Царство Небесное подобно неводу, закинутому в море и захватившему рыб
всякого рода, который, когда наполнился, вытащили на берег и, сев, хорошее собрали в
сосуды, а худое выбросили вон.

   (Матф.13:47,48)

  

  

   1. Порча

   - Порча на тебе!

   Старуха указала артритным пальцем на Павла.

   - И на тебе, девка!

   Палец качнулся, как стрелка барометра, и уперся в Нину. Та вздрогнула, нашарила под столом руку Павла, сжала. Пламя свечей затрепетало, сильнее пахнуло ладаном, густые тени зазмеились по стенам. Бабка Ефимия завела глаза и забормотала что-то неразборчивое, но Павел прочел по губам: "...порчу навели... свечи не зря трещат... болезни... ах ты!"

   Он ободряюще сжал руку Нины в ответ, другой же прижимал к животу тяжелый медный крест. Металл нагрелся и больше не холодил кожу, но ощущения все равно были неприятны: они напоминали прикосновения хирургических инструментов из прошлой, почти забытой жизни.

   Бабка Ефимия закончила бормотать, перекрестила Нину, потом Павла:

   - Вынимайте таперича!

   Оба креста - литой мужской и узорчатый женский - беззвучно упали на стол. Павел приподнял край рубашки: на коже расцветали зеленоватые пятна. Краем глаза заметил, как шевельнулись губы Нины, повторяя за бабкой:

   - Порча...

   Знахарка удовлетворенно кивнула, прошамкала едва разборчивое:

   - Снимать будем. Сидите пока.

   Поднялась, заковыляла куда-то в недра дома. Павел поглядел на Нину и вопросительно поднял брови. Девушка мотнула головой, слова сложились в узнаваемое:

   - Все хорошо.

   По комнате поплыл тяжелый запах ладана, такой густой, что можно было зачерпнуть горстями. В воздухе дрожала дымная взвесь, и лики с закопченных икон смотрели неласково и строго. Отчего-то накатило беспокойство. Павел сунул руку в карман и со вздохом облегчения нащупал прохладный пластик. Не выронил, не потерял.

   Вернулась бабка Ефимия с подносом, на котором оказался молитвенник, стакан воды и куриное яйцо. Аккуратно поставила на стол, обтянутый липкой клеенкой. Отблеск свечей полыхнул на гранях стакана, словно маленький пожар.

   - Сюды! - знахарка указала рядом с собой. Павел послушно пересел, и комната сразу окунулась в тишину. Темные глаза Спасителя смотрели с киота, не мигая, будто спрашивали: "Веруешь?"

   Вместо ответа Павел сжал в кармане пластиковый цилиндр Пули и подумал, что если вступил на выбранный путь, надо пройти его до конца. Так когда-то учил отец.

   Знахарка встала за спиной. Павел не слышал ее, но чувствовал горячее дыхание и прикосновение влажных рук к своему лбу. Краем глаза он увидел, как губы Нины зашевелились, и понял, что она шептала молитвы. Он повторил за ней:

   - Да воскреснет Бог... и расточатся врази Его... и да бежат от лица Его ненавидящии Его... Яко исчезает дым... да исчезнут... яко тает воск от лица огня... тако да погибнут беси от лица любящих Бога...

   Бабка Ефимия несколько раз обвела куриным яйцом вокруг его головы, потом покатила вдоль позвоночника. От ладана мутило, ладони взмокли, и Павел уже не пытался повторять за Ниной, а просто крутил в кармане Пулю и смотрел, как в полумраке мигают оранжевые огоньки свечей, да к закопченному потолку тянутся зыбкие тени. Но страха не было, а была только пустота.

   - Помогай ми... со Святою Девою Богородицею... и со всеми святыми во веки... Аминь.

   Закончив молитву, знахарка поспешно заковыляла к столу. Павел потянулся следом, но со стула не встал. С его места было хорошо видно, как Ефимия разбила яйцо над стаканом, и в воду потек зеленовато-бурый желток, в котором копошилось что-то белое и живое.

   Нина подскочила и прижала ко рту ладони.

   - Вишь, сколько зла? - заговорила бабка, поворачиваясь к Павлу. - Так черви и клубятся! А видишь, в белке нити, на кресты похожие? - она постучала по стакану ногтем. - Вот это порча и есть. Наследственная. Отмаливать надо.

   Она открыла изрядно потрепанный молитвенник, отслюнила несколько страниц и сунула Нине:

   - Читай!

   Нина склонилась над книгой. Темные локоны почти полностью скрыли ее лицо, и Павел не мог разобрать, читает она или только делает вид. Он покорно ждал, а знахарка важно кивала, крестила притихшую девушку толстой резной свечой, привезенной из паломничества, и время от времени приговаривала:

   - Так, так... сохрани от неверия... и всякого несчастия, грозящего душе и телу... так! - и укоризненно грозила Павлу. - А в тебе-то бес сидит! Вишь, морщишься! Искушает тебя неверием и гордыней. Вот оттого детей вам Господь и не дает.

   Нина дочитала, откинула со лба налипшие пряди. Ее грудь тяжело вздымалась, лицо блестело от пота. Она что-то спросила, но Павел не успел разобрать, что. Зато Ефимия протянула руку:

   - Давай!

   Девушка полезла в сумочку и вытащила фотографию. Павел вытянул шею, но и так знал, кто изображен на снимке - родители Нины.

   Знахарка аккуратно положила фотокарточку на клеенку, бережно разгладила сухими ладонями, потом взяла резную свечу, пропитанную эфирными маслами. Сквозь плотность ладана донесся едва уловимый тонкий аромат елея.

   - Мать-то суставами мается, верно? - сказала бабка, и, дождавшись кивка, продолжила: - А у отца простатит. Если сейчас нет, так будет. Пусть о здравии молится. Порча на вашей семье. Могу по снимку откатать, да только в следующий раз. Пеструшка подходящего яичка не снесла, а к следующему приходу я уж припасу. Есть ли еще кто?

   Нина мотнула головой.

   - У меня есть! - сказал Павел. Видимо, слишком громко, потому что девушка вскинула голову и округлила глаза, а бабка Ефимия глянула удивленно. Павел улыбнулся привычной извиняющейся полуулыбкой и достал черно-белый снимок.

