Дождя не было несколько недель, земля высохла и спрессовалась. На подкоп под ограждение ушло гораздо больше времени, чем предполагал Алексашка. Ночь решительно перевалила за середину, прожектор, установленный на крыше заводского управления, сделал не один десяток ленивых взмахов, прежде чем Алексашке удалось пробраться на территорию стоянки.
Раскаленные иглы жгли сердце, муки становились нестерпимыми. Упрямый Алексашка заставлял себя поверить, что не боится расплаты, а нездоровье, природная хилость тела, не в состоянии помешать исполнению планов. Боль в сердце и напряженная обстановка сводили его с ума, мысли понемногу начинали путаться. Пробираясь между гравипланами, Алексашка вскрикнул, увидев в собственной тени давно умершую мать, каким-то чудом, двигаясь будто автомат, благополучно разминулся с патрулем.
- Кто из нас неудачник. Кто из нас неудачник... Кто из нас неудачник, - шептал Алексашка, вряд ли сознавая, что вообще говорит.
Дневная смена уже отправилась по домам, и целый сектор парковки был пуст. Выйдя на свободное пространство, Алексашка разобрал свое имя на одной из табличек, некоторое время не понимая, зачем он здесь, почему, оставив гравиплан в гараже, тайком вернулся к ненавистному заводу. Цель всплыла из помутившегося рассудка, солнцем, кровавой звездой правосудия поднялась перед глазами, и даже сердце унялось перед праведностью, справедливой ясностью шага, который Алексашка собирался сделать.
Стабилизаторы машины почти лежали на площадке. Днище гравиплана давило на грудь, места здесь не хватало просто для того, чтобы распрямить руку от пальцев до локтя. Висящий на шее деревянный крестик вдавился в кожу.
Не решаясь зажечь фонарик, Алексашка наугад выкрутил винты ремонтного люка, надрезал ножом шланг тормозной системы роторов, увернувшись от струйки ядовитой пузырящейся жидкости. Тщательно затерев пятно на асфальте, Алексашка свернул тряпки, спрятал грязный комок в нише за люком, и долго потом, прислушиваясь к биению сердца, собственному дыханию, прилаживал крышку.
Работа уже была завершена, когда на парковке появился патруль. Два охранника, разомлевшие от теплой летней ночи, мирно шли по площадке, перебрасываясь фразами. Если бы не форма и трингеры, висящие на плечах, их можно было бы легко принять за заводских рабочих, идущих к машинам после смены.
Остановившись на границе свободного сектора, патрульные оказались у гравиплана, под которым прятался Алексашка. Явно не собираясь уходить, охранники закурили. Смятая сигаретная пачка пролетела над парковкой, укатившись к соседнему ряду машин. Из темноты послышался шорох, короткий треск рвущейся бумаги.
- Так вот, я и говорю, чрезмерно мутная персона, - продолжая разговор, сказал патрульный. - Наши болтают, оружием приторговывает, взрывчаткой не брезгует, вагонами грабит с завода разнообразные запчасти.
- Неужели взрывчаткой? Давно пора прикрыть его лавочку!
- Сам посуди, такую феноменальную базу рядом с проходной отгрохал. Заводские ропщут, по углам лопочут, а дальше сплетен дело...
Замолчав, охранник неуверенно взглянул на насторожившегося напарника. Звук, привлекший внимание патрульных, повторился. Прижавшись к стабилизатору, Алексашка надеялся, что его не выдал пульс в висках, грохот несущегося галопом сердца.
- Старшой предупреждал, вечером подозрительный какой-то у ограды крутился.
Охранники тихо, не делая резких движений, взяли трингеры на изготовку. Предохранители сухо щелкнули. Алексашку распластал, совершенно уничтожил ужас. Нужно было бежать или наброситься на патрульных, но тело не повиновалось, капитулируя как последний предатель. Микроскопическая, несерьезная, сумасшедшая надежда спастись, сделавшись невидимкой, побеждала саму мысль об атаке.
- Заметил нарушителя?!
- Откуда он здесь?
- А ну, держи злоумышленника!
