АЛЁНА и АЛЁША АБСУРД: Литературно-художественное издание.
љ Эсаул Георгий, 2016
љ "Литературное наследие", 2016
љ "Академия литературы"
Published in Damascus Syria
Publisher: Public Association "Literary Heritage"
ПРЕДИСЛОВИЕ
- Свистать всех наверх, даже стариков с лаптями на голове и женщин с самомнением фрейлин - дудки, а не фрейлины, в Версале за мной бегали, поддували, ластились - гулящие они, на жирных харчах калорий набрали, и - нате, вам, калории - получайте, судари, а у сударей усы висят лианами - голодно нам, тяжко в лишениях, болезнях и криках истомившихся звероподобных чаек! - Капитан Флинт шутливо дернул боцмана Моргана за веник бороды!
- Если женщины на свист не отзовутся - не белки они, чтобы бегали по реям вместе с краснозадыми макаками - символом хлопкоробов Алабамы? - боцман Морган размахивал деревянной ногой-флагом с вырезанной русалкой (хвост, груди, корона).
- Утопить всех - морскому чёрту на ужин! - Капитан Флинт костяными шарами закатил глаза в череп, голос дрожал от кладбищенского ужаса. - Наступят времена, когда не только свист, но и прыжки людям покажутся трелями Соловья, призывом оторвать друг другу головы!
Mamá, tengo miedo diablos!
- Reci mi kako doći do ulicu ili Saloma Nerisa Square Amilcar Cabral - strašna katakombi, ali Moskva - majka gradova, a tko je majka? - Алёна всполошилась (щёчки алыми Дагестанскими маками расцветили среднерусское лицо), схватила мужчину за руку, заглядывала ему в глаза, а затем - засмеялась - рывком, будто из капкана на медведя выскочила. - Не понимаю - вчера не знала басурманского языка, а сегодня заговорила, будто пожарный кран во мне включили; пользы нет от чужого языка - в булочной не купишь буханку и масла для неё не спросить, потому что язык заплетается ногами пьяной балерины.
Чудной вы, ручку подъезда дергаете, насилуете её своими мозолистыми руками путепроводчика, а в душе у вас пусто - барабан у вас под грудной клеткой: БУ-БУХ! - Алёна постучала тонкими аристократическими пальчиками - музейная редкость - по горилльей груди мужчины, похожего на самосозерцающий шкаф. - Барабаны люблю, барабаны - далёкая страна Ностальгия с вокзалами, компасами, короткими штанишками экзекуторов - ужас Сибири и Московской области.
В детстве я крокодилов обожала - до боли в пятках, всматривалась в их прозорливые янтарные очи - с искорками лукавства в уголках - так пытливый восьмидесятилетний академик с покровительством улыбается молоденькой ассистентке балерине без трусов.
Мои подружки кошечек и собак приручали - угощали их мёдом и сухарями - путь в Магаданскую тюрьму.
А я на Птичьем рынке крокодила купила - маленький, добренький, лапки - СЮ-СЮ-СЮ! зубки - няшные, а укусит - об твою мать, небо в заячий тулупчик Гринёва превратится.
Дружила с мальчиком - легкомысленный Квазимодо, француз - рыжий, без тестестерона в организме, почти девочка, но с мужскими висячими смоковницкими причиндалами.
Не интересовалась мальчиками, но других игрушек (кроме Квазимодо) в нашей балетной школе не водилось; заезжали иногда пьяные гайдуки в каретах - колотили нас - детишек - тростями по спинам и по коленям, а затем с безудержным хохотом уносились к Яру - мозговая кость мамонта им легендой на могильном камне.
Однажды посетил наше училище генерал краснокожий, говорил громко - как обезьяна, обкушавшаяся бананов, проверял наши ноздри - чистые ли они, без волос?
У Квазимоды вытащил шиньон из левой ноздри, хохотал, а затем впал в раздумья, извлёк из фаэтона ядерный чемоданчик - зловещий, радиоактивный, за сто верст от него радиоактивный ветер перемен.
Бросил чемоданчик мне на кровать - чемоданчик с адским скрежетом открылся; а в нём - таблицы мигают, пузыри в пробирках и пульт управления умом каждого Президента на Земле.
В мозги Президентам масоны вживляют микросхемы, и эти микросхемы подчиняются ядерному чемоданчику генерала, словно дети малые подчиняются одноногой нянюшке Пушкина.
Мне пятнадцать лет исполнилось - возраст свирепого деспотизма, когда в пароксизме счастья балерина любознательна до срастания бровей.
Я бурундуком накинулась на корзинку для пикника - генерал нас угощал по полной продовольственной программе далекого города Марсель; выхватила бутылку с шампанским "Дом Периньон", отрыла - БАБАХНУЛО! аж скулы у мышей свело, словно каждой мышке сделали инъекцию Правды.
Шампанское щедрым золотым дождём - о золотом дожде я намного позже узнала, когда в силу вошла - залило ядерный чемоданчик с пультом управления мозгами Президентов.
В один миг Правители превратились в капустные листы, с опасными бритвами бегали за министрами иностранных дел, а потом впали в прелесть - раздаривали рудники и пряники заезжим купцам, даже инопланетян не забыли, называли инопланетян братьями по Разуму.
Разве зеленорылые инопланетяне - братья нам? чёрт им брат, а не человек!
Я бы чёрта сенатором поставила или доверчивым шутником в Камеди Клаб, а зеленорылого инопланетянина - в расход, в войско имени Рокосовского или в Конную армию Ворошилова - клонировали недавно армию вместе с конями - всадники Апокалипсиса, а не воины.
