Я приник щекой к твоей спине, сквозь тонкую ткань рубашки слыша удары сердца - один за другим... и моё отозвалось пламенем и извечным неутолимым желанием. Срослись две части одной души, одной жизни...Бертран мой...
На миг я отвлёкся, чтобы лучше рассмотреть улицу. Мотоцикл ревел, и ветер дул в лицо ночной прохладой после жаркого августовского дня. Небольшие домики теснились друг к другу, словно тараща далеко не всегда спящие в это время суток жёлтые глаза окон. На некоторых висели разнообразные обереги из ниток, кожи, перьев и всякой всячины.
Мы пролетели мост, и фонари словно кланялись, встречая нас в этом окутанном тайной городе на другом конце Света.
Бертран... Твои чёрные как ночь кудри развеваются на ветру... нет, не оглядывайся на меня, иначе страсть вспыхнет, сметёт нас, пламенным смерчем толкнёт в объятия друг друга, а твой железный конь, предоставленный самому себе, умчит нас в края, ведомые одним лишь богам.
Не оглядывайся, Бертран, даже на мгновение...
Почему так светятся, так пылают изумрудно-зелёным глаза твои под тенью длинных ресниц, и алые искры вспыхнули в бездонной бархатистой глубине зрачков... Дыхание перехватывает от этого взгляда, отразившегося в вечности мгновения.
Бертран, остановись, поцелуй, поцелуй меня - нет ничего сладостнее твоих губ - этого прекрасного пьянящего цветка, с алыми лепестками которого не сравнится ни одна роза, ни тюльпан или орхидея, ни один их прекраснейших цветов мира. Капли росы... поутру на лепестках и листьях они прозрачны, как горный хрусталь, но, увы, совершенно безвкусны, а кровь твоего цветка упоительна до безумия, пропитанная бессмертным багрянцем, словно эликсир алхимиков. И, касаясь друг друга языками, словно, ласкаясь, жмутся друг щекою, охваченные всеобъемлющей нежностью два древних дракона, и вспыхивают в ночи тысячи маленьких золотых солнц, отражаясь в глазах твоих...
И сливаются вновь и вновь два цветка, проникая лепестками друг в друга, как две души в одно вечно пульсирующее сердце, вовеки не в силах насытиться...
Бертран, не смотри на меня так... словно впервые, тогда, в этом захолустном "Роге изобилия" оглянувшись почти случайно, поймал я твой взгляд... кажется, тогда я забыл - чтобы вспомнить!
Бертран, не смотри на меня так... как в хижине разбойников слова твоего признания слетели с губ, как ярчайшая комета с небес, и прожгли меня насквозь - я люблю тебя...
Бертран, не смотри на меня так... словно после вековой разлуки ты, или Дамиан Дарк на последнем своём концерте в Праге, поймав розу, поднял глаза на того, кто подарил её тебе. Это была не роза, Бертран, клянусь, это было моё сердце.
Бертран, не смотри на меня так... сейчас, когда мгновение и время уже растворились в зелёных волнах твоего взгляда, он отсвечивает красно-огненными искорками, как блики закатного солнца на море. Ещё миг, и в них растворюсь и я.
Бертран, не смотри на меня так - сейчас, даже один миг...
"И словно в последний раз", - шепнул холодком ветер из-за левого плеча.
Бертран, не смотри...
Ты киваешь, повернувшись вперёд, а я всё ещё во власти твоего взгляда, своей внезапностью совершенно зачаровавшего меня. Быть может, мы остановимся, прервав свою бешеную прогулку, и где-нибудь на крыше под мерцающими звёздами бросимся в объятия друг друга? Но вдалеке мерцают зарницы, близится гроза, и ты лишь качнул головой, слегка погладив меня по щеке чёрным шёлком кудрей: домой. В дом, что в этой новой жизни был для тебя родным.
Мы сделали круг и снова пролетели мост. Медно-красная голодная луна выглянула из-за крыш, словно наблюдая за нами. Или, просыпаясь, она тоже голодна и лишь, достигая зенита, успевает насытиться? Чья кровь способна напоить её?
Я снова прижался к тебе. "Домой, домой..." - бьются в унисон два сердца, и вторит им пламенеющая кровь, охваченная великой жаждой.
Подождали на перекрёстке. Только не оглядывайся больше, Бертран, не смотри на меня так...
... "Словно в последний раз" - снова эхо. "Харлей" взревел, развилка... я думал, мы поедем направо, но нет. Смотри, видишь? Летит! Не молния стремительно приближающейся грозы - яркая искра сорвалась с небес прямо перед нами и угасла. Не видел? Я не успел спросить.
Обогнав пару машин - одна из них даже рванула с нами наперегонки - мы выехали на площадь, и, словно преодолевая преграду, ворвались в странную прозрачную сферу, невидимую, чужую, вибрирующую тонким слепым диссонансом: "... в последний раз..." Не это ли предательское эхо выстроило её? Сердце колотится: может, назад? Быстрей, быстрей отсюда, домой...
Смотри, кто это бежит, торопится, спешит к нам? Блондин невысокого роста в светлом костюме - неужели это наш друг Джеймс? Он! Но как? Он ведь остался в Париже... Что...
Бертран...
Вспышка. Тысячи маленьких солнц, плясавших вокруг нас, слились в одно, и в нём до слёз, до обнажённого исступлённого безумия, сгорает и плавится мир, опадая чёрным пеплом в предгрозовом вихре и мелким кровавым дождём. Всего несколько мгновений - схлынет и он, смытый начавшимся ливнем. Каждая мельчайшая капля, каждая искра зовёт тебя -
Бертран!!!
Я найду тебя.
P.S.
Бертран!
В ответ - белый сполох, осветивший упавшего на колени в изорванной обожжённой одежде с поднятыми в жесте отчаяния руками. Лицо - нет, это больше не то привычное лицо Джеймса, сломанное, искажённое горем - художник сгинул, как и его картины, сгоревшие в один миг и в его мастерской, и на выставке... оно изменилось до неузнаваемости: в обрамлении белоснежных волос мертвенно-бледное, точёное с безумными, горящими ослепительно-лунными глазами. Кровавые слёзы длинными тонкими струйками стекают по алебастровой коже, и клыки от горечи прикусили губу до крови - ныне бессмертной крови Главы нового клана Арно де Шандори.