербола или, прости Господи, метафора, если уж на то пошло - это преуменьшение, неслабое такое преуменьшение с неслабой такой кратностью. Согласитесь, удачная созвучность слов подчас подменяет факты - эти химеры возвеличенные наукой, будто бы чувства приданы человеку лишь для регистрации всяких там событий да явлений, отсюда та ирония, которой надоело прятаться, и захотелось в перекрестье софитов - факты определяются чувствами. Забавная формула, особенно весомая в русском языке, чувства и недооценены и переоценены одновременно, есть повод разобраться, вот почему не обойтись без этого странного знакомства, с ним - человеком тысячи талантов.
Начнём с садовника, так легче, с себя вообще легче начинать и отчего-то легче писать в третьем лице, будто твоё "я", вовсе и не твоё "я", а какого-то там дурацкого садовника, но "шкурка" пришита, крепко пришита, а коли в башке двоит, придётся привыкать, все привыкают... почти все, непривыкшие же подаются в доктора, подаются за правом диагностировать других, поочерёдно, человека за человеком, с тем, чтобы вывести свои каракули, разбирать которые - только травмировать мозг. Приговор давно выбит на вывеске (табличке, визитке) - псих.
- А как же другие доктора?
- Какие другие? Нет никаких других!
- Ах да, я забылся, откуда ж им быть-то, вы правы, садовник, вы до обидного правы.
- Нечего обижаться, сами виноваты - устроили тут...
- Вот и вы не расстраивайтесь, я же не нарочно залез к вам в голову.
- Да уж, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
- А что мне ещё остаётся?
- ...Например, помолчать, будто вас нет. В нашей ситуации, мнимое отсутствие схоже с мнимым присутствием. Да и пора мне овощи поливать.
Садовник достал из кармана оливкового халата (увлечение оливковыми халатами - та ещё патология) маленький блокнотик цвета серо-буро-малинового в крапинку (крапинки - ручной работы), содержащий график полива растений. М-да, если уже сказанное не воспринято бредом, то сейчас самое время, вот например - тупорыльник аморфный, подлинному психу известный как патиссон, но кто будет слушать психа(?), так что тупорыльник аморфный и точка. Или пырпыр сочный (помидор), или салат (капуста) - наиболее "подлый" вариант, причём не единственный в своём роде - досадно, что всю эту ботанику не высечь из глаз и не вылить из ушей вместе с дикими нормами, измеряемыми каплями, тому же салату - пять капель воды, пырпыру - четыре капли, а тупорыльнику полагается только две капли, и ничего, растут и плодоносят.
Скучновато? - А как же иначе! Жить вообще скучновато, слишком много повторов, а тут ещё принуждают смотреть, как шприцем (это такая разновидность пипетки) отмеривают капли воды в специальные вороночки у самых корней растений. И почему люди позволяют так над собой измываться? Дать бы ногой этому тупорыльнику в самое его аморфное рыло, да ещё плюнуть помасленистей, да выругаться подлинней, но никак не лавировать с превеликой осторожностью между глупых и ненастоящих овощей.
- Я бы просил вас не обижать их.
- Мы снова разговариваем?
- Если вы не будете обижать их.
- Ладно, ладно. Вот скажите лучше, вас разве не угнетает однообразность, монотонность? Ну, вы понимаете...
- Я не понимаю, почему покой должен угнетать.
- Прекратите, вы же не всегда служили садовником...
- Всегда.
- Завидное постоянство, но где тогда детство, юность...
- Не знаю. Или не помню. Но, скорее всего - нигде.
- Простите, но теперь мой черёд не понимать.
- Это вы так издеваетесь?
- Я?!
- Вы хотите сказать, что помните, как появились на свет?
- Нет, конечно, но мне об этом говорили.
- А чем хуже мои слова? Я ведь тоже вам говорю.
- Матерь Божья, садовник - софист! Хорошо, я могу с полной уверенностью заявить, что помню себя ребёнком, помню, как взрослел, как менялся...
- И помните, как сейчас выглядите?
- ...Так не честно.
- Расслабьтесь, мир не терпит суеты, мир неизменен и конечен, именно это и обеспечивает спокойное и лёгкое существование.
- Что значит конечен? Вы знаете, где край света?
- За забором и край. Для того забор и нужен.
- Я вас умоляю, неужели мир ограничен лишь вашими грядками?
- Разве забор вокруг грядок? Присмотритесь, вон он, а внутри есть дом, дорожки, есть озеро и роща, есть люди, не думаете же вы, что я один.
