Эсаул Георгий : другие произведения.

Корабль плывет в Россию

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очередной шедевр из моей новой серии "Роман о ни о чём".
  Эсаул Георгий
  
  
  
  
  
  КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ
  В РОССИЮЪ
  
  
  
  
  Москва
  2014
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОХУ-ын хууль тогтоомжоор хамгаалагдсан хэвлэгдсэн ут-га зохиолын ажилд зохиогчийн эрх
  Awọn aṣẹ fun atejade ìwé kiko ise ni idaabobo nipasẹ awọn ofin ti awọn Russian Federation
  Ауторска права за обЌав ене к®ижевно дело зашти"ено законодавством Руске ФедерациЌе
  Авторские права на опубликованное литературное произ-ведение охраняются законодательством Российской Феде-рации
  
  
  "КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ В РОССИЮЪ": Литератур-но-художественное издание.
  
  
  
  
  
  љ Эсаул Георгий, 2014
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  15 августа 2016 пароход американской судоходной компании "Голдберг и Бергман" отправился в нелегкое плаванье из Нью-Йорка - страна США в Россию - порт Санкт-Петербург.
  Судно постройки 2001 года на вид крепкое, но изнутри прогнило и стонало - так тысячелетний дуб на берегу Днепра изъеден мышами и черепахами.
  Корабль перевозил в Россию бушные автомобили, купленные предприимчивыми россиянами за деньги, по-лученные на стройках века США; куриные генномодифи-цированные окорочка, которые забраковали в Америке из-за высокого содержания ГМО; американскую кукурузу для домов престарелых в Томске; американское пиво для аме-риканских дипломатов в Москве (пиво Российского разли-ва американцы не пьют); и самая большая головная боль для капитана и его помощников - груз беженцев из США в Россию - так лемминги стаями спасаются от наводнения.
  Пятьсот счастливчиков - эмигрантов, пятьсот чело-век, которые не нужны ни своей родной стране, ни прием-ной матери, похожей на раздувшийся лапоть.
  Когда корабль дал последний гудок и отошел от при-стани в Нью-Йорке, толпа радостно взревела глоткой пятисотголового дракона:
  - Свершилось! Теперь мы - свободны! Гуд бай, Америка - страна угнетателей, капиталистов, расовой не-терпимости!
  - Велком, Россия - страна неограниченных возмож-ностей!
  Страна Свободы, равенства и братства!
  Люди хлопали в ладоши, рыдали от счастья, танцева-ли, распивали на борту шампанское и бросали пустые бу-тылки в сторону удаляющейся статуи Свободы:
  - Получи, противная железная французская шлюха!
  Теперь ты нас не достанешь, в Сибири!
  Пусть твои лоеры заткнут свои поганые рты!
  - Поцелуй мою огромную черную задницу, Амэри-ка!
  Иди к своей мамочке, выпей молочка из сиси!
  
  Буйство, праздник эмиграции продолжался всю ночь и перекинулся на день, как пугало ветром снесло из одного огорода в другой.
  - Добрый день, товарищ, друг, соратник!
  Я не надела сегодня трусики!
  Меня зовут Сарах! - молодая стройная женщина, с пропорциональными чертами лица и ладным телом фигу-ристки нависла над губастым негром, словно хозяин дрес-сирует собаку. - Скажите, как мне пройти на Лубянку? - В руках женщина держала электронный словарь-переводчик и заглядывала в него после каждого предложения, словно искала истину в навозной куче.
  Негр заглянул в свой словарь, растянул губы в улыб-ке, ноги его дрогнули, готовились к рэпу, но хозяин ног вспомнил, что он отплыл от страны, где танцуют на ули-цах, поэтому танец остался в ногах, а губы вылезли, как улитка из раковины:
  - Привэт, фикса!
  Шкандыбай отсюда, а то мой болт разворошит твой телевизор!
  Не мни лицо, шалава! - негр (бывший афроамерика-нец) с оторопью смотрел на бронзоволицую девушку, как на Ответ на все вопросы.
  В глазах негра мелькнуло вековое чувство вины пе-ред белой кожей - так рыба выпучивает глаза на рыбака, но тут же пламя народного гнева сменило искры - Ленин обещал, что из искры возгорится пламя, вот оно и полых-нуло в глазах отдельно взятого эмигранта с черной кожей: - Циля!
  - Я вас не понимаю, мужчина! - женщина нервно трясла переводчик, а он с голоса повторял, будто не полу-чил зарплату электричеством: - Повторите свой вопрос ещё раз! Повторите свой вопрос ещё раз! Повторите свой вопрос ещё раз! - Почему - фикса?
  Почему - болт и телевизор?
  Почему и что значат эти слова в контексте с непо-нятным - Циля?
  Вы шутите, молодой человек? - в очах женщины в ответ на пламя угнетенного негра горело негодование бе-лой плантаторши над свободой раба.
  - Я и сам еще не понял смысл жаргонных фраз, - негр виновато улыбался, рыскал в словаре, словно искал ответ на вопрос "Кто убил Джона Кеннеди?". - Извините, если обидел вас, женщина, но я изучаю жаргон русских тюремщиков.
  Рано или поздно в России мы все сядем в тюрьму, где параша, вертухаи, шконки, феня, телевизоры, козлы.
  Я с нетерпением жду счастливого момента, когда ме-ня опустят на параше и превратят в петуха.
  Я - мазохист, поэтому в США мне трудно осуще-ствить некоторые желания, или они - очень дорого стоят.
  Относительно вашей манеры выражаться, скажу, по-тому что посещал курсы адаптации в России профессора Москвина - вы неправильно выражаете свои мысли, телка.
  Во-первых, в России нет официальных шлюх, поэто-му женщина никогда не кадрит парня.
  Девушка не подходит парню, не заказывает ему вы-пивку, не начинает разговор первая, словно ей кляп в зад вставили из мочалки.
  Второе - оно вытекает из первого - женщина не го-ворит мужчине, что не надела трусики, это - аморально, парашливо.
  Если женщина не надела трусики, то она - либо больная, либо - нищая, и у неё нет денег на лишнюю пару нижнего белья, либо - бомжиха, алкоголичка, наркоманка.
  За заявление "Я не надела трусики" вас могут отвез-ти в мусорницу, то есть, - негр сверился с переводчиком, - в полицейский участок, где выколачивают деньги и засо-вывают бутылку из-под шампанского в заднепроходное отверстие, или - в очко.
  В-третьих, по славянской традиции русские редко называют свое имя при знакомстве, а еще реже - фамилию, потому что по имени и фамилии идет сглаз.
  Порядочные люди имеют погоняла, или - клички: петух, серый, пахан, валет, козел, боров, барак.
  - Вы много знаете, мужчина, - Сарах перевернула красное пожарное ведро, присела рядом с негром, словно прокладывала мост Вашингтон-Усть-Илимск. Ноздри женщины раздувались, глаза горели, пальцы перебирали подол белого платья, похожего на низ живота гориллы альбиноса. - Научите, меня русским порядкам, почтенный!
  Я - озорная доярка, бейби, отстегай меня кнутом пас-туха! - женщина в порыве страсти положила руку на шта-ны чернокожего, на гениталии, словно искала орехи в тем-ной комнате, сжала.
  Затем упала с ведра синим дождем, взасос целовала нового знакомого, словно встретила мужа после десяти лет разлуки.
  Вторая рука шарила по черной груди - так шахтер в шахте выискивает золотую жилу.
  Негр размякал, как пластилин на Солнце.
  Его глаза плыли кораблем по океану!
  Губы синели, кожа чернела, дыхание прерывалось, в штанах - взрывалось.
  Но вдруг он воспрял духом - так поднимается с фла-гом раненый командир.
  Губы еще всасывали губы Сарах, но руки отталкива-ли её в тощие груди:
  - Эй, я же сказал - отвали, целя!
  - Ты сказал - Циля! - девушка не слезала с попут-чика, не верила, что он её отталкивает, как в Кентукки на пляже отталкивается от лодки. В истории США и, тем бо-лее, молодой Сарах, не было случая, чтобы молодой негр отказался от любви с белой госпожой. - Циля и целя - си-нонимы?
  Сними же штаны, сталевар!
  - Нихт, найн, ноу, нет! Я сказал - факт! - негр с трудом отполз от напирающей подруги, словно кролик выполз из-под слона. Глаза возвращали свой первоначальный цвет - фиолетовые: - Мы уже не в США, где трахаются в людных местах и, как собаки.
  В России, особенно в глубинке, секс - достояние вожака!
  И меня возбуждает недоступность, потому что я - мазохист, и так надо, Циля!
  Я мечтаю, чтобы мне женщины отказывали, а внима-ние красавицы я бы завоевывал годы, и то - не надо, как в дырявом корыте с Ниагарского водопада.
  Не хочу доступности, не желаю чтобы - что захотел, то сразу и получил, словно из скатерти-самобранки.
  Я представляю, как где-нибудь в Магадане, или в Ве-ликом Устюге в мороз и холод, когда мои черные ноги еще сильнее почернеют от мороза, я шастаю по помойкам.
  Одна помойка, вторая, третья.
  Еды нет, хозяева помоек - другие негры, прогоняют меня, и тут - ОООО! Счастье - я среди отбросов - исполь-зованные памперсы, половые тряпки - нахожу протухшую кожуру курицы.
  Я медленно кушаю протухшую кожуру, жир стекает по подбородку и приятными калориями падает в желудок, словно на санках.
  Около подъезда я поднимаю бутылку, а там пиво на донышке - и допиваю, как в ресторане "Максим".
  Чужое пиво на тухлую кожуру курицы, или на огры-зок яблока - счастье, потому что завоевано трудом, а не получено даром по социальной программе США.
  Женщины, как недопитое пиво - нет мне радости, ес-ли шалава подойдет, задерет юбку и скажет "Возьми меня, шоколадка!".
  То, что доступно - неправильно.
  Это я тебе говорю, подстилка, я - Гуталлинни!
  - Гуталлинни - твое имя, сладкая шоколадка? - Са-рах облизала пальцы, поправила за ухом химический ка-рандаш (карандаш за ухом - по мнению русоведа доктора Шпильмана - все русские ходят с карандашами за ухом).
  - Не имя, а - погоняло, сам придумал на курсах адаптации к Северу!
  Разуй глаза, деффчонка, и слушай сюда, что я тебе говорил, как в рупор вещаю!
  По поводу слов Циля и целя - ты спрашивала, жен-щина без трусов.
  Циля и целя - если бы знал их смысл, то сказал бы - синонимы, или разные слова, как два красных ботинка на ногах обезьяны.
  Месяц назад я воровал генномодифицированнуе цветную кукурузу с поля в Айдахо, у индейцев воровал.
  Маленькие сигаретки "Порт Гавана" и бутылка виски "Джек Даниельс" радовали меня, как приговоренного к расстрелу радует последний ужин.
  Я курил, пил, накладывал кукурузу в мешок - кто остановит ущемленного в правах афроамериканца? - а в ушах стоял разбор слов воровского жаргона.
  Тогда я подумал, что Циля и, целя - не одно и то же, как ты не смешиваешь Абрама Линкольна и Джорджа Ва-шингтона.
  Ко мне на кукурузном поле подошел индеец по клич-ке - Холка Коня и спросил голосом грустным, пропитым: Почему я ворую кукурузу с его поля, словно у меня нет сошиал секьюрити.
  В голосе индейца нет жадности, потому что кукуруза ему не нужна, как не нужны и американские автомобили с бензином и газом.
  Мечта индейца - бизоны - завезены новые из Бело-руссии, из Беловежской Пущи, - лодка каноэ, огненная вода и скво в вигваме, где курится дым колумбийской трубки Мира.
  Я отвечал, потому что я угнетенный афроамериканец, и оттого, что предков моих убивали на плантациях, имею право на всю кукурузу США, а, если кто не согласен во мной, то пусть поцелует меня в огромную черную, как Африканский континент, задницу.
  Холка Коня не спорил со мной, он присел на шкуру черного козла, закурил трубку Мира, затянулся, а потом дал мне наркотическую отраву.
  Мы сидели и курили долго, и я понял, что счастье не в кукурузных початках, в чем-то большем, подобно Солн-цу.
  Холка Коня молчал, индейцы всегда молчат - то ли оттого, что мудрые, то ли, потому что - им нечего сказать, словно у них первые поселенцы вырвали языки.
  Я смотрел на бронзовое лицо индейца и видел в нем не кожу, а - мотыгу.
  Пришла с озера жена Холки Коня, его скво - Сереб-ряное Копытце, похожая на ночную тень ласточки.
  После дыма трубки Мира и по своей природе я сразу же захотел войти в вигвам на свадебные шкуры с Серебря-ным Копытцем - так молодой койот желает братца Кроли-ка.
  От избытка чувств и для соблазнения скво - всем женщинам нравятся негритянский юмор, искромётные шутки и рэп - я танцевал и шутил, словно в меня вселился французский комик Гаяр.
  Я падал на траву, поднимался, танцевал, ухал, охал, словно братец Филин.
  Холка Коня на меня обращал внимания не больше, чем на спаривающихся братцев Скунсов.
  Серебряное Копытце пару раз посмотрела на мой та-нец, и лицо её не блистало восторгом, словно алмаз урони-ли в грязь.
  Я долго танцевал, а потом провел ладонью перед ли-цом индейца, проверял - видит ли он меня, или ушел в Мир духов Маниту.
  Холка Коня, как мне показалось, не увидел ладонь, поэтому я с чистым сердцем и обновленной, как блестя-щий "Кадиллак", совестью подошел к Серебряному Ко-пытцу.
  Она откинула косу на тяжелую грудь и посмотрела мне черными глазами в мои черные, как зерна генномоди-фицированной кукурузы, очи.
  Я на миг оробел, потому что ещё ни разу женщины так пристально не смотрели мне в глаза, словно проверяли отслойку сетчатки.
  Также на меня смотрела моя мама, когда я воровал у неё подгузники дедушки.
  "Пойдем, я познакомлю тебя, Серебряное Копытце, со своим дружком - Большим Беном", - я произнес стан-дартную фразу приглашения на секс - так озерные братья приглашают в дом рыбу.
  "Мог бы не танцевать и не петь, я бы сразу пошла с тобой на ложе любви, черный боров", - Серебряное Ко-пытце ответила без тени смущения, без искры удивления, но и без огня задора.
  Она выплеснула помои за вигвам, повесила на рога оленя на просушку трусы - помню эти трусы из "Ай энд Пи", зеленые с красными росомахами.
  Затем Серебряное Копытце обильно помочилась в бадью, где дубились кожи и, не глядя на меня, вошла в вигвам.
  В вигваме густо пахло кожами, травами, мясом бара-на, огненной водой, словно я зашел в скобяную лавку але-утов.
  Я не почуял только запах страсти, который, по моему убеждению, должен был исходить из лона скво.
  Досада, что попал на фригидную скво, затмила мой разум, но похоть взяла вверх, словно я катался на кобыле, и не нашел ни одной женщины, кроме кобылы.
  Серебряное Копытце разделась, аккуратно сложила одежды около копья и возлегла на ложе для любви - так баран забирается на жертвенный алтарь.
  Она положила правую руку под голову, закрыла глаза и ждала моих решительных, как поступь льва, действий.
  На миг я подумал, что Серебряное Копытце забыла обо мне, что она ушла в Мир духов апачей, где горы, бизо-ны и нет мужчин.
  Выглядела она, словно одна в вигваме, а я растворился в сахарной пудре для пончиков.
  Но я - парень из Гарлема, поэтому выбросил из голо-вы дурь и опрокинул свое тело барса на холодную сталь скво.
  Я любил её по-разному два часа, словно обезумев-ший олень после зимней спячки в берлоге медведя.
  Серебряное Копытце - не холодная, не бесчувствен-ная - я знаю, видел, но, словно не со мной, а в реке.
  После секса я откинулся на черепа диких кабанов и ждал полагающийся вопрос - так во всех фильмах киноге-рои спрашивают своих скво:
  "Хорош я в постели?"
  "А это важно?" - Серебряное Копытце вопросом на вопрос ответила и посмотрела углями глаз в мои нефтяные очи.
  Вопросом на вопрос отвечал мой учитель Иегуди Менухин, поэтому я растерялся, словно белый человек ударил меня лицом в грязь.
  Но Серебряное Копытце - не белый, и не человек, потому что человек, это всегда - мужчина.
  Скво встала на четвереньки, ворошила шкуры у лука со стрелами, словно я провалился в шахту.
  На меня смотрели вызывающе ягодицы скво, и снова, несмотря на два часа долбежки, вызывали во мне любовь к жизни.
  Я бы овладел скво еще раз, и она бы приняла меня, как принимают в Вашингтоне парад геев, но что-то под-сказывало мне, как подсказывает братец Черепаха братцу Кролику, что Серебряное Копытце не обрадуется моему напору и моему большому дружку.
  Она примет меня, как ветер, как должное, как рыбу фиш на завтрак.
  Впервые я оставил голую женщину, оделся и вышел из вигвама, хотя мог и хотел - так надсмотрщик Билл мо-жет и хочет жену негра.
  Холка Коня изменился в лучшую сторону - он не только курил трубку Мира, но еще и пил Огненную воду, словно лакал кефир из магазина "Калдор".
  Во взгляде индейца, в его движениях прослеживал я мудрость прерий с первыми переселенцами и блондинками в кабаках.
  Холка Коня поднес мне железную кружку, наполови-ну наполненную дурным бренди, словно напиток специ-ально ухудшали для индейцев в резервациях.
  Я выпил, машинально закусил дымом из трубки Ми-ра - мне похорошело, хотя, после секса с молодой краси-вой гибкой скво уже дальше некуда хорошеть.
  - Я переспал сейчас с твоей скво, Серебряным ко-пытцем, - хмель ударил мне в голову кроссовком "Найк" - не знаю зачем я признался доброму индейцу с перьями в волосах. И по незнанию добавил, словно хвастался в национальной Библиотеке: - Я долбил её два часа.
  Холка Коня ответил не сразу, словно слова для него значили меньше, чем Звезды.
  Он наполнил железную кружку из пузатой бутыли - я заметил, что горлышко у бутылки отколото, и скол произвёл на меня больше впечатления, вызвал больше чувств, чем голая скво.
  Холка Коня пил медленно, смаковал не гадость, а момент жизни - так преступник целуется с палачом, пото-му что перед смертью хочет попробовать любовь с мужчи-ной.
  Огненную воду Холка коня закусил дымом трубки Мира, смотрел на облака, что выходили из полости его рта - так щенок с удивлением смотрит на свою лужу.
  - И ты теперь счастлив? - Холка Коня убил меня вопросом, которого я не ожидал, как урагана Елена.
  Если бы индеец набросился на меня с ножом, с кула-ками, с проклятиями - я бы понял и простил, как мать прощает отчима.
  Но кажущееся безразличие, а за ним - бездна Вели-кого Каньона сразило меня.
  - Пока ты елозил по моей скво туда-сюда, туда-сюда, я с помощью трубки Мира ходил по Мирам, - Холка Коня на удивление оказался многословным, словно за каждое слово получал бутылку огненной воды. Он смотрел в ночную прерию, из глаз лились потоки света, как из фонарика "Крафтсман": - Я видел женщину с косой, она подарила мне воздушные сны.
  По возвращению я пил огненную воду и следил за полетом орла над прерией, слушал вопли мышей, вой кой-ота.
  Небо упало на меня, а земля возникла из ниоткуда.
  Прошел Дух Огня и пожелал мне спокойной ночи.
  У Духа Огня нет одежд и он - женщина с тремя гру-дями.
  Я видел сотворение Мира, и Мир вошел в меня, как входит копье в зайца.
  У зайца глаза вылезают от боли. - Холка Коня замол-чал, словно бы - навсегда.
  Я в досаде и в ужасе, что за один вечер, за пару часов нарушилось нормальное течение жизни в моей голове, залпом выпил полную кружку жгучего зловонного бренди.
  Разум мой сместился в желудок, и я полез в вигвам за советом - так глупый школьник спрашивает у учителя раз-решения выйти в туалет.
  - Скажи мне, Серебряное Копытце, я разбудил об-наженную женщину, но нагота скво ушла для меня на вто-рой план, как в Планетарии дети смотрят не на метеориты, а - на кошку. - Я думал, что секс - самое главное в жизни черного парня, а секс с чужой скво - наиглавнейшее, как рэп.
  Но ты и твой муж индеец Холка Коня разуверили меня и с помощью трубки Мира, и Огненной воды перевернули с ног на голову.
  Если нет счастья в обладании чужой женой, то где оно, счастье?
  - В России! В России счастье! - Серебряное Копыт-це ожила, голос её наполнился шумом ночи. Она грациоз-но выгнула спину и повторила! - В России счастье. - Ты любишь золото за его блеск, негр - жена индейца назвала меня негром, но я не обиделся, потому что чувствовал приближение Счастья и Правды, - а правильные люди лю-бят золото за то, что оно - по понятиям. - Скво сказала не-понятное, полезла под шкуры и извлекла золотой саморо-док величиной с яйцо голубя. - Ты несчастен, негр, поэто-му я свожу тебя к мудрому, как сом, пахану.
  Убьет он тебя, опустит, или назовет козлом - не знаю.
  Серебряное Копытце сказала непонятное, взяла меня за руку и нагая повела из чума, словно на реку вела за шкурой бобра.
  Мы вышли за территорию резервации, пошли лесом, затем - вдоль реки, словно искали упавшие в воду грабли.
  Серебряное Копытце скользила серебряной тенью призрака, и несколько раз во мне набухало желание, и я мог бы, и знал, что Серебряное Копытце не откажет, но останется безучастной, и не появится в её глазах радост-ный блеск, как появился при упоминании, что счастье в России.
  Я уже не так остро хотел скво, как несколько часов назад, и неуверенность, переданная от Холки Коня, что, если я залезу на женщину, потрачу на неё время, то упущу что-то более важное в жизни, более радостное, - всё оста-навливало меня, как карусель в Кони Айленд останавлива-ется в факторе страха.
  Вскоре мы пришли к удивительному поселению рус-ских в США.
  Вокруг костров пили и плясали люди - на вид про-стые, но чувствовалась в них природная злость и дикость, так в койоте чувствуется запах тухлого орла.
  Плясали они странно, потому что - не рэп, а присе-дали, ухали, иногда падали пьяными и не поднимались.
  Бродили медведи, их водили на цепях люди с золо-тыми серьгами и в красных рубахах.
  Кто-то стучал в бубен, кто-то наяривал на гармошке - неинтересно, немелодично, фальшиво, но громко, словно будили ночь.
  На нас не обращали внимания, только один подвы-пивший парень лет двадцати с золотым зубом подошел на шатких ногах, встал перед Серебряным Копытцем.
  Из темноты на парня грозно крикнули - так кричит полицейский, когда нарушают его прайвеси:
  - Ша! Промокашка!
  И парень ушел в ночь, словно потерял полосатые портки и бросился на поиски новых.
  Мы подошли к бревенчатому строению - покосив-шемуся, неладно построенному, без соблюдения инженер-ных правил - так строят плотины бобры, которых индейцы напоили огненной водой.
  Около дома на перевернутом ведре сидел мужчина в ватных штанах, теплой куртке и в шапке с опущенными ушами - подобные шапки продаются в магазине "Мэд Мэд".
  Мужчина опасно играл с ножом с тонким лезвием, словно резал невидимую капусту.
  - Мы к пахану! По делу! - Серебряное Копытце не остановилась, а мужчина у дверей ничего не сказал, как не говорят индейцы после бутыли Огненной Воды.
  В избе накурено, и я сразу обратил внимание, что ок-на закрыты, а вредный для легких дым стоит столбом, как у меня в ванной стоял Аполлон из гипса.
  В дыму, где кисло воняло, за столом сидел пожилой мужчина с белой бородой, похожий на гнома из сказки "Золушка".
  Мужчина, судя по всему, ужинал - перед ним - мис-ка с вареной круглой картошкой, соль, луковица и бутылка водки - яд всё вместе, как девушку разрывает от жульена.
  Дедушка, а его верховное звание - пахан, откусил от луковицы, жевал и смотрел на нас, словно на микробов.
  - Чего надо? - он спросил недружелюбно, будто мы - инопланетяне. Я заподозрил, что он не любил черноко-жих, но позже узнал, что я ошибался и относился к мудро-му пахану с предубеждением - так фазан свысока смотрит на соловья.
  - Пахан! Вальта к тебе привела! Он мудрость ищет, как иголку в стогу сена! - Серебряное Копытце робела, голос её дрожал, но смотрела на пахана с безграничной любовью.
  Щемящее чувство тоски дикой собакой Динго укуси-ла меня за сердце, потому что я осознал, никогда Серебря-ное Копытце с подобной теплотой не обратится ко мне, хотя я долбил её большим Джоном два часа, как умалишенный.
   Хоть сто часов рэп станцую - все равно не полюбит меня, а на пахана смотрит со смесью страха и обожания.
  Она положила на стол (я видел, как дрожала малень-кая ладошка скво, даже вспотела, а когда я занимался сек-сом - Серебряное Копытце не потела) золотой самородок.
  - Рыжавье! - дед ухмыльнулся, налил стакан водки, протянул скво. Она выпила залпом все с тем же выражением безграничной собачьей преданности на строгом красивом лице - так Принцесса смотрит на пригожего конюха. Дед подсунул скво луковицу, она закусила, а голос пахана подобрел: - Вали отсюда, циля!
  Не бабье дело, когда человеки рамсят.
  Вынеси парашу.
  Серебряное Копытце с готовностью, словно для того и рождена, прыгнула в угол, схватила ведро с нечистотами и выбежала из дома - так вор с шоколадкой "Марс" выбе-гает из супермаркета.
  Я проводил взглядом Серебряное Копытце и своё прошлое вместе с ней.
  Раздумывал - станцевать ли рэп перед паханом, рэп все любят.
  Пахан крякнул уткой.
  - Скажи мне, Валет (я не понял - слово "Валет" - обидное или нет, но главное, что пахан не обозвал меня ни "Снежком", ни "шахтером", ни "Белоснежкой"), если к тебе подойдет человек и ударит по морде (пахан обидно сказал о моем важном лице - "морда" - так говорят о жи-вотных, но я стерпел), то как ты поступишь?
  - Личность человека - неприкосновенна! - я рас-правил плечи - неужели, пахан не знает простых истин Американской действительности, словно ему отрубили уши. - Меня защищает конституция Соединенных штатов.
  Я обращусь в полицию, а затем через адвоката отсу-жу у обидчика много денег.
  - Хм! А, если полиция приедет, поколотит тебя, из-насилует бутылкой из-под шампанского "Вдова Клико", и отнимет все твои деньги?
  - Но это невозможно, сэр, - я вспотел от волнения - невероятное говорил пахан, фантастическое, как фильм братьев Лукасов снимал. - Адвокаты, ООН, армия США мне помогут.
  - А, если полицейские избили твоего адвоката, или подкупили?
  ООН занят проблемами СПИДА среди своих работ-ников.
  Солдаты армии США тоже набьют тебе морду и сильно, потому что у тебя не останется денег, и солдаты разозлятся, как голодные волки.
  - Я не знаю, пахан, - я развел руки в стороны, слов-но ловил гуся Мартина. - Убегу в глубокую нору, чтобы другой мужчина при встрече меня не побил, как боксер-скую грушу.
  Мне страшно, пахан, от твоих слов, потому что они хуже конца света!
  Мой вид рассмешил пахана, или он засмеялся от вод-ки:
  - Валет, Валет! Ты тупой, потому что думал только о том, как тебя угнетали, а о том, чтобы угнетать других - не догадался! - В руке пахана, словно по волшебству Гар-ри Потера возникла серая волшебная палочка, заточенная с одного конца. - Знаешь, что это, Валет?
  - Сэр... пахан! Я видел подобное в Музее США, нас водили на экскурсию, и я слушал лектора, пока не свалился от пива.
  В твоих руках - прибор для обработки металла или дерева - напильник, но почему-то со стертым концом.
  - Правильно, Валет! Глядишь, и человеком когда-нибудь станешь! - пахан, выпил водки, мне не предложил, но улыбнулся, словно убивал кабана: - Заточка, перо, штырь, игла - вот что сделает правильный человек из про-стого напильника.
  Напильник затачиваем с душой и получаем орудие убийства.
  Заточка легко входит под ребро врага, легче, чем нос в парашу.
  Когда тебе встретится на дороге человек и ударит те-бя в морду, ты в ответ не зови ни полицию, ни адвокатов, ни ООН, ни армию США, а воткни иголку под ребро обидчика.
  Проблема решится быстро, без обиды, а пацаны за-уважают тебя и не назовут козлом или помойной крысой.
  Легко? Удобно? Быстро?
  Это не рэп с выпячиванием губ, как у слюнявого верблюда.
  - Противозаконно, пахан, - я входил в тему, как об-наженная Джоанна входит в ванну с молоком ослиц. - Ес-ли меня поймают полицаи, или солдаты, или адвокат, ко-гда я ткнул заточкой под ребро обидчика, то я и полицая, и адвоката, и солдата, и ООН ткну заточкой под ребро?
  Очень эффективно, маса пахан.
  Необычно, страшно, но быстро и без долгих заседа-ний в суде.
  Имущество покалеченного автоматически переходит ко мне, как в банке?
  - Только то имущество, что у неудачника в карма-нах! - пахан похлопал меня по плечу, снял кожуру с кар-тошки, но не надкусил, а смотрел глазами влюбленного отца. Отец мой всегда напивался и смотрел на меня, и не видел меня, потому что ослеп от неграмотности. - Теперь ты понял, как зарождается счастье?
  Свобода! Безграничная власть! Честь! Понятия!
  - Я понял! Но почему - неудобная и громоздкая за-точка?
  Зачем я потрачу силы и время на затачивание напильника, который в наше время не так просто найти?
  Лучше я куплю удобный складной нож швейцарской фирмы, или мачете из Дамасской стали с разводами, как следы слез на лице моей жены Кэтрин.
  - В заточку ты вкладываешь свою душу, Валет!
  Она становится одним целым с тобой, родственни-цей.
  Вы с заточкой неразделимы, как хозяин и его пёс.
  Заточка - символ, заточка никогда не подведет, как мертвая женщина.
  - В заточке сокрыта Правда?
  - Правда сокрыта в болотах России, в лагерях, в за-брошенных деревнях, в деревенских попойках, в драках на свадьбе, в браконьерстве, в омутных голубых очах русских баб, в яблонях в цвету, в малинах, в марухах, в кабаках! - пахан встал из-за стола, выпил водки, занюхал кожурой картофеля: - Теперь, когда ты узнал, где Правда, а там и Счастье, вали отсюда, залетный.
  Кликни бабу Серебряное Копытце, пусть нагреет во-ды в тазу и вымоет мне ноги на ночь.
  Пахан отвернулся, как в вигваме от меня отвернулась Серебряное Копытце, и я понял, что лучше уйти в ночь, иначе, как предостерегала меня скво, сделают меня загадочным козлом.
  Я вышел в ночь, охранник играл, но уже не с ножом, а с заточкой - аляповатой на первый взгляд, но опасной, потому что я представил, как каленая сталь легко входит под ребро.
  Серебряное Копытце, когда услышала, что пахан призывает её к себе мыть ноги, засуетилась, обрадовалась, даже улыбалась, словно нашла гору с медом.
  В недоумении я вышел из лагеря русских - почему они нарочно живут в бедноте, хотя в США каждый, даже нищий имеет кров, теплую воду, обильную пищу и меди-цинское обслуживание с добрыми сестрами, которые не надевают под медицинские халаты нижнее белье.
  С горы я наблюдал, как обнаженная Серебряное Ко-пытце с тазом воды побежала к костру, нагрела воду, а за-тем - в избу к пахану, мыть ему старческие грязные ноги, которые никогда не танцевали рэп.
  И на горе я уже потерял уверенность, что рэп - луч-ший танец в Мире, и подумал, что более нелепые и безыс-кусные танцы после водки приносят больше счастья, чем рэп.
  Впервые я почувствовал боль в груди, а потом узнал, что чувство называется - грусть - так гадкий лебедь осо-знает себя слоном.
  С горы я видел (в другую сторону) табор индейцев: два жирных индейца с явной болезнью почек, потому что носы - красные - привели бледнолицего.
  Бледнолицый вырывался, ругался, призывал адвока-тов, полицию, но Холка Коня курил, пил и не боялся ни полиции, ни ООН, ни адвокатов с армией США.
  Он медленно поднялся, выхватил мачте и срезал с головы бледнолицего кожу с волосами - скальп - так с живого барана в Вашингтоне снимают шерсть и заодно - кожу.
  Бледнолицый, сначала ничего не понял в шоке, про-должал угрожать адвокатами и полицией.
  Холка Коня показал пленнику скальп, отчего бледно-лицый на миг замолчал, а затем его душераздирающий вопль разорвал небо, так лопаются трусы на огромной черной заднице поварихи Салли.
  Раненый бледнолицый побежал во тьму, словно за ним бежали все ручные бобры. Племени Холки Коня.
  Я же осознал четко, что, если бы бледнолицый не призывал адвокатов, если бы не угрожал индейцам поли-цией и ООН с армией США, а просто выхватил бы заточ-ку, то решил бы дело в свою пользу, решил бы лучше, чем решает продажный маисовый судья в Грин Поинте.
  Мир перевернулся, встал ко мне белыми ягодицами.
  Я сошел с горы и понял, что мой путь - на корабль и - в Россию, где Счастье и Правда!
  Поняла, Циля, манжэля, а не целя? - негр молние-носно выхватил заточку, она вылетела из рукава серой гюрзой, всегда готовая помочь хозяину.
  Сарах вздрогнула, сняла руку с причиндалов негра (надеялась, что он шутит, что разогреется, а потом - секс на палубе корабля), и тихо ускользнула, словно воровала дыни на поле дядюшки Сэма.
  Негр захохотал вслед молодой красивой девушке: - Счастье близко, и Счастье не в доступных бабах!
  