На площадке, не проявляя ни малейшего интереса к людям, танцевал черный котенок. Маленький зверек охотился за шуршащим клочком бумаги, то поддевал добычу на коготь, то пускал комок по асфальту и, делая нарочито равнодушный вид, бросался вдогонку, смешно вскидывая лапки.
Скомканная сигаретная пачка ударилась о стабилизатор, закатившись под гравиплан. Котенок без тени смущения прыгнул к Алексашке, удостоив его коротким взглядом, приготовился к новой атаке. Милый зверек забыл обо всем на свете.
Парализованный страхом случайного разоблачения, Алексашка неожиданно для себя выбросил руку, поймав горло котенка. Выпустив когти, зверек попытался вырваться, почти сразу сдавшись перед силой. Странное, хорошо знакомое чувство превосходства, абсолютной власти обожгло Алексашку. Ничтожное животное могло загубить план, и теперь обязано понести наказание. Пальцы все сильнее сжимали горло несчастного малыша. Стоило одному из патрульных нагнуться, как инкогнито Алексашки было бы раскрыто, но сейчас не имело значения, что у него в руках всего лишь крошечный котенок, а собственное существование находится под великим вопросом. Жизнь затихла между пальцами господина, жизнь ждала выбора божества.
- Вылезай, злостный нарушитель! Где ты там?! - бряцая трингерами, засмеялись патрульные.
Это решило судьбу милого зверька.
* * *
В заводском цеху кипела работа. Дальнюю часть огромного здания занимал остов узкого, похожего на иглу почтового звездолета, вокруг которого суетились кары, подвозящие стальные конструкции. Середина цеха была безраздельно отдана компактному лунному транспортнику.
Корабль, со всех сторон окруженный строительными лесами, торопился покинуть цех, к концу лета уступив свое место почтовику. Сроки выпуска звездолета начинали поджимать, начальство нервничало, нагнетая и без того неспокойную обстановку, растягивало нормы, правила безопасности. Заводские механики устанавливали последние агрегаты в машинном отделении, в переходах транспортника хозяйничали электрики, силовики и слаботочники, тогда как бригада сварщиков уже приступила к носовой броне. Краны трудились без перерывов. Тяжелые келларовые плиты висели над людьми, платформой с дорогостоящими нейрокомпьютерами, на каски рабочих и тщательно упакованные коробки высокоточных процессоров сыпались каскады искр.
Алексашка бросил огрызки электродов вдоль корпуса звездолета, присев, заглянул в щель. Стержни упали неподалеку от платформы, рядом с группой разбирающих чертежи инженеров. К счастью, электроды никому не причинили вреда, грохот и звон, царящий в заводском цеху, погасил звук падения стержней, но Алексашка все равно отпрянул, скорчив презрительную, недовольную мину.
- Алексашка!... Как тебя... Алексей!
Поодаль, явно не решаясь подходить к плюющейся искрами машине, стоял начальник смежного участка.
Расцепив обруч, Алексашка деревянным движением снял сварочную маску со шлема, гадая, что ему грозит. Сердце застучало так, словно собиралось проломить грудную клетку. Он шел по трапу, как уличенный в злодействе преступник к плахе.
У Алексашки была женственная фигура, маленькая голова, миловидное, хотя и довольно невыразительное личико, которое сделало бы его похожим на девушку, если бы не тоненькие, едва намеченные ниточки черных, будто специально подкрашенных усов. Эти же усики и крупные, вывернутые наружу мочки ушей, издали кажущиеся безвкусными серьгами, придавали Алексашке глуповатое, по крайней мере, очень несерьезное выражение.
- Знаешь, в общем, у меня на днях сварной трагически погиб?
Больное сердце Алексашки сжалось от нехорошего предчувствия.
- Я... Весь завод ведь знает...
- Отличный был сварной! Рубаха-парень!
- Исключительно... светлый человек, - без особой живости подтвердил Алексашка. - Что с ним случилось?
- Да, в общем, была у него страстишка, любил гравиплан гонять, возился с ним постоянно.
- Разбился?
- Заживо сгорел. Парень в моторе тряпку забыл, вот и занялось. Только за проходную выбрался, гравиплан вспыхнул, потушить не успели... Ты, в общем... Алексей, руководство уже в курсе. Прощайся с бригадой, как там у вас полагается. Перевожу тебя к себе. Работа у нас ответственная, хотя и зарплата выше!