- По меньшей мере, нас двое. ...Кстати, вот я вас и поймал! Если мир ограничен, то вы должны знать всех его обитателей, тогда как вы объясните моё здесь присутствие?
- А чего тут объяснять, вы не первый, кто приходит, правда столь оригинального способа я не припоминаю.
- Но если приходит, значит приходит откуда-то!
- Просто приходит, и просто исчезает, умейте слушать и меньше доверяйте глазам.
- Что это значит?
- Сейчас я закрою глаза, ненадолго.
Отчётливо проявился звук шагов, приближающихся шагов, медленных и тяжёлых, потом выдох, совсем рядом, а потом множество бегущих ног зачастили каблуками и зашуршали подошвами.... Любопытство пересиливало, но веки подчинялись другому.
*****
- Профессор, что с ним?!
- Вы же видите - обморок.
- Но мы не можем привести его в чувство!
- Пусть пока полежит, и перестаньте кричать.
- Я не кричала, я просто... просто.... А кто будет вместо него?
- Подежурьте вы, а наш герой отдохнёт, он элементарно переутомился.
- Я подежурю.
- Спасибо. Поеду на работу, здесь мне делать нечего, впрочем, как и всегда, как и всегда. Ох уж эти овощи.
*****
Выглядело всё благопристойно. Солидный пожилой господин направлялся к большому особняку, выстроенному в стиле фамильных поместий русской знати XVIII-XIX веков, а навстречу господину спешили персоны лакейского вида.
- Добрый день, профессор, хозяин ожидает вас.
- Ну-ну, и кто сегодня в роли хозяина?
- Ах, вы всё шутите, профессор, всё шутите.
Люди вошли в дом, а садовник стоял и смотрел на закрывшиеся двери, словно ожидая привычного приглашения. Но это иллюзия, его никогда не приглашали войти, и никогда не пригласят - нет смысла, а подчинение смыслу - основа управления. Немного напоминает червоточину в прекрасном спелом плоде, наверно оттого, что рукотворной идиллии не бывает.
- Спасибо, что открыли глаза.
- Не надо меня успокаивать, я совсем не расстроился.
- Простите. А кто этот профессор?
- Учёный, он знаменитый селекционер.
- А что, есть ещё такие учёные?
- Других я не знаю, наверно он единственный, но это не мешает ему быть знаменитым.
- Он из тех, кто просто приходит и просто исчезает?
- Вы делаете успехи. Но почему вы не спросите, чем он знаменит?
- Действительно. И чем же?
- Он пытается скрещивать разные культуры!
- Пытается? И этого достаточно для славы?
- Попытки тоже засчитываются.
- Представляю, как вы все обрадуетесь, когда он родит какой-нибудь "пырпыр тупорылый".
- Очень глупо. Вы совсем не разбираетесь в селекции.
После этих слов потребовалась пауза, чтобы избежать дальнейшего выяснения кто в чём ещё не разбирается - это путь к ссоре, путь совершенно ненужный в сложившихся условиях. Требовалась нейтральная тема. Садовник ступил на дорожку и пошёл вдоль особняка, размеры которого впечатлили ещё сильнее, когда обнаружилась невероятная длина боковой стены, пожалуй, это не особняк, а дворец или даже что-то более значимое. К последнему выводу подталкивало полное отсутствие окон вдоль всей стены.
- Окнам здесь не место, они отдельно.
- Отдельно? От чего отдельно?
- От дома, конечно. Вы что?
- Действительно, спрашиваю всякую ерунду...
- Всё-таки, странный вы человек.
- Хорошо, если до сих пор человек.
- Придётся вам показать, как это устроено.
Садовник свернул на одну из многочисленных тропинок, ответвлявшихся от дорожки и уходящих в неширокую (как выяснилось) лесополосу, прикрывающую громадину дома на всём протяжении. А с обратной стороны... солнце блеснуло тысячами отражений, так, будто это была тысяча солнц...
- Не пугайтесь, хотя ощущение сильное.
- Но что это?
- Окна.
Холмистая местность простиралась между полосой деревьев и озером, несколько позже продемонстрировавшим свою идиллически-гладкую поверхность, а сами холмы расцвечивались множеством маленьких цветочков, преобладающе оранжево-жёлтых, что выглядело очень симпатично.
- Вот видите, вы бы тоже выбрали это место для своих окон.
- Не знаю, лично меня смущает подобный коллективизм.
- Никакого коллективизма, из окон виден только пейзаж, и они всегда обращены к солнцу, вы же обратили на это внимание.
