Когда мне было одиннадцать лет, мы всей семьёй переехали в Париж. Поначалу мы не собирались оставаться там надолго, а только навестить родных. Но Мэрха, или, как её звали среди людей - Мария, побывав на балу при дворе, приглянулась герцогу Алансонскому, да и сама полюбила его, и он твёрдо решил жениться на ней. Никакие уговоры венценосной матери на принца не действовали. Меня почти не интересовала жизнь старшей сестры, но я был рад, что мы остаёмся в Париже, почти очарованный этим городом.
Ненадолго вернувшись с отцом в Лилль, я помогал собрать всё необходимое из его лаборатории, чтобы бережно перевезти в столицу. Тогда я ещё смутно представлял, что именно решил он получить на своей "чёрной кухне", но кое о чём догадывался.
В Париже я часто прогуливался вокруг собора Нотр-Дам, рассматривая рельефы, скульптуры, статуи, подолгу останавливаясь у портала, который казался мне вратами в другой, таинственный мир, неведомый обычным прихожанам.
Временами отец посылал меня к алхимику и аптекарю, жившему на соседней улице. У него был ученик по имени Гийом, приходившийся ему племянником. Ги года на четыре был старше меня, высокий, худой, сероглазый, русоволосый, с веснушками на лице и пробивающимися редкими усиками. Мне он казался совсем взрослым и так много знающим. Когда меня не ждали быстро домой, я задерживался, чтобы поговорить с ним об алхимии, о том, что недавно поручал мне отец, но никогда не выдавал секретов нашей семьи.
Вскоре состоялась свадьба Мэрхи и герцога Алансонского. Меня впервые привели в Лувр, но мне там не понравилось, хотя я даже не мог объяснить - чем. Я не любил места, где много чужих людей, а уж тем более - знатных, где все на виду, надо соблюдать условности и следовать всем правилам. Но во дворце было что-то ещё... я не знал, как это назвать. Всё словно несло в себе отпечаток лжи, лицемерия и интриг - так бы я сказал сейчас, а тогда в Лувре мне становилось не по себе.
Свадьба не отличалась пышностью, наоборот, говорили, что родня герцога постаралась сделать праздник как можно скромнее, а сам он был ещё слишком молод. Мои родители тоже поначалу пытались отговорить Мэрху от этого замужества, но она не соглашалась. "Породниться с королевской семьёй - дело нешуточное", - сказал однажды отец и замолчал надолго. На свадьбе кто-то намекнул моему отцу, что очень недурно было бы отдать его наследника - то есть меня! - на обучение в пажи к какому-нибудь графу или даже герцогу, если повезёт. Я так перепугался, что вместо родной семьи и дома буду изо дня в день прислуживать чужому дворянину, что уже собирался или убежать, или скрыться незаметно и... в случае согласия отца даже подумал о Лахатаре. Но, к счастью, отец отказался, сославшись, что в Париже он не так давно и мало с кем знаком кроме родственников. Я знал, что ему нужен помощник в лаборатории, и взглядом поблагодарил его от всей души.
Поначалу мне нравилось, что мы живём почти в центре Парижа, да и моя сестра замужем за братом короля - у престола был Карл IX - но, побывав несколько раз в Лувре, когда навещал сестру, я стал бояться приходить во дворец. Мне казалось, что любая ступенька или половица там таит ловушку и готова провалиться под моими ногами, и я окажусь в мрачном подвале или в темнице. Или же в любой миг из-за угла выйдет кто-то, приставит к моему горлу алебарду или острие шпаги и начнёт расспрашивать о том, чего я и не знал никогда. Так или иначе - я больше не приходил к сестре, чаще она сама навещала нас.
Помимо алхимии, чтения, письма и латыни, которым научил меня отец, ко мне приходили учителя верховой езды, хотя я к тому времени неплохо держался в седле, фехтования, этикета - я ненавидел этот предмет и часто нарочно вытворял что-то совершенно неподобающее - и танцев. Последние мне нравились больше всего, и я с радостью танцевал в паре с Рэньей или Лаурэйн. Учителя, как и все прочие, называли Лаурэйн - Лаурой, Рэнью - Роксаной, а сёстры называли меня Эрнест, и я при посторонних должен был говорить так же.
