Аннотация: Осколки прошлого иногда очень долго режут ваши руки...
Глава 4
***
Откровения
***
Следующий день застал меня в кровати часов в семь утра - кажется, организм потихоньку начал впадать в привычный распорядок. Зараза. Сон не шёл, пришлось лежать и пытаться изгнать из головы всякие и без того испуганные мысли о том, что Шарль мог вчера испугаться или обидеться. И исчезнуть. Найти его в саду было всё-таки не так легко, как хотелось бы. Подобно стае мышей, застигнутых котом в погребе (хотя, а разве они ходят стаями?), мысли бестолково неслись из середины комнаты - сознания - по углам - в подсознание, но, не находя спасительных щелей, метались обратно. Так они меня и изводили ещё часа полтора, пока я бодро валялся в постельке. И только я таки блаженно смежил веки и провалился в уютно-бездумный сон, как меня грубо выпихнули обратно. Писком. Правда, не мышиным, а механическим. Будильник сработал.
Пришлось вставать.
Вы думаете, мой подвиг хоть кто-нибудь оценил? Вместо награды за очищенный подвал меня ждала тарелка овсянки. Мама, чес слово, ну будь ты правильной, порядочной, честной комсомолкой - роди меня обратно! Ну что тебе стоит?? Я мужественно сражался с кашей "никуда не денешься, съешь и не поленишься!" ровно тридцать минут. После чего на тарелке осталось ровно половина порции, а от меня ровно половина живого места. Я несчастно и очень проникновенно заглянул в глаза давешней тётеньке. По-моему, она была тут главным поваром и, по совместительству, женой дворецкого (чё ж тогда такой худой да сухой - с такой-то ммм... объёмной женой?).
- Молодой человек!!! - тут же возмущённо вскинулась она, ничуть не проникнувшись. - Нет уж, извольте! Здесь, между прочим, точно столько, сколько вы изволили скушать вчера!
- Она на меня давит... - сдавленно и очень грустно поделился наболевшим я, возя ложкой в жиже.
- Не выдумывайте, юноша, она смирно лежит на тарелке... - спустя минуту молчания утешительно произнесла, наконец, женщина. При этом взгляд у неё был... В общем, кажется, в её глазах за столом сидел узник палаты номер шесть. Мда, похоже, отвратительный у меня французский, друзья мои.
- Она на меня морально давит... - вздохнул я и жалостливо заканючил. - Тётенька, миленькая, ну пожалуйста, я правда наелся! - видя, что должного отклика пока не наблюдается, я рискнул и применил короную отмазку:
- Я больше так не буду!
Вы знаете, сработало. Отсмеявшись, я подмигнул ей и стал нагло лопать свой утренний бутерброд с маслом. Что-то поворчав для виду и всё ещё улыбаясь, "Беримор-дубль-два" удалилась на кухню.
Пробежка по саду не дала сколько-нибудь полезных результатов, вдобавок ко всему, к концу вообще превратившись в аттракцион "убеги от Лэндслоу, которому, зазевавшись, наступил на хвост. Два раза".
В общем, та ещё физкультурка. Пришлось объявить временную капитуляцию и начать выплату репараций в размере выполнения довольно муторной работы - а именно организации и разработке сайта, за хорошие деньги, между прочим. Конечно, учитывая нежданное наследство - как в той непреходящей шутке про богатого дядю - я мог бы бросить это дело прямо вчера. Но родителям удалось впихнуть в мою непробиваемую черепушку один железный принцип: дал слово - откуси язык, но сдержи. Вот теперь и мучаюсь.
Мучался я до самого вечера, и только часам к девяти наконец попытался узнать, почему так плохо видно монитор. Оказалось, я уже несколько часов сижу в темноте. Я устало откинулся на спинку дивана и стал тереть глаза. В принципе, поработал я плодотворно - процентов шестьдесят наработано, но...
- Ты закончил? - раздалось тихое, и я вздрогнул, уставившись в темноту широко открытыми глазами.
Моё чудо устроилось на коврике у камина и почти сонно, но с долей изрядного любопытства меня разглядывало.
- И тебе здравствуй! - засмеялся Шарль, пока я приходил в себя и просыпался. Я несколько смущённо улыбнулся:
- Прости... Рад тебя видеть, просто... Неожиданно так...
- А что ты делал? - спросил он, потягиваясь, и я едва заставил себя вслушиваться в его слова.
- Работал... Вот, обещался на свою голову сделать, теперь маюсь на заслуженном отдыхе...
- То, что держишь слово - это хорошо... - со знанием дела просветил меня Шарль, пока я выключал ноут. И только закрыв крышку, я заметил посторонний предмет. В дальнем углу столика в небольшом вазоне стоял пышный букет сирени.