- Обратил, как и на то, что не вижу, например, дверей.
- Не пытайтесь выглядеть идиотом.
- А я пытаюсь?
- Двери там, где им положено быть - с обратной стороны окон.
Садовника удивляла вся эта техническая неосведомлённость его визави, но демонстрация живого удивления отвергала подозрения в каком-либо эксперименте над беззащитным сознанием, по-прежнему являя радушного хозяина и внимательного проводника. И это самое радушие вкупе с внимательностью безошибочно указывало на следующий шаг - через дверь - в дом. Двери тянулись вереницей, одна подле другой, одинаковые двери в одинаковых косяках с одинаковыми ручками, словно в каком-то футуристическом учреждении, где отсутствие стен гармонировало с непрозрачностью воздуха. За дверью оказалась комната.
- Готов спорить, что дверь - это телепорт.
- Как и окна.
- А через окна тоже можно войти?
- Не пробовал, но думаю там отличная технология.
- А само помещение находится в том большом доме-дворце?
- Там все помещения, что очень удобно.
- А внутренних переходов к соседям нет?
- Переходов к соседям нет.
- Страшно.
- Надёжно.
- Пока не злоупотребят.
- Некому.
- Ради власти.
- Исключено.
- Не верю.
- Один хозяин - одна власть. Всегда. Рационально и безопасно.
- А конкуренты?
- Нельзя конкурировать с тайной.
- Как это? Вы не знаете кто хозяин?
- Мы знаем, что он есть.
Довольно мутная тема с этим хозяином, кто он и как выглядит - неведомо, но живёт в доме; никто не помнит, как он здесь появился - для всех он уже был и есть; общается через слуг, допущенных проходить через парадную дверь (единственную дверь, непосредственно примыкающую к дому), но общается мысленно, так как способен брать под ментальный контроль любого из местных жителей. Понятно, что, ни где его комната, ни кто там прибирается, ни чем он питается, ни вся прочая цепочка вопросов не имеет ни малейшего вразумительного ответа. Хозяин, и точка.
Всё это выяснялось за чаем, точнее не чаем, а "напитком с труднопроизносимым названием" по вкусу и запаху, напоминающему чай. Через какое-то время вкус и запах начали доминировать, садовник явно получал удовольствие, и в какой-то миг мир сжался...
*****
Сначала запах, только запах, мягкий и прозрачный с зелёными цветочными оттенками, этот запал обволакивал, словно волшебное облачко нечаянного блаженства спустилось с фиалковых полей небесных владений. С этим не страшно и в вечность, чтобы замереть и вдыхать, вдыхать.... Но он подвижен, это запах, и начав таять, явил вкус - что-то цитрусовое, приятно холодящее язык и подталкивающее образы из далёкой-далёкой поры. Запах открывает вкус, вкус притягивает воспоминания, но слишком ненадолго, наверно само время противится насилию над собой и возвращает к запаху. Теперь другому. Внятному, но неприятному знакомому запаху работы, какой-то работы, точнее своей работы...
*****
Отпустило. Садовник уже находился в некоем подобии гардеробной комнаты, где вдоль стены висели халаты, причём все знакомого оливкового цвета и пахло в этом помещении как-то по-медицински...
- Дезинфицирующий состав.
- А зачем?
- Я же работаю с овощами...
- Они что, заразные?
- Наоборот, они менее защищены, по сравнению с человеком.
- И это повод себя травить?
- Мне это не вредит.
Сменив халат, он перешёл в большую комнату, где устроился на широкой кровати, но, дабы не оставлять гостя в темноте, глаза не сомкнул. Обстановка комнаты, по местным меркам, слыла не скудной, всё-таки садовник - профессия интеллектуальная, правда зримо не хватало стеллажа с книгами, с другой стороны, их могло заменять что-нибудь другое, но вот чьего присутствия здесь категорически не угадывалось, так это женщины.
- Позвольте, а что женщине делать в моём доме?
- И то верно, истинный холостяк не выдаёт своей берлоги.
- Загадками говорите. Я ничем не отличаюсь от остальных.
- То есть, институт брака вам не знаком?
- Я не знаю, что это.
- Ну, когда конкретный мужчина выбирает конкретную женщину и живёт с ней семьёй, в одном помещении, что и объявляется всему обществу.
- Какая искусственная конструкция. Зачем жить совместно? Это же приведёт к путанице, тем более бессмысленно объявлять о том, что всем прекрасно известно.
- Похоже, я снова перестаю вас понимать.
