У Джеймса есть девушка. Он встречается с нею и временами остаётся у неё на ночь, но в дом не приводит, ссылаясь, что сдаёт вторую комнату. Она живёт на соседней улице, и однажды, выйдя на охоту, я видел, как они целовались у дверей кафе, но не стал нарушать идиллию и показываться им на глаза.
Она выглядит довольно миловидной, но, на мой взгляд, ничем не примечательной: русые вьющиеся волосы чуть ниже плеч, круглые светлые глаза, вздёрнутый носик и слегка капризное выражение лица. Фарфоровая куколка. Фигура - да, не спорю, но я ценитель совсем иной красоты. Я бы даже не запомнил её имени, если бы она не была тёзкой моей бывшей супруги.
Мари
Несмотря на тоску, которую я чувствовал после гибели отца, я рад был переезду в Лилль. Дня два я просто бродил по улицам, вспоминая дни, когда мы жили здесь всей семьёй. Городская площадь, узкие улицы, монастырь, замок на окраине... тот замок, про который мы с Рэньей сочиняли леденящие душу истории.
Сидя в лаборатории, я много размышлял о своих занятиях алхимией и об обещании, данном отцу. В одном он был и прав, в другом - ошибался, когда поручил мне завершить работу над Эликсиром. Я знаю, другого выхода не было, и никого кроме меня - тоже, а незадолго до смерти накануне Варфоломеевской ночи он только предупреждал меня... словно предчувствовал...
Прав - в том, что я не заброшу, не махну рукой, а буду поддерживать течение процесса только ради него, ради памяти о нём, чтобы выполнить последнюю волю. Ошибкой было то, что он поручил это именно мне - своему старшему сыну. Кому, как ни сыну быть наследником, продолжив дело отца? Но... продолжать одному, без наставника, оказалось так сложно... я боялся что-нибудь упустить, сделать не так, а иногда мне было почти всё равно, как в первые дни после приезда, когда я просто бродил по Лиллю. Вернувшись домой, я вздохнул с облегчением, что моё отсутствие никак не повлияло на процесс. Порывы внезапной радости, как и, наоборот, бешенства пропали вместе со смертью отца и уходом семьи, но теперь на меня вдруг находили приступы невыносимого одиночества и меланхолии, я чувствовал себя словно прикованным к лаборатории и занятию, казавшемуся мне в такие моменты абсолютно бессмысленным. Эти строки я написал в подобном состоянии, адресуя их покойному отцу:
...На столько лет
Сквозь тьму ночей
К лаборатории своей
Зачем меня ты приковал,
Сказав последние слова?
Чтоб я один искал ответ,
Когда тебя уж больше нет...
Я жду, пока не вышел срок,
Как распускается цветок -
Семь лепестков, семь долгих лет,
Семи металлам - семь планет...
И Розу золотым костром
Я обвенчаю с серебром,
Прекрасен алый её цвет...
Но я жалею иногда -
С небес последняя звезда
Вновь канет в утренний рассвет,
И я порой шепчу: "Прости,
Но мне так хочется уйти..."
В груди огонь, как атанор:
Не просветленье - приговор,
Фальшиво-золотое дно -
Бессмертье мне и так дано!
В последний раз молю: прости...
Мне только сделать шаг... уйти...
Но вскоре я нашёл помощника, аптекаря, живущего по соседству. Звали его Камиль. Он помнил моего отца и сказал, что только рад исполнить волю покойного. Потом он и вообще переселился ко мне в дом, оставив аптекарские дела на попечение своему брату. Семьи у Камиля никогда не было, вероятно из-за хромоты и немного странной внешности. Тогда Камилю было около тридцати лет. Немного нескладный, невысокий и хромой от рождения, он оказался добрейшей души человеком с потрясающей жаждой знаний. С большими серыми глазами и редкими пепельно-русыми торчащими волосами на большой голове он и сам казался существом, вышедшим из книги о каких-нибудь гномах и прочих мифических существах. Камиль быстро уяснил, что дома меня зовут Эрнан, а не Эрнест, хотя о саламандрах в моём роду я ему, конечно, рассказывать не стал. Он считал это имя испанским, хотя испанцев среди моей родни не было.
