Аннотация: Раскрытие шедеврической исторической правды
Эсаул Георгий
роман, 2013 год
ДОЧЬ МЕНЕДЖЕРА НА РУБЛЕВКЕ
Казанова зашёл в комнату прекрасной Наташи, она крепко спала, словно её убили на дискотеке "Авария".
Окно открыто, и на подоконнике видны следы солдатских сапог, как символ смычки города и армии.
Казанова подошёл к бесконечной постели на цыпочках, словно страус.
Он опасался, что Наташа проснется раньше времени и потребует секса, к которому он сейчас не готов.
Молодой мужчина рассматривал Наташу, пока она не проснулась, трогал её подушку, вдыхал аромат нижнего белья, которое комом валялось на полу.
Вчера вечером Казанова приехал на своём лимузине в имении Ростовых, и Наташа, которая в бессознательном состоянии вернулась с очередной вечеринки под утро, его ещё не осознала.
Наташа уже в зрелых годах, но в свои далеко за тридцать она, благодаря косметическим операциям, выглядела на сорок два.
Со странным мужским инстинктом (что раньше помогал найти волка в дремучем лесу) Казанова смутно чувствовал, что нареченная его Невеста похожа на всех девушек, что веселятся до упаду.
С утра он взволнован и испуган мыслью, что девушка с ним находится в одной Усадьбе, и его её родители, почти силой втолкнули к ней в комнату.
Очарование девушки даже не снизилось, когда она пьяная, не узнавая своего жениха, завалилась спать, предварительно потребовав, чтобы он любил её.
Казанова вежливо тогда отказался, ссылаясь на свою кристальную чистоту, которая не позволит овладеть пьяной девушкой.
На самом деле Казанова очень боялся близости с Натальей, и ста-рался отдалить миг их соединения, в котором рвутся сердца и нижнее бельё.
Казанова думал о Наташе, когда пил фиолетовое крепкое из тол-стых граненых стаканов, которые привезли в магазины на Рублевке из далекого Гусь-Хрустального.
И это прелестное создание, так похожее на других девушек - перед его глазами, обнаженная поверх одеяла.
Она внезапно нарушила покой Казановы, который давно приго-товился к тихому умиранию.
Луч света, упавший на лицо Натальи, позволил ему разглядеть неведомое лицо с подтяжками и расплывшимся макияжем, словно ростовую куклу искупали в бассейне в Турции.
Казанова любил романы Льва Николаевича Толстого, поэтому воскликнул вместе с его персонажем:
- Все женщины - коварные!
Людям случалось не раз пройти по полю боя, заглянуть в глаза поверженным противникам, если глаза эти не выклеваны Бородин-скими воронами.
Но чувство сопричастности к правде и к поверженному врагу не так чуждо мужскому духу, как вид обнаженной женщины, к которой ты не готов.
Наталья не проснулась, несмотря на грохот газонокосилки под окном, продолжала спать, а Казанова, как на рассвете, когда раздевал её пьяную перед сном, поглаживал истомленную, как в пустыне, кожу невесты.
Неясные чувства бродили в крови Казановы, опускались к низу живота, и он прислушивался к ним: не восстанет ли плоть любви, как луч Солнца золотого.
Но плоть любви молчала, несмотря на традиционную таблетку виагры, которую Казанова принял час назад.
Но всё равно Казанова трогал спящую невесту, надеялся, знал по опыту, что плоть рано или поздно взбунтуется - так требует Природа, и он ещё покажет ОГОГО!
Рука занемела, спящая Наташа никак не реагировала на ласки (что устраивало робкого жениха), и Казанова с огромным облегчением отошёл от кровати и присел в кресло, разминая натруженные, как у загнанного волка, ягодицы.
Наташа спала на краю кровати, положила голову на подушку, а нога и правая рука свешивались на пол, как у тряпичной куклы из ма-газина Ашан.
Слюна стекала из уголка рта на батист дорогой подушки, но Ка-занова не замечал слюноотделения невесты, он близорук, и зрение минус десять помогало ему не видеть того, что он не желал видеть, как узник замка Иф.
В эту эпоху Казанове шел сорок второй год - тот скорбный воз-раст, когда пол уже решительно высказался на поблекшем лице муж-чины, и когда женщин волнует в мужчине только быстрый секс и толщина кошелька с деньгами.
Ужасный возраст, следы которого остаются в виде шрамов от косметических операций по всему телу.
