Metanoia
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ETIENNE EXOLT
METANOIA.
1.ЖЕЛАНЬЯ ТЕНИ ПРЕДВАРЯЮТ БЕГ.
И тут я сумел освободиться.
Тонкие серебристые шнуры, жалобные палачи, неуверенно ласкавшие мои запястья, с самого начала казались мне недостаточно способными. Едва ли они смогли бы сдержать существо и вдвое менее изворотливое, чем я. Первой лишилась пут левая рука и я выдернул ее из ненадежной петли, вращая затекшей кистью и понимая, что мое бегство становится неизбежным. Ноги мои не допустили на себя оков и, как только к пальцам вернулись обычные их ловкость и чувствительность, я развязал узел на правом запястье, потирая его, сделал шаг от стены, отдирая от нее прилипшую кожу спины и выдохнул, стараясь делать то как можно тише.
Сгибая и выпрямляя почти негнущиеся пальцы, терпя жадную боль лишь в надежде на скорое ее исчезновение, я подошел к одной из стен, что была левой для меня, прикованного, и всмотрелся в нее. Черные кирпичи, надежно отгороженные друг от друга неровными полосами скрепляющего раствора, тускло блестели под светом электрической лампы и я мог различить прискорбные выбоинки, недостойные трещинки, отвратительные царапины на них, привлекательные только в полночь. Кончиками левых пальцев я прикоснулся к ним, к их гладкому теплу, к их растворенной в безразличии нежности. Они напоминали мне женщину, прежнюю любовницу, равнодушно смотрящую, как умирает бросивший ее мужчина, они едва ощутимо покусывали подушечки пальцев электрическими жвалами, они наскучили бы мне слишком быстро, если бы я позволил себе сблизиться с ними.
Подняв голову, я сощурил глаза, пытаясь рассмотреть форму горящей в лампе спирали. Она казалась мне то ящерицей, то бескрылой птицей и я не мог решить, какое из воплощений ее должен ненавидеть больше. Морщась от красных всполохов, я протер глаза, сметая оскорбительные слезы. Здесь больше не было ничего, достойного страха и мне предстояло покинуть это место.
Теперь я могу представиться. Я считаю себя одним из самых уродливых живых организмов, когда-либо обретавших существование. При том, что у меня нет горба, чешуи, хвоста да и всем остальным я не отличаюсь от прочих людей, любой из них без сомнения признает мое уродство, если приходится ему встретиться со мной. Некая странная дисгармония черт лица, хрупкое и слабое тело, полные происходящей из этого тревожной злобы глаза в совокупности своей превращают меня в того, кто едва ли может быть назван не то что красивым, но хотя бы уместным для взора. При этом я никогда не испытывал недостатка в женщинах и мужчинах, добровольно и бесплатно выражавших желание разделить со мной ложе, причиной чему я видел тщательно выдрессированные слова, способность к утвердительной игре, тайному многоженству лицедейства и то, что многие другие называли моей таинственной внутренней чистотой, если избегать более печалящих выражений. Я соглашался с ними но только для того, чтобы заполучить свое удовольствие. Все остальное едва ли интересовало меня. В чем-либо другом не могло быть необходимости и я думаю, что именно мое прозрачное уродство и ненависть тех, с кем мне довелось соплестись в близости привели меня сюда, в этот блистательный и непорочный застенок, где именно чистота и была тем, что пугало меня.
Дверной проем был пустым и полным манящего света. Я видел за ним желтую стену и черный пол, я надеялся, что по пересечении его предела окажусь в чертогах чудес настолько поразительных, что не найдется во мне достойного их переживания.
Всего три шага понадобилось мне для того, чтобы схватиться рукой за его край и осторожно выглянуть наружу. Коридор был пустым, на высоте моего роста превращая цвет в серовато-белый. Высокий потолок, приболевший цветочной лепниной, тяжелым сводом нависал надо мной, но я не боялся его, как бывало то в детстве. Если на нем и обитали какие-либо чудовища, то я не видел их и, соответственно, смерть моя будет мгновенной или же они были слишком малы размерами и малочисленны, чтобы представлять угрозу для меня.