Однажды мы с Жаком - управляющим, который вёл дом и дела в Лилле в наше отсутствие - возвращались домой, и я увидел, как неподалёку остановилась карета и оттуда вышла дама, а с ней - как мне показалось - девушка необычайной красоты. Невысокая, стройная, в синем расшитом платье. Чёрные волосы убраны в причёску с вплетёнными жемчужинами, будто звёздами... Она вдруг оглянулась, словно почувствовала мой взгляд... Я чуть не вскрикнул, утонув в её синих глазах. Нет, у людей не бывает таких - цветы вероники и василька, небо в летний полдень, сапфир, река... я не мог подобрать сравнения. Мне казалось, она словно сошла с картины великого художника... правильный овал лица, прямой тонкий нос, локоны, выбивающиеся из причёски... Мгновение, показавшееся мне вечностью, прошло, юная богиня или принцесса повернулась и пошла дальше. Я вздрогнул, словно очнулся от чар.
- Жак, ты не знаешь, кто это? - спросил я управляющего. - Ты ведь был в Лилле до моего приезда.
- Маркиза де *** со своей дочерью. Вас, я полагаю, заинтересовала молодая госпожа?
- Да... - Неужели всё, что я чувствую, так очевидно для других?
- К сожалению, ничего не могу о них рассказать, кроме того, что это их дом. Имя маркизы я запамятовал, а как зовут дочь - и не знал вовсе.
С тех пор я почти каждый день стал приходить к тому дому в надежде хоть на миг увидеть девушку моей мечты... я даже не знал её имени. Несколько раз я видел её, но всегда в сопровождении родственников. Я так и не решился подойти. Да и она не замечала меня.
Через две недели после того, как я впервые увидел её, в городе устраивали бал по случаю свадьбы кого-то из местных дворян. Я был в числе приглашённых, но отправился туда только в надежде встретить её. И не ошибся: она была там! Правда, рядом с нею я часто видел молодого человека, несколько старше меня, вряд ли ему было больше пятнадцати. Конечно, он красив, хорошие манеры, умение держаться... Ревность впервые вспыхнула во мне - я завидовал ему, тому, что он говорит с ней, танцует, держит за руку, тогда как я даже не знаю её имени! Но... любит ли она его? Если - да, то мне, наверное, больше нечего делать и некого искать в мире людей, и тогда я сейчас же уеду с бала и уйду в Лахатар!
Я наблюдал за ними и не мог не заметить во внешности некоторого сходства: чёрные волосы, ярко синие глаза, и немного похожие черты лица. Или они просто родственники, брат и сестра, а я уже заранее прощаться стал?
Я пригласил её на следующий танец.
Сначала мы танцевали молча, но вскоре я спросил:
- Позвольте узнать, прекрасная госпожа, с кем имею честь танцевать? - я почти дрожал, видя её рядом, и совершенно забыл и без того скудное обучение этикету и придворно-куртуазному языку, так что сам удивился, как смог построить подобную фразу.
- Мари де***.
- Мари... роза утренняя... первый луч солнца среди пасмурного дня...
- А вы? - В свою очередь спросила она. - Вы спросили моё имя, но сами так и не представились.
- Эрнан, - сказал я, но запнулся, - то есть... Эрнест де Лилль.
- Эрнан или Эрнест? - она улыбнулась.
- Можно и так, и так, - сказал я, поразившись, что впервые так легко представился своим настоящим, саламандриным именем. Но мне хотелось, чтобы она называла меня именно так. - При других всё же лучше Эрнест.
- Значит, у вас два имени... только я никогда не слышала о святом по имени Эрнан.
- Меня так зовут только близкие.
- И вы говорите его мне?
- Да! И... - я запнулся, - конечно, как вам будет угодно, но с этого момента можете говорить мне "ты".
- Прямо с первой встречи?
- Не с первой. Помните? Мы уже виделись однажды.
- Да. Помню.
Танец закончился. К ней подошёл тот молодой человек.
- Позвольте представить вам, - она не воспользовалась моим предложением обращаться ко мне на "ты", - моего троюродного брата Орландо.
- Я рад знакомству, - сказал я и облегченно вздохнул: они родственники, я был прав! Впрочем... - словно что-то кольнуло меня - троюродный брат - не такое уж и близкое родство. Кругом сплошь и рядом подобные браки, но тогда она бы представила его как жениха, а раз - нет, значит...
В своих мечтах я уже целовал её. А в реальности они пошли танцевать, оставив меня одного.
Потом с Мари танцевали попеременно, то я, то он. Я даже не заметил, как бал закончился, и в растрёпанных чувствах отбыл домой.
Последующие три дня я не мог думать ни о ком и ни о чём, кроме неё. Пытался отвлечься, приходя в лабораторию, где Камиль неустанно проводил опыты... но теперь всё это казалось мне таким странным и ненужным, что я уже хотел оставить всё, как есть и отправить Камиля домой. И только ради обещания, данного покойному отцу, я не поступил так, сменив сонного Камиля на его посту.