Генерал хохочет, в ладошки хлопает - дитя нелепое - ему очень моя шутка с шампанским понравилась, от восторга портки снял и за окно вывесил зеленым флагом.
"Девочка с копьем в мыслях!
Алёна, ты не чемоданчик шампанским залила, ты Судьбу Мира изменила - болтунов назначила Олимпийскими чемпионами, а Президентов палкой по мельничному кругу гоняла, будто ослов на мельнице Санчо Пансы. - Губы генерала задрожали, очи закатывались, а он их обратно из черепа пальцами выковыривал, будто косточки из персиков. - Ядерная зима, горшочки с питательной бесконечной кашей - сказки седого детства, когда у сказочника волосы на лобке поседели, не серебро, а - иней.
Бессмысленная жизнь, если мечта ускользает голубой лентой реки Волга.
Ядерные чемоданчики - пустое, новых наделаем - каждому балерону по ядерному чемоданчику, пусть балерон пластикой доказывает, что пластид крепче черепа мастодонта!" - генерал захохотал, в кому впал, бегает безумный, присаживается, коленки свои целует, а толку - не полюбит коленка генерала, не царская она дочь, коленка.
Я никогда прежде не лечила зубы бегемотам, не знала опасности, тем более от термоядерных генералов.
Бедовая, озорница - беруши мне в глаза - подмигнула генералу по-есенински, задрала подол - и мельничным колесом с козлом - покатилась вокруг тумбочки.
Тумбочки у нас потешные - рыдают по ночам, голову спящего человека дверцей прижимают и скрипят - страшно и смешно одновременно, как на поминках писателя Гоголя.
"Догоняйте меня, генерал от инфантерии и истерии, догоните - я - ваша!" - призываю, завлекаю, а смысл слов и обольщения еще не знала, для меня слова - карамельки без сахара - пустое, китайское толченое стекло на ужин. После - когда мне в полиции смысл слов - "догоните - я ваша!" разъяснили - я три недели красная ходила от стыда, будто меня Красным Знаменем по щекам отхлестали за непотребства; в партию любителей свёклы записалась, в Америку уехала к краснокожим.
Генерал услышал, надулся - усы взбудоражились, к потолку взлетели праздничным салютом - красиво, китайцам с драконами не угнаться за усами генерала.
Помчался за мной шипящий, азбуку Морзе каблуками выбивает, да куда ему - любителю ядерных дверей - не догонит, только руками и зубами воздух хватает - зловеще, челюсти клацают отдельно от тела.
Я бегала и думала, что за мной гонится законная супруга умершего Императора Николая Второго.
Генерал понял, что простым методом меня не поймает, я не соловушка с чугунными подковами имени Левши.
Схватил напольные часы с маятником, а в часах - кукушка - деревянная, но взор у неё острый, следственному комитету на заметку; чебурек, а не кукушка.
В Рязани пироги с глазами, а в напольных часах - чебурек в виде деревянной кукушки с цыганскими омутными очами.
Часы тяжелые, но силу генералу придают, даже над полом его приподняли, взлетел генерал - хохочет, а из червонных очей искры летят паровозные.
Вот-вот догонит и развеселит меня рассказом об ишемической болезни сердца.
Отозвалось во мне Ростовским колокольным звоном - не знаю, что отозвалось, но загудело, бубухнуло - Конец Света в голове.
Заложила вираж - лётчикам камикадзе на зависть, проскользнула мимо окна - птица расторопная с душой ягненка; в восторге залилась медным смехом - не заметила, что платье зацепилось за тумбочку и на ней осталось погребальным покрывалом.
Под платьем у меня - ночь египетская, нет нижнего белья, потому что из экономии в детском доме бельё перешивали на мундиры для сирийских повстанцев.
Генерал ахнул, загляделся на меня, а в тот момент я - Красное Солнышко, не князь Владимир Красное Солнышко, а - красавица, солнцеподобная.
С часами и трижды кукушкой генерал вылетел в окно - барон Матхаузен с кобылой его не догонят.
Шлепок, удар, треск, звон - что звенело? на улице, словно не генерал с напольными часами в окно упал и разбился насмерть, а - война за окном за право обладать земляничной поляной.
Я закуталась в Оренбургскую пуховую шаль - символ России, осторожно, на цыпочках-пуантах подошла к окну; подумала ногу выше головы поднять, но в последний момент раздумала - балерина, скромница.
Генерал - голова его всмятку страусиным яйцом - лежал красиво, раскинулся, и с высоты казался манекеном, чучелом неизвестного Вьетнамского солдата.
Возле трупа суетились мальчишки с видеокамерами - снимали мертвеца на видео для ютуба, кряхтели - маленькие старички в жирных телах пингвинов.
Девушки осторожно трогали остывающее тело кончиками туфель, хихикали, сбивались в стайки, отбегали и снова напрыгивали - не пингвины, а - воробушки с тридцатилетним стажем проституток.
Не люблю девушек, потому что они - конкурентки.
Я заносила картину безобразия на кору головного мозга - кора дуба в женском исполнении, размышляла о Судьбе, которая справедлива к генералам и несправедлива ко мне, потому что нет у меня жениха - Принца на Белом Коне.
Вдруг, словно врата ада разверзлись возле генерала - заскрипело - зубовный скрежет ста тысяч мертвецов, - и из преисподней донеслось абсурдное - да - АБСУРД - потому что в аду нет кукушек - громогласное, но с нотками ехидной хрипоты факиров - КУ-КУ!