  - Счастье не в бабах! Много он понимает, Бело-снежка! - Сарах ворчала, но ворчала осторожно, когда отошла за корабельные канаты, и её ворчание не слышал загадочный негр с заточенным напильником в рукаве. Са-рах по американской привычке затаила расовую неприязнь в кончиках пальцев на ногах. - Не взял меня, а в следующий раз я с ним и за миллиард рублей не пойду. - Сарах достала из сумочки зеркальце, посмотрела в него, как в картину жизни - хороша!
  Красивая, легкая, с бьющей ключом сексуальной энергией, она прошла мимо пожарных бочек с песком, но затем вернулась - очень уж любопытный парень сидел на канатах и смотрел на ноги Сарах, как голодный змей смот-рит на жирную лягушку!
  Сарах вспомнила наставления негра, что девушка в России первая не подходит к мужчине, не заговаривает с ним, не называет свое имя и не рассказывает, что она без трусиков, поэтому секс может начать в любое время.
  Она стояла около парня пять минут, и выиграла, как в американское лото.
  Парень, или мужчина лет тридцати с наколкой на правом запястье "Нехай цвiте вiльна Україна" пододви-нулся на канатах, похлопал ладонью рядом с собой, так приглашают собаку:
  - Садись, девушка! Красивая и одна? Где твой муж?
  - Мой муж объелся груш! - Сарах нашла нужный ответ в словарике и радостная, оттого, что не проиграла, потому что - умная и красивая засмеялась. Но благоразум-но не присела на колени к парню, а только рядом, но, что-бы он видел, что девушка не надела трусики. - Сегодня прекрасная погода, не правда ли?
  Вы тоже плывете в Россию на этом корабле? - Сарах покраснела, потому что корабль плыл в Россию, и вопрос - глупый, на уровне выпускницы Оксфорда.
  Попутчик не обратил внимания на тонкость вопроса, словно искал смысл в барашках волн за бортом.
  Он прицепился к слову "Россия" - так жук цепляется за хвост коня.
  - Россия? Хм! Что вы знаете о России, кроме того, что в России - волки, медведи, валенки и верные девушки?
  Вы не знаете, а я знаю, как хлещет кровь из отруб-ленной головы.
  - Вы отрубили голову человеку? - Сарах прикусила губу, но не убегала, потому что знала - не успеет от безжа-лостного убийцы.
  - Хм! Если бы я отрубил голову человеку, леди, то я бы чувствовал себя мужчиной, как Минин или Пожарский.
  Я - солдат армии США, девушка, точнее - вышел в отставку, как старый беззубый пес.
  Зубы у меня целые, - парень открыл рот и продемон-стрировал неровные, но белые и натуральные зубы, - а - беззубый пёс, потому что плох тот солдат, который не сол-дат.
  На Брайтоне живет у любовницы Эвки - красивая, но болтливая баба - поляк Валдек Новак, он коллекционирует зубы собак.
  Через десять лет, по уверению Валдека, он соберет самую большую коллекцию собачьих зубов в мире - в чем никто не сомневается - и создаст музей Зубов Собак.
  В музей народ хлынет, как вода в дыру в днище ко-рабля, а Валдек Новак обогатится на старости лет (так он мечтал).
  Недавно я узнал, что Валдека Новака обокрали - зло-умышленники залезли в его дом в Вестчестер Каунти и прихватили все зубы собак.
  Полиция в недоумении, а Валдек Новак повесился, но его извлекли из петли и отправили на принудительное лечение - так в России отправляют на лесоповал.
  Зубы зубам рознь, девушка, - парень задрал на Сарах подол платья, - посмотрел ТУДА (Сарах тяжело дышала, прикрыла глаза), затем заглянул к себе в штаны, вздохнул, но во вздохе не слышна досада: - Ничего не получится у нас, девушка, как не получается любви у крокодила и у грецкого ореха.
  Не потому что вы мне не нравитесь, а оттого, что вы не дождетесь меня после войны или из лагеря.
  Я спланировал жизнь на много лет вперед, и эта жизнь вам не понравится, потому что дух США еще не вы-ветрился у вас между ног.
  Смотрю я в вашу красоту ТУДА, а вижу сливовый сад, как в рассказах магометан о Рае с гуриями.
  В саду созрели сизые и лиловые, как ваши половые губы, сливы.
  Они падают на влажную, как и у вас, землю, лопают-ся, и трещины в сливах подобны вашей трещине.
  Но те - другие сливы мне более милы, чем ваш пер-сик.
  Персики - куда вы ушли из детства9 - когда отец приходил домой из пивной, а мама не пускала его в дом, говорила, что он нарушил её прайвеси.
  После колледжа искусств я поступил в армию, пото-му что хотел увидеть Мир, и себя показать туземцам.
  США воюет часто, помногу и со всеми.
  До недавнего времени я верил, что я солдат и воевал на войне, верил, пока не увидел настоящего солдата и настоящую войну - так крот вылезает из норы и попадает в заднепроходное отверстие шахтера.
  - Можно и в заднепроходное отверстие, - Сарах в горячем экстазе не понимала половину сказанного креп-ким мускулистым парнем.
  Он не нуждался в понимании, потому что говорил для себя, а молодая женщина на коленях - подушка.
  - На каждом нашем солдате навешано брони, элек-троники на сто пятьдесят тысяч долларов США.
  Мы шли по чужим болотам, по горам, как роботы - не видели противника, но наши компьютеры обнаружива-ли врагов и подавляли издалека ракетами, словно пшеницу гусеницами танков.
  Броня и шлем с пуленепробиваемым стеклом выдер-живают выстрел в упор из "М восемнадцать" - так мистер Бергман выдерживает натиск журналистов.
  Примерно год назад мы пришли на помощь одной бедной стране Третьего Мира, потому что армия США - гарант справедливости, как нас учили, но не научили.
  По старой привычке с сержантами Джо, Мэтью, Га-лахером и двумя рядовыми мы пошкандыбали вечером в местный бар, который у туземцев почему-то называется дискотека.
  Нас приняли радушно, словно мы принесли с собой по мешку гуманитарных долларов.
  Девушки кружили вокруг нас, словно пчелы, потому что каждая девушка в Третьем Мире пытается уйти из него в наш Мир, в США, и выгодно выйти в США замуж.
  Парни подхалимничали за бутылку пива, за глоток водки - привычная атмосфера для воина армии США, где гомосексуалистов больше, чем пуговиц.
  Я напился сверх меры, залез на стол и посикал на го-ловы местных красавиц.
  До сих пор виню себя за дурной поступок, недостой-ный настоящего воина, но вполне приемлемый, и даже ге-роический для американского парня.
  Девушки хохотали натужно, а мы - искренне, пото-му что - американский черный юмор.
  Помню голубые очи худенькой, бедно одетой девуш-ки с белыми волосами, как у хорька.
  Моя моча стекала по лицу девушки, заливала глаза, а девушка смеялась, словно её прокляли луковые демоны.
  Если бы я через некоторое время не познал Истину, я бы так и верил, что поступил сверхоригинально и остро-умно.
  Я слез со стола, наступил нечаянно на ногу другой красавице, не извинился, а схватил со стола бутылку виски - виски мы принесли из казармы, потому что местное пойло - отрава, пил из горлышка и поил девушек.
  Как часто происходит на вечеринке, я напился, и не смог выполнить свою истинную мужскую обязанность - оставить туземке от меня ребенка.
  Очнулся я на соломе; по соломинке у моих глаз полз муравей, он тащил мертвую гусеницу в свой далекий дом.
  Глаза муравья напомнили мне глаза учителя танцев Сэма Донахью.
  Сэм Донахью каждый раз, когда входил в зал, оглу-шительно пукал, что очень нас смешило, словно мы читали в подлиннике русского писателя Паустовского.
  Я мечтал в детстве, что вырасту и стану гибким, как Сэм Донахью, привлекательным, остроумным и по-нашему, пукающим.
  Прошли годы, от моих мечт и от глаз Сэма Донахью остались глаза муравья на сеновале.
  Я ничего не помнил: как добрался на сеновал, что де-лал, но то, что я лежал в полном полевом обмундировании, меня разозлило, так как рядом спали две обнажённые красавицы, а я не мог.
  С похмелья спустился по шаткой лестнице, она напомнила мне спагетти из итальянского ресторана "Роки Бальбоа", на столе нашел мутную жижу, судя по вкусу - местный алкоголь - и выпил два стакана залпом.
  Ярость затопила мой мозг - так река весной затопля-ет поля в Молдавии.
  В Молдавии я воевал и пил вино, крепленное кури-ным пометом.
  Помет застревал в зубах, словно напоминание о близкой смерти.
  После выпитого я озверевший выскочил во двор, прыгнул в машину и погнал в неизведанное - так балерон в голубых панталонах убегает от поклонниц.
  Алкоголь меня вырубил за рулем, и я очнулся в зло-вонном (а сейчас я понял - не зловоние, а - запах жизни) сарае.
  Сквозь доски пробивались лучи солнца и били в меня лазерными зарядами.
  Боевое обмундирование неизвестные злоумышлен-ники с меня сняли, оставили белые хлопковые трусы, и бе-лую майку морского пехотинца США.
  Я застонал, а в ответ услышал смех сквозь кровь.
  Смеялся избитый человек, его лицо - маска из крови и шелухи - так у побитого енота не видно где хвост, а где лапы.
  Смех булькал в его ребрах и выходил наружу, под голубые глаза.
  - Братишка, не дрейфь! Все для тебя закончится хо-рошо, как в кафе "Березка".
  Выпил ты изрядно, поэтому атаман Никола принял тебя за лазутчика, так как американцы столько не пьют, словно на голову вылили бочку дегтя.
  Приедет Сымон, их начальник, тебя отпустят, как птицу раннюю.
  - Конечно, отпустят, но не как птицу, а, потому что я - гражданин США, - в моем издыхающем от алкоголя мозгу, даже не мелькнула бабочкой мысль, что мне причи-нят боль. Всегда и везде с американскими военнопленны-ми обходились мягко, по-доброму, с пониманием, так как мы - гаранты Мира на Планете Земля. - Дует из щелей, что, возможно, приведет к простуде! - Я поднялся, присел на деревянную скамью рядом с избитым, как шар, товари-щем по заключению.
  Деревянные скамейки - моя слабость, потому что я вырос на ферме дядюшки Джо.
  На скамейке у дядюшки давным-давно я закурил первую свою гаванскую сигару, словно пенис пуэртори-канца поцеловал.
  Дым забил все мои отверстия, но я смотрел на пету-ха, что важно выхаживал среди свиней и клевал какашки.
  Петух выдерживает, свиньи терпят, и я потреплю!
  На деревянной скамейке я впервые выпил пиво "Будвайзер".
  Детям в США пиво не продают, поэтому я воровал пиво из холодильника дядюшки Джо, похожего на свеклу.
  Дядюшка добродушно посмеивался, словно не заме-чал пропаж, и подкладывал в холодильник новые банки, как засыпал в карманы золотые доллары.
  После десяти банок пива "Будвайзер" я проблевался около скамейки, но чувствовал себя Капитаном Амэрика.
  На деревянной скамейки я в первый раз полюбил де-вушку, и она после акта любви жестоко меня избила, что-бы у меня, как у девственницы после случки, пошла кровь.
  Я думал, что Джессика - девственница, а Джессика до меня побывала со ста тридцатью мужчинами, словно наполняла душу выгодным содержанием.
  После любви я пускал слюни и спросил Джессику, словно руками прочищал канализацию:
  "Джессика, ты меня любишь?"
  "Люблю не больше, чем геморрой", - моя первая по-дружка захохотала, и я увидел вставные зубы красавицы, словно крокодилу вставили зубы слона.
  "Выходи за меня замуж... когда подрастем", - я по-краснел и сделал девушке предложение, словно ведро с зо-лотом подарил.
  "Фак ю!" - Джессика взбесилась, била меня огром-ными грудями, топтала не менее огромными ногами, слов-но слониха бегает за мышкой.
  Дядюшка Джо добродушно посмеивался из-за сарая, но, когда Джессика занесла над моей головой пилу "Маки-та", вышел и со смехом меня спас - скинул в яму с сило-сом.
  В яме уютно, тепло и свежо, даже кошки в яме спа-ли.
  Глаза у кошек умные, словно изумруды весной.
  На деревянной скамейке в чужой стране я вспомнил далекую Америку и отодвинулся от сокамерника, как от чумы:
  - Ты, наверно, дурной человек, если у тебя все лицо разбито!
  Ты - маньяк?
  Ты - убийца?
  Ты не платил налоги в казну США?
  - Я - солдат Российской армии! Иван Дементьев! - солдат поднялся, но покачнулся и упал на пол стручком спелого гороха из Айдахо: - Ноги переломали мне, чтобы я не убежал.
  Ребра сломали, развлекались ребята, как курицы в женской бане.
  Ты, братуха, - он махнул мне рукой, чтобы я не по-могал, словно я подниму больного на небеса, - не думай, что я просто так назвал своё имя, мы именами не козыря-ем, в отличие от вас, американцев с шутками про пуки и каки.
  Я потом попрошу тебя о маленьком одолжении, как солдат солдата попрошу в окопе. - Русский застонал, при-кусил губу, а я смотрел на него со смесью презрения и брезгливости - так Микки смотрит на мауса домового се-рого бесхозного.
  Разве побитый человек, без лица, со сломанными ко-стями, грязный, босой, в рваных штанах и в рваной майке имеет право называться солдатом?
  - Тебя вылечат, Иван, и ты сам свои проблемы и одолжения решишь, как в Белом Доме! - я не успокаивал, я верил, что пленных не убивают, как не кастрируют жен-щин. В порыве человеколюбия я встал, чтобы помочь Ива-ну снова сесть на скамейку, но вовремя - я тогда подумал, что - вовремя, а сейчас знаю, что я - струсил - остановил-ся, как на прыгающей мине. Я боялся, что микробы пере-бегут с раненого русского на меня, а я опасался прыщей на коже, потому что прыщи - некрасиво и болезнь. - Твое Государство отправит тебя на лечение к доктору Краузе в США, или к доктору Шниперсону в Европу, они - лучшие костоправы и психоаналитики.
  - На КРАЗе меня отправят в зону, а не к Краузе и Шниперсону! - Иван смотрел в дырявый потолок сарая, словно ждал, что с неба упадет из рога изобилия баночка с йодом: - Мое Государство отправит меня в лагерь на Ко-лыму или в Магадан - на веселую Планету, где перепад температур зимой и летом достигает ста градусов, почти, как на Луне.
  Если попал в плен, то - предатель, таков закон воен-ной жизни, как и закон Архимеда.
  Предатель, или - плохой солдат, если позволил, что-бы тебя взяли в плен, как девушку увели с дискотеки в го-ры, - Иван посмотрел на меня, и в глазах его мелькнуло, будто он сам ощущает себя той беспомощной девушкой, которую так просто увели в горы навсегда.
  - Бул шит! Ты не прав, Иван! - я разозлился на рус-ского солдата, подумал, что его контузило, и он сошел с ума, как тетушка Пеги. Тетушка Пеги продала дом и вло-жила деньги в акции компании Рукола. Компания прогорела, тетушка Пеги, хотя ей Государство полностью компенсировало потери, сошла с ума и пела песни в Сенате. - Плен почетен, как и ранение на войне, пусть даже ранение от своих.
  Я за то, что попал в плен, получу Медаль Конгресса за Храбрость - так Роки Бальбоа получил медаль за то, что переспал с самой страшной девушкой Гарлема.
  Меня наградят еще и деньгами, домом в Нью-Джерси и пожизненной бесплатной медицинской страховкой, рав-ной по величине зарплате менеджера на заводе Кока Кола.
  Каждая Родина чтит своих солдат, и после войны устраивает им жизнь, лучше, чем в Раю после смерти.
  Тебя вылечат, солдат даже от безумства, потому что от сумасшествия умирают только дворовые псы во Вьет-наме - это нам на курсах политподготовки сержант Бекхэм рассказывал.
  Я прошел в дальний угол от солдата Ивана - беше-ный, набросится и укусит, если уже до бреда дело дошло.
  Со сломанными ногами - он не особый боец, но зу-бы, зубы у него целые, поэтому - покусает, заразный, как крокодил.
  Я ковырял пальчиком в доске - в ямке, откуда выпал сучок, словно пришло его время пойти в школу.
  Палец застревал в ямке, и я гордился собой, что не боюсь заноз, не боюсь бактерий из старого трухлявого де-рева.
  Сила духа - вот главное качество американцев в пле-ну и в Конгрессе при получении медали за Храбрость.
  Между мной и дыркой от сучка шла борьба, как в детстве я боролся за черный пояс по каратэ.
  Пришли воспоминания, более, чем двадцатилетней давности, словно дырка от сучка показывала в мозгу кино: на Страубери Роад поселился китайский эмигрант Дия, ра-зумеется - каратист, кунфуист и сторонник очень здорово-го образа жизни, словно собирался пережить Солнце.
  Дия всегда ходил с бутылочкой воды, и пил по стро-гим биологическим часам - так птица розовый журавль знает, когда опорожняется её клоака.
  Дия не пошел на работу на рыбзавод (девяносто во-семь процентов китайцев в США работают на разделке рыбы), он открыл секцию каратэ и вольных единоборств.
  Он раздавал пояса каратэ - щедро, потому что дер-жался за каждого клиента, как утопающий котенок дер-жится за сосиську.
  Пару раз моя мама заходила к Дие в раздевалку и да-вала ему свой секс, как анализ мочи сдавала в лаборато-рию.
  Дия верил, что моя мама любит его - наивные эми-гранты, а мама с помощью мужчин растягивала матку, тренировала мышцы вагины - так доктор Цацкис пропи-сал.
  Через месяц занятий со мной Дия сказал маме, что я достиг небывалых успехов в каратэ, и достоин черного по-яса, как Брюс Ли и Джеки Чан.
  Помню, как мама усмехнулась - добрая улыбка ма-мы, она всегда со мной на фотокарточке памяти, особенно, ярко вспыхивает, когда я с женщиной в постели.
  Мама усомнилась в словах Дия, она воткнула ножни-цы для срезания кутикул в татуировку Дия на руке (пес и слон) и сказала, что Джеки Чан и Брюс Ли годами шли к черному поясу, словно в каменных ботинках по тонкому льду реки Хуанхэ.
  Дия выдернул ножницы, зажал рану руками, а слова-ми предал свою бывшую Родину:
  "Китайцы - малообучаемы, а американцы схватыва-ют все на лету, как форели из горной реки.
  Ваш сын - и другие мои подопечные американские дети - за неделю усваивают больше каратэ, чем китайский мальчик за сто лет.
  Черный пояс - достояние, и по праву принадлежит вашему сыну, как Америка принадлежит мне!"
  С черным поясом я через неделю с мамой поехал в Китайский квартал в Нью-Йорке, и учавствовал в соревнованиях китайских детей, словно с неба для них спустился.
  Мне наклали по первое число - даже не били, а вали-ли с первого удара, как трухлявое дерево, валили детишки с белыми, как зубы щенка, поясами.
  Я обижался, ничего не понимал, потому что у меня - черный пояс, и я красиво кричал "Кья" и поднимал кулак.
  После побоев мама привела меня к Дия и не без сар-казма уличила его в предвзятости к своим ученикам - так гусыня полагает, что её дети лучше людей.
  Дия уверял меня и маму, что мы не так все поняли, и что он нам сейчас все объяснит - так затягивают действие в сериалах, где бедный полицейский охаживает богатую вдову.
  Через неделю Дия привез из Нью-Йорка в нашу сек-цию двенадцать бородатых каратистов китайцев, мастеров всех единоборств.
  Мастера с детства бегали голыми пятками по стеклу и долбили кулаками во все, что долбится.
  Я и другие мальчики из нашей секции вступили в единоборство с китайскими кунфуистами и победили всех до единого - полностью и безоговорочно, как Индия побе-дила макак.
  Деды под нашими слабыми ударами, и от наших кри-ков "Кья" падали, стонали, орали от боли, кричали, будто чудо мастер Дия натренировал нас лучше любого героя Китая.
  Через годы я понял, что за деньги Дия и старцы ма-стера каратэ разыграли спектакль, как в реслинге, но тогда мы верили - так парень на выпускном бале в школе верит, что его выберет толстая учительница географии.
  В сарае я вспомнил Дию, маму, старцев, черный пояс, и улыбка превосходства осветила жалкое пристанище для пауков и русских, не верящих в себя и в мировую справедливость ООН солдат.
  Я прошел из одного угла сарая в другой - ноги нуж-даются в перераспределении крови, чтобы обмен веществ не нарушился, и к сфинктеру поступали питательные ве-щества - что очень важно для здоровья.
  Русский солдат с трудом поднялся на ноги (я видел, что ему больно на пределе), кости сломаны, но не откры-тые переломы, а под кожей видно, как ходят кости, словно опарыши под шкурой лошади.
  Он перебрался на скамейку, прислонился спиной к доскам, по лицу обильно текло, и я посоветовал русскому, чтобы он следил за обменом веществ, иначе до ста лет не доживет, как морская черепаха.
  Иван усмехнулся и попросил, но просьба облечена в длинные словесные формы - русский выговаривался - так из уст в уши Тибетские монахи передают кусочки овечье-го сыра, который улучшает слух.
  - Девушка меня дома ждет, Светлана, - улыбка медно-магниевым взрывом вспыхнула на лице Ивана. Иван, словно на машине времени и пространства улетел в приятные дни. - Познакомились, или - просто встреча, потому что, когда девочке - шесть лет, а мне - двенадцать, знакомств не бывает, как не всплывает подводная лодка с пробоиной в корпусе.
  Я вытащил Светку из-под машины, из-под автобуса - Пазик.
  Водитель, наверно, не видел девочку - она в сером платьице - что выбежала на дорогу за жуком-могильщиком.
  Жук-могильщик, или жук-навозник, я в них не пони-маю, потому что - не индийский дервиш.
  Дервиши ходят задом-наперёд, подметают землю, чтобы ни спереди, ни сзади жука не оказалось, и священ-ный жук не бросился бы в ноги, как бешеная лисица.
  Когда раджа на слоне скачет, то многие подданные бросаются под ноги слона, чтобы слон затоптал, словно прокладывал раздавленным дорогу в Счастливое Будущее.
  Пазик - не слон, и водитель - не радж, а девочка ко-торая бездумно побежала за жуком - не индийский подан-ный в набедренной повязке.
  Зеленые крылья, большой жук - любой ребенок со-блазнится и забудет о том, что Рай близко, в двух метрах - под колесами автобуса Пазик.
  Бабушка Светланы Антонина Степановна не следила за внучкой, потому что важно спорила с продавщицей ква-са Натальей на злободневную тему.
  Антонина Степановна несла в корзинке крыжовник на продажу - полосатый крыжовник, словно пузатые колорадские жуки.
  Колорадских жуков забросили в СССР поляки, они подходили к границе и кидали в нашу сторону банки с ко-лорадскими жуками, словно мстили за Минина и Пожар-ского.
  Колорадский жук в любом случае попал бы в Россию, но поляки ускорили процесс, потому что ненавидели русскую картошку также, как и москалей.
  Антонина Степановна требовала за пол-литровую кружку крыжовника литр кваса, а Наталья уверяла, что по стоимости квас дороже крыжовника, поэтому обмен со-стоится только один на один - пол-литра кваса за пол по-ловина литра крыжовника, или - литр кваса за литр кры-жовника.
  Летняя жара выливала Солнце, и Антонина Степа-новна уступала - так алкоголик за кружку вина отдаст полосатые портки.
  Не до внучки, если квас торгуется.
  Девочка шагнула за жуком, и я, не знаю почему - возможно сработало чувство, которое заложено в каждого солдата с детства - пошел за ней быстрым шагом, взял за руку, и мы со Светкой-пипеткой в метре от Пазика, оста-лись жить.
  Водитель даже не сбавил скорости, не остановился, словно летел на Луну, или вез труп Сталина из Санкт-Петербурга в Тбилиси.
  Чудом мы не попали под машину по встречной поло-се, а жук, возможно, выжил.
  Бабушка Светки Антонина Степановна очухалась, когда нас увидела вдвоем, словно я похищал ребенка.
  Она из кружки с квасом, которую выторговала, рявк-нула: "Куда?".
  И это "куда" преследует меня всю, уже недолго оставшуюся, жизнь.
  Куда, зачем и почему летим, бежим, плывем?
  Ладошка у Светки - мягкая, бархатная, как живот у кота сфинкса.
  С тех пор я думал о девочке, но не со стороны влюб-ленности, потому что мальчик, который на шесть лет старше девочки - в детстве эти года - пропасть, а в старо-сти не замечается разница в шесть лет - не думает о ма-лявках, так матрос не думает о глубине под кораблем.
  Я взял над ней незримое шефство, защищал, даже то-гда, когда Светка в защите не нуждалась.
  Первый раз я пригласил Свету на свидание, когда ей исполнилось четырнадцать, а мне - двадцать, словно мы на разных полюсах земли.
  Бабушка Светки к тому времени вышла замуж за бо-гатого деда из Минска, выторговала его у Судьбы.
  В Минске в скором времени Антонина Степановн попала под автобус - так эхо из детства внучки дошло до бабушки.
  Мама Светки Роза Васильевна за дочкой почти не следила: не по теме ругала за тройки, иногда спрашивала, походя о домашнем задании, словно вчера, родила велико-возрастную четырнадцатилетнюю дочь.
  Роза Васильевна, как пишут в интернете, находилась в активном поиске, а зов плоти для неё сильнее зова души.
  Помню, как она срезала свои длинные шикарные во-лосы, похожие на гриву дракона.
  Срезала в угоду новую другу - Сергею из Молдавии, языкастому предпринимателю, а на деле - болтун без дела и без денег.
  Я укорил: "Роза Васильевна! Мужчины приходят и уходят, а волосы женщины не отрастают заново до преж-ней длины, словно их заколдовали.
  Женщина с короткой стрижкой - не женщина!"
  Роза Васильевна меня обругала, назвала дураком, и - правильно, потому что: Хоть сто раз назови женщину кра-сивой - она поймет, но если один раз скажешь, что - не красавица!...
  Так с шестилетия Светки мы всю жизнь шли рука за руку, как новоселы в Строгино.
  Ругались, расставались ненадолго, но затем снова сходимся, потому что мужчина и женщина всегда вместе, как два банана на одной пальме.
  Помню, как летом я, контрактник, возвратился на не-делю домой - Светку повидать, мать похоронить, меня от-пустили, но на неделю, как в Рай.
  Светку я дома не нашел, а приехал вечером, и пошел искать, словно грибы в зимнем лесу.
  Мне Колян сказал, что Светка с Ленкой на дискотеку ушли, ноги разминают, себя показывают, но - без ни-ни.
  Я недавно только понял, что мужик кадрится, а в той же ситуации девушка отдыхает.
  Девчонки пошли на танцы и на музыку, а не на кадреж, но это понял позже, так до гуся доходит, что он всю жизнь живет с петухом.
  На дискотеке я встретил много знакомых, но и при-езжих хватало, как зернышек в землянике.
  Приезжие стояли гордой кучей, хвастались красными мокасинами и спортивными костюмами.
  Ленка и Светка танцевали в сторонке, но в ту сторонку двигались парни, которые не знали, что Светка - моя девушка, так балерина пляшет на минном поле.
  Один парень - некрасивый, длинный, но в фартовой кепке, и без передних зубов, мне запомнился и стал кам-нем, о который Смерть косу точит.
  Светка и Ленка меня еще не видели, а я не спешил, потому что разогревал голову: Ленка в спортивном костю-ме "Найк" и кроссовках "Адидас", а Светка в белом платье в синий цветочек - бедненько, но очень мило.
  Тогда я решил, что потрачу все свои деньги, даже ма-теринские похоронные возьму, но Светку одену, как Коро-леву Австралии.
  Светка увидела меня, обрадовалась, побежала, как за жуком на дороге.
  Но парни в спортивных костюмах и фартовый моему появлению не рады, словно я принес бочку куринного жидкого помета для поливки клубники и вылил им под ноги.
  Мы виноваты в одинаковой степени, потому что конфликта можно было избежать, как после водопада ло-вят рыбу руками.
  Но я - контрактник, а передо мной - враги, словно я из фильма "Брат" выпал.
  Троих я уложил на месте сразу, а остальные достали предметы мужского туалета: ножи, кастеты, даже кто-то неумело выхватил нунчаки, словно макароны отбивал.
  Из тайно прихваченного пистолета я вовремя паль-нул в потолок, схватил Светку за руку - жест из детства, но вместо автобуса Пазик - автобусные лица.
  Мы выбежали, а около Дома Культуры нас поджидал у машины фартовый в кепке и с внушительным ломом, словно рельсы прокладывал по БАМу.
  Парень не понимал, до него не дошло, что я стрелял на танцульках, или он - отмороженный, как тушка курицы из морозильника.
  Я выстрелил фартовому в коленку - раздался мат се-миэтажный, а затем я с азартом выстрелил по колесам припаркованной "Лада приора".
  Чем выше горы, тем ниже Приоры.
  Кепка фартового, пока он проклинал, даже не меня, а - судьбу, подкатилась к моим ногам, как кошка.
  Я поднял кепку, думал - дорогая, а кепка - дешевая, из магазина "Всё по тридцать девять".
  Бабка Степанида эту кепку в огороде на кол повеси-ла, вместо пугала.
  С тех пор мы со Светкой стали еще ближе, как два солдата.
  Она меня ждала, и теперь ждет, потому что - моя де-вушка! - русский провел языком по пересохшим губам. Если он хотел пить, то не говорил.
  Я воспользовался молчанием русского Ивана и с удивлением, опять с превосходством, спросил:
  - Ждет? Как же ждет! Она, наверно, с другим пар-нем секс делает!
  - Секс с другим парнем? Зачем? - русский спокой-но, насколько позволяла кровавая маска на лице, спросил, почесал грязным пальцем за ухом - так кошка чешет ла-пой. - Вы, американцы, живете по Законам, а мы - по по-нятиям.
  В том, что парень уходит на войну, или в армию, а девушка его ждет - величайшая сила, больше, чем притя-жение Солнца.
  - Законы не только юридические, но и биологиче-ские, - я спорил, даже не представлял, что девушка может кого-то ждать годы. - Женский организм, влагалище тре-бует мышечной тренировки, как на подиуме.
  Девушка душой с тобой, а телом имеет право - с лю-бым человеком.
  Душа и тело - разные понятия, как Микки и Рурк.
  - Трагедия американского народа в том, что ваши де-вушки не ждут ваших парней, - русский засмеялся, и стал мне противен, как зазнайка. Я думал, что он издевается надо мной, словно проверял на прочность американские джинсы "Ливайз". - Не знаю, как сложилась бы наша со Светкой дальнейшая жизнь - мы не океан, но завтра тече-ние резко изменится, как остывает Гольфстрим.
  Я представлял, что мы поженимся и справим свадьбу в кафе "Березка", потому что - традиция.
  На свадьбе гости напьются и передерутся, а свиде-тельница в кустах потискается с кем-нибудь.
  В положенный срок Светка родит, лучше - девочку, люблю девочек.
  Я найду работу - простую, без большой зарплаты, обыкновенную, как земная ось.
  Без буранов, без потрясений мы проживём, изредка переругиваясь, как балерон и его наставник.
  По праздникам с друзьями я буду напиваться до бес-сознания - по понятиям, а Светка станет меня ругать, словно я упал с водокачки.
  Или иное течение жизни: Светка выйдет замуж за другого, родит ему детей, как из рога изобилия.
  Я найду себе девушку, сыграем свадьбу, словно в песках.
  Опять же - тихое течение жизни - так живут бедуины с верблюдами.
  Со Светкой мы останемся хорошими друзьями, при встречах будем обсуждать новости, смеяться - по поняти-ям, так часто происходит, потому что жизнь - колесо БТР.
  Может быть, и третий вариант, когда я не найду себя после войны, начну пить.
  Пропью орден, медаль, пойду с протянутой рукой по электричкам, встану около церкви, словно памятник себе и войне.
  Жизнь, она прекрасна, даже в пыли на обочине - если свинья радуется грязи, то почему человек грязь презирает?
  Не знаю, как пошла бы дорога Судьбы, но завтра она для меня оборвется, и я рухну в пропасть, откуда зубовный скрежет и хохот.
  Тебя, братуха, попрошу, но не строго, а, если у тебя появится возможность - вы, американцы, любите путеше-ствия, и тебя, если Судьба закинет в Россию - в Россию вы приезжаете за русскими дешевыми красавицами - съезди, навести Светку, расскажи о моем последнем дне!
  Мне на том свете легче станет, словно под голову по-ложили вместо подушки облако.
  У нас же как: если пришла похоронка с войны, то де-вушка не верит, она будет ждать, даже, если выйдет замуж, если родит другому парю детей, то все равно будет ждать, а её сердце не раз остановится на миг, когда в конце улицы она увидит знакомую фигуру, подбежит, ругая себя за глупость, и в очередной раз поймет, что ошиблась, и не могла не ошибиться, потому что давным-давно пришла на тонких ножках похоронка, - Иван вложил мне в руку клочок с адресом, где проживает Светлана.
  Я брезгливо, но так, чтобы солдат не заметил моей брезгливости, принял бумажку, запихнул в ботинок и за-был о ней, как забывает кот о сметане, если рядом кошка.
  Долго и с уверениями, похлопываниями по плечу, я говорил, что непременно приеду к девушке, если что-нибудь случится с Иваном.
  Но с ним ничего не случится, потому что ООН стоит на страже мира и интересов военнопленных.
  Иван, возможно, меня не слышал, и не верил моим словам, но он дал адрес, попросил, и на душе у него полег-чало, будто всю жизнь носил за спиной мешок с углем, в гробу от него отказался.
  Через час приехал начальник, и меня с извинениями выпустили из сарая, словно я не американский солдат, а Президент Мирового Банка.
  Я принял свое освобождение, как должное, потому что верил в силу Законов.
  Начальник Сымон усадил меня за стол, поднял ста-кан за процветание Америки.
  Мы кушали, пили, как всегда, и туман закрыл мои глаза бельмами.
  Появились девушки - сначала в одеждах, а потом, якобы потому что жарко - без одежд.
  Я не думал об Иване, забыл о нем на вечеринке, так невеста из Чикаго забывает жениха из Вашингтона.
  Утром, когда меня грузили в санитарный вертолет армии США - грузили, потому что с похмелья я не мог ид-ти - я приоткрыл глаз и спросил Сымона (он заботливо поправлял подушку под моей головой):
  - Этот, ну как его. Забыл имя!
  Русский.
  Где он?
  - Русский? Так что вам, до русского?
  С ним все хорошо, как со всеми русскими, - Сымон отвернулся, плюнул под носилки - на счастье.
  Я удовлетворился ответом, и ответственность слетела с меня - не надо ехать к девушке русского (хотя я и не собирался), но теперь имел чистейшую совесть, словно меня отполировали на автомойке.
  Через пару месяцев на курсах в Вашингтоне мы смотрели видеозаписи с фронтов, Мир Смерти.
  Пытки, казни, расстрелы.
  В одном эпизоде я забыл, как дышать.
  Казнили Ивана, солдата, который рассказывал мне о девочке с жуком, что спас от Пазика.
  Перед смертью он произнес загадочные слова, словно оставил нам теорему Ферма в наследство:
  "В фильме о Красной Шапочке волк - Басов сказал другому волку: "Ты любишь жить, толстый!"
  Затем волк-Басов произнес: "Последнюю минуту жизни надо прожить красиво".
  И я хочу прожить последнюю минуту красиво".
  Ивану не дали прожить красиво, не позволили, пото-му что его казнили, а не просто расстреляли.
  Его превратили в груду мяса, и мне показалось, что она некоторое время жила, как кит на берегу.
  С того времени я задумался о судьбе солдата, у меня возникло сомнение, что я - настоящий солдат, словно в меня поместили шоколадку "Аленка" и хорька.
  Я осознал, что у меня нет постоянной девушки, нет той, которая меня бы ждала после армии, а потом - всю жизнь, словно в жизни нет денег и вечеринок.
  Сьюзен, когда я уходил на войну, жила со всеми, вела обычную жизнь простой американской девушки с толстыми ногами и верой, что деньги важнее души.
  После пьянок я не шел к девкам, а представлял, что я - русский солдат, и меня в далекой деревне ждет девушка в белом платье с голубыми цветочками и пачкой акций "Эй энд Пи".
  В парадном обмундировании, или, наоборот, в гряз-ной полевой форме я иду по сельской дороге, или по улице маленького городка, а из-за бензоколонки выглядывает моя девушка, бежит ко мне и рассказывает, что её чуть не изнасиловали в моё отсутствие.
  Я достаю кортик, пистолет, и иду на разборки - кра-сивый, с чубом и улыбкой на два лица.
  Может быть, меня посадят в тюрьму, и все равно ме-ня девушка будет ждать, словно я принесу в подоле дитя гения.
  Пьяного на плечах до дома дотащит.
  Или, моя девушка выйдет замуж за другого, но пом-нит обо мне, любит меня, но не жить же со мной - пьяни-цей, потому что я пропью ордена и медали.
  Красивый нищий, но с боевым прошлым я пойду по улице, или упаду около пивной "Березка", в пьяном угаре буду угрожать дубам и кленам.
  Но никто меня не осудит, никто не вызовет полицию, никто не скажет мне, что я - оккупант, потому что в любом, пусть даже пыльном виде, я - герой, оттого, что - солдат.
  Картины чужой, русской жизни настолько пыльные и нищие, но протяжно сильные в тоске, что я променял США на Россию, как граф богач раздает все свои деньги бедным и уходит в отшельники. - Парень смотрел в очи Сарах, а в его глазах молодая женщина видела край бело-синего простенького платьица русской девушки: - Вот почему я не сделаю с тобой секс, красавица, хоть ты мне петуха живого принеси на вертеле.
  Ты же - не моя девушка, а секс с чужой девушкой - не полезен, не интересен и безысходен, словно на глубине десять километров у батискафа отказал двигатель.
  Ты бы меня ждала два года с войны, девушка? - па-рень вонзил вопрос в Сарах - так енот вонзает зубы в дох-лую мышь.
  - Я? Два года? Без секса? Зачем? - Сарах с испугом встала. - Ты - сумасшедший, парень!
  Тебе нужно к психоаналитику в России!
  - В России нет психоаналитиков, а те, кто называет себя психоаналитиками - агенты разведки! - бывший сол-дат армии США показал жемчужные зубы в усмешке.
  И сумасшедших нет!
  В России - только герои, и жены героев, запомни, красавица!
  АХАХА!
  У тебя видна голая попа!
  "Голая попа, голая моя попа! - Сарах прошла к ящи-кам с бананами, зашла в тонкий проход между ними, при-села, справила малую нужду - так щенок левретки оста-навливается перед миской с горохом. - На этом корабле, моя стройная, убитая фитнесом попа, не нужна мужчинам, словно я не золотая девушка, а - бронзовая.
  Если так на мужчин действует слово "Россия", то, что с самцами произойдет в Санкт-Петербурге?
  Пиписьки у них отвалятся, и на берег сойдут одни женщины, что снизит стоимость моих акций в глазах мест-ных кавалеров, - Сарах прошла на корму, присела на ста-рый потрескавшийся табурет, похожий на чёрта. Она по-трогал ножки - не отвалятся ли в самый неподходящий момент, когда Сарах потеряет бдительность, как сова на посту. - Смогла бы я год ждать своего парня из армии?
  ХА-ХАХА!
  Даже, если бы сошла с ума и ждала, то кто мне ска-жет - женился бы он на мне, или избил бы, словно соло-менное чучело на ферме дядюшки Джо.
  Придет любимый, и пустится в загул - пьянки, орде-на пропьет, к чужой вдове под бок ляжет!
  А я, красивая! Мне же нужны еженедельные сексу-альные упражнения, чтобы мышцы вагины не застыли, словно камень в болоте.
  В колледже я в день любила по два, три парня или девушки.
  На вечеринках, даже, если девушка приходит со сво-им парнем, то имеет право (как и он, потому что Америка - свободная страна) на секс с любым партнёром, даже про-каженным эскимосом.
  Дик меня ждал, а я пошла носик пудрить - так пудрят мозги весталки в Африке.
  По пути меня втащил в комнату Рик, и взял меня сза-ди, у стены, словно заставил переклеивать обои.
  Я хохотала, а он брал меня и брал, потому что наку-рился марихуаны.
  Когда я вышла, в коридоре меня взял Ник.
  Он повалил меня на пол - все ходят, обходят нас, а мы катаемся, как теннисные шарики по корту.
  Ник хорош, у него красный новый "Корвет".
  Дик меня дождался, ничего не заподозрил, а я потом вызнала, что, пока я занималась сексом с Риком и Ником, Дик любил Мика, и Мики любил Дика.
  Обычная вечеринка по случаю начала весны в Айда-хо.
  Два года без секса? Россия - загадочная страна, стра-на огромных возможностей для американской девушки, которая умело работает бедрами.
  Мои бедра, как я вас люблю, бархатные!
  Шелк китайский и муслин арабский не сравнятся с моими бедрами, на которых пел песню Джон Бен".
  - Выпей со мной, крошка! У тебя шикарная попка, как у Леди Макбет Мценского Уезда! Водка без закуски - напиток королей и ледей! - волосатая рука с татуировкой - чайка на фоне восходящего солнца - протянула Сарах помятую алюминиевую фляжку - так США тянет руку братской помощи зависимой Нигерии.
  - Водка? - Сарах отрицательно качала головой, словно разбивала лбом грецкие орехи. - Спасибо, я не пью!
  Водка?
  - Пьешь, или я не американец! - собеседник присел на пол у ног Сарах, отхлебнул из фляжки, словно пил горькое лекарство. Нос мужчины посинел, затем покрас-нел, как маяк Приднепровья. - Ты брезгуешь пить из од-ной посуды с незнакомым человеком - так миллиарды микробов ринутся в другое тело на новое место житель-ства.
  Я всегда удивлялся, когда бросался в океан секса на оргии.
  Мы тщательно следим, чтобы в сабвее на нас не чи-хали, не кашляли, моем руки после туалета и перед едой, ангольские бананы протираем гигиенической обеззаражи-вающей салфеткой.
  Убегаем от москита, потому что москит переносит чужие болезни.
  Но бесшабашно занимаемся сексом с незнакомыми людьми разного пола, даже справку от терапевта не про-сим.
  Одна беспорядочная половая связь перечеркнет все бананы, вымытые с мылом, москитов, чужие чихи и каш-лянье. - Мужчина сделал большой глоток, лицо его по-краснело, как фиолетовое крепкое из провинции Бордо. Он с ног до головы осмотрел Сарах, затем еще раз провел взглядом, словно утюгом отглаживал девушку: - Ты-то, зачем в Россию поплыла, птица белая?
  С твоей фигурой в США - отлично живут девушки.
  Голливуд, богатые женихи, прайвеси.
  Жила бы себе припеваючи с голой задней частью, как зеркало. - Мужчина не дождался ответа, и не ждал его - так козел в горах блеет без эха. - Прайвеси, прайвеси, да кому оно нужно, если денег не хватает на ночной клуб, где танцуют и поют без трусов.
  Полицейские в США настолько полюбили прайвеси, что стреляют в любого, кто подойдет к ним ближе полуто-ра метров, словно с полутора метра пистолет не добьёт до жирного брюха.
  Я плыву в Россию, потому что я - финансист, Теодор Драйзер меня разбери.
  Я делаю деньги и отдаю часть денег тебе, рэперам, старым грымзам, производящим углекислый газ и серово-дород.
  В прошлом месяце я заработал сто двадцать три ты-сячи долларов, и отдал с них налогов семьдесят шесть ты-сяч - красиво ли это?
  Так же красив ли этот жест налогового управления, как твои ягодицы, прелестница?
  Работаю, и со страхом втягиваю голову в плечи - не прибежит ли следующая жертва с моими деньгами?
  Под Рождество дебильный курьер, а он инвалид - поскользнулся на полу в моем офисе и сломал ногу, как журавль в катакомбах Намибии.
  Курьер отсудил у меня за скользкий пол пятьдесят тысяч долларов, словно не пиццу принес, а счет за свою жизнь.
  Суд не обратил внимания, что курьер передвигается на костылях, потому что с детства урод кривоногий.
  Да, да леди, я на корабле далеко от США, поэтому смело говорю об уроде, что он - урод, а в Америке вынуж-ден называть урода "человек, как и я".
  Человека, похожего на меня я встретил на Тибете, где нет гамбургеров.
  В тишине поднебесья с повышенной радиацией я брел к монастырю за советом монаха отшельника, похоже-го на желтый гриб.
  Вдруг, на тропинке я увидел мышь необычайно кра-сивого серого цвета платины.
  Хвост её похож на карусель в Парке Горького в Москве - я видел!
  Цвет коготков - цвет маникюра Московских модниц.
  Американские девушки редко применяют косметику, берегут себя, словно вторую жизнь зарабатывают на ад-ских кладбищах.
  Зачем беречь, если - уродина?
  Мышь - не уродина, поэтому не убегала, смотрела на меня черными глазами-бусинками, в которых застряла Вселенная.
  Я встал перед мышью на колени, чтобы животное чувствовало меня равным ему.
  Взял мышь за лапку, и удивительная идея фонтаном мелькнула: Мышь - это я!
  Я не убегаю сам от себя, поэтому в образе мыши я дал лапку себе же - человеку.
  Потрясение настолько велико, что я на миг ослеп, как матрос, который мечтал увидеть розовую чайку.
  Мышь ушла, я долго сидел на каменистой дороге, похожей на путь в Ничто.
  Затем я побрел к монаху, а мысли мои брели к мыши.
  Но, когда я увидел монаха, то остолбенел, словно вампир с колом в груди: монах похож на мышь с дороги, и похож больше, чем я.
  Значит не я, а - монах сидел на дороге в теле мыши с глазами и лапами.
  Я стоял столбом, меня не интересовали согражданки, которые устроили в монастыре оргию возле корыта для курей.
  Девушки из Техаса фотографировали друг дружку обнаженные, намазывали тела бурым соком турнепса и хо-хотали.
  Огромные ляжки загораживали горизонт.
  Сфотографировал подружек и забыл о них - так склеротик дед думает только о себе и забывает день рож-дения внучки.
  Монах предложил мне зеленого чая с Тибетским му-мием.
  Я спросил его:
  - Да?
  И он ответил мне:
  - Нет!
  Я размешивал пальцем мышиные какашки в чашке и думал, что, может быть, эти какашки принадлежат мышке с дороги.
  Курьер не похож на мышку, потому что мышь не го-ворила, что она похожа на меня!
  Если он, как и я, то я же требую с самого себя пять-десят тысяч долларов за то, что я упал на полу, как мышь на балу.
  До курьера я как раз закончил судебные разборки со своей работницей: она обожгла язык кофием из автомата, что стоит в нашем офисе на Бруклине.
  Не лакай кофе в рабочее время, подружка, не пей!
  Я бы убрал автомат, но тогда меня засудят за невни-мательность к работникам, за не предоставление должного уровня комфорта подчиненным, у которых ягодицы весят больше парохода.
  Обожженная глотка сотрудницы вышла мне в во-семьдесят тысяч долларов, и это еще я сбил цену, потому что мой лоер доказал, что сотрудница пила кофе в рабочее время, а не в перерыв.
  Мы бы вышли на ноль, или сотрудница Мэри задол-жала бы мне, но она принесла справку от терапевта, что кофе ей необходим каждый час из-за стресса по цвету ко-жи.
  После всех мытарств я прилетел в Москву за деше-выми женщинами.
  В России женщина не подаст на тебя в суд, если упа-ла с твоей кровати.
  Покупатель не засудит тебя, если он подавился ко-сточкой от вишни в твоем магазине.
  Курьер, если предъявит иск о скользких полах, то всю оставшуюся жизнь будет носом елозить по полу, не чистому, а грязнущему, словно на нем танцевали сто сло-нов с диареей.
  Я направлялся к девушкам, в салон интимных услуг на Таганской площади.
  Ноги мои спешили, а ум оставался в США, поэтому я улыбался каждому калеке и давал ему десять рублей, что-бы калека не обиделся и не позвал полицейского.
  Безногий инвалид подкатил ко мне, и, когда я пода-рил ему тысячу рублей - слишком уж склочным выглядел инвалид - он с подозрением посмотрел на меня, затем вы-тащил бутылку с пивом "Жигулевское", отхлебнул и про-тянул мне, как символ дружбы.
  Я ужаснулся, потому что, возможно, в бутылке ящур, проказа, СПИД, глисты, сибирская язва, сифилис и трип-пер.
  Но боязнь, что инвалид позовет полицию, обвинит меня в нетерпимости к людям с ограниченными возможностями, страх перед Русской тюрьмой, пересилили, и я сделал два глотка, словно подписал себе смертный приговор.
  Я пил, и думал, что ноги у меня отвалятся, а на месте носа появится Большой Каньон.
  Мимо нас шли подростки, словно цветы из подво-ротни.
  Парень в клетчатых штанах выхватил у меня бутылку и допил, словно три года страдал жаждой в пустыне Сахара.
  Пиво стекало по подбородку юноши, а я думал:
  "Молодой, заразится из бутылки, а мог бы еще жить.
  Пошел бы в армию, слушал бы политинформацию во вражеской Америке".
  Два друга пьющего парня и девушка в короткой до безобразия, или - до прелести - кто как понимает, юбке, с хохотом выкатили тележку с инвалидом на проезжую часть, где машины летали со скоростью самолетов "Тран-саэро".
  Я не испугался за жизнь инвалида - мне надоели обездоленные, за которых я работаю, но я испугался, что машина его собьёт, а полиция России привлечет меня к уголовной ответственности со штрафом в сорок миллионов долларов.
  Я подошел к девушке, он мне подмигнула и на миг задрала юбку.
  Мелькнули белые трусики с зайчиком Плейбой.
  Никто не печалился об инвалиде, кроме меня, словно всех заколдовали, и они не видели беды.
  Но и инвалид не расстроился, он быстро вошел во вкус, лавировал среди машин и просил подаяние у водите-лей около светофора.
  Водители отвечали ему факами, грубым матом, пре-зрительным хохотом, и никто не боялся инвалида, никто, кроме меня.
  Время шло, я стоял у дороги с открытым ртом, и ждал полицию, которая расстреляет меня у Кремлевской стены - сразу же у стены и похоронят, как всех москвичей.
  Около меня остановился коричневый "Мерседес" представительского класса, похожий на бегемота после фитнеса.
  В Нью-Йорке цена авто - двести восемьдесят тысяч долларов - и опустилось тонированное стекло, как тибет-ская мышь на прощание опустила лапки.
  - Что стоишь пнем, дядя? - молодой мужчина лет тридцати пяти помахал мне рукой, словно отмахивался от мух. Его лицо выражало деньги, власть и благодушие. - Поедем в Сохо!
  Девушки, песни, интриги и танцы!
  - Спасибо! Я - гражданин США! - мысли хаммером били в голову: бежать, бежать, бежать!
  Уловка спецслужб России, заманивают меня, а потом - провокация, как после гибели Титаника.
  - По... - приглашающий сказал дурное слово, но оно меня не обидело, а озадачило, потому что работники Государственных служб не выражаются матом. - Садись, а то ж...а замерзнет.
  Словно во сне я сел в автомобиль, увидел еще одного парня, в тренировочном костюме, и сдался - так американ-ский летчик просит пощады у вьетконговцев.
  Я вспомнил курсы общения по Дейлу Карнеги и ска-зал отвлеченное, словно ступал босыми ногами по битому стеклу:
  - Подростки выкатили тележку с инвалидом на проезжую часть...
  Я не договорил, потому что инвалид в коляске подъ-ехал к автомобилю, протянул руку к окну и тонким голо-сом профессионального кастрата потребовал - да, да, в России инвалиды требуют:
  "Дайте десять рублей на хлеб!
  Я три дня не ел!
  У меня украли документы, а в доме пожар!"
  Я смотрел на инвалида и сравнивал его с гномом Сниизи из "Белоснежка и семь гномов".
  Тоскливые глаза, большие ноги, крупный непороди-стый нос дровосека, молочные зубы и неестественно большая голова, похожая на радар.
  "Инвалид, инвалид в коляске, как младенец!
  Человек с ограниченными возможностями, и больше, чем человек!
  Зачем и куда тебя привела Судьба с большими рука-ми и веснушками по всему телу?
  Судьба-судьбинушка, дай мне денег, и инвалиду дай!"
  От волнения, что я не устрою жизнь человека с огра-ниченными возможностями, что не осыплю его деньгами и сладостями, я растрогался, и скупая слеза, похожая на ка-пельный бриллиант, выскользнула из уголка моего глаза.
  Но вдруг, все изменилось, все резко охнуло в про-пасть, где гремят бутылки из-под пива.
  Хозяин "Мерседес"а, вместо того, чтобы дал от щед-рот своих человеку с ограниченными возможностями, по-казал инвалиду русскую фигу (без масла).
  Затем он сказал нелицеприятное инвалиду, и засме-ялся, но не зло, а я следил за уголками губ богача, а сказал плохое, но без внутренней злобы, потому что уголки губ его не опущены, а приподняты, словно он подарил медве-дю Винни Пуху бочонок липового меда с фермы дядюшки Джо.
  Второй богач в автомобиле тоже смеялся, и опять же - не зло, потому что не преобладали хриплые нотки, а без хриплых ноток смех не злой.
  Я в ужасе вжался в сидение "Мерседес"а представи-тельского класса, ожидал, что инвалид вызовет полицию, своих адвокатов, представителей общественности с огра-ниченными умами.
  Но инвалид тоже захохотал, помахал нам рукой - и мне помахал, а меня в тот момент заливал жгучий стыд, потому что я в одной компании с хулиганами.
  Инвалид поехал дальше вдоль ряда машин - одино-кая, но счастливая фигура на фоне невысоких дорогих до-мов, где творятся чудеса с наркотиками.
  Кресло подо мной неожиданно начало массаж - то ли я кнопку включил, то ли водитель автомобиля со своего места управлял креслами, но ощущение, будто меня в древней Испании положили в кровать к Королеве.
  Я в смятении спрашивал себя:
  "Где, где ребята из Гарлема, которых сравнивали с русскими бандитами и марихуаными сигаретками?
  Где фотографии юбки статуи Свободы?
  Где вонючий скунс с кукурузных полей дядюшки Сэма?
  Куда ушло, и что пришло взамен - неприятие рабов, смех над людьми с ограниченными возможностями и бес-предельное хамство, которое передается от человека чело-веку - так летают болезнетворные микробы".
  Бандит, а я назову людей в "Мерседес"е бандитами, потому что слово "бандит" в России имеет иное значение, чем в США, как курица не похожа на Гамбургского пету-ха.
  В Америке бандит - нарушитель закона, человек, ко-торый не уважает лоеров, судей, негров и ледей в белых платьях.
  Бандитов легко убивают красивые полицейские с "К" собаками и солдаты Рэмбы.
  В России бандит - политическое слово, и означает менеджера среднего звена в политической прослойке, как в прослойке пирога с малиной.
  Пирог с малиной - мое любимое кушанье, особенно на нудистких пляжах Черногории.
  Малина в США - не малина, я понял, когда проезжал по России и на станции Зуевка за сто рублей с поезда ку-пил маленькое ведерко лесной ягоды малины.
  Лесная ягода не столь крупная, как садовая, но она в сотой степени защищена от генных мутаций, не испогане-на подкормкой, и выросла в экологически чистом лесу, где комары съедают медведей заживо.
  В русском лесу, в Сибири не займешься сексом с де-вушкой, даже, если девушка пьяная и очень попросит, как попросила меня мексиканка Габриэль в Нью-Йоркском публичном доме.
  Перед походом в публичный дом я волновался, слов-но школьник из кинофильма "Американский пирог".
  Американские пироги с яблоками, но не с малиной, а я люблю малину, похожую на соски брусничной Снегу-рочки.
  Снегурочка тоже пришла в мой мозг из России - много что из России в мозгу, и я уже не отличу американ-ского от русского, точнее - отличу, потому что американ-ское - законопослушное, а русское - буйное, веселое и требует много денег.
  Американская Снегурочка с пирогом с малиной.
  Снегурочка умерла, растаяла, но каждый год в рус-ском городе Кострома Снегурочку воскрешают, словно она - клон овечки Долли с рогами и копытами.
  Русский Санта Клаус - Дед Мороз живет в городе Великий Устюг, а Снегурочка, потому что скромница, в городе Кострома, где горох очень дорогой.
  В Зуевке я взял малину и озадачился, потому что не знал, где вымою ягоды.
  В туалете - смешно и грешно, потому что за качество воды в туалете поезда никто не поручится, потому что в ней много наномикробов, или нанороботов.
  В русских поездах я в туалет не ходил, я справлял нужду в целлофановый пакет в купе, а затем пакет выбра-сывал за окно, людям на потеху.
  За окном мусора много, и один мой пакет не обезоб-разит Россию, так прыщ на лице афроамериканца не ухуд-шит породу хлопкоробов.
  Проводница вагона - милая девушка, я предлагал ей секс за сто долларов, но она отказалась - спросила, почему я раздумываю над малиной, вместо того, чтобы её съесть?
  Я ответил, что купил, а теперь не знаю, где подверг-ну ягоды термической обработке с целью уничтожения на них вредоносных микробов и выведения из малины вред-ных химических веществ.
  Проводница засмеялась, а я с завистью смотрел на её белые редисочные зубы - так умирающий Ибрагим смот-рит на жену падишаха.
  Проводница сказала, что ягоды идеально готовы к употреблению, потому что руки старушек, те руки, кото-рые подняли сыновей и дочерей, абсолютно чистые, как и лесная ягода, по которой когда-то проезжала с визитом в потемкинские деревни императрица Екатерина Вторая.
  "Ни СПИДа, ни птичьего гриппа, ни сифилиса вы не найдете у старушек наших сибирских деревень.
  Если люди и умирают, то оттого, что волк или мед-ведь загрыз, - проводница смеялась надо мной, а я ей не верил, как не верю сейчас в Конституцию Нигерии. Белые зубы, молодая упругая плоть девушки - впечатляли, в до-весок к малиновому аромату и звону в ушах создавали ат-мосферу наивысшего оргазма. - Кушайте малину, несчаст-ный американец!" - девушка ушла в купе, как вышла с подводной лодки.
  В воздухе остался её призрак с белыми зубами и эко-логически чистыми ягодицами.
  Я удивился, потому что девушка назвала меня несчастным американцем, а до того случая я полагал, что все люди на Земле, кроме американцев - несчастные, а мы, американцы, - счастливые, потому что избранные.
  В автомобиле "Мерседес" я вспомнил малину, а во-дитель богач достал бутылку "Блю лейбл", отхлебнул из горлышка - за рулем! - и протянул своему напарнику, го-товому на все, даже на выдвижение кандидатуры на пост Президента США.
  Бандиты выпили, а затем, как должное, передали бу-тылку мне, словно я сидел в погребе три года, а сейчас вышел на свободу с плакатом "Свободу ЮАРовским тиг-рам".
  Я принял бутылку, как акушер принимает новорож-денного, и храбро отхлебнул, потому что боялся гнева или недовольства бандитов.
  Я уверял себя, что спирт в виски убьет любого мик-роба, даже наноробота, вызывающего СПИД.
  Сначала рассчитывал, что смочу губы, но жадность, американская жадность, что дорогой напиток пропадет, пересилила, и я лихо отпил, словно отплясывал на Хэлло-уине.
  После исторических глотков, исторических, путепроводных для меня, жизнь моя дала резкий крен в сторону любви к России - так "Титаник" переворачивается под тяжестью толстосумов.
  Мы приехали в дорогой клуб "Сохо" в Москве, слов-но на Луну залетели.
  На парковке мест нет, но для "Мерседеса" парков-щики мигом нашли место, словно метлой подметали Луну.
  Мы в не клубных одеждах подошли к охранникам, и охранники, без злобы, профессионально посмотрели на нас, словно мы - их родня по материнской линии.
  С парковки поступил знак охранникам, что мы - настоящие клиенты, и нас пропустили в гнездо разврата, где девушки надевают трусики только перед уходом из клуба.
  Ложа для нас стоила на вечер десять тысяч долларов США, и водитель без раздумий засунул руку в свою сумку, извлек пачку стодолларовых купюр - сто штук в банковской упаковке и передал халдею, словно покупал мороженное за пятьдесят центов.
  Без чека, без контракта, без сожаления отдал деньги, как в последний день перед Апокалипсисом.
  Цены в ночном клубе - астрономически, но бандиты не смотрели на цены, они чувствовали себя расковано и свободно, как я в Макдональдсе.
  Мы пили дорогое, кушали дорогое, и бандиты не ин-тересовались мной, как работником, как человеком, а, словно я - ветка дерева.
  Я чувствовал, что после гулянки мы расстанемся, не обменяемся телефонами, потому что слишком я далек от русских законов бизнеса и поэтому неинтересен для дру-зей по столу.
  Легкая досада - что я неинтересен, но и знание того, что люди с трудом сходятся для серьезного, но легко зна-комятся для мимолетной вечеринки, отрезвляло меня, как таблетка алькафона.
  Подошла девушка в красном платье, на высоких каб-луках - модель по внешности - и присела за наш столик, без разрешения, без удивления, словно три года знакома с Армстронгом.
  Бандиты не удивились, потому что подсаживаться в ночных клубах России - обычное явление, как дождь в Антарктиде.
  Девушку звали Наташа, и она очень красивая, краси-вее джипа "Чероки".
  В один из моментов веселья (а все пели, танцевали, пили, флиртовали, и я видел в мелькании огней много об-наженных мужчин и женщин) за столиком чуть слева от шеста я заметил очень красивую молодую женщину с чер-ными локонами, подобными шерсти демона.
  Женщина пировала в компании мужчин и женщин, и по пьяному моему восприятию казалась красивее всех пре-лестниц Мира.
  Бандит заметил моё внимание к молодой красавице, а даже пьяные русские очень следят за событиями - так сторожевой пес после пива выполняет свою собачью работу.
  - Нравится подруга? - бандит усмехнулся мне и об-ратился к Наташе: - Слышь! Приведи нашему товарищу вооон ту подругу!
  Если она не захочет, или её друзья откажут, то изви-нись и возвращайся ко мне на колени! - бандит налил в тонкую рюмку ароматный коньяк, выпил, словно молоко от козы пил.
  Наталья поднялась, без споров, без удивления - а многие русские все делают без удивления, словно рождены не удивляться - очень похоже поведение русских на французский юмор.
  Французы юморят на полном серьезе, без улыбок, и их юмор намного интереснее французской любви.
  Бандит хлопнул ладонью по правой ягодице Натальи - ягодица даже не затрепыхалась перепелкой в зубах Кар-каджу, затем приподнял край платья девушки, и мы увиде-ли, что Наталья без трусиков.
  Осмотр удовлетворил бандитов, но не в сексуальном аспекте, а потому, что увидели то, что хотели увидеть.
  Я же пришел в крайнюю степень возбуждения и недоумения, насколько позволяли алкогольное опьянение и сытый желудок.
  Все доступно, легко, но для этой доступности необ-ходимо на "Мерседес"е приехать в дорогой клуб.
  Незнакомый мужчина поднимает девушке край пла-тья, хлопает её по попе и посылает за другой девушкой, словно ловит рыбу в рыбном магазине.
  В моём мозгу финансиста ничто не укладывалось по полочкам - так кок на корабле в шторм пытается собрать с пола хрустальные рюмки.
  Наталья вернулась через три минуты, и привела за наш столик заказанную девушку из другой компании.
  Красавица с черными локонами назвала себя Лерой (на ней красное платье и золотые туфли), и влила себя в компанию также непринужденно, как и Наталья.
  Она приняла от бандита рюмку, выпила, и взяла из тарелочки другого бандита кусочек лимона.
  Я не видел, но я знал, что у Леры под платьем нет нижнего белья, и, если мы попросим, или намекнем, а, мо-жет быть, просто, потому что девушкам так захочется - они разденутся, и обнаженные будут танцевать, петь, си-деть, пить.
  Дальше вечер закружился в хороводе звуков и кра-сок, словно на сверхзвуковой карусели.
  Бандиты подзывали незнакомых парней и девушек (те прогуливались, выпивали, уходили), и мы тоже ходили между столиками, принимали, пили и хохотали.
  Беседовали обо всем, начиная от женского белья (ко-торого на дамах нет), и заканчивали продажей нанопроек-тов.
  За одну ночь я узнал о финансах и бизнесе больше, чем за годы учебы в Университете, за все курсы повыше-ния квалификаций, за все семинары и симпозиумы.
  В России живут по понятиям, налоги не платят - по понятиям, но также по понятиям налоговым инспекторам в карман кладут суммы, превышающие официальный налог.
  Никто никого не обманывает, не грабит, не отнимает бизнес, а, наоборот, помогают друг другу - так утята учат-ся летать.
  Наркотиками, проституцией занимаются эмигранты, которым незнание русского языка не позволяет войти в бизнес, где много незнакомых слов по понятиям.
  По понятиям русские спят, питаются, ловят рыбу, влюбляются, расстаются и лечат желудки.
  Если возникло желание поохотиться на редкий вид журавля из Красной Книги природы, или убить амурского тигра - пожалуйста, никто не воспрепятствует, потому что по понятиям деньги за организацию охоты пойдут на уве-личение поголовья скота филинов и тех же тигров и жу-равлей.
  Сначала я думал, что бандиты продадут меня на ор-ганы, поэтому заманивают виски, но через несколько часов я потешался над собой, над своими мыслями и страхами, которые корнями уходят в американскую действительность с вечной боязнью за свои деньги и тело.
  Ха! Мои пропитые почки и с циррозом печень!
  Кому вы нужны, кроме меня, родимого?
  Я напился, как на вечеринке по поводу встречи лес-биянок Массачусетса и Гарварда.
  Я бродил по клубу, подходил, выпивал, а, если зака-зывал, то счет отправлял взмахом руки в сторону столика, где сидели бандиты, и уже забытые девушки.
  На одну из ступенек я присел, и никто меня не сго-нял, потому что - Свобода!
  Истинная свобода, а не свобода в рамках боязни оскорбить чувства и достоинства представителя другой ра-сы, чувства и достоинства, которых нет, потому что, если нет денег на дорогой клуб и девушек, то нет чувства и до-стоинства.
  Рядом со мной присела хрупкая пьяная блондинка в зеленом платье, и я видел, что ничего ей от меня не нужно, и мне от неё ничего не нужно, а, если бы и возникла нуж-ность, то принята была бы просто, как с елки упасть на му-равейник.
  Девушка рассказывала, как сломала "этот чёртов каблук", и я переживал вместе с девушкой, словно не она каблук сломала, а я сломал ногу старушке.
  Красавица в руках держала простенькие песочные часы, не больше доллара стоимостью.
  Откуда они возникли в руках дорогой красавицы, к чему? зачем?
  Куда идем?
  Возможно, что девушка тоже не помнила и не осо-знавала песочные часы в своих руках, потому что расска-зывала, как её собака подавилась костью от курицы, труб-чатой костью, и как собаку возили к ветеринару.
  "У ветеринара усы, как у моржа!
  Усы, зачем ветеринару усы, если ветеринар котов ка-стрирует?
  И кошкам ногти выдирает!"
  Красавица искала нить смысла в своем рассказе, но не находила, и я не находил.
  Она переворачивала часы, иногда мы следили, как струйка песка падала, иногда забывали, потому что, словно на вертеле в костре.
  "Девушка! - я пожал плечо девушки - пожал бы её руку, но руки заняты песочными часами - так фермерскую дочку Кристину все тискают, когда она несет початки с кукурузой, и руки у неё заняты. - Ваши песчаные часы напомнили мне доктора Крюге из психоаналитического отдела.
  Доктор Крюге казался нам значительным и знающим, потому что повторял:
  "Моё время очень дорогое, как платина!
  Я уделю вам ровно три минуты, и, если вы меня не заинтригуете, то аудиенция прервется, как нить Ариадны!"
  Доктор Крюге значительно смотрел на часы, ставил таймер и ждал, а что ждал, корявый.
  Теперь, после знакомства с Россией и голыми попами русских блестящих красавиц я смотрю на доктора Крюге сквозь время, словно через пальцы.
  Он кажется мне пустым болваном, никчемным фо-кусником, в самом дурном значении слова "фокусник".
  Почему его время дорого, как платина?
  Почему люди перед ним заискивали и старались за-интриговать, словно судьба человека зависела от серого вещества в черепе доктора Крюге.
  Шаманство, позерство и пустота в карманах доктора Крюге.
  Если нет денег, то не выпендривайся, а с деньгами любой выпендреж пройдет, как по маслу с хлебом.
  После вечеринки, или - гулянка - в ночном клубе Сохо я пешком пошел по улицам Москвы, в новую жизнь - так губка Боб выныривает около острова сокровищ.
  В США я боялся подчиненных, боялся рабочих, по-лицейских, официантов, проституток, потому что каждый человек в Америке - личность - как глупо это звучит, словно молотком ударили в дырявый железный таз.
  Если он убирает какашки руками, то разве это - лич-ность?
  Коврик для вытирания ног, а не личность.
  В Америке любой нищий и обездоленный подаст в суд на миллиардера и получит денежную компенсацию, словно с Майкла Джексона белую кожу содрал посмертно.
  В России жалобщик в лучшем случае по понятиям получит в морду, и это - правильно, потому что зубы важ-нее мозга.
  Ранним утром я зашел в ночной магазин, и, хотя спиртное не продавали ночью по закону, мне продали лег-ко, потому что - по понятиям.
  Мне не нужен тот коньяк, но Свобода, оттого, что - могу, опьяняла сильнее кокотки на Брайтон Бич.
  Я ругался, кричал, на набережной Москвы реки ко мне подъехал полицейский патруль в американской ма-шине "Форд".
  Полицейский с печальными глазами спросил меня о причине моего беспокойства, хотя причина ясна - запах алкоголя на сто километров.
  Полицейский закурил, принял от меня бутылку конь-яка - мне не жалко, еще куплю, открыл, глотнул, передал напарнику, и напарник опустил ствол автомата, словно растение опускает стебель в засуху.
  "Вы в крике мелодично берете верхнюю ноту Си! - полицейский пригласил меня в машину, потому что в но-гах правды нет. Мы беседовали, по рации диспетчер за-прашивал, полицейский врал, а я чувствовал в груди огонь, словно разрывало меня свободой на мелкие кусочки. Полицейский не понимал моего восторга, потому что он пропитан Россией: - В шестом классе музыкальной школы я влюбился, да, да, влюбился и в девушку, а не в парня, как сейчас влюбляется пресвященная молодежь, - полицейский залпом допил коньяк, я сказал, что сбегаю, принесу из магазина, как братец Кролик обгоняет братца Черепаху. Но полицейский мягко накрыл ладонью мою руку: - Мы пили твой коньяк теперь, по понятиям, пьем наш! - Он до-стал из-под сиденья бутылку коньяка и продолжил рассказ длиною в детство: - Девочку, которую я полюбил, звали Алена.
  Алена - скрипачка, поэтому ходила в черных брюч-ках - спецодежда скрипачей, фирменный стиль, знак отли-чия, как у футболистов по жесткости отличаются бутсы.
  Алена уделяла мне внимание, но отдавала не полно-стью себя, а по частям - так курочка разрывает червяка, чтобы все цыплята покушали.
  Наверно, я не во вкусе Алены, не рыцарь её романа, иначе она бы лобызала меня под тополями, словно слизы-вала с меня сахар.
  Много денег я бы отдал Алене, если бы заработал деньги.
  Мы часто гуляли по паркам, кушали мороженое, из-редка кружились на каруселях, потому что денег у меня в обрез, как патронов в последнем бою.
  Около станции метро "Партизанская" старушка ба-рыга отдавала котят в "добрые руки".
  Понятие "добрые руки" - извечно российское поня-тие, и нет ему аналога в другом Мире.
  Я часто представлял "добрые руки", и почему-то "добрые руки" всегда - руки пожилой женщины, которая в молодости месила глину ногами.
  Трое котят - два красивых - их заберут, а одна - ко-шечка, пестрая - непородистая, поэтому никому не инте-ресная, так в публичном доме посетители не интересуются пожилой некрасивой уборщицей.
  Мы с Аленой постояли около бабки-барыги, Алена даже потыкала указательным пальчиком правой руки в ухо котенка с голубыми глазами, напоминающего - сиамского.
  Барыга сказала, что отдаст котят в добрые руки, но на корм котят неплохо бы, чтобы мы оставили тысячу рублей.
  Бесплатное в России всегда дорого стоит.
  Денег нет, и нет желания на котенка; пальчиком в ухо - интересно, любопытно, а нести домой и убирать каловые массы - пошло и не по-городскому.
  От старухи мы пошли по пограничной дороге - дорога из Цивилизации в лес, где Гиви жарит дорогой шашлык и разливает дешевое пиво, но за большие деньги.
  В Измайловском парке мы зашли в глубину, где го-родские звуки утонули в шорохе листвы, что навевает дур-ные мысли.
  Алена шла впереди меня по тропинке, а я гадал - нарочно она идет медленно, чтобы я обнял её, развернул к себе и впился губами в сочную плоть её губ?
  Губы Алены - смычок скрипки, дека, гриф, колки.
  Я бы всасывал губы Алёны, высасывал из девушки талант скрипачки.
  Но то ли природная скромность, то ли боль в желудке не позволяли, и я не набрасывался на девушку, словно гениталии оставил дома.
  Алена несколько раз непрозрачно намекала мне, что-бы я распустил руки: вставала спиной к дереву, одной но-гой упиралась в ствол, а груди при этом вызывающе смот-рели мне в соски - так жадные глаза тюленей смотрят на треску.
  Я все понимал, представлял, как сейчас наброшусь на девушку, зацелую до пьяна, упаду в кусты, но чувство другое, нарастающее, и это чувство не сексуальности, почему-то отталкивало от Алены.
  Она - очень красивая, породистая, с родословной де-вушка, но нет в ней магнита для меня.
  В недоумении мы вышли из парка, пошли к метро, словно на карнавал Рио.
  Я никогда не участвовал в карнавале в Рио, и не меч-тал, и не хочу, потому что на карнавале - обман, СПИД, грязь и пустота.
  Деньги, американцы, рыба, акулы.
  Часто смотрю на видео новости с карнавалов в Юж-ной Америке, и передо мной встает прямой, как рельса, вопрос - а зачем это им надо?
  Хорошо ли это?
  Девушки раздеваются, парни раздеваются, пляшут, поют, пьют, совокупляются, словно змеи в болоте.
  Доплясались на карнавалах в Рио, досовокуплялись до провала нации на чемпионате Мира по футболу в Бра-зилии.
  Плясали, пили, пели, не знали о войне в Израиле, по-этому проиграли честь и достоинство.
  После проигрыша, куда пошли обескровленные фут-болисты, на плаху?
  Нет, они двинули на карнавал, и на карнавале без трусов заливали горе вином и спермой.
  Разве это - праздник души, когда щемит грудь, - по-лицейский рванул на груди фирменную рубашку, полетели пуговицы, он махнул рукой, словно прогонял сон. - Потом пришью пуговицы, мы не на карнавале, где пуговиц никогда не видели, и Пуговичника не знают.
  Пуговичник, согласно русским мультфильмам - са-тана.
  В детстве, еще в более глубоком, чем поход с Аленой в Измайловский парк культуры и отдыха, я смотрел муль-тфильм - кукольный, не рисованный, а рисованные в моё время стоили дороже кукольных, и в этом мультфильме - не помню о чем он, как не помню имени и лица моей пер-вой девушки - в этом мультфильме появился сатана, но главному герою мультфильма он представился, как Пуго-вичник.
  Почему - Пуговичник?
  Зачем Пуговичник?
  Смысл Пуговичника?
  Мой знакомый генерал полиции Федор Павлович Абрамов съездил в командировку в Бразилию, на карнавал, как в бочку с дегтем прыгнул без шапки.
  Командировка за счет Полицейского управления, по-тому что за свой счет - дорого, как в ночном клубе Сохо.
  Федор Павлович после командировки две недели пил, ругался и плевался, а потом рассказал, как рухнули его детские мечты, представления о прекрасном карнавале, где по идее должны плясать зверушки из мультфильмов.
  "Деньги, деньги! - Федор Павлович собрал нас кружком в спортивном зале и делился обидой - так гор-шечник делится горшками с бедной вдовой. - Козлы они, а не карнавал.
  Я, словно попал на съёмки фильма о карнавале, а не на карнавал.
  Да, пляшут, поют, пьют, сношаются, и очень много обнаженных девушек и парней, а, если не обнаженные, то по твоему приказу разденутся, словно в пожар переплыва-ют матушку Волгу.
  Девушки бродят голые по пляжам, по городу, и пар-ни голые, но самое страшное, и это страшнее атомной вой-ны во Вьетнаме, что голые парни не кадрят голых деву-шек, и голые девушки не кадрят голых парней, никто ни-кого не кадрит, словно все друг друга не видят, и каждый, кто скинул одежды, попадает в Мир, где он один.
  Я сначала, до второй бутылки, не понял происходя-щего, но потом все стало на свои места, как при допросе с напильником и банкой горчицы.
  Продажная любовь, продажная радость - девушки и парни, все танцующие и поющие веселятся, пьют и разгу-ливают, как ВАМ захочется только с одной целью - под-цепить богатого иностранца или иностранку с собачкой.
  Выставка тел и радости за деньги.
  Как только ты достал деньги из кармана, как только вынул бутылку, то пространство вокруг тебя озаряется вспышками улыбок, блеском ягодиц и задорным смехом ценой в сто рублей за улыбку.
  Карнавалистам не праздник нужен, а - деньги.
  Я спросил девушку на пляже, когда она танцевала возле меня и вращала бедрами, словно ручкой мясорубки:
  "Девушка! Как же вы после этого осмотрите в глаза своего жениха и будущего мужа?
  Знаете ли вы, как девицы на коромыслах в ведрах несут воду из колодца, где живут пузатые лягушки с пе-чальным взором.
  Коромысло знаешь?
  Колодец знаешь?
  Ведро знаешь?"
  Но девушка знала только праздник за деньги, карна-вал с ослами.
  Я махнул рукой на ихний карнавал, на дурные обы-чаи, от которых ничего путного, кроме СПИДа и триппера не получишь, и напился водки в номере отеля, где все гор-ничные - продажные, танцуют и поют!"
  Генерал Федор Павлович впал в депрессию после Бразильского карнавала, и предупредил, что понизит в звании каждого, кто поедет на карнавал в Рио и станцует с бразильским мужиком танго.
  Я за руку с Аленой подошел к станции метро "Пар-тизанская", мы даже не подозревали о карнавалах в Рио, и они не нужны возле гостиничного комплекса.
  Около метро стояли два полицейских, и лежала ста-руха-барыга.
  Мертвая или живая - не знаю, потому что одна нога у неё повернута, и кроссовок Адидас - наши бабушки полюбили кроссовки Найк и Адидас - расшнурован, словно злой дух Ямбуя его расшнуровал.
  Я наклонился, затем встал на колени и завязывал ей шнурок, похожий на тонкую морскую змейку, на ноге ба-бушки-барыги.
  Если женщина отдавала котят в добрые руки, то ко-гда потеряет сознание, имеет право на завязанный шнурок.
  Он холодил мне руку, и извивался, словно живой енот.
  Возможно, бабушка умерла после тяжелой жизни, или потеряла сознание на Солнце, но пустая бутылка из-под водки "Столичная" и две бутылки пива "Девятка" наводили на мысль об алкогольной интоксикации - так артиллерист наводит пушку на своего командира.
  Корзинка с котятами опрокинута, и бедные животные ползают, словно девушки на карнавале в Рио.
  Прохожие мельком жалеют котят, но догадываются, что участь, подобная Судьбе бабки, ждет каждого, и надо прожить кусок времени без обид, и без напоминания друг другу, что у него волосатые ноги.
  Когда я поднял очи от шнурка барыги-бабушки, то увидел, как Алена, моя Алена, что так призывно раскрыва-ла губы для медового поцелуя, направляется одна, без ме-ня к входу в метро.
  Ужас холодными лапами охватил мою печень и упал слизким комом в пятки.
  Я ругал свою подругу, а в тот момент, когда она ушла, она для меня - враг, убийца, маньяк, а не подруга, молча обзывал её дурными словами - так плотник обзыва-ет молоток, что ударил его по пальцу.
  "Дрянь, предательница, фашистка.
  Увидела, что я завязываю упавшей старухе шнурок, и из брезгливости бросила меня, как половую тряпку в уни-таз.
  Да, наверняка, Алена носит только белые трусики из шелка, поэтому гордится чистотой сердца и одежды - так балерина гордится новой машиной от любовника.
  И белые трусы не дают ей покоя, блестят в мозгу на фоне кроссовок старушки.
  Кто знает, - может быть, у барыги, что продавала ко-тят в добрые руки, трусы тоже белые, и не хуже, чем у Алены, или даже дороже, но никто не проверял трусы баб-ки-барыги.
  Но зачем, зачем поступила дурно, ушла от меня в минуту моего душевного расстройства, когда половые ор-ганы у меня, словно отсохли?
  Показное пренебрежение на людях, на виду - так де-вушка раздевается на карнавале в Рио.
  Может быть, Алена мстит мне за то, что я не прижал её к дереву, не ласкал, не всасывал её губы в свой рот?
  Или другое, брезгливое чувство к моим словам, мыс-лям, делам, одежде, прыщам и перхоти отвратило девушку от меня, будто она скушала пуд мышьяка?
  Проклинаю, проклинаю, тебя Алена!
  Рука моя не коснется больше твоей руки, а глаза мои вылезут, если я посмотрю на тебя, и ноги мои отсохнут, если я вступлю в след от твоей ноги маленького размера!".
  Я пожелал Алене вечных мук в бездне, откуда доно-сятся плач, зубовный скрежет и адский хохот.
  И Алена вернулась с большой коробкой из-под мо-роженного, словно голубь несет ветку.
  Пир тонул в улыбке Алены, а Солнце спрятало свое лусало за тучу из стыда, что оно не столь блистательное, как красота и добродетель молодой скрипачки.
  "Я искала коробку для котят, - Алена одарила меня улыбкой, и я провалился в ад, где сера и зловоние, как из прорвавшейся трубы канализации. - Возьму котят домой, а то они погибнут от вшей, или охотники за животными с них ночью с живых сдерут шкурки на мягкие и дорогие перчатки".
  Алена поставила коробку, подхватила самого некра-сивого котенка, а рыло у него розовое, как у микроскопи-ческого нанопоросенка, и бережно, будто свою честь, опу-стила животное в короб.
  Я встал, взвыл волком, схватился руками за голову, недостойный себя и своих мыслей и побежал в Люберец-кие поля орошения!
  Долго бежал, три часа, но моё наказание стоило по-бега от красивой девушки с добротой на щеках.
  Я оболгал, проклял Алену, а она выше меня не толь-ко на голову, но и на всю жизнь.
  Я проклинал себя, обещал себе муки вечные в ме-стах, максимально отдаленных от Рая.
  Двое полицейских, что стояли на страже у лежащей старухи впаяли в мой мозг идею, чтобы я после школы шел в полицейские, хотя всю жизнь мечтал о тихой и благородной работе городского ассенизатора.
  Или художника-ассенизатора, который рисует фека-лии фекалиями.
  Алена звонила мне, искала встреч, не понимала, по-чему я убежал с воем, словно на меня псориазная блоха прыгнула.
  Вот так, наша жизнь так прекрасна снаружи! - поли-цейский пил, а тугая слеза катилась по его монголоидной евроазиатской щеке, похожей на ягодицу младенца спортсмена.
  Я поблагодарил полицейского за гостеприимство, за печальный поучительный рассказ, в котором я увидел от-блески оптимизма, и где-то в рассказе засела, как заноза в пятке Ахиллеса - вера в будущее.
  Полицейский на прощание взял меня за руку, и рука его подобна старой коряге, что пролежала в лесу десять лет и обросла зеленым мхом:
  - Убеди меня, скажи, что они существуют, - поли-цейский шептал, и усы его шептали, словно причастные к мировой хлопковой революции.
  Глаза полицейского окутывали бархатом, но не бар-хатом гомосексуализма, как принято в Вашингтоне и в Гамбурге, а бархатом холодных ночей, когда зевок замер-зает в челюстях.
  - Кто они? - я с улыбкой высвободил свою руку - не люблю, когда мужчины держат меня за руки, словно вытягивают меч-рыбу из сетки старика в море. - Во Все-ленной - множество Миров, и в одном из них обязательно существует то, о чем мечтает каждый человек.
  Например, гора из золота.
  - Не во всех Мирах, а на Земле, в снегах, существу-ет снежный человек Йети? - полицейский спросил с надеждой, а я надежду его сравнил с надеждой на выиг-рыш ста миллионов долларов в Нью-Йорк лотерею.
  За пять месяцев - срок беременности белого кита - до встречи с московским полицейским, я ранним погожим утром вышел из своей квартиры в Боро-парке и направился к станции Нью-Йоркского метрополитена.
  Воздух в шесть утра в Нью-Йорке необычайно чист и оглашается криками чаек и визгом белок, похожих на сурков из фильмов ужасов.
  Ноги мои ступали бодро, и я благодарил Судьбу за Марка Твена, за Джорджа Вашингтона, за Абрама Лин-кольна, за Кингов - Стивена и Мартина.
  Небольшая придорожная забегаловка в этот час уже открыта, и индиец, владелец, щедро разливал кофе, словно руками загребал угли из костра.
  Я на мгновение задумался - так ли необходим мне утренний кофе, как, например, секс?
  Или без утреннего кофе американец проживет дол-гую и счастливую жизнь, проживет даже дольше, чем мек-сиканская балерина.
  Многолетняя привычка загнала меня в индийский минимаркет, где мне знакома каждая полочка, а владелец минимаркета Радж вызывал откровенный смех своим нелепым нарядом - словно снял повязки с мумии и натя-нул на себя.
  Я звал продавца Раджем, не знал его истинного име-ни, но оно мне и не нужно, как не нужно знать рыбе имя рыбака.
  Радж встретил меня улыбкой и поклоном, потому что я - посетитель, и принес деньги, как в казну.
  Поклоны не смущали меня, я не верил в искренность моих американцев, потому что Радж, или другой приказ-чик из любого магазина - кланяется, кланяется, а потом за-явит в полицию, что клиент - сексуальный маньяк и при-ставал к нему с известными намерениями ниже пояса.
  - Чашечку капучино с пенкой, - я протянул индий-цу деньги и засмеялся, потому что жизненная энергия змей, слонов, макак и йогов перелетала из индийца в меня. - Я люблю с пенкой, потому что в пенке капучино содер-жатся питательные вещества полезные для здоровья: рост волос, потенция слюноотделение.
  Радж с улыбкой подал мне бумажный кулек с боль-шим стаканом капучино, похожего цветом на волосы шот-ландской певицы Мерей Касс.
  Я засунул в стакан палец - проверил температуру ка-пучино - не горячий, чуть выше теплого - так разогревает-ся балерон перед прыжком на балерона.
  Капучино обволакивало мой палец, словно его сосал дитеныш зебры.
  Я всегда засовываю палец в капучино и другие напитки, потому что через палец происходит моё единение с пищей.
  Натуристы раздеваются догола, и прижимаются к де-ревьям, потому что через деревья получают единение с ле-сом.
  Груди обнаженных натуристок елозят по коре, а ло-бок натыкается на сухие сучки - так слепой водовоз из Алабамы налетает на встречных старух.
  Едкий запах леса проникает в натуристов ради еди-нения, которое они заслуживают.
  Я - не натурист, но выискиваю в каждом моменте приема пищи единение с едой.
  Некоторые люди благодарят пищу, произносят по три раза над каждым куском, который отправят в рот: "Спасибо тебе, гамбургер (вода, мороженое, чуингвам, леденец) за то, что ты - моя пища!"
  Сам ритуал разговора с пищей напоминает ритуал некрофилии, когда маньяк некрофил заранее просит про-щения у трупа, но я полагаю, что без единения с капучино нет настоящего американца в широкополой шляпе.
  - Радж, сегодня ожидается прекрасная погода? - я пил капучино, через пенку наблюдал за нервными движе-ниями продавца, словно он воровал сам себя. - Чайки ле-тают низко, кричат пронзительно до боли в сердце, поэто-му для каждого американца исполнится мечта.
  О чем ты мечтаешь, Радж, эмигрант из Индии?
  - Сэр, я мечтаю о деньгах, об очень больших день-гах, о мешке с золотом, и мешок этот пусть уподобится по величине слону. - Радж смахнул с моего левого плеча невидимую пылинку, опустил глаза (на правом веке выта-туированы семь маленьких слоников - на счастье) и про-изнес с вечным эмигрантским идолопоклонством: - Сэр, если вы купите у меня сегодня билет Нью-Йорк лотереи, то выиграете сто миллионов долларов США.
  Я чувствую ваш выигрыш, потому что мой прадед йог просидел на коврике двадцать лет, никуда не сходил с места, а потом - умер.
   Радж замолчал, и молчание его говорило о многом, даже - больше.
  Я следил, как палец Раджа ковырялся в раковине, словно индийская очковая кобра.
  Заусенец на пальце мягко отрывался, и нечто завора-живающее плыло в ранке на пальце, словно Элли сделала лоботомию Волшебнику Изумрудного города.
  - Послушай, что я тебе скажу, Радж! - я красиво ткнул пальцем (тем самым пальцем, который опускал в ка-пучино) в грудь индийца - так герой боевиков Рэмба тычет пальцем в полковника. - Я - преуспевающий финансист, и состояние мое на текущий день составляет два миллиона шестьсот двадцать три тысячи долларов США.
  Я бы не заработал этих денег, если бы слушал каждо-го встречного и поперечного продавца, и тратил бы по доллару на его глупые советы. - Улыбка медленно сошла с моего лица, словно кожа с прокаженного, потому что я только что оскорбил национального достоинство предста-вителя другой расы.
  Радж подаст на меня в суд за оскорбление и отсудит у меня все деньги, словно финансы вытекают через дырку в голове. - Я пошутил, Радж, - дружеская улыбка, похло-пывание по плечу: - Твое мнение очень важно для меня, потому что я уважаю твоё прайвеси!
  К сожалению, в данный момент у меня нет наличных денег на стоимость билета Нью-Йорк лотереи, потому что наличные деньги корова языком слизала.
  - Нет наличных денег на билет лотереи Нью-Йорк? - Радж склонил голову к левому плечу - словно девушка, тугая на одно ухо, прислушивается к признанию в любви. - Без наличных денег в США люди жили и живут, а в Ин-дии без наличных денег никто не проживет и года: батат не продадут, буйволиное молоко не нальют, чай с палочками сахарного тростника не подадут в розовой пиале китайского фарфора: - Радж посмотрел в мои глаза - что любопытно и непривычно в минимаркетах, потому что в Америке редко нарушают прайвеси глазами - все равно, что Братец Бурундук залезет в нору Братца Лиса. Продавец продолжил речь голосом, наполненным солью Тихого океана: - Возьми в жены дочь мою Ратху!
  У Ратхи всегда в кармане наличные деньги, словно они падают с неба, - и, не дожидаясь моего ответа, хлоп-нул в ладоши.
  Хлопок отрезвил меня на мгновение, потому что так же в школе, когда мне исполнилось пятнадцать лет, хлопа-ла в ладоши дочь персидского шаха Тамара.
  Кожа на руках Тамары - темная, а на пальцах, как у обезьян - розовая.
  Я влюбился в Тамару не потому что она - красивая - она не красивая, и не потому что она - богатая, а оттого, что - рядом, как Бургер Кинг.
  Пришло время любви, и объект женского пола, что находится ближе, становится предметом любви - так соба-ка хватает мячик, если кость лежит далеко.
  Тамара страдала аутизмом и большую часть своего сознательного времени проводила в другом Мире, словно там и родилась.
  Посреди урока Тамара могла сходить в туалет по нужде, в классной комнате, или в ином Мире она приходила одна на дикий заброшенный пустынным пляж на Венере, раздевалась, а раздевалась она в классе, ложилась на пол и загорала обнаженная.
  Мы с пониманием смотрели на выходки Тамары и даже один раз написали сочинение на тему "Аутизм - как высшая стадия коммуникабельности и соединения в тео-рии примирения национальностей".
  Часто Тамара, бродила по иным измерениям, хлопала в ладоши, и это хлопанье вызывало во мне больше чувств, чем фильмы с Гарри Потером в главной роли.
  Кому хлопает?
  По чему хлопает?
  Зачем хлопает?
  Я представлял, что Тамара в другом Мире ладошками истребляет фей, или раздает пощечины карликам с боро-дами ниже гениталий.
  Пылкое мое воображение рисовало разные картины, но я не переспал с Тамарой на заднем сидении автомобиля, потому что Тамара уехала в Антарктиду, в имение своего дяди Ибрагима.
  Тоска и безграничная вера в то, что все образумится, что завтра станет лучше, чем вчера, и лемминги из Архан-гельска когда-нибудь дойдут до своей исторической роди-ны - Анголы, выплеснули из меня в немом крике, когда вошла дочь Раджа - Ратха.
  Она ступала тяжело, без кичливости несла свои две-сти, или двести пятьдесят килограммов, словно всю жизнь копила жир для мужа.
  Лицо девушки, а ей - тридцать пять лет - надуто как шар в Кони-Айленде.
  Шар вот-вот взлетит, а за ним поднимутся шары тела Ратхи: шары грудей, полушария ягодиц, шар живота и шар спины.
  Индианка присела в чугунное кресло-качалку, отли-тое для людей с избыточным весом, качалась, смотрела мне в лицо и ничто не говорила, словно за нас все сказано в Райских кущах.
  На десятом качке Ратхи Радж, потому что отец и от-того - сводник, провел рукой по моим глазам и прошептал чуть слышно - так вздыхает канарейка в золотой клетке
  - Ратха не испытывает нужды в наличных деньгах, потому что Ратха - проститутка.
  Да, она проститутка, и мы гордимся древней пре-стижной профессией.
  В Бомбее Ратха прошла курс обучения в Государ-ственной академии Камасутры имени Бенгальского тигра.
  Каждая порядочная девушка обязана знать не менее тысяч способов ублажения тела партнера - так обезьяна разными способами вытаскивает блох из шерсти подруж-ки.
  Ратха с отличием закончила академию Камасутры и запатентовала триста двадцать шесть новых поз в Кама-сутру.
  В США работу Ратхи Бюро по Кадрам оценило, как - проститутство, но проститутство с Большой Буквы.
  Сначала нас коробило и корежило слово "проститут-ка", но затем оно вошло в наш повседневный быт и стало обыденным, как капучино. - Радж посмотрел в мой стакан с капучино, и я посмотрел в капучино, как в глаз дракона: - Ни один мужчина не устоял перед искусством Ратхи, даже Дин ги Ор написал положительную рецензию на ночь с Ратхой.
  - Я продаю не душу, а тело, - Ратха неожиданно тряхнула всем, что у нее трясёте - так гора желе оживает на кухне. Голос индианки - глубокий, будто Марианская впадина вместо желудка. - Душа - бессмертна, и она все-гда со мной.
  С точки зрения души и тела, я душой еще девствен-ница! - Огромные, как теннисные мячи, глаза Ратхи вы-лезли из черепа (я испугался, что они упадут на пол, или повиснут на стебельках, как в мультфильме про губку Бо-ба). - Все хвалят Ратху, все любят Ратху после любви!
  И ты меня полюбишь, никуда не уйти твоей мужской сущности - так Луна всегда возвращается к Земле: - Ратха говорила мне, но слова её долетали из меда, вязкие, сладкие, запретные, словно в мед попал шмель.
  Я чувствовал, как отнимаются мои ноги, как в руки пришла красная ртуть, а глаза залило медным купоросом.
  Все во мне говорило, кричало, вопило, чтобы я убе-жал из минимаркета, на положительное число миль от Ратхи и её одуряющей Камасутры.
  Тело девушки не вызывало во мне возбуждения, не звало, не притягивало, но мысль о том, что в недрах, в пе-щерах, в жире таятся почти полторы тысячи поз Камасут-ры на подсознательном уровне зова диких предков, оста-навливала - так водитель баран останавливает автобус.
  Капкан, я попал в капкан, а Ратха меня после свадьбы Камасутрой убьет на законных основаниях.
  Её лоеры перепишут все мое состояние на Ратху, а меня в дешевом гробу кинут в бездну, где крик и зубовный скрежет.
  Но Камасутра... Ратха убьет меня Камасутрой еще до сотой позы, а сама даже не вспотеет.
  Страх и невозможность убежать, сковали меня - так питон хвостом сковывает кролика.
  Одна моя половина убегала от огромного тела щер-батой прыщавой толстой женщины, а другая половина прыгала на неё:
  "Возьми меня, Ратха!
  Дай свою Камасутру - слыханное ли дело - запатен-товала свои позы!"
  Я искал выход, подавал в мозг план побега, но он тормозил - так паровоз братьев Монгольфьеров тормозит на Патриссии Матье.
  Выход? Где же выход?
  Меня затягивало в вагину Ратхи, в пучину её глаз и Камасутры.
  Вдруг, белым кроликом спасительная мысль разорва-ла мой мозг:
  "Билет Нью-Йорк лотереи!
  Возможность выиграть сто миллионов долларов!
  Только деньги уведут американца от секса!
  Деньги, золото, клад!"
  - Я... я выйду, сниму деньги на билет Нью-Йорк лотереи и приду за невестой Ратхой, - я хрипел сквозь пот, который стекал по мне Ниагарским водопадом. Руки об-висли, а в ноги бросился дикий невидимый эль койот. - Сейчас! Сейчас приду с деньгами, родимые Ратха и Радж. - Сквозь туман, словно в вазелине я медленно уходил из минимаркета, и чем дальше бросал свое тело, тем легче становилось в чреслах.
  С высоты дней, которые я провел в России, я потом смотрел на встречу с Ратхой с болотным ужасом - так ко-мар взирает на язык лягушки.
  Колдовство! Морок!
  Разве заменит Камасутра безрассудство русских но-чей с пьянками и битыми бутылками.
  В Москве я разбивал бутылки на дороге, и никто не укорил меня, никто не повел в полицию.
  Я ругался с дворниками, цапался со старушками и глотал свободу, когда с неприкрытым удивлением рас-сматривал негров в царских нарядах.
  Россия - граница между США и Африкой.
  В США законы не позволяют ничего, а в Африке лю-дей кушают на улице.
  В России понятия заменяют закон, а шаурму изготав-ливают из свинины, но не из человечины. - Мужчина фи-нансист допил жижу из фляжки, пьяно засмеялся и мягко оттолкнул от себя Сарах: - Ступай, найди себе другого мужика, девушка!
  Чем дальше от США, тем ниже твоя цена с одной стороны, но другая цена - цена души, а не тела, возрастает в сотни раз.
  Разгул, это не количество голых девушек на пляже, а - одна, пусть даже без Камасутры, но... ИИИЭЭЭЭХ! - финансист махнул рукой, чуть не попал кулаком по носу Сарах: - Чувства!
  Чувства кроликов и белок мне неведомы, а чувства женщин зарождаются во мне, словно орех в скорлупе.
  Я в подлиннике прочитал книгу русского писателя Достоевского "Идиот", и усомнился в себе - Человек ли я?
  Может быть, амеба туфелька с другой Планеты больше человек, чем я, но во мне играет разгул, он возго-релся от искры.
  Князь Маусов, или Микки Маусов, или Мышкин - не важно для истории Костромы, и его друзья бегали за де-вушкой - гулящей девушкой, но она - не проститутка.
  Парадокс - гулящая, но не проститутка!
  Настасья Филипповна, Анастасия! Настенька! Настенька! - финансист вонзил в небо указательный палец правой руки! - Непостижимо, она - Настенька!
  Никакой Камасутры - ни-ни!
  В Новом Уренгое нет Камасутры, но стреляют в грудь.
  Из-за Настеньки, Анастасии Филипповны передра-лись князья, богачи миллионеры - как я, простые мужики и представители среднего класса менеджеров древней Рос-сии.
  Она сто тысяч в печку бросила, а мужчина не достал, потому что любил эту бабу.
  Эйфория момента!
  Может быть, я тоже в один миг брошу все свои день-ги к ногам избранной женщины, ничего от неё не получу взамен, даже полторы тысячи поз Камасутры не получу, обнищаю без потерянных денег, но всю оставшуюся жизнь, когда я с протянутой рукой пойду по городам и се-лам, меня будет согревать мысль, что я сделал ЭТО!
  Я поступил, как хотел, отдал все, вопреки здравому смыслу, но так Иисус завещал - отдай все, гуляй без руба-хи!
  Где, где корабельные крысы? - голова финансиста мельничным камнем упала на грудь.
  Изо рта текла желтая струйка медовухи.
  Сарах постучала пальцем по лбу заснувшего финан-систа, словно проверяла - не пустая ли у него голова:
  "Странные мы, эмигранты из США в Россию.
  Жадные, потому что хотим получить то, о чем мечта-ем, но то, что в США нет!
  Новое чувство - меня никто еще на корабле не любил на палубе!"
  Сарах посмотрела по сторонам - люди, но, словно их нет, потому что - эмигранты.
  Если бы Сарах разрезала грудь финансисту, извлекла бы его сердце (пропитанное алкоголем), то пассажиры сделали бы вид, что ничего не видят, ничего не происхо-дит, потому что в кровь входила русская поговорка "Меньше видишь - дольше спишь!"
  Сарах обшарила карманы финансисты, вытряхнула его сумку - только два доллара США: ни кредиток, ни до-рожных чеков.
  Мужчина тщательно готовился к ПМЖ в России, спрятал деньги далеко и надёжно, чтобы свинья не нашла под дубом.
  Грусть, оттого, что пьяница финансист лучше подго-товился к жизни в России, охватила ягодицы Сарах.
  Молодая женщина рассматривала фотографию (что выпала из сумки финансиста): два мужчины и некрасивая женщина без зубов хохочут над выловленной большой ры-бой с тигровыми пятнами.
  "Я - тоже рыба! - Сарах уходила от финансиста, бре-ла по мешкам и телам бывших американцев - так девочка Элли по дороге, мощенной золотым кирпичом, направля-ется в Изумрудный город, где все зеленые. - Большая бе-лая рыба с ягодицами, грудями и волосами.
  Я плыву по реке жизни, и не знаю, где найду, а где потеряю.
  В отличие от финансиста, мои цели более конкрет-ные, но пути достижений их - расплывчатые, словно я ки-сель хлебаю.
  В колледже меня звали "Сарах - горячие трусики".
  - Сарах горячие трусики! Сарах! - радостный вопль остановил Сарах, словно по ногам ударили рельсом. - Твои трусики все также горячи, как в колледже?
  К Сарах подошел короткий мужчина монголоид, желтая кожа, черные волосы, похожие на шерсть макаки, узкие глаза, белые зубы, изогнутые арфой ноги.
  За спиной мужчины - скрипичный футляр, в руках - хозяйственная сумка на колесиках, словно мужчина только что вышел из киношного российского универсама.
  Он улыбался, будто поймал акулу и выгодно продал её плавники в дом престарелых.
  Правая рука старого друга полезла под юбку Сарах.
  Девушка мягко отстранила руку скрипача, словно убирала хворост с приусадебной территории.
  - Скажи ему, - афроамериканка, с губами кенгуру внимательно смотрела за встречей скрипача и Сарах, све-рилась с электронным словарем в руках-лопатах: - Скажи ему! Крути педали, пока не дали, козел!
  Или - вали отсюда, козел!
  Или - не твоё, не лапай, козел!
  - В каждом предложении присутствует слово "ко-зел", как заключительный этап Кубка Мира по футболу, - скрипач заинтересовано посмотрел на ляжки афроамери-канки - так колбасник оценивает жирную кошку. Он при-сел на палубу, словно жил на корабле сто лет: - Обяза-тельное слово "козел" в разговоре девушки с мужчиной? - Скрипач почесал за ухом, словно искал ответ в ухе.
  Но афроамериканка, а теперь - афрорусская - поте-ряла интерес к Саре и её другу, ушла к бочке и кричала на чаек.
  Скрипач улыбнулся в пространство:
  - Сарах! Я не напрасно заинтересовался вводным словом "козел", потому что тайны русского языка и рус-ской души занимают меня с того момента, как я пролил на себя горячий борщ.
  Жидкость сквозь брюки фирмы "Томми Хилфагер" обожгла мои гениталии, но я терпел, как терпел Парень со Свирелью.
  Миллионы моих предков, даже - миллиарды, терпели и проникали в тайны человеческих тел и разума - так нищенка проникает в городскую столовую и ворует хлеб с подноса.
  Когда я поездом путешествовал из Москвы в Пекин, то насмотрелся всякого - даже видел безногого полицей-ского.
  Безногий полицейский нес службу наравне со здоро-выми полицейскими, но никто над ним не потешался и не смеялся, хотя в России хохочут над калеками, а над ним - нет, потому что он стрелял без предупреждения.
  Поезд отправился с Ярославского вокзала города Москвы - смешно, Ярославль и Пекин - разные города.
  Все пассажиры, словно их включили в розетку, зава-рили китайскую лапшу и достали книги и тетради.
  Они в дороге изучали иврит, идиш, персидский язык, французский, суахили, и еще множество других мертвых языков.
  Я сначала поразился, но потом узнал, что изучение бестолковых наук, получение знаний, что не пригодятся в будущем - основная черта загадочного русского характера, наравне с мытьем ног в колодцах.
  Со мной в купе ехали священник, девочка нищенка и женщина с короткими, словно их обгрызли еноты, волоса-ми.
  Священник штудировал толстую книгу в кожаном переплете "Древнегреческий язык".
  Женщина с короткими волосами открыла словарь со-временного иврита.
  Девочка нищенка в рубище чертила в тетрадке зако-рючки персидского письма - так неграмотный менеджер по продажам медиа-холдинга "Софтмаркет" ставит кре-стики под договорами.
  Синие губы девочки что-то шептали потустороннее.
  Грязные пальцы с траурными ногтями отбивали ме-лодию "Шербурских зонтиков".
  Я испугался, что меня побьют за то, что не влился в коллектив, поэтому погрузился в изучение иврита.
  Изредка я бросал взгляд на босые ноги девочки ни-щенки, а перед моим мысленным взором вставали ноги Джо.
  Ты вспомни, Джо, Сарах, он единственный, кого в нашем колледже ты не соблазнила.
  Джо - филателист, а филателиста так просто не возь-мешь горячими трусиками.
  Ты переспала со всеми половозрелыми парнями нашего колледжа, Сарах, и тебе мало, даже трусики меняла каждый час, потому что они дымились.
  Но Джо - он особенный, когда закусывал нижнюю губу и выпучивал глаза.
  Мы с Джо поехали на рыбалку в Грин Вилидж, на весеннюю рыбалку.
  Вместо удочек мы захватили с собой три ящика пива Будвайзер и две сумки еды из "Эй энд пи".
  Я любил чикен гриль, а Джо кушал все, но особенно обожал картофельный салат с луком.
  От лука щеки Джо потешно желтели, и он изрыгал зловоние из всех природных отверстий.
  Мы разделись на берегу, намазали тела глиной, по-тому что так поступал Том Сойер и его команда, кушали, пили, смотрели, как водяные черепахи гоняются за санфи-шами.
  По берегу шла компания темнокожих граждан США, как в кинофильме "Бить Билла".
  Темнокожие граждане вежливо с нами поздорова-лись, их губы блестели лиловыми пятнами, как твои губы, Сарах, когда ты перетрудишься на любовном фоне.
  Я запомнил предводителя группы: красивый молодой негр с татуировкой белой краской по всему телу.
  На нем вытатуированы Московский Кремль и Ленинские Горы.
  Возможно, с тех пор в мою душу падали камни со-мнения:
  "Так ли хороша Амэрика, как о ней пишут в "Ва-шингтон пост?"
  Афроамериканец долго изучал полосы на моем теле, затем спросил с гортанным распевом рэпа:
  - Брат! Я читаю твои татуировки и вижу в них историю моих предков на хлопковых полях.
  Твои предки произошли от Абрама Линкольна?
  - Мои предки произошли от предков Парня со Сви-релью, Хон Гиль Дона, - я ответил выдержано, словно пе-ребродившее пиво. - Рисунки глиной на моем теле выра-жают свободу, а в Амэрике все свободны, каждый волен идти в магазин и купить виски.
  Вчера я видел на дороге сбитую косулю, похожую на памятник угнетённым индейцам.
  Косуля дрыгала ногами, а мексиканские эмигранты пили из неё кровь.
  - Я скорблю вместе с тобой, брат! - предводитель компании обнял меня за плечи, и мы долго стояли в мол-чании, словно перечисляли в уме имена наших предков.
  Вскоре темнокожие ушли, оставили за собой шлейф невыразимой грусти - так кулик в клетке грустит о своем болоте.
  - Они ушли, но вернутся! - Джо открыл очередную банку пива, и она исчезла в нем, как элементарная частица: - Все возвращается, но на более высоком витке развития человечества.
  Тысячу лет назад, если бы мы встретились, то преда-ли бы парней суду Линча: повесили бы.
  Или - облили бы их смолой и изваляли в перьях.
  Сто лет назад - они сделали бы тоже самое, но с нами: расстреляли, повесили, опустили бы на дно морское.
  - Ноги, твои ноги, Джо, - я нарушил прайвеси това-рища, смотрел на его ноги, как на картину "Белый квад-рат". - Впервые вижу грязные ноги американца.
  Ты - простой парень, мы с тобой скушали гору гам-бургеров, а грязные ноги я не видел, словно мне залили в глаза расплавленный свинец.
  - Мои ноги? Мои большие ноги, они сейчас гряз-ные, как и твои, Джекки! - Джо прошел по берегу, вилял задом, как танцовщица, и в его походке я читал историю США на ближайшие пять лет. Около гнезда кукушки Джо остановился и повернулся ко мне, словно всю жизнь гото-вился к раскрытию важной тайны: - Мы сейчас поедем в гости к моему дяде Дику.
  У него нет грязных ног, потому что у дяди Дика нет никаких ног! - Джо отвернулся, а я слышал, как его слезы стучат по листьям индейской травы - так в дверь нарко-торговца Мика стучат кулачками клиентки.
  - Амэрика - свободная страна, Джо! - я утешал то-варища, как мог, потому что я - музыкант. - Если твой дя-дя Дик решил, что ему без ног - удобней, то никто не оспорит его право, даже прославленный адвокат Голдберг из Нью-Йорка!
  Я уважаю твоего дядю Дика без ног, хотя ни разу его не видел, и до сегодняшнего дня не слышал о нем, как не видел Юпитер, и не слышал о жизни на Планетах около других звезд.
  Мы оделись и побрели вдоль берега - так два диких лебедя ищут дорогу к супермаркету.
  Через триста метров мы набрели на стоянку девушек из нашего колледжа, Сарах.
  Вы лежали в усмерть пьяные голые на берегу, даже не стонали, потому что упились.
  Я переступил через тебя, Сарах, и впервые за долгое время, как увидел тебя голой, обратил внимание на родин-ку справа от лобка.
  Родинка с изюминку, и не знаю, Сарах, удалила ли ты её, или она напоминает тебе о счастливом детстве, когда ты плыла по реке мыслей.
  Родинка - изюминка, очень похожа на изюминку, ко-торой я подавился в гостях у тетушки Алекс.
  Тетушка Алекс удачно вышла замуж за миллионера, поэтому угощала меня пирожками с изюмом - так в Еги-петских землях угощают приговоренных к закапыванию живьем в горячем песке.
  - Изюм выводит из организма свинец и кадмий! - тетушка Алекс - у неё смешное мужское имя, а сама она похожа на шкаф - квадратная, с острыми углами. - Кто кушает изюм - живет вечно!
  Изюм - к деньгам, к американской мечте!
  Я заслушался тетушку, прикрыл очи, медовый сироп лился в ушах, и вдруг, как черный рояль на сборище ку-клуксклановцев, я подавился изюминкой.
  Страшно подавился, до чертей в глазах, до черных пятен на Солнце, до вспотевших ног.
  Помню, пять машин скорой медицинской неотлож-ной помощи, полицейские сирены, две машины пожарни-ков.
  Вокруг меня сверкали вспышки фотоаппаратов кор-респондентов известных газет - сенсация - желтокожий мальчик подавился сушеной виноградинкой.
  Участливые лица полицейских - одно лицо с тремя глазами, или мне привиделось?
  Капельница, массаж сердца!
  Повышенное внимание льстило мне, но я - не белка Грымзи, поэтому тяготился излишней заботой - так вор тя-готится награбленным имуществом.
  Молодая медсестра с белой улыбкой, чистыми ров-ными зубами и редкими голубыми глазами склонилась надо мной, поправляла подушку, словно взбивала тесто.
  Большие белые груди медсестры скучали в узком ха-латике, и одна грудь - левая - выскользнула, словно упала со Звезды.
  Я смотрел на розовый сосок и не находил в нем сход-ства с темной изюминкой - так предвзятый учитель пения не находит сходства в однояйцевых близнецах.
  Медсестра не убирала оголившуюся грудь, потому что для девушки в тот момент более важны моя жизнь и мягкая подушка под моим ощетинившимся, как у слона, затылком.
  Розовый сосок навевал сон и мысли о фламинго.
  Вдруг, я почувствовал, что изюминка благополучно вышла из моего дыхательного горла, ушла в пищевод и пропала в нем, как пропадает всадник без головы в горах.
  Я подумал, что, если не сейчас, то - никогда.
  Губы мои всосали розовый сосок медсестры, а зубы крепко его сжали, словно тисками сжимаю гвоздь на фер-ме дядюшки Бена.
  Зачем я закусил сосок работницы медицинской от-расли - до сих пор не нахожу ответа - так индюк укоряет себя за обжорство.
  В тот момент я знал - так надо, а почему - надо - не моего мозга дело.
  Медсестра никак не отреагировала внешне на то, что её сосок находится между моих крепких мальчишеских зу-бов.
  Может быть, девушка привыкла, что её груди все время в движении, как Броуновская частица.
  Либо руки, либо чужие губы всегда прикрывают грудь молодой медсестры.
  Я боялся, что откушу сосок, и тогда нарушу прайвеси медсестры, но не отпускал его, потому что передо мной проходила история мировой культуры: Бетховен, Бах, Мендель, Рабинович, Малевич, Гарсиа Лорка не отпустили бы медсестру.
  И я не отпускал, иначе совершил бы непоправимое, и тогда скрипка не ожила бы в моих руках.
  Я выждал положенное время - когда не потеряю соб-ственное достоинство - и выплюнул, словно ненужную соску - сосок медицинской сестры.
  Твоя родинка, Сарах, всколыхнула во мне воспоми-нания, и они не позволили воспользоваться тобой спящей обнаженной на берегу среди пустых бутылок.
  Джо смотрел на вас, нагих девушек из колледжа, как дантист разглядывает спущенное колесо автомобиля "Форд" - без страха и упрека.
  Вскоре мы прибыли на ферму дядюшки Дика, и я на время забыл об изюминке, о медсестре, о розовом, как ли-сток сакуры, соске.
  - Салли, Салли, - дядюшка Дик посмотрел на нас, но кричал жене - толстой негритянке в чепце и в цыган-ской одежде. - Принеси мне сидр!
  Папа Дик сидр желает!
  Жена даже не привстала с шезлонга - она загорала возле бассейна.
  Белая резиновая уточка лежала у головы Салли, и по-хожа уточка на снежный ком.
  - Парни, принесите мне сидр! - дядюшка Дик вино-вато улыбнулся, поправил ковбойскую шляпу, развел руки в стороны, словно обхватывал Салли за ягодицы. - У меня запор, а сидр прочищает кишечник.
  Вчера я съел жареную свинью, а теперь, вместо по-носа из меня выходит дух.
  Мы с Джо ушли на кухню и сами пили сидр, потому что он - дорогой, оттого, что - ручной работы.
  - Дядюшка Дик воевал в Афганистане, в обозе! - Джо намазал ореховое масло на руку и слизывал с руки. Неожиданно он отвлекся на прошлую тему - так лосось спешит на нерест на Аляску: - Я вымыл ноги в озере, надел на чистые ноги носки и кроссовки "Найк", поэтому у меня теперь не грязные ноги, Джекки?
  - Не грязные ноги, не грязные! - я засмеялся, и на душе стало тяжело, словно в легкие попала свинцовая дробь на уток. - Если ноги вымыл и спрятал их в носки и кроссовки "Найк", то ноги - не грязные, а подобающие, как ноги у Статуи Свободы.
  Статуя Свободы на острове Свободы лучше моет но-ги, чем ты, Джо!
  - Я обмываю ноги, даже Статуя Свободы моет ноги, хотя она - железная, а дядюшка Дик не моет ноги, потому что у него ног нет! - Джо озадачился, и некоторое время мы пили сидр молча, словно нам языки отрезали.
  Пришел скунс, залез в мешок с мусором, навонял и ушел.
  - Дядюшка Дик, когда вернулся из Афганистана и рассказывал о своих подвигах, то много горевал, потому что ни в одном бою не участвовал, - Джо продолжил речи-тативом угнетенного индейского вождя: - Старые това-рищи смеялись над дядюшкой и говорили, что Медаль конгресса у него не настоящая, потому что дядюшка Дик вернулся без увечий.
  Дядюшка Дик очень переживал, и однажды в клини-ке доктора Шойхета сделал косметическую операцию - удалил ноги по яйца.
  Из клиники дядюшка Дик вышел героем войны, ин-валидом, почетным членом географического ордена Нью-Джерси.
  К нему валом повалили старые друзья, даже те, кого дядюшка Дик полагал мертвыми.
  Девушки помогали дядюшке Дику взойти на инва-лидную коляску, охотно выполняли его требования, слов-но всю жизнь мечтали с одноногим инвалидом полететь на Луну.
  И секс каждая хочет с безногим, чтобы потом, при-крывая ладошками лицо, с поддельным ужасом и востор-гом, поведала подружкам, как он - одноногий инвалид в постели.
  Только жена дядюшки Дика - Салли, относится к нему с пренебрежением, потому что ненавидит всех, и дя-дюшка Дик её за пренебрежение уважает - так собака ла-стится к хозяину, который её бьет.
  Джо рассказывал, а я вспоминал вишни на ферме своего дядюшки Сэма: вишни крупные, мясистые, как гу-бы Джо.
  Я представлял, как Джо потерял в Афганистане руки, но вишни любит, поэтому срывает с дерева вишни губами, подтягивается, встает на цыпочки, крякает от усердия - так крякает утка.
  - Ты видел утку в полете, Джо? - я спросил товари-ща и положил руку на глиняную статуэтку купальщицы в нарядном звездно-полосатом купальнике. Статуэтка при-ятно холодила руку и напоминала внутреннюю часть бедра моей подруги Лютеции. - Не утку Дака, не утку Макдака, а утку свободного полета, что так хороша под русским маринадом?
  Утка - птица счастья!
  - Я знаю только одну утку - утку по-пекински! - Джо из бара набрал бутылок с алкоголем - засунул в кар-маны и за пояс, словно воровал в Национальном банке чернильницы: - Дядя Дик не любит алкоголь, но мы вы-пили его сидр, поэтому дядюшка Дик напьется алкоголя - от жадности.
  И, заверяю тебя, Джекки, ни одна утка по-пекински не остановит дядюшку Дика.
  Мы принесли безногому дядюшке Дику алкоголь, и Дик жадно отхлебнул из первой же бутылки, не читал эти-кетку, а воспринимал алкоголь, как работник фабрики вос-принимает хозяина - все хозяева на одно лицо.
  Тетушка Салли храпела, поэтому дядюшка Дик пил без страха и без упрека.
  Я смотрел на обрубки его ног, на лиловые культи и радовался за самоотверженность истинного американца из глубинки.
  Дик залпом выпил бутылку, провел тыльной сторо-ной ладони по губам, словно прогонял блох с торговища, и обратился ко мне с героическими нотками в надтреснутом голосе - так кухарка ночью пробирается тайком на кухню за миской с колбасой и нечаянно разбивает хрустальный бокал:
  - Гай! Послушай, что я тебе скажу, парень с наглы-ми глазами и толстым животом!
  У тебя ноги, а у дядюшки Дика нет ног, словно меня наградили безножьем!
  Ты думал, что я страдаю, чичако?
  Нет, я не страдаю, а воспаряю, как гордый убитый американский белоголовый орел.
  Миллиарды людей во всем мире мечтают похудеть, чтобы жир сошел с живота, ягодиц и щек.
  Диеты, изнурения желудка, пробежки, которые надсаживают сердце, таблетки, клизьмы, лекарства для по-худания, - всё наносное, не настоящее, надуманно, как снег в моем чулане.
  Отрежьте себе ноги, и сразу похудеете на всю жизнь, бесповоротно похудеете.
  В ногах человека много что намешано, как в супо-варке: - ягодичная область (regio glutea), передняя область бедра (regio femoris anterior), задняя область бедра (regio femoris posterior), передняя область колена (regio genu anterior), задняя область колена (regio genu posterior), передняя область голени (regio cruris anterior), задняя об-ласть голени (regio cruris posterior), передняя область голе-ностопного сустава (regio articulationis talocru - ralis ante-rior), задняя область голеностопного сустава (regio articula-tionis talocru - ralis posterior), наружная область голено-стопного сустава (regio articulationis talocru - ralis lateralis), внутренняя область голеностопного сустава (regio articulationis talocru - ralis medialis), область тыла стопы (regio dorsi pedis), область подошвы (regio plantae pedis), и все это с кровью, лимфой, волосами и бородавками, как у жабы.
   Если человек отрежет себе ноги, то избавится от обу-зы: мозоли, варикозное расширение вен, язвы на венах, вросшие ногти, гангрена ног, сломанные голени и трещи-ны костей ног, - все уйдет в прошлое, как от меня в два-дцать шесть лет ушла Дженнифер.
  Шлюха Дженнифер, она променяла меня на клерка из брокерской конторы.
  У клерка папа - пуэрториканец, а мама - украинка, брак по расчету.
  Но у Дженнифер, когда она тяжело дышала после Макдональдса, груди превращались в спелые огромные груши.
  Кому нужны ноги? Футболистам? Хоккеистам?
  Без ног хоккеисты превосходно играют в хоккей и добиваются потрясающих результатов, лучших, чем сбор-ная Бразилии по футболу.
  Балерине нужны ноги? Смысл? Балерина и так сидит на сцене, растягивается, извивается, словно змея на сково-родке.
  Без ног балерина выше прыгнет, потому что легче на много килограммов.
  Два месяца назад на приеме у терапевта я познако-мился с безногой балериной из Нью-Джерси.
  Она проиграла на скачках все состояние своего вто-рого мужа, напилась с горя и попала под колеса поезда.
  Колеса - железные, а ноги - костяные и мясные, же-лезо победило кости и мясо.
  Поезд шел не по расписанию - ирония Судьбы, слов-но балерине отрезало ум.
  Если бы поезд Грей Хаунд шел по своему времени, то балерина не потеряла бы ноги на рельсах, а отморозила бы матку и пошла бы домой грустная.
  Её зовут Анжела, и когда безногая балерина целует-ся, капельки бисерного пота выступают на кончике её но-са.
  Ног нет, поэтому процессы обмена в организме идут быстрее, кровь чаще обновляется и не застаивается в ниж-них конечностях, словно живет в них без американского гражданства.
  Анжела показала мне, как подражает обезьяне Гуго, ходила на руках, мычала, рычала, брызгала слюной.
  Я хохотал, а Анжела оторвала пуговицу с моей ру-башки и сказала тем проникновенным голосом, которым чистильщики обуви умоляют клиента купить шнурки:
  "Медвежонок Фодзи, я любила и люблю его - так Король любит свою страну.
  Фодзи - потешный, у него милые лапки и очарова-тельные глазки-бусинки черного цвета малины.
  Однажды утром, когда пение соловьев не предвещало дурного, я, тогда еще с ногами, вышла в сад.
  Обнаженная, свежая, но ноги очень мешали, потому что трава колола, словно тысячи иголок с ядовитыми жа-лами.
  Медвежонок Фодзи лежал под старым развесистым буком, словно умер.
  С ужасом я упала на колени - если бы не было коле-ней, то я бы на них не упала; без коленей лучше и удобней.
  Вопль боли исторгся из моей небольшой груди:
  "Фодзи, Фодзи! Кто оторвал тебе глаз-пуговичку?
  Где этот изверг из партии зеленых?"
  Лесное эхо рыдало мне в ответ.
  Долго, нудно я искала подобную пуговицу в уни-вермагах нашей необъятной США, даже в Мексику за пу-говицей ездила и летала в Китай.
  Теперь же, Дик, когда я встретила тебя в лечебнице, я увидела ЭТУ пуговицу, которая заменит оторванный глаз Фодзи, и пуговица - на твоей рубашке.
  Кроме физиологического удовлетворения и мораль-ного, потому что я - без ног, я получила Вселенскую ра-дость, и эта радость произошла по воле Судьбы, потому что у меня нет ног.
  С ногами я не пошла бы к терапевту доктору Новаку, и не встретила бы тебя с пуговицами для глаз медвежонка Фодзи!
  Каждый день без ног приносит мне щенячью ра-дость!"
  Балерина Анжела без ног от радости танцевала для меня на руках "Лебединое озеро".
  Её движения плавные, словно два крыла самолета Боинг, и очень Анжела отличается от моей жены Салли, - дядюшка Дик кивнул в сторону храпящей тетушки Салли. Крупные клещи сидели на спине Салли, в ложбине между лопаток, и я видел шевеленье усиков клещей: - Салли - хорошая жена, толстая, юморная, как комик Чарли Блэк.
  Но у неё один недостаток - ноги.
  Без ног Салли выиграла бы на все сто процентов.
  Жена без ног - клад с платиновыми дисками Робби Уильямса.
  Возможно, когда Салли под Рождество заснет, я сде-лаю ей самый дорогой подарок - отрежу ноги по половые губы, - дядюшка Дик замолчал, следил за полетом кондо-ра, а когда снова заговорил, то речь его текла с убеждени-ями в голосе - так патриот Камбоджи отстаивает маковые поля: - С ногами нет жизни, а без ног - жизнь, как на Марсе.
  И одно из самых главных достоинств меня без ног, парни, то, что я свободно заглядываю снизу вверх под юб-ки девушек эмигранток.
  Передо мной открывается новый мир, словно я вижу заоблачные дали.
  Много, очень много познавательного я получаю, ко-гда смотрю девушкам под юбки снизу вверх.
  Да, гайс, деревья тоже подросли.
  Все стало большим, а я, словно вернулся в детство, потому что стал ближе к земле.
  Деревья выросли, столы и стулья поднялись, сту-пеньки приобрели значимость равную высказыванию ки-тайского философа Мо Цзы:
  "Жадный к власти не может разделить дела по управлению страной, жадный к богатству не выдает жало-ванье людям.
  В этом случае дела не выполняются, а жалованье не распределяется".
  Потрясающая по глубине мысль, гайс, словно в голо-ву философа забили золотой штырь с изречениями Царя Хаммурапи.
  Я уверен, что Мо Цзы отрезал себе ноги, потому что человек с ногами не способен на подобную мудрость, рав-ную моим записям в дневнике.
  Дядюшка Дик ловко соскочил с качалки (в качалке он раскачивался при помощи хитроумных инженерных со-оружений - посредством рычага между ягодиц), замысло-вато, словно каракатица, прыгал к тетушке Салли.
  Мы с Джо поняли, что эпопея, которая привела от грязных ног (ноги не загрязнятся, если их нет) к Мо Цзы и балерине Анжеле подошла к логическому концу - так под-ходит ко дну дырявая баржа из Миссури.
  Я ушел, а много лет спустя вернулся мыслями к гряз-ным ногам, но уже не к ногам Джо и не в США, где едят генномодифицированные окорочка, а в Россию.
  Грязные ноги нищенки в купе навеяли на сердце грустную мелодию, похожую на сон в болоте.
  Я взял с собой мелодию и со скрипкой пошел по ва-гонам, чтобы все пассажиры разделили мою печаль.
  В России без печали невозможно, потому что Россия - суть печали.
  В шестом вагоне я наткнулся на древнего старика, похожего на мятую туалетную бумагу "Барашек".
  Пергаментное лицо мумии, кажется - палец пройдет не только через кожу старика, но превратит в труху кости черепа, словно их изъели лесные осы.
  Старик сидел на складном стульчике и пусто смотрел перед собой, словно вспоминал самое неинтересное из своей жизни.
  Глаза его потухли жерлами древних вулканов из Ма-рианской впадины.
  Руки торчали сучками из леса Бабы Яги.
  На правой руке наколота девушка с хвостом рыбы: груди русалки, соски выполнены с особой тщательностью - татуировщик работал только над грудями девушки, по-тому что остальная часть татуировки излишне проста и без изысков.
  Перстни, кольца белого цвета, желтого, сплавов ме-таллов с драгоценными камнями и без них усеяли все пальцы рук старика, закрывали старческие веснушки.
  Золотые часы "Ролекс" блестели на правом (не ле-вом) запястье, словно старик продал руки дьяволу.
  Я встал рядом со стариком и играл грустную мело-дию, в которой отражал своё настроение к осенним рус-ским полям с кабанами и зайцами.
  Скачет усталый конь, под копытами стонут кроты, а степь воет и грустит.
  Жалобная мелодия душу порвала.
  В Техасе не найти степей, подобных унылым равни-нам России.
  На каждую бы равнину - Макдональдс и Дисней-ленд, тогда бы Россия ожила, как дрожжи политые водой.
  