На данной стадии предстояла весьма сложная операция, именовавшаяся рождением Зелёного Льва, но... когда я мешал раствор, то чуть было не разбил колбу с драгоценным веществом.
Я смотрел на призрачных духов, медленно отлетающих при выпаривании. Свет полной луны проникал сквозь маленькое окошко лаборатории, отражаясь в колбах, ретортах, пузырьках... Дверь бесшумно отворилась, и вошла... девушка моей мечты, моя возлюбленная... Она застыла на пороге, оглядывая комнату. Мари казалась очень бледной при луне, ярко осветившей её лицо. Медленно приблизилась ко мне, взяла со стола колбу с какой-то жидкостью и сказала:
- Эрнан, если вы любите меня, пейте! Пейте, и я буду пить с вами! Ваша миссия окончена, вы приготовили священный Эликсир Бессмертия, напиток богов, он слаще мёда и вкуснее вина из королевских погребов, целебнее и чудодейственнее, чем снадобья великих лекарей. Пейте, Эрнан, напиток вечной жизни и нашей любви!
Она поднесла колбу к губам и сделала несколько глотков. Жидкость меняла цвет, и в тот миг, когда Мари пила, стала вначале серебряной, а потом золотой. И, как мне показалось, Мари стала ещё прекраснее, если, конечно, это было возможно. Я принял Эликсир из её рук. Он был изумрудно-зелёным, вкус его отдавал пряностями и весенней травой, чуть с горчинкой, словно кто-то бросил туда свежий лист полыни. Не торопясь, сделал ещё глоток... но откуда в нём появился странный железисто-солоноватый привкус? - Так, кажется, это чувствуется? Теперь я пишу это, но давно позабыл, какова для людей кровь на вкус. - А когда глянул в колбу - оставшиеся капли приобрели кроваво-красный цвет. Я посмотрел на Мари. Она была так близко, и всё так же бледна в лучах луны. Я коснулся её губ, не решаясь поцеловать. Она всё смотрела на меня, и я тонул в её больших, нечеловечески синих глазах...
И... я случайно выронил колбу, она полетела на пол, разбившись на тысячи крохотных осколков, которые разлетелись по всей комнате. Один из них, ударившись от пола, вонзился мне в грудь, и из маленькой, на первый взгляд, ранки ручьём полилась кровь, столько, сколько моё тело никак не могло вместить: я стоял по щиколотку в крови, а она всё текла... Мари куда-то пропала - вероятно, испугавшись, выбежала из лаборатории, когда я разбил колбу. Хорошо, что она не видит этого кровавого потопа.
Кровь не останавливалась, она уже просочилась под дверь, и, наверное, водопадом стекала с лестницы. А я стоял один посреди лаборатории в пустом доме, где даже Камиль и слуги ушли спать и не слышат меня... истекающий кровью, но почему-то до сих пор живой... Или это и есть истинное бессмертие? Но разве я этого хотел? Почему же мне тогда так страшно и одиноко? Или я уже умер?
А кровь всё лилась... И я стал звать всех подряд, кто, как мне тогда казалось, мог услышать... я звал слуг, Жака, Генриетту, звал Камиля; звал Мари и даже её кузена Орландо - вдруг, если я не найду её, пусть хотя бы он сможет передать ей; звал отца, мать, сестёр и брата; звал, кажется, даже Лахха Предвечного - быть может, хотя бы он услышит меня, как слышат людей боги...
...Пока не почувствовал, что кто-то взял меня за руку. Я вздрогнул.
- Эрнан! Проснитесь!
Камиль. Склонился надо мной и тянет за руку. За окном рассвело.
- Вам приснился кошмар? Вы так кричали...
- Это...был сон?
- Да, вы спали.
- Спал? А Зелёный Лев?!
- Родился, - улыбнулся Камиль. - Наверное, вы уснули позже.
Три дня я прожил, грезя во сне и наяву. Мои чувства к Мари в разлуке всё росли, и я решил признаться ей. Но как? Перелезть через ограду её дома и попытаться найти Мари? Пока я буду искать, меня обязательно заметят. Нанести ей визит и официально сделать предложение? Но кто я для их семьи - они ведь гораздо богаче, чем я. Правда, моя сестра замужем за герцогом... я не хотел использовать положение Мэрхи ради собственной выгоды - знал, что ей приходится нелегко. И в округе ко мне относятся странно - это я уже успел заметить за то недолгое время, как вернулся в Лилль. Временами я замечал косые взгляды на улице и на балу, причём даже со стороны родителей Мари, так что сватовство вряд ли к чему-то приведёт.