Зловещая кукушка на пружине вылетела из разбитых напольных часов и куковала, куковала прокажённая, настойчивая в своём стремлении кукованьем сгубить род человеческий на Земле.
Может быть, на других Планетах тоже живут люди, но на Земле для кукушки из часов нет людей, вымерли с доверчивыми гримасами канатоходцев клоунов.
Я закрыла ладонями уши, но КУ-КУ стало громче, било рындой в мозг.
Череп мой раскалывался, и в виденьях я нашла себя на троне Царицы Мира.
В ужасе выбежала из детского дома, не заметила, как ветер-озорник сорвал с меня оренбургскую пуховую шаль; нагая бежала по переулкам, проспектам, пересекала площади с - рыдающими над Судьбой Амурского тигра - нанайцами.
В конце Кутузовского проспекта меня поймали в сеть с крупной ячейкой - на дельфина, уговаривали сниматься в немецких фильмах о Природе, где все клерки - голые.
Я хохотала, обличала полицейских, называла их стяжателями с резвыми мыслями баранов.
Три месяца меня лечили, изгоняли из меня крик кукушки, вылечили, лишь родимое пятно - воспоминанием не о Бородинской битве, а о том страшном дне - краснеет на правой ягодице.
Взгляните, похоже ли моё родимое пятно на красную Марсианскую площадь? - Алёна подняла ногу выше головы - балерина, летунья, белка со стажем голубя.
Нижнего белья нет, и на правой ягодице девушки открылось небольшое родимое пятнышко - с рубль пятно - нежно розового оттенка - цвет свиного пятачка.
Мужчина оторвал руки от ручки двери в подъезд, глаза его засверкали; вскричал в сильнейшем волнении, словно ноги его погрузили в таз с серной кислотой:
- Птица! Да, птица вы Райская, а не расхитительница народного имущества!
О генерале рассказывали; я думал - абсурд, бред молодой необъезженной кобылицы, одной из стаи охотниц за Принцем на Белом Коне.
Но ваше пятнышко на ягодице говорит о чистоте душевной, о высоких моральных принципах устроительницы Коммунизма.
В темноте я часто натыкаюсь на предметы: острые, грохочущие, твёрдые, поэтому на голову надеваю кастрюлю или ведро - шлем, а гениталии прикрываю медным тазиком - для сохранения потомства; таз - не медный пятак СССР, он удержит даже руку врага.
При дневном свете вещи - убийственные ночью - теряют свои ядовитые свойства, или исчезают - кто их поймёт, неодушевленных. - Мужчина откинул голову, засмеялся свободно, по-оперному, показал три чёрных оставшихся зуба, будто камни на мелководье. - Родимое пятно - знак качества, поэтому я открою вам тайну, и имя тайне - ДИСГАРМОНИЧНОСТЬ!
Не генерал с ядерным чемоданчиком - слыхано ли, чтобы в чемоданчике смерть носили? - приходил к вам, а сатана с мешком для сбора костей прокаженных налогоплательщиков к вам заявился с недобрыми намерениями погубить фауну и флору России.
Не кнопки в чемодане, а - пустые глазницы черепов браконьеров; не огоньки на пульте, а - глаза адских псов, не тумблеры, а - челюсти на веревочках, челюсти грешников со стажем.
Лукавый искушал вас, прельщал, а вы его - своей чистотой, невинностью - одарили духовной коркой хлеба.
Снегурочка растаяла от огня, а лукавый провалился в ад - вылетел в окно - от вашей Правды.
Одно мне не понятно - кукушка с порочным криком из разбитых напольных часов.
То ли реквием куковала по сатане, то ли проклинала его на свой деревянный манер - кукушачье дело; кукушек из часов не поймёт даже психоаналитик с раскрасневшимся личиком кастрата.
Обычно под личиной кукушки в часах прячется чёрт, но ваш случай - более сложный, и проще балерине без трусов пройти по канату над разинутыми ртами прихлебателей, чем разгадать тайну деревянной кукушки.
Без души, без сердца, без гениталий, а кукукает так, что адские кони Апокалипсиса спотыкаются.
Часто деревянная кукушка из часов принимает облик крокодила, живого, Нильского; негры купаются в реке Нил, а крокодилы - возмездие неграм.
Когда мне семь лет исполнилось, я поверил, что я ИЗБРАННЫЙ - Рэмбо с первой группой крови.
По Тверской прогуливался, на девушек - похожих на фонарные столбы - засматривался, трогал продавщиц сосисек за мягкие груди и мечтал, что наступит время, когда - даже в Космосе - сосиськи станут бесплатными, как сыр в мышеловке.
Дяденька с сигарой за мной увязался, подмигивал, но не предлагал мороженое, поэтому я проклял дяденьку за жадность, за вожжу под хвостом.
Уверен, что у дяденьки хвост под брюками спрятан, а под хвостом - вожжа, и вожжой той дяденька свою жену по праздникам бьёт, чтобы поумнела.
Полтора часа я кружил вокруг девушки с синими волосами, гадал - Мальвина она, или - подделка китайская под Европейскую Мальвину.
Вдруг, холодом повеяло, а затем - жар в пот меня вогнал, словно из морга в крематорий, и снова, из крематория в морг!
"Адские врата открылись! Люди, кайтесь, сожрёт вас саранча библейская!