   - Вот. Племянник, - он постарался, чтобы голос прозвучал как можно естественнее. Бабка Ефимия покачала головой, но снимок приняла бережно, сказала:

   - На тебя-то похож!

   Повела свечой сверху вниз, потом слева направо. Восковая капля скользнула вниз, кляксой расплылась по краю снимка, и Павел подался вперед. Бабка ткнула его в грудь сухой ладонью.

   - Ш-ш! Не волнуйся, соколик! На племяннике порчи нет. Здоровый парень. Ждет его судьба светлая, дорогая легкая. Сто лет проживет!

   Она вернула снимок. Паренек с фотокарточки задорно подмигнул Павлу, сверкнул белозубой улыбкой. Павел не улыбнулся в ответ, только аккуратно сложил фото и сунул во внутренний карман. В вечную жизнь он не верил. И знал, что парень с фотографии не верит тоже.

   - А напоследок погадаю вам, коли хотите - сказала Ефимия, достала потертую карточную колоду и принялась умело тасовать, приговаривая:

   - Тридцать шесть карт, сестры и братья, кумы и кумовья, все вы черные, все вы красные, скажите всю сущую правду! Что было? Что будет? Скажите, не утаите!

   Замелькали пестрые рубашки, в глазах зарябило, будто в калейдоскопе, и карие глаза Нины заблестели от любопытства. Павел подсел ближе, впился в шевелящийся рот знахарки, стараясь не пропустить ни слова.

   - Вижу свадьбу, - бормотала бабка Ефимия, поддевая скрюченными пальцами карты и шлепая каждой о липкую клеенку. - Будет у тебя, девка, двойня. Скоро будет. Только меня слушай. В церковь ходи, закажи Сорокоуст за здравие да молебен с водосвятием. Спасителю и Богородице Семистрельной, а еще мученику Трифону, целителю Пантелеймону и всем святым. А ты, парень, молись мученику Николаю и архангелу Рафаилу, целителю и путеводителю. Тогда сила окрепнет, и порча бесплодием отступит. Но скоро дорога тебе предстоит, - указала на шестерку треф, - дальняя, сложная. Нехорошее там ждет. А что? Не разгляжу. Шестерка бубей с пиками - болезни это. Еще обман, слезы. А тут, - ткнула в короля пик, - дурной человек, злодей. И рядом с ним пиковая дама. Ох, будут неприятности... а пользой ли закончится дело или вредом, не пойму. Карты путают да с толку сбивают. Только здесь пиковый туз при семерке. А это значит...

   Она замолчала, нахмурилась. Нина подняла на бабку испуганный взгляд, и Павел прочел по губам:

   - Что же?

   Знахарка не ответила. Что-то мягкое ткнулось в ноги, блеснуло оранжевыми плошками глаз.

   - Что там? - повторила Нина.

   - Кошка!

   Павел нагнулся и с удовольствием погладил лоснящуюся спинку. Зверек широко зевнул, а, может, мяукнул и начал тереться о щиколотки, свечкой вздымая подрагивающий хвост. Ефимия разулыбалась.

   - А это Дашка моя. Она болезни чует. Вишь, как льнет? Ну, будет, будет!

   Она похлопала по скамье рядом с собой, и кошка прыгнула к хозяйке, свернулась черным клубком. Незаметно бабка смахнула колоду на край стола, затушила витую свечку.

   - Помните наказ мой, - прошамкала она. - Читайте молитвы десять дней, а после ко мне возвращайтесь. Все ли поняли?

   Павел кивнул. Кивнула и Нина. Оба поднялись, попрощались. В благодарность оставили у порога крупу, молоко и масло - деньгами Ефимия не брала.

   После задымленной избы воздух показался Павлу пьянящим и сладким. Березы, черные и мокрые после дождя, клонили к плетню отяжелевшие ветки. У дороги притулилась белая "Нива", а кругом стояла тишина, да такая, что в ней вязли все звуки мира, и Павел видел только, как беззвучно трепещет на ветру листва, как дворовый пес разевает пасть, как гравий под подошвами откатывается в стороны. Павел погружался в тишину, как в омут, в этом было какое-то болезненное наслаждение. И даже когда в замке зажигания повернулся ключ, Павел не услышал ничего, а лишь ощутил вибрацию работающего мотора.

   Нина пихнула его локтем. Павел повернулся и встретился с вопросительным взглядом девушки. Должно быть, она задала вопрос, но, не получив ответа, нахмурилась и намекающее постучала себя по уху. Игра закончилась.

   Павел вздохнул и вытащил из кармана Пулю. Пластиковый корпус был черным, а звуковод и регуляторы - серебристыми. Поэтому слуховой аппарат напоминал Павлу трассирующий снаряд. Он и был снарядом, однажды пущенным в голову и оставшимся там навсегда.

   Завиток вкладыша привычно нырнул в слуховой канал. Павел завел цилиндр за ухо и щелкнул регулятором. И тишина взорвалась.

   Это слегка дезориентировало его. Каждый раз, включая слуховой аппарат, он чувствовал себя выброшенной на сушу рыбой. Поначалу мозг не справлялся с перегрузками, но с каждым годом адаптировался все быстрее. Теперь за треском помех Павел безошибочно узнал гул работающего двигателя и нетерпеливый голос Нины:

   - Так что думаешь?

   Павел пожал плечами.

   - Ничего интересного, - ответил он, и собственный голос показался ему неожиданно громким и резким. Он подкрутил регулятор громкости, и продолжил уже более спокойно: - Обычная бабка, таких в любой деревне навалом. Пользы от них нет. Впрочем, и вреда немного.

   - Значит, помиловать? Или все же... - она сделала паузу и повернула книзу большой палец. Павел хмыкнул:

   - Сама-то как думаешь?

   Нина, счастливая в браке за каким-то некрупным чиновником, рассмеялась.

   - Моя Анька только на прошлой неделе ходить начала. К двойне я пока не готова. Но папеньке скажу, чтоб проверился. Чем черт не шутит?

   - Поверила?

   - Кто знает, - беспечно отозвалась Нина. - Говорит, порча на всех. Еще и этот пиковый туз при семерке... Ты поищи по справочникам, что это может значить?

   Павел был уверен, что ничего хорошего, но вслух этого не сказал, а Нина и не ждала ответа, спросила снова:

   - Червей в яйце видел?