В голосе Алексашки впервые прорезались интонации:
- Я... Я к механикам?
- К механикам. Послезавтра, в общем, выходи в мою смену.
Проследив за тем, как спускается по лестнице его новый начальник, Алексашка чисто, совершенно без фальши улыбался. Сейчас он был похож на ребенка, получившего в день рождения нежданный и чрезвычайно приятный подарок. Алексашка мстил за боль и унижения, ни мгновения не планируя получить столь выгодное предложение. Не новое место работы и не достойная прибавка к зарплате радовали его, а ужасная смерть врага. Порезанный шланг тормозной системы роторов должен был в итоге привести к аварии на магистрали, но получилось совсем по-другому, намного лучше, страшнее, болезненней и... поучительней.
Взявшись за поручни, Алексашка поднялся на руках и, не в состоянии сдержаться, закричал:
- Кто из нас неудачник?!
* * *
- Как же так, Прокоп? - грозно нахмурился полный широколицый рабочий, кутаясь в сварочную робу. - Ты у нас прораб или кто? Сгоняй в контору, утряси вопрос по справедливости!
- Не могу я пойти против руководителей, значит, Илюша, пойми.
- Да это оскорбление какое-то! Почему поганец?!
- Решение ведь не мое... Начальства, - ответил Прокоп, боком, будто краб, продвигаясь к выходу из бытовки.
Илья одним махом вытянул из-за стола Алексашку, крепко встряхнул его, словно собирался вывернуть наизнанку, и показал бригаде:
- Братцы, есть справедливость на земле, или нет? Поганец к механикам, на крутые заработки?!
Видя, что дело может обернуться не просто скандалом, а дракой, за которую, естественно, прежде всех придется отвечать прорабу, Прокоп вернулся. От волнения речь прораба стала изумительно путаной, и нескладной, как сам Прокоп:
- Через пару месяцев мы подумаем. Значит, брось дурить. Насчет повышения разряда, Илюша. Никто тебя, значит, не оскорбляет.
- У поганца теперь зарплата вдвое против моей, и это не оскорбление?!
- Все премии и так, значит, твои. Специалист не хуже твоего, опять же, со здоровьем проблемы, сердечник. Подумай, значит, начальство не поголовно безголовое... Алексашка... Александр Александрович, то есть, кандидатура походящая.
- Я Алексей Александрович, - уныло промямлил Алексашка.
Алексашка висел в руке Ильи, как придушенный куницей заяц. Его миловидное личико искажало неестественное и непостижимое выражение. Мочки ушей налились кровью, лицо пошло коричневыми пятнами, глубоко посаженные глаза не выражали ничего, а голос остался тихим и бесцветным. Не похоже было, чтобы Алексашка чувствовал боль, робел или хотя бы опасался расправы. Внешне он был вполне холоден, но внутри клокотало пламя, об истинной температуре которого, наверное, не подозревал и сам Алексашка.
- Илья, брось поганца, - посоветовал кто-то. - Пусть теперь у механиков в бригаде в сахар химию сыпет, гвозди в ботинки вбивает.
- Мы свое еще заработаем!
- Вот именно! - обрадовался поддержке Прокоп. - Процентовки, значит, на днях подпишу. Заработки отменные! Зачем нам революции, значит?
- Обидно!
- Обидно, Илья? Сварной у механиков на днях погиб. Ты рассуди, Алексашка на место покойника идет, еще теплое место. Полегчало?
- Так-то оно так...
- Хочешь на место покойника? Поганцу все равно, а тебе?
- Плюнь и забудь!
- Разве только плюнуть?
Илья схватил Алексашку за шиворот и так резко дернул, что порвал одежду жертвы. Грубо усадив Алексашку, он связал лоскуты рукавов за стулом, притянул полы к спинке и застегнул на пуговицу. Пинки, пощечины и затрещины сыпались на несчастного как градины с нахмурившихся небес. Распятый, согнутый, дохлой рыбой разделанный на стуле, превращенном в орудие пытки, Алексашка безропотно терпел унижения, глазом не моргнув даже после того, как остервеневший Илья разорвал цепочку простенького деревянного крестика, впечатал смачный плевок в жиденькую шевелюру.
