--
Мне здесь больше нечего делать: замок вы подожгли, и книг уже не спасти.
--
Дались тебе эти книги! Уже сегодня замок будет наш, тебе столько золота и не снилось - хватит на целую библиотеку! Или дело не в этом? Тебя опять призывают твои боги?
--
Они и твои боги тоже, Лис.
--
Не учи меня, книжник! Я чту богов и приношу дары на лесные алтари.
--
Дары... Кровь, молоко и зерно... Плата за то, чтоб боги смотрели сквозь пальцы и позволяли нам жить на этих землях. Но когда придет время платить выкуп за весь людской род - хватит ли этого?
--
Золото, книжник, ты забыл про золото! Мы возьмем замок к вечеру.
* * *
Узенькая речушка сбегала с холма; светлый, чистый поток журчал и перекатывался меж камней. Замшелые валуны обступали его, теснили со всех сторон. Там, где тень деревьев отступала, мох на камнях в жаркие дни высыхал, выгорал добела. Если тронешь его рукой, взлетает чуть заметное облачко пыли и сыплется белесая труха. Однажды - а стоял как раз такой денек - Элиас задремал на спине одного из валунов, под плеск воды. Он лежал, разморенный полуденным солнцем, и ему лень было открыть глаза, когда послышались голоса.
--
У меня нет новых башмаков.
--
Неужели ты пропустишь ночь танцев из-за такого пустяка?!
--
Может быть, еще не сегодня?
--
Сегодня. Будет полнолуние.
--
Правда? Мне казалось, ты перестал смотреть ночью в небо...
--
Да, но я слышу, как все замирает в ожидании сегодня, и роса к вечеру не выпадет, и запахи... забудь про башмаки.
И тут зазвучал третий голос:
--
Тише! Разве вы не видите - он недалеко ушел в мир снов.
--
Ах!
Элиас открыл глаза. Казалось, прошло лишь несколько минут, если он и на самом деле спал. Тени от деревьев едва ли сдвинулись хоть немного. Но те, кто только что говорил возле самого его уха, успели исчезнуть, раствориться в дневном мареве; даже трава после их шагов распрямилась. Лишь журчала река, да звенели стрекозы, да шелестела листва. Стлался по земле ароматный дымок - это Яков, хозяин домика под зеленой крышей, колдовал над одним из своих зелий. Мальчик вздохнул, спустился ближе к воде, плеснул в лицо. В этот миг, когда он склонялся над потоком, что-то прошуршало у него за спиной. Он тотчас обернулся: никого. Наверное, ветер.
День выдался долгий и жаркий. Дома не сиделось: Яков заперся у себя; в комнатах было пыльно и душно. Стоило взять в руки книгу, и веки наливались дремотной тяжестью, а глаза сами собой закрывались. Мальчик бродил в лесу, уходя все дальше, ступая с одной неизведанной тропинки на другую. На одной из полянок, польстившись на спелые ягоды, он наткнулся на опутанный травой белый камень с круглой выемкой посередине. Должно быть, в дождливые дни в этой выемке скапливалась вода, раз за разом сглаживая края. А сейчас там лежал длинный лист, свернутый в трубочку и перевязанный травинкой. Случайность - или это действительно было письмо? Элиас не медлил более. Он развернул листок и увидел неровно нацарапанные письмена. Четыре руны на древнем наречии. Сначала отец, а теперь вот - старик с неизменным терпением старались обучить Элиаса этому языку, но пока безуспешно. Гораздо интереснее казалось удрать с мальчишками на озеро, или рассматривать карты дальних стран, нарисованные чародеем. И вот теперь ничего невозможно было понять. Забирать письмо Элиас не хотел - тот, кому писали, тоже должен был прочесть, кем бы он ни был. Но - был еще способ узнать. И мальчик поспешил вернуться. Он ни разу не сбился с дороги, но это его не удивило - так же, как давно перестало удивлять чистое небо над домом мага, когда в деревне внизу хлещет ливень.
Второе лето - а он уже научился говорить "давно" и называть дом Якова своим домом.
Дверь была закрыта, но не заперта - верный знак того, что чародея не стоит и искать. Элиас вздохнул: придется все делать самому. Он отыскал ту самую книгу, по которой Яков учил его языку рун. Первая же открытая страница оказалась нужной - это была одна из рун, которые он видел в письме на белом камне. То была руна Луны; руна колдовства и вступления в силу. Тут же нашлась и вторая: руна праздника, руна песен и танца, изобилия и веселья. Третья была знаком приглашения, протянутых рук и ожидания. И, наконец, последняя - руна времени, которая говорила: сегодня.
