--
Здесь не бывает насилия, но иногда происходят странные вещи, -
резюмировал сценку в спортивном магазине на Оксфорд-стритнаш лондонский спутник. Худой коричневый юноша в хип-хоп прикиде терроризировал менеджера, его ассистента и трех охранников, доказывая, что куртку украсть он не пытался. "Элементарно перевесил ее с одной вешалки на другую". Злоумышленник не думал бежать. Напротив, команда магазина, включая трех гигантов - "секьюрити" с устрашающими статями, не могла его убедить покинуть заведение. Не потому, что он пытался что-то "двинуть", потому что магазин закрывался. Шоколадные лица "секьюрити" начали бледнеть. Администрация нервозно, но вежливо старалась указать ему на дверь, зато юноша крыл всех английским матом, называл идиотами. И не уходил!
В "Планете Голливуд" нас озадачило утробное мычанье и аплодисменты за первым же столом. Производил их человек с наглядными признаками умственной отсталости. В наше циничное время подобный энтузиазм можно встретить только у ненормального. Находился он в компании вполне обычных людей. Они не смеялись, не мычали и не хлопали. В тот же вечер в ресторане викторианской гостиницы "Рубенс у дворца", открытой в 1861 году, рядом с нами расположилась группа: кто подволакивал ноги, кто носил на лице следы очевидного дебилизма, кто сидел с не закрываемым ртом, кто просто ковырял в носу. Маэстро за белым роялем с удовольствием играл собственные обработки популярных классических мелодий.
Под рахманиновскую прелюдию, к своему удивлению, в соседней гостиной ресторана я обнаружил не менее странное общество: исключительно из старушек бальзаковского возраста, помноженного на два. Старушки пили пиво, хохотали и обнимались.
- Ник, - спросил я лондонца, нашего спутника. - Сегодня в ресторанах специальный день для инвалидов и престарелых?
--
Нет.
--
Ты хочешь сказать, что такое количество убогих вокруг нас этим вечером- просто совпадение?
--
Совпадение, - нисколько не сомневаясь и не удивляясь, ответил Ник.
--
Будете в Лондон, обязательно свожу вас на регби, - обещал Ник. -Увидите, какая на стадионе семейная, добрая атмосфера. Болельщики регби - самые лучшие болельщики в мире.
Его жизненный хит-парад, по его же собственному определению: 1. Регби. 2. Жена. 3. Дети. Регби - жестокий вид спорта, гораздо суровей футбола. В результате болельщики регби - милейшие люди, а футбольные английские фэны наводят ужас на всю Европу, и ладно бы с водки, а то с пива.
--
И почему так? - спросил я Ника.
--
Потому что в регби все насилие происходит на поле. Хулиганская игра, в которую играют джентльмены.
Здесь все сдвинуто. По некоей фазе. Как у левши. Вроде делает так же, как все, но по-своему, для собственного удобства. И, на удивление окружающим, англичане чувствуют себя в высшей степени уютно. Если левшу переучивать, образуются неврозы и дискомфорт. Поэтому, для пущей надежности отгородившись от чрезмерной назойливости проливами, морями и океанами, островитяне переучиваться "направо" не собираются. "Кто там шагает левой? - Мы". "В Европе обязательно нужен кто-нибудь, кто подпинывал бы в задницу остальных. Это мы. Когда все "за", дела не идут".
--
Что купил на Оксфорд-Стрит? - спросил Ник.
--
Английский флаг.
--
Английский!? - обрадовался Ник.
--
Британский, - поправился я.
--
А, - огорчение. - Британский флаг хорош. Но его портит шотландский крест. Англичане - национальное меньшинство в своей собственной стране, - начал он сетовать. - Нас никто не любит. Ни шотландцы, ни валлийцы, ни северо - ирландцы. Когда Шотландия играет международные матчи в футбол (все для него проходит через призму футбола и регби), мы болеем за них, потому что они - часть Великобритании. Когда МЫ играем международные матчи, они всегда болеют за наших противников. Против НАС.
Вот так: не только проливы и моря, англичане отгорожены и от своих сухопутных соседей. Народ с аппетитом на суверенитет: и кусает с аппетитом, и переварить в состоянии.
Улицы Центрального Лондона узки. Чуть шире омнибуса. Как на них умещается столько машин, непонятно. Много байкеров на мощных БМВ, местных "Триумфах" и всевозможных японцах: "Кавасаки", "Хонда", "Судзуки". Когда такой аппарат авангардных форм с наездником в глухом шлеме и полном облачении робокопа замирает на углу узенькой улочки рядом с особняком 18-го века, освещенным настоящими газовыми фонарями, вспоминаешь Марка Твена и янки из Коннектикута. Хваткий голливудский продюсер перебросил его на пару веков вперед.