- Я хотел с бригадой попрощаться, мамочка, - лениво протянул Алексашка, шевеля усиками.
Не сговариваясь, рабочие дружно засмеялись, заставив дрожать стекла окон, раскачиваться плафоны светильников. Илья хохотал до слез, до икоты, до бессилия. Даже Прокоп не удержался от блеющего смешка, поняв, что гроза миновала, и продолжения омерзительному бенефису не будет.
- Запомни, поганец. Если энергоемкость вдруг сядет, стекла или фары на моем гравиплане разобьются, обязательно жди добрых гостей. Так и знай, за каждую царапину на стабилизаторе спрошу с тебя, - пообещал напоследок Илья, швыряя в лицо Алексашки крестик.
Бригада расходилась по домам, бытовка пустела. В заводском коллективе Алексашку больше чем не любили, за несколько лет работы он не заслужил ни человеческого имени, ни, тем более, отчества, получив презрительное, как кличка худого пса, прозвище. Коллеги считали своим долгом отпустить издевательскую шутку по поводу прощальных гастролей артиста, бросить на жертву насмешливый, ненавидящий взгляд считалось доблестью. Жалкий и беспомощный, Алексашка был похож на сидячую мумию, спеленатого санитарами умалишенного, таракана особенно гнусной породы, не вызывая к себе ни грамма сострадания.
* * *
Как и планировалось, к исходу лета транспортник оказался готов к первому полету в космос. Строительные леса были отведены к стенам цеха, платформа с накрепко закрепленным звездолетом неторопливо продвигалась к гигантским воротам, тогда как работы в отсеках корабля продолжались круглосуточно.
Заказчик, администрация небольшого лунного города, прислал пилотское звено, которому, в дальнейшем, на протяжении многих лет придется управлять судном. Люди оказались знающими, строгими, на редкость придирчивыми и, хотя за глаза получили прозвища лунатиков, быстро снискали уважение всего завода своей принципиальностью. Недоделки выявлялись каждую смену, иногда целыми гроздями, но почти всегда по мелочам. Алексашке, случайно или намеренно забывшему проварить крошечную заглушку, пришлось возвращать в машинное отделение чуть ли не тонну аппаратуры, замучив андроидов - грузчиков. Злосчастный стык был заварен, проверен, благополучно получил сертификат, не слишком сильно задержав процесс передачи судна заказчику. Обошлось даже без выговоров, косых взглядов и требовательных пожеланий.
Получив указание начальства не спешить с выносом сварочного оборудования, Алексашка откровенно бездельничал, бесцельно шатаясь по транспортнику. Пилотское звено и несколько заводских наладчиков возились в рубке, досконально тестируя бортовые нейрокомпьютеры, выполняли сверхсложные операции с генеральным процессором корабля. Слаженные действия специалистов завораживали, напоминали танец выдающихся мастеров, красивый сам по себе настолько, что задумываться о смысле каскада отточенных до идеала движений просто не пришло бы в голову.
Судя по вниманию, которое все оказывали словам абсолютно лысого гиганта, первым пилотом в звене лунатиков был он. Звание пилота великану не шло, проще было бы поверить, что гигант молотобоец, силач из цирка или наемный убийца. Окладистая рыжая борода, вероятно, должна была придать представительности этому молодому, не старше двадцати лет человеку, но добавляла лишь дикой, по-настоящему первобытной свирепости и без того суровому, фантастически грозному виду великана. Алексашке, чье детство прошло с глубоко религиозной матерью, гигант живо напомнил Антихриста, губителя народов, средоточие зла, существующего для борьбы с церковью, рыжего, плешивого, чудовищного исполина по имени Армиллий.