Младший брат Тарн тяжело перенёс переезд в Париж и всё скучал по дому в Лилле, а временами шёпотом заговаривал о Лахатаре. Иногда он спрашивал: "А мы когда домой пойдём?"
Через год после того, как Мэрха вышла замуж, мы с Рэньей - из моих сестёр я больше всего дружил с нею - смотрели уличное представление. Неподалёку расположился цыганский табор. Рэнья заворожённо смотрела, как цыгане пели, постукивая в бубен, водили дрессированную обезьянку на поводке, плясали... Их пляски были совсем не похожи на те танцы, что мы разучивали дома. В глазах Рэньи зажглись ярко-рыжие огоньки. Раньше я никогда не видел её такой, я даже залюбовался ею, но вскоре отвлёкся: ко мне подошла цыганка и взяла за руку.
- Дай ручку, погадаю.
- Мне уже всё нагадали, - ответил я, имея в виду то предсказание, о котором рассказывал мне отец.
Но она уже водила по линиям на моей ладони:
- Прекрасный юноша, в будущем тебя ожидает любовь и счастье... а вот здесь вот... потеря... но ты... подожди... твоя линия жизни словно теряется где-то там, в далёком времени... Ты будешь жить вечно? - цыганка рассмеялась, но в её взгляде мелькнул оттенок удивления.
- Да. И это я знаю, - кивнул я, кладя монетку ей на ладонь и отходя в сторону, - мне уже гадали.
Поискал Рэнью и вдруг увидел её около танцующих цыган, она пыталась повторить некоторые движения, а потом вышла к ним и тоже стала плясать. Неудобное платье, из которого она уже немного выросла, мешало ей двигаться, ткань затрещала и поползла по швам, но вскоре Рэнья приноровилась. Я никогда ещё не видел столько счастья на её лице, в глазах светились огоньки, и, казалось, вокруг неё вьются маленькие искры. Её красно-рыжие волосы выбились из причёски, растрепались, и в длинном алом с золотом платье она была, как цветок, как огненный мак. Я смотрел на неё, и во мне словно что-то вспыхнуло и разгорелось, мне стало так хорошо и тепло на душе, как давно уже не было. Когда танец закончился, она подошла ко мне и взяла за руку.
- Эрнан, - зашептала она, и глаза её горели, а голос звучал заговорщически, - я не вернусь сегодня. Иди домой, только не говори никому, где я.
- Рэнья, что ты задумала? И что я скажу дома?
- Я остаюсь с ними.
- Что??
Я представил, как мать и отец, увидев, что я вернулся один, кинутся ко мне с расспросами. И я буду молчать? А потом они ведь всё равно узнают, что Рэнья сбежала с цыганами. Ведь ей всего девять лет...
- Когда табор уедет, можешь рассказать. А пока скажи, что потерял меня на улице. Ты ведь поймёшь меня, Эрнан... помнишь, я говорила, что живу, будто потерялась или во сне? А сейчас я нашлась!
- И ты не будешь скучать без нас?
- Буду, - сказала она и обняла меня за плечи, - особенно по тебе. И ещё по маме. Но я увижу тебя, я знаю.
- И я знаю.
Я обнял сестру и, прощаясь, чуть не плакал.
Домой я брёл медленно, думая о своих сёстрах и не мог понять, почему считается, что выйти замуж за герцога и жить в этом ужасном Лувре лучше, чем сбежать с цыганским табором. Но если бы я так сказал, сомневаюсь, что меня бы поняли.
Отец как всегда был в своей лаборатории. А мать пристально и как-то странно посмотрела на меня и спросила:
- Где Рэнья?
Мгновение я молчал, потом ответил, пожав плечами:
- Не знаю... я потерял её в городе. А разве она не вернулась домой?
- Что?! Она не пришла!
Мне неловко было врать Лхаранне. Казалось, она читает мысли и не верит ни одному моему слову.
- Ну, не знаю... я же сказал - потерял на улице в толпе.
И прошёл наверх в лабораторию. Лхаранна вбежала следом за мной, схватила меня и, тряся за плечи, начала кричать:
- Что ты скрываешь?! Ты можешь объяснить, что произошло?!