- Взаимно. Это называется культурный сдвиг.
- Что?!
- Вам так нравится считать меня тупым?
- Простите, но откуда вы...
- А вы? У нас один источник.
- Это невозможно, тогда бы не было сдвига.
- Просто мы зачёрпываем с разных сторон, знание не ограничивается опытом.
- И кто же более прав?
- Тот, кто более счастлив.
- Примитивно.
- Вы быстро сдаётесь.
- Я всего лишь сравниваю.
- Я тоже.
Дурацкий разговор. Когда встречаются два туземца и принимаются выяснять, чья пальма лучше, всегда получается дурацкий разговор, другое дело заменить одного туземца на белого человека, который точно знает, что дело вовсе не в пальме, а в том у кого совершеннее оружие, отчего разговор приобретает умильный или бесстрастный характер с невесёлыми перспективами для туземца. Плохо. Лучше оставить белого человека в его белой стране и вернуть второго туземца, не такие уж и дурацкие эти дурацкие разговоры, важен угол зрения.
На воздух, на природу, к цветам и к синему-синему небу. Такое небо нельзя увидеть, в нём избыточно много цвета, такое небо можно придумать, если о нём мечтать, сидя в глубоком подвале. Или это не небо, а море в извечном стремленье выплеснуться из унылых кратеров, ям и впадин, видя иные просторы. Две половинки правды, кажущейся и явной, призывают совсем не выбрать, а чувствовать и любоваться - красота не доступна обману.
- Сейчас вы похожи на нашего поэта.
- У вас есть и поэт?
- Всегда есть поэт.
- И о чём он пишет?
- Он сочиняет.
- Есть разница?
- От вас, и такой вопрос?
- Ага... Но не всегда же иррационально?
- Вы забыли - он поэт.
- Ладно. С ним можно хоть пообщаться.
- Нет. Он сам решает, когда общаться.
- Однако. А где он сейчас?
- Как обычно, парит.
- Хм...
- Смотрите...
- Грехи наши тяжкие! Там какой-то парень в небе завис! Он что летает?!
- Я же сказал - парит. А летать мы все умеем.
- Что значит, умеем? Вам закон всемирного тяготения не указ?
- Глупое название, особенно в связке с формулировкой.
- Чего-чего?
- В нём не всё так уж и всемирно, например, говоря о массе - забыли о вращении, те же планеты и их спутники вращаются вокруг своей оси, как вращаются и их ядра, все эти вращения имеют свою скорость и что-то мне подсказывает, что влияние этих скоростей забыли учесть.
- Жаль, что на вопрос: "Откуда?" - вы уже ответили.
- А вы хорошо разбираетесь в этом вопросе?
- Совершенно не разбираюсь...
- Тогда зачем жалеть? Всё-таки, вы очень странный садовник.
- Никакой я не садовник.
- А кто вы?
- Не оригинально...
- Вы тоже садовник... поверьте.
- Мы отвлеклись. Вы сказали, что умеете летать, хотелось бы испытать, как это - летать.
- Это просто. Достаточно закрыть глаза, но не перестать видеть, заткнуть уши, но не перестать слышать, достаточно лишь ощутить всё вокруг себя, а, ощутив - забыть о себе, пусть на короткий миг, этого достаточно.
*****
Хотелось провалиться в мягкость и безмятежность, но мешала твёрдая поверхность - ограничитель, испытывающий волю, когда невозможно пошевелиться. Время боли, от шеи к ногам, сначала через позвоночник, катком, очень медленным очень тяжёлым... и снова от шеи к ногам... странно, будто чья-то могучая лапа утюжит обречённые кости, но они выдерживают, перестав воспринимать невыносимое. Время боли, по новой, оттого, что каток оказался стеклянным и рассыпался прямо на мышцы, под кожу, впиваясь песчинками страсти, неведомой прежнему бесу, а этот старается, жаждая вырвать победу. Надо терпеть, терпеть и выискивать силы для третьего вдоха, чтоб с выдохом не потеряться. Время. Стекло обернулось влагой и стало сочиться сквозь поры, по капле стекая с кожи, ...становится влажно, становится холодно... всё.