Рубка была буквально завалена кабелями, приборами, назначение и показания которых для непосвященного остались бы неразрешимой загадкой на целую жизнь. Обстановка здесь была самая что ни на есть рабочая. Священнодействие продолжалось, в ход шли новые устройства, вновь тянулись провода, на виртуальном информаторе проносились бесчисленные строки таинственных символов. Перед Алексашкой открывался другой, незнакомый, волшебный мир, он словно перенесся в далекое прошлое, присутствуя при опытах средневековых алхимиков. Звездолет, завод, армии недругов, Земля, отступили вдаль, любопытство подарило черствой душе крылья, и даже Армиллий, мрачные воспоминания о детстве не могли разрушить великолепнейшего чародейства...
Почувствовав боль, Алексашка отдернул руку. Рыжебородый гигант ринулся к нему из угла рубки, вцепившись когтями в горло, сорвал с шеи крест и издевательски захохотал. Помощники одобрительно загудели, их нудные голоса сливались в низкое звериное рычание, демоническую, словно уходящую вдаль антифонную псалмодию. Фигура великана расплывалось, гигант был то Ильей, то черным громадным котом, то становился безобразным и ужасным Армиллием, на волосатой груди которого истекали кровью три шестерки. Мать стояла рядом с монстром, нежно поглаживая бицепс великана, не переставая, не давая себе вздохнуть, орала на Алексашку.
Сердце сделало внушительную паузу, забилось так сильно, словно спешило сделать последнюю тысячу ударов и вскипеть сверхновой. Лицо опалил адский жар, алая пелена схватила сознание жестокими тисками, боль выкрутила хилое тело Алексашки конвульсией.
* * *
- Возьми на память, - сказал гигант, протягивая Алексашке открытую ладонь.
- Я не принимаю лекарства.
- Это не таблетка, малек! - развеселился рыжебородый. - Такие безделушки развлекают миллиардеров. Отличная забава! Возьми, дома сбросишь данные в кухонный процессор или программатор. Будешь удивлять гостей, отдавая ментальные приказы технике не хуже кетжая... Возьми!
Подчинившись с покорностью робота, Алексашка снял с широкой, будто стол, ладони великана розоватый цилиндрик, действительно напоминающий таблетку. На торце цилиндра был миниатюрный разъем, маркировка подсказывала, что это одноразовый носитель информации. Глаза Алексашки искали, никак не находя три шестерки, так или иначе скрытые в рядах цифр.
- Какой-то ты квелый. Сильно шарахнуло? - участливо спросил гигант.
- У меня сердце больное.
- Сердце? Наше звено давно прошло через эту процедуру, помню, ощущение мерзейшее! Ты уж прости нас за невнимательность. Так получилось, землянин! Тебе лучше прямо сейчас заглянуть к врачу.
- Я не верю врачам.
- Правильно делаешь!
Великан громогласно хохотнул, запоздало сообразив, что это не шутка, умолк, быстро переглянувшись с лунатиками. Помощники стаяли посматривать на часы. Не снимая с шеи креста, Алексашка верил лишь в боль, наказание и справедливость возмездия. Он отлично знал, что сейчас лунатики будут ухмыляться, потом ерничать и, конечно, продолжат пытки электрическим током, но вновь ошибся.
Покачиваясь, на виртуальный информатор выплыла улыбающаяся физиономия гиганта. Ракурс быстро менялся, камера отступала, затем неожиданно перевернулась, закрутилась пропеллером, и резко замерла. Великан остался вниз головой, на которой пробивалась рыжая шевелюра, густыми прядями поднимаясь к плечам, торсу лунатика. Увидев аккуратные, винтообразные рожки, вдруг проросшие на лбу пилота, Алексашка не выдержал, вскочив со стула.
- Опять что-то не так?! Малек, я управляю своей копией! Лунная орбита под завязку заполнена кораблями, - несколько виновато, хотя не и без раздражения заговорил великан. - Иногда человек не в состоянии справиться с управлением, машины с их правилами, пунктами опасны во внештатной ситуации. Нам нужно лишь подумать, корабль откликнется на команду, а посредник перед тобой!
- Цифровая копия, - пробормотал Алексашка.
- В точку! Когда ты задел вот ту штуку, вроде этажерки, то запустил сканер, и в итоге совершенно бесплатно получил собственную цифровую копию. Хороший подарок?
- Если экипаж погибнет, корабль поведет ваша копия?