Мальчик замер, загляделся на страницу; и словно чтобы напомнить ему о том, в чьем доме он живет и чьи книги читает, зашелестели страницы, и книга сама собою выпала у Элиаса из рук. Он вздрогнул от неожиданности, поднялся и подошел к окну. Вечер был еще далек, но казалось, будто солнце уже устало светить, ждет - не дождется, когда, наконец, луна придет ему на смену. И мальчик понял в тот миг, как сильно ему хотелось бы побывать на ночном празднике полнолуния. Ему и раньше приходилось слышать о плясках Лесного народа; но никогда еще рассказы эти не тревожили так его сердце. Кто шептался там, у реки? Кому было написано то письмо? Ответов у Элиаса не было, а старый маг и вчера и сегодня был мрачнее тучи. Исчезал, возвращался - и часами сидел взаперти у себя в комнате, и почему-то потерял интерес к любым разговорам - даже к разговорам о таких волнующих и чудесных вещах. Мальчик вздохнул. И почему это волшебник всегда исчезает или запирается именно тогда, когда так хочется порасспросить его?
Элиасу кажется, что он знает - Яков становится угрюм и задумчив после каждого посещения деревни. Там говорят всегда об одном и том же, с тревогой вглядываясь в даль.
* * *
Война была всегда - где-то на побережье. В угрюмых лицах людей, когда речь заходила о ценах, о предстоящей зиме, об опасностях на дорогах. А еще - в воспаленных глазах матери. В ее руках, постоянно теребящих пояса и края одежды. Эти руки могли вдруг взвиться и отхлестать по щекам нерадивую служанку - но всегда, всегда были ласковы с ним: обнимали, ерошили волосы.
Война была в частых отлучках отца.
А теперь она пришла прямо в их дом, влетела вместе с всадником. Элиас принял поводья - а гонец, человек с усталым и серым лицом, ухитрился споткнуться, взбегая по ступеням навстречу хозяину замка. Мальчик помедлил, взглянул вверх, на отца - тот хмурил брови, накручивал на палец рыжие волосы. Волосы, из-за которых во всех окрестных селениях его прозывали Лисом. Как звали раньше и его отца, и деда.
"Теперь мне не придется отсиживаться дома - я уже вырос, и мне разрешено упражняться с мечом, и я неплохо стреляю, и умею метать ножи..." - думал, улыбаясь, Элиас. Светловолосый Лисенок, сын Лиса.
Они выехали в тот же день, презрев опасности дорог и близость врага. Впрочем, с отцом он не боялся почти ничего - боялся только поверить, что это правда, что его, мечтавшего добыть себе славу воина, отсылают прочь.
--
У меня плохое предчувствие. Такое... как перед смертью твоего брата. А тот, к кому мы едем - он научит тебя большему, чем я когда-нибудь смогу научить. Он посвятит тебя Богам - и ты всегда будешь знать, с востока или с севера ожидать врага, и, поднимая меч, будешь чувствовать силу, стоящую за тобой.
Лисенок молчит долго, глаза у него сухие и злые. Потом спрашивает:
--
Кто он?
--
Книжник и маг.
* * *
Отец хмурит брови. Дергает прядь рыжих волос, словно задумал оторвать. Лисенок не видит его, но представить нетрудно: эти жесты так привычны. Мальчика отослали в дом, но он вернулся, тихонько, чтобы послушать. Гнев отца его больше не пугает - самое страшное уже случилось.
--
Эльма я бы взял. Он был совсем другой. Элиаса не возьму, не обессудь. Да, ты учил его, он, наверное, сообразительный малый для своих лет - но и только. Не проси. Не выйдет из него ученика чародея.
Это говорит старик. Отец стоит перед ним, как простой деревенский проситель. Как один из тех, что начинали заикаться и мять шапку, стоило лишь упомянуть имя старого Якова. Для здешних он - не просто лесной колдун, они приносят ему хлеб и молоко, как если бы он был божеством. Складывают на пороге - так же благоговейно, как на любом из алтарей Лесного народа. Здесь они повсюду, эти алтари. Здесь Лесной народ не чурается людей - можно увидеть, поговорить, дотронуться. И все равно будет казаться, что ты еще спишь.
--
Пусть хотя бы поживет у тебя.
--
Хорошо. Пусть поживет - до новолуния. Потом я уйду, а он отправится к матери.
--
Опять уйдешь? Отправишься странствовать по миру?
--
Нет, на этот раз нет. Время для моих странствий истекло.
--
Так ты нашел то, что искал?
--
Нет. И уже не найду, наверное.