Звезду Давида мне на грудь, а Голиафа в портки детские, пусть портки не парашюты, но помогают при падении с ледяных гор, с которых можно кататься!" - я закричал, приставал к прохожим, уговаривал не смеяться, потому что в час Суда нужно рыдать, заливать слезами перси персиянок.
Одни прохожие гладили меня по головке, сверкали очами, успокаивали, обещали, что из меня получится отличный швейцар или официант.
Другие люди вступали в спор с первыми, обличали их, посыпали головы пеплом и кудахтали, будто рассерженные куры в свинарнике:
"Вы говорите, что из вопящего мальчика получится швейцар или официант в белой рубашке и остывающим трупом на подносе!
Как же вы можете видеть будущее, если отцы ваши - лихоимцы, а матери ваши - плоды давнего конфуза.
Чёрт вам брат, а болотная ехидна - сестра!
Испытайте себя: упадите на кровать, в бреду рассматривайте кафтаны из снов, и, может быть, в одном из кафтанов узнаете свою кожу!"
Я слушал перебранку прохожих, удивлялся, что их не поглотила бездна, из которой доносятся автомобильные гудки и зазывные крики дознавателей из следственного комитета.
Мать-героиня (два ребенка близнеца в коляске, а третий на руках) укоряла меня в словоблудии, доказывала, что мои призывы каяться - лихорадочное состояние, которое приведет меня не на путь швейцара или официанта, а сделает меня служанкой в доме терпимости в Амстердаме.
"Мальчик, ты научишься на логарифмической линейке подсчитывать сложные проценты - честь и хвала тебе от воротил шоу бизнеса, не прикоснешься к компьютеру, но никогда, слышишь, мальчик, никогда не стать тебе вертухаем или церковным старостой! - мать-героиня ловко - будто белка в заводской столовой - шарила у меня по карманам (девушки умеют разными способами пустить мужчину по Миру без копейки). - Нет в тебе жилки крушителя ребер: сладко подкованными тяжелыми вертухайскими ботинками ломать ребра беззащитных заключенных, словно по первому льду осторожно ступает слониха.
Не получится, ОХ, не выйдет из тебя хорошего вертухая, из внутренних твоих органов добро не выйдет.
Церковный староста - не дорастешь ты до него, актёрки тебя сгубят, голосок твой - тонкий, оперный, Миланский, а церковь отвергает тонкие голоса мужчин, лишь мальчикам позволяет, мальчикам-колокольчикам.
Церковный сторож, если крикнет - черти отрубями посыплются с забора". - Мать-героиня обворовала меня, засмеялась, уверенная в своей вагине, не женщина, а - контора на длинных ногах.
Я осерчал, от грусти великой наговорил девушке гадостей, вылил на неё ушат словесных помоев - обидно мне, что она меня не видит церковным старостой и вертухаем.
"Лихоимка ты, девушка, проститутка, а не мать-героиня!
По Центру Москвы бродишь, ищешь богатого отца своим детишкам: дети у тебя из пробирки, а один - от негра - заслуживает одобрение, потому что на него Мэрия Москвы тебе бананами пособие назначит и кокосами.
Не люблю кокосы, их трудно грызть, белкой доисторической стотонной себя чувствую, когда вгрызаюсь в кокос.
Лучше бы ты голая плясала на крыше Большого Академического Театра - соблазняла бы Космонавтов и лётчиков дальней авиации, чем предрекала мальчонке-провидцу незрелое будущее без перспектив.
Имя тебе, мать-героиня - Изощренность!"
Я забежал в подворотню, надеялся, что всадники Апокалипсиса не найдут меня за мусорными баками, удивительно похожими на разжиревших водителей автобусов.
Жар и холод преследовали меня; но я не допускал мысли, что заболел, потому что знал - жар и холод из ада, предвестники саранчи и львов с лицами человеческими.
В животе булькал страх, и через пять минут младогегельянских ужимок, обезьяньих гримас и мимики Чарли Чаплина я догадался - в туалет желаю по большому, по-богатырски.
Где же общественный туалет с флагами над каждым унитазом, с китайскими драконами в кабинках и приветливыми ведьмами с половыми тряпками?
Десять минут - длиной в жизнь великана Джека - я искал уборную, сортир, выгребную яму, нужник, ватерклозет, унитаз под светлым небом января.
Обидно: животные, птицы свободно гадят на улицах городов, и никто не укорит голубя за извержение из клоаки, только почтальон покачает седыми моржовыми усами, а с почтальона - спрос маленький, гномий.
Личность с ограниченными возможностями тоже облегчается прилюдно, полицейские подают рапорты и анкеты, чтобы личность себя подчистила гербовой бумагой - нет на инвалидов актёров пересмешников французского кино.
Я - если приспущу детские штанишки на улице - буду осмеян, и под конвоем, как Чернышевского, меня отправят в Сибирскую колонию малолетних преступников с тонкими лебедиными шеями.
В животе моём черти играли в нарды, чёрный густой туман окутал и следовал за мной - ни окно в нём не прорубить, ни Амстердамца за нос поймать, не туман, а - мысли толстого гимназиста.
"Откройте, мздоимцы!
Покажите богатую натуру артистическую!
Откройте доступ отроку в туалет, пусть даже вы в туалете воблу сушите, или жилетки стираете в унитазе - не осужу вас, не укорю, не плюну в ваше лицо!" - я стучал в дверь на первом этаже - элитный подъезд, мрамор, девушки вместо светильников, Бахчисарай в подъезде.