- Конечно, малек, мое личное посольство в реальности машин! Ты не только отменный сварщик, еще и сообразительный малый! Хочешь к нам в звено? Такие люди на флоте нужны!
- Если я умру, то продолжу жить вечно в кухонном процессоре?
На сей раз, гигант решил не смеяться, хотя остаться серьезным после этого вопроса ему было очень тяжело. Простой в работе, вызванный происшествием, тяготил и пилота, и помощников, но никто из присутствующих не торопил Алексашку, не ругал, не гнал из рубки, давая время на то, чтобы окончательно прийти в себя после удара.
- Всему свой срок, землянин. Нет такой техники, которой бы позволили работать целую вечность. Носитель, домашний процессор через год отправится на свалку, с ними пропадет и твоя копия. Жить нужно не в каком-то процессоре, а наследниках, землянин... У тебя есть дети?
Ни слова не говоря, Алексашка пошел к выходу из рубки, стараясь не наступать на разбросанные провода и кабели. На пороге он остановился и, не оборачиваясь, тихо произнес:
- Я говорю, я не хочу к вам в звено.
* * *
Зима, ночь правили континентом и, казалось, всей Землей, когда Алексашка, оставив гравиплан в заснеженном овраге, поднялся к ангару, напоминающему разрезанный пополам корпус колоссального дирижабля. Стена склада сдалась без серьезных сопротивлений. Нож полукругом вспорол толстую, пропитанную водоотталкивающим составом ткань, натолкнулся на стальной каркас, со смачным хрустом двинулся вниз. Проскользнув в дыру, Алексашка с уверенностью рецидивиста закрепил материю скобками, скрывая следы взлома.
Большой полутемный склад, расположенный в шаге от заводской проходной, был заполнен давно отслужившей свой срок техникой и свежими, новенькими деталями силовых агрегатов, которые, разве что потрудились вынуть из упаковок. С металлопроката и конструкций срезали метки, маркированные коробки с точным оборудованием попросту поменяли на одинаково безликие пластмассовые ящики. Специалисты могли бы найти здесь комплекты любых механизмов для звездолетов самых различных модификаций! Масштабы этого полулегального предприятия впечатляли размахом и убивали наглостью. Патрульные, сплетничавшие на парковке, оказались очень далеко от истины. Если хозяева склада действительно воровали с завода детали, то не вагонами, а целыми составами.
Сердце беспокоило Алексашку, но нервы, вероятно, закаленные прежней незаконной вылазкой, звенели гораздо меньше. Против ожиданий, склад, содержимое которого стоило многие миллионы, охранялся лишь отрядом киборгов. Сутулые, похожие друг на друга карлики, не выдавались ни сообразительностью, ни служебным рвением. Заслышав шаги киборгов, Алексашке нужно было лишь на время исчезнуть с их пути.
В дальней части ангара стояла будка, из широких стекол которой лился свет. Против двери сидел, навалившись на стол, почтенного возраста старец, одетый в феерический красно-желтый костюм, невообразимым образом сочетающий элементы консерватизма и экстравагантности. Алексашка понятия не имел, являлся ли старик одним из совладельцев склада, или простым ночным сторожем, переключив все внимание на продолговатые контейнеры. Это была цель, препятствий не существовало.
Словно что-то предчувствуя, старик поднялся. На полу ангара закачалась гротескная, вытянутая тень. Алексашка похолодел, внезапно ощутив себя ребенком, отстоявшим ночь на коленях перед алтарем со сценами Страшного суда, молясь о том, чтобы единственной свечи хватило до прихода матери, а рассвет уничтожил мрачные тени чудовищ потусторонних миров...
Тянуть было нельзя. Алексашка прыжком пересек луч света, нагнувшись, прошел под окном. Оставалось только рвануть дверь, чтобы оказаться лицом к лицу с врагом. Ручка ножа жгла вспотевшую ладонь. Сердце не просто болело, казалось, уже лопнуло, истекая кровью, рвущейся из многочисленных ран.
Из полутьмы, окутывающей склад, неожиданно выбежал киборг. Думая, что карлик заметил его, Алексашка приготовился к бою, но робот взлетел на крыльцо, даже не посмотрев по сторонам. Дверь распахнулась, человек и киборг с шумом спустились по ступенькам.
