Никогда не смогу привыкнуть к запаху крови. Годы службы примирили меня с ее видом: я не теряю самообладания, видя бурые засохшие пятна или темные лужицы на полу. Даже стены, усыпанные сотнями коричневых брызг не вызывают во мне эмоций. Но запах. Тошнотворный, тягучий, ржавый.
Сегодня особо тяжелый случай. Я понял это сразу, как только мы подъехали к объекту. Не увидел, не догадался, а уловил натренированным чутьем профессионала. И не ошибся.
Объект - невысокий одноэтажный дом являл собой жалкое зрелище. Сила взрыва не смогла разрушить стены постройки. Потрепала, сбила мишуру декоративной отделки, обнажила арматуру стального костяка, но не победила. Они устояли. Не сломив крепость стен, взрыв отыгрался на крыше и окнах, выбив стеклопакеты и обвалив кровлю. По всей видимости, балки не выдержали ударной волны и обрушились, похоронив под собой всех, кто мог находиться в тот момент в здании. Трудно было представить, что внутри каменного мешка кто-то уцелел. То же подтвердили приборы - никаких признаков жизни. И все же.
Любые приборы имеют предел. Порог чувствительности, ниже которого лежит область, недоступная для электронных схем. Там обитают вера в чудо и надежда. Техническое несовершенство дарит нам шанс. Маленький, призрачный, но именно он дает нам право идти и работать.
В том месте, где раньше находилась входная дверь, а теперь висел только огрызок стали, можно было попытаться проникнуть внутрь. Я пошел первым. Как всегда. Остатки железной пластины, в чьи обязанности когда-то входило хранить покой хозяев дома и приветливо распахиваться навстречу гостям, бессильно висели на одной, нижней, петле. Аккуратно, стараясь не зацепиться за изорванный край, я осторожно протиснулся в щель, образовавшуюся между вывороченной дверью и вцепившимся в стену металлическим косяком. Оказавшись по ту сторону, остановился, дожидаясь пока подтянутся остальные.
Фонари вспыхнули почти одновременно. Радиоэфир наполнился треском и хриплым натруженным дыханием. Четыре луча вспороли взвесь из пыли и бытового мусора, частицы которого еще недавно были чем-то целым. Белые пятна секунду помедлили, а потом разошлись, каждый в свою сторону, осторожно ощупывая израненные стены и перемолотую мебель.
Продвигаясь вглубь дома, я пучком света обшаривал пространство вокруг себя, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы жизни. Под ногами захрустели осколки стекла и битой посуды, судя по всему, поиски завели меня в кухню. Свет выхватил из темноты опрокинутый стул, несколько оплавившихся болванок, по форме отдаленно напоминающих столовые приборы. Задержался на оплавленном комке металла, бывшем когда-то холодильником, немыслимой силой вдавленном в стену. Скользнул дальше, мимо развороченной пасти умывальника с торчащими обрывками подводящих шлангов, на частично сохранившуюся межкомнатную перегородку. Судя по значительным повреждениям, эпицентр был как раз за ней, в соседней с кухней комнате.
Левое предплечье начало сильно зудеть, предательски выдавая накопившееся напряжение. Я не мог видеть сквозь защиту комбинезона, но знал наверняка, что ровный кругляш присоски сейчас наливается алым. Черт возьми, как не вовремя. Превозмогая усиливающийся зуд, быстро приближающийся к болевому порогу, заставил себя шагнуть вперед и пересечь искусственную границу, отделившую комнату от кухни.
Я молился, желал ошибиться, но судьба не сделала мне такого подарка. Центр взрыва, несомненно, находился здесь. А еще, без сомнения, тут были люди. Несколько человек. Скорее всего, завтракали, разговаривали, сидели, а может быть ходили. Теперь без разницы.
Мне понадобились считанные мгновения, чтобы оценить обстановку, понять, что мы здесь уже не нужны. Никто не нужен.
Годы работы примирили меня с видом крови. А к ее запаху я уже никогда не привыкну. И еще я никогда не смогу привыкнуть к тем долгим секундам в разрушенном взрывом доме.