Я и не ожидал такой силы - в ней, невысокой и хрупкой с виду женщине, таилась сила, наверное, трёх мужчин.
- Что случилось? - спросил отец, бережно ставя колбу на огонь. - Лхаранна, отпусти Эрнана.
- Роже... ты слышишь? Рэнья пропала! Ведь они ушли вместе... а этот... это отродье тьмы даже не хочет со мной говорить!
- Тьмы? - удивился я. - А я думал - твоё.
Она резко отпустила меня, молча посмотрела и вдруг ударила рукой по лицу. Я еле удержался на ногах, схватившись за косяк двери, и вдруг почувствовал, что внутри меня словно нагреваются угли, разгораются, и сноп чёрно-багрово-рыжего пламени с треском и разлетающимися искрами поднимается вверх и лавой выплескивается наружу. Я схватил Лхаранну за руку, притянул к себе и некоторое время смотрел ей в глаза, а потом у меня вырвалось:
- Больше никогда!!!
И ещё, кажется, несколько слов на лахаране, которые я потом не смог ни повторить, ни даже вспомнить.
Послышался сильный хлопок - огонь, на котором грелась колба, взвился столбом. Колба взорвалась, и мелкие куски стекла разлетелись вокруг.
Лхаранна отпрянула от меня, закрыла лицо руками, будто собираясь заплакать, и убежала вниз.
- Эрнан, - вопреки обыкновению, голос отца звучал сурово, - если вздумаешь буянить, то не здесь. Что ты наделал? Мать обидел, колбу взорвал - хорошо ещё, что это можно приготовить снова. Что ты ей сказал?
- Что? - я даже немного растерялся. - Не знаю...
Отец спустился вниз. Я за ним. Но Лхаранна не хотела ни видеть меня, ни говорить со мной. Меня выпроводили за дверь, и я тайком подслушал их разговор:
- Что он тебе такого сказал? Что вообще случилось?
- Рэнья пропала. А этот, - речь, конечно, шла обо мне, - ничего говорить не хочет, врёт, что потерял её в городе, и ещё... он... - Лхаранна замолчала.
- Я слышал, но не понял. Он оскорбил тебя?
- Нет. Он другое сказал... на лахаране, которого он не знает, и ты тоже... я не могу понять, откуда это у него...
- Чего? Что он сказал? Что это значит? Я ведь не понимаю этого языка.
Она ещё немного помолчала, словно собираясь с мыслями, и потом будто еле выговорила:
- Не хочу повторять дословно, но это значит: "Тёмное пламя выжжет тебя в пепел".
Я был удивлён. Как я мог сказать такое, да ещё на лахаране? Показалось ей, что ли? Послышалось? Или это тоже - приступ ярости, какие бывали у меня, только огненный?
- Это что, проклятие? - спросил отец.
- Нет. Вряд ли. Я больше об этом говорить не хочу.
- И не надо. Он ведь и сам ничего не помнит.
- Правда? Я не заметила. Но тогда это ещё хуже... Роже, мне страшно...
- Чего ты боишься? Помирись с ним. Ты же знаешь, на Эрнана иногда находит. Ещё про Рэнью расспросить надо и найти её.
- Говори с ним сам!
- Лхаранна, я прошу тебя... очень прошу!
- Я попробую. Не знаю, как мне с ним разговаривать. Теперь могу только догадываться, что он видел в городе.
Я быстро ушёл в другую комнату, и родители не заметили, что я подслушивал. Лхаранна всё так же смотрела на меня, а потом, не без усилия, сказала:
- Эрнан, ответь мне, когда вы гуляли по городу, вы не видели огонь или пожар? Рэнья не могла в Лахатар уйти? Быть может, она ушла, а ты теперь боишься это рассказывать?
- Нет. Она не уходила к саламандрам.
- Тогда непонятно. Да, если бы она ушла - я бы почувствовала и так не беспокоилась. Пожара в городе я тоже не ощущаю. Теперь придётся искать.