   - Не в первый раз, - улыбнулся Павел. - У деревенских знахарок это популярный фокус. Делается по-разному. Можно птицу заразить. А можно скорлупу проколоть, посадить внутрь опарыша, потом воском запечатать. Слышала ведь, что она сказала? Мол, сейчас такого яйца нет, а к следующему ритуалу приготовит.

   - А как же это? - Нина задрала блузку и продемонстрировала на смуглом животе зеленые пятна. - Говорят, если металл следы оставляет, это первый признак порчи.

   - Это первый признак оксида, а не порчи, - снисходительно ответил Павел. - В школе училась? Кресты у бабки медные. А медь от пота окисляется и темнеет.

   Нина надула губы.

   - А так хотелось поверить в настоящую деревенскую колдунью! Бабка Ефимия, порчу снимает, мужскую силу возвращает, бесплодие лечит, лад в семью приносит. А она даже не поняла, что мы не пара! - Нина, шутя, ткнула Павла в плечо. - А все ты, вредина!

   - Работа такая, - Павел перекинул через плечо ремень. - Поехали уже. Мне до обеда статью сдать.

   Нина вздохнула, погладила оплетку руля.

   - Одно радует, хоть на ком-то порчи нет. Ты уж передай племяннику.

   Павел отвернулся к окну. Над избами лениво текла облачная река. Май в этом году выдался холодным и дождливым, и, верно, к вечеру снова зарядит ливень.

   - Нет никакого племянника, - сказал Павел, не заботясь о том, слышит ли его Нина. - Брат это мой. Он умер десять лет назад.

  

  

  

   2. Червоточина

  

  Однажды фотокор Денис приволок аквариум на восемьдесят литров.

  - Переезжаем, а жена против, - пояснил он. - Говорит, лучше кошку заведем. Ее хоть погладить можно.

  Рыбки пугливо трепыхались в наполненном водой пакете. Мертвый меченосец лежал на дне, некогда ярко-алое тело обесцветилось, темные плавники вяло пощипывал сом. На другой день после новоселья скончался гурами: его повредили сачком. Зато остальные прижились, и чувствовали себя неплохо в стеклянном мирке, приютившимся между кадкой с фикусом и затертым диванчиком. Старожилом аквариума был Адмирал - жемчужная скалярия. Вуалевый хвост давно ощипали юркие барбусы, поврежденный в драке глаз зарос бельмом, и все же рыба держалась королевой, величественно проплывая мимо пластиковых кораллов и закладывала виражи, явно рисуясь перед посетителями и гордо вздымая плавник, будто потрепанный штормом парус.

  Из всех сотрудников 'Тарусского калейдоскопа' Адмирал особенно выделял Павла, и сразу выруливал к стеклу, стоило спецкору появиться в поле зрения.

  - Чувствует родственную душу, - подшучивала Нина.

  - Я не забываю их кормить, - обычно отвечал Павел, но этим утром рыб кормила бухгалтерша Оля, поэтому Адмирал выглядел недовольным и прятался в искусственных водорослях, повернувшись к миру хвостом. Может, повлияла погода: к обеду все-таки пошел дождь, и вскоре окна заволокло водяной пленкой, а здание редакции само превратилось в аквариум.

  Лампы изливались электрическим светом, теплым и тусклым, как в бане. Павел зажмурился, помассировал пальцами веки. Буквы расплывались и таяли в желтизне страниц. Он открыл глаза и попытался снова прочесть фразу:

  'Если туз пики находится острием вниз, это означает убытки, плохие известия. В сочетании с семеркой, девяткой, десяткой - крупные неприятности, болезни. Иногда смерть'.

  Павел поморщился и отложил книгу. Смертью пугали все уличные гадалки и доморощенные сектанты. Неудивительно, что деревенская знахарка тоже свернула на проверенную тропинку. Дешевые фокусы.

  Он пролистал штук пять брошюрок 'Секреты гадания', с обложек которых глядели лукавые цыганки. Страницы пестрели изображениями карт во всевозможных комбинациях, но толкования разнились.

  В раздражении Павел отодвинул книжки на край стола. Рассеянно тронул в подстаканнике ручки, красную - к правому краю, синюю - к левому, между ними выстроил карандаши. Выровнял стопку нарезанных для записей бумажек - в редакции их называли 'склеротничками', - и покосился на соседа. Артем иногда посмеивался над педантизмом коллеги, но сейчас не замечал ничего. Нацепив наушники, он выпал из реальности на ближайший час, полностью поглощенный и материалом, и музыкой.

  Окно осветилось молнией, в отдалении раздался приглушенный хлопок. Павел порадовался, что вовремя выключил Пулю - в грозу электроника иногда барахлила, а звуки, вроде грома или сирены, Павел слышал и так.

  - Глухота после травмы никогда не бывает полной, - повторяли врачи и обещали сделать все возможное, чтобы вернуть слух. Но если верить старой поговорке: обещанного ждут три года. Для Павла тишина длилась уже десять лет.

  Он подумал: не сделать ли перерыв на кофе? Но тут замигала и погасла лампочка, и кабинет на мгновение провалился во тьму. Потянуло сквозняком, словно кто-то настежь распахнул окно. Потом в нос ударила вонь перегноя и гари - запах, характерный скорее для ноября, чем для середины мая. А когда свет загорелся вновь - в комнате что-то изменилось.

  Что именно - Павел понял не сразу. Все также ровно, будто солдаты на построении, замерли в подстаканнике карандаши. Все той же аккуратной стопкой лежали книги по гаданию. И Артем размеренно тыкал в кнопки клавиатуры, согнувшись в три погибели. Павел потянулся к регулятору громкости.

  'Ты видел, а? - хотел сказать он. - Когда только починят эту чертову проводку?'

  Но так и не включил Пулю, потому что заметил: Артем печатал на неработающем компьютере.

  Безжизненный квадрат экрана темнел, словно окно, по которому нескончаемым потоком лилась вода. Индикаторы системника не мигали. Но пальцы Артема по-прежнему бегали по клавиатуре, и если бы Павел передвинул рычажки аппарата, то вместо привычного гула работающего компьютера услышал бы только сухое пощелкивание клавиш.

  Шею снова обдало сквозняком. Павел хотел поправить воротник, но вместо этого зачем-то взял карандаш и вытянул из стопки 'склеротничок'.