*****
Полёт не завораживал, не восхищал, не пугал, это совсем не то же самое, что полёт с крыльями или на воздушном шаре, особенно по первому разу, это как ходить или дышать - слишком обыденно, с той разницей, что нельзя задержаться; наверно вся красота именно в парении, когда мир замирает в ожидании, когда слёзы становятся дождём, крик - раскатом грома, а смех - смехом для всех, даже самых последних, отвоёвывая у вечности несколько секунд счастья. Несущий счастье - это посланник небес, вдруг забывающий о себе и растворяющийся во всех живущих, когда он вспомнит, тогда и вернётся, но пока он парит - он продлевает жизнь, которая немыслима без счастья; жизнь - это не шанс умереть, жизнь - это шанс воскреснуть.
- Я вас поздравляю!
- С чем?
- Он пустил вас к себе, это редкость и большое доверие.
- Пустил?
- На какое-то время вы покинули меня и были с ним.
- Но мы даже не поговорили...
- Говорили, просто вы не успевали задавать вопросы.
- И так всегда?
- Так всегда.
Полёт завершился на берегу озера, или моря (по местным-то меркам), впрочем, скорее озера, поскольку гладкая поверхность не выказывала ни малейшей шероховатости. Неподалёку возился ребёнок, мальчик лет десяти, торопящийся искупаться. А странно, ребёнок и вечность как-то плохо сочетаются.
- Опять вы видите в нас монстров.
- Но откуда здесь взяться детям?
- Ну, если есть мужчины и есть женщины, то откуда же им не взяться?
- Что-то я не заметил перенаселения в вашем ограниченном мире.
- Ну уж и ограниченном.
- Я помню забор.
- А помните приходящих из-за него?
- Всё это весьма туманно...
- Это работает, я полагаю там ещё череда миров, или один, огромный не замкнутый мир.
- Э-э, а ваш хозяин бы пояснил?
- Не переоценивайте его способности.
- По-моему, звучит дерзко.
- Не сейчас...
Мальчик прыгнул в воду, притянув внимание громким всплеском. Мальчик плыл в сторону от берега, как говорят, на глубину, плыл быстро и уверенно, но не очень долго, в какой-то момент он замер на поверхности воды, после чего развернулся и буквально помчался обратно. Через пару секунд всё открылось. Сначала два злых красных глаза, потом остальное - огромный белый крокодил из тех, что кромсают сны, изготовился к атаке. Мальчик обречён.
- Нет, ты его спасёшь!
- Как? И почему он не улетает?
- Из воды долго. Всё, теперь уходи!
- Куда?
- Уходи к себе, быстрее, и забери это чудовище, что притащил за собой!
*****
Медленно-медленно-медленно, дрожью преодолевая тяжесть, веки ползли вверх, ещё немного и зрачок выхватит знакомый контур, заполненный знакомыми предметами. Переход состоялся, а его плавность сохранила чудесный сон. Сон? Или путешествие?
Человек лежал на кушетке, но, получив право подняться - поднялся, отделываясь от противной боли во всём теле, знакомой боли, однажды испытанной. А вдоль позвоночника струился холодок недавнего пота, струился, как память о нём. Где сон? Где явь?
Надо идти. Привычным коридором к главной комнате. Вот и дверь. Стоп. Задержал запах. Запах духов, её духов, значит за дверью та, которой он восхищался, но никогда не выказывал своего восхищения, с него достаточно и голоса, нежного юного голоса. Пора.
- Ой, вы пришли в себя...
- Сморило малость, бывает.
- Отдохните ещё, я подежурю.
- Не нужно. Как наш клиент?
- А что с ним будет, с овощем...
Резануло, как пилой, не спасли ни интонации, ни вибрации, даже наоборот, так диссонирует ругань из уст невинного создания, неприятно и отрезвляюще. Похоже на последнее послание от далёкого и совсем близкого друга - несколько капель от садовника, несколько дождинок от поэта...
- Я тебя прошу, никогда не произноси этого слова.
- Почему? Все же...
- Это будет касаться всех.
- Ну, ладно. Давайте, я вам горячего чаю принесу?
Здесь и закончим. Предыстория же такова, в очень-очень богатой семье родился очень-очень больной ребёнок, это было чудо со знаком "минус", ребёнок оказался полностью отрезанным от внешнего мира - он не видел, не слышал, не осязал, не обонял и не ведал вкуса. Такое невозможно, ребёнок обязан был умереть, но он жил, он рос. Родителей уговаривали, но они отказались и обеспечили максимально возможный уход, так будет, пока хватит денег, а денег очень-очень много. Среди медицинского персонала выделялся один мужчина - особым вниманием, особой ответственностью - и ему открылась тайна, и он увидел человека тысячи талантов, человека, создавшего свой совершенный мир, человека, продолжавшего жить. Потому что жизнь, она всегда не просто так.