Ночью Лхаранны дома не было, и где она пропадала - тоже неизвестно. Я предполагал, что она могла обратиться драконицей и искать Рэнью в огненном облике, но вряд ли она бы стала в таком виде появляться в городе. Хоть и ночь, а кто-нибудь бы обязательно заметил. Её отсутствие так и осталось для меня загадкой. Тогда я ещё не знал о способности саламандр связываться между собой через огонь, если они находятся рядом с ним. Я так и не понял - нашла она Рэнью или нет.
Утром я ушёл посмотреть - на месте ли табор. Цыган и след простыл. Тогда я вернулся и рассказал про Рэнью.
- И ты молчал? - Глаза Лхаранны из рыже-янтарных стали багряными. - Может, вернуть её? Роже, я найду её и верну домой!
- Она не захочет вернуться, - сказал я.
- И то правда, - кивнул отец. - Понимаю: дворянская дочь, сбежавшая с цыганским табором - позор семьи. Так большинство бы подумало. Но я не вижу в этом ничего предосудительного - лишь бы сама Рэнья была счастлива.
Лхаранна кивнула.
- Я видел, как она танцевала с ними. Она никогда ещё не была такой счастливой.
- Я разыщу её, - задумчиво сказала Лхаранна. - Просто поговорю с ней.
Следующей ночью она нашла Рэнью, шагнув в камин и выйдя из костра, у которого расположились цыгане. В нашей семье так умела не только она, но и Мэрха, Лаурэйн и Тарн - те, кто были оборотнями. Но Рэнья не пожелала возвращаться домой.
Без Рэньи стало грустно, хоть я во многом и не понимал её, да и не только я один. С трудом верилось, и было немножко обидно, что в таборе среди цыган ей лучше, чем дома. Я ещё больше замкнулся в себе, проводя почти всё время в лаборатории. Тогда отец и открыл мне, что на его "чёрной кухне" уже второй год зреет Эликсир - напиток, дарующий бессмертие и обращающий металлы в золото. На весь процесс должно было уйти семь лет, каждый год добавляя следующий из семи металлов, начиная со свинца. Год идёт очищение и совершенствование металла, после чего к полученному добавляется следующий. Последний седьмой год - решающий, когда добавится золото, и процесс пройдёт Великую Мистерию Феникса. В чём она заключалась - я тогда и представить себе не мог, только знал, что это тайна, о которой нельзя говорить даже другим алхимикам, некоторые из которых стремятся получить Эликсир лишь ради обогащения.
Отец говорил, что если ему удастся свершить Великое Делание, то, отведав сего божественного напитка, он станем бессмертным, как духи стихий, оставаясь воплощённым, как другие люди. Я спросил его:
- Ты хочешь жить вечно?
- Да, - ответил он, улыбнувшись, - тогда мы с Лхаранной навсегда останемся вместе, и я буду вечно любить её. Когда вы вырастете, я и вам дам отведать этого напитка, и вы станете бессмертны, не уходя в Огненный мир. Вы не потеряете близких и не уйдёте, горюя о разлуке с родными.
- А как же Рэнья?
- Так ведь и её можно найти. Лхаранна сможет.
- Но мы и так не знаем болезней. И если мы и останемся - я ведь останусь здесь, с тобой - срок нашей жизни вчетверо, а то и впятеро дольше, чем обычный людской. Более двухсот лет живут дети людей и стихийных духов в этом мире, но потом... говорят, никогда не поздно выбрать - туда, куда уходят души смертных или в Огненный город...
- Но ведь я так не смогу. Я рождён человеком, но не хочу разлуки со своей семьёй. И только с помощью алхимии, если удастся, сумею изменить себя и свою смертную природу.
- Прости, отец. Я забыл. Я почему-то всегда думаю, что ты такой же, как мы.
- Увы, нет, - он покачал головой и грустно улыбнулся.
- А золото? - продолжал я. - Ты хочешь достичь не только бессмертия, но ещё и станешь богатым как король?
- Нет! - он строго посмотрел на меня. - Когда работаешь над Эликсиром, и думать нельзя о собственном обогащении. Иначе станет важен лишь результат, а не процесс, и тогда вместо познания законов Вселенной и самосовершенствования быстро скатишься на уровень шарлатанов, выдающих себя за алхимиков и тратящих жизнь на пустые поиски золота. Постой... - вдруг будто очнулся он, - ты сегодня сказал...