Так Дон Жуан начинал с Керубино, а кончил мавром с Дездемо-ной.
Дон Жуан по своему лицу привыкал к лицам женщин, которых потом преследовал и, когда настигал, убегал от них со скоростью итальянской борзой.
Наталья открыла глаза, не понимала где находится, и с тоской и болью рассматривала Казанову, своего жениха, чью улучшенную ко-пию видела в интернете.
Казанова поднялся с кресла, схватился за поясницу, которую мо-ментально прострелило, как на полигоне в Алабино, с полупоклоном и фальшивой улыбкой клоуна на пенсии двинулся в сторону кровати с невестой, как на плаху шел.
В руке Казановы дрожал стакан с фиолетовым крепким.
- Фиолетовое крепкое? Утром? Фи! - Наташа испугала Казанову отказом и презрительно смерила его с головы до ног опытным взглядом бывалой тусовщицы.
Но стакан из рук жениха приняла, жадно выпила, не стеснялась своей раскрытой увядающей наготы.
Казанова стеснительно отвел взгляд от струйки фиолетового крепкого, что падала между круглых искусственных грудей и закан-чивалась ниже клитора.
Под Натальей расплылось фиолетовое пятно, но девушка на него не обратила внимания, потому что - аристократка с древней родо-словной, восходящей к Владимиру Красное Солнышко.
Наташа с кривой улыбкой восхищалась сорокалетием своего же-ниха, его редкими, как зубья старой расчески, полуседыми волосами, блеклыми глазами за канализационными люками очков, небрежностью, с которой он едва стоял на ногах, его крохотной ножкой, совсем не мужской - меньше всех женских ног, которые Наташа видела на дис-котеках.
И взгляд Казановы, удивленного её состоянием, покоился на Наталье, как на прекрасной незнакомке, сошедшей с картины Перова.
Наталья первая прервала мучения, она теребила левую грудь и не знала, чем ещё соблазнить жениха, если нагота на него не действует, как деревянный кролик на удава.
Она спросила, хорошо ли спал Казанова, и доволен ли услугами прислуги из Нигерии?
Казанова ответил невесте, что - да, всё прекрасно, но только пришлось спать на полу, потому что родители закрыли дверь в спальню с другой стороны на ключ, а на кровати с невестой до свадьбы Казанова, как порядочный мужчина, не имеет право спать.
- Я - Наталья, дочка топ-менеджера консалтинговой компании "Бухгалтер плюс", - Наталья не подавила зевок, но кокетливо при-крыла ротик ладошкой, похожей на лопату узбекского рабочего. - Я, к счастью, одна, как перс во Вселенной: у меня ни сестры, ни брата официальных, поэтому всё состояние папеньки достанется мне.
У тебя, я знаю, тоже денежек много, так что мы составим не-плохую пару, как Ромео и Джульетта.
Мне семнадцать лет, - Наташа с алкогольного опьянения слишком занизила цифру своего возраста, и косо посмотрела на жениха - не засмеется ли, не упадет ли на пол в корчах пироксизма. - Я безумно рада, что ты приехал один, без свиты фотомоделей.
Миллионер Пропанов всегда таскает за собой кучу бесполезных тёлок, похожих на крик души Квазимоды.
Но ты, я вижу - другой, особый, как Страшила Мудрый.
Я буду тебе прислуживать в постели, и уверена, что ты сойдешь с ума от радости, или, по крайней мере, не проклянешь меня, как поляки Ивана Сусанина.
С этими словами Наташа подошла к Казанове, как устрицу из ра-ковины, вытащила его из кресла (в которое Казанова уже успел за-биться после того, как преподнес невесте утренний стакан фиолетового крепкого вина), и усадила на кровать.
Она, чтобы извиниться за своё недевичье поведение, искусственно засмеялась, показала изумительные имплантаты, хотя давно нечи-щеные.
Казанова перевел взгляд с личика нареченной невесты на точку между её ног, надеялся, что заведется, как мотоцикл "Харлей Девид-сон".
В первый раз он встретил в девушке удивительно милое соедине-ние веселости и наготы.
В детстве, когда он ещё не боялся спасовать перед женщинами, у него в Бобруйске была подруга, племянница заместителя начальника милиции, и была у неё точно такая же родинка на лобке.
Но с тех пор, как подруга уехала в Австралию, а её папу застре-лили налоговые инспекторы, Казанова больше не видел столь выра-зительной грусти и печали в одних женских очах.