На стук в дверь долго не отзывались, и я уже поверил, что своими слезами пробью дубовую дверь - так Марья искусница слезами откроет лбом амбарный замок.
Наконец, дверь - порок, а не дверь - отворилась, и высунулась седовласая голова эстета; на Тверской только эстеты живут, и голова не принадлежала человеку, словно бы витала отдельно.
"Вы - сказочник Ганс Христиан Андерсен? - я на миг забыл о войне в желудке, о прямой кишке - Байкало-Амурская магистраль, приложил руки к груди - добропорядочный плотник в теле Московского озорника. - Шевелюра - слово иностранное, поэтому красивое - у вас львиная, сказочная, в волосах сказки таятся, как русалки сквозь листья деревьев проглядывают.
Скажите, дядя, почему все сказочники описывают волосы русалок, а не груди?
Детишки интересуются - зеленые ли груди у русалок, а вы, сказочники, подсовываете ветви и зеленые волосы, вводите нас в заблуждение, словно вы не писатели, а - художники кровавые.
Штукатурите детишкам мозги, совращаете нас в Сандуновских банях, а затем - СЮ-СЮ-СЮ! - о добреньком пишите кровавыми руками, переломал бы вам руки, да силёнок у меня нет, и нужда в животе ужом бьётся.
Дяденька, пустите посрать!"
"Не пущу, дитя мрака и бездны! Наполеона в одна тысяча восемьсот двенадцатом году пустили в Москву - достаточно, хватит, натерпелись, будто мы мыши, а не люди! - эстет сказочник потянул дверь, закрывал, но жизнь у него короткая, подошвами сапог растоптана - не совладал (а я ножку детскую поставил, зубами в пальцы сказочника вцепился, боролся за своё право посидеть на унитазе - так балерон борется в грязи со спонсором). - Убирайся прочь, к котлам с кипящей смолой, чёрт маленький!"
Орём - сказочник от боли, кровь по пальцам струится, мои зубки косточки на руках затворника перемалывают, а я сквозь кровавую пелену и чёрный дым мычу, кукушку из часов изображаю.
Долго боролись, возле нас остановился лакей в ливрее, выпускал пузыри изо рта, притоптывал в такт нашим подвываниям, и нет смысла в борьбе, в притоптывании, потому что с Марса, или с Солнца, мы маленькими кажемся, а со Звезды Альфа Центавра нас не видать, потому что нет в нас живительного огня.
Из соседней квартиры вышла нагая девушка лет двадцати, робко постучала по моей макушке (я не ответил, занят сказочником), долго смотрела на меня, затем произнесла со вздохом розовой феи:
"Не осуждаю тебя, мальчик-засранец, не укоряю за любознательность и настырность - в копатели бы могил тебя определить.
Пригласила бы тебя в свою опрятную квартиру с гобеленами на окнах - за мной подсматривают с улицы, поэтому я окна занавесила - пустота подсматривальщикам, а не картины из быта балерины.
Но в моей квартире нет отхожего места, потому что балерины не испражняются, мы - воздушные, безе на палочке!
Возьми, на память, мальчуган, волос из гривы коня Сивка-Бурка!
Пригодится тебе, когда почувствуешь себя ежом без рукавиц!" - девушка протянула мне волосок - белый, серебряный, а я плюнул на него, волосок - не дорога в Рай, не сохраню его.
Отвлекла, сумасбродная, упустил я шанс, и сказочник дверь захлопнул, оборвал цепь в мечту.
Крикнул на прощание, журавлиным эхом отозвалось у меня в левом полушарии глобуса головы:
"Владимир Ильич Ленин отменил нужду!
После Великой Октябрьской Социалистической Революции трудящиеся не нуждаются, и по нужде не ходят на крепких ногах тяжелоатлетов!
Слава героям Амстердама!"
Я одинокий - анчар, чинара, дуб - стоял на пустой лестничной клетке - некуда бежать, нет времени на туалет, скован льдами могильными.
В отчаянии матроса с "Титаника" приспустил штанишки, грациозно присел (себя похвалил за гибкость) и справил - собакам и поэтам с ограниченными возможностями в назидание - большую нужду на коврик возле двери квартиры сказочника - так рыбка испражняется на ракушку.
Газеткой из почтового ящика прочистил между ягодиц, не енот-полоскун, но - чистюля, памятник мне на Родине героя!
Снова вышла обнаженная девушка, с недоумением, перерастающим в звериное любопытство, посмотрела на мои испражнения, засмеялась - капель летняя, а не девушка и протянула мне чёрствую горбушку чёрного хлеба шахтёров:
"Модельер! Прими чёрствый хлеб, утоли желудочный голод, а о душевном голоде не заботься, мальчик, он тебе не тётка.
Взяла бы тебя в мужья за твою оригинальность, но маленький ты и без денег, откровенный работник морга!
Не прислушивайся, не услышишь в моём голосе печаль художественную с клокотанием журавлей на поганом болоте".
Девушка опустила головку, придвинулась, щекотала соболиными ресницами мой сократовский лоб.
Закашлялась, зажала носик пальчиками и огромными прыжками - пума на охоте - скрылась в своей квартире.
Я вышел из подъезда, присел на лавочку - если бы рядом сидели старушки - убил бы всех, разглядывал чёрствый хлеб, вглядывался в него, искал ответы на вопросы: Для чего живём? Есть ли жизнь на Марсе? Кто убил Кеннеди? Куда уехал цирк?