- Что?
- Если даже опыт не удастся... я стараюсь не думать об этом, но иногда и меня терзают сомнения... если ничего не получится, и всё останется, как есть...
- Зачем ты так говоришь? Неужели ты сам не веришь в то, что делаешь?
- Верю, хоть иногда и сомневаюсь. Любой учёный, когда ставит эксперимент, думает как о положительном, так и об отрицательном результате.
- Семь лет ждать, чтобы понять, что ничего не вышло? Да это же целая вечность!
- Что делать... другого рецепта у меня нет. Точнее - есть, и много, но не подойдут для меня. Бог создал каждого человека отличным от других, а потому и рецепт Эликсира у каждого должен быть свой, это как путь или судьба. Но если я всё-таки сумею получить Эликсир, то им можно делиться с другими. Я читал о множестве способов, но одни неверны, другие неточны, или сочинены шарлатанами. Думаешь, я не проверял? Так ты сказал, что всё равно хочешь остаться в мире людей? Ты не уйдёшь?
- Нет, не уйду.
Отец потрепал меня по голове:
- Наследник мой... но тогда... ты сможешь пообещать мне... или я хочу слишком многого... - он будто говорил сам с собой.
- Обещаю! - Не задумываясь, воскликнул я. - Тебе - что угодно!
- Я же ещё ничего не сказал. Быть может, для тебя это слишком сложно... ты ведь знаешь, где находится подробное описание получения моего Эликсира?
- Да, вон в той книге.
- Если со мной что случится...
- Папа!
- Не перебивай. Ты уже не маленький и давно знаешь, что человеческая жизнь куда более хрупкая, чем жизнь стихийных духов. Так вот, если я не смогу закончить опыт, а ты не уйдёшь в Огненный мир, сможешь ли ты продолжать дело?
- Да, конечно! Только... если я что-то не так сделаю... или забуду... или не пойму... получится, что все эти годы ушли впустую?
- Что ж. Так или иначе - всем свойственно ошибаться. Возможно, ты что-то упустишь, но найдёшь что-то своё, не менее ценное.
- Но тогда... - я запнулся. Язык не поворачивался сказать: если тебя не будет. - Для кого всё это? Это ведь нужно тебе. Зачем мне Эликсир бессмертия - мне и так жить дольше любого из людей, а если к концу жизни к саламандрам уйду - буду жить вечно. Что мне с ним делать? Продавать нельзя, раздавать и дарить тоже - дойдёт до церкви, и меня как колдуна на костре сожгут.
- В этом ты прав. Но... если сумеешь - ни в коем случае нельзя делать такое из-под палки! Может быть, и у тебя судьба сложится подобно моей, только наоборот.
- Это как? Я не понимаю.
- Ну, когда-нибудь и ты захочешь жениться и создать семью, если, конечно, будешь жить в людском мире. Никто не знает, кто станет твоей нареченной - вероятно, это будет смертная девушка. Тяжело жить вместе, зная, что кто-то из вас покинет мир раньше просто потому, что вы разные по природе своей. Тогда Эликсир и пригодится тебе.
Прошло ещё около полугода. Я почти не покидал лаборатории. Камень проходил третью стадию, и за процессом необходимо было постоянно следить. Мы с отцом сменяли друг друга, как на вахте, даже ночью - первую часть ночи - он, вторую - я.
Никто и не предполагал, что 1572-й год станет роковым для нашей семьи.
Летним вечером - было это 24 августа - я возвращался от аптекаря и увидел на наших воротах нарисованный мелом крест. "Что это? Зачем? - подумал я, - будто метка какая-то". Я хотел было стереть его, но тут меня отвлекли крики на улице: "Во имя святого Варфоломея! Бей гугенотов!"
Я только вздохнул: они всё никак договориться не могут, как правильно Богу молиться.
Прошёл в дом. Ещё с утра мы с отцом решили, что первую половину ночи в лаборатории буду я, а потом он меня сменит.
Я сидел тихо, разбирая и переписывая очередные отцовские заметки, заодно поглядывая на перегоняющуюся в змеевике жидкость. До "окончания вахты" я должен был не только перегнать всю, но и смешать с новым раствором. Двух свечей едва хватало, а больше зажигать я не мог - надо было ещё для отца оставить. За своими ночными бдениями мы и не заметили, как сожгли почти все.