Я выступил в этот яркий свет, почувствовал под босыми ногами теплое дерево, вдвойне приятное после холодного камня. В этом месте я неожиданно ощутил в себе силу и испугался тому, что не увидел причины для того. Свет или воздух, в котором я ощутил едва заметные, приторно-сладкие доброжелательные ароматы ничего не изменили в моем теле. Руки мои оставались такими же тонкими, как и прежде, мягкий живот был все таким же уязвимым. Я не должен был позволить чему-либо обмануть себя. Ложное предположение о собственной силе было бы выгодно моим врагам, а я не сомневался в том, что где-то поблизости, быть может, за одной из дверей, притаились те, кого я с уверенностью смогу причислить к таковым. Разноцветные, различную имеющие форму, овальные, прямоугольные, круглые, украшенные золотыми, черными, стальными узорами, силуэтами животных и людей, геометрическими фигурами и цветами, все двери были равноценны для меня и я подошел к первой из них, деревянной и красной, со сглаженными углами и золотистой ручкой. Ближайшая ко мне и расположенная с левой стороны, она всем устраивала меня. Дотронувшись до нее, ощутив ее гладкую прохладу, не почувствовав в том прикосновении ничего угрожающего, я опустил ее золото, поворачивая и открывая.
Подняв голову, отвлекшись от письма, девушка улыбнулась мне и призывно махнула рукой, не выпуская из нее черной перьевой ручки.
Переступив порог и закрыв нас в комнате, я стоял, всматриваясь в показавшееся мне странным улыбчивое существо.
Одежда ее была униформой, на погонах и стоячем вороте серой рубашки я различал золотистые символы, несомненно означавшие ее звание и положение. Шелковистая ткань, составившая ее одежду, была поражена узором, что казался существующим в глубине ее, пробирающимся в ней черным извилистым потоком. Коротко стриженые светлые волосы распадались прямым пробором, не прикрывая ушей, тяжелые золотые кольца пронизывали их крошечные мочки. В моей памяти не было армии или службы носившей такую форму. Я стоял перед ней, обнаженный, но она не выказывала ни малейшего смущения, глядя на меня. Неподвижный взгляд ее пристальных алмазных глаз, улыбка добродушной ведьмы, убеждали меня в том, что ей принадлежит опыт, позволяющий не считать мужчину поводом для смущения или же она относится к тем созданиям, которые не уделяют внимание подобным мелочным различиям. Она могла иметь только обличие человека, мне не стоило заблуждаться,
Изящным жестом левой руки, блеснувшей множеством тонких серебристых колец на запястьях, она указала мне на пустующий стул и я последовал ее направлению, наслаждаясь своей покорностью, чувствуя лакированное дерево под своими ягодицами и радуясь тому, что сиденье не было мягким.
-Вы знаете, почему оказались здесь? - ее золотые губы двигались с удивительной живостью, артикуляция была слишком четкой, чтобы я усомнился в тщательной подготовке.
-Не имею ни малейшего представления. - я мог бы назвать причиной жажду, но едва ли она приняла бы такой ответ.
-Вы находитесь здесь в связи с повреждением вашего внешнего мозга.
Я усмехнулся.
-Это заставляет предположить о наличии внутреннего.
-Я уполномочена раскрыть вам следующую информацию. - она выдвинула ящик стола, достала из него коробку охотничьих спичек с замершим в охотничьей стойке черной собакой на этикетке, положила ее на стол и подтолкнула ко мне наконечником ручки.
Мои глаза сощурились в недоумевающем подозрении, но я все же протянул руку, отметив, как сильно выделяются на ней в свете яркой электрической лампы белые полосы шрамов. Коробка была почти невесомой и, осторожно выдвинув ее внутреннюю часть, я обнаружил в ней черного червя, призывно изгибавшего свое маслянисто блестящее тело. Его рот пиявки не оставлял сомнений в назначении. Подняв взор на девушку, я увидел ее ободряющую улыбку. Надеясь на неведомое, я сжал червя между правыми указательным и большим пальцами и приложил его к сгибу левого локтя. В то же мгновение он впился в мою плоть, я ощутил жгучий укус, старательное пламя ослепляющим гневом вонзилось в мою руку и я, схватившись за нее, застонал, глядя как раздувающееся тело червя пульсирует вместе с биением моего сердца.