- Ты очень увлёкся! - подколол меня "сосед" и довольно хихикнул в кулак.
Сказать, что я покраснел - значит, сильно приуменьшить. Мне было так жарко, как будто я третий час сижу в сауне.
- Это тебе... - робко добил меня Шарль и снова хихикнул.
- Прости... - выдавил я и переместил себя на всё тот же коврик у камина.- Мне, правда, жаль, и...
- Я не обиделся, - оборвал он меня, переведя взгляд на пляшущие искры пламени.
Чёрт, момент, когда его разожгли, я, кажется, тоже пропустил...
- А за вчерашнее? - после недолгого молчания рискнул я. Ничего другого, чтобы разбить тишину мне в голову не пришло.
- И за вчерашнее - тоже. И в голову не пришло, - уверенно расколошматил он все мои сомнения, и я почувствовал, что на лице расползается счастливая улыбка идиота.
Шарль, видимо, как-то идентифицировал выражение моей морды лица, потому что нахально поинтересовался:
- Ты чего? - в его глазах выплясывала шалость... Или отблески огня. Художники любят окрашивать мир в романтические флёры. Во всяком случае, я.
- Знаешь... - очень серьёзно и задумчиво начал я. - Знаешь, кажется, я влюбился.
И замолчал, потому что ничего глупее ещё в жизни не говорил. И ничего... правдивее. "Ты мне нравишься" - это всегда было правдой, простой и без приукрашиваний. Мне многие нравились... Их внешность, их обаяние, их сила воли... "Я люблю тебя" - заезженно, и красиво в простоте, и убого... Так я тоже говорил, и думал, что говорю правду. Видимо, это и было правдой. Относительной - насколько относительной, я пойму только когда действительно полюблю.
А сейчас я был просто влюблён. И это было здорово.
Шарль тоже некоторое время молчал, потом запустил руку в волосы и стал неосознанно ерошить затылок. Похоже, когда-то он носил "чижик" и теперь всё никак не мог отвыкнуть от старой привычкой. Когда волосы окончательно превратились в воронье гнездо, он, наконец, ответил:
- Ты мне нравишься, Вик. Ты мне правда, очень-очень нравишься...
Я приготовился услышать целый список "но", и окончательно пал духом.
- Скажи, ты ведь наследник Престонов? - с какой-то странной интонацией произнёс вместо этого сидящий передо мною юноша.
От неожиданности я ответил прежде, чем подумал.
- Ну, как бы да...
- Я тебя здесь раньше не видел... Почему? Даже летом...
- Ну, вообще-то, я жил с матерью, а она поссорилась с дедом, и он меня не признавал, из-за моего отца, которого... - сбивчиво попытался объяснить я и вдруг осёкся, задумавшись, почему так спешу. Почему не излагаю правильно и связно, почему вообще всё это говорю.
Ну, допустим, говорю я это потому, что у меня совершенно дурацкая потребность отвечать, и отвечать честно. А спешил я... Не знаю, у меня было странно-иррациональное чувство, что если я не успею, что-то рухнет. И останется в руинах навсегда. Всё-таки, видимо, я успел, потому что меня отпустило. Кажется, стало даже легче дышать.
- Вот как... - тихо проронил мой француз. - Ты... жалеешь об этом?
- О чём? - не понял я и попытался объясниться. - Просто, понимаешь... Это как-то дико... У всех есть дедушки, бабушки... А я... У меня... И потом... Неправильно всё это - такие отношения между отцом и дочерью... Мне всегда было немного жаль маму. Я понимал, что это, наверное, очень тяжело жить без отца - не знаю, я всегда расстраивался, когда представлял, что мой отец от меня бы отказался, потому что я гулял с Бесси из соседнего класса. - Я невесело улыбнулся в ответ на его сдавленный смешок. - А потом мне стало жалко деда. И сейчас я жалею его больше всего - каково это, умирать в полном одиночестве? Мне даже страшно представить...
Я замолчал, и на этот раз тишина длилась долго. Но она была уютной и какой-то домашней.
-А ты... - начал было я, понимая, что дальше в таком положении -опёршись на каминную плиту спиной - просто усну, но договорить мне не дали.
Шарль вдруг оказался очень -очень близко, стоя на коленях передо мною и осторожно обнимая меня за шею, будто я был тонким бокалом, готовым упасть и разбиться. Не знаю, почему... Но он плакал, тихо, но как-то и горько, и радостно одновременно.