Тем временем родители Наташи, которые подглядывали за моло-дыми по видеокамере, установленной над постелью, не дождались, пока Казанова займется любовью с их дочерью, поэтому вошли ре-шительно и с иконой в руках.
Наталья икнула, и удивительная в своей наготе, закурила сигару.
Родители ласково побранили её, и она, махнув рукой, пошла в ванную прочищать желудок.
С её уходом комната сразу стала светлой и сразу помолодела, как Пиноккио весной.
Как только невеста вышла, родители Наташи стали укорять Каза-нову, что он ещё не сделал предложение их дочке и не вошёл на её ложе.
- Мы даём за нашей девочкой прекрасное приданное, - они го-ворили и прижимали Казанову к кровати, как раз на пятно фиолето-вого красного. - Мы - потомственные дворяне двора Её и Его Вели-честв.
Наталья любит всех и никого не слушается, но у неё есть огромное достоинство - она уже не молода, и не так ветрена, как тридцатилетние девочки.
Что же вам надо, Казанова? По мордасам?
В разговорах о Наталье время тянулось мучительно долго, словно его пытали испанским сапожком.
Она через час вышла из ванной комнаты, посвежевшая, с зеленым лицом, как у вьетнамского узника Вэя.
Наталья, словно потушенный уголёк, оттого, что родители, как бревна, мешали в комнате развернуться на полную катушку.
Невеста долго искала свои трусики, залезала нагая под кровать, рылась в шкафу.
Казанова галантно взял из кучи нижнего белья вчерашние, но-шенные трусики и с дрожью в сердце протянул невесте.
- Возьми их себе, рванье это, - Наташа вернула трусики жениху, словно переходящую половую тряпку.
Казанова с благодарностью положил трусики девушки в верхний карман сюртука, надеялся, что запах любви возбудит его на мужской подвиг, как Геракла.
Наталья вывалила из шкафа кучу мятого белья, открыла дверь в зал и гаркнула, как оперный певец Большом Театре:
- Лючия, дармоедка!
Постирай мои манатки, а то выгоню.
Пришла Лючия - афрорусская необъятных размеров, как чёрный слон Бумба.
Она брезгливо понюхала каждую тряпку, затем в широкой ладони сжала всё бельё для стирки и вышла, гордо несла себя, как корабль призрак.
Наташа трусиков не нашла, натянула джинсы на голое тело:
- Всё равно трусы снимать.
Она надела майку с портретом Доминика, шумно выпустила воз-дух через ноздри и свалилась на кровать, словно всю ночь таскала мешки с углём для поезда из Днепропетровска.
Затем невеста не выдержала молчания, уселась на колени к доб-ряку Казанове, как царица на трон.
Казанова предложил ей занять место рядом с родителями, потому что они достойны уважения.
Наташа ответила очаровательной скромностью завсегдатая ре-сторанов, что этой чести они не дождутся, потому что они - её роди-тели, а не подружки, и она одета.
С каждым днем в особняке на Рублевке Казанова чувствовал, как между ним и Натальей увеличивается пропасть, как между мужчиной и женщиной.
Через эту пропасть необходимо перекинуть мостик любви, иначе свадьба с приданным не состоится.
Трусливый в своей невинности, он приходил к Наталье и обра-щался с ней, как с институтским товарищем Петром, словно боялся зажечь её огнём любви.
Затем он внезапно покидал невесту, когда она несознательно тя-нула к нему руки с перстнями.
Один раз, когда Наталью бросило в жар от нерастраченной любви, она проскользнула к Казанове под одеяло и прижалась к его хо-лодному телу покойника, надеясь его зажечь, а самой охладиться, и неспокойная от мысли, что Казанова - глупый, но богатый.
При этом Наташа направила все камеры на постель, в надежде, что Казанова всё же сможет овладеть ей на публике.
Видео - обязательно, так как у подруг Наташи тоже женихи трусливые и слабые в любви.
Фильм, где Казанова овладевает Наташей, явится лучшей визитной карточкой в клубы "Кому далеко за тридцать".
Много нужно для счастья Натальи.
Но Казанова - слабый в постели, робкий, оправдывал свою не-мощь порядочностью, что "до свадьбы - нельзя".
Он, когда Наташа с разочарованием покидала его, смотрел эроти-ческие фильмы разной направленности, вызывал опытных обольсти-тельниц за деньги.