Чем дольше вглядывался, тем тяжелее становилось на сердце, эльфийский страх - но не страх не найти туалета - сжимал сердце калеными щипцами.
На горбушке хлеба проступили слова на непонятном языке, хлеб незрячий, но смотрел в меня, выворачивал душу, видел тайное, даже толпу моих фаворитов в детском садике.
Через бездну времени я почувствовал (кричал непонятное, с намеками на ядерный гриб: "Ейск! Надобность! Чревоугодие!"), что хлеб поглощает меня, окутывает, затягивает в пасть - так удав всасывает факира и белого кролика.
Я забился в истерике, пытался отбросить горбушку, но она впилась зубами в мои ладони - как я впивался в пальцы сказочника, хохотала, давала мне почувствовать разницу между хлеборобами и балеронами.
Я проваливался в ад, искал выход в абсурдных заклинаниях, но хрип изо всех моих природных отверстий динамитом заглушал Добро!
Вдруг - кухарка с миской супа над кроватью бредившего убийцы хуже - Луч Вселенской доброты с ответственностью за всё человечество распорол мрак - так скальпель хирурга распарывает брюшину нерадивой старушки.
Луч высветил мораль во мне, интеллект в прохожих, неподкупность чиновника возле ясеня.
Мир засветился, я вознесся и из Космоса наблюдал за собой, за явлениями природы, за хорьками - коварными пленниками суеверий продавцов Птичьего рынка.
Луч доброты выбил из моего мозга мусор дурных мыслей, и я оказался близок к разгадке тайны тайн - Для чего живём? Почему живём? С какой целью пришли на Землю и плодимся с помощью ругающихся матерей-героинь.
Девушки в городах не отличаются от парней, происходит слияние мужского и женских начал и концов - плохо это или хорошо - судить чёрту.
В деревнях девушка - девушка, женщина - женщина, а мужчина - крестьянин, батрак, на котором держатся хлеб, изба и русская печь с пирогами, похожими на чебуреки в руках назойливых узбеков.
Луч беспощадной доброты просвечивал одежды красавиц, и я в нелепом восторге рассматривал анатомию балерин, художниц, причём художницы - дебелые, вальяжные, мне пришлись больше по сердцу, чем жилистые бараноподобные балерины с лютнями между ног.
Откуда Луч непорочности и смелых надежд на возвышенную Вечную жизнь?
Я опустил мысленный взор, вернулся из Дальнего Космоса на Планету Земля, затем уже взором из глаз - сетчатка, колбочки, зрачки, хрусталики - мать их через коромысло, всего не упомню - обнаружил источник прискорбного доверия и Луча!
Двухметровый Нильский крокодил - я сразу понял, что крокодил африканский - очи у него нелепые, в них отражаются подозрительность бЕлок и бесшабашная радость папуасов!
Крокодил разглядывал горбушку в моих руках, таил в сердце надежду, что часть зерен ему обломится и останется на изогнутых янычарских зубах.
"Возьми, кушай, отрадное животное - хлеб полезен для пищеварения не только солдатам, но и крокодилам в переходный возраст от страстной молодости к спокойной старости.
Вы, крокодилы, живёте больше двухсот миллионов лет каждый, долгожители, как и горцы, а я - облачко на вашем небосклоне, муха це-це, со скоростью умирания один раз в сто лет. - Я протянул крокодилу хлеб, а затем в неимоверном восторге - так вероломный мавр бросается на белую балерину - обнял животное за шею, оросил его очи своими слезами узника Закарпатских сновидений.
Крокодил с благородным достоинством князя принял хлеб, жевал и плакал, мучительно родной в Мире безгласных старушек и дисгармоничных стариков, которые ногу выше головы не поднимут, а, если поднимут - то срам, ужас, бездна, бежать от поднятой ноги старика - ад в ней.
Крокодил скушал приношение, помахал хвостом - енот, а не крокодил.
Из подъезда вышел сказочник в красных туфлях с загнутыми носами, в длинном синем халате с золотыми звёздами и кометами и в остроконечной шапке фокусника из Московского цирка.
Не люблю фокусников - от лукавого фокусы, чёрт в коробке с фокусами сидит и забавляется аду на потребу.
В руках фокусник держал красное потрескавшееся ведро с мусором - флаг Москвы в форме ведра.
"Ах! Обличитель дизайнеров, разрушитель арьергарда войск сатаны! - сказочник схватился за сердце, синими зубами кусал желтые зубы, разукрашивал Мир своими красками. - Мальчик! Я полагал, что ты ушёл, или провалился в ад; может быть, женился на моей соседке - балерине Анастасии Должанской.
С трепетом в ушной раковине я прислушивался к звукам улицы: чу! - мародёр пробежал с мешком ворованных сухарей; призрак проскакал на Чёрном коне.
Но твои звуки затихли, и запах твой исчез среди мук асфальтоукладчиков из Таджикистана.
В степях и тундре нет асфальта, поэтому работа асфальтоукладчика для жителей пустыни и тундры новая, таинственная, с глазами под каждой лопатой.
Я не хотел, чтобы ты увидел меня с мусорным ведром - сказочники не пукают, не разгуливают с мусором, потому что сказка - мечта, розовая, иногда - голубая, но без мусора.
Сказочник с мусорным ведром, всё равно, что папуас с ядерной бомбой.
Но ты перехитрил меня - дожидался на скамейке, обличитель волшебников.
Укрылся за аурой африканского крокодила с эффектной кожей девственницы.
У добрых крокодилов кожа нежная, шелковистая, как у девушек на спортивных соревнованиях.