* * *
День оказался длинным и утомительным. Яков так и не объявился, Элиас скучал и, изнывая от любопытства и нетерпения, бродил по округе. Однако вечер застал его сидящим на окне, распахнутом в лесные сумерки. Если чародей все-таки вернется этим вечером, решил Элиас, лучше быть здесь и не пропустить его возвращения. Волшебник всегда внимательно слушал любые вопросы и просьбы своего воспитанника - может, и сегодня удастся уговорить его отправиться вдвоем на лесное празднество. Тихо-тихо прозвучали шаги по тропинке. Элиас сидел не шевелясь, вглядываясь в тени. Раздался голос - и второй раз за этот день мальчик услыхал о полночных танцах. Это был не старик Яков. Говорили с присвистом и еле слышно, а другой, тоненький голосок только шептал в ответ: "Да, да...".
--
Ты сначала дойдешь до старой, кривой вишни - знаешь это место?
--
Да...
--
Дорожка уводит оттуда прямо к трем ручьям, но если у черного камня повернуть направо и пройти сквозь кусты, выйдешь на узенькую тропку: там по сторонам будут невысокие елочки, и путь можно найти даже с закрытыми глазами. Просто больше некуда будет идти, везде одни только колючие ветки. Пойдешь прямо на закат.
--
Да, да.
--
Потом будет синий луг - ты поймешь, о чем я, когда придешь. Потом придется потрудиться: с синего луга уходит немало тропок, да только все они зачарованы. Если ступишь на них, всю ночь проплутаешь. Все зачарованы, кроме одной - и ее-то как раз даже не назовешь "тропкой", слишком она широка, хоть и заросла изрядно травою. Это старая дорога, дорога, мощенная холодным камнем. Ты почувствуешь его холод под ногами.
--
Да...
--
Иди по дороге - тут не собьешься. А когда закончится дорога, тебе не ну жен будет уже мой совет - ты и сам увидишь.
И все. Голоса стихли, шаги прошуршали, удаляясь. Элиас снова был один на один с подкрадывающейся темнотой. Словно большая кошка на мягких лапах подходила ночь ближе и ближе; и не заметишь, что она рядом, пока не взглянет в лицо своим белесым лунным глазом.
* * *
Когда минуло новолуние, Яков исчез лишь на несколько дней. А вернувшись, сказал, по обыкновению глядя мимо Элиаса:
--
Тебе не стоит теперь возвращаться в Сэльет, Лис.
И мальчик все понял. Потому что никто до этого дня не называл его Лисом - только Лисенком. И потому, что старик сказал "в Сэльет", а не "домой".
* * *
Луна кошачьим глазом щурится на ночном небосклоне. Думаешь, будто просто-напросто смотришь на нее, и не заметишь, как вторгается тебе в душу все то, что незримо окружало ночное светило: печаль, одиночество и тоска. Но зато только под луною можно разглядеть все то, мимо чего обычно проходишь, не задерживаясь ни на миг. Тени и блики, незнакомые стороны обыденных вещей и совсем новые, уводящие в зачарованный мир дороги. По обочинам растут боярышник и вереск, слышатся резкие крики птиц, и гулко, отчетливо звучат шаги по лунным тропам. Сердце бьется часто-часто, но страха нет - почему-то Элиас совсем не боялся ни темноты, ни странных шорохов в стороне от дороги. Ему очень уж хотелось увидеть Ночной замок, который, по слухам, днем скрывается среди ветвей и трав, среди гибких ветвей хмеля и под липкой сетью паутинок. И лес вокруг словно знал, что мальчик бесстрашен: "Смотрите, вот идет маленький Лис",- шелестел ветер в кронах; и все жители леса, кто оказался неподалеку, спешили взглянуть на ночного гостя. Желтые и зеленые искры глаз загорались то тут, то там; чьи-то лапы беспокойно переступали на месте, прежде чем скользнуть в родной мрак. Элиас шел, не оглядываясь. Он был еще слишком мал, чтобы поддаться лунной грусти; но очарованный мир тревожил его и звал к себе. До полуночи оставалось не так-то много времени; надо было поспешать; и он ускорял шаг - вперед по тропинке, вглубь лунного леса.
* * *
Нет никакого Замка - Яков который раз усмехается, ступив на поляну. В памяти живо встает тот первый раз, тот первый Лунный танец. Он так ожидал увидеть Ночной замок, о котором рассказывают сказочники - а увидел лишь камень, словно рассеченный надвое, и еще - костры вокруг камня, горящие под колпаками из черного тумана. Как тогда, он подает руки, не глядя, кто будет его соседями по кругу, как тогда, огни вдруг начинают мерцать неверным светом, запах и звук обрушиваются одновременно, и нет ни неба, ни земли под ногами, только танец, хмельной и вечный, только руки в твоих ладонях.