Тогда, быть может, написать ей письмо и передать через слуг? За своих могу поручиться - передам записку Генриетте - она точно найдёт, как и кому отдать. После смерти отца она стала так добра ко мне... Конечно, Генриетта отнесёт письмо по адресу, но там... вдруг его перехватят и прочитают родители или этот Орландо? Нет, я никому не смогу доверить такое поручение - я вручу Мари письмо лично, поджидая неподалёку от её дома, даже если мне придётся ждать целую неделю! Всё лучше, чем оставаться в неведении.
Решившись, я начал сочинять текст послания. Конечно, я не был искушён в написании любовных писем, а потому моё признание было кратким, и то мне приходилось черкать, комкать лист, бросать его в камин и писать заново.
Прекрасная Мари!
Признаюсь Вам в своих чувствах, не в силах больше сдерживать их, оставляя Вас в неведении.
Я люблю Вас!
Больше всего на свете я люблю Вас!
Эрнан.
Я запечатал письмо. Да, хорошо было бы прикрепить к нему розу или какой другой цветок, но где найдёшь цветы в октябре? Только последние полевые, усталые и побитые дождём, они совершенно не годятся для признания в любви...
Спрятав письмо на груди под рубашкой, я отправился к дому Мари. Кажется, сами боги были благосклонны ко мне. Я готов был прождать несколько часов, а то и до конца дня, чтобы вернуться завтра... но в саду посреди осеннего золота я увидел Мари. Она была одна - совершенно одна! - и никто не сопровождал её! Казалось, я не перелез, а перелетел через ограду, даже не подумав, что из дома меня могут увидеть, и подбежал к ней. От неожиданности она тихо вскрикнула.
- Мари! - воскликнул я, но так, чтобы меня слышала только она. Встал на одно колено, подобно рыцарю. - Я пришёл сказать... о чувствах, которые испытываю к вам. С того бала я не могу думать ни о ком и ни о чём, кроме вас. Моё сердце разрывается от разлуки! Мари, я люблю вас! Вы - только вы - властительница моей души и моего сердца!
В тот миг я совершенно позабыл о записке.
Мари слушала, чуть наклонив голову, и, глубоко вздохнула, словно переводя дыхание.
- Эрнан... - сказала она, и моё имя, произнесённое ею, показалось мне приятнее и слаще музыки небес, - вы... ты... тоже? И я... с того бала я не могу забыть тебя...
Она подала мне руку, как для поцелуя и сделала еле заметный знак встать.
- Осторожно, - тихо сказала она, - нас могут увидеть.
Она указала мне на густую часть сада, где росли несколько раскидистых клёнов, чья пышная листва желтела под солнцем. Там я не выдержал, прижав её к себе, и поцеловал. Она, чуть помедлив, тихо то ли ахнула, то ли вскрикнула и ответила мне неумело и страстно. И это были, как мне тогда показалось, самые сладостные мгновения в моей жизни.
Она вздрогнула, будто вспомнив:
- Ой, меня, наверное, ждут... Я вышла в сад совсем ненадолго. Боюсь, меня начнут искать.
- Что ж, - ответил я, выпуская её из объятий. Наверное, только духи любви, если, конечно, таковые есть, знали, каких усилий мне это стоило, - Конечно, иди... Но... мы же встретимся?
Она кивнула.
- Когда? - я всё ещё не мог выпустить её руку. - Ответь, когда и где, и я буду там, даже если это на краю света!
- Завтра. Здесь же. Около пяти часов вечера. Мои родители приглашены на обед, но я с ними не поеду.
- Мари... любимая... до завтра!
- Эрнан...
Я отпустил её руку и долго провожал Мари взглядом, пока она не взошла по ступенькам в дом. Тогда я перелез через ограду и отправился домой.
Только там я вспомнил о записке. Теперь она была уже не нужна, но я решил сохранить письмо, положив его в книгу в лаборатории.
С нетерпением я ждал следующей встречи и даже ночью не мог уснуть и сменил Камиля. Но... я не мог думать ни о чём кроме Мари.
На следующий день около четырёх я уже был около её дома, спрятавшись в густой кленовой листве. Ожидание показалось мне вечностью... пока не вышла она... На этот раз платье на ней было тёмно-синее, то самое, в котором я увидел её впервые.
- Как это синее платье идёт к твоим глазам! Они ярче, чем небо в летний полдень, как камень любви - лазурит... Я ни у кого больше не встречал таких глаз.