Под завесой чужой ауры, ты скрывал свои надежды - увидеть сказочника - меня с мусорным ведром, и разнести эту весть по Миру, озвучить на БИ-БИ-СИ, выложить в ютуб!
Время моё подошло к концу, мальчик-убийца.
Нет мне теперь смысла жить, потому что ты разрушил башню из слоновой кожи, стоптал в грязь мой талант, оборвал нить моей Судьбы, чёрт ты, а не мальчик". - Сказочник топал потешными куриными ногами, брызгал слюной, и в порыве ненависти ко мне - а я не виноват, потому что не нарочно оказался на скамейке, не прятался за ауру крокодила, а жил, пил жизнь большими глотками изможденного путника - замахнулся мусорным ведром, как булавой.
Крокодил зарычал на сказочника, поднял правую лапу, проявлял агрессию, показывал своё желание защитить меня - хоть от армии французских пьяниц, хоть от орды коротконогих леприконов из Дании.
"АХА-ХА-ХА-ХА! - сказочник захлебнулся чахоточным кашлем, долго и надрывно сморкался, высмаркивал остатки мозга. Я помог ему откашляться - стучал по спине между двух верблюжьих горбов, затем - не помогало моё робкое стучание, будто в будуар к Королеве напрашивался - схватил сказочника за остатки роскошных кудрей и с силой ударил лицо дяденьки о скамейку - шоковая терапия древних инков. Смех и дыхание сказочника на миг прекратились, и затем из разбитого рта полился водопад благодарственных слов. - Спасибо огромное, королевич, за твои медицинские действия - не убил, и радость мне, словно на лугу пасусь с Вологодскими коровами.
Крокодил тебе мудрость даёт медицинскую и защищает тебя - всё, как написано в Апокалипсисе, посланник ада ты!
У меня нет шансов даже скушать тухлую докторскую колбасу, зубы мои от ужаса размягчило, превратились в поролон.
В глубоком детстве - когда мясо динозавров свободно продавалось в Елисеевском магазине - я, преисполненный хрустальных мечт на лучшее будущее Человечества, направился к гадалке - сивилле, или цыганке Азе - не помню, всё сокрыто в тумане черствой невежественности грядущих поколений барабанщиков.
Лесом брёл в городе, много в Москве деревьев, адские кущи, а не город.
Женщина с коромысло - а на коромыслах - деревянные вёдра, дорогу перебежала; красивая молодушка, румяная, дородная, груди - креольский закат.
Я к женщине осторожно подошёл и изо всех своих озорных мальчишечьих сил - иначе нет смысла мальчику жить, если не дерется - ударил женщину кулаком в левую грудь.
Охнула, присела, схватилась за грудь:
"Сердце моё надорвалось от вопля души!
Навеки вечные пусть будет проклят твой род, мальчик с точилкой вместо души и карандашиком на месте пениса!" - вскрикнула и с вёдрами от меня в чащобу побежала - к медведям на танцы.
Я люблю танцевать с цыганскими медведями, в медведях дух бурлаков.
Но тогда огорчился, потому что женщина - не колдунья, не пифия, не сивилла, не предсказательница из Черниговского леса, где каждый дуб - старик с фиолетовой бородой.
Предсказательница не убежала бы от меня, не потухла свечой в скафандре космонавта.
Как поступила бы истинная предсказательница после моего удара - превратилась бы в летающую свинью, обернулась бы волком, покатилась бы колобком с горы - не знаю, но как не должна поступать - догадывался.
С огорчением швырнул кусок могильного камня вслед женщине - не попал в затылок, поэтому огорчился, почувствовал себя виноградинкой под ногами итальянского винодела.
С чувством непередаваемой печали захрипел, задыхался, царапал горло длинными волчьими когтями, через час успокоился и отправился на поиски настоящей предсказательницы - вершительницы судеб муравьёв.
Наконец, пришел по адресу, постучал в дверь, натянул на лицо заискивающую улыбку продавца орденов матерей-героинь.
Дверь открыла ослепительной красоты девушка - коса русая до земли, ноги - придорожные столбы телеграфные, грудь - Северный и Южный полюса Земли.
Улыбнулась кротко, мило - роман "Что делать?" Чернышевского отдыхает.
И в тот же миг ножкой - маленькой изящной ножкой, усладой уставшего поэта - в красном изящном сапожке ударила меня в промежность - Вселенная плачет.
Дыхание моё сошло с орбиты, глаза вылезли за экватор черепа, язык разбух банкой с тухлой норвежской селедкой.
"Армагедон! Сцилла и Харибда! Тихий плач бедных козодоев с легкомысленными очами пахарей!" - Я упал в золотую пыль, корчился, хрипел, сучил ножками - младенец в утробе горя.
Девушка со среднерусской вековой печалью Беловежской пущи взирала на мои страдания, иногда добавляла ногой по черепу - не столь больно, как удивительно и обидно.
"Прости меня, сказочник с глазами на Восток! - промолвила, а голос её - клюква в сахаре. - Будущее вижу, поэтому предвидела, что ты испытать меня захочешь, ударил бы меня в личико снежное кулаком, а затем пошёл по Миру с опущенной головой страдальца.
Опередила я тебя, ударила первой, оттого, что умная, как книга бухгалтерского учёта.
Посетители меня по красоте не ценят в первое время, полагают, что предсказательница - старушка с носом-крючком, черноволосая, дряхлая, с землей под ногтями.