  Но Диснейленды и Макдональдсы вытеснят кабанов и зайцев, что приведет к потере национального самосозна-ния и гордости россиян.
  Звуки скрипки не затронули ушей старика - или он глухой, а я тайно подсматривал за ним, словно изучал ле-топись леса по кольцам на спилах деревьев.
  Костюм новый, пошит у портного, а не куплен в ма-газине готового платья.
  Кипельно белая рубашка, лаковые штиблеты сборной кожи, словно старик только что вышел из гостей от фран-цузского дизайнера Коко Кардена.
  Вдруг, словно еж из гармошки, из жабо вылезла большая двухцветная крыса (белое и рыжее) и устроилась на плече старика, словно курица на ветке.
  Я удивился, но скрипку не опустил - не останавли-вают мелодию, иначе земля рухнет в ад.
  Крыса! Зачем она?
  Откуда она пришла?
  Где её корни?
  Старик крысу не замечал, словно давно отбыл в Мир Иной, где гурии играют на флейтах.
  Ужасно подозрение кольнуло меня в левый бок - неужели, старик мертв, и так давно мертв в поезде, что крысы едят его?
  Я представил, как грызуны сожрали внутренности старика, и сейчас, вот-вот острая мордочка с желтыми клыками порвет изнутри пергаментную щеку.
  Я сжал колени, чтобы животное, у которого на зубах сибирская язва, почесуй, холера, проказа и СПИД (цыгане не болеют проказой) не прыгнуло на меня и не вонзило свои кривые зубы, похожие на сабли самураев, в мошонку.
  Видение, когда в Нью-Йорке крыса вылетела из по-мойки и схватилась зубами за гениталии афроамериканца, вспыхнуло во мне шаровой молнией.
  Примерно три месяца назад я шел по Грин Вилидж и подыскивал мотив на грязных улицах.
  Свист мой, скрипка не привлекали внимания геев и лесбиянок.
  Около кошерной лавки я остановился и подозвал ко-шерную кошку.
  Что кошка - кошерная, не вызывало у меня сомне-ния, потому что выглядела она кошерно.
  Кошка внимательно осмотрела меня, и немой вопрос завис в её зеленых, как у павлина, очах:
  "Зачем музыкант пришел на Грин Вилидж, где страх и вопли мексиканцев?
  Что привело столь возвышенную натуру в столь низ-кое место, где картина стоит дороже булки хлеба, а труд художника оценивается выше труда шахтера?"
  Кошка качала головой, но я подкупил её - почесал за ухом, словно искал золотую серьгу капитана Флинта.
  Серьгу не нашел, но от соприкосновения моих паль-цев с шерстью кошки оргастическая искра прошила тело, словно я после концерта в Карнеги Холле праздновал с ба-летной группой из Кентукки.
  Искра воспылала в моей душе и организме, поэтому я смотрел на кошку другими глазами, глазами - фокусника и праведника.
  Кошерную кошку мое поведение удовлетворило, и я заряжался от неё талантом и оргастическими знаниями - так молодой футболист подглядывает в раздевалку за по-жилыми натурщицами.
  Возможно, что я чесал бы кошке за ухом час или Вечность - Судьба подарила мне миг чесания кошерной оргастической кошки, и я поверил, что мой путь в Грин Вилидж не напрасный - но смех молодого афроамериканца отвлек меня - так отвлекают учительницу преждевременно отошедшие воды.
  Афроамериканец танцевал брейк данс и читал рэп - точно так же поступал Наполеон: он вел политический диспут с министрами покоренных стран и одновременно любил Жозефину.
  Я оторвался от кошерной кошки, а оргастическая му-зыка, вызванная прикосновением к её уху, вылетала из ме-ня, как воздух вылетает из раздувшегося живота кобылы.
  Бейсболка рэпера лежала на мостовой, просто лежа-ла, демократично, и я променял момент истины с кошер-ной кошкой на истину с бейсболкой рэпера.
  "Гарри и Уолтер", - я поднял бейсболку и прочитал название фирмы изготовителя - так невеста по татуиров-кам узнает в бане своего будущего мужа.
  "Что тебе до моей бейсболки, даже, если она фирмы "Гарри и Уолтер", белый? - афроамериканец прекратил танец и рэп, с вызовом скакал вокруг меня - так обезьяна скачет вокруг шеста с бананами и стриптизершей.- Вы, белые, только и смотрите, ищете, как ущемить бедного темнокожего парня из Бронкса.
  Поцелуй мою огромную черную задницу, сынок!"
  Афроамериканец приспустил штаны, повернулся ко мне, нагнулся и показал круглый, как у акробатки, зад.
  Картина не вызвала во мне новых чувств - повсе-дневно и буднично выглядела чёрная, отнюдь не огромная, потому что - рэпер, задница афроамериканца.
  "Послушайте! Я уважаю ваше прайвеси!
  Я не хочу проблем, мистер!" - я выставил вперед ру-ки (в правой руке скрипка), потому что этот жест говорит о мире во всем мире. - Ваша бейсболка фирмы "Гарри и Уолтер" говорит мне о многом.
  Гарри и Уолтер - братья близнецы.
  У них одна мамаша, но разные отцы!
  До вашего появления я чесал за ухом кошерную кошку и получал от неё оргастический заряд, обусловлен-ный духовно-образным содержанием улицы и направлен-ный на ценностные аспекты моего таланта.
  Внутренняя моя форма распирала брюки, а структур-но-композиционный и жанрово-конструктивный голос сказал, чтобы я от кошки переключился на Вашу бейсболку!
  Мои художественные уровни возросли, как сад Се-мирамиды, поэтому я подумал, что, если вы танцуете брейк данс и читаете рэп, то я бы подыгрывал вам на скрипке - у меня Университетское образование по музыке.
  Гармония ваша и моя слились бы с ощущением, что кошерная кошка бродит близко".
  Я высказался и ждал сурового, но справедливого приговора рэпера.
  Он размахивал широкими штанами, теребил пугови-цы красного широкого пиджака, поправлял черную ша-почку, затем плюнул в мою сторону, но не попал в меня, а слюна повисла на нижней оттопыренной губе афроамери-канца, отчего он вознегодовал.
  "Послушай, что я тебе скажу, белый мистер!
  Ты возомнил себя музыкантом, а белые в музыке ни-чего не понимают, все равно, что я научу обезьяну писать и читать..."
  "Позвольте, но доктор Гарри Джексон выучил оран-гутанга Микки несложному письму, чтению и арифмети-ке".
  "Ты издеваешься надо мной, белый?
  Ты говоришь, что ты умный, потому что - белый? - афроамериканец приблизил свое лицо к моему лицу, и я увидел в его лице бездну, откуда доносятся вопли, зубов-ный скрежет и адский хохот. - Твои предки веками угне-тали моих предков, но никогда твои потомки не сыграют и не споют лучше моих потомков, а в спорте ты - дерьмо.
  Темнокожие братья лучше белых сестер!
  Никогда, слышишь, белый, никогда не предлагай темнокожему танцевальный совместный номер, потому что твоя музыка - сортир!" - Афроамериканец замахнулся, ударил бы меня и укусил, но передумал, пошел по старо-му, проверенному предками, пути. - Поцелуй мою огром-ную черную задницу, белый!" - рэпер забыл, что минуту назад уже проделал коронный трюк афроамериканцев (они выучили его из фильмов), или не забыл, но повторение - усиливает, он снял штаны, наклонился и посмотрел в меня черным задом!
  Из зада смотрел ад!
  Афроамериканец повернулся ко мне лицом - но штаны не натягивал - то ли умышленно, потому что, если человек стоит к другому американцу с оголенными гени-талиями, то наносит оскорбление (если, конечно, этот че-ловек - мужчина, а не женщина) - или забыл афроамери-канец о том, что штаны приспущены, или не обратил вни-мание - так собака справляет нужду на улице и не стесня-ется людей.
  "Жизнь каждого человека наполнена страданиями, и через страдания мы приходим к деньгам! - рэпер округлил глаза и поучал меня, потому что афроамериканцы любят поучать, но учат не математике и физике, а - как жить. Большой нос с вывернутыми ноздрями смотрел на меня, как и гениталии афроамериканца. - Мы сами вырыли себе могилу, а многие не понимают, что в этой могиле - вода.
  Хорошо ли это, когда человека хоронят, а в могилу набежала вода из подземных источников реки Миссисипи.
  Тома Сойера и Гека Финна похоронили в сухом ме-сте, на возвышенности, где воют койоты, а бедного негра Джима бросили в могилу в низине, и в могилу набежала вода с ящерицами и пауками.
  Негр Джим боялся ящериц и пауков, но почил с ними в одной земле, словно их родной отец.
  Давно, давно его похоронили, и его писателя Марка Твена похоронили, и всех похоронили, потому что давно, - афроамериканец вздохнул, и волна прошла от его носа до гениталий - так ураган "Сарах" сносит дома в штате Нью-Йорк. - Мой сводный брат - Джонсон - потомок афроамериканца Джима.
  Почему? Ну почему мы называем себя афроамери-канцы - это же потешно, унизительно, словно одной ногой вступил в конскую какашку.
  Нигер - никак не презрительно, потому что в Африке река - Нигер, но афроамериканец, это все равно, что индоамериканец - индеец, алеутоамериканец, мексоамериканец, руссоамериканец, польскоамериканец, чехословацкоамериканец.
  Я видел алеутов за ловлей сальмона - никак алеут не похож на алеутоамериканца.
  Глаза у них - черные, а движения - грациозные, как у нас, только намного хуже, словно рэперу подвесили на ноги галлоны молока.
  Алеут подарил мне рыбу лосось, а я ответил алеуту, что не нужен мне сырой лосось, потому что я не прачка и не повар, чтобы сам готовил рыбу.
  Если захочу лосося, то пойду в ресторан, закажу виски с лососем - так все богачи заказывают, потому что у лососей глаза черные, как у алеутов и у нас, афроамери-канцев.
  Жена моего сводного брата - Нэнси - упитанная, да-же по нашим, американским стандартам - женщина - три-ста килограммов живого черного веса.
  Одно время я находился в связи с Нэнси, и Джонсон знал о наших играх, но не возмущался, а радовался, потому что один с Нэнси не управлялся, как не управляется шар с боулингом.
  Три года назад Джонсон умер от белой горячки, но лоеры - адвокаты, а не врачи - доказали, что Джонсон умер оттого, что курил.
  Все мы курим, но Нэнси с помощью лоеров настояла на том, что неграмотный Джонсон не читал предупрежде-ний, что курение опасно для здоровья, как и воздух, пото-му что все, кто дышит воздухом - умирают.
  Во время судебного заседания сначала постановили выплатить вдове, то есть - Нэнси - один миллион долларов наших.
  Нэнси сошла с ума от радости, прыгала, показывала всем свою огромную черную задницу, а задница у неё - очень огромная, как скала.
  Но лоер отказался от миллиона долларов, и присяж-ные присудили - семнадцать миллионов долларов - отчего прыгали все, даже судья, потому что его имя войдет в историю Африки - так девушка входит в бассейн с крокодилами.
  Но опять лоер не согласился с компенсацией, и в комнате для обсуждений разгорелся спор - так спорят моржи за место на пляже в ЮАР.
  "Миллиард! Миллиард долларов - требовали при-сяжные, - потому что всем жалко Джонсона".
  "Нет! Не миллиард, а - двадцать миллиардов! - лоер сошел с ума, и плакал от счастья. - Двадцать милилардов долларов бедной вдове, и не центом меньше!"
  Судья, когда услышал цифру двадцать милилардов долларов - решение присяжных, то немного подумал, назвал цифру - двадцать три миллиарда шестьсот миллио-нов долларов - и стукнул молотком.
  Нэнси отсудила у табачной компании двадцать три миллиарда шестьсот миллионов долларов США и бросила меня.
  Она вызвала массажистов с Тибета и специалистов из Израиля.
  За два месяца они сделали из трехсоткилограммовой пожилой обвисшей женщины шестидесятикилограммовую модель.
  Нэнси не дала мне ни цента, хотя я раньше говорил, что она хороша в постели - вот ведь неблагодарная задни-ца.
  Я пою рэп, танцую брейк и думаю о том, что Нэнси поступила со мной дурно - так с людьми не поступают!
  Дай! Нэнси, дай мне миллиард долларов США!
  Нет, не миллиард, а - десять миллиардов!
  Нет, не десять миллиардов, а - двадцать три милли-арда.
  Шестьсот миллионов оставь себе, угольщица!"
  Рэпер подпрыгнул и затянул унылый, как струйка кленового сиропа, рэп.
  На пятой минуте из ниоткуда выскочила огромная, величиной с индейскую собаку, крыса.
  Она целеустремленно подпрыгнула, захватила в пасть гениталии афроамериканца и сжала вокруг них че-люсти, как фильме "Челюсти".
  Мускулистая крыса, как культурист.
  Сначала афроамериканец ничто не понял, потому что даже животное не имеет право в США нарушать прайвеси афроамериканца.
  Но, возможно, что крыса - бешенная, а бешенным все можно, потому что мы с пониманием относимся к лю-дям и животным с ограниченными возможностями.
  Боль по нейронам дошла до мозга рэпера, а затем пришло понимание, с ним - ужас вековой, словно к гени-талиям прицепился черт.
  Крыса болталась, но зубов не разжимала, она решила, что откусит навсегда гениталии рэпера.
  Может быть, он рэпом или брейк-дансом вывел спо-койное животное из состояния душевного равновесия, взбесил крысу шуточками, большой черной задницей, кривляньями и речитативом нижней Алабамы.
  Я не спрошу у крысы, потому что не знаю крысиного языка.
  Мальчик Нильс с дудочкой знал крысиный язык, по-этому вывел крыс из города, но - Европейского города.
  В Европе в городах тесно, а в США - просторно, оттого и мальчик Нильс знал по-крысиному.
  Но не язык крыс меня занимал, в то время как рэпер визжал и прыгал, словно у него на гениталиях не крыса болтается умеренно упитанная, а - стадо скунсов.
  Я смотрел на крысу и завидовал ей белой завистью белого человека, у которого за плечами в футляре скрипка.
  Крыса нашла в себе смелость, силы, задор молодой и совершила то, чего боятся другие американцы - нарушила прайвеси афроамериканца.
  У каждого человека - своя дорога в пустыне, пусть даже путь проходит по какашкам верблюдов и по кустам колючего саксаула.
  Крыса выбрала свой путь, и, судя по блеску черных очей, не отпустит гениталии афроамериканца - так поли-цейский Пол во время облавы не отпускает обнаженную проститутку.
  Под тяжестью крысы афроамериканец упал на ас-фальт, катался, с животным между ног, визжал и дурными словами ругал крысу.
  Пришли люди, молча смотрели на битву афроамери-канца и крысы, но прайвеси рэпера не нарушали.
  Каждый человек в США свободен, Амэрика - сво-бодная страна, и, если человек катается по земле с крысой на гениталиях - то это его право, право, которое даровал Абрам Линкольн.
  Одни люди снимали борьбу рэпера на мобильные те-лефоны и выкладывали свежие видео на ютуб.
  Другие качали головами и спрашивали друг друга: "А, хорошо ли это?"
  Никто не остался равнодушным, даже кошерная кошка - она лапкой умывала мордочку, чистила языком под хвостом, но изредка бросала взгляды на крысу.
  Я поразился падению нравов у кошек, и это относит-ся не только к кошерным кошкам, а ко всем кошкам, кото-рые забыли вкус крыс.
  Кошка ловит мышей и крыс - так написано во всех детских книжках для одностороннего развития.
  Может быть, кошерные кошки ловят только кошер-ных крыс, а на простых мышей и гусей обращают внима-ния не больше, чем на пустую консервную банку?
  Я присел около кошерной кошки, потому что по вре-мени знал её дольше, чем рэпера, и ковырял пальцем вы-боинку на мостовой.
  Выбоинка похожа на пустую глазницу моего школь-ного товарища Мика.
  Мик на пустой глазнице носил черную повязку, как пират.
  Врачи предлагали Мику протез глаза, но мой това-рищ отказал врачам, сказал, что лучше черная пиратская повязка, чем адское стекло в черепе.
  Умный, понятливый Мик, он ставит любовь выше Правды, а деньги - выше любви.
  "Милосердие! Милосердие к кошке! - рядом со мной на асфальт опустила худое тело женщина с черными воло-сами, но белой кожей, словно сошла с картинки о сожжен-ных ведьмах. - Призовите, кто-нибудь партию зеленых.
  Пусть спасут крысу, а то микробы с человека навре-дят хрупкому организму редкого, исчезающего, потому что - толстая, вида крыс! - Женщина показала в сторону визжащего рэпера фак (но так, чтобы видел только я), и обратилась ко мне с немым вопросом в иносказательстве - так барыга выспрашивает - знает ли клиентка, что принес-ла золотую ценную ложку? - Милосердие! Имедженси крысе!"
  Она говорила толпе, но я видел, что слова женщины, поза, жесты нацелены на меня, как стрела Амура.
  Еще одна невеста, и, судя по цвету мочек ушей - из Сербии.
  Все в ней вопило "Замуж хочу за богатого американ-ца" - даже одежда вызывающе свадебная - так наряжается английская герцогиня, жена принца, когда идет в гости к его маме.
  "Вы - друг кошек? - женщина кивнула головой в сторону кошерной кошки, словно оценивала её на ювелир-ных весах на вес. Женщина выгодно оголила ноги, но в ногах я видел не любовь, а кожу, кости и мясо - так палач рассматривает жертву. - В школе я часто плела венки из желтых цветов - мы называли цветы одуванчиками, но они - мать-и-мачеха.
  Часто дети ошибаются, и ошибки приводят к непред-сказуемым, обычно - фатальным результатам.
  Однажды я поцеловала желтый цветок мать-и-мачехи, словно губами пила Космос.
  Пыльца с цвета перешла на мои алчные губы, но пыльцу я заметила позже, когда посмотрела в серебряное зеркальце.
  В момент поцелуя я не думала о пыльце на губах - так фея не думает о стоимости букета роз.
  Я думала о том, что после моего поцелуя цветок пре-вратится в лицо Прекрасного Принца.
  А, где лицо - там голова, ноги, белый конь, золотая казна и все остальное, что составит счастье девушки.
  Но цветок остался безучастен к моему поцелую, буд-то я не девушка, а - каменный тролль.
  Первое, одно из сильнейших потрясений в моей жиз-ни - когда цветок не ответил взаимностью на мой поцелуй и не превратился в прекрасного Принца на Белом коне.
  С тех пор меня одолевают сомнения, я плохо сплю, и простыни сминаются под моим бархатным обнаженным телом.
  Я размышляю: мертвый ли цветок, или он - живой, Принц, но не ответил на мой поцелуй только по тому, что я ему не по сердцу.
  Годы идут, а сомнение остается, как стекло в пятке Ахиллеса.
  Я устраивала опросы, выставляла свои фотографии в интернете, вопрошала - хороша ли я?
  Полюбил бы меня Принц, если бы сидел в цветке?
  На первый вопрос все отвечают - "Да! Девушка! Вы очень красивая, как алмаз!"
  На второй вопрос, возможно, потому что все завиду-ют мне, отвечают:
  "Если бы Принц сидел в цветке мать-и-мачехи, то выбрал бы в невесты другую девушку".
  Каждая отвечающая девушка почему-то уверяла, что она для Принца из цветка лучше, чем я, словно у неё ноги из титана.
  Любовь к принцу в цветке перешла на любовь ко всем цветам и животным - так сыпь переходит от одного студента к другому.
  Я не вступила в партию зеленых, потому что от слова "партия" падаю в обморок.
  Сейчас от слова "партия" я не упала в обморок, по-тому что нарочно говорю его с французским акцентом без буквы "р", словно из меня эту букву вытащили калеными щипцами.
  В каждом животном, даже в кошерной кошке, я вижу Принца на белом Коне.
  Амэрика - свободная страна, и никто не запретит мне мечтать о Европейском Принце, пусть даже он живет в цветке и ему нравятся мужчины. - Женщина жадно облизала губы, смахнула невидимую пылинку с моей правой щеки (Я не указал, что она пересекла невидимую границу между нами, нарушила моё прайвеси. Может быть, я трусил, боялся, что женщина скажет полицейским, что я нарушил её прайвеси, и сам вторгся в её личное пространство, как гусь влетает в конюшню.). - Вы - американец и скрипач, что говорит мне о многом!
  Только богатый мужчина позволит себе занятие му-зыкой и наукой, так бедный утешается молотком и пилой.
  Богатые - со скрипками, а бедные - с пилами!
  Если мы поженимся, то я отсужу у вас все ваше со-стояние, и оно пойдет на благое дело - отысканию Прин-ца в цветах и крысах.
  Мечта, разве вы пожалеете денег на мечту, скрипач?
  Если хотите, то после нашей свадьбы мы пойдем ру-ка под руку по странам и континентам в поисках моего Принца.
  Не ревнуйте, я его полюблю, но телом останусь с ва-ми.
  Мы создадим семью из трех человек - скрипач, оду-хотворенная молодая женщина и Принц на белом Коне.
  Семья из трех человек - росток будущего.
  Возможно, что росток, когда достигнет полового со-зревания, зацветет, и в цветке мы увидим лицо Принца".
  Женщина с вопросом смотрела в мои глаза, и я чуть не поддался на предложение романтической особы, от ко-торой исходили флюиды женственности.
  Женщина-мечтатель, что лучше для скрипача?
  Возможно, что я бы попал в её объятия, как рыба кит попадает в сети партии зеленых, но новый герой дня от-влек на себя внимание - так магнит притягивает железные опилки.
  Парень, гордость Америки, стилизованный под Рэм-бо (или все солдаты армии США на одно лицо - лицо Рэм-бы?) подошел к клубку афроамериканец-крыса.
  Накачанные бицепсы выгодно блестели с татуиров-кой - самолет с крыльями птицы, военная форма, тяжелые армейские ботинки с урановыми каблуками и нож за поя-сом, даже не нож, а - ножище для кастрации слонов.
  Рэмбо оторвал крысу от гениталий афроамериканца, поднес животное к лицу, словно изучал у него сетчатку глаза.
  Крыса почувствовала равного себе по силе и статусу, отводила взор, лапки её обвисли сушенными вьетнамски-ми бананами.
  Солдат с любовью, но громко гаркнул в усатую мор-дочку беспокойного крыса (на нижней челюсти крысы болтался лоскут с мошонки афроамериканца):
   "Послушай, что я тебе скажу! - Рэмбо начал со стандартной фразы, без которой не обходится ни один фильм. - Это моя страна!
  Это мой город!
  И никто, послушай, никто не смеет ущемлять права и свободы граждан моей страны, одна нога которой на Луне, другая - в Африке.
  Амэрика - свободная страна!"
  Он бережно опустил крысу на асфальт, распрямился, словно баобаб после бури.
  Смотрел на толпу ясными очами палача.
  Крыса вразвалку прошла мимо кошерной кошки, и мне показалось, что обменялась с кошкой взглядами - два старых знакомых встретились и выражают молчаливое удивление поведению людей.
  - Ад! Кромешный ад! Я видел ад на войне! - Рэмбо говорил поставленным театральным басом, словно участ-вовал в спектакле в Голливуде. - Те, кто прошел ужасы войны с пиявками и ночевкой в мужской палатке, думают только о мире.
  Наша задача - не допустить войну в благословенную Амэрику.
  Амэрика! Амэрика! Свободная страна!
  Пусть вечно реют твои волны, Земля свободы, муже-ства, живи!
  Мы - не одиноки, как верблюды в холодильной ка-мере.
  В Берлине, когда я участвовал в конгрессе боевых лучников, наблюдал прелюбопытнейшую картину, словно её нарисовал эмигрант Пикассо.
  Два кришнаита - один в белом платье, другой - в ро-зовом, не знаю, чей статус выше - розового, или белого - в сандалиях шли по Карлмарксфридрихштрассе.
  Удивительно, но в экологически загрязненной стране, в разгар сезона отпусков они несли в руках благо-вонные палочки, зажженные с одного конца.
  Дым от палочек приятно охлаждал мозг одних про-хожих, но вызывал аллергические реакции людей с повы-шенным весом и ограниченными возможностями.
  Не только дым поразил меня, но и видение сандалий - так путник в Антарктиде встречает за айсбергом обна-женную купающуюся Сусанну Хорватову.
  Обычные сандалии, с китайского рынка, но служат делу мира.
  Сандалии, я не отрывал глаз от сандалий криш-наитов, пока ноги не ушли за угол.
  Кришнаиты в сандалиях шли с Миром, и армия США шествует по Земле с миром.
  После того, как я подписал контракт, меня перебро-сили на секретный полигон в Неваде!
  В подземном бункере, когда над нами пять этажей с оружием и питанием, в учебном классе мы увидели и на своей шкуре испытали все ужасы всех войн.
  Нас посадили в кресла, на головы надели передатчи-ки чувств, перед глазами - голографические экраны Дже-нерал Электрик.
  Эффект присутствия шесть Д.
  Я вместе с первыми поселенцами мчался по прериям нашей необъятной США и разил индейцев наповал.
  Конь подо мной споткнулся, но верный Смит и Вис-сон не подвел - так невеста не убегает от жениха, если же-них - богач.
  В виртуальном мире с меня сняли скальп, но тут же я попал на войну рыцарей в средневековье.
  Кони в железе - как они выдерживали столько груза, и как ходили по нужде? в железо?
  Всадник, на меня мчится рыцарь с закрытым забра-лом.
  В руках моих меч!
  В виртуальном классе через кинофильмы мы познали все ужасы войны - так кот последний раз в своей жизни пьет расплавленный свинец.
  Многие после сеанса погружения в войны, комиссо-вались, в том числе и я.
  Невозможно идти на настоящую войну, когда прошел в виртуальном мире через ужасы, сравнимые с куриной костью в гамбургере.
  Сержант Ник после виртуальных битв обмяк в крес-ле, и его увезли в Нью-Йорк на грузовике со льдом.
  Помню красное лицо сержанта Ника, его выпуклые очи, похожие на глаза бизона.
  Десять крепких санитаров с трудом несли двести тридцать килограммов живого веса Ника.
  Из кармана Ника выпала фотографическая карточка, на которой он в компании парней и девушек - простых американских граждан, как и мы, пьет пиво из огромной бочки.
  Я пролил слезу на фотографию, и осторожно вложил её в нагрудный карман героя, рядом с гамбургером и ре-зинкой "Стиморол".
  Война, это - зло!
  Война, это - зло!
  Война, это - зло!" - Рэмбо поднял кулак и сканди-ровал, как на выборах афроамериканского президента.
  Рэмбо ждал поддержки толпы, но Амэрика - сво-бодная страна, и в тот момент никто не хотел поддержи-вать солдата с вырезом в штанах на ягодицах.
  Рэпер почувствовал отсутствие груза на остатках ге-ниталий, словно сбросил вековой сон между ног.
  Провел по ране рукой, поднес ладонь к глазам (как он увидел черную кровь на черной руке?) и взвыл, как воют койоты в период случки.
  Рэпер вскочил, снова упал, потому что лежать удоб-нее, чем стоять:
  - Имедженси! Имедженси! Меня убили! Миллионы лет белые убивали черных, и теперь меня убили: - Рэпер искал виновного, потому что виновный возместит убытки за порванные гениталии, за оскорбленное чувство, за мил-лионы лет рабства.
  Крыса под понятие виновного не подходила, потому что её защищала мощная партия зеленых, и у крысы денег нет, словно она прогуляла их в Макдональдсе с виски.
  Зрители стояли на расстоянии прайвеси, поэтому они защищены законами и адвокатами, но Рэмбо, солдат Рэмбо с повязкой на голове, словно обруч шейха.
  - Ты! Маза факен! Ты убил меня! - палец рэпера указал в область гениталий солдата удачи. - Ты нарушил моё прайвеси, вторгся в моё личное пространство.
  Ты удалил крысу с моих причиндалов, а она убежала с моими органами, словно с мешком золота.
  Поцелуй мою черную огромную задницу, - афро-американец брейкдансер и рэпер в одном лице с трудом встал на колени, приспустил штаны и показал окровавлен-ный зад, похожий на еловую шишку, выпотрошенную бел-кой (среди зевак раздался стон понимания, подходили но-вые зрители, снимали катастрофу на видео и выкладывали в ютуб в надежде на виртуальные деньги). - Вы, белые всегда лезете без спроса куда хотите, даже черному в шта-ны.
  Мой неродной братишка Барак... Барак, Барак, где твои орешки? - рэпер всхлипнул, сделал попытку брейк-данса, но передумал, потому что на обвинениях заработает больше денег - так официантка раздевается перед посети-телем столовой. - Барак сидел на кокаине, поэтому любил жизнь.
  Вы, белые, подсаживаете нас на кокаин и другие наркотики, которые разрушают мозг.
  В летний полдень, в день своего пятидесятилетия, Барак пошел к океану и смеялся до выделения в штаны.
  Штаны у Барака - рэперские - красные с желтыми полосками - так генералы в армии расхаживают.
  Барак проиграл штаны в рулетку в Лас-Вегасе, где таксисты никогда не смеются.
  Бараку смешно, потому что рядом с ним плавали по песку две белые наложницы, а волны океана лизали чер-ные пятки - так щенок лижет угольный пласт.
  На берегу океана Барак возопил громким голосом, от которого скисло мороженное в супермаркете "Калдор":
  "Морской Царь! Братишка морской царь с бородой и вилами!
  Дай мне другое имя! Имя Барак потеряло свою све-жесть, и у меня уже не стоит!"
  Барак призвал и приложил правую руку к уху, пото-му что плохо слышал, оттого, что вы - белые, а он - чер-ный.
  Пять минут море не издавало звуков, а белые рабыни притихли, чтобы их смех не вторгся в откровение морского братишки Царя.
  Вдруг, не с моря, а сзади, с края пляжа Морской Царь, а в том, что он Морской Царь Барак не сомневался, назвал новое имя Барака - "Даниэль"!
  "Даниэль"! - белая женщина с избыточным весом подзывала своего ребенка с избыточным весом и, судя по выражению лица, ограниченными возможностями.
  Барак понял, что братишка Морской Царь вселился в женщину, или вышел из пучины морской в форме женщи-ны, а то, что она толстая - так более доказывает, что она - Морской Царь.
  Даниэль - русалка, или морская ведьма в теле маль-чика.
  Никогда, слышите, никогда русалка или морская ведьма не достигнет веса братишки Морского Царя.
  Барак покорно принял новое имя - Даниэль, упал на колени, поднял руки к небу и запел:
  "Алилуйа! Алилуйа! Алилуйа!"
  Птицы летали, уборщик мусора собирал банки и окурки, мальчик в костюме "Адидас" продавал марихуану, белые рабыни кляли свою несчастную судьбу, а братишка Барак Даниэль - для меня он всегда останется - Бараком - воспевал новое имя.
  Потом он извлек из кожаной сумки "Томи Хилфагер" банан, очистил его и начал процесс вкушания.
  Ах, как Барак кушал банан!
  Никто до Барака так не ел, никто и не сможет есть, как кушал банан Барак.
  В Милане я в балете видел знаменитого танцовщика Мерей Консуэло в розовом трико.
  Консуэло выделывал на сцене невозможное, потому что - талант, а я думал, что ничто в Мире не сравнится с танцем Мерей Консуэло, когда он изящно поднимает нож-ку в белом башмачке.
  Но поедание банана братишкой Бараком превзошло танец Мерей Консуэло.
  Челюсти, язык, десны, нос Даниэля Барака работали в одном ритме, как швейцарские часы на дне Марианской впадины.
  Глазами Барак тоже поедал банан, а в бархате черных очей его вставали история негритянского народа и Вселенская история Черных дыр.
  Яхве! Яхве! Дай мне банан!
  Помню шершавую, словно теркой водили по ней - руку братишки Барака.
  Она свисала с кровати, а я гладил её и находил самой трудовой рукой в Мире, - рэпер очнулся и посмотрел на Рэмбо, словно только что вылез из колодца с нечистотами: - Во имя братишки Барака Даниэля, во имя моё я засужу тебя, солдат!
  Твое имущество перейдет ко мне, словно на ногах слонов.
  - Я засужу тебя, и твоё имущество перейдет ко мне на ногах убитых парней из Алабамы! - Рэмбо выдержал напор рэпера, вздохнул, промокнул слезинку салфеткой из "Чикен бургер": - Послушай, что я тебе скажу, рэпер.
  Война - зло!
  Война - зло!
  Война - зло!
  - Нам не нужна эта война!
  Ты чужой, солдат, стал чужим!
  Твои руки обагрены кровью!
  - Скажи эти хлесткие слова моим сослуживцам: Ди-ку, Полу, Нику, Сэму, Нату.
  У Натаниэля зеленые глаза, а волосы - белые, как бе-лорусский лен.
  Скажи им, рэпер, расскажи, что это не наша война! - герой положил правую руку на рукоять огромного ножа, словно поглаживал кошку.
  Три минуты рэпер (в крови) и герой с медалью кон-гресса США на груди смотрели друг в друга - так коты рассматривают поле битвы.
  Брейкдансер рэпер закусил огромную улиточью губу:
  - Солдат! Мы с тобой сразимся на словах, как сра-жались мои предки.
  Кто выиграет - тот победитель по жизни!
  Кто проиграет - тому Сарах Джессика Голдберг в жены! - рэпер подтянул штаны, но не застёгивал, готовый в любой момент показать свой черный зад.
  - Сразимся, рэпер, хотя это не твоя война!
  У войны не женское лицо и не черная задница!
  Война - зло! - Рэмбо расставил ноги - так ключница из Миссури расставляет ноги на лужайке, когда ходит по маленькой нужде.
  - Я - угнетенный афроамериканец, поэтому я выиг-рал! - рэпер наступал, словно по минному полю шел без барабана.
  - А я - герой войны! - Рэмбо легко сравнял счет.
  - Я - инвалид, афроамериканец с ограниченными возможностями.
  - А я в депрессии после войны!
  Инвалид войны, где нет гамбургеров!
  Герой с ограниченными возможностями!
  - Моих предков угнетали!
  - А я плакал в виртуальном зале!
  - Я - гей!
  - А я - бежал под пулями!
  - Крыса откусила мне гениталии, поэтому я - пять минут, как женщина!
  Черная женщина инвалид гей!
  - А я! А я! - Рэмбо понимал, что проиграет, что нет той силы, которая в США больше, чем афроамериканка гей с ограниченными возможностями. Рэмбо силился, и, наконец, со вздохом, потому что открыл тайну - снял цветные солдатские панталоны: - А я - герой войны, травмированный, с медалью Конгресса, и я... лесбиянка!
  Я получаю социальное пособие!
  Толпа в понимании зашуршала обертками от шоко-ладок "Сникерс".
  Там, где у мужчин висит, у Рэмбо ничего нет, ровное плато женского рода.
  - Я родился мужчиной и в армию вступил мужчи-ной! - Рэмбо затянул певучим речитативом - так волна бьется о стенку тюрьмы. Глаза солдата грустные, но в уголках лукавых губ таится добрая усмешка жителя Фло-риды. - Джек, дай я тебя обниму, - говорил я друзьям по-сле обеда, потому что наши мысли близко, а чувства - да-леко!
  Мы подкармливали кошек, давали сено полковому козлу - в каждом полку живет талисман - черный козел.
  Ах, да, извини, не черный, а политкорректно - тем-ный козел.
  Женщины! Почему в нашей армии мужчин больше, чем женщин? - я задал себе вопрос и нашел ответ в себе, словно копал клад, а вырыл покойника. - Что я сделал для Родины, для США?
  Моя пылинка в море пыли США где?
  Наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, а что образовал я?
  Мы зачаты в свободе и верим в то, что все люди рож-дены равными, а во что верю я?
  Теперь США ведут великую войну, проверяющую нацию на способность выстоять, а что веду я?
  Солдаты встречаются сегодня на великом поле брани войны, а где встречаюсь я?
  США - пристанище для того, чтобы нация смогла выжить, а я - пристанище для кого?
  Уместный и верный шаг США, а где мой шаг?
  Живые и мертвые совершили отряд посвящения, а что совершил я?
  Мир заметит и запомнит надолго то, что говорят ко-ренные американцы, но что сказал я?
  Живущие посвятят себя великой задаче - перенять у погибших приверженность делу и не исчезнуть с лица Земли, а чему посвящу себя я?
  Птица певчая, но неизвестной мне породы, присела мне на голову.
  Я слышал пение птицы, ощущал её маленькие, как стрелки часов "Ролекс", лапки.
  И лапки коготками напели мне новую мысль:
  "Женщина! Женщина! Вот где смысл армии США!"
  В полевом лазарете я сделал операцию по перемене пола, и стал женщиной солдатом, героиней войны с меда-лью Конгресса!
  Прежде, чем похвалите меня, - Рэмбо, опустил руки, словно в каждую вложил корзину со свинцом, - потрогай-те меня там, где у меня женское.
  