Внешность продажных женщин и их голос он выбирал по образу и подобию Наташи.
Но жрицы любви, похожие на Наталью, не вызывали у него огня в груди и ниже пояса (впрочем, и другие женщины не вызывали).
Наталья воображала, что Казанова в ближайшее время накопит в себе сил, хотя бы на один рывок, и эта её убежденность светилась в глазах, как у пантеры в джунглях Мозамбика.
Казанова читал чувства и мысли невесты, отчего падал ещё глубже, опускался по несколько раз в день на дно своего страха.
Он только выпросил у неё, чтобы она попозже приходила к нему по вечерам, и поэтому их общение, длившееся раньше два часа, све-лось к одному часу, как в электричке Москва-Париж.
Мать Натальи входила напоминать им о времени, чтобы они дольше общались, и замолкала при виде Казановы, усевшегося на максимальном расстоянии от Наташи.
Мама Натальи поздно вышла замуж и понимала чувства и страх Казановы перед сексом, восхищалась мужеством жениха, но негодо-вала по поводу его немощи.
Наталья выталкивала мать из спальни, но старая женщина хвата-лась за косяки, цеплялась за дверь, лишь бы только остаться и прочи-тать молодым нравоучения, как в школьной библиотеке
Когда не удавалось вытолкнуть мать, Наташа не становилась ни на минуту закомплексованной, и сохраняла свою наготу, не стесняясь никого.
Общество Наташи и её матери доставляло Казанове мазохистское удовольствие, когда он понимал, что должен, но не может, словно ему откусил гениталии крокодил.
Наташа пыталась поцеловать Казанову, приближала свои губы с ботексом к его губам на расстояние поцелуя, а от её хриплого голо-сочка, когда она призывала к любви, Казанова иногда лишался чувств, как на смертном одре.
Так прошли две рабочие недели, и бездеятельность Казановы надоела всем, ему - в первую очередь, словно его заточили в стенах Университета благородных девиц.
Казанова решил воззвать к благоразумию невесты, к её разуму, скрытому за клубами дыма от сигары.
Он побледнел, позеленел, собрал силы, чувствуя, что они все в кулаке, и попросил Наташу отпустить его с миром, если так должно было продолжаться истязание его нравственности.
И когда она принесла ему бутылку фиолетового крепкого, присела обнаженная на колени, он откровенно признался, что ни в какое боевое состояние обнаженная Наташа его ни разу ещё не привела.
- Дайте мне возможность душевно отдохнуть и сделать операцию на гениталиях, если она поможет нам в любви, как Дон Кихоту.
Как мне хочется услышать ваше самоотречение от меня, потому что я не могу коснуться вас до свадьбы, словно вас облили помоями.
Неискренность, запотевшие очки, всяческое отсутствие страсти помогли его языку шевельнуться.
По мере того, как Казанова оправдывался в своей неспособности взойти на ложе любви, покрасневшие от вина глаза Наташи наливались гневом, как у цепной собаки Полкана.
Казанова заплакал, она начала размазывать его слезы по лицу своими грудями, чтобы унизить жениха, не обращала внимания на то, что её искусственная грудь деформируется.
Нежное, пленительное смертельной белизной лицо Казановы и загорелая грудь Натальи яростно соприкасались, боролись в боях без правил.
Все, что Наташа делала, чтобы разозлить Казанову и вызвать в нем мужской протест, его только опускало, как на зоне на Колыме.
Она укоряла жениха:
- Если, чтобы вылечиться от импотенции, тебе надо уехать от меня, делай наоборот, всё, что ты можешь, потому что мне лучше ви-деть тебя затасканными мертвым, чем живым, но не любившим меня.
Она прибавила, что мысль расстаться так внезапно очернит её, как светскую тусовщицу, которую бросил жених.
Наташа приказывала Казанове найти другой способ вылечиться, более радикальный и естественный, как любовь горилл.
Тогда Казанова стал молить отойти от него, не терзать большой грудью его лицо, невинное по замыслу родителей.
Это лицо сорокадвухлетнего мужчины, несвежее и с бегающими глазками, настолько потрясло Наталью, что она пересилила себя и подарила жениху первый поцелуй, совершенно новый - первый по-целуй ада, до синевы губ, до крови из десен.
Так волшебная сила возраста губит сексуальные надежды.
Их первый поцелуй длился три часа, прерываемый со стороны Натальи только хриплым дыханием и воплями:
- Ты ещё не умер? У тебя уже поднимается сила любви?