С улицы доносились крики, грохот, топот, звон шпаг. "Что там? - думал я. - Неужели бунт какой-то? Нет, вряд ли. Скорее всего, опять гугеноты с католиками сцепились". Выглянул в окно. Драка на улице прямо под окнами. Один уже ранен или убит.
Шум затих. Я стал готовить раствор, добавляя в колбу по маленькой ложечке бурой соли и несколько капель предрассветной росы и так увлёкся этим занятием... пока снова не услышал крики и грохот, но теперь, мне показалось, они слышались уже снизу, из дома...
Я поставил колбу с раствором, увидел, что перегонка почти закончена - нельзя всё бросать в спешке! - и уже хотел спускаться, как... дверь лаборатории с шумом распахнулась и повисла на одной из петель. На пороге стоял седоватый толстый тип в порванной куртке и со шпагой в руке, направленной на меня. От него разило вином и луком. Да это же один из завсегдатаев соседнего трактира! Что он делает в нашем доме?!
- А, это ты, щенок! - рявкнул он. - Сейчас отправишься вслед за папашей!
Оружия с собой в лабораторию я, естественно, не брал никогда, а потому, не раздумывая, отступил на шаг, схватил банку с царской водкой, открыл и выплеснул ему в рожу, при этом на меня не попало ни капли. Он с диким рёвом выронил шпагу и схватился за лицо руками. Я схватил его оружие и со всех сил всадил ему в горло. Он повалился на дверь, висевшую на одной петле, она сорвалась и с грохотом столкнула его с лестницы. Я побежал вниз.
Многое было побито и поломано, как после погрома. На полу лежали три обгоревших тела, но кроме них больше никаких следов пожара. Наверное, Лхаранна сожгла ворвавшихся в дом. Но зачем? Что это всё значит? Разбой? Грабители? Я пытался найти хоть кого-то, быстро проходя пустые комнаты. Никого.
Зашёл в спальню родителей и замер. Беззвучное "нет!" так и повисло в воздухе. Мне хотелось кричать, плакать, я не верил своим глазам - это сон, кошмарный сон, наяву такого не может быть, потому что не может быть никогда...
На кровати лежал отец. Его белая рубашка почти вся пропиталась кровью. Он не дышал. Лхаранна склонилась над ним.
- Папа... - смог только выговорить я.
Не желая замечать никого и ничего больше, я кинулся к нему.
- Папа... нет! Почему? Кто? За что?
Губы дрожали в бессильном крике, я плакал. Осознав, что всё ещё держу в руке "трофейную" шпагу, я в исступлении хотел кинуться на улицу и убивать всех, кто попадётся мне на пути.
- Я отомщу за него!
Лхаранна подошла и обняла меня:
- Они уже мертвы. Я сожгла их.
- Ты? Это те, трое? - меня трясло как в лихорадке.
- Да. Где ты был? Я уходила через камин, далеко, была драконом. Вернулась... Роже был при смерти. Он просил найти тебя, но ты не успел. Я слышала его последние слова, они были о тебе, но поняла только "обещание" и "хочешь". Он, наверное, велел что-то тебе поручить, связанное с алхимией.
- Где я был? В лаборатории - где же ещё? Отец искал меня? Кажется, я понял... Но кто эти разбойники? Почему ворвались к нам в дом?
- Когда я слышала голоса с улицы, то разобрала, что сегодня ночью готовили избиение гугенотов.
- Но мы же не гугеноты!
- А им всё равно, ты разве не понимаешь? Какой удачный повод! Недавно Роже поссорился с соседом, и Огюст был одним из этих троих убийц.
- Огюст?! Я спалю его дом ко всем чертям!
- Как хочешь. Лаурэйн, - тихо проговорила Лхаранна, и только теперь я заметил, что кроме нас в комнате сестра и брат. Они сидели около горящего камина, несмотря на тёплую ночь. - Лаурэйн, ты со мной?
Я не понял, о чём она.
- Да, - отозвалась Лаурэйн.
- А ты, Тарн?