- У нас в семье есть легенда. Говорят, это потому, что в нашем роду триста лет назад была ундина - дух озера. Мой предок женился на ней, и вначале родство со стихийными духами сказывалось сильнее - мои предки жили дольше, чем обычно суждено людям, не знали болезней и старости. Но за это они заплатили тем, что все их дети до третьего поколения кроме самых младших должны были уйти в подданные к Водяному царю, и никакой выкуп он не принимал взамен. Но постепенно связь с духами воды слабела, и теперь об этом напоминает только цвет глаз... конечно, если это всё не сказка. Но с тех пор на нашем гербе добавлены три капли воды.
- Так у тебя... Ундина в роду?
- Ты веришь в эту легенду?
- Да.
"Но тогда, - промелькнула у меня мысль, - можно ли мне вообще любить её? Мы такие разные... Можно ли быть вместе противоположным стихиям?"
И сразу я словно откуда-то пришёл ответ:
"По любви - да, тем более что она давний потомок. Ей не нужно выбирать судьбу между миром людей и стихией, и у неё только одно имя. Даже если бы она была наполовину ундина, как я - саламандра, мы могли бы жить вместе в мире людей".
Я поцеловал Мари. О своём происхождении пока не сказал ей ничего, но был уверен, что если расскажу - поймёт и не осудит, не испугается и не назовёт колдуном или отродьем дьявола.
В тот вечер мы больше не говорили ни о чём таком, утонув в объятьях и поцелуях друг друга.
Следующую встречу Мари назначила через день там же. Но шёл дождь, и когда я прибыл на свидание, зря прождал на улице и вымок, зная, что ко мне никто не выйдет. Вероятно, Мари решила не заострять внимание родных, что каждый день в одно и то же время уходит в сад.
Прошла, наверное, неделя, и я спросил её:
- Милая, я хотел узнать, почему мы встречаемся тайно? Почему я должен прятаться, перелезать через забор как вор или преступник, хотя могу войти в твой дом, представиться и открыто просить твоей руки? Все видели нас на балу, и ни у кого не возникнет сомнения, где я мог повстречать и полюбить тебя. Разве я не могу сделать так?
- Можешь, но... - начала она и внезапно замолчала.
- Что пугает тебя? Или, может быть, кто-то стоит между нами? Или ты... не хочешь быть моей женой?
Мари отвернулась и закрыла лицо руками.
Я обнял её:
- Мари, любимая, что с тобой? Почему ты плачешь? Ты не любишь меня? Или встретила другого? Может, я чем-то обидел тебя? Прости меня, Мари! Ответь...
- Нет, Эрнан, - сказала она, всхлипывая, - я люблю только тебя, и никого другого. Ты ничем не мог меня обидеть, сказав о своих благородных намерениях. Я с радостью стала бы твоей женой, но...
- Что? Скажи, не разрывай мне сердце!
- Орландо... он приходится мне троюродным братом, но так случилось, что мы обручены с детства. Так решили родители.
У меня словно земля ушла из-под ног.
- Ты обручена с Орландо? Ты любишь его?
- Нет. Я люблю тебя одного. А он... мне было шесть лет, когда родители обручили нас. Да, все эти годы я привыкла думать, что когда-нибудь выйду за него замуж. Я воспринимала это, как должное, как свою судьбу. Но я никогда не любила его так, как тебя. С детства мы воспитывались в одном доме, вместе играли, и я отношусь к нему как к брату. Ещё недавно я благодарила судьбу за то, что она уже нашла мне будущего мужа, и мне не придётся ни искать жениха, ни остаться в девицах. А теперь я проклинаю тот час, когда нас обручили.
- Скажи, а Орландо, - в этот миг у меня в груди что-то вспыхнуло настолько жарко, что я еле удержался на ногах, - он, как будущий муж, ухаживает за тобой? Целует тебя? Дарит подарки? Он любит тебя?
Я подумал, что в следующий раз обязательно ей что-нибудь подарю.
- Не замечала за ним особых знаков внимания. Да, летом иногда он присылал мне розы, однажды даже со стихами, которые сам написал.
- Он поэт?
- Иногда он пишет стихи.
- Тебе? Любовные?
- У него только один любовный сонет, который он прислал мне в букете. Однажды в коридоре Орландо хотел поцеловать меня, а я почему-то испугалась и убежала.
- Он хотел поцеловать тебя против твоей воли?! - я был взбешён.
- Тише... не так громко. Да, но он имеет на это полное право.
- Надеюсь, мои объятия и поцелуи не так страшны и неприятны для тебя?
- Нет, что ты... Я люблю тебя, мой Эрни - мне нравится называть тебя так, будто двумя твоими именами сразу. - Она прижалась ко мне.