  Из-за угла показался золотой лимузин лоера Тэтчера.
  Машина остановилась, но адвокат Тэтчер настолько толстый, что выставил одну ногу, а брюхо не вылезало из дверей - так кошка застряла в банке с пивом Будвайзер.
  Помощница адвоката Тэтчера - девушка в длинной черной юбке, красных с загнутыми концами туфлях, но - топлес, намазывала проем двери лимузина маслом, чтобы адвокат Тэтчер выскользнул.
  Рэмбо без мужских органов, афроамериканец рэпер без мошонки и пениса, и толпа ждали выхода лоера - так ждут американскую мечту.
  Но во мне заиграло музыкой скрипки новое чувство, чувство побега!
  Бежать! Бежать отсюда, потому что лоер засудит ме-ня за то, что я погладил кошерную кошку, и своим жестом поглаживанием оскорбил чувства рэпера без гениталий, героя войны Рэмбо без гениталий и других безработных.
  Я бежал, бежал подло, но смело, потому что спасал свою жизнь.
  Нищий просил у меня цент, но я не дал цент, потому что бежал, оставил за спиной ненависть в глазах нищего.
  Через квартал я наткнулся на свадьбу черногорских эмигрантов в разноцветных индийских одеждах.
  Жених в белом костюме дрался с двумя родственни-ками, а невеста с большим бокалом красного вина приста-вала к прохожим, чтобы они выпили по традиции за здоровье молодоженов.
  Я выпил вино - литр, и попросил закуски, словно просил милостыню у бомжа.
  В ответ невеста в красном платье пятого замужества захохотала, и я увидел черную пломбу на коренном её зубе.
  Она задрала подол платья и показала мне огромные старушечьи красные трусы:
  "Закуси зрелищем, музыкант!"
  Я подавился слюной, а потом обнял скрипку и из неё извлек чарующую эротическую мелодию.
  В мелодии пели птицы, воевал кастрированный Рэм-бо, скакали всадники на черных конях.
  Время трогало меня липкими пальцами, всегда тро-гало: и в США трогало, и в поезде, когда я также виртуоз-ничал на скрипке возле старика - так играют только на по-хоронах любимой коровы.
  