Остановка - один из танцующих шагает в круг:
--
Боги! Эта песня - дар вам...
* * *
Шепот трав, шорох ветвей над головой, небесная бездна в обрамлении листьев. Молчание. Замерли танцующие - и у мальчика щемит сердце. В кругу, безвольно опустив руки под неподъемной тяжестью лет, склонив голову - старик. Он говорит, и голос его горек, горче дымящихся трав, от которых кружится голова и слезятся глаза.
--
Я пришел без даров сегодня.
Дрожь идет по кругу, передается мальчику - через руки невидимых соседей.
--
Я искал долго - в книгах и в странствиях, в домах богатых и бедных, в кельях и храмах. Нет ничего... нет такого ремесла и искусства, в котором люди превзошли бы другие народы. Только, - голос его падает до шепота, - только в искусстве убивать.
Молчание в круге. Танец прерван, но мальчик так и не смеет взглянуть по сторонам. Дрожь, идущая от чужих рук, становится нестерпимой.
Яков распрямляет плечи, поднимает голову - мальчику кажется, что тот смотрит прямо ему в глаза. "Неужели он видит меня? Видит сквозь мерцание неверных огней?" Внутри у мальчика становится пусто и липко от страха. Он не должен быть здесь, его сюда не звали, сейчас старик протянет руку, укажет на него "Гоните прочь!..."
Чародей обводит взором стоящих в круге и не замечает мальчика.
--
Не нами сказано: те, кто пришли без даров, уйдут без следа, - теперь он говорит задумчиво, словно сам с собой, но никто не прерывает его речи, - мне жаль мой народ....Но его исход начался задолго до ночи Лунного танца. Я странствовал - и я видел безудержную волну войны, и видел мор, и голод... Я мог бы принести сюда меч - среди всех вас нет равных людям в оружейном искусстве и искусстве боя. Но я не хочу. Пусть лучше сгинем мы все - чем принести такой дар миру.
--
Но ведь тогда и ты умрешь, - звучит голос за дымкой, с другой стороны круга. Без сострадания - только полный неизмеримого удивления, - тот, чей народ уходит, теряет милость богов - ты готов умереть сейчас, человек?
"Что?! Старику Якову - умереть?" Перед глазами встает дом под зеленой крышей - пустой, с распахнутой дверью. И еще - лицо однажды виденного мертвеца, в темной корке запекшейся крови. Теперь дрожь сотрясает самого Элиаса и волной расходится от него по кругу. На ладонях выступает пот, сердце стучит так громко, словно хочет разбить эту тишину... ожидание - что вот сейчас...
--
Нет! - мальчик высвобождает руки, разрывая круг, чуть не падает, поскользнувшись на влажной траве. Встает перед стариком, и, уже без страха, сшибает туманный купол с костра. Пламя тут же разгорается, разливая резкий свет по поляне, выхватывая лица и личины тех, с кем совсем недавно мальчик кружился в безумном и хмельном танце.
--
Нет, он не умрет, я никому не позволю убить его.
В руке его зажат...не меч, конечно, откуда у мальчика его лет - меч? Просто охотничий нож, который ему подарил отец. Жар от костра. И за спиной - старик, тот, чья жизнь слишком дорога ему, чтобы отдать ее в жертву Богам. Лицо Элиаса горит отчаянной отвагой - сейчас он готов сражаться хоть с целым светом. К щекам его приливает кровь, а глаза остаются холодными. Совсем как старик до него, он обводит взглядом круг - чтобы увидеть всех и запомнить.
И тут в шелест ветвей и трав вплетается новый звук: тихие шаги. Круг распадается, мгновение - и на поляне перед алтарем остаются старик и мальчик. Уже из леса долетают брошенные кем-то слова:
--
Он - твой преемник, чародей Яков.
Элиас опускает нож - только сейчас осознав, что держал его перед собой, до боли стиснув пальцы. Былая отчаянная смелость покидает его, теперь он опять кажется себе маленьким и слабым. И еще - он боится повернуться и встретиться взглядом со стариком. А потом вдруг чувствует знакомую руку у себя на плече.
--
Значит, все зря? - скорее угадывает, чем слышит мальчик, - Значит, наш дар все-таки - огонь и меч? Ненависть и смерть?
Порыв ветра треплет волосы мальчика, вздымает ввысь пламя костра, качает ветви на фоне темного неба.
--
И любовь к жизни, - доносится тихо в ответ, - и любовь.