- Она прежде всего моя дочь! - свирепо, во весь голос заревел старик. - Глупая неоперившаяся гусыня! Если она не понимает, что проходимец хочет заполучить мое состояние, я объясню! Откручу головы обоим! Марс сойдет с орбиты! На Плутоне растают льды!
Робот, смешно припрыгивая, с трудом поспевал за широко шагающим, не перестающим выкрикивать угрозы стариком.
* * *
Под невысоким шкафчиком дремали, свернувшись в клубок, две кошки. Увидев Алексашку, животные вскочили, не сводя с непрошеного гостя желтых, словно светящихся внутренним светом глаз. Кошки были явно разного возраста, но обе черные, крупные, со здоровой блестящей шерсткой.
Алексашка узнавал в одном из животных жизнерадостного котенка, не в силах сейчас вспомнить, чем закончилась, их прежняя встреча. Территорию заводской парковки и ангар разделяли считанные метры, границы людей животным не помеха, только доводы разума здесь были излишни. Алексашка мстил всегда и ожидал мести от других, человека или зверя, живого или мертвого, бога или демона. Он был совершенно, фатально убежден, что встретил не сестер, не братьев, а именно мать и ее подросшего сына.
Мать и сын. Совпадение, новая накладка прошлого на настоящее пугала Алексашку, выглядела зловещим предзнаменованием. Рокот грозного мистического пророчества проникал внутрь, заставляя трепетать каждую клеточку его тела. Как и тогда, теплой летней ночью, Алексашка опять готовил преступление, но теперь, вместо беззащитного маленького котенка и вооруженной охраны, против него выступали призраки, обитающие в памяти. В глазах зверей горел ненавистный алтарь, пухлые молитвенники, свечным воском оплывало лицо матери, и голый, покрытый ссадинами, синяками мальчишка с сумасшедшим визгом носился по дому, выплескивая бензин из канистры.
Сейчас мать вернулась, она хочет отомстить сыну! Не нападая, скорее защищаясь от суровых, пронзающих взглядов кошек, Алексашка взмахнул ножом. Звери разом зашипели, прижимая уши к головам, и вдруг метнулись в открытую дверь, бок о бок пролетели через полосу света, сгинув в темноте.
Нет, он не верил, что навсегда или хотя бы на час избавился от боли. Это была не победа, а отсрочка перед жесточайшей казнью. Черные кошки убежали не зря, вскоре они приведут подмогу, и тогда пытки продолжатся, до самого конца...
Ожидая найти в контейнерах взрывчатку, Алексашка ни мгновения не подумал, что опасные вещества, за незаконную торговлю которыми можно очень надолго лишиться свободы, хозяева склада не стали бы хранить в открытую. Ящики были заполнены диковинными каменными цветами. На тонких сиреневых ножках с вкраплениями черного турмалина, слюды, апатита, распускались букеты, содержащие крупные, сросшиеся в могучие кристаллы изумруды.
Под монитором нейрокомпьютера лежала золотая пластинка с тонкой гравировкой. Нижнюю часть пластины занимали красивые, филигранно выполненные девятиконечные звездочки, в верхней части был изображен крест и кинжал. При малейшем наклоне пластинки звезды образовывали правильный круг, крест и кинжал самым неестественным образом распадались на ожерелье, состоящее из кристаллов. Предельная точность гравировки позволяла увидеть, как происходят удивительные метаморфозы, но осознать трансформации умом все равно было трудно. В этих превращениях сквозила чудная, нечеловеческая логика.
Звезды и крест. Крест против звезд.
Старик мог в любой момент вернуться. Мать и сын, две черные кошки вернутся, обязательно приведут подмогу. Сознавая, что не сумеет сколько-нибудь успешно противостоять охраняющим ангар киборгам, Алексашка продолжал торчать на фоне ярко освещенного окна, не в состоянии оторваться от странного изменчивого рисунка. Крест и звезды, звезды и крест давали туманные, противоречивые ощущения избавления, бесконечной холодной пустоты, абсолютной защищенности, вечного полета, смертного ужаса, немыслимой, доселе неизведанной свободы.