  Ко мне и старику подошла женщина в русском сара-фане, похожем на поле с васильками.
  В васильковом поле, во ржи люди умирают с улыб-кой на устах.
  Женщина не лишена привлекательности, а большая грудь на худом теле придает женщине вес в обществе.
  Тугая русая коса до пола в вагоне, а я уверен, что пол в России везде одинаковый, и, если коса упала до пола в вагоне поезда, то упадет и до другого пола.
  Женщина положила мне правую руку на мою левую руку, а свою левую руку - на сердце под грудью.
  - Видели ли вы, как цветет яблоня в Вятке? - жен-щина говорила губами и глазами, а из носа её шло, неви-данное для меня по силе, излучение. - Когда я вышла за-муж за Зуевского парня Светлакова, отец, - женщина кач-нула прекрасной кувшинной головой в сторону пергаментного старика, - это мой отец.
  Он прогнал меня из Московской квартиры, как клопа прогнал.
  Весна сменила лето, у меня подрастала дочь от Свет-лакова, а отец не прощал, как никогда не простил свою со-баку за то, что она украла кусок мяса.
  Муж бросил меня, уехал на ПМЖ в Латвию, где ку-шал хлеб с изюмом, а я растила дочь в избе в Вятке.
  Весной яблоня очаровала лепестками, столь похожи-ми на снег.
  В снегу я находила счастье, бродила по опавшим ле-песткам, и , когда никто за мной не наблюдал, раздевалась голая и каталась по лепесткам с хохотом и визгом, как стройный удачливый поросенок.
  Позже я узнала, что так выходила из меня плохая энергия, а в тело приходил яблоневый цвет.
  Мой отец, - снова кивок на пергаментного старика, словно он за минуту перестал быть её отцом, - приезжал в Вятку на праздник урожая.
  Он ходил по моему саду и огороду, кушал, заготав-ливал мои продукты, а скуп - каждое яблочко на дереве пересчитает, и мне моих яблок жалеет.
  Он уезжал с моими дарами природы, а я закупала яб-локи на рынке, словно белка, которую обокрали.
  Пять лет назад отец занемог - выжил из ума, но пола-гает себя самым умным и здоровым.
  Он призвал меня и внучку в Москву, в нашу, а те-перь, как он считает - его личную - квартиру, чтобы мы ухаживали за ним.
  Не ухаживанье, а - каторга.
  Лучше бы я в Вятке вела полунищую жизнь, чем в Московской квартире с каловыми массами в трубах.
  Отец выгонял меня на работу по двадцать четыре ча-са в сутки, словно боялся, что умрет, а денег ему на за-гробную жизнь не хватит.
  Пенсия у него чиновничья, большая, на всех бы на нас хватило, но откладывает, или тратит по ресторанам.
  Видела я его в компании двух малорусских или не-русских женщин с белыми лицами.
   Лицом они похожи на гейш из Японии, а мой отец между ними - желтая черешня.
  Хохочут, упиваются жизнью, просаживают деньги, а я и внучка его побираемся по работам и по помойкам, по-тому что отец требует, чтобы мы покупали ему самые до-рогие лекарства - иностранные, а на лекарства денег не дает.
  Утром до пяти часов я работаю на фабрике "Серп и молот", с шести часов до двенадцати ночи - уборщица в офисах бизнес центра, а с полуночи до утра - сторожиха на автостоянке.
  Сплю урывками, иногда на ногах сплю.
  Закрываю глаза и вижу, как катаюсь голая в листьях яблони.
  Все муки адские терплю ради дочери, чтобы, когда её дед помер - квартира Московская перешла ей, словно приз за плаванье в выгребной яме.
  На ресторанной еде, на иностранных таблетках отец окреп и год назад вздумал, что женится, словно ему в шта-ны полку дубовую засунули.
  "Возьму хорошую женщину, пусть даже с детьми ве-ликовозрастными, и им все отпишу, им, хорошим, а не вам, паскудным", - отец озлобился, потому что - кто ближе, тот и виноват.
  Он заранее решил, что ТЕ - хорошие, а мы - плохие по сравнению с ними и марсианами.
  Приводит в воскресный день женщину, лет сорока пяти, далеко не москвичку, словно всю жизнь искал требу-ху в стогу сена.
  Сын у неё - пьяница и наркоман, ему двадцать лет, а уже три раза отсидел в тюрьме.
  Если бы не наркотики и алкоголь, что сделали его слабосильным - меня бы снасильничал, и дочку мою снасильничал бы.
  Радуется отец, и назло мне при всех хвастает:
  "Их пропишу, а вас - на улицу!"
  К слову скажу, что мой домик слабый с садом, где я обнаженная в яблоневом цвету хохотала, отец продал че-рез подставное лицо, а деньги себе забрал, будто краб за-бирает в рот водоросль.
  Если прогонит нас из квартиры, то мы с дочкой на улице бомжами станем, как и многие россияне.
  Дочка после уроков в школе мантульничает, нищен-ствует, в метро стоит с разными табличками: "Помогите, мама умерла", "Помогите, мама умирает", "Помогите, я беременна".
  Помогают люди...
  Но иногда бьют.
  С пришлой женой радовался отец, но не отписал ей имущество - не успел, словно в глаза закапали жидкий ас-фальт.
  Сынок напился, убил свою мамашу и из окна выбро-сился нам на радость.
  Отец не горевал, но искра ума у него вспыхнула: бо-ится неблагополучных с тех пор, словно занозу на язык поставил.
  Недавно интернет изучил, по интернету невест выискивает, но крен в другую сторону, как у "Титаник"а - чем старше бабушка, тем лучше - более опытная по жизни.
  Раздевается отец догола - нас не стесняется, садится перед компьютером и с бабушками старыми, но бодрыми переписывается и по видео общается, словно они не стари-ки, а - звезды мирового кино.
  Я переписку один раз перечитала и вздрогнула, будто меня в публичный дом продали в Турцию.
  Гадости, пошлости, грязь, слизь.
  Но что я поделаю, когда я для Мира - пустота, пото-му что нет недвижимости.
  Отец сейчас к очередной невесте едет, в Хабаровск - девушке восемьдесят пять лет стукнуло, но замуж хочет, как двадцатипятилетняя.
  На этот раз силы мои покидают меня, а терпение уходит водой реки Ока.
  Выкину я отца на полной скорости из поезда, иначе останемся с дочерью без квартиры и без средств к суще-ствованию, как папуасы. - Лицо женщины просветлело, по нему пробежала тень от цветов яблони.
  Я подумал, что, в сущности, она права, и к тому же - молодая еще женщина, красавица с детородными функци-ями.
  Она - другая, не как те, что липли ко мне ради моих миллионов.
  Мысль, что я осчастливлю молодую женщину, возь-му в жены и куплю нам квартиру в Москве, освежила ме-ня, словно к пяткам приложили ментоловый сироп.
  Чем дольше я смотрел на красавицу, тем больше вхо-дил в раж - так олень во время случки входит в иной Мир.
  Я представлял, как она раздевается догола, катается в яблоневом цвету, хохочет, показывает белые, не вставные зубы.
  И я к ней присоединился бы - катался по земле го-лый, хохотал, показывал вставные зубы за десять тысяч долларов США, а затем мы бы пили вино, и я играл бы на скрипке рядом с приемной дочерью, отчего ей милостыню подавали бы щедро.
  Если девочка неплохо зарабатывала на милостыне, то пусть продолжает - каждый труд почетен, даже труд нищенки.
  Помню, как взял женщину за руку, а в её глазах плеснуло понимание - так кот догадывается, что её отве-дут к ветеринару на кастрацию.
  "У тебя губы вкуса спелой вишни?" - спрашиваю, а сам краснею раздавленной вишней.
  "О каких губах ты спрашиваешь? О верхних? Или - о нижних - малых и больших?
  Три вкуса, как три сезона, а четвертое время года - для любви!
  Вишня, клубника, роза - вкус моих разных губ! - женщина свела меня с ума (от страсти я грыз скрипку). - Но до свадьбы - ни-ни!
  Я не из ТЕХ!"
  Мы бы сыграли свадьбу на ближайшем полустанке, но старик все испортил, будто всю жизнь готовился к пре-дательству.
  Он глядел в окно (а поезд замедлил ход перед подъ-емом в гору) и увидел за окном старушку, похожую на стог сена для баранов.
  Толстая женщина, одета неопрятно, седые космы, пожелтевшие от времени на концах, свисали редкими пря-дями - так болтаются обрывки веревки повешенного.
  Она толкала перед собой тачку с навозом и петухом.
  Петух гордо восседал на навозе, и плевал на весь мир, потому что петух будит Солнце.
  "Вот, кто станет моей женой!
  Ей, ей, родимой все отпишу!" - старик воскликнул звонким голосом, словно только что заменил голосовые связки на серебряные. Он забыл о невесте из Хабаровска, и резво, как сатана на кладбище, вскочил, побежал в тамбур.
  Его дочь выхватила кинжал - длинное лезвие, резная черно-белая ручка, возможно, из серебра, подмигнула мне и пошла за своим отцом.
  Так тихо ступал Шварцнегер за своими жертвами в джунглях.
  Ко мне подошел официант с тележкой из вагона-ресторана, словно всю жизнь ждал своего часа.
  "Пиво, пирожки, водка, коньяк, девушки?"
  И я напился допьяна - сам не знаю, почему своё здо-ровье не сберег, словно уронил его в бездонный колодец.
  Очнулся я под капельницей в Пекине и сыграл сам себе реквием.
  Месяц меня лечили женьшенем и массажистками, а потом я улетел в США, где нет нищих.
  Но сердце мое бьется в России, где голые женщины в яблоневом цвету.
  Женщины пахнут клубникой, яблоней, вишней.
  Со скрипкой, как мужик с гармошкой, я пойду по русским кабакам.
  Не нужен мне блеск Карнеги Холла, не нужны миро-вые огромные сценические площадки, не прельщает меня концерт на Красной Площади.
  Тихие кабаки, маленькие рестораны Средней Полосы России, убогие старушки на улицах, корки хлеба, кислое дорогое пиво, сортиры с дырой в полу, - всё моё.
  На берегу Волги сяду со скрипкой, и польется из ме-ня вместе с медовухой очаровательная мелодия.
  Рыбы выпрыгнут из Волги и заслушаются меня, словно под водой нет звуков дизелей.
  Я поцелую рыбу в мокрые уста, загляну в её черные с поволокой очи, и отпущу обратно на волю - так Евпатий отпускал купцов с квасом.
  Плыви, рыба, плыви!
  Пусть твоя грусть найдет мне невесту, которая отка-жется со мной до свадьбы!
  Иыых! Сарах! Сарах, горячие трусики!
  Пойми меня: хочу я тебя сейчас, но не буду, потому что мой секс с тобой в данной точке времени и мироощу-щения - предательство перед Россией.
  Если я плыву в Россию за песнями в кабаках, за гру-стью, за морально устойчивыми женщинами, то зачем мне воспоминание о США с Сарах-горячие трусики на коле-нях?
  Рыбы, рыбы волжские!
  Плывите на звук моей скрипки!"
  Мужчина извлек скрипку, и, как черт когтями по грешнику, провел смычком - полилась дивная музыка.
  