Но я увидел другое. В огромном зале, пол и стены которого выложены были светло-зеленой плиткой стояли черные кубы, высоко поднимавшиеся надо мной и я пребывал перед одним из них, глядя на круглый экран перед собой, на котором сменяли друг друга слои обнаженного в горизонтальном сечении мозга, отличавшегося от того человеческого, который я помнил, разделением на три почти одинаковых в размере части, из которых средняя мне все же показалась чуть больше прочих. Некоторые области его были окрашены красным, иные же и вовсе представляли из себя черную пустоту. Гудящие черные трубы, прижатые стальными скобами к полу исчезали в массивных гнездах на стенах кубов, покрытые незнакомыми мне красными символами кабели тянулись к ним, далекие голоса говорили на непонятном языке и невидимые люди смеялись удачным шуткам.
Высохший червь лежал на плитках паркета, с которых почти сошла уже черная краска.
-Что это?...-я сглотнул собравшуюся во рту горькую слюну и откашлялся. - Что это было?
-Один из центров внешнего мозга. Четыре месяца назад по вине мятежников, атаковавших его, несколько образцов пострадали, включая и ваш.
Мои руки дрожали, над венами левой остался круглый красный след с небольшим утолщением в нижней части кольца, напомнившим мне змеиную голову.
-И вы допустили это?
-Мятежники набирают силу. У них все больше последователей. - она тяжело вздохнула и я вообразил приятное для себя, позволил себе считать, что и ей хотелось бы присоединиться к ним и она сделала бы то, если бы не боялась потерять выгодное и надежное положение. - Но нам с вами предстоит выяснить следующее. Поскольку ваш внешний мозг поврежден, вы не можете использовать его в полной мере и потому не способны считаться полноценно разумным существом.
-Что? - я вскочил со стула, руки мои сжались в кулаки. - Вы считаете меня неполноценным?
Несомненно, из-за моего уродства.
-Я говорила...- но в глазах ее возникла признающая ошибку робость, разозлившая меня еще больше.
Я чувствовал себя таким же разумным, как и прежде. Сознание мое не казалось мне ущербным, я не мог вспомнить, чтобы когда-либо отдавал больший отчет в собственных действиях. Знания и память мои также не претерпели изменений, насколько я мог судить и потому я чувствовал себя оскорбленным.
-Ты думаешь...- я обошел вокруг стола, приблизился к ней с правой стороны .- Я неразумен?
Схватив девушку за предплечье, я заставил ее подняться. Она была лишь немного ниже ростом и стояла так близко ко мне, что едва не касалась меня грудью. Разомкнув губы, она облизнула их и хотела что-то сказать, но, схватившись за ворот ее рубашки, я рванул тонкую ткань и слова стали неуместными. Черные пуговицы разлетелись во все стороны, одна ударилась о стол и откатилась к двери, другая попала в стену и упала на бумаги, закружившись на них в бешеной короткой пляске.
Она не двинулась с места, взгляд ее оставался таким же спокойным, как и прежде, а улыбка стала еще более нежной. Черные кружева бюстгальтера взволновали меня не меньше, чем вспышка на солнце. Развернув девушку спиной к себе, я вывернул ее левую руку за спину и толкнул ее на стол. Выгнув свою свободную руку, я расстегнул пуговицу на ее брюках и сдернул их вниз, обнажая маленькие ягодицы, тонкие белые трусики, забившиеся между ними.
-Это только доказывает мою правоту...- повернув голову направо, она пыталась посмотреть на меня поверх своего плеча.
-Что? - пальцы мои уже схватились за резинку ее трусиков.
-Разумное существо не совершит подобного. - голос ее оставался рассудительным и спокойным.
Я втянул в себя приторно-терпкий воздух, разгневанный правотой ее слов, но не знающий, как выразить свою неисправимую злость. Отпустив ее руку, я отступил прочь, позволяя ей выпрямиться и подтянуть брюки. Повернувшись ко мне, она присела на край стола, согнув левую ногу.
-Теперь вы видите, насколько серьезен ваш случай. - вцепившись руками в край стола, она взирала на меня с сочувственной жалостью.
Обессиленный, я кивнул, в силах смотреть только на ее сжатую кружевами грудь.
-Вернитесь на свое место.- глаза ее следили за мной, когда я проходил мимо нее и только когда я опустился на стул, она совершила то же самое.
-Все усугубляется вашим прошлым, сэр рыцарь.