  Лицо Артема, повернутое вполоборота, приобрело желтушный оттенок. По впалой щеке побежали черные нити капилляров, на лбу вздулась и лопнула вена, но вместо крови на кожу выплеснулась черная муть. Его губы шевельнулись, и Павел ткнул острием грифеля в бумажку, проводя первую черту.

  В мигающем оранжевом свете рот Артема казался черным провалом. До Павла донесся удушливый запах разложения, и он понял: Артем мертв. А может, кто-то лишь прикидывался Артемом, надев его кожу, как деловой костюм. И теперь этот кто-то двигал чужими пальцами, шептал чужими губами:

   - ...ер... в... ы...

  Павел знал, кто.

  Но страха не было, а только оцепенение, когда нельзя ни встать, ни отвести взгляд, а лишь механически выводить на бумаге каракули, повторяя за мертвецом: 'Черв...'

  Ощутимый тычок в плечо заставил Павла вздрогнуть. Он выронил карандаш, моргнул раз, другой. Предметы обрели четкость, и прямо перед глазами всплыло встревоженное лицо Нины.

  - В порядке? - шевельнулись ее губы.

  За соседним столом привстал Артем. Его брови озадаченно хмурились, наушники болтались на шее. Ни лопнувших вен, ни копошащихся червей под кожей. С экрана компьютера лился мягкий свет, и Павел различил развернутое окно пасьянса. Все карты показывали узорчатые спинки, кроме двух: туз пик в сочетании с семеркой.

  - Все... хорошо, - ответил Павел и включил Пулю. Голова тотчас наполнилась щелканьем и потрескиванием статических помех.

  - Ну, слава Богу! - вздохнула Нина. - Я уж подумала, в обморок грохнешься.

  - Просто давление упало. Кофе бы... У тебя есть?

  - Как раз собрались. Только сели - ни Пашки, ни Артема нет. Ну, думаем, совсем заработались мальчики! Прихожу, а ты бледный, как будто мертвеца увидал, - Нина сглотнула, покачала головой: - Это все бабка, да? Напугала нас, вот ты и...

  - Ерунда! - перебил Артем. - Вспомни, как за Пашкой два года назад сатанисты охотились. Вся Таруса на ушах стояла! А тут - бабка.

  Они засмеялись. Павел вежливо улыбнулся и украдкой взял со стола листок, исписанный небрежным почерком, каким обычно пишут подростки. С обеих сторон читалось: 'черви', 'червон', 'не ходи'.

  Павел скомкал бумажку и швырнул в мусорную корзину.

  Внизу было теплее и пахло кофе. У столешницы стоял фотокор Денис и, шмыгая носом, шумно прихлебывал из кружки.

  - Фи! Как некультурно! - скривилась бухгалтерша Оля и завела за ушко крашеную прядь.

  - Культура есть ошибка цивилизации! - поднял палец Денис. - Лишь в дикой природе человек чувствует себя свободным.

  - То-то в последнем походе на Чертов перевал ты ныл, как девчонка! - заржал Артем и плюхнулся на свободный стул.

  - Да, - грустно согласился Денис. - Горняшка не щадит ни хрупких красоток, ни мужчин в расцвете лет. Так что вы в следующий раз без меня. Я лучше на рыбалку.

  - После такого дождя ох и черви попрут! - подал голос мечтательный верстальщик Юра, а Павел вздрогнул. - Может, махнем на выходных? Паш, ты с нами?

  - Можно, - согласился тот. - На Быструю или Рыбень?

  - Быстрая ближе, - ответил Юра. - А карпы там - во!

  Они заговорили о рыбалке, наперебой вспоминая былые победы и обсуждая, где дешевле докупить недостающую оснастку. Павел не был заядлым рыболовом, но его отец был. По крайней мере, на шестнадцатилетие ему с братом подарили по новенькому спиннингу. Подарили до того, как...

  - Ребята! Там кто-то есть.

  Оля вклинилась в разговор и подскочила к Денису, испуганно потянув его за рукав.

  - Чего выдумываешь, дикая? - фотокор шутливо приобнял бухгалтершу за талию. Она не отстранилась, как прежде, а ухватилась за руку, будто ища поддержки.

  - Я слышала, как хлопнула дверь, - прошептала она. - Кто-то вошел. И сейчас он стоит в холле.

  Вообще посетители не были редкостью для редакции 'Тарусского калейдоскопа', но в обеденный перерыв входная дверь закрывалась на ключ. Павел уставился на дверь кухни, приоткрытую на ладонь, и подкрутил регулятор громкости, но услышал только щелчки в микрофоне, поскуливание Оли и шумное дыхание коллег.

  - Пошли посмотрим! - первой решилась Нина.

  Ее слова звоном отдались в голове, и Павел поспешно снизил громкость до привычного уровня. Пока он возился с Пулей, все уже выкатились в холл и остановились, заслоняя дверной проем. Павел невежливо пихнул Юрку локтем, и тот посторонился, но не проронил ни слова.

  В редакцию действительно вошел чужак.

  Он был мокрый с головы до ног.

  'Босых ног', - отметил Павел.

  Цепочка следов тянулась от самого порога, словно незнакомец долгое время брел по лужам, нарочно выбирая самые глубокие и грязные. Под темным дождевиком угадывался камуфляж, а вот лица не разглядеть: капюшон нависал так низко, что виднелся только кончик носа и спутанная борода, тоже изрядно вымокшая.

  К груди незнакомец прижимал штыковую лопату.

  - Куда поставить? - глухо донеслось из-под капюшона

  Журналисты переглянулись.

  - Что, простите? - откликнулась Нина.

  - Я говорю, лопату куда поставить? - повторил незнакомец.

  - А вон туда! - не растерялся и махнул рукой Артем. - Ставьте в уголок, за фикус. Мужик повернулся. Движения у него были заторможенные, от одежды исходил запах выпотрошенной рыбы, и Павел поежился: вспомнился оранжевый свет, шепчущие губы мертвеца: 'Черв...'

  - Там у вас рыбы, что ль?

  На этот раз незнакомцу никто не ответил. В воздухе накапливалось напряжение, но чужак не спешил уходить, а стоял, словно бы раздумывая, покачиваясь с мыска на пятку.

  - Рыба на червя хорошо идет, - наконец прогудел он. - В дождь надо добывать. Вот этим! - он потряс лопатой, и Оля с Ниной тотчас шмыгнули за спины мужчин. Денис ободряюще потрепал Олю по руке, а вслух сказал:

  - Ты ставь. Мы как раз на рыбалку собрались, будет, чем накопать.