Однако Казанова ничем не выдал своей сексуальной жилы - может быть потому, что вопрос об импотенции больше всего волновал его в их отношениях, как Карабаса Барабаса и Мальвину.
Вдруг, Наташа соскочила с коленей Казановы, он вздохнул сво-бодно, а она прокричала с тревогой в голосе:
- Моя плоть заговорила языком любви.
Пора нам начать семейную жизнь, как Моравским братьям.
Теперь уже не Наташа стонала, как койот, а - Казанова.
Три часа, пока длился их поцелуй - научили его смирению, мо-нашескому отрешению от женщины больше, чем все дни, проведенные ранее с женщинами.
Руки у Казановы стали влажные, глаза закатились, как у кабана под дубом.
Казанова представил, как сейчас Наташа взорвется любовью.
Через несколько часов безрезультатной возни в постели, Наташа ушла, хлопнула дверью так, что у Казановы слетели очки и ботинки.
Но через пять минут она вернулась в новом качестве, в костюме гренадера.
- Если твоё несчастье зависит от любви со мной, - Наташа за-махнулась саблей, - то не делай того, что не хочется мне.
Ни в чем мне не отказывай, как узник на допросе в ФСБ.
Теперь, убежденная поцелуем, она узнала, что у Казановы хотя бы губы работали, и не знала уже ни стыда ни совести.
Казанова же, закрылся маской неискушенной невинности и рас-считывал свои силы, как перед боем с кружкой пива "Жигулевское".
И подвиг случился, как прекрасное предзнаменование.
Усиленный виагрой, с замутненным фиолетовым крепким умом, Казанова нашел в себе мужество и плотскую мощь, чтобы один раз войти в невесту, как на эшафот.
Девушка издала крик радости, победы над импотенцией своего жениха.
В порыве жадного восторга она соскочила с кровати, позвала ро-дителей с видеокамерой и снова забралась на Казанову, как на гору Юнгфрау.
Но Казанова уже забился в своё дупло, и вытащить его оттуда, растормошить на новый подвиг не хватало сил, словно все силы ушли на борьбу с торнадо "Катрина".
Казанову держали в усадьбе ещё месяц в тщетной надежде, что он воскреснет, оживёт, отойдет от пьянки и робости, и сделает, наконец, Наташу счастливой.
Три дня он провел на цепях у кровати Натальи, истязавшей его иронией каждую ночь.
Наташа делала всё возможное, чтобы убедить Казанову в его ни-чтожности, что ему больше нечего желать, как только её плоть.
Но дух противоречия не поднялся в Казанове вместе с его плотью.
Казанова, благодаря упражнениям с резиновой женщиной, прошёл слишком хорошую школу немощного самца рогача.
В тот день, когда Казанову выставили из Усадьбы, прощание было жестокое и веселое, как на карнавале в Рио.
В зимнем дне чувствовалась эротика весны.
Незаконченность любви, отличавшую эту битву в постели от всех других битв, придавала ей особую горечь, смешанную с фиолетовым крепким.
По своей привычке, покидая Усадьбу, служившую ему тюрьмой все эти дни, Казанова прихватил с собой серебряное зеркало и столо-вый набор германского серебра.
Казанова увидел в зеркале отражение монстра, свой измочаленный несчастный рот, который так сопротивлялся поцелуям Наташи, а позади себя дверь в ад, которая открывалась, и с огнём в глазах забе-гала в преисподнюю обнаженная невеста.
Во дворе его ожидал личный лимузин с красными фонарями, с корзиной грязного нижнего белья, собранного родителями Наташи ему в дорогу...
Как хотелось Казанове уехать быстрее, чтобы ноги его не было в доме, где опозорился, как всегда, когда встречал женщину.
Он оставлял Наташу в задумчивости, с томиком Достоевского и кальяном, заполненным фиолетовым крепким.
Сегодня вечером бывшая невеста пойдёт в клуб "Рай" и потушит пожар своей похоти.
Кто она для Казановы на его нелегком жизненном пути слабого мужчины?
Стареющая женщина на входе в дом престарелых с ордой ста-рух...
Всем известно, что для неё Казанова был обыкновенным мужчи-ной, ещё одним женихом, у которого не получилось, словно он поте-рял свою мужскую силу в битве с голубым китом.
В загазованном воздухе прозвучал выстрел.