- Мама, я ведь давно хочу, это ты всё уговаривала подождать.
Я почти догадался, но не хотел верить.
- Так вы...
- Да, ты правильно понял. Мы уходим.
- Как?! Все? Прямо сейчас? А я останусь только... с ним...
Тело уже начало остывать, и мне казалось, вместе с ним остывает, превращаясь в холодные угли, моя душа, а я словно цепляюсь за ниточки, чтобы не уйти - нет, не в Лахатар - вслед за ним, за отцом...
- Но я не оставлю моего Роже так, - помолчав, сказала Лхаранна. - Обниму его в последний раз, на прощание. Нельзя привязывать его бессмертную душу к холодным останкам.
Мать сама перенесла его на пол - я в который раз удивился её силе - и села рядом... начала преображаться. Всё её тело засветилось пробегающими искрами, которые постепенно становились языками пламени. Ещё несколько мгновений - они рванулись ввысь... и я увидел перед собой драконицу цвета закатного солнца.
- Мама! - хором воскликнули Лаурэйн и Тарн.
Лхаранна склонилась над телом, укрывая его крыльями, и словно запела тихую песню, в которой я различал некоторые слова, но они плавились в огне, трогала и гладила его своими когтистыми лапами, прижималась лицом со светящейся чешуйчатой кожей, будто целовала как умела в огненном облике. Вдруг в один миг столб пламени скрыл их обоих. Когда огонь исчез, на полу сидела только она и уже снова в людском обличье. Нагая, замершая, казавшаяся скорбной статуей над горкой серого пепла. Это всё... вместо родного человека, который ещё несколько часов назад жил, разговаривал, был рядом...
- Ты...
- Я похоронила его нашему обычаю. Огонь забрал тело, а душа отошла в лучшие миры, наверное... я не знаю, куда уходят люди.
Я обнял мать, и мы вместе плакали на плече друг у друга.
- Эрнан... мне пора.
- Сейчас? Может, останешься? Хотя бы на день...
- Я не могу здесь больше, не хочу оставаться после смерти Роже.
- Уедем в Лилль!
- Нет. Тарн, Лаурэйн, вы готовы?
- Да! - хором сказали они.
- Лаурэйн, и ты? - я словно искал хоть какую-то поддержку.
- Я с мамой.
- Дура! Как маленькая! Тарн, ну, может, хоть ты?
- Я-то что здесь делать буду? Я среди людей вообще жить не умею, уже давно говорю, что пора, два раза чуть один не ушёл, но меня уговорили подождать. Нет, лучше ты - с нами.
- А как же Мэрха? - спросил я у Лхаранны. - Она что, тоже уйдёт?
- Мэрха не сможет. Она беременна.
- И ты даже не скажешь ей?
- Сообщу. В пламени свечи или во сне она услышит меня.
- И всё?
- Да. Думаю, через несколько лет она присоединится к нам. Возможно, вместе с сыном.
- Ты даже знаешь, что у неё будет сын, не дочь?
- Конечно. Она сама знает, как раньше я - про каждого из вас.
- Тогда утром я в Лувр! На рассвете!
- Ты видел, что творится на улице? Там резня.
- Мне всё равно.
- Тебя могут убить. - Лхаранна запнулась, словно пытаясь подобрать нужные слова. - Перед смертью ты сможешь сделать выбор и уйти в Лахатар? Или... пойдёшь туда, куда уходят люди? Тебе ведь только тринадцать... это очень мало даже для человеческой жизни...
- Люди... куда?
- Я не знаю. Но тогда мы больше не встретимся. Никогда.
- Вообще?
- Возможно. Решай. Может, ты хочешь с нами?
- Я должен остаться. Я обещал отцу.
Лхаранна обняла меня и сказала:
- Да, наверное, так будет лучше, ведь ты - наследник. Думаю, мы ещё увидимся когда-нибудь. Я ведь помню предсказание, - она чуть улыбнулась.
- Я тоже. Мне теперь ещё работу над Эликсиром закончить надо, а это дело долгое, на несколько лет.
- Зачем? Для кого он теперь нужен?
- Ради отца. Я дал слово.