  - А это правильно! - обрадовался мужик. - Червь сыроту любит. А как выползет на свет Божий, тут его и бери.

  Он покрутил головой, будто принюхиваясь, но с места не сошел и лица по-прежнему не показал, только забормотал сбивчиво:

  - Чую... чую его... жирный... красный... Прямо тут она, червоточина, - он постучал согнутым пальцем по лбу. - Да только в ком из вас? Не разберу.

  И шумно засопел, втягивая воздух. Павел тронул за руку Нину, шепнул:

  - Беги к Евген Иванычу. Пусть полицию вызывает.

  Девушка испуганно кивнула, отступали на шаг.

  - В тебе! - мокрый палец с обломанным ногтем вытянулся и уперся в Дениса. Парень вздрогнул, заозирался, но быстро взял себя в руки, ответил спокойно:

  - Нет во мне никаких червей. Я только неделю как анализы сдал. Могу справку предъявить.

  - И верно, верно, - мужик засопел снова, а Нина продвинулась еще на пару шагов. - Тогда в тебе!

  Он указал на Олю. Девушка пискнула и обмякла в руках Артема. Тот сдвинул брови, прошипел:

  - Ну и урод!

  Нина тем временем обогнула диванчик, и поравнялась с аквариумом.

  - Может, вам такси вызвать? - предложил Павел. - Я оплачу.

  Он достал из кармана сложенные купюры. Но это произвело на незнакомца совершенно неожиданное впечатление. Он завопил и отшатнулся. Капюшон наконец слетел с головы, и Павел увидел его глаза - выцветшие до прозрачной голубизны, совершенно безумные.

  - Бесовские бумажки! - мужик указал на Павла и зачастил: - Вижу теперь! В тебе червь сидит! В тебе червь! Вижу! В тебе!

  Девушки завизжали. Павел заметил, как Нина наткнулась на кадку с фикусом и едва не опрокинула ее. Безумец повернулся на звук, зарычал по-звериному:

  - А-а! Черви! Кормите рыб!

  И швырнул лопату.

  Раскат грома и звон разбитого стекла раздались почти одновременно. Артем первым бросился на мужика, пнул его в голень. Тот зашатался, размахнулся, чтобы ударить в ответ, но следом навалились Денис и Павел. Мужик плевался, пробовал отбиваться, но силы были не равны, а потому его быстро скрутили и обмотали принесенным из кухни удлинителем.

  - Что ни день, то праздник, - тяжело дыша, резюмировал Денис, и повернулся к Павлу: - Машинка цела?

  Павел поправил за ухом Пулю, пригладил всклокоченные волосы:

  - В порядке.

  Денис кивнул и буркнул:

  - А вот Адмиралу, кажется, хана.

  Павел обернулся. На полу, среди осколков аквариума, стояла Оля и ревела в голос. Возле ее ног трепыхались рыбы.

  - Чего разнюнилась? - грубовато прикрикнул на нее Артем. - Быстро банку тащи!

  - Какую? - всхлипнула девушка.

  - Любую!

  Оля закусила губу и ринулась на кухню. Павел рванул следом, но как раз в эту минуту в холл спустился Евген Иваныч. Остановившись на нижней ступени, он хмуро окинул поле боя и сказал безапелляционно:

  - Верницкий, ты идешь со мной.

  - Евгений Иванович, тут бы рыб спасти! - откликнулся Павел.

  - Спасут без тебя. Полицию вызвали?

  - Едут уже! - по лестнице сбежала запыхавшаяся Нина и с опаской глянула на чужака.

  - Жив хоть?

  - Что с таким станется! - отмахнулся Денис.

  Мужик замычал что-то невразумительное, пустил в бороду слюну, явно показывая, что с ним не станется ничего.

  - Чтоб в последний раз! - пригрозил Евген Иваныч. - Иначе оплачивать охрану будете из своего кармана.

  Он развернулся и быстро поднялся по лестнице. Павел поплелся за ним, но остановился на полпути. Оглянувшись, увидел, как из кухни с трехлитровой банкой прибежала Оля, и, причитая, принялась подбирать рыб. Юрка бросился ей помогать, и первым выпустил Адмирала в новое жилище. Скалярия заметалась от стенки к стенке, но вскоре успокоилась, замерла посреди банки, распушив ободранный хвост. Только тогда Павел вздохнул с облегчением и, перепрыгивая через ступеньки, взбежал на второй этаж.

  Шеф терпеливо ждал в кабинете.

  - Твой клиент? - осведомился он.

  Павел пожал плечами. С тех пор, как он приобрел репутацию 'охотника на ведьм', в редакцию нет-нет, да и заглядывали странные личности вроде сегодняшнего гостя. Иногда приходили письма с угрозами, иногда под дверью находили кости мелких животных или нанесенные мелом оккультные знаки. Но последнее громкое дело случилось два года назад, и к настоящему времени шумиха вокруг Павла Верницкого, ведущего рубрики 'Хрустальный шар', поутихла.

  - Ладно, забудь, - сказал главред. - Скоро психи с лопатами и бабки с медными крестами тебе ерундой покажутся. Вчерашний выпуск 'Тайного мира' смотрел?

  Павел потупился. Висок заломило, и он вспомнил пустой и далекий голос Ани:

  - Прости, Паш... дело не в тебе, но... нам надо расстаться...

  И гудки, разрывающие привычную тишину квартиры.

  Павел потер лоб, ответил:

  - Простите, Евгений Иванович, некогда было.

  - Вот и плохо! - отрезал редактор и выбросил на стол диск. - Держи, сегодня же посмотришь. Понял? А к концу недели оформим тебе командировку.

  - Куда? - машинально спросил Павел, подхватывая диск.

  - Узнаешь. Да чтоб не ударил в грязь лицом перед этими телевизионщиками! Чтоб все на высшем уровне! - главред постучал ручкой по столу. - Сделаешь достойный репортаж, на всю страну прославимся! Золотая жила эти 'червонi пояси'!

  В отдалении громыхнуло: гроза уходила на запад, но электроника отозвалась в голове слабым потрескиванием, и сквозь помехи почудилось призрачное: 'Черви... червон... не ходи!'

  Павел перевернул диск. На обратной стороне конверта красным маркером вилась надпись: 'Таежный мессия, или чудо старца Захария. Сюжет для передачи 'Тайный мир'.