По-моему я кричал. Не помню что. В бессильной злобе крошил останки обстановки, кромсал воздух. Выдираясь из рукотворного ада, ударом ноги высадил остатки двери, больше ей некого было охранять, и вывалился наружу. Рука больше не чесалась, она онемела от боли. Ярко красная бляха, я чувствовал это, постепенно бледнела, меняя цвет на безжизненно белый. На ватных ногах, ничего не соображая, я бежал к машине. Брел. Полз. А за мной тянулся, пытался догнать, жуткий смрад плотно отобедавшей смерти.
2.
- Да послушай же меня, наконец, - голос начальника дрожит от еле сдерживаемого негодования. - Ты понимаешь, что чуть не умер? Еще бы немного и все! Конец!
- Понимаю, - я, с низко опущенной головой провинившегося и осознавшего, сижу на стуле перед начальником, а он расхаживает взад и вперед, одновременно меня отчитывая.
- А мне кажется, что нет, не понимаешь - децибелы достигают верхней границы человеческих возможностей. - Спасатель хренов! Какого черта тебя туда понесло? Устал на стуле сидеть?
- Это моя работа.
- Работа? Твоя работа стол подпирать и следить, чтобы чернила в ручке не высыхали. Молодых у тебя сколько?
- Трое.
- Вот пусть они и лезут! А ты не смей! Понял! Лучше - отчеты пиши.
- Они ж зеленые совсем. Натаскивать надо. Кто будет?
- А Сидорчук на что? Он у тебя ученый, опытный. Вот пусть и учит.
- Пал Саныч, ну ты чего. Правда, хочешь, чтобы я штаны протирал?
- Ты мне живой нужен, сечешь? - шеф останавливается, придвигается так, что теперь его лицо оказывается на одном уровне с моим. - Вот этой штуке спасибо скажи, - крепкие пальцы сталью наручников смыкаются на моем левом запястье, - если бы не она... Так что будешь протирать. Будешь. Ясно?
- Да, ясно, ясно, - под его суровым взглядом хочется сжаться, стать маленьким и незаметным. - Что ты со мной, как с дитем малым?
- А иначе до тебя не доходит. Ребенок и есть, честное слово.
Вообще-то Саныч мужик справедливый. Зря кричать не станет. Просто в этот раз я действительно дал маху. Подошел к грани чуть ближе дозволенного. Он это знает, оттого и нервничает. Как умеет. А мне что остается? Сижу, терплю. Мотаю на ус, как говорится. Благо, мужик он отходчивый.
- Давай-ка так, - выплеснув эмоции, шеф, наконец, готов перейти к сути разговора. С этой целью возвращается на рабочее место, отгораживаясь от меня широким письменным столом. - Сходи-ка ты в отпуск. На месяцок. Сил наберись, отдохни. Впечатления опять же.
- Да ладно тебе, Саныч, какой отдых? - пытаюсь сопротивляться. - Я в норме. А впечатлений мне и здесь хватает.
- Типун тебе. Все. Давай, давай. Сам не хочешь - поможем.
Он утапливает кнопку внутренней связи на видеофоне: - Люда, готовь бумагу. Орлова в отпуск на месяц с завтрашнего дня.
- А заявление, Павел Александрович? - голос секретаря кажется растерянным. - От него не было.
- А я тебе что, уже не указ? Готовь, говорю. Как вернется молодец наш, отдохнувший и посвежевший, сразу напишет! Задним числом. Отбой.
- А ты, - указательный палец руководителя отлипает от клавиши интеркома и нацеливается мне точно в переносицу, - иди, пакуй чемоданы.
- А, может все-таки отчеты? - делаю последнюю попытку увильнуть.
- Никаких. Это приказ. Марш исполнять. И мой тебе совет - съезди куда-нибудь. Смени обстановку. Ты ведь толком нигде не был, - делает многозначительную паузу и, дождавшись утвердительного кивка, продолжает, - вот и поезжай. Мир посмотри, себя предъяви. Я слышал, туры на Эйвору подешевели. Слетай. Вобщем удачного отдыха! Сваободен!
3.
Эйвора - планета земного типа, расположенная в системе Альфа Дракона - двойной звезды, находящейся на расстоянии двадцати пяти световых лет от Солнца. Эйвора - седьмая планета от светила с кислородно-азотной атмосферой, аналогичной земной...