- Но ведь любую помолвку можно расторгнуть! Если ты скажешь, что любишь меня и не хочешь замуж за Орландо, если я буду просить твоей руки...
- Ты не представляешь, как я хотела бы этого, но... мой отец не согласится ни в коем случае. Если я скажу матери, она ещё сможет понять, но он...
- Почему? Чем я так не угодил ему?
- Я не знаю... Несколько раз я слышала, как он отзывался о твоём отце и всей твоей семье, называя шарлатанами и даже колдунами и проходимцами. А ещё он всерьёз считает, будто вы - гугеноты. Прости, я не хотела оскорбить тебя и твоих покойных родных, а говорю только то, что слышала от него. На балу, когда мы познакомились, он был недоволен даже тем, что я танцевала с тобой. Мне кажется, что когда вы ещё всей семьёй жили в Лилле, он сильно поссорился с твоим отцом. Я ничего больше не могу сказать, но мне страшно говорить ему о любви к тебе. Боюсь даже представить, что он сделает со мной, когда узнает, что я собралась за тебя замуж.
- Но... рано или поздно он узнает об этом. Я только одного не могу понять - как он может так распоряжаться твоей жизнью? Разве твои родные не хотят, чтобы ты была счастлива?
Мари опять всхлипнула.
- Они думают, что всё знают гораздо лучше меня. Прости, Эрни, мне, наверное, уже пора... меня ждут, и, наверное, скоро хватятся...
- Но что тогда? - я не отпускал её. Меня до глубины души возмущала неправильность и какая-то ущербность такого положения. - Получается, когда родители всё подготовят и поведут тебя под венец, ты покорно выйдешь замуж за Орландо? А я останусь в стороне?!
- Нет! Эрни, возлюбленный мой, нет!
- Что - нет? Или ты предпочитаешь, чтобы у тебя был и законный муж, и любовник? Конечно, так поступают многие светские дамы! Похвальное решение! И родители довольны, и кузен, и возлюбленный рядом! Только вот меня такой ход событий почему-то не устраивает - не хочу ни делить тебя с ним, ни прятаться ото всех!
- Прекрати! Как ты можешь говорить такое?
- В точку попал?
Мари, не в силах больше меня слушать, вырвалась из объятий, быстро пошла к дому, взбежала по лестнице и исчезла из виду.
Я поспешно выбрался из сада и направился домой.
Через четверть часа я уже жалел о последних словах, сказанных в порыве ревности - да, ревности! Наверное, я очень сильно обидел Мари. Но я не понимал - чего она ждёт от наших встреч и от меня? Или она не верит мне? А может, не любит так, как я её? Или просто боится, предпочитая старое, уже решённое и предначертанное? Немного поразмыслив, я согласился с последним, поставив между ним и вторым знак равенства.
И... холод и одиночество, что мучили, когда я покидал Париж, с новой тяжестью навалились на меня...
Но, как говорят алхимики - подобное стремится к подобному - я и вправду подумал - не поехать ли мне навестить Мэрху? Путь неблизкий, но и в Лилле я пока оставаться не хотел - без встреч с Мари пребывание в провинции казалось мне бессмысленным.
На следующий день я всё же пришёл в то же время к дому Мари и три часа, прячась, прождал за воротами. Но она так и не появилась - вообще никто не выходил. Я решил, что если бы Мари искала меня - появилась бы сама или, хотя бы, направила ко мне с запиской кого-нибудь из слуг. Но, скорее всего, посылать слугу она побоялась, потому как это может стать известным родителям.
Что ж. Она больше не хочет меня видеть? Или после вчерашнего разговора разочаровалась во мне? Уехать в Париж! Недалеко от Тюильри живёт моя родня, хоть и дальняя - по линии младшего брата моего деда. Теперь наш старый дом, так поспешно оставленный мною, принадлежит им. Когда мы жили в столице, то изредка ходили друг к другу в гости. Конечно, они даже не подозревали о моём происхождении, как и о том, кем на самом деле была Лхаранна, как и все люди, называя её Анной и считали обычной женщиной.
Я обхватил голову руками. В Париж... но что я скажу Камилю? Да, отец, сам того не желая, приковал меня к многолетнему алхимическому процессу, а заодно и к миру людей. Иногда я думал так, но потом сам укорял себя за подобные мысли. Я медленно поднялся наверх в лабораторию. Камиль сонно наблюдал за жидкостью, булькающей в змеевике.
-Завтра я еду в Париж, - сообщил я с порога.