  Сарах ненавидела скрипку, потому что всю жизнь её убеждали, что скрипка - хорошо.
  Из духа противоречия ненавидела - так сластена ненавидит сахар, потому что доктор прописал сладкое.
  Сарах с презрением, но с пониманием посмотрела на рыдающего плачущего скрипача, цивильно, как девочка, одернула юбку и пошла - максимально далеко, насколько возможно на корабле - от звуков скрипки.
  Под мешками, среди ящиков и кулей с провизией эмигрантов Сарах нашла уютную нору, залезла и осматри-вала свои интимные места - не подцепила ли дурное насе-комое на корабле.
  Корабельная крыса не испугала Сарах, потому что молодая женщина видала в своей жизни разных мужчин, а причиндалы многих мужчин напоминают крыс.
  Животное смотрело на Сарах, и Сарах с одобрением смотрела на смелое животное с усами, розовыми коготка-ми на лапках и умильным голым хвостом.
  - Добрый день, крыса! - Сарах с удовольствием улыбнулась, без натягивания улыбки, без дейлкарнегов-ских усилий. - Извини, но я не захватила с собой из США гамбургер, иначе угостила бы тебя вкусной и полезной пищей.
  В России много Макдональдсов с гамбургерами, и, возможно, мы встретимся с тобой когда-нибудь на Петро-градских или Московских улицах, и я подарю тебе бигмак или гамбургер - в зависимости от твоего и моего настрое-ния. - Сарах провела тонкой ладошкой по спине крысы, ощутила замшу и тепло живого существа, которое выдер-живает прямое попадание атомной бомбы. - Русская пища мне по душе - щи, каша, кисель, квас, но и о гамбургерах не забуду, потому что плох тот эмигрант, который навсе-гда порывает с Родиной, даже в душе.
  Пусть частичка США останется в моих воспомина-ниях и в вагине.
  Крыса, а на корабле много блох? - Сарах осматрива-ла промежность, словно изучала внутренность китайских часов.
  Лобок гладко выбрит, промежность без единого во-лоска - блоха не утаится.
  - Не ищи на себе то, что в избытке поимеешь через пару недель!
  Блох в России не больше и не меньше, чем в США, но блохи прячутся хитроумно.
  Раньше блоха приносила несчастье, а сейчас - модно, потому что блоха в микроскопических дозах омолаживает кровь человека! - голос утомлённый, но не лишенный оча-рования ворвался в уши Сарах.
  Женщина вздрогнула, но взяла себя в руки, как все-гда восстанавливала дыхание после ночного поцелуя:
  - Милая, милая крыса!
  Я никогда не верила, что крысы разговаривают, по-тому что вы - не живые овощи из мультфильма Чак и Бер-ри.
  Но по пути из демократической страны в волшебную случаются чудеса, как на этапе Владимирский централ.
  Я о Владимирском централе читала книжку воспоминаний Якоба Геллера - хорошо пишет, с душой, словно пером гагары по коре головного мозга водит.
  Говорящая, крыса, скажи мне истину - счастлива ли я, потому что Россия близко с блохами? - Сарах поглади-ла розовый хвостик животного, хвост зазвенел.
  - С крысой разговаривай! Крысы любят разговоры! - ворох тряпок зашевелился, и из него, как младенец из утробы матери вылез коренастый мужчина неопределен-ных лет. То, что он мужчина - Сарах догадалась не по внешнему виду, не по одежде, а по снисходительно-повелительным ноткам. - На крысах часто селятся блохи, а я жил в доме с каменными стенами, словно не алеут, а - человек из большого города, где много угарного газа.
  Мы, алеуты, привыкли к просторам, к холодным вет-рам и чистому воздуху, а туалет с четырьмя стенами - тюрьма для алеута.
  Помню старые руки матери, когда она меня кутала в пеленки, а затем, когда я подрос, водила в общественный туалет с фарфоровыми унитазами и пахучей водой, что так не похожа цветом и запахом на мочу моржа.
  Я опускал руки в унитаз и удивлялся, потому что во-да - мертвая, как зомби.
  Живая и мертвая вода, о них на Руси сказки и леген-ды рассказывают, а в США ничто не знают о живой и мертвой воде, только - огненная вода!
  Вода дает жизнь, а олень отнимает жизнь у мха. - Мужчина положил руку на лобок Сарах, словно наклады-вал запрет на договор с ООН: - Белая женщина: не аме-риканка, и не русская, а - пароходная, как крыса.
  Я тебя сейчас полюблю между ног моржовой своей костью, и ты понесешь от меня богатыря.
  Богатырь вырастет и проглотит Солнце.
  Прилетит ворон и Солнце освободит.
  У тебя там плоско, мох не растет в пещере, я возьму тебя без меховых двойных штанов, похожих на мертвого тюленя.
  Нижняя шкура моих штанов - мехом к телу, а наружная шкура - мехом наружу, как шкуры на яранге.
  Когда мы состаримся, то станем жить, как старик и старуха из русских народных сказок.
  А потом я уплыву на лодке, пораню руку о гарпун и попрошу товарищей, чтобы они убили меня.
  У нас, у алеутов, если смерть близко, то мы просим друзей, и они убивают пожелавшего смерти - так всадник без рук и без ног упрашивает невесту, чтобы она его сбро-сила с коня.
  Друзья меня убьют, а ты старухой останешься с нашим внуком по имени Гив-инкээв, и это имя сойдет для Мира.
  Дядя Атч-ытагэн не оставит вас после моей смерти - так волк не оставляет оленину на дороге.
  Если дядя добудет трех моржей, то двух вам отдаст, как налог на жизнь.
  Вырастет внук, как кит.
  - Я пойду, помогу дяде Атч-ытагэну тащить мясо, - скажет однажды Гив-инкээв тебе, но ты уже - бабушка.
  Знаешь, пока еще не бабушка, женщина, как ты в России нашего сына будешь холить и лелеять после рож-дения, словно он не из кости и мяса, а из мамонтовой до-рогой кости сделан.
  Ты сошьешь для нашего сына олений мешок с глу-хими рукавами и ногами, как комбинезон пьяного рабоче-го.
  В США алеутки используют памперсы, потому что - индустриализация.
  Но в России я сменю национальность - с алеута на чукчу, потому что я в душе - чукча, и забуду о памперсах, так морж на кукане забывает о рыбе.
  Вместо памперсов мы подложим сыну мох и оленью шерсть - дорого, гигиенично и без аллергических добавок.
  Каждый день ты будешь менять мох с испражнения-ми на новый мох и новую шерсть оленей.
  Открыла клапан в мешке, вывалила испражнения со мхом и оленьей шерстью, подложила новое - и вот тебе - Здравствуй, молодое поколение России!
  А оленей у нас в России будет - до горизонта, как зайцев в США.
  Когда наш внук, а помни - я уже мертвый, попросит тебя, чтобы ты отпустила помочь дяде, ты ответишь:
  - Иди, Гив-инкээв, помогай дяде Атч-ытагэну.
  Станет Гив-инкээв помогать дяде, а потом войдет в раж и пожелает пойти на охоту самостоятельно, потому что почувствует первую кровь - так девушка в возрасте чувствует, что потекла.
  - Бабушка, - Гив-инкээв возьмет гарпун с нако-нечником из кости мамонта, - я пойду на охоту с дядей Атч-ытагэну.
  Сшей мне одежду, достойную охотника и плясуна возле яранги.
  - Мал еще, Гив-инкээв! - ты пожалеешь новую одежду, поэтому откажешь в помощи, словно ездовая со-бака ложится на снег и отказывается вести кита.
  Но Гив-инкээв пригрозит, что отдаст тебя замуж за полярного медведя, поэтому ты сломаешь свой бывший американский характер и пойдешь к жене дяди.
  Жена дяди сошьет тебе малую охотничью одежду с вырезом спереди для пениса.
  В мороз пенис закутываем в шерсть.
  Дядя Атч-ытагэну купит тебе в лавке копье и гарпун-чик для малорослых детей национальных меньшинств Рос-сии.
  Пойдет наш внук Гив-инкээв с дядей на охоту, но от-станет по дороге по малой нужде и побежит в сторону, как хитрый лис.
  Подойдет к одному лежбищу, а там - пусто, только американские бутылки из-под пива Будвайзер.
  На другом лежбище Гив-инкээв увидит моржа с моржовой костью.
  Гив-инкээв поторопится, метнет гарпун, но промах-нется, и морж ему покажет моржовую кость, а затем ныр-нет под лед, как собака Муму.
  Гив-инкээв найдет третье лежбище и спящего моржа.
  Но морж встрепенется, когда Гив-инкээв оступится, и убежит - поминай, как звали его моржом.
  Налетит пурга из сказки Андерсона о Снежной коро-леве.
  Гив-инкээв устрашится, потому что увидит воду между льдом и берегом.
  Побежит Гив-инкээв наш внук по кромке льда, как афроамериканский марафонец Мабука бежит за золотым бананом.
  Вдруг, на льдине Гив-инкээв увидит голую женщину, совсем голую, как ты, если разденешься.
  Чудо-чудное, диво-дивное!
  Чукча может иметь двух, трех жен, а девственность не имеет значения, поэтому Гив-инкээв не спросит замер-зающую женщину - девственница ли она.
  - Мальчик, дай мне свою кухлянку, - женщина роб-ко спросит, потому что - русская. Груди её покроются коркой льда, а на глазах выступят сосульки.
  - А как я без одежды пойду на охоту на моржа? - Гив-инкээв удивится и потрогает крепкие ягодицы женщины и её лоно, что манит, как костер в ночи.
  - У тебя под кухлянкой - вторая одежда, а я голая, как сокол, или ворон, - женщина упрашивает, а у Гив-инкээва глаза на лоб вылезают.
  Гив-инкээв одуреет, как кит с китихой, отдаст свою кухлянку женщине, словно сорвет с себя уши.
  Женщина бросит кухлянку в воду, вытащит сухую и с доброй улыбкой, в которой сокрыта мировая скорбь, произнесет:
  - Ты - добрый мальчик, хотя не похож на Боба Риг-ли.
  У меня своя одежда, дорогая, из Красной Кулинарной Книги Природы! - Женщина достанет из-подо льда шкуру уссурийского или амурского тигра, наденет и превратится в белую медведицу. - Подними свой гарпунчик, он - не знамя победы.
  Я отвезу тебя домой, а то твои родные беспокоятся, что тебя белуга с черной икрой съела. - Белая медведица перевезет мальчика до берега, и, когда он ступит на снег, то превратится из мальчика в красивого крепкого юношу с черными волосами, крупным лицом, широкой костью и слегка кривыми, но устойчивыми ногами, как у коневода. - Я научу тебя добывать моржей, и ты всегда будешь с мя-сом и моржовой костью, как в крупном магазине в Анады-ре. - Белая медведица ударит лапой о лёд, и выйдут из него моржи, как в русской сказке о тридцати трех богатырях. - Покажи моржам свой гарпун, Гив-инкээв!
  Моржи тебя убоятся, как Фреди Крюгера.
  Белая медведица снимет с себя шкуру и предстанет молодой красивой женщиной, не той, что мёрзла на льдине, во всей своей половозрелой красе предстанет пе-ред оторопевшим замороженным Гив-инкээвом.
  Наш внук Гив-инкээв с молодой женой придет в стойбище, залезет с ней в шатер, затем в палатку, где спит, справляет нужду и ест, а жарко в палатке так, что всегда спит нагой, даже жиром не мажет чресла.
  Всегда у Гив-инкээва и белой медведицы много жира и мяса, а дети у них родятся: сын - в отца, и дочь - в купца.
  Дети родственников не удивятся, и родственники не удивятся, потому что пиво "Девятка крепкое" всех пород-нит.
  В детских играх дочь нашего внука станет медвежон-ком.
  Однажды уйдет Гив-инкээв на охоту, а белая медве-дица - по делам, как на бал.
  Бабушка, то есть ты, озлобится и пристанет к детям:
  - Почему вы меня не слушаете, хотя я корнями из США, как и вы?
  И почему мать ваша съедает половину пищи, словно оборотень Джек?
  Я понимаю, что Гив-инкээв добывает пищу, но зачем столько еды женщине, которая по ночам стонет и хохочет?
  Придет белая медведица с гулянья, пьяная и веселая, а дочка расскажет, что ты расспрашивала и упрекала.
  Белая медведица возьмет девочку, проклянет тебя, заберет вещи и уйдет с дочкой в вечные льды, где скрежет зубовный и адский холод.
  Мальчик побежит за ними, но отвлечется на белый "Мерседес" и останется в стойбище, как памятник дурно-му.
  Гив-инкээв вернется с охоты, бросит тушу моржа у яранги и с гордостью (словно забыл, что моржи - идут по колдовству жены) крикнет:
  - Жена, забирай пищу, потроши!
  Приготовь наше любимое национальное блюдо - из большого оленьего желудка извлеки полупереваренный мох, смешай с кровью, жиром и мелко покрошенным мя-сом тюленя.
  Моняло - мое национальное блюдо!
  Сделай салат из ивовой коры и листьев - полезен для печени.
  Но не закричат от радости дети, не скинет кухлянку жена-медведица, не заколышутся её медвежьи груди бе-лые.
  Гив-инкээв набросится на тебя с кулаками и прокля-тиями, как пьяный муж набрасывается на любовника же-ны.
  Ты испугаешься, потому что лобок твой дрожит.
  - Что ты сказала моей дролечке, несчастная старуха, бабка моя? - Гив-инкээв возопит дурным голосом, и льды треснут в округе.
  - Я сказала, что она много кушает, а женщине, осо-бенно, когда она перевалила за триста килограммов живо-го веса, опасно ходить по льдам.
  - Разве ты не знала, что она - оборотень, белая мед-ведица? - Гив-инкээв удивится удивлением великим, словно ты каждую ночь не слышишь из их палатки рыча-ние и вопли.
  - Твоя жена - оборотень, твои - проблемы! - ты скажешь внуку и покрасишь его волосы хной и кровью моржа в знак траура.
  Гив-инкээв в очередной раз проклянет тебя по при-вычке, обнимет на прощание, подарит стальное колечко, но скажет, что оно - серебряное и завещает беречь его пу-ще глаза моржа.
  Он соберет мешок в путь: утиная шкура, пять гарпу-нов, две стрелы, эльфийский лук, дюжина презервативов на случай бурана, перчатки и маленький дорожный чемо-дан, похожий на крысу.
  Вскоре Гив-инкээв догонит свою жену медведицу, остановит её свистом, и спляшет танец забоя молодых оленей.
  Медведица посмотрит на мужа черными очами, взво-ет нечеловеческим голосом, а затем начнет дележку, слов-но на бирже в США:
  - Возьми себе сына, потому что он дешевле, чем дочь.
  Дочь - рожает, я её выгодно замуж отдам в Москву, а сын, возможно, сопьется, или закончит жизнь башмачни-ком в приюте для прокаженных.
  - Не хочу обратно в чум к старухе, - Гив-инкээв заочно откажется от тебя, словно просолил шкуру утки. - Работа, охота, воспитание сына непутевого, который, как ты сказала - станет башмачником в доме прокаженных.
  Возьми меня с собой, в свой Дворец!
  Желаю роскошь, богатство, слуг, и, чтобы мне мор-жихи прислуживали.
  - Дворец у меня большой, но ледяной - у Снежной Королевы я его отняла, - белая медведица усмехнется, по-ложит Гив-инкээву лапу на левое плечо (Гив-инкээв про-сядет до льдины, словно по нужде присядет). - Денег - много, пиратские сокровища я собирала, и шкуры товарок продавала.
  Но во Дворце живет мой первый муж - белый мед-ведь, он тебя убьет, съест, а шкуру твою пустит на свой чум с печкой и наложницами моржихами.
  - Ты, когда голая на льдине загорала, меня спасла от смерти, - Гив-инкээв расхрабрится, он уверен, что ночью убьет спящего белого медведя гарпуном в глаз. - Считай, что я - мертвый, зомби, вуду, ходячий труп, вервольф.
  - Да, иди, мне все равно с кем жить! - белая медве-дица пожмет могучими плечами и пойдет, виляя хвостом.
  Попадется им первое разводье, она посадит на спину Гив-инкээва, а сестра посадит брата, так и переплывут, ко-гда мужчины сверху.
  Попадется второе разводье, чернее прежнего, белая медведица перевезет мужа, убьет нерпу и съедят её всей семьей без соли и без лука.
  Переправятся и через третье разводье, в котором ад-ский хохот, дым и скрежет зубовный.
  Белая медведица убьет моржа, и моржа съедят, затем переправят медведи людей и оскалят клыки.
  - Скоро дома, так что держи кухлянку шире, - белая медведица обрадуется, потому что за неё два самца начнут битву: старый муж - белый медведь, и молодой муж - кра-савец Гив-инкээв.
  Ночью, когда на небе восторжествует белая медведи-ца, они придут в стойбище, словно в отеле Хилтон посе-лятся.
  Белый медведь - хозяин стойбища - высунет морду из чума, поднимет полог и скажет новой жене и пяти сы-новьям от неё прижитым:
  - Моя бывшая жена привела беломордого чукчу и евойных детей.
  Дочку я приму, потому что она денег стоит, а бело-мордого в кухлянке вызову на бой, потому что нет места двум самцах на льдине.
  Белый медведь развалился в яранге и зарычит, словно трактор имени Романа Абрамовича.
  - Вызываю тебя на бой, беломордый человек, осквернитель лона моей бывшей жены!
  Кто больше моржей добудет, тот и станет хозяином стойбища без трусов.
  Белые медведи трусов не носят.
  - А, если я ткну тебя пикой в бок и засажу гарпун в глаз? - Гив-инкээв проявит человечность, как начальник тюрьмы. - Медведи моржами меряются, а люди - пиками.
  Хрен моржовый мне не подвластен.
  - Нет, моржи, только моржи, - хозяин стойбища от-кроет пасть, и Гив-инкээв поймет, что эта пасть его съест.
  Гив-инкээв придет в ярангу и пожалуется жене, что белый медведь вызвал его на битву - моржами меряться.
  - Белый медведь приведет тебя на место, где нет моржей, - белая медведица пожалеет Гив-инкээв, потому что он красивый, а у её бывшего мужа - белого медведя - черное рыло и под хвостом желтое пятно. - Он убьет больше моржей, чем ты, а после победы тебя съест, и чресла его отяготятся твоим мясом.
  Возьми мою шкуру медвежью, я однажды чуть не за-валила хозяина стойбища.
  - Твоя шкура мне только помешает, потому что в ней я вспомню наши утехи в палатке в яранге, - Гив-инкээв возьмет пять гарпунов, зонтик и паспорт гражданина Российской Федерации. - Жизнь пройти - не лед пережить.
  Я люблю жизнь, белая медведица!
  На следующее утро, когда лучи окрасят носы в нежный цвет крови моржа, белый медведь приведет Гив-инкээв к расщелине, а сам уйдет на рыбное место, куда Московские химики сливают радиоактивные отходы.
  Гив-инкээв загарпунит первого моржа, затем привя-жет его, загарпунит еще пять моржей, словно в магазине покупает мед.
  Белый медведь за это время убьет только двух мор-жей, и то - тощих, с клеймами Массачусетского Универси-тета, где лаборантки не носят нижнее белье.
  - Сколько моржей поймал, беломордый? - белый медведь задаст вопрос с тайной дрожью в кончиках лап.
  - Пять, а у тебя сколько, желтозадый?
  - Два, мать их итить! - белый медведь повесит го-лову, расстроится, пойдет в стойбище понурый, а в чуме его жена обругает за безделье.
  Белый медведь на следующий день вызовет Гив-инкээв на новое состязание, потому что лапы болят.
  - Уважайте своего отца, дети, жена Гив-инкээва скажет его детям. - Он победит моего бывшего мужа, бе-лого медведя, от топота которого убегают русские геологи.
  Будьте достойны гарпуна своего отца, - и добавит тихо Гив-инкээву: - Возьми мою шкуру, муж Гив-инкээв!
  В ней я когда-то разожгла огонь любви в чуме белого медведя.
  - Не возьму твою шкуру, жена! - Гив-инкээв отве-тит с низким поклоном, до пола яранги. - От твоей шкуры воняет.
  Раньше от неё пахло, а теперь воняет тленом.
  