Эйворский год составляет 1,4 земных года. Эйворские сутки - 27 стандартных земных часа...
Имеет два спутника, у крупнейшего из которых есть собственная атмосфера. Климат теплее земного. Среднегодовая температура вблизи экватора колеблется от 26 до 28 градусов по Цельсию...
80% поверхности покрыты жидкостью, по составу сопоставимой с водой Мирового океана Земли...
Коренное население (эйворцы) - земного типа, светлокожие, темноволосые. Различаются по половому признаку... Цивилизация развита. Не носит ярко выраженного техногенного характера... Миролюбивы...
Численность населения - нет данных. По примерным оценкам может составлять до 1,5 миллиардов...
Планета известна грандиозными кристаллическими структурами. Многие города вырезаны в массивах кристаллов. Столица планеты - нет данных...
Полезные ископаемые не обнаружены...
В связи с комфортным климатом данная планета представляет интерес в качестве места для туризма и активного отдыха...
4.
Я третий день на Эйворе. И, да, мне здесь нравится. В жизни, оказывается, есть вещи более интересные, чем работа. Почему мне раньше никто об этом не говорил? Спасибо любимому начальнику: отправил-таки меня нюхнуть пыли иноземной. И пускай с непривычки все тело болит, отлежал во время полета, но это явно того стоило. Двое суток, а я уже влюблен в этот мир.
Первые же часы принесли массу впечатлений и положительных эмоций. Чего стоила одна обзорная экскурсия по городу-порту, к которому пришвартовался наш космический челнок. Приют для туристов, расположенный в самом сердце скалы, на Земле такого не увидишь, оказался на диво красивым и богатым на достопримечательности. Я настолько увлекся архитектурными изысками города, приправленными сочными рассказами гида, что очнулся только вечером в гостиничном номере с гудящими от усталости ногами и звенящим чувством праздника в душе.
А вчера была движущаяся через подводный туннель дорога и длинный перелет на полярную станцию; снегоходы и бескрайние белые равнины. Послеобеденный отдых и новый полет в манящую тайну пещер, сдобренную байками о первооткрывателях и оставивших след (наследивших?) героях.
На сегодня нам обещан круиз на старинном плавучем судне: свежий морской ветер в лицо, исследование многочисленных естественных фьордов, выход в открытый океан и наблюдение за жизнью обитателей прозрачных вод в их естественных условиях. Изюминкой путешествия должна стать ловля рыбы прямо с борта корабля и последующий обед на живописной высокогорной ферме, расположенной на одной из самых высоких горных вершин. Ух.
А что будет завтра? Да все, что угодно. Так уж здесь принято. Планета - сюрприз. Планета - праздник. О, ля, ля!!
Вот только одного я предположить не мог.
5.
У нее очень красивое имя.
Ай-Лэ.
На земной язык его можно перевести как "Приносящая воздух". Нет, пожалуй, не так. "Дарующая дыхание" будет точнее, хотя и это лишь корявая перекладка высокого языка эйворцев на наш убогий.
К сожалению, эйворский слишком труден для восприятия, и еще хуже для воспроизведения. Человеческое горло просто не в состоянии издать большую часть тех звуков, коими он изобилует. Единственное, на что мы оказываемся способны это заучить несколько расхожих фраз, из разряда "привет", "как дела?", "хорошо", "спасибо, я турист", ну и для опытных лингвистов: "не подскажете, как проехать в космопорт?" А потом с диким акцентом чирикать и насвистывать их к месту и не очень. Если бы не сами аборигены, которым наш язык дается на удивление легко, наверное Эйвора так и осталась бы малозначительной периферийной планеткой, наматывающей круги в дальнем космосе. Не думаю, конечно, что сей факт сильно огорчил бы самих эйворцев. Порой мне даже кажется, что они лишь терпят наше здесь присутствие, в силу собственной высокоразвитости. Не более. Прав ли я? Может и нет. Уверен только, что своим отношением эйворцы оказали нам большую честь, а кроме того подарили человечеству одно из самых примечательных и красивых мест во Вселенной. Теперь я в этом не сомневаюсь. А еще Ай-Лэ.