Байкеры - необходимость. Основная их масса курьеры, доставляющие срочную почту. Сорок тысяч одних курьеров. Прочие - лондонцы, выбравшие эту маневренную машину, потому что автомобиль здесь бесполезен. Далеко не уедешь. Видимо, внешний вид байкеров настолько не вяжется с центром города, что время от времени престарелые лорды обсуждают репрессии в их отношении. Сатирические колонки газет лордов осмеивают и обыденно ставят диагноз: маразм. В прошлом году на несколько миллионов мотоциклов в Британии приходилось три десятка дорожно-транспортных происшествий. О лордах я узнал из газет.
--
Вам нужны газеты по утрам? - спросила администратор отеля. Она где-то потеряла голос ("холодного пива перепила", сказал бы циник) и трогательно, как аквариумная рыбка, разговаривала губами, а не голосом.
--
Нет.
--
Это входит в стоимость номера.
--
Неважно. Ах, закройте, закройте глаза газет.
--
Хорошо.
Следующим утром, эдак в пять тридцать, под дверью что-то зашуршало. Мышь? Нет, свежая "Индепендент".
По улицам спешат джентльмены, одетые как доктор Ватсон, увенчанные котелком. Женщины носят разное, но доминирует классический стиль: спокойные длинные демисезонные пальто, туфли и сапоги без авангарда ни в цвете, ни в фасоне. И все эти девушки с тесных улиц Центрального Лондона становятся родными и близкими, потому что у нас так одевались в 70-х. В третье тысячелетие возвращают китайцы и темнокожие всех оттенков, наряженные как народ с любой улицы Пролетарской.
Мой напарник, хорошо поездивший по Западной Европе, определил для себя два типа европейской фемины: тощая и страшная как француженка - раз, здоровенная и страшная как немка - два. Побродив по Лондону, он добавил в классификацию еще одну разновидность европейки: симпатичная, как лондонка. Это так здорово на него подействовало, что он стал напевать "такую же москвичку, как была". На девичьих плечах никаких мехов. Меха свисают на голову с витрин магазинов. Магазины. Нет ступеней, приступок, порогов, стеклянные двери, настежь распахнутые в улицу. То ли лавки вышли на мостовую, то ли мостовая шопится.
"Хард-Рок Кафе" и "Планета Голливуд"- два самых успешных проекта в мире в области общепита и масс-культуры. 30 лет назад Эрик Клэптон, тогда любивший выпить и покурить, чтобы не занимали его стул в баре "Хард Рок Кафе", повесил над ним гитару. С легкой руки Эрика сегодня лондонское заведение - музей, приспособленный для еды.
Я годами искал музыку Хэрри Нилссона, мастера юмора "сортиров и спален" и гениального лирика, друга "битлов", соратника Джона Леннона по "пропавшему уик-энду", когда Леннон вышел из дому за сигаретами и… вернулся через год. До Лондона ни в одном из шопов, ни в одном из списков компакт-дисков Хэрри не попадалось. На Оксфорд-стрит стоит мега-магазин фирмы "Веджин". Вокзал или аэропорт, полный СиДи, ДиВиДи и музыкальных видео. Огромный зал поглощает улицу, или улица влетает в него. Обратившись к ребятам за прилавком, по буквам продиктовал: "Нилссон". Имя для них совершенно незнакомое. Проверив по компьютеру, нашли один диск и отправили меня в подвал. На полке под литерой "Н" я обнаружил почти всего Нилссона-Шмилссона. И всего скупил. В мега-магазин "Веджин" не надо ходить. Бойтесь мега-магазинов. Потому что там есть все! Все. Если не в главном зале, то в подвале, если не в подвале, то наверху. А для меломана это чревато мега-расходами. Если каким-то чудом после мега-магазина "Веджин" в кармане осталось несколько фунтов, снова попадаешь в засаду: рядом магазин "Топ Дог Мьюзик", фирмы с собакой у граммофона. У "Веджин" есть все. А у "Собаки" есть то, чего нет у "Веджин".
Ник убеждал меня купить фуфайку сборной Англии по регби, я набрал музыки. Вертел диски и думал: "Все правильно. На Хэрри мне не везло годами. Ну и что, если бы я нашел его в "Пурпурном легионе", например? Или на "Горбушке"? Или получил по заказу из Питера? В пиратском варианте? Я открыл его в Лондоне. В городе, где у него была "нехорошая" квартира, отремонтированная под присмотром Ринго Старра, в которой в одной кровати, но в разные годы умерли Кит Мун и Мама Касс. В Мэйфэйр, недалеко, кстати, отсюда. Только здесь Хэрри и нужно было искать".
