Аннотация: ...безумие, по-лисьи подкравшееся сзади, обняло меня за плечи и зашептало на ухо: "Я вернулось, я вернулось...", и горячее дыхание обожгло шею и щеку, заставило задрожать от ужаса и безысходности...
Что-то с самого утра витало в морозном декабрьском воздухе - к гамме повседневных запахов и ощущений добавились новые - пронзительный аромат лакрицы, слабые нотки чернослива, и бегающее по спине мурашками чувство беспокойства и тревоги. Двери в вагон закрылись с капканным лязгом, отрезав мне путь вовнутрь, и поезд уехал, оставив меня на платформе, посередине которой, распластавшись, лежал человек. Вокруг него суетились люди, кто-то щупал пульс, и как только взгляд выхватил эту скрюченную, как птичья лапа, ладонь, и синеватое жилистое запястье - что-то во мне дернулось и обмякло, и подкосились ноги, как это бывает всегда, когда смерть проходит рядом.
Я заспешила дальше, едва не столкнувшись с молодым человеком. Стоя у края платформы, он неотрывно смотрел туда, мне за спину, на тело, опрокинутое навзничь, в котором еще недавно канарейкой билось сердце. Жадным своим взглядом он пожирал эту сцену и скалился некрасивым одутловатым лицом. Мимо величественной походкой, брезгливо скривившись при виде лежащего на каменном полу человека, прошествовала дама в нелепом голубом берете. Как цапля вышагивала она по платформе, и презрительно поджатые ее губы, и маслянистые маленькие глазки под неровно выщипанными бровями - все было так омерзительно и страшно, что я, бледнея, расхохоталась едва не ей в лицо и запрыгнула в вагон, проскользив мокрыми подошвами по полу. Он увез меня в душную черноту неизвестности. Но стоило перевести дух, как безумие, по-лисьи подкравшееся сзади, обняло меня за плечи и зашептало на ухо: "Я вернулось, я вернулось...", и горячее дыхание обожгло шею и щеку, заставило задрожать от ужаса и безысходности...
"Va, crudele" - пел Поллион голосом Франко Корелли, и я бежала вверх по крутым ступеням эскалатора против своего обыкновения, желания и воли. "Adalgisa" - пел он, и я понимала, что героический тенор поет вовсе не для меня, но продолжала бежать и после выхода из метро, сбиваясь на шаг и поскальзываясь на мохнатом свежевыпавшем снегу.
Монотонный голос лектора вернул ощущение реальности, но что-то безвозвратно изменилось, будто маленький пузырек из тонкого стекла лопнул, сжатый неловкими пальцами, и осколки изранили ладонь. И то, что нельзя было забывать, растворилось в обволакивающем тумане делирия, а то, что должно было быть забыто, вернулось и огненным дыханием опалило лицо, будто раскаленный шар Солнца пронесся мимо.
Я была одна, но кто-то сидел рядом, цепко держа меня под локоть, и ласково шептал: "Я вернулось..."