- В Париж! - словно проснулся он. - Это великолепно! Могу я попросить вас об одной услуге?
Я ожидал совсем другой реакции с его стороны, думая, что он с сожалением скажет: "Я один не справлюсь".
- Вы ведь, наверное, будете в Лувре? Могу я вас попросить, - он встал, подошёл к полке и взял одну из склянок, в которой лежало что-то, завёрнутое в сухие листья, - если это представится возможным, найти королевского парфюмера Рене и передать ему вот это, а взамен попросить драконовой крови, смешанной с лунной росой. Эта смесь очень редкая и указана в дальнейших опытах, а здесь, в Лилле, мы её не найдём.
- А это что? - спросил я, указав на склянку.
- Змеиный камень в листьях мандрагоры, собранных во второе полнолуние лета.
При упоминании имени "Рене" меня передёрнуло. Я вообще не люблю Лувр... и туда еду...
- Ну уж нет, не пойду я к этому отравителю. Лучше поищу другого алхимика.
- Как знаете. Я подумал, что у него, наверное, есть. Когда вы выезжаете?
-Завтра на рассвете.
Я выехал верхом, зная, что через некоторое время вернусь в Лилль. Хотелось бы не так скоро, но нельзя надолго оставлять Камиля одного - и так получалось, что почти всю работу в лаборатории я свалил на него, тогда как обещание отцу давал я, а вовсе не он.
Моросил мелкий дождь. В дороге я останавливался на постоялых дворах, однажды довольно легко отвязался от стычки с гугенотами, сказав, что не буду драться с моими "союзниками по Варфоломеевской ночи, жертвой которой стала почти вся моя семья". Фехтовальщиком я был скверным, да и больше боялся за склянку, спрятанную в тряпке под одеждой. Своими словами я завоевал их расположение, и пил с ними за здоровье Генриха Наваррского - отчего бы не выпить за хорошего человека, а я почему-то всегда сочувствовал ему. Гугеноты предлагали мне ехать с ними. Утром, застав их спящими, я допил остатки вина и продолжил путь.
Париж встретил меня холодным ветром и сыростью. Октябрь подходил к концу, близилась зима.
Я узнал, что через несколько дней в лесу назначена королевская охота, куда, конечно, поедет и герцог Алансонский, а Мэрха - то есть, Мария - конечно, останется в Лувре. Тогда я и навещу её.
Остановился я в доме родственников. Шарль - так звали хозяина дома, моего двоюродного дядю - радушно принял меня. Ещё бы - после того, как я уехал в Лилль, подарив дом им.
У дяди Шарля были два сына и дочь, которой недавно исполнилось двенадцать, и по тому, как хозяева переглядывались, я понял, что они прочили Луизу мне в невесты. Но я даже думать об этом не хотел - либо я женюсь на Мари, либо ни на ком вообще.
От подобных мыслей мне и вовсе расхотелось гостить долго. Родственникам я сказал, что у меня есть на примете девушка знатная и богатая, и я уже сделал ей предложение, только она ещё не ответила.
Я отправился в Лувр. Постучался в комнату Мэрхи. Дверь мне отворила... Мэрха в драконьем облике! Пока муж на охоте - самое время... почувствовав, конечно, что иду я, а не кто-то другой, и не надо срочно "становиться человеком".
Я подождал немного, пока она приняла человечье обличье. Теперь по ней уже было заметно, что она ждёт ребёнка. Радость светилась на её лице после короткого воссоединения со стихией.
- Мэрха! Как ты здесь?
- Как видишь, - она помолчала. - Не ждала тебя так быстро. Что-то случилось в Лилле?
- Нет.
- Я вижу по твоему лицу. Опыты провалились, и ты всё испортил? - она почти смеялась. Алхимию Мэрха не воспринимала всерьёз, вероятно, после того, как лаборатория перешла ко мне. К занятиям отца она относилась более почтительно.
- Нет, в лаборатории всё идёт, как нужно. Сейчас за всем следит мой помощник.
- Тогда какими судьбами ты в Париже?
- Приехал за некоторыми ингредиентами. Вечером зайду к аптекарю.
- И это принесло тебя сюда? Под зиму? Или... я всегда была откровенна с тобой. Эрнан, я волнуюсь за тебя.
- Всё остальное... если женюсь - расскажу.
Мне вовсе не хотелось бередить душу рассказами о Мари.
Мэрха пристально посмотрела на меня.
- Понятно. А я ... жду. Королева-мать настраивает Франсуа против меня. Наш брак не был нужен никому, кроме нас.
- Как она смеет, когда ты в таком положении?