  - Сделаем, Евгений Иванович, - сказал Павел. - Если вы рекомендуете, значит, это и вправду что-то стоящее.

  

  

  

   3. Чудо старца Захария

   Говорят, любовь проходит за три года. Ане хватило двух с половиной.

   Павел познакомился с ней в центре сурдологии. Слуховой аппарат он сдал на сервисное обслуживание, а сам томился в ожидании диагностики и отирался возле кофейного автомата. Здесь его и облила шоколадом светловолосая незнакомка.

   'Извините', - жестом показала она, поспешно выудила из сумочки влажную салфетку и протянула Павлу. Салфетку он принял, а злиться на очаровательную растяпу не стал, поднял большой палец: 'Все в порядке!'

   Девушку звали Аня. Она привезла на обследование маму, и хотя сама глухонемой не была, но освоила и дактильную азбуку, и язык жестов.

   'Ты говоришь? Слышишь?' - спросила она у Павла.

   Он ответил вслух:

   - Гово-рю... Слышу... немного. Читаю... по губам.

   Аня заулыбалась.

   Так начался их роман: яркий, бурный, и закончившийся нелепо и быстро.

   Павел стоял, прислонившись плечом к стене, пока Аня собирала вещи и кричала:

   - Ты весь в работе, в работе, в работе! А я? А мы? А наше будущее?

   - Это дело моей жизни, пойми, - пытался оправдаться он, но Аня только всплескивала руками.

   - Тебя убьют когда-нибудь за такое дело! Все эти экстрасенсы, маги, ясновидящие, сектанты... Скольким ты насолил? Что тебе вообще до них? Тебя ведь звали в отдел новостей, чего не пошел? Одержимый!

   Павел отмалчивался, отчаяние копилось внутри, но не находило выхода. Он мог вспыхнуть в ответ, наговорить грубостей, но почему-то хотелось отключить Пулю и провалиться в спасительную тишину. Аня заметила его жест.

   - Только попробуй, - с неожиданным спокойствием сказала она. - Только попробуй, и я возненавижу тебя.

   Он опустил руку.

   - Давай успокоимся. И подумаем. Оба.

   Аня кивнула, подняла спортивную сумку с уложенными вещами.

   - Ты прав. Нам нужно успокоиться и подумать. И отдохнуть друг от друга. Хлопнула входная дверь, квартира опустела. Павел наблюдал из окна, как девушка стремительно пересекает двор. У проезжей части она остановилась и обернулась.

   Павел прижал ладонь к губам: 'Люблю тебя'. Аня повторила его жест: 'Люблю', поднесла кулак с оттопыренным мизинцем к уху: 'Я позвоню'. И действительно перезвонила через неделю, предложив расстаться.

   Сказкам свойственно заканчиваться.

   Сначала он с головой ушел в работу. Потом набрал смс: 'Ты хорошо подумала?' и 'Давай встретимся', но оба стер, так и не отправив. По пути домой зашел в магазин, кинул в корзинку четыре банки пива, упаковку кофе и вафли. Но, пока шел к кассе, передумал, вернулся и выложил пиво: знакомиться с материалом лучше на трезвую голову.

   Без Ани в квартире непривычно и пусто. Она привносила толику хаоса в разложенный по полочкам мирок, хотя Павел часто сердился на беспорядочно разбросанные баночки, тюбики и флаконы. Но пока Аня находилась рядом - демоны отступали. А теперь одиночество сочилось из каждого угла, стекало с каждой опустевшей полки, и тишина вновь стала постоянной подружкой Павла - зачем слуховой аппарат, если некого слушать и не с кем говорить?

   Правда, сегодня он не собирался снимать Пулю. Если материал настолько интересен, что впечатлил даже Евген Иваныча, то Павел готов работать всю ночь. Это лучше, чем пить в одиночестве.

   Он прошелся по дому и зажег во всех комнатах свет. Прежде, чем снять мокрую куртку, вытащил из шкафа фотоальбом. Красный бархат протерся и почернел на сгибах, поэтому Павел держал альбом в целлофановом пакете - не столько в целях сохранности, сколько для собственного спокойствия. Склеенные страницы переворачивались нехотя, под пальцами мелькали счастливые лица: круглое, обрамленное темными кудрями - матери, улыбчивое и курносое - отца. Свадьба. Рождение близнецов. Новогодние посиделки. Первый класс. Старшая школа.

   На последнем фото за праздничным столом - двое подростков. Одинаковые курносые носы, одинаковые ямочки на щеках, толстовки с одинаковым принтом. И подписано небрежным детским почерком: 'Андрюха и Пашка. Уже шестнадцать!'

   Через две минуты они задуют свечи на праздничном торте. Через десять минут отец подарит близнецам по спиннингу. Еще через два часа семья закинет палатки в автомобиль и выедет на трассу М-2, по направлению к пляжам реки Рыбень. А через пятьдесят километров от города у летящего с горы большегруза откажут тормоза...

   Как там обещала бабка Ефимия? 'Здоровый парень. Сто лет проживет!'

   Знахарка лгала. Они все лгали.

   Павел вытащил из-за пазухи карточку и сунул в пустой кармашек альбома. Траурная полоска, нарисованная маркером, перечеркнула уголок по диагонали, закрыла темное пятно от воска.

   Ниже чернели буквы:

   'Андрей Верницкий'.

   И даты: рождение, смерть.

   С мокрых волос за ворот скользнула холодная дождевая капля. Павел поежился, захлопнул альбом и убрал подальше в шкаф. Лучше провести этот вечер без воспоминаний.

   Он наспех поужинал вчерашними макаронами, взял вафли, кофе и вернулся в комнату. Плеер подмигнул огоньком диода. Стоило нажать кнопку воспроизведения, на экране тотчас появилась заставка программы: магический шар, в котором отражались призраки, появляющиеся на лестнице и проходящие сквозь стены, огненные пентаграммы, молящиеся люди в белых одеждах, звездное небо, в котором раскручивалась спираль галактики. Затем экран погас, и в центре вспыхнули огненные буквы 'Тайный мир'.

   'Настолько тайный, что никто его не видел', - усмехнулся Павел и отхлебнул кофе - крепкий, без сахара, как приучил отец.