Другой вечер в "Рубенсе у дворца". Маэстро, в костюме белом как рояль, закрыв глаза и, а ля Шопен, аффектированно откинув голову назад, играет Моцарта. Гостиная ресторана называется "Библиотека". В стенах, имитирующих книжные шкафы, корешки книг. Официанты говорят по-французски в нос, от чего производят впечатление жлобоватых снобов или снобоватых жлобов. Потрескивающий камин, коричневое теплое дерево панелей, мягкая мебель в драпировке неброских бордовых букетов, пальмы и фикусы в кадках. Уютные мягкие уголки, деревянные портики, резные балясины. Идеальная обстановка для высокой кружки "Гиннесса", кофейный бархат которого гармонирует с дубом стен. Следующая гостиная - "Кавалерийская". На стенах белый пушечный дым, красное и черное мундиров Ее Величества в исполнении придворных художников-баталистов. Трофейное копье с каменным наконечником и щит, плетенный из банановой кожуры: зулус, храбрости безрассудной, в набедренной повязке и боевых белилах выбросился из джунглей на ядра. Военный барабан у одного из кресел - будто, за двести лет до Клэптона, барабанщик оставил инструмент у любимого столика, чтоб его не занимали. Все готово для Эркюля Пуаро или мисс Марпл: свои дела они распутывают только в подобном интерьере. Остается услышать сдавленный крик где-нибудь за фикусом. Может, недавнее сборище странных старух, озадачившее меня, и было всеанглийским слетом мисс хадсон, мисс марпл и агат кристи?
О лондонской архитектуре, музеях писать бессмысленно. Листать цветную книжку и слушать "Лондон Таун" Пола Маккартни полезнее, нежели такое чтение. Или одинаково бесполезно. За много-много остановок метро отсюда, есть другой Лондон, где люди проживают. Бывают, проживают на десять фунтов в неделю, как мой товарищ, учивший английский язык. Оттуда не видно серебряную серьгу "Лондонского Глаза", новой достопримечательности, воздвигнутой к Миллениуму - а попросту чертова колеса диаметром 153 метра. Или 135? В том Лондоне я не был. В моем четверо "битлов" по-прежнему переходят по "зебре" Эбби-Роуд, как в 1969-м.
Завтра утром черное антикварное такси заберет нас в аэропорт с русским названием Хитроу. Лондонское такси - автомобиль загадочной марки, ее не знает даже Ник, "но делают их только в Англии". Под видом такси лондонцы по-прежнему используют карету: в салоне никаких украшений, довольно жесткое сиденье, но много места. Широко, высоко и длинно. В каком автомобиле можно позволить роскошь свободно вытянуть ноги? Внешне такси тоже от кареты недалеко ушло, черный громоздкий короб. Эта неуклюжесть и обеспечивает единственный комфорт - простор, свободу. Что может быть важней?
Выходим на улицу, чтобы "на посошок" выпить по кружке пива в "Альберте", знаменитом пабе неподалеку, где обедают члены Парламента. Ага, не получится. Пабы, носители строгой морали, работают только до одиннадцати вечера, уже значительно позже. Возвращаемся в "Библиотеку". Пианист ушел. В воздухе висит последний аккорд. Минорный. Острое желание выкурить последнюю сигарету на безлюдных ночных улицах. Ни такси, ни омнибусов, ни байкеров. Никого. Фонари желтушно отражаются на влажных булыжниках мостовой, обрывки газет, мы да красная телефонная будка - вот и все прохожие. Будка очень похожа на книжный шкаф из-за стенок "в клетку" мелких окошек. Будто в суматохе переезда кто-то забыл эту мебель прямо на углу: случается, у забытых вещей вид печальней, чем у заброшенных людей.
Я привез с собой Нилссона. Вернувшись, обнаружил в почтовом ящике сообщение, которого давно и безнадежно ждал. Перечитывал его и набрасывал под Нилссона счастливый ответ!
Лондон - волшебный город. Меняет. Сдвигает. Сносит. По фазе. Чуть не забыл - дорогущий город. Это так же верно, как то, что Трафальгарская площадь - самый центр Лондона, что ее Колонна увековечивает Нельсона (не Нилссона), одноглазого как наш Кутузов, и однорукого, как игорный автомат.