Казанова попросил шофера поторопиться, чтобы хозяева не пере-думали и не взяли его в плен снова, как фельдмаршала Паулюса.
Пробуждающаяся нежность и румяный цвет лица пришли Каза-нове на помощь, как покорителю женских сердец.
Наташа следила за убегающим немощным женихом из окна своей ванной комнаты, следила за его суетливыми движениями, во время которых Казанова притрагивался к низу живота, проверял - не вос-стала ли мужская гордость.
Слабо стучало сердце Наташи, которое еще несколько дней назад пыталось биться в унисон с пороком сердца Казановы.
Казанова близоруко щурился, смотрел на окна, чтобы в последний раз вживую, а не на фотографиях в интернете, взглянуть на об-наженную Наташу.
- В мире много прекрасных мужчин со свежим дыханием и огромными бицепсами, как у Шварцнегера, - уронил очки и нечаянно на них наступил, как бегемот. - А я только импотент, сорокадвух-летний импотент без права на жизнь.
Лимузин уже катился по Рублево-Успенскому шоссе, и песня шофёра резала слух Казановы, словно стоны узника Колымы.
Там, в усадьбе, Наташа, наверно, хохотала до слёз, не в силах сдержаться, когда вспоминала немощь Казановы и его подвисшее брюшко.
А он от радости прыгал на кожаном сиденье - настоящий мужчи-на, потому что заставил девушку хохотать до спазмов в желудке:
- Я уже сорокадвухлетний мужчина со слабой мужской силой и боязнью прытких женщин.
Я только мужчина.
АНЖЕЛА И ДВА БРАТА
Когда возвратился в Москву, Казанова решил дать Анжеле то, что он не смог дать Наташе - секс.
С этой очаровательной сорокатрехлетней тусовщицей вместе учились йоге два её моложавых брата алкоголика.
Оставаясь иногда с ними наедине в одной душевой кабине, Каза-нова испытывал странное чувство, сравнивая их тела с телом Анжелы.
Наставнику йоги, сначала не обращавшему внимания на грудь Анжелы, в конце концов, надоели слишком частые домогания обвис-шей женщины, и он пожаловался на девушку в полицию нравов города Москвы.
Обер-полицмейстер, он же - дядя Анжелы, попросил Казанову отвадить девушку от йоги и инструктора, полагая партию с нищим йогом неразумную для богатой девушки с Таганки.
Дядя Анжелы предложил за неё огромное приданое и обещал Ка-занове, что поможет ему в любом жизненном вопросе, если только Казанова возьмет в жены его племянницу.
Но одновременно обер-полицмейстер выдвинул условие, чтобы Казанова и Анжела проверили друг друга в постели, как золотые клейма ставили.
Казанове пришлось принять мольбы дядюшки Анжелы, тем более что Казанова находился на жизненном подъеме, и после двух удачных посещений продажных женщин считал себя английским жеребцом в постели.
Но чем больше он видел Анжелу, тем меньше о ней думал, как о предмете любви.
Сердце его останавливалось, когда он видел её чаще трех раз в день, словно ему на глаза повесили телескопы.
Конечно, Казанова ещё вспоминал позор с Наташей, но близость этого другого, широкого лица затмевала воспоминания о зрелой предыдущей женщине, как Луна загораживает другую Луну.
Вчера он не смог полюбить Наташу...
Сегодня не сможет полюбить Анжелу.
Как Анжела почернела от горя и злости, когда он видел её в по-следний раз на йоге, точно придавленная ковриком для йоги, и когда она втиснулась в лимузин Казановы, чтобы ехать к Казанове в квар-тиру, в одну из квартир, где он принимал девушек, когда она со стоном откинулась на мягкие подушки, Казанова почувствовал, что умер в очередной раз.
Да, Наташа была далеко не девочкой, не невинным созданием с простыми мыслями, она брала его поцелуи и высасывала из Казановы жизнь, она не стоила той индусской небрежности, с какой Анжела щипала его за щеки, пытаясь привить любовь к сексу.
Опытная женщина, чья непосредственность сначала давала Каза-нове надежду, что его стебель окрепнет, когда она садилась ему на колени, и он предполагал в невесте шесть пудов - Анжела состояла из тайн и заговоров, словно росла при Магрибском дворе.
Анжела, словно принадлежала всему миру и всем растаманам.
Так всякая женщина, которой за сорок, несмотря на пример своих злых подруг, всегда получает награду, когда кидает одного немощного жениха ради другого.