Я - полная противоположность основной рекламной картине предсказательницы, даже на левой ягодице у меня татуировка - зайчик с морковкой, - пифия приподняла край сарафана, оголила левую попу - зеркало души, а не ягодица. Татуировка - зайчишка с морковкой - трогательная, нежная, детская - умилила меня до слёз; я бы разродился негритянскими двойняшками, если бы рожал детей.
Девушка увидела моё замешательство, восторг, засмеялась, робко произнесла с наивностью театральной контролёрши. - Шарманка миниатюрная у меня между ног - на Счастье! - ножки раздвинула (слегка, не пОшло, не по-театральному). Чудо-чудное! Диво-заморское! Механическая, не китайская электронная, шарманка с золотой ручкой. Девушка за ручку покрутила, и из промежности полилась чарующая музыка беззаботной молодости. - Будущее твоё вижу - мальчика и крокодила Нильского - красивый крокодил, намного красивее мальчика и умнее.
Мальчик - твоя смерть и твоя жизнь, сказочник!
Дальше - тебе решать за голубыми занавесками своего кабинета, похожего на царские хоромы.
Вырастешь - стишок напиши о моей татуировке, люблю я её пуще Правды!" - махнула рукой, опустила сарафан и пошла в дом - непризнанная предсказательница с мраморным телом Королевы Красоты.
Её предсказание потрясло меня до глубины души; решил податься в артисты цирка - по проволоке под куполом бы ходил, чтобы до меня не допрыгнули мальчик и крокодил.
Потренировался - залез на фонарный столб и по проводу пошёл, словно канатоходец по кровати любовницы.
Три шага сделал от надежды до смерти, оступился, упал промежностью на провод, разрезал мошонку на две части - с тех пор не могу иметь детей, а с девушками только чай пью с тусклыми зелеными навозными мухами.
Фрискас, мальчик, назову тебя Фрискасом, - сказочник гаркнул, поднял воплем стаю старушек, словно ворон стрелял в Царицыно. - Не для того Вселенная взрывалась и расширялась до неприличия, чтобы мы с тобой на скамейке беседовали.
Неужели, ты думаешь, что наши взаимоотношения потрясут Чёрные дыры?
За то, что ты пересёк мой жизненный путь и не сделал меня тяжелоатлетом - не сделал же? - ты обязан найти моего брата - фюрера, решительного, торжественного, усатого, похожего на чёрный гроб для осла.
Он с мешком моих денег пропал где-то в Москве, на связь не выходит, играет в радистку Кэт и Штирлица, тоскует, очевидно.
Найдешь брата - мешок денег у него забери и мне доставь, или меня позови - сам справлюсь с мешком, хотя мне нельзя поднимать тяжести более двух килограммов дерьма.
Золото подниму хоть центнер, а нечистоты - только до двух килограммов, потому что у меня в животе счётчик Гейгера.
Нелепо придумано на Земле - за Счастьем нужно ходить с топором, и рубить врагов, которые - почему-то - мешают получить Счастье.
Улыбаюсь Солнцу, а Солнце в ответ за тучку скрывается, прячет азиатское круглое желтое лицо с родимыми пятнами - разведчик Солнце".
"Я не знаю вашего брата, не видел его снимки в бане в ютуб - не золотой он слиток, чтобы его каждая девушка узнала и назвала покорителем Марса! - я сомневался, чесал крокодилу между глаз, а он, воодушевленный романтикой Московских будней, пускал слюни на - кем-то оброненную, потерянную - фотографию (с грустной нагой балериной на дереве). - Не найду вашего брата, мешок денег сгинет, если не подскажите где и как искать; вшейте мне компас под скальп".
"Нерадивый мальчик - не отличишь голого генерала от прапорщика!
Не о благе человечества ты задумался, а о своём добре - добро оно или изнеможенное страшное лицо в зеркале?" - сказочник похвастал волосатой грудью, распахнул халат - кущи адские, седые мхи и лишайники на груди. Возопил и хотел меня схватить за ухо, учитель пения на пенсии, а не сказочник.
В красивом полёте падшего аиста крокодил подпрыгнул на кривых лапках - поцелую каждую чешуйку на ноге милой рептилии, - клацнул многомиллионлетними зубами и откусил указующий перст сказочника, поставил точку в сочинении на вольную тему.
Сказочник охнул, присел, оглядывал сочащийся обрубок, и, вдруг, захохотал с придыханиями старого астматика печника (который печку Ленину сложил по образцу доменной печи).
"Крокодил - не только Солнце проглотит, но и мой сказочный волшебный палец; в пальце том множество фокусов таилось - от платка до монетки! - Фокусник надрывался в хрип, но стыдился своей слабости, закрывал кровавой ладонью половую щель рта. - Ты спрашивал у меня дорогу к брату и мешку с деньгами, искал пути преодоления безумия, а, где оно спрятано, безумие путешественника, странника, топтателя дорог?
Я дам тебе дельный совет по навигации, юный погонщик крокодилов - без пальцев люди живут, и я проживу, а без денег люди чахнут, полевыми ромашками ложатся под лапы кротов.
Давным-давно, когда деревья скалили зубы в злобных усмешках, а с груш, вместо спелых плодов падали голые русалки с зелеными хвостами, я отправился на рыбалку на пруд - небольшая выемка с водой.
К ужину мечтал наловить ведро свежих, маленьких пятикопеечных карасиков - золото скифов в каждой чешуйке.
Караси - единственный вид рыбы в нашем пруду, где корова чувствует себя водолазом.