Об этом я не любил вспоминать, но само ее знание о моем титуле означало и осведомленность о прошлых свершениях, каждое из которых мне хотелось бы скрыть.
-Внешний мозг, подобный вашему, сложно восстановить. Слишком старая модель. Уже не осталось специалистов, которые могли бы заняться им. Вы не помните, кто занимался установкой и обслуживанием?
-Простите?
-По нашим данным...- она перевернула несколько листов. - Десять лет назад была сделана замена по вашей просьбе. Но в документах не значится имя мастера.
Я закрыл глаза, отдавая себя на растерзание воспоминаниям. Черные шлемы с высокими красными плюмажами, полноватая девушка с огромной грудью и рыжевато-желтыми волосами, смеющаяся надо мной, сломанный шестиногий робот, забавно ковыляющий по окруженной яркой травой дорожке из красных каменных плиток.
Мне пришлось покачать головой.
-Это очень плохо. - она казалась искренне расстроенной. - Его Величество будет недоволен.
Страх безбрежный, ибо тень его сжигает небеса.
-Король? - мои глаза хотели слез, но не могли и приблизиться к ним.
-Есть касающийся вас приказ, подписанный Королевским Советом.
В прошлый раз, когда Его Величество оказался недоволен мной, я лишился правой руки и возможности воспринимать музыку. Если первое не представлялось существенной утратой, ибо не прошло и двух недель, как новая рука отросла еще более сильной и ловкой, чем прежде, то второе превращало процесс выздоровления в мучительный и кажущийся бесконечным. Его Величество умел поощрять и наказывать, неизменно отыскивая самые изощренные способы для того.
-Что я должен сделать?
-Вы должны прибыть в ближайший Дворец Космонавтов.
-Но это же...-мне показалось, что стул покачнулся подо мной.
Она кивнула, глядя на меня со странным, пугающим восхищением.
-Вам предстоит нелегкий путь.
У меня не было никакого намерения совершать его и вместе с тем, отказавшись выполнить волю Короля, я стал бы мятежником, одним из тех, кому был обязан своим настоящим плачевным положением. Стоит мне сделать неверный шаг, что не приблизит меня к тому Дворцу и я стану одним из них, ибо Королю известно все, Он немедля узнает обо всем, что происходит с Его рыцарями. Он не следит за нами, мы вольны в своих действиях, но долг перед Ним превыше всего и мы знали об этом, когда были призваны на службу при Его дворе. В любое мгновение, будь мы с женщиной или мужчиной, в болезни или праздности, обязаны мы, услышав Его зов или будучи обнаруженными гонцами, следовать Его воле и многие, кто противились тому, встречали отвратительную гибель. Он сам выбирает нас, приходит к нам самолично или при помощи ужасающих видений осведомляя о своей воле. Я знал пытавшихся бежать, сопротивляться и сражаться. Все они были уничтожены самыми жестокими способами, некоторые казнены публично, дабы никому не было позволено противиться воле Короля. Во всем остальном был Он мудр и справедлив. Те из нас, кто верил Его пророчествам обретали удивительные судьбы, умирали в чужих странах от нищеты и голода, становились могущественными правителями, страдали от неизлечимых болезней, совершали невозможные подвиги, погибали в невероятных происшествиях, становились персонажами сказаний, исчезали в зловонных болотах, имели множество женщин, теряли конечности в битвах, владели прекрасным оружием, страдали от ядов и лучевой болезни, полученных во время многолетних походов. Мы не знали целей и желаний нашего Короля, сотни карт Королевства видели мы и все они противоречили друг другу. Тысячелетние города исчезали навсегда после того, как мы покидали их, другие появлялись, когда трехногие старцы сообщали нам, что желаемое нами находится в тех местах. Те из нас, кто видел Короля, различные предлагали его описания и все это лишь улыбку вызывало у меня. В нас не было всемогущества, находились люди сильнее и хитрее, но только мы встречали смертоносных непобедимых чудовищ и соблазнительных бессмертных девственниц.
Я почти не помню уже, как было то со мной. Случилось это многие сотни лет назад. Будучи злонамеренно пробужденным, я увидел над собой огромного призрачного паука, медленно шевелящего полупрозрачными красноватыми лапками. Волоски на них шевелились от пробиравшегося в крошечное, подобное бойнице, окно, ветра, жвала опускались к моему лицу в то время как я, парализованный, загипнотизированный, завороженный, приподнявшийся на локтях, не способен был ни кричать, ни бежать, ни протянуть руку за ножом, спрятанным под подушкой.
