Она ворвалась в редакцию так стремительно, как врывается обманутая жена в логово, где совершается поругание священных уз брака ее супругом. Она завопила с порога:
Редактор! Дай мне место рабочее,
В кабинете, в коридорной прорехе ли...
Мое призвание - по всему негативному
Давать очередь
Пулеметную: град с орехами,
Благодаря таланту дивному.
Редактор вздрогнул, но потом овладел собой и стал рассматривать посетительницу: она была в коротенькой юбочке, в кофточке, не достающей до живота и с двумя потешными разноцветными бантами на голове. Небольшим дополнением к портрету можно назвать примерный возраст визитерши - лет этак шестьдесят с небольшим, а потому стоит ли говорить, что чело ее было изборождено морщинами, равно как и ланиты и то пространство между концом кофточки и началом юбочки, которое было открыто взору, а волосы, стянутые разноцветными бантами, были ярко-рыжими с сантиметровой длины седыми корнями..
Редактор осмелел и спросил:
- Кто вы и как вас прикажете величать? Только помните - у меня мало времени, я занят.
- У меня тройное имя: Вера-Надежда-Любовь.
- А сестра их Софья-мудрость вам незнакома?
- Какая еще Софья? При чем тут Софья? Я вам сказала человеческим языком: меня звать Вера-Надежда-Любовь.
- А какому, простите, из этих трех имен вы отдаете предпочтение в личных беседах?
- Это не три имени - это одно. Но мой предпоследний любовник, большой любитель аббревиатур и всяческих сокращений, называл меня Веналю с ударением на последнем слоге - это так романтично, не правда ли?
- А собственно, геверет Веналю, чего вы от меня хотите?
- Только одного: полного слияния наших душ.
- Это в каком, интересно, смысле? Должен заметить вам: я женат, обременен работой и бытовыми заботами.
- Боже, кто только не занимает у нас в Израиле редакторских мест!?
- А вот Израиль вы не троньте! Я не позволю, чтобы мою Родину...
- А вы здесь родились? А откуда тогда у вас этот черновицкий выговор - он невольно выдает место вашего рождения. Ну, не буду вас томить, патриот вы наш. Видите ли, у меня скоро довольно-таки круглая дата.
- И сколько, с позволения сказать, вам исполняется (до ста двадцати).
- Да, вы еще раз подтвердили мне свое черновицкое происхождение: в этом украинском райцентре не учат, о чем можно спрашивать женщину. А знаете почему? Потому что сами не знают. Я позволю себе закурить. Так вот: я многого не прошу - только две газетные страницы с моими стихами. Внемлите: я сейчас их буду медленно и вразумительно читать.
И она начала:
Люди, потрясите своими скелетами,
От которых падают люстры и трясутся подсвечники,
Потрясите торсов своих буфетами.
Глотки изрыгают хулу, и газы пускают кишечники.
Мысль, положившая начало дракам,
Квартирным кражам и захватам земель:
Хайфа стоит перед морем раком,
А подъятая задница - это Кармель.
- Записали, - продолжала поэтесса-чтица. - Ну, слышали или видели вы нечто подобное?
- Нет, - честно признался редактор.
- Продолжаем, - сказала Веналю. И стала читать дальше:
Жаль тратить отдых губ на прописную ложь.
Оставим все хвалы клевретам и холуям.
Борьбу и гибель вижу впереди.
Намедни голос был мне: злое уничтожь,
А доброе вознагради
Ты страстным поцелуем.
- Валькирия, - произнес дремавший доселе наборщик Изя и протянул к поэтессе руки, дабы взять в набор свиток с этими бесценными строками. Веналю по-своему истолковала его протянутые руки и голодной тигрицей бросилась к Изе, заключив его в объятия и покрывая его веснушчатый пунэм страстными, голодными поцелуями.
- Оставьте мальчика, - взмолился редактор. - Он здесь не при чем, к тому же ему еще нет восемнадцати, и если я позвоню в полицию по поводу ваших домогательств, то я предвижу трудности в вашей дальнейшей судьбе.
В это время поэтесса Веналю выдохнула такое количество табачного дыма, что вся небольшая редакционная комната оказалась как бы в густом сиреневом тумане. Редактор включил вентилятор на полную мощность и открыл дверь - окна в редзагоне не было. Когда туман рассеялся, то оказалось, что вместе с ним исчезло и мимолетное виденье, как гений чистой красоты... Только Изя Кунштюкер продолжал сидеть с выпученными зенками, широко открытым щербатым ртом и красный как рак.
Когда верстался номер, Изя наступал на редактора, как Давид на Голиафа, но вместо пращи в руках у него был свиток стихов Веналю - это пострашнее пращи. Никто еще не видел нашего кроткого Изю в таком боевом пылу. Он требовал публикации стихов Веналю. Редактор сдался, и одно стихотворение все же появилось в печати между рекламой унитазов "Эврика" и перечнем новейших средств для послабления желудка.
Начиналось оно так:
Тащилась по обугленной земле -
Меня влекли по ней аж шесть упряжек конских,
А я с кровавой раной на челе
Вдоль рек перемещалась Вавилонских.
В общем, ничего!.. Это диво носило название: "136-й псалом царя Давида, сына Ишая, в литературном переложении и обработке несравненной ВЕНАЛЮ".
А на следующий день по выходу очередного номера газеты Изе позвонили, и он услышал в телефонной трубке уставший старушечий голос...