   - Удивительное рядом, - тем временем, заговорила с экрана ведущая. Внизу появилась отбивка: 'Софья Керр'. Павел знал, что настоящее имя девушки Ирина Глазова, но Софья Керр звучало эпатажно. Девушка и выглядела соответствующе: черное до пола платье, корсет, аккуратное каре, густо подведенные глаза.

   - Призраки, ведьмы, потомственные ясновидящие, - продолжила Софья. - Они живут рядом с нами. Об этом рассказано в прошлых передачах. Но сегодня мы стали свидетелями настоящего чуда. Чуда, которое пришло в семью Краюхиних.

   Кадр сменился. Крупный план выхватил бледное лицо ребенка лет десяти. Глаза распахнутые, на губах недоверчивая полуулыбка.

   - У Леши ДЦП, - послышался закадровый голос Софьи. - Серьезные нарушения опорно-двигательного аппарата приковали малыша к инвалидному креслу. Мама Светлана долгие годы обивала пороги больниц. Она уже не надеялась на чудо. Но чудо все-таки случилось.

   План изменился на общий. Мальчик уперся ладонями в подлокотники инвалидного кресла. Привстал. Сделал робкий шаг, потом еще один. Лицо покраснело от волнения, но испуганная улыбка превратилась в уверенную, ребенок протянул руки:

   - Мама! Я хожу!

   В кадр ворвалась плачущая женщина и сгребла сына в охапку. Заиграла волнующая мелодия, и Павел закатил глаза. Телевизионщики умело играли на эмоциях: в такие моменты домохозяйки плакали от умиления.

   - Мы почти не надеялись, смирились, - заговорила Светлана Краюхина. Ее щеки блестели от слез, но женщина не утиралась: так зрелищнее. - Лешенька спрашивал: мама, а я навсегда инвалид? А что я ребенку отвечу? Он когда видел, как мальчишки в футбол гоняют, глаза загорались, от окна не оттащить, - женщина все-таки смахнула слезу, но в уголке глаза тут же набухла новая. - Я решила, что жизнь положу, а сына спасу. Как услышала про старца, думаю: вот она, последняя наша надежда!

   В кадре снова появилась Софья. Она картинно прошлась по железнодорожной станции, остановилась под деревянной табличкой:

   - Последняя надежда Леши Краюхина живет здесь. Доброгостово. Таежный тупик. От Тарусы до станции сутки пути. От станции до деревни - полдня на 'уазике'.

   Павел недоверчиво хмыкнул: такие как Софья на поездах не ездят. Им покупают билет в бизнес-класс или даже выдают в личное пользование компактный вертолет. С утра вылетел - к обеду на месте. Вечером - материал.

   Тем временем по экрану поплыли таежные виды, снятые с высоты птичьего полета. Щетина тайги меняла оттенки с нежно-зеленого на черный. У горизонта вырастали обточенные зубы гор, их склоны белели снежными проплешинами. Река тянулась широким серым шрамом, а на правом берегу притулилась деревенька.

   - Доброгостово. Не правда ли, говорящее название? - продолжила Софья. - Добрый гость. У славян Доброгостом звали посланника богов, покровителя добрых вестей.

   Павел считал, что о славянах Софья Керр знает столько же, сколько корова о балете. Вряд ли она ночами просиживала за книгами по оккультизму, чтобы втереться в доверие к сатанистам. Вряд ли выписывала из закрытых столичных библиотек последние экземпляры 'Хаоса непознанного'. Да и в подлинности 'чуда' Павел сомневался: половина сюжетов 'Тайного мира' оказывалась на проверку спектаклем.

   - Отшельника Захария здесь знает и стар и млад, - Софья широко улыбнулась, сунула микрофон под нос смущенной женщине неопределенного возраста, одетой по-деревенски неброско и бедно.

   - Захария-то? А что ж, знаем! - заговорила она, с любопытством косясь на камеру. - Эвон его дом, крайний к лесу. Отшельником живет. Болящие к нему частенько приезжают, а которые тут остаются и быт налаживают. Краснопоясники, значит.

   - Старец Захарий - местный мессия, - снова заговорила ведущая. - В Доброгостове живет почти шестьдесят лет, сейчас разменял девятый десяток. Всю жизнь зарабатывал плотничеством, пока не случился инсульт. Захария парализовало, зато открылся дар целительства. Прозрение слепых, исцеление недужных, очищение от бесов - вот неполный список чудес старца. Правда, попасть к отшельнику непросто. Но мы все же попробуем.

   Софья заговорщически подмигнула зрителям и постучалась в ветхую избу. Дверь распахнулась, и на порог вышла женщина в белой домотканой рубахе.

   - Чего надобно? - недружелюбно осведомилась она и хмуро глянула в сторону оператора, но тут же опустила взгляд, затеребила красный, расшитый узорами кушак.

   - Нам бы старца Захария увидеть, - елейным голосом попросила Софья. - С телевиденья мы.

   - Мирское нам не можно! - отрезала женщина.

   - Мы отблагодарить за исцеление Леши Краюхина! О нем передачу снимаем!

   - Не можно! - упрямилась женщина и хотела захлопнуть дверь, как из глубины дома донесся надтреснутый голос:

   - Маланья! Пусти...

   Женщина поджала губы, прибрала под белую косынку выбившуюся прядь и посторонилась:

   - Ну коли старец зовет, так входите.

   Скорее всего, и эта сцена была постановкой: слишком уж быстро согласилась неуступчивая женщина.

   В избе царил полумрак. Грязное окошко шириной едва ли в четыре ладони почти не пропускало свет. Электричества не было, вместо него в углах потрескивали лучины, и комната походила на ощетинившегося ежа. На скамье, застеленной оленьими шкурами, полулежал старик - совершенно седой, заросший от бровей до самого выреза расшитой, но давно не стираной сорочки.

   Софья остановилась посреди комнаты, слегка нагнув голову - потолок в избе невысок. Павлу показалось, что на миг губы ведущей брезгливо опустились, но она тотчас справилась с эмоциями и вежливо заулыбалась, даже попробовала отвесить поясной поклон:

   - Доброго здоровья, дедушка!

   Старик поднял дрожащую левую руку, перекрестил Софью двуперстием и ответил:

   - И вам, гостюшки дорогие. Зачем пожаловали?

   - Мы с телевиденья, - терпеливо повторила Софья. - Передачу снимаем об исцелении Леши Краюхина.