Наша встреча была абсолютно случайной.
Третий день праздного ничегонеделания начался, как и все предыдущие - с завтрака. All inclusive. Проснувшись и приведя себя в порядок, я спустился в комнату приема пищи. Там, вольготно расположившись за одним из свободных столиков, приступил к интимному процессу изучения электронного меню. Пробежав глазами с десяток строк, снабженных яркими иллюстрациями, выбрал и заказал нечто, отдаленно напоминающее овсянку, бульон с яйцом и фруктовое ассорти, очень соблазнительное на вид. Типовой завтрак среднестатистического туриста. Ничто не предвещало беды.
Каша оказалась сносной. Немного смущал ее розовый цвет, но вкус вполне соответствовал ожидаемому. Проблемы начались, когда подали следующее блюдо. В глубокой чаше булькала некая мутная зеленоватая жидкость по поверхности которой каталось, вальсировало что-то, похожее на расколотый пополам бильярдный шар. Самое неприятное было в том, что оно не тонуло. Творение местного кулинара вызвало у меня пару желаний. Еле сдержав рвущееся наружу первое, я решил перейти сразу ко второму и незамедлительно узнать, чем заслужил подобное отношение? Почему вместо целого яйца, как значилось в меню, мне принесли только его половину?
Прихватив горячее доказательство учиненного обмана, я направился в сторону кухни, чтобы найти здешнего повара. Сделать это оказалось не сложно. Маленький, юркий живчик в потешном колпаке, нашелся почти сразу. Отгородившись от основного зала широкой варочной поверхностью, он развлекал всех желающих, занимаясь приготовлением съедобных диковинок. Зрителей в столь ранний час набралось не много: кроме меня за процессом полета гастрономической мысли наблюдали от силы пятеро "жаворонков". Но малочисленность аудитории отнюдь не смущала творца калорий. Его руки без остановки порхали над десятком емкостей самой разной формы, в каждой из которых что-то скворчало, булькало и плевалось. Помешивали, перекладывали, подсыпали. При этом повар успевал отвешивать поклоны, белозубо стрелять по сторонам и что-то громко рассказывать.
Немного понаблюдав за его работой, я с чашкой супа наперевес пошел в лобовую атаку. Наглый вид и полная уверенность в собственной правоте должны были помочь мне преодолеть языковой барьер. Приблизившись на расстояние удара, я сунул тарелку прямо ему под нос и сквозь растянутые в подобии улыбки губы вывалил на него весь имеющийся словарный запас: "привет", "как дела?", "я турист", "спасибо", "не подскажете, как проехать в космопорт?" Выпалив все это единым духом, я вопросительно уставился на кашевара в ожидании комментариев. По всей видимости тщетно. И тут.
- На самом деле это необычайно вкусно, - мне в спину постучались глубокие грудные нотки бархатного контральто. - Вам стоит попробовать.
- Считаете? - крутанувшись на сто восемьдесят, я с ходу погрузился в обволакивающий омут миндалевидных глаз и ... утонул в нем. Куда-то исчезло удивленное чириканье мастера приготовления еды, отдалились стены гостиничной столовки, качнулся и уплыл пол. Остались только эти удивительные глаза, небесный голос и легкий аромат жимолости (откуда она здесь?) - А Вы покажете мне, что с этим делать?
- Конечно. Нет ничего проще.
- Я, Алексей!
-Ай-Лэ...
После завтрака, провожая новую знакомицу к выходу, я предложил ей руку. У нее такие маленькие, теплые ладошки. Больше наши руки не расставались.
6.
ИНБИС - индивидуальный биологический симбионт. В обиходе получил название - ПРИСОСКА. Назначение - персональный подавитель психо-эмоционального напряжения. Представляет собой искусственно выращенный биологический симбионт, вживляемый в организм "хозяина". Симбиоз (мутуализм) основан, с одной стороны, на предоставлении носителем питательной среды симбионту; с другой - на не линейном росте энергетического обеспечения приспособительных процессов носителя при воздействии на него внешних экстремальных факторов.
