Тайна - это для многих из нас непосильное бремя, снести которое в одиночку на слабых еврейских плечах просто не под силу. И носитель страшной тайны, не справившись в одиночку, делит это бремя минимум еще с одним человеком. Так произошло с моим соседом. По моим наблюдениям, к нему довольно часто ходили молодящиеся дамочки, как говорят социальные работники, предпенсионного или раннего пенсионного возраста, и выходили от него с красными лицами. Я был далек от подозрений о наличии у почтенного пожилого человека приходящего гарема.
Но однажды он не выдержал бремени тайны и посвятил меня в нее. Он за весьма и весьма, просто до смехотворности ничтожное вознаграждение выводил на дамских лицах волосяной покров. Он принимал дам тайно по двум причинам: во-первых, он не имел разрешения на занятие этим промыслом и не платил налогов, во-вторых, дамы не желали огласки и брали с него слово о неразглашении... Он слово держал, да в случае со мной не удержал и многое мне рассказал. Вдобавок, чтоб связать меня узами неразглашения, он стриг меня тоже за смехотворную плату. И каждый раз, состригая редкую растительность вокруг могучей моей плеши, сообщал все новые факты и подробности из жизни своих пациенток.
Это были в основном дамы бедные и незамужние. Состоятельные пользовались услугами патентованных косметических кабинетов, а замужние по большей части вообще не сводили волосяной покров на лице - усы и бороду: мужьям они так осточертели за долгую и счастливую супружескую жизнь, что наличие или отсутствие бороды и усов мало что могло изменить в их отношениях. Но вернемся к пациенткам моего соседа.
Он надыбал их (его выражение) в некоей литературной студии. Когда он вошел во время заседания и предложил свои услуги, никто из женщин и усом не повел (речь идет о тех, которые при желании могли усом повести, так как таковой у них имелся).
Но потом по одной начали звонить и назначать время своих визитов к моему соседу. И открылся ему тоненький родничок дохода, который со временем не скудел. Мало того, мой сосед стал поверенным всех немудрящих тайн своих дам.
Все сводилось к одному: в стране исхода борода-усы у них не росли, была постоянная работа, потом приехали сюда, работы не стало, но внезапно их осенил поэтический дар, и они стали ходить в литературную студию, поэтическую гостиную, пэн-клаб (кто куда). И вот на почве поэтических потуг стали расти на лице усы-борода, но бросить свое нечаянное дихтерство они уже не могли. И все, как сговорившись, тянули одну и ту же тягомотину, так что получалась некая усредненная типовая легенда.
Деньги из их убогих пенсионных пособий растекались: за хождения на заседания - плати, за участие в поэтических альманахах - обратно же плати, за издание своих вожделенных книг стихов - плати тоже, но по-крупному. Так что многие перебивались с чая на растворимый супчик и курили самые дешевые сигареты, так что, брея их электрооблысителем, мой сосед просил их не болтать и не зевать во время сеанса, дабы ему, некурящему, не потерять сознание от запаха, исходящего из недр своих пациенток.
Они любили своего целителя - и за низкую плату, и за неразглашение, как им казалось, их тайны, и за видимый интерес к их виршам. И его полочка над вешалкой, задуманная для шляп, стала наполняться поэтическими сборниками и альманахами - дарами благодарных пациенток.
Он охотно давал мне читать эти книжечки. Моя вина в том, что я их читал все подряд, так что в памяти моей произошло полное обезличивание прочитанного, и я теперь не помню, которая из брившихся у моего соседа дам что именно сочинила, но трудно представить себе стихи, более похожие друг на друга. Так что у меня в голове сложился их коллективный псевдоним: Двойра Безбородая. Предлагаю читателям несколько сочинений этой почтенной стихослагательницы.
Двойра Безбородая
• • •
У нас, мой друг, со временем все кончится,
А плоть моя в желаньи станет корчиться,
Но призрак твой со временем рассыплется,
По космосу пыля,
И не удержит призрак твой Земля.
И вновь я погрузилась в одиночество,
Забыв и имечко твое, и отчество.
И страсть свою сведу я до нуля.
Тра-ля-ля-ля.
• • •
Кто может знать,
Что в мыслях у глупца,
Или -
Кипят ли страсти у скопца?
Иль кто у похотливца на примете?
Как все-таки прекрасно жить на свете,
Ловя стихи,
Как рыбу на живца...
• • •
Эй, ребята-демократы,
Нынче выборы у нас.
Прекратите все дебаты -
Нынче грянул судный час.
Оппозиция не дремлет,
Агитацию ведет,
Население ей внемлет:
Ой, грядет переворот.
Коалиция не дремлет,
Тож работушку ведет,
Перы разные приемлет -
Отвратить переворот.
Но для нас всего страшнее
То, что бабою Ягой
Для расправы над Кащеем
Вызван киллер заказной.
• • •
О чем печалюсь, одинокая русалка?
О том что без любви скончаю скорбный век.
О, если бы нашелся человек,
С кем дней остаток скоротать не жалко!..
Луна нависла низко, как качалка.
Заснул на дереве случайный дрозд.
А я печалюсь среди сонма звезд,
Несчастная, забытая русалка.
• • •
Наветы разделили нас, как ров,
Казалось, все, что было, так ничтожно.
Уходит в жизни то, что было ложно,
Но остаются память и любов(ь).
(Мягкий знак не вписывается в рифму этой очаровательной миниатюры. -Е.Е.)
• • •
Ты спишь, а просыпаешься лишь в десять,
А я иду в пять тридцать на уборку.
Твою я не приемлю отговорку,
Что праздности твоей пошел последний месяц.
Ты позабыл, что все-таки я женщина,
Что я не нянька, а жена,
Не на прокорм тебе дана.
Не важно - венчана или не венчана.
Судьба досталась очень трудная,
Что людям счастье - мне беда.
Ах, завела нас в никуда
Сверкнувшая дорожка лунная...
Кто бросит камень в Двойру Безбородую? Кто, жестокий и бессердечный, осмеет душераскрывающую стихотворицу?
Если Маршак сказал, что песня "Маруся отравилась" стоит всего Брюсова, то стихи Двойры Безбородой, право слово, стоят всей остальной зарифмованной продукции - столько в них искреннего чувства, самоотречения и неподдельной страсти, до пароксизма.
Спасибо дамскому брадобрею Хаиму Афанасьевичу Бренскому, земной ему поклон за его нечаянный, но щедрый и драгоценный подарок.
И пусть его пациентки сбрасывают свои ненужные волосяные покровы, дабы, как после весенней линьки, явить нетленное обаяние своих нестареющих душ, излитое на печатные страницы "трудных повестий" скорбного бытия, осиянного негаснущим светом поэзии.