- Если дальше так будет, когда ребёнок родится и научится ходить и говорить - я уговорю его уйти. В таком возрасте он всё равно потянется за матерью.
- Значит, былой любви уже нет? А ребёнок?
Мэрха вздохнула.
- Злые языки нашёптывают, что ребёнок не его. А любовь... её сводят на нет постоянные дворцовые дрязги и интриги. Саламандрам не место в Лувре. Чем дольше здесь живёшь, тем сильнее это чувствуешь.
- Согласен. Но как королева-мать может говорить? Она что-то знает про тебя? Или кто-то знает, кто ты и куда уйдёшь?
- Нет, конечно. Я могу сказать только тебе, а Франсуа сам до сих пор даже не представляет.
- Грустно, - вздохнул я и погладил сестру по голове, - я боюсь за тебя.
- Не надо, а то накличешь беду. Мне приятнее, если ты будешь думать, что у меня всё хорошо, я живу в королевском дворце, богата, счастлива и жду наследника.
- Это только внешняя сторона.
- Не важно. Думай обо мне так - хотя бы иногда. Франсуа скоро уже вернётся с охоты.
- Мне пора.
Мэрха подошла, положила мне руки на плечи, как у нас было принято при прощании.
- Да хранит тебя Предвечное Пламя!
- И тебя!
- Я очень скучаю по дому в Лилле. Если смогу, навещу тебя.
Я молча кивнул и вышел.
К вечеру я постучал в дверь дома на улице Тампль. Мне открыл Гийом и сказал, что дядя его уехал и вернётся лишь через три дня.
- Тогда быть может ты, - пренебрегая правилами, мы давно говорили друг другу "ты", - можешь мне сказать... Мне нужна смесь лунной росы и драконовой крови в обмен вот на это.
Я достал свёрток и вытащил склянку.
- Что это? - заинтересовался он.
- Змеиный камень и мандрагора.
Его глаза округлились:
- Настоящие? Откуда они у тебя? Вряд ли у нас есть такие редкости, - он задумался. - Когда дядя приедет - с ним поговори. Даже если у нас есть что-то подобное - я не могу тебе это отдать, не спросив его.
Неужели Гийом настолько зависит от решения дяди? Ему семнадцать лет, а он и думать не хочет о женитьбе. Похоже, подобная жизнь его вполне устраивает. Не так давно он ещё подумывал пойти учиться в Университет, но оставил эту затею, потому что его помешанному на алхимии и медицине дяде нужен помощник - так, как мне - Камиль.
Дня через четыре я снова постучался в дверь того же дома. На этот раз мне открыл хозяин.
- А, Эрнест... вы снова в Париже? Гийом сообщил мне о вашем визите. Чем могу быть полезен?
В ответ на мою просьбу он пришёл в неописуемый восторг:
- Змеиный камень, да ещё в листьях мандрагоры, собранной по всем правилам! Уникальная вещь! Она мне так нужна!
Он достал из шкафа со склянками баночку, в которой чуть серебрилась жидкость:
- Вот она, лунная роса!
Правда, когда речь зашла о драконовой крови, он вначале предложил не обменять, а купить у меня препарат. Потом, услышав мой отказ, принялся долго рыться и искать в шкафчиках, на полках, на столе, тихо бормоча: "Драконова кровь... где-то когда-то... у меня немного было..."
- Вот!
С этим восклицанием он вытащил из дальнего угла шкафа со склянками колбу с порошком бурого цвета, рассмотрел её, повертел в руках...
- Ой! Она засохла! Как такое могло случиться?! Она засохла, потеряла жизнь и силу! - запричитал он, боясь, что я сейчас уйду, забрав с собой змеиный камень.
- Испортилась и утратила свойства? - разочарованно переспросил я, думая, что мне теперь, наверное, придётся идти в Лувр к Рене.
- Подождите, - сказал аптекарь, помотав головой, - я, кажется, как раз недавно читал, как можно оживить спящую драконову кровь.
- Спящую?
- Да-да, там так и написано.
Он взял со стола и начал листать толстенную книгу, уже изрядно потрёпанную, а кое-где и прожжённую до дыр, вероятно, крепкой водкой или купоросным маслом. Я подумал, никогда не держу книги рядом с едкими веществами - только свои черновые записи и заметки, а Камиль ещё аккуратнее меня.
- Вот! - аптекарь ткнул пальцем в текст, при этом чуть не уронив очки и громко прочитал:
"Засохшая или спящая драконова кровь может веками сохранять свои свойства, если держать её в темноте. Чтобы вновь вернуть её к жизни, нужно добавить к ней..."