- Вик, какой ты хороший... Ты даже не представляешь, какой ты хороший, - сдавленно прошептал мне в ухо юноша. А затем он потянулся и мягко поцеловал меня тёплыми, чуть солёными губами. Ещё не совсем веря, что мне это не снится - настолько нереальным, нематериальным всё это казалось, я всё-таки поднял внезапно показавшиеся неуклюжими руки и медленно провёл ими по его чуть выгнутой спине, приоткрыв его губы языком и скользнув внутрь, в покорно раскрывшуюся глубину, шалея от сладости и соли во рту, от его тёплого тела, которое я бережно перевернул на спину, когда он не удержался и всё-таки упал на меня. Мне кажется, целоваться он не умел - или его никто не учил, но всё равно мне нравились эти немного неловкие, короткие и странные в своей страсти-нежности поцелуи, когда пальцы Шарля гладили мой затылок, едва касаясь шеи, дёргаясь, если мои руки находили новую чувствительную точку на его спине... Его абсолютно детское взвизгивание, когда мои холодные пальцы коснулись кожи - я запустил руки под свитер... Его сдавленное хихиканье, когда мы в очередной раз сталкивались носами - и чуть виноватый взгляд, за который я был готов отдать душу.
Моё. Всё сейчас-только моё. Меня буквально распирало восторгом и нежностью, и... ну, понятно, не только. Я хотел его - безумно хотел, но желал, что бы и Шарлю было столь же хорошо, как и мне.
Когда я уже стягивал с него только мешающий делу свитер, я осознал, что всё-таки пол - не самое тёплое место ( помимо того, что и не самое романтичное), и в немалой степени этому осознанию помогло то, что в дверь стал скрестись, судя по тону злого лая, Лэндслоу.
Глубоко вдохнув и выдохнув сквозь сжатые зубы, я встал, потянув за собой Шарля и, на мгновение прижав его к себе, пообещал:
-Я сейчас...
С трудом оторвавшись, я, с кружащейся головой, будто пьяный, дошёл до двери и, открыв её, особо не церемонясь, пнул пса, попытавшегося не только проскочить внутрь, но и хватануть меня за ногу. Испуганно поджав хвост и поскуливая, но всё ещё скаля зубы, Лэндслоу поспешно удалился. Я плотно прикрыл дверь, убедившись, что он не вернётся, и обернулся. Шарль стоял возле кровати, неуверенно обняв себя за плечи, будто пытаясь оградится от всего мира и странно напряжённым взглядом буквально пожирал кровать.
-Шарль.. - тихо позвал я, медленно подходя. Он ощутимо вздрогнул и сделал попытку отодвинуться от меня. В его глазах плеснулся страх, он судорожно сглотнул и на мгновение зажмурился. Однако не издал ни звука, когда я осторожно приобнял его за плечи.
- Шарль, что такое? - я немного пошевелил той серой массой, что имею обыкновение называть мозгами и решил, что догадался.
- Шарль, ты... У тебя... Никого ещё не было, да? Я буду осторожен, обещаю и...
- Нет.. - неожиданно высоким голосом прервал он меня и закусил губу. Я замолчал, и внутри у меня змеёй шевельнулось ощущение, что я не хочу знать того, что он скажет.
- Был. Но... Я не... - он втянул в себя воздух со звуком, отчаянно напоминающим всхлип и, крепко зажмурившись, рвано зашептал:
- Мне было двенадцать и... Я убежал гулять, а он... Нашёл меня в парке и... Повязка.. я совсем ничего не видел... Но слышал, как он дышит и... Шаги и... - он сглотнул и мелко задрожал.- Всё время повторял "Прелестный!"...Было так... больно и... я... Я до сих пор... иногда... Чувствую его руки... губы... я его даже слышу! - Шарля била уже такая крупная дрожь, что я испугался до колик и поспешил как можно сильнее - и, одновременно, мягче - прижать его к себе, зарываясь носом в макушку. Юноша ткнулся лицом мне в плечо, глаза он так и не открыл. Если он сейчас не сможет заплакать... Но он смог - тихо всхлипывая и изо всех стискивая мою рубашку. А я молился о том, чтобы вернулся Лэндслоу, и мог бы снова пнуть его, или расколошмать об пол несколько ваз - потому что ублюдок, сотворивший с Шарлем - моим Шарлем - подобное - был в недосягаемости, и не в моих силах было сейчас до него дотянуться, изуродовать ему лицо, как он изуродовал душу тому ребёнку, каким было моё чудо, растоптать, как он растоптал мир подростка, уничтожить до самой последней косточки, чтобы и следов твари не осталось на и без того грешной земле.
Может быть, в тот вечер я ещё не любил. Но уже ненавидел так, как ещё никогда в жизни.