Через три дня после томительной поездки в лимузине, когда Ан-жела мощными ляжками раздавила гениталии Казановы, он отправился к Наставнику йоги с запиской для брата Анжелы Сергея, с тайной надеждой, что Сергей изобьет его и прогонит из семейства.
Сергей не оправдал надежд Казановы, и через два дня, когда Ка-занова вынужденно пришел к ним, чтобы снова попытаться заняться любовью с Анжелой, он незаметно для других ущипнул Казанову за локоть и передал записку от своего сердца.
Что писал Сергей, опьянённый не любовью, а - фиолетовым крепким:
"На свете нет ничего доброго, господин хороший, чего бы я не сделал для своей сестры Анжелы, которая прячет от меня деньги.
Она приходит к нам каждый день, ужинает у нас и ночует со сво-ими друзьями йогами.
Посоветую вас способ познакомиться с нашим учителем пения Константином Петровичем.
Но, если он схватит вас, предупреждаю, пока не пьян в стельку, что вы не должны выказывать свою слабость перед Анжелой, потому что учителю пения, наверно, не понравится, если он поймет, что кроме него, существуют и другие импотенты после сорока двух лет.
Если Константин Петрович догадается, что вы берете у него уроки пения только с одной мыслью, чтобы уберечься от свиданий с Ан-желой, то вам несдобровать, как на лесоповале в Иркутске.
Так вот, пять таблеток виагры залпом сразу перед посещением Анжелы - отличный способ показать себя мужчиной, как Настоящий Человек.
Учитель Константин Петрович, хотя и принадлежит к дурному обществу, очень богат, и поэтому желал бы быть вписан в историю почетных граждан города Москвы или любого другого города, где мужчин больше, чем женщин.
Прошлое воскресенье Анжела пожаловалась ему, что вы ни разу не смогли с ней и что верным средством раззадорить вас - будет пле-нение вас с последующими медицинскими процедурами, усиливаю-щую эрекцию, как у бабуина в Московском зоопарке.
Анжела специально сказала, что вы влюблены в меня крепкой мужской любовью, поэтому с женщинами у вас получается не всегда, и, что вы ходите к инструктору йоги только за тем, чтобы иметь воз-можность увидеть контур моего пениса за тонким батистом трениро-вочных панталонов, так что мне будет очень нелегко с вами беседовать при Константине Петровиче и Анжеле, когда она распалится и броса-ется на любого мужчину.
Константин Петрович ответил, что так как вы очень робок, то опасного в вас ни для мужчин, ни для женщин нет, но вы тщательно скрываете свою мужскую силу, потому что дали обет никогда не лю-бить женщин.
Он разрешил написать вам, чтобы вы зашли к нему и подарили ему знания о мужской силе.
Я отказался, потому что всегда пьян, ноги мои опухли и передви-гаются с трудом, как два сизых пня.
Девица Светлана (вездесущая девица из Общества) присутствовала при нашем разговоре, как белка в золотом колесе; она сделала поспешный вывод, что вы давно мертвы, так как не верила, что муж-чина не расшевелится при виде голого женского тела.
Светлана с негодованием приняла весть, что у вас ничего не по-лучается с Анжелой, сказала, что начинать следовало не с Анжелы, а с неё, потому что она в свои пятьдесят лет знает подход к мужчинам, и как отобрать у мужчины честь.
Завтра я зайду к Светлане за деньгами на фиолетовое крепкое, и она передаст мне фотографии обнаженных девушек, которые встре-тятся на вашем жизненном пути в доме Анжелы.
Тут Константин Петрович передал вам с оказией пачку индийской виагры, которую вы найдете в своём стакане, когда вернетесь домой и включите порно видео.
Если вы хотите попробовать с Анжелой ещё раз, то отложите ваше посещение на неделю, набирайтесь мужской силы, как кролик Бухвальд.
Если вам удастся устроить так, что с помощью учителя пения Константина Петровича вы овладеете Анжелой, то получите благо-склонный состоявшийся образ с гордо поднятыми гениталиями.
Но вы должны простить мне моё любезное обращение с вами, по-тому что я растрезвонил на каждом углу, что я люблю вас, как соло-минку в попе.
Вы хорошо сделаете, если потрогаете во всех местах подругу Анжелы Генриетту, которой шестьдесят лет.
Её муж очень ревнив, и вы приобретете репутацию ловеласа, ко-торая поднимет вас в глазах общества и в собственных близоруких глазах.