  Он возьмет утиную шкурку и чувство собственного достоинства.
  Придут спорщики на отвесную скалу, похожую на алеута в бане.
  Белый медведь подползет к краю скалы и предложит новый вид состязаний, как керлинг:
  - Делай как я, новый муж, моей бывшей жены, - и прыгнет со скалы в Берингово море, словно в бассейн Ти-хого Океана. Вынырнет белый медведь с большим камнем в лапах, камень похож на валун с ДнепроГЭСа. - Достань этот камень со дна морского, подними, как я, беломордый.
  Не достанешь его - я твою жену, свою бывшую жену - белую медведицу, отберу у тебя, возьму в свой чум и нарожаю с ней медведей - от круга Антарктиды до Запо-лярного круга.
  В ответ Гив-инкээв нырнет, под водой оденет утиную шкурку и уткой долго станет искать камень белого медведя под водой, где много черепов, останков кораблей, русалок и кладов с золотыми монетами.
  Он найдет камень белого медведя, подхватит, но за-хватит и кусок скалы, в тысячу раз больший, чем камень белого медведя.
  Гив-инкээв вынырнет с камнями, снимет утиную шкурку, огромный камень бросит на лед, а камень белого медведя подбросит, как кусок сыра.
  Гив-инкээв выиграет и это единоборство - так борец в полосатом трико всегда выигрывает у борца в розовых панталонах.
  Белый медведь хозяин стойбища опечалится напрас-но.
  Жена Гив-инкээв похвалит мужа и скажет общим де-тям:
  - Ваш отец снова победил моего бывшего мужа, словно карамельку раскусил и лапу у нерпы отрубил.
  Уважайте вашего отца, он станет начальником Чу-котки с большой пенсией.
  На пенсию мы всей семьей поедем на Сейшельские острова, где много рыбы и акул, - белая медведица сняла шкуру и повесила на моржовую кость.
  Утром проснутся от криков, воплей, адского скреже-та зубовного.
  Гив-инкээв выскочит из яранги голый, залюбуется на себя в отражении в луже.
  Белые медведи носятся по стойбищу в панике, убе-гают, а за ними гоняется волчья мышь.
  Гив-инкээв усмехнётся, поднимет череп моржа и убьет черепом моржа волчью мышь.
  Белые медведи посмотрят на Гив-инкээва, удивятся и закатят глаза от восторга.
  Снова белый медведь, хозяин стойбища вызовет Гив-инкээва на битву - последнюю и самую кровавую в исто-рии Чукотки.
  Белая медведица не всполошится - у неё в любом случае останется муж - Гив-инкээв, или прежний - белый медведь.
  Но по доброте медвежьей она окажет Гив-инкээву медвежью услугу, снова предложит свою шкуру.
  - Не нужна мне твоя шкура, жена, - Гив-инкээв усмехнется и начистит торбоса жиром тюленя. - Если мне понадобятся шкуры, я поеду в город на собачьей упряжке и привезу себе самые лучшие шкуры, что изобрело человечество и Тверское купечество.
  Вымой чум до моего прихода!
  Выйдет Гив-инкээв против могучего белого медведя.
  Белый медведь кинется на беломордого, но промах-нется.
  Гив-инкээв отскочит в сторону с изяществом испан-ского убийцы быков.
  Снова ринется белый медведь в свою последнюю схватку, как схватку предродовую.
  Гив-инкээв опять отскочит, натянет лук и выпустит стрелу в левое плечо белого медведя - не сразу убивает, а растягивает удовольствие - так лиса играет с курицей.
  Белый медведь взвоет жалобно, из правого глаза у него выкатится льдинка слезы.
  Гив-инкээв захохочет и выпустит вторую стрелу, но в правое плечо хозяина стойбища.
  Белый медведь снова заплачет, из правого глаза у не-го выкатится алмазная слеза.
  Хлещет белый медведь себя языком по правому пле-чу и по левому, мотает головой, а потом рухнет и умрет.
  Сердце белого медведя навсегда остановится.
  Мозг навсегда потухнет, а очи навсегда закроются, как двери разорившегося банка.
  Новая жена и пять прижитых от неё белых медвежат останутся сиротами, пойдут по миру, по льдам и торосам.
  А Гив-инкээв со своей женой белой медведицей и детьми заживут хорошо, лучше Абрамовича! - рассказчик замолчал, раскурил трубку и полез на Сарах, как на чум за нерпой. - Я сейчас тебе сделаю сына, а он родит Гив-инкээва.
  Сарах с мягкой материнской улыбкой оттолкнула те-ло алеута, поправила платье, натянула на колени, как де-вушка в пещере Али Бабы.
  - Алеут, милый алеут с крупными глазами моржа.
  Много трудностей в холодах вынес ваш народ, пере-нес на узких плечах.
  И ты достоин награды за страдания нации - так утка отвечает за болезнь печени хозяина.
  В прежние времена я бы подарила тебе свою любовь со страстью коренной американки с лоером после каждого слова.
  Но сейчас я не американка, а подобна паровозному или пароходному гудку.
  Страсть, паровозный гудок - чудеса!
  Под пароходный гудок в штате Миссури я познала Гая Ричи, свою сорок пятую любовь за один год.
  Гай затыкал уши, а пароход дудел, гудел и снова ду-дел и гудел.
  От волн ужаса и страха из пароходной трубы мы по-тели, но продолжали любовь, потому что любовь дорого стоит.
  Из нор вылезли сурки, они смотрели на нас влажны-ми от смущения черными очами и затыкали лапками уши - пароходный гудок достал сусликов из подземелий, где водятся карликовые ведьмы.
  Одной рукой я держала Гая, чтобы он не слетел с ме-ня, иначе его сдует пароходным гудком, а другой дергала за ухо сурка, мерно дергала, в такт.
  Очи сурка похожи на очи моржа и на очи тюленя из твоих воспоминаний, алеут, и, если бы я тебя сейчас лю-била на палубе под мешками, и на мешках, и среди бочек, и на канатах - а с канатами я знаю несколько трюков из Камасутры - то мы бы перенеслись в США.
  Но сегодня я многое поняла из русской жизни, хотя пароход еще не доплыл до Руси, словно ему трубу заткну-ли паклей.
  Русская девушка просто так на секс не бросается, словно её калачом поманили.
  Секс в России выстрадан, и только после страданий человек допускается до секса, и секс идет через страдания.
  Разумеется, в России существует и наш, американ-ский быстрый секс без обязательств и со СПИДом, но это - не романтично, не патриотично по отношению к стране, которая меня приютит и отправит по этапу.
  Я переезжаю в Россию за русской долей, за русским богатым мужем - купец или политик, за страданиями, ко-гда ночами одна буду рыдать в подушку, а муж уедет на рыбалку на Таймыр.
  В США - проще - когда позвала плоть, где позвала - там и секс.
  В России даже измена мужу скрывается, словно не простой обмен жидкостями из двух тел, а - преступление века.
  В США мой секс - моё прайвеси, с кем хочу, с тем и иду, а муж скажет "ООО! Дорогая! Твоя душа со мной, а тело отдыхает со многими, как рыбы отдыхают в тазу"!
  В России за измену муж может поколотить, убить, выгнать из дома пинками, засудить, осудить, обругать и снова надавать оплеух.
  Если бы я вышла за тебя замуж, алеут...
  - Чукча!
  - Что?
  - Я плыву в Россию, чтобы сменить национальность с алеута на чукчу!
  - Поняла, забыла... Если бы я вышла за тебя замуж, чукча, то наш секс происходил бы не чаще двух раз и в год, и мы бы страдали, ругали друг друга, кушали сырую рыбу во время секса и гоняли бы оленей как бешеные вол-чьи мыши.
  Ты приготовился к сексу, но я тебе откажу, хотя лоно мое разогрето, как паровой котел судна.
  - Ты права, как ворон Кутха, - чукча застегнул ме-ховые штаны, убрал руку с Сарах, словно боялся блох. - Мы никогда с тобой не поженимся, даже в России, потому что у коренных народов Севера другие сексуальные отно-шения, чем у южных народов с бородавками на носу.
  Чукчи, чтобы не вымерли, не задумываемся о сексе, а спим друг с другом, где кого застанем.
  Зашел в чужую ярангу, переспал с чужой женой или дочерью, вышел, а из твоей яранги выходит другой чукча, который переспал с твоей женой и дочерью - так продол-жается род матери оленихи.
  Время от времени мы меняем свой пол, но не физио-логически, как амстердамцы и тайваньцы, а - духовно.
  Мужчина наряжается женщиной и живёт, как жен-щина с другими мужчинами, или женщина объявляет, что она - мужчина и живет с кем хочет: нам все равно - муж-чина, или женщина.
  В яранге я развел костер и в палатке видел привиде-ние.
  Оно лежало на моей шкуре и пило огненную воду.
  Лик привидения - а я принял её за духа огня, потому что - волосы рыжие - страшен, а груди свисают, оттого, что - старая женщина.
  "Возьми лампу и зажги жир кита, - сказала мне жен-щина привидение и потрясла дряблыми моржовыми теле-сами. Если бы моржиха так состарилась, я бы не съел её. - Читай мне на ночь Пастернака, а затем люби меня до утра.
  Я обмажу тело жиром нерпы и крякну уткой - так ве-селей!"
  Я чесал пятку, а пятка моя похожа на корень карли-ковой ивы - черная, и на ней - линии жизни, словно малые реки.
  Любовь со старой белой женщиной не прельщала ме-ня, все равно, что на моржовую кость упал.
  Женщина приехала из большого города, где много икры, и хотела любви со мной, потому что думала, что алеут - значит неразборчивый и поэтому захочет любую женщину, пусть даже она по годам стоит над пропастью, из которой доносятся адские крики и зубовный скрежет.
  Я вышел из чума, чум - яранга, не имеет большой разницы, только выгребной ямой отличаются, вставил рас-ческу в зубы и тренькал грустную песню.
  В песне сказано, как дух воды сошёл в оленя, и у оленя распух живот.
  Олень долго маялся животом и бродил по тундре в поисках Правды.
  Олений доктор не сказал оленю Правду, а отправлял в больницу в далекий большой город Вашингтон.
  Олень не поверил доктору и пошел к Духу ветра.
  Дух ветра посоветовал Оленю испустить ветры, тогда живот расслабится.
  Олень послушался мудрого совета Духа ветра, испу-стил газы, но живот уменьшился на один обхват, на одну фигуру - не больше.
  Тогда олень в отчаянии пошел к Духу воды и спросил совет, словно готовился к показательной казни в театре.
  Дух воды сказал, чтобы олень сходил по малой нуж-де и вывел из организма лишнюю воду.
  Олень сходил по малой нужде, и живот его опал, как тряпка.
  От воды оленя образовалось озеро Онтарио - оленье озеро, из которого люди пьют воду, и в котором женщины омывают перси.
  Я тренькал, а женщина старая вышла из яранги и требовала, чтобы я делал ей любовь, словно любовь по-добна резьбе по кости.
  "Старая ты моржиха! Подумай о Духе смерти, а не о любви!
  Готовь своя каяк к загробной жизни", - я посовето-вал женщине из города.
  Она закричала, топала ногами, и ноги её оставляли в тундре следы.
  Я вложил руку в один из следов и щупал землю, как щупал бы жир толстого моржа.
  Земля холодная, но в глубине земли бьется сердце ворона Кутхи.
  Комочек земли я проглотил на ужин, а второй комо-чек прилепил на лоб для красоты.
  Лоб приятно морщился, а из комочка выходили жи-вительные соки, как выходят из роженицы воды.
  Комочек упал со лба, и я проследил его полет, и ме-сто, где он упал, подобен Тунгусскому метеориту.
  Женщина размахивала руками, угрожала, а груди её летали по ветру, как флаг геологов.
  Я проткнул женщину гарпуном и сбросил в океан, где белые медведи, моржи, тюлени и голодные моллюски.
  Долго над местом сброса летал дух рыжей женщины, похожей на горящую мусорную кучу.
  В России белые женщины не пойдут ко мне в ярангу, потому что - далеко.
  Ни одна нормальная живая душа не отправится в путь на тысячи километров по льду, чтобы возлечь в моей яранге, где стены расписаны Московским художником Ко-заковым.
  Давным-давно, еще, когда моя бабушка плела косы оленям, в наше стойбище пришел Московский художник Козаков.
  Он эмигрировал из России в США, но попал на Аляску и проклинал власти США проклятиями великими, словно колдовал над полынью.
  От проклятий художника Козакова пожух ягель в тундре, а стены яранги покрылись черной копотью, словно я курил огромную трубку Мира индейцев.
  Московский художник испугался гнева алеутов и сказал, что стены яранги разрисует затейливыми картин-ками из фантазий Ленинградских наркоманов.
  Я - еще маленький - поэтому одобрил и разрешил Московскому художнику Козакову расписать чум.
  Бабушка уплыла на охоту на моржа, поэтому никак не отреагировала, оттого - что не знала.
  С тех пор я бабушку свою не видел: одни люди гово-рили, что бабушку сожрал тюлень, другие люди говорили, что она утонула в буран, а третьи говорили, что бабушка уплыла на каяке в далекий теплый город Лас-Вегас, где вместо моржей плавают голые женщины.
  В Лас-Вегасе бабушка обрела счастье, любовь и деньги, потому что не кормила меня и не ходила на охоту на моржа.
  Счастье, когда мы кушали строганину - большие моржовые руки отца отрезали от ледяной рыбы хобот - так мы шутили, потому что один раз видели мертвого слона.
  Мы долго жевали рыбу, передавили друг другу нож и кости.
  Я смотрел на мою кузину и мечтал, что как только окрепнет мой китовый ус, я пойду к ней в палатку и сыг-раю на утиной шкуре песню любви.
  Кузина показывала ровные зубы, угощала меня мо-нялом, а затем уходила в палатку с другими мужчинами, потому что важно для продолжения рода.
  Я украл у кузины бочку с рыбой, засунул в бочку кухлянку, словно шутил вместе с комиком Аткинсом.
  Кухлянка намокла, пропиталась жиром рыбы и мор-жа, а сверху кухлянки плавали куски трески.
  На день поедания молодых оленей взрослые извлекли из бочки рыбу и кухлянку и отрезали от кухлянки куски, думали, что не кухлянку едят, а - рыбу.
  Я хохотал так, что лопнули мои двойные шерстяные штаны.
  Кузина засунула руку в дырку и пощупала меня ТАМ.
  Она убедилась, что я еще не готов, чтобы вошел с ней в палатку у стены яранги, и поэтому кушала дальше, словно в кухлянке жили силы Добра.
  Я позавидовал взрослым и тоже отрезал кусок кухлянки, жевал долго и с пониманием - так бабушка дол-го и с пониманием кушала хвосты ездовых собак.
  Кухлянка по вкусу напоминала кухлянку, и особой радости от неё я не нашел, как и от смеха кузины, которая выбила себе передние зубы гарпуном.
  Художник из Москвы Козаков расписывал мой чум, а я ему рассказывал о кухлянке, о кузине, о моржах, которые стонут, когда их едят живыми.
  Козаков покрывал стены яранги затейливыми яркими картинками, но сюжет один и тот же - обнаженные купальщицы в теплой воде, где нет моржей.
  Я скушал тюбик с синей масляной краской, и этого тюбика не хватило, словно Козаков рассчитал свою жизнь на сто лет вперед.
  "Ты не видел тюбик с синей краской? - Московский художник Козаков смотрел на меня пристально, и его бархатные ресницы длинные, как шерсть моржа, завораживали полыньями. - Картины почти закончены, но я синей краской должен, обязан подвести тени под пупки купальщиц.
  Долг каждого художника - довести произведение ис-кусства до шедевра, иначе - смерть".
  "Я скушал тюбик с синей пастой, художник!- я за-хохотал, бросил в художника валенком. - Кухлянку я ел, рыбу ел, моняло ел, моржа ел, нерпу ел, белугу ел, собаку ел, кору и листья карликовой ивы ел, ягоды и грибы ел, а синюю масляную краску для разрисовывания стен чума - не ел до этого дня.
  Теперь же я превзошел многих, в том числе и тебя, потому что отличаюсь от простых людей, которые не ку-шали синюю масляную краску!".
  "Ты совершил подвиг души, мальчик! - художник Козаков ласково потрепал меня по проплешине, а пропле-шина от моржа, который высосал мои волосы на затылке. - Не каждый художник эмигрант отважится на поедание масляных красок для подведения пупков на картинах.
  Но, чтобы - алеут - вижу впервые! - художник Коза-ков задумался, он шевелил губами, они похожи на губы морской девы. Руки художника дрожали, словно гарпун в глазу кита. - Но проблема остается - мне нужна синяя масляная краска - так голодный бомж нуждается в соци-альных гарантиях.
  Ты давно ходил в туалет по большому за ярангу, мальчик?"
  "За ярангу по большому я ходил вчера, а следующий поход - не раньше праздника поедания моржового жира".
  "Я дам тебе много моржового жира и добавлю в него чудодейственное лекарство из корней женьшеня, - худож-ник показал мне склянку с желтой, как моча на снегу, жи-жей. - Лекарство расслабит твой сфинктер, и он отзовется китовым жиром и синей моей краской.
  Если карась умирает, то на его место приходит дру-гой карась - золотой".
  Художник угостил меня жиром моржа и лекарством для расслабления желудка.
  Но я опечалил художника Козакова - не ходил за ярангу, а сидел, словно не употребил лекарство.
  "Наверно, организм алеута отличается от организма художника из Москвы, - художник Козаков печалился, по лицу его шла рябь морская. Он ходил по яранге, смотрел на незавершенные картины, изредка бросал на меня взгляд, исполненный укоризны - так кошка смотрит на жадного хозяина: - Твой организм алеута принял лекарство, как еду, усвоил, но не расслабил сфинктер - случается же чудо!"
  И внезапно, словно камень в яме, художник ударил меня ногой в живот.
  От неожиданности я задохнулся, а, когда очнулся, то обнаружил, что наделал в штаны.
  Около меня суетился художник Козаков, словно ре-шал кроссворд.
  Он подготовил тазик, и вывалил содержимое из моих штанов (содержимое желудка) в тазик.
  Затем, пока синий кал не остыл, погрузил в него ки-сточку, затем палец: "Прекрасный материал! Возьму за ос-нову, возьму на вооружение, запатентую в Мадриде", и синей краской с моим калом подводил тени на пупки нарисованных обнажённых купальщиц.
  Шесть часов кропотливой работы, три часа - провет-ривание чума, и стены яранги засияли шедеврами от ху-дожника Козакова.
  Обнаженные женщины на разных картинках входили в воду, выходили из воды, омывали перси в воде, возлежали около воды.
  - Художник, а почему ты нарисовал только голых тётенек, и ни одного моржа, и ни одного кита, и ни одного тюленя?
  Яранга - не южные домики, которые я видел на кар-тинках в интернете, а яранга - стойбище любви и алеута, который мечтает о подданстве Чукотки.
  В чем смысл обнаженных купальщиц, если алеутки налезут в море, где плавают льдины?
  - Смысл? Ты спросил меня о смысле жизни и искус-ства? - художник Козаков присел на шкуру утки, закурил сигарету "Мальборо". Дым от сигареты навевал причудли-вые мысли о любви с моржом. - Если бы я знал смысл жизни и искусства, то правил бы Миром, а не разрисовы-вал бы стены яранги алеута синими какашками.
  Но, может быть, рисование синими какашками имеет больше смысла, чем Управление Миром и Галактиками.
  Тайна обнаженных тетенек до сих пор занимает умы лучших ученых, но не разгадана, как и не доказана теорема Ферма.
  Если мужик продает репу, то репа лучше продаётся, когда возле телеги стоит красивая женщина.
  Если же женщине ветер поднимет подол сарафана, то репа уйдет по более высокой цене, словно её позолотили.
  В ресторанах, кафе обнаженным официанткам остав-ляют больше чаевых, чем одетым.
  Если фирма продает сталь, лес, автомобили, краски, цемент, обои, то на рекламных плакатах почему-то - никто не знает почему - изображают девушку в купальнике или без него.
  Доказано, что с фотографией девушки товар и услуги расходятся намного быстрее, и цена на них выше, но не доказано, почему - так заяц прыгает, но не ищет смысла в своих прыжках.
  Художники с начала пещерного века изображают (кто, как умеет) обнаженную Сусанну возле водоема, или в водоеме.
  Сусанна, омывающая перси, Сусанна, омывающая другие места тела, Сусанна на острове, Сусанна на берегу.
  Картины с Сусанной имеют огромную историческую ценность, даже дороже золотого песка из Колорадо.
  Если художник изобразит танк, но без Сусанны, то картину с танком, если и купят, то со скидкой и для школьного кабинета.
  В девятнадцатом веке искусствоведы сделали потря-сающее, неоценимое открытие, которое перевернуло Мир - так Архимед золотым рычагом перевернул финансовую структуру Греции.
  Искусствоведы и другие ученые доказали, что не просто Сусанна обнажённая омывает себя, но у Сусанны фамилия - Хорватова.
  Почему - Хорватова, зачем - Хорватова, опять же неизвестно, но - Хорватова.
  Мы изображаем даже на стенах яранги и чума купа-ющуюся Сусанну Хорватову во всей её прелести и красе.
  Капли воды мелодично стекают по выпуклостям Су-санны Хорватовой и охлаждаются в её вогнутостях.
  Сусанну Хорватову часто видят на различных водое-мах, в разных местах, иногда - в одно и то же время.
  Человек подглядывает за обнаженной купальщицей, трепещет от восторга в зарослях ивняка, а девушка смело омывает перси в чистых водах.
  Долго омывает, знает, что её тайно фотографируют - так муж фотографирует жену в бане.
  Но, как только подглядывальщик выйдет из укрытия, Сусанна Хорватова пропадает, потому что она - легенда.
  Если не Сусанна Хорватова, то не уходит, а Сусанна Хорватова уплывает в мечту, как морж уплывает за тюле-нем.
  Многие подглядывальщики врут, говорят, что видели и даже трогали Сусанну Хорватову за прелестные места, напоминающие туман с вампирами.
  Но это - легенды, и я в легенды не верю, потому что сам гонялся за Сусанной Хорватовой, как за легендой.
  В школе я ухаживал за одноклассницей - Алексан-дрой - так звали полководца Александра Македонского, но и девушек зовут Александра.
  Я не помню сейчас, как выглядела Александра, хотя времени прошло не так много, чтоб известь покрыла мои мозги.
  Внешность не имеет смысла, как и картина без купа-ющейся Сусанны Хорватовой.
  Александра подавала надежды в школе и мне, и я надеялся, что после школы она переспит со мной, или даже мы поженимся, как Ромео и Джульетта.
  В десятом классе Александра обманула меня и судь-бу - она кадрила афроафриканца Мабуку, сына вождя, или - Короля.
  В России некоторые девушки влюбляются в афро-афиканцев и рожают им детей.
  Зачем? Почему? Кто виноват? По ком зазвонит коло-кол после родов?
  Мабука говорил, что у его отца банановая плантация в Нигерии, и Александра после свадьбы станет Королевой бананов.
  Кто из девушек откажется от титула Королевы бана-нов?
  Александра подарила Мабуке свою девственность (а он, пьяный и не заметил) и любовь, но со мной дружеских отношений не прекращала - так собака лает на двух хозя-ев.
  Александра часто звонила мне, рассказывала о по-хождениях Мабуки по другим девушкам, но верила, что другие - наносное, а она - единственная любовь для Ма-буки.
  Мабука часто бродил по магазину Ашан, приворовы-вал гуталин и булочки.
  Булочки он кушал, а гуталином намазывал лицо, что-бы оно стало чернее, и перебивался природный запах бен-зина.
  Маленькие баночки с гуталином из Ашана - сколько с вами связано, сколько вы вытерпели не только от Мабу-ки.
  Дни шли, Александра бесплатно дарила Мабуке секс, а он никак не женился, словно заело между ног.
  Однажды прилетел из Африки тощий Король бана-нов - отец Мабуки, с презрением плюнул на Александру, обозвал её белой обезьяной, подарил банан и сказал, чтобы она даже не думала о свадьбе с Мабукой, потому что Ма-бука обручен с американской киноактрисой Мелани Рурк.
  Обо мне Александра думала, как о поданном, о смешном юноше, который её любит, как картошку с сыром пармезан.
  Александра все время повторяла: "Милый, милый Козаков!
  Ты в меня влюблен, а я с другим сплю в разных по-зах!
  Как же ты любишь меня, Козаков!"
  Александра верила в то, что я её люблю, но как бы я полюбил женщину, если она спит с другим?
  Променяла и надеется на любовь - так енот скинул шкуру в надежде, что у него отрастут крылья.
  Александра сняла для себя и Мабуки квартиру возле Казанского вокзала, содержала его, задаривала, задабрива-ла.
  Мабука изредка бил Александру - для профилактики, говорил, что в Африке всегда бьют белых обезьян, и ночевал с другими женщинами.
  Однажды он исчез, и прислал из Африки письмо, полное проклятий в адрес Александры, и сообщил, что те-перь он не просто Король, а еще и жрец вуду и поднимает покойников из земли.
  Он писал, что Александра отобрала у него лучшие месяцы жизни и за это её съедят после смерти крокодилы на небесах.
  Александра быстро поняла своё положение, броси-лась ко мне:
  "Милый, милый Козаков!
  Ты меня горячо любишь!"
  Но я за свои шедевры в рекламном бизнесе - рисо-вал купающихся Сусанн Хорватовых - разбогател, как банкир в Марокко.
  Зачем мне, богатому, бедная порочная девушка?
  Александра обиделась и исчезла из моей жизни и из жизни Мабуки.
  Она переехала в другой город, или в другую страну, где люди по улицам расхаживают без трусов.
  Александра уехала, а меня озарило синим цветом ка-ла алеута:
  "Александра ушла от Мабуки!
  Александра ушла от меня!
  Может быть, Александра - Сусанна Хорватова, кото-рую видят, а, когда дело доходит до встречи - исчезает, словно пыль под копытами дикой козы?"
  Нестыковка в том, что Мабука спал с Александрой, жил с ней, как с бараном.
  Но я уговорил себя: "А жил ли Мабука с моей Алек-сандрой?
  Кто видел их половую близость, похожую на пляски жуков-могильщиков?
  Вероятно, что Александра не отдала себя Мабуке, не спала с ним, не трогала его гениталии, и он не трогал гениталии Александры.
  Если бы между Александрой и Мабукой возникла любовь с половыми отношениями, то Мабука не прокли-нал бы Александру в письме".
  Я успокоился, но жизнь без Александры, то есть - без Сусанны Хорватовой стала пыткой - так инквизитор ради острых ощущений примеряет на себе Испанский сапожок.
  Судьба предоставила мне шанс - Сусанну Хорватову, а я отказался, словно набрал в рот камней из склепа фараона.
  Если бы я не отверг Александру, то в её теле видел бы в ванной своей квартиры обнаженную купающуюся Сусанну Хорватову.
  В горячке я бегал по Московским улицам и загляды-вал в лица прохожих - так бездомный пес ищет хозяина без носа.
  Иногда мне казалось - вот, она, Александра-Сусанна Хорватова, но когда подбегал, то видел перед собой арапа, старика, старуху, коня, но не Александру.
  Я посещал нудистские пляжи, подглядывал за ку-пальщицами, но не находил обнаженную Александру-Сусанну Хорватову.
  В поисках Сусанны-Александры я добрался до США и оказался на Аляске, где едят моржей и морских змей.
  А ты, алеут, больше заботишься о своем клее, чем о подглядывании за обнаженными купальщицами.
  Ответь мальчик: ты сейчас бы согласился, если бы я предложил закрасить картинки с купающейся Сусанной Хорватовой, и на новом холсте шкур изобразил бы льди-ны, моржей, тюленей, китов, но без обнаженной Сусанны Хорватовой?
  - Руки прочь от искусства, художник, - я в гневе замахнулся на художника из Москвы Козакова. - Не шути так больше, а то твоя жизнь закончится, как жизнь моржа.
  Сусанна Хорватова на картинках поведет меня к сча-стью! - рассказчик вздохнул, откусил от комка сушенного мяса с корой ивы, провел рукой по лицу, словно стирал плохие воспоминания и наводил в череп видео хороших картинок: - Ярангу с картинками художника Козакова я везу в Россию, на Чукотку, где умру чукчей, а не алеутом.
  Пупок Сусанны Хорватовой подрисован калом с краской, и это напоминает мне юность, когда я подгляды-вал за кузиной и её мужьями.
  Когда я получу Российское гражданство и стану пол-ноправным чукчей на берегу Берингова моря, то в яранге с нарисованными Сусаннами Хорватовыми обрету истинное счастье.
  И, если когда-нибудь увижу обнаженную Сусанну Хорватову, которая купается среди льдин, то пойму, что она - белая медведица и упала с неба. - Алеут-чукча за-кончил рассказ, отвернулся от Сарах и захрапел, словно три дня подглядывал за обнаженной купальщицей.
  