Ограничения на использование ИНБИС отсутствуют. Предпочтительные места размещения на теле - зона прямой видимости, в том числе запястья, предплечья, живот и пр.
В настоящее время в законодательном порядке предписано использование ИНБИС человеческим индивидам, чья профессиональная деятельность связана с высоким уровнем стресса, в том числе военнослужащим, медицинским работникам, сотрудникам системы образования, оперативным сотрудникам служб спасения и силовых структур и т.д.
Место производства - Китай, планета Земля.
7.
Ночи на Эйворе тихие, безветренные. Долгие. Бездонная глубина неба сплошь исписана иероглифами чужих созвездий. Совсем близко, руку протяни - достанешь, яркое блюдце одного из спутников планеты. Фью(язык сломаешь.)ть-первый. На нем есть атмосфера, и даже отсюда, с балкона номера, отчетливо видны воронки завихрений и полосы перемещающихся воздушных масс. Не спится.
Сквозь плотно задернутые портьеры, специально выпросил у персонала, чтобы добавить капельку уюта, доносится размеренное дыхание моей поздней гостьи. Стараясь не потревожить ее покой неосторожным звуком, немного отгибаю край шторы и осторожно просачиваюсь в комнату. На несколько мгновений ночному светилу становятся доступны коричневый пластик пола, металлический блеск ножек кровати, уголок непослушного одеяла, обнажившего шелковые буруны бесстыдной простыни и точеный профиль моей инопланетянки в пене черных кудрей.
Боже мой, как она красива! Богиня, уснувшая на берегу моря.
Я посильнее запахиваю занавеси, снова погружая комнату в темноту, и мягко, по-кошачьи крадусь в пищевой отсек. Там можно спокойно, не опасаясь разбудить Ай-Лэ, дождаться наступления утра. И поразмышлять. А подумать и правда есть о чем. Интересно, спиртное еще осталось?
Что со мной творится? Не знаю. Впервые в жизни себя не слышу. Странное чувство. Хочу быть рядом с ней. Постоянно. Всегда. Прикасаться, вдыхать аромат, купаться в струях волос. Что со мной? Все так запуталось. Тяжело думать, дышать.
Нужно заставить себя мыслить логически. Где же кружка?
Да, она иная. Не физически конечно. Тут, как раз, отличий почти нет, не считая тех, что положены между мужчиной и женщиной. Дитя другого мира. Красивейшего, чудесного, единственного в своем роде НЕ МОЕГО мира. Что у нас общего? НИЧЕГО, кроме сумасшедшей, невообразимой тяги друг к другу. И все! А разве мало? Не знаю. Ничего не знаю. Так трудно. Не могу больше. Душно. Нужен свежий воздух. Скорее. Сейчас.
Комната встречает меня непривычной тишиной. Ай-Лэ неподвижно лежит на кровати. Ее кожа, даже в темноте это отчетливо видно, иссиня белая, неживая. Мгновение спустя я около нее.
Дыхания нет. Пульса тоже.
8.
Реакция спасателя должна быть мгновенной. Меня так учили, натаскивали.
Счет идет на секунды.
Запустить сердце.
Раз.
Они такие же.
Два.
Отключить эмоции.
Три.
Превыше всего - жизнь.
Четыре.
Впустить воздух в легкие.
Пять.
Выдох.
9.
Невыносимо болит рука.
10.
Сердце нехотя бьет в мою раскрытую ладонь. Грудь, точно старые кузнечные меха, натужно поднимается, втягивая в себя первую порцию кислорода. С хрипом опадает, выталкивая отработанный газ. Слава Богу. Получилось.
Понемногу дыхание выравнивается, сердечный ритм стабилизируется, с лица уходит опасная бледность. Еще одна, бесконечно долгая минута и, наконец, веки начинают трепетать, распахиваются. С днем рожденья, любимая.
- Как ты? - я пытаюсь говорить спокойно, как ни в чем не бывало.
- Все хорошо, - Ай-Лэ, улыбаясь уголками губ, протягивает ко мне руки, чтобы обнять и притянуть к себе. - Почему ты не спишь?
- Правда? Все нормально? - уклоняюсь я от объятий.
