Сочинительница была бездарна (это сразу было заметно), но ядовита, как гадюка. И никому ни одного замечания не прощала, так что сидевший рядом со мною культурный Берлов шепнул мне на ухо: "Валькирия".
Посудите сами. Она прочитала нижеследующее:
И когда-нибудь
Всею хлябью своей
Наземь падет
Бессильное вымя,
И придавит траву,
Кровавое месиво.
А пока еще
Его рогатая хозяйка,
В глазах которой -
Виртуальный мир иллюзий,
Вписана
В пасторальный ландшафт.
И яшмовая травка
На зубах ее шелестит.
Сочинительница, прочитавшая свое творение на едином дыхании и израсходовавшая внутренний запас воздуха, окончив, вдохнула полной грудью со свистом и шипеньем, как средней мощности воздушный компрессор, потом подняла вверх широко расставленные веснущатые руки, призывая к бурным, долго не смолкающим аплодисментам, которые и последовали из первых двух рядов, в которых сидели специально ею приглашенные. Потом стихотворица посмотрела на прочие ряды и гневно спросила: "А у вас что, сил нет? Мало вы выжрали легкого угощения?"
Из первого ряда поднялся мужик с холеной внешностью и, оборотясь к задним рядам, сказал: "Господа! Это же настоящая поэзия. Я не понимаю, что смешного в моих словах? Наше товарищество выдвигает Эльвиру на Нобелевскую премию. Уже есть подписи пяти депутатов парламента, а от нобелевских лауреатов подписать согласился г-н Арафат, разумеется, после достижения соглашения с Израилем. Ну, что я смешного говорю? Это же неприлично". Поэтесса, закурив на сцене, сказала: "Да чего ты выдрыгиваешься, принеси этим скотам бадью бесплатного печенья, и они будут довольны..." А потом, швырнув на пол окурок и вожделенно выдохнув табачный дым, продолжала чтение:
Таракан никогда не станет ручным
И, стремглав выскакивая из-под вашей ступни,
Никогда не признает вас близким и родным,
Хоть в одном жилище вы оба коротаете дни.
Он свободен, и ни к чему ваши усилья,
Вольный житель неубранного жилья.
У него на спине отливают медью крылья,
И он не хочет быть наперсником вашего бытия.
И так далее.
Снова первые два ряда взорвались аплодисментами, а из остальных люди стали направляться к выходу. Творческая дама закричала: "Почему не заперли выходные двери? Да как вы смеете, невежды, срывать мой творческий выход. Всех, кто ушел, завтра вычеркнут из очереди на хостели - я завтра же этого добьюсь". Люди стали неохотно возвращаться. Послышались недовольные выкрики: "Заманили сюда и не выпускают. Как в совке на партсобрании".
Поэтесса парировала: "Да тебе, старик, три дня жизни осталось, так посвяти один настоящей поэзии. Это тебе зачтется".
И продолжала:
Больница - дом, открытый пред нами,
А стены - в пастельных бабочках,
Откуда выносят трупы вперед ногами
На носилках и в белых тапочках.
- Да замолчи, - раздалось из зала, - мне послезавтра ложиться на операцию.
- Скорее бы тебя, бездарь, вынесли в белых тапочках.
Чтица схватила стул, стоявший на стене, и запустила им в зал. И надо же беде случиться: стул упал в верном и прилежном втором ряду, преданно хлопавшем в ладоши. Двоих довольно сильно ушибло. Их успокаивали: истинное искусство-де требует жертв, а вы жертвою пали в борьбе роковой и т.д.
А чтица не унималась:
Однажды я села на мель.
Когда приглашали в бордель
Меня на большую зарплату...
Ей не дали закончить - поднялся невообразимый шум. Все бросились к выходу. Люди с первых двух рядов образовали у выхода живую стенку, но ее живо смели.
ДУЭЛЬ
Это была тихая и скромная поэтесса, и читала она свои стихи так невыразительно, что ее буквально освистали, и поделом. Она приняла это как должное. Ибо за пять минут перед выступлением поняла, какую чушь она сочинила. Но отступаться было поздно.
Она понимала, что провал полный. Но вдруг на сцену вскочил молодой человек и залпом выпалил свое стихотворение, посвященное поэтессе.
Балдею от ваших прекрасных стихов,
От нежности строчек точеных,
Живу я в плену поэтических снов,
Единственно вам посвященных.
Как метко слова подбираете вы!
А как вы рифмуете точно,
Клянусь, я читал, не подняв головы.
А мысль уловил междустрочно
Я ваши стихи записал в свой альбом
Для деток моих в назиданье,
У вас есть талант, и уверен я в том,
Равняется он мирозданью.
А строчки сии - в том признанье.
Она засмеялась. Тут же на минуту задумалась и выпалила экспромтом ответные стихи.