Вынув из кармана розоватый цилиндрик, Алексашка сжал в ладони носитель с цифровой копией. Жизнь всегда казалась ему не слишком успешной иллюзией, ночь от дня, лето от зимы отличались только тем, какую боль приносили сегодняшние мысли. Земля была для Алексашки чужой планетой, навеки порабощенной жестокостью, собственное сердце - часовым механизмом атомной бомбы, а крест - дырявым плетнем, не защищающим, но усиливающим навязанные еще в детстве страхи, от которых невозможно отказаться вовек. Заметный светлый след способны оставить только истинно живые, ходячие мертвецы окрашивают душу мира в цвет мрака и горя. Сейчас, в его груди впервые поселилась трепетная, хотя и глубоко порочная, нечистая надежда.
Придвинув клавиатуру нейрокомпьютера, Алексашка сразу наткнулся на файл складского реестра. Вряд ли хозяева ангара открытым текстом внесли взрывчатку в таблицы хранящихся материалов и оборудования, но они должны были как-то ориентироваться в лабиринте бесчисленных вещей.
* * *
Изношенное сердце отказало под конец рабочей смены. Алексашка пришел в себя на операционном столе заводской больницы, и медицинская сестра, не дожидаясь указания хирургов, засуетилась с наркозом.
Сознание вернулось к нему всего за минуту до взрыва. От густого грохота растрескались стены, лопнули оконные стекла, рассыпая звенящие осколки по сияющей чистотой комнате. Свет погас, но вспыхнул вновь, получив поддержку аварийного генератора. Ветер, снег, морозный зимний воздух ворвались в операционную, взломав двери, понеслись по коридорам заходящейся в предсмертной дрожи больницы. Отблески огня заметались по потолку, гул разгорающегося пламени быстро сменил треск перекрытий.
- Спокойно! Продолжаем! - закричал хирург в очках.
Кто-то из растерянных, испуганных врачей побежал вон из операционной, некоторые после окрика вернулись к столу. Медсестра, всхлипывая, принялась сметать стекла с инструментов. Увидев, что из-под ее стерильной маски торчат кошачьи усы, Алексашка не удивился и не ощутил, как сжимается от ужаса больное сердце. Сердца больше не было в груди. Алексашка не искал взглядом другую кошку, сейчас зная, что второй черной кошкой всегда был он сам.
- Так и надо, операция идет по плану. Держись, богатырь, подключаем кардиосистему, - подмигнул хирург. На лбу доктора расплывалось кровавое пятно, осколки рассекли ему ухо и поцарапали линзы очков.
- Бомба в управлении! Пожар! - влетев в разрушенную операционную, истерично завопил врач. - Пожар! Целая смена рабочих...
- Маска, - оборвал его на полуслове хирург. - К столу. Наркоз пациенту.
Взрыв уничтожил здание заводского управления, похоронив под обломками ненавистную Алексашке бригаду, десятки, сотни случайных людей. Доктор был совершенно прав. Все, в самом деле, шло по плану, который теперь не сумела бы нарушить сама смерть.
- Я... хочу... подождать.
Услышав шепот Алексашки, врач в замешательстве остановился, поглядывая на хирурга.
- Наркоз! - строго повторил доктор.
Следующий, в отдалении, взрыв, был гораздо тише предыдущего и не принес новых разрушений растерзанному заводу. Над крышами цехов поднялся корпус автоматического почтовика, вспышка протонного зажигания опалила зиму, и корабль, взревев планетарными двигателями, устремился в космос.
Новенький звездолет стартовал в неурочный час, нарушив предписания, программы нейрокомпьютеров, не взяв на борт испытателей. Рубка судна была пуста, по палубе катался розоватый цилиндр, похожий на таблетку, у широкой полусферы центрального процессора лежала золотая пластинка и деревянный крестик с рваной цепочкой.
Звезды, одиночество, вечность ждали корабль, командование взял цифровой фантом. Отплатив миру за боль, Алексашка обманул врагов, недуги, смерть, даже мать и собственное сердце. Он умирал на операционном столе, впервые чувствуя себя невесомым, чистым и свободным.