- Да, а почему ты спрашиваешь? - по-моему, она искренне не понимает.
А я сам?
- Что-то случилось, милый?
Что ответить? Что, проработав много лет спасателем, не сумел отличить спящего человека от мертвого? Что перепугался, запаниковал. Рефлексы сработали. Все так. Но ведь мне не привиделось. Пульса точно не было. И что? Она ведь не человек. Может для них это норма? Идиот. Что делать?
- Не знаю. Мне не спалось - решил немного перекусить. Когда вернулся, ты лежала на диване без дыхания. Должно быть я ошибся. Извини. Не хотел разбудить.
Ай-Лэ вдруг резко бледнеет, отстраняется. Секунда и она начинает заваливаться набок, еле успеваю подхватить ее за плечи. Кажется, она этого даже не замечает. Ее глаза полны слез, губы в горячке шепчут одно и то же: - Все пропало. Все пропало.
Я трясу ее: - Ай-Лэ. Ты слышишь меня? Слышишь? Что c тобой?
- Все пропало. Все.
- Тише, девочка, тише! Что случилось? Скажи, что? Я сделал что-то не так?
То ли встряска помогает, то ли моя настойчивость, но она выходит из ступора.
- Ты "разбудил" меня. Это нельзя. Плохо.
- Но, почему, родная?
- Сама виновата. Так хорошо было. Не думала, что уже пора. Забыла предупредить. Теперь конец.
- Да что же это такое? Все будет хорошо, слышишь? Только скажи: о чем забыла предупредить? Что? Почему?
Кажется, моя растерянность придает ей сил. Она уже не дрожит, только соленые капли продолжают катиться, оставляя влажные полоски на щеках.
- Ты не виноват. Все сделал правильно. Я сама. Это должно было случиться потом, позже. Не сегодня.
Наконец до меня доходит.
- Значит, ты действительно умерла.
- Не умерла, нет. Сложно объяснить. Просто мы не такие, как вы. Живем по-другому. Чувствуем иначе. У нас другие законы.
- Господи. О чем ты?
- Это бывает. Не часто. Никогда нельзя знать заранее. Эмоции накапливаются, достигают порога, и тогда включается защитный механизм, - она замолчала, не в силах подобрать нужные слова.
- Вы умираете?
- Это внешнее. Так проще мобилизовать внутренние ресурсы.
- Для чего?
- Чтобы сбросить избыток чувств, избавиться от стресса. Не знаю, как лучше сказать. Все равно ты не должен был этого видеть. Я думала, что времени еще достаточно. Ошиблась.
- И что теперь?
- Я умру.
- Нет!
- Да, Уже по-настоящему, - горечь непрожитых лет сквозит в словах Ай-Лэ.
- Но, почему?
- Ты повредил защиту. Теперь не смогу сбрасывать накопленное напряжение и со временем это убьет меня.
- Не верю. Не хочу.
- Так уж мы устроены.
- Не могу. Потерять тебя. Сейчас. Нет. Что-то можно сделать. Скажи. Всегда есть выход: уехать куда-нибудь, изменить жизнь.
- Не получится. Разве можно убежать от самой себя? Это лишь удлинит агонию.
- Все равно нужно что-то делать, действовать.
- Ничего. Хочешь или нет, тебе придется это принять. Выхода нет.
Два страшных слова. Приговор от и для маленькой, хрупкой женщины, сидящей рядом со мной. Почти спокойно, с поднятой головой.
- Попытайся понять. Ты ничего не сможешь изменить.
- Я не смирюсь.
- А я и не прошу об этом.
- Как долго это может продлиться?
- Точно не знаю. Неделя. Может чуть больше.
- Хорошо, - я пытаюсь быть спокойным, - значит, у нас еще есть время.
- Нас? Нет, любимый, ты не должен. Я одна.
- Уже нет. Давно нет.
Ай-Лэ как-то сразу обмякает: - И что МЫ будем делать?
- Для начала я помогу тебе плакать, а потом, - обнимаю ее, крепко прижимая к себе, - потом мы что-нибудь придумаем!
11.
