О прожитых годах тяжело вспоминать. Когда в Свердловске была выставка работ художника Михаила Дистергефта о репрессиях российских немцев, то были отзывы: "Нет, этого не могло быть!". Были реплики что надоела уже это тема. Но если мы не будем помнить об прошлом, то всё может повториться.
О себе: В марте 2012 года мне исполнилось 88 лет. Пережила трудармию (ГУЛАГ). Родного моего папу в 37 году расстреляли, потом реабилитировали. Боль осталась, она во мне сидит и сегодня. В начале 1942 года нам вручили повестки от горвоенкомата (я была медсестрой запаса). Поздравили, что посылают на фронт.
Собралась наша группа на вокзале в Камышлове, и нас сразу окружила милиция, сказав, что тут "особые люди". Погрузили нас в вагоны и из Камышлова повезли в Свердловск, где был пункт сбора. И только там мы с сестрой поняли, что нас забрали как лиц немецкой национальности. Затем под охраной повезли в Карпинск, там нас гнали пешком, несколько километров. Была зима, сильные холода. Привели к баракам без окон и дверей - это были бывшие лагеря. Женщины в слезы, а мужчина стали обустраивать наш быт. Спали на 9 м.кв. 18 человек на нарах. Столько было клопов, что мы собирали их в пакеты, а потом топтали. На работу гоняли под охраной в разрез добывать уголь, лагерь был окружён колючей проволокой, а по углам - вышки.
Позднее, когда организовали больницу в бараке, то меня взяли медсестрой. А сестру Лизу - в штаб: у неё очень красивый почерк. В свободное от дежурства время я ходила по баракам и делала уколы. Шприцы кипятили в консервных банках, но никаких осложнений не было. Свирепствовали тиф и дизентерия, но мы, как могли, боролись с инфекциями.
Сохранились отрывочные воспоминания. Меня направили принимать "власовцев". Подходит ко мне власовец и набрасывает на меня чернобурку. Я её с гневом отбрасываю. Подходит лейтенант и её берёт.
Как-то направили нас принимать интернированных немцев из Германии. Ко мне подошёл мужчина и говорит: "У меня в дороге умерла дочь - возьмите её вещи". Я отказалась, а лейтенанты всё забирали, снимали цепочки и золотые серьги у женщин. (У меня совесть чиста, видимо, за это мне Бог продлевает жизнь)
Как-то во время дежурства я присела к печке, была в пальто и заснула, а когда проснулась, болит спина. Говорю няне о том, что у меня болит спина, а она, осмотрев, сказала, что у меня волдыри от ожога.
Однажды во время дежурства ко мне подходит больной дистрофик и говорит: " А ну сестра, давай поборемся". Я испугалась, а доктор Ульрих подбежал и схватил его, положил, и он сразу умер.
Ещё помню, как-то няня другого отделения подошла к проволоке, её окрикнул охранник, но она не отошла. Он выстрелил в неё. И принесли её к нам в отделение, а она уже в агонии. Доктор Ульрих всплеснул руками: "Ой, какая же ты красивая, Лида"!. Говорили, что у неё трое детей дома осталось.
Много ещё было всего.
Как-то меня пригласили в штаб и сказали, что я должна поехать в Богословский морг за покойниками - лицами немецкой национальности. Была зима вышли из штаба, стоят сани, запряженная лошадь и возчик. Приехали в больницу, я отдала дежурной медсестре бумаги. А была уже полночь. Сестра говорит: "Я вам открою морг, но туда не зайду, там справа лежат два трупа, их и берите. Мы так и сделали, положили их на сани и поехали. Когда доехали до зоны, заехали в ворота и такой страх нас обуял, что мы бросили сани и убежали спать. Утром все встают, а сани-то с покойниками стоят... Ну конечно досталось мне. Петряков начальник лагеря кричит: "Расстрелять!". Но доктор Ульрих всё время меня прятал. Так всё и забылось. Теперь вспоминаю и думаю, почему всё время меня посылали. Да ведь я была моложе всех медсестёр и кроме того была комсомолкой.
Я работала в инфекционном отделении и заразилась ангиной, тут же и лежала в своей санчасти. Была очень высокая температура и я часто теряла сознания. И вот ко мне подходят и говорят, что война закончилась. Я сразу в слёзы: то ли от радости, то ли от печали. Мне плохо: я так ждала этого момента и вдруг умираю. Но Бог мне снова дал жизнь.
И вот в 1945 году открыли зону, а с нас взяли подписку о невыезде из Карпинска и что мы отрекаемся от всего "лишнего". Мы ежемесячно ходили на отметку до 1956 году. После этого нам дали чистые паспорта.
PS. Забыла описать один эпизод, когда няни делали уборку, чистили печь у доктора Ульриха и в золе находили корки хлеба, мы стряхивали золу и с таким удовольствием съедали эти корочки...
Марта Ноак
Записал сын Павел Эссер, правку провела Алла Кернер