Что до меня, то я заставлю вас переспать с Анжелой даже через немогу.
Я всё сделаю, чтобы люди увидели в вас мужчину, а не противный сорняк, который надо затоптать большими ногами слона Александра Македонского".
Казанова прочитал записку и с досадой, в сильнейшей злости топнул ногой, словно пытался состязаться со слоном, про которого написал брат Анжелы Сергей.
Казанова ничего не понял из написанного, но догадался, что над ним сгущаются тучи похоти, и благодаря дружбе с Сергеем и его бра-том, встрече с учителем Константином Петровичем, он много потеряет, как Элли потеряла свою кошелку в кровати у Страшилы Мудрого.
Приятное чувство тяжести, которое после таблетки виагры воз-никло в мошонке, отступило.
Предвидя и усугубляя возможные последствия, увидев в записке только случай доказать самому себе, что он - не самый последний мужчина в городе Москва, Казанова сжег записку, пепел растоптал, а остатки спустил в унитаз с прозрачной, журчащей, невинной, как лю-бовь Казановы, водой.
Ему казалось, что счастье после встречи с назойливой Анжелой навсегда покинуло его.
Погода ужасная, словно все стихии взбесились против Прави-тельства Москвы.
Казанова надел на голову капюшон-гондонку от дождя и обре-ченно направился к дому Анжелы за любовью.
В первый раз за три дня он сожалел, что вышел на улицу и несет свою мошонку навстречу позору.
Как только Казанова свернул на Проспект Мира, оставив за собой сомнительные притоны, и перед ним раскинулась непереходимая до-рога с бешенными телегами, фаэтонами, пролетками, машинами, Ка-занова ласково погладил себя по лобку, взял из рук регулировщика движения полосатую палочку, потому что любил останавливать телеги и автомобили сам.
И тут, когда во весь рост стоял на посту регулировщика за дви-жением телег (розовая обивка поста делала пост похожим на комнату в борделе), Казанова вырезал из арбуза большой ломоть, после чего остро почувствовал, что ему сорок два года, что он купил звание кан-дидата экономических наук и что он открыл в сердце своём любовь к самому себе.
Да, конечно, он хотел стать героем перед женщиной, но быть ге-роем перед самим собой - выше самой высокой башне в Гонконге, где жарят кошек.
Казанова опозорился во многих городах с женщинами, но опозо-риться в Москве, да ещё и любя себя - особый шик.
Безысходность и печаль, оттого, что он скоро встретится с Анже-лой, и, вероятно снова не сможет взойти на ложе любви, придавала Казанове, и без того придавленного грузом жизни, ещё больше этой тягучей, как волосы капитана Моргана, грусти.
Ах! что за чудеса, когда мужчина находит в себе силы войти в женщину!
Ему казалось, что мужчина, который может заниматься сексом без виагры, искупает всё, что есть в других мужчинах импотентах, печального и преходящего, как уборщица тётя Нюра.
Впрочем, Казанова не видел в жизни никого, кроме своих проблем и отражения луж в канализационных люках очков.
Он трогал в пакете одно из бычьих сердец, в которых (при жизни быка) вечно возобновляющаяся скотская любовь вспыхивает, не зная человеческих мучений, и оттого Казанова считал неутомимых быков существами привилегированными, неуязвимыми шуткам женщин.
Пройдёт несколько часов, и Анжела победит последнее сопро-тивление Казановы и прижмет к своей обвисшей плоской груди это целомудренное и нежное создание.
Кто мог сказать, что жизнь с нелюбимой женщиной прекрасна?
Кто мог бы сказать это, кроме того, кто с этой богатой женщиной живет из-за личной нужды?
Казанова невольно подумал о людях с ограниченной возможно-стью, об умалишенных, которые получают пособие от Правительства и счастливы, как кошки на крыше.
- Изгнанники из царства любви, я вам завидую, потому что вам не нужно каждый день доказывать себе и окружающим, что вы сильны в мужском вопросе.
Казанова отбросил полосатую палочку и шел среди ломовых из-возчиков, пьяных шоферов и управлял своим постаревшим сердцем, не уверенном в завтрашнем дне, когда не хватит денег на еду для кошек и собак.
В лиловой дымке никто не видел, как Казанова с перекошенным лицом трогал себя между ног.
Вечер развешивал в воздухе хохот и безысходность мужчин перед женщинами.