Все больницы пахнут одинаково. Дезинфекцией и лекарствами. Тревогой и одиночеством. Надеждой. И чуть-чуть апельсинами. Специфическая смесь, безошибочно выдающая твое местоположение.
Все верно - я в больнице. Не знаю, за какие заслуги, но мне выделили отдельную палату. В ней опалового цвета стены, стерильно белый потолок, прекрасный вид из окна и матово-черная плоскость экрана с сотней доступных каналов прямо напротив кровати. Правда вставать мне пока запретили (не слишком ли сурово для человека с травмированной рукой?), поэтому вид из окна оценить не получается. Толку от каналов тоже немного: транслируются только местные и те без перевода. Остается просто лежать, сверля взглядом надоевший уже потолок и размышлять о прекрасном. Ну что же, говорят, это ускоряет выздоровление.
Закрываю глаза и прислушиваюсь. Пространство вокруг сразу расширяется, палата исчезает, становится слышен еле уловимый ритм жизни, кипящей снаружи. В коридоре о чем-то весело щебечут медсестры. Грозный окрик одного из врачей и веселая стайка брызгает, разлетается, хрустя накрахмаленными халатами. Шуршат тапки пациентов, разбредающихся по процедурным кабинетам. Еще дальше, глуше - хлопки дверей, впускающих и выпускающих посетителей. Больница бурлит своей, особенной жизнью.
Я так увлекаюсь этим виртуальным путешествием, что невольно вздрагиваю, когда рядом раздается громкий и такой знакомый голос: "Хорошо выглядишь. Я же говорил, что отпуск пойдет тебе на пользу". Распахиваю глаза и, о чудо, вижу прямо перед собой улыбающееся лицо шефа.
- Саныч? Ты? Здесь? Как?
- Как, как. Проездом. Недалеко был, решил заглянуть, проведать, - начальник поправляет небрежно накинутый на плечи халат и усаживается на стул, стоящий рядом с моей койкой. - Тебя же ни на минуту одного оставить нельзя. Даже здесь умудрился отметиться.
- Да я...
- Все, все. Успокойся. Тебе нельзя волноваться. ПРО-ТИ-ВО-ПО-КА-ЗА-НО. Давай-ка лучше витаминов поешь. Я тут принес, - Саныч на вытянутой руке взвешивает прозрачный пакет, доверху наполненный спелыми оранжевыми шарами.
- Спасибо. Что-то не хочется.
- Да расслабься ты, говорю. Все нормально будет, - фрукты перекочевывают на прикроватный столик. - И с тобой. И с ней тоже.
- С ней? Как она? Ты ее видел? Где? Да скажи же хоть что-нибудь.
- Тише, тише, неугомонный, - шеф, не обращая никакого внимания на мое возбуждение, как ни в чем небывало начинает счищать ароматную кожицу с апельсина. - Видел. Здесь. Рядом, - кожура поддается медленно, неохотно - скажи спасибо местным эскулапам. Расстарались. Да и иноземка не подкачала. Крепкая барышня, что тут скажешь: уже на поправку идет. Опять же присоска твоя прижилась. Работает. Так, что все теперь хорошо будет.
- Не шутишь?
- Куда уж мне. Я только тебя прошу. На будущее. Ты как-то аккуратнее что-ли частями тела распоряжайся. Некоторые потом невозможно восстановить.
- Саныч!!
- Ладно, ладно. Молчу, - корка длинной стружкой падает на пол. - Будешь? - шеф протягивает мне истекающий соком цитрус. - Нет? Ну как хочешь.
- А, как она ... как себя чувствует?
- Откуда ж я знаю? Скучает, наверное. Чего еще здесь делать? Хотя, что я тебе все это рассказываю - иди и сам посмотри.
- А можно?
- По-моему раньше тебе разрешение не требовалось. Откуда вдруг такая скромность?
- Где?
- Там, - Саныч неопределенно машет рукой в сторону окна, - в парке. Гуляет.
Пружина неопределенности, сжимавшаяся все последние дни, наконец, распрямляется, буквально подбрасывая меня над кроватью, и как есть, в безликой больничной униформе на голое тело, босиком, я лечу к выходу. К ней. А вслед мне летит задорный смех: - Эй, витамины то возьми. Угости подругу!