   - Помню мальца, - слабым голосом ответил старец. - Неходячий был. Ходит теперь?

   - Ходит! - радостно отозвалась ведущая. - Вашими стараниями! Откуда дар у вас такой, дедушка?

   Старец протяжно вздохнул.

   - Да вот, одно Господь забрал, другое взамен дал, - он поднял левую руку: - В этих перстах Божий дар теплится. А вот эти, - дотронулся до согнутой правой руки, - и не чую вовсе. Да не ведает шуйца твоя, что творит десница твоя.

   Захарий цитировал Священное Писание, только на старославянский манер. Павел вспомнил медные кресты и темные образа в доме знахарки Ефимии: вера - лучший друг и оружие любого шарлатана. Только не покидало ощущение, что в избе старца чего-то не хватало.

   - Как же вы живете тут, дедушка? - спросила Софья.

   - Так и живу. Хорошо, люди добрые помогают по хозяйству. Люди хорошие, отзывчивые. Вот Маланья, например, - Захарий поманил женщину здоровой рукой. - Подойди, сестра. Подойди, не бойся. Сядь сюды.

   Маланья присела, все так же теребя засаленные концы кушака. Захарий погладил ее по плечу, она не отстранилась, прижалась доверчиво. Куда подевалось прежнее недружелюбие?

   - Бесом девка маялась, - пояснил старец. - Скажи, Маланья, сколько в тебе бесов сидело?

   - Шесть... - блеклым голосом ответила женщина.

   - Ше-есть, - протянул Захарий. - Дьявольское число. А скажи, Маланья, откуда они в тебе народились?

   - Грешила я, батюшка, - залепетала женщина, уставившись в пол. - Телом торговала. От плода избавилась, так от мужской плоти потом новый плод народился, сатанинский.

   - А теперь-то как? Мучают бесы?

   Маланья мотнула головой.

   - Не. Как ты мне на чрево длань свою наложил, так я тут же бесовским бременем разрешилась. Черным роем из меня дьяволы вышли и больше не мучают ни темные сны, ни греховные думы. Одному Господу я теперь служу, да еще тебе, батюшка.

   Старец заулыбался, погладил женщину по спине.

   - Так, моя хорошая. Так. Ну, ступай теперь. Ступай.

   Маланья встала со скамьи, по-прежнему не глядя в камеру, скользнула в тень.

   - Так и живем, - вздохнул Захарий. - Ты-то, девка, тоже городская. Тоже в тебе, поди, черви клубятся. Во всех вас, мирских да пришлых, червоточина...

   По спине Павла мазнуло холодком. Он понял, чего не хватало в избе старца - на стенах не было икон.

   План снова поменялся. Теперь Софья стояла у покосившегося плетня, а ее черные волосы трепал ветер.

   - Многие из тех, кого исцелил Захарий, остались в Доброгостове, - ведущая указала на одинаковые аккуратные срубы. - По примеру старца люди бежали от мира и зажили отшельниками. Что заставило их пожертвовать благами цивилизации? Ответа на этот вопрос нет. 'Рыбари Господни', или как их называют местные, Краснопоясники, наотрез отказались разговаривать с журналистами. На собрание общины тоже попасть не удалось. Однако мы заполучили ценную запись: ее украдкой сделал один из родственников девушки, над которой проводился обряд экзорцизма. Просьба отойти от экранов впечатлительным людям, детям и беременным женщинам: следующие кадры повергнут вас в шок!

   Экран погас и оставался темным несколько секунд. Затем по нему замельтешили разноцветные мушки, изображение запрыгало - видимо, действительно снималось из-под полы. Потом Павел увидел людей в белых балахонах: они стояли полукругом, воздев руки в молитве. Павел покрутил настройки слухового аппарата, но вскоре понял, что на записи не было звука изначально.

   В центре круга билась девушка, простоволосая и босая. Ее тело выгибалось дугой, затылок колотился о доски. Каждый раз, когда девушка открывала рот, с губ срывалось какое-то темное облачко, похожее не то на рой насекомых, не то на клуб пыли. Потом в круг вошел старец Захарий. Вернее, его ввел высокий и плечистый мужик, лица которого Павел не разглядел. Старец наклонился над девушкой и зашептал что-то, осеняя ее двуперстием. Бесноватая замолотила ладонями в пол, выгнулась так, что касалась досок только затылком и пятками. Ее глаза завращались и уставились в камеру - совершенно белые, как отшлифованная галька. И, наверное, никто, кроме глухого Павла, умеющего хорошо читать по губам, не понял бы, что на выдохе протянула она:

   'Чер-во-о...'

   Изо рта вынырнул язык - тонкий и красный, как дождевой червь. Чашка в руках Павла накренилась, и остывшее кофе тонкой струйкой потек на колени.

   Старец коснулся лба бесноватой. Белесые глаза заволокло черной мглой, от уголка глаза потекла темная капля, будто размазалась тушь.

   Старец коснулся ее груди. Девушка мелко задрожала, и вдруг начала медленно отрываться от пола. Павел не верил своим глазам, но все же видел совершенно точно, что тело теперь висит в воздухе где-то сантиметрах в тридцати от пола.

   Старец коснулся ее живота. Бесноватая разинула рот, да так широко, что в уголках губ треснула кожа. Ее горло напряглось, принялось раздуваться, будто зоб. А потом бесноватая изрыгнула поток клубящейся мглы.

   Павел отпрянул и выронил чашку. Остатки кофе выплеснулись на ковер. И в этот же самый миг бесноватая грянулась оземь.

   Экран зарябил, пошел полосами, и вскоре на нем снова показалась ведущая Софья.

   - Сотворил ли чудо таежный мессия? Правда это или вымысел? Мы не беремся судить, - заговорила она. - Для Леши Краюхина и бесноватой девочки ответ очевиден. Мы же покидаем Доброгостово, но не прощаемся с мудрым отшельником и обязательно сюда вернемся. Кто знает? Может, в следующий раз мы сами станем свидетелем самого настоящего чуда.

   Камера крупным планом выхватило лицо старца Захария - нависшие брови, слегка опущенный после инсульта уголок рта. До Павла донесся надтреснутый и тихий старческий голос:

   - ...Разреши оковы неправды, развяжи узы ярма; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит.

  

   Продолжение следует

  Роман участвует в конкурсе "Магический детектив", в связи с чем будет поглавно выкладываться тут: ИХТИС