Она только вздохнула. Потом подошла, обняла Лаурэйн и Тарна, и огненно-искристые врата отворились и скрыли их. На мгновение я увидел всех троих в драконьем обличье, но они исчезли, как видение, и только в камине что-то с шумом треснуло...
Я сидел на полу, обхватив голову руками. На душе было так пусто. Словно во сне я вышел из комнаты, позвал Жака - нашего старого слугу, и мы молча вынесли тела и бросили в канаве на улице. После такой резни никто бы и разбираться не стал.
Пепел я бережно собрал с пола. Он был тёплым, всё ещё храня огонь Лхаранны. Я отнёс его в лабораторию и там хранил, как священную реликвию, в маленьком деревянном ларце. Особенно первое время я часто подходил, гладил и касался губами, и слёзы наворачивались на глаза, но перед отъездом высыпал в атанор.
На рассвете, вернув на место дверь и проверив, всё ли в порядке в лаборатории, я отправился в Лувр. Улицы города напоминали поле недавней битвы. Да здесь и была война, правда я не понимал, почему христиане воюют друг с другом. Во дворец не пускали, ворота Лувра были закрыты, и мне пришлось карабкаться на стену и лезть через маленькое открытое окошко сбоку, которое я случайно заметил. Там, прячась ото всех, я нашёл комнаты герцога Алансонского и его супруги.
Мэрха сама открыла мне, сказав, что герцог ушёл по срочным делам. Сама она выглядела немного усталой. По её фигуре ещё не были заметны изменения, но сама она стала как-то теплее, спокойнее, как огонь очага.
- Эрнан? Как ты сюда попал?
Я молча указал на окно.
- Ты знаешь... - начал было я.
- Да, - прошептала она, прикрыв глаза. - Отца убили. Мама, Лаурэйн и Тарн ушли в Лахатар. Сегодня ближе к утру я не могла заснуть, но когда смотрела на свечи, у меня было видение. Мне показалось, пламя разрослось до размеров комнаты, и в нём я увидела маму, Лаурэйн и Тарна - всех в драконьем облике. Я слышала слова: "Роже убили сегодня ночью. Я ухожу. Лаурэйн и Тарн со мной. Эрнан остался. Жаль, ты не можешь с нами. Прощай. Надеюсь, до встречи". И всё.
- Значит, Лхаранна всё рассказала тебе?
- Да. Ты так и не называешь её мамой, а больше по имени?
- По-разному, но чаще - так.
Мэрха вздохнула.
- Что ж... ты останешься в Париже?
- Нет... не могу! Сегодня же начинаю собираться домой в Лилль, и чем скорее уеду - тем лучше. Я не хочу жить в этом городе убийц!
Она приложила палец к губам:
- Тихо! Здесь везде уши.
Меня передёрнуло.
- Ты-то здесь как?
- Не знаю... Будто жду - пережидаю срок. Когда он родится и хоть немного подрастёт - будет проще. Но это ещё не скоро. Я пока только матери сказала, даже мой муж Франсуа ещё не знает.
- Да? Почему?
- Не хочу пока. Иначе сразу узнают король и весь двор.
- Мэрха... Я давно спросить хотел... ты же оборотень... Как тебе удаётся? - спросил я шёпотом.
- Прячусь. Когда меня оставляют одну. Сейчас мне чаще нужно, чем раньше - сил больше и мне, и ему...
Я обнял сестру:
- До встречи.
- Храни тебя Предвечное Пламя.
Из Лувра я вышел тем же способом, что и вошёл, тихонько, чтобы не создавать лишнего шума. К счастью, мой визит так и остался незамеченным.
Я вернулся домой, позвал слуг и начал готовиться к переезду. Труднее всего было собирать лабораторию со всеми склянками, колбами, змеевиками, печью и прочими необходимыми для "чёрной кухни" вещами, не прекращая процесса. К счастью, пока я отсутствовал, ничего не произошло, и можно было продолжать. В ближайшем будущем я собирался найти себе помощника - алхимика, который мог бы сменять меня во время сна или других дел. Я наведался к аптекарю и просил об этом Гийома, но дядя отказался отпускать племянника со мной в Лилль, сказав, что один он не справится. Так в сборах прошло несколько дней, и я двинулся в путь.