  Сарах со вздохом встала, пошла по кораблю, как по Невскому проспекту.
  Она смотрела на пляски цыган, на попытки этниче-ских американцев выглядеть русскими баринами.
  К ногам Сарах подкатился футбольный мяч редкого розового цвета.
  Сарах без раздумья ударила левой ногой по мячу, и он улетел за борт, в пылающее море.
  Связка лука рассыпалась под ягодицами Сарах, и Са-рах долго связывала луковицы, потому что умение приго-дится в России, где луком прогоняют вампиров.
  Одну луковицу Сарах спрятала в сумочку, на сча-стье...
  Несколько раз Сарах предлагали секс, но она с зага-дочной улыбкой отвергала предложения - так гном отвер-гает подарок волков.
  Капитан показал Сарах розовую чайку, похожую на кусок мяса.
  Чайка с воплями пролетела над ними, выхватила из рук толстого индейца трубку Мира и унесла её за облака - хороший знак.
  Белый кролик с красными глазами убежал от своей хозяйки - белолицей одноногой девочки.
  Сарах подумала, что в России девочку устроят на ра-боту на фабрику инвалидов, и девочка с ограниченными возможностями скинет лишние двести килограммов мерт-вого веса.
  Корабельная крыса приветливо махала Сарах хво-стом, и Сарах отвечала ей улыбкой (нет у Сарах хвоста), потому что многое поняла за время плавания к России.
  - Рэмба! Рэмба! - матрос в женской юбке в отчая-нии закричал, когда из тумана выплыли остовы кораблей у входа в порт Санкт-Петербург!
  - Россия! Мать наша! - алеут-чукча вырвал три во-лосинки у скрипача, словно возводил мост между Москвой и Вашингтоном. - Сусанна Хорватова!
  Я вижу Сусанну Хорватову!
  Она омывает перси в водах Финского залива!
  
  Сарах одна из первых прошла паспортный контроль, с суровыми пограничниками, которые не лезли под юбку и не говорили: "Сюда, леди! Ватерклозет направо!"
  Россия ошеломила Сарах, ударила по голове и в сердце сахарной свеклой.
  Молодая девушка жадно глотала прелый воздух сво-боды.
  Сзади, словно из сливного бачка, послышался голос эмигранта, в лаптях.
  Эмигрант подсмотрел в словарь русского сленга и радостно приветствовал российских пограничников с бо-родами-метлами:
  - Нехай цвiте Україна!
  
  Сарах опустила голову, улыбнулась, произнесла:
  - Чичако! Новичок! - и легкой тенью Сусанны Хор-ватовой просочилась в новый Мир.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"