-Отныне ты служишь Королю...- прошептал паук хриплым голосом престарелой развратницы. - С этого мгновения ты рыцарь при дворе его и должен явиться чтобы первое получить приказание. Утром же отправляйся в путь.
Он исчез, а я упал на подушки, поражаясь тому, что сердце мое не билось чаще и я не чувствовал никакого волнения. Мне кажется, что именно это и убедило меня в истинности всего произошедшего и в необходимости следовать указаниям. Путешествие это было слишком долгим и унылым для того, чтобы рассказывать о нем и закончилось вдали от любого из Королевских Дворцов. Меня встретил в маленькой грязной деревне один из Его многочисленных колдунов, ожидавший моего прихода более двадцати лет, снабдивший меня оружием и доспехами и отправившийся со мной в первый из моих походов. Помнится, я убил его, когда он попытался отравить меня во сне.
Вздохнув, я посмотрел на левую руку свою, извилистые шрамы на ней, напоминавшие о прежних неуместных битвах и великолепных предательствах. Воспоминания становились равноценными, нечто странное происходило с ними и я не был уверен, имелись ли они до того, как я решал, что помню нечто, я подозревал в них самовлюбленную конфабуляцию и не было никого, кто мог бы подтвердить мне что-либо из того, что я считал свершившимся когда-то.
-Какой он, наш Король? - только сейчас обратил я внимание на то, что украшением для ее ногтей было изображение герба. На серебряном поле под кровоточащим мечом спаривались красный дракон и черный единорог, причем оба были мужского пола.
-О! - ее улыбка напомнила мне о расцветающей радуге. - Он великолепен! Я происхожу из крестьян, мне труднее сопротивляться великолепию его. Я стояла однажды в зале, куда он вошел, возле самой стены. Передо мной были тысячи людей, я не видела и не слышала его, но все же почувствовала, когда он появился и не смогла сдержаться. От великолепия его оргазмы один за другим приходили ко мне, я опустилась на пол, прижалась к стене и плакала, наслаждаясь.
Я покачал головой, не в силах поверить ее истории. Улыбка ее была чиста, слова скользили друг за другом так, как будто много раз совершали то. Возможно, ни один из рассказов не заслуживала моего доверия.
-Герцог Териак находится неподалеку. Вы можете попросить помощи у него.
Это имя показалось мне знакомым, нечто во мне ответило на него, возгорелось и затрепетало и могло это означать лишь некую близость нашу, совместную память. Мы могли быть любовниками или врагами, он мог быть братом мне или же отнять у меня женщину. Связь между нами могла быть установлена моим сиюминутным восхищением титулом, прозвучавшим удивительно красиво в сочетании со странным именем или же древним ненавидящим родством.
-Где именно?
Она вздохнула, выдвинула левый ящик стола, достала из него еще одну спичечную коробку, на сей раз намного меньших размеров и без этикетки вовсе и протянула мне. Принимая у нее сие подношение, я случайно прикоснулся к кончикам ее пальцев, оказавшихся прохладными и поразительно мягкими.
Подозревая наличие в хранилище том еще одного червя, я открыл его с ухмылкой привычного к чудесам.
Но увидел я золотую серьгу в виде морского конька, означавшую, что в этом облике были проколоты уши мои.
Я уже взял ее в левую руку и поднял почти до виска, когда девушка вскочила и бросилась ко мне.
-Простите, я ошиблась! - она выхватила у меня серьгу, бросила ее обратно в коробку. Вернулась к столу, достала из него маленькую черную шкатулку и отдала ее мне. Проведя по мочкам ушей, я убедился в том, что не были они приспособлены для ношения серег. Смущенная и взволнованная, с покрасневшими щеками, она выглядела еще более соблазнительной, чем ранее. Разорванная рубашка соскользнула с ее плеча и левая грудь, лишь наполовину прикрытая священным кружевом, предстала перед взором моим, вынудив напрячься плоть. На мгновение я задумался о том, чтобы превратить себя в существо неразумное, ведь многое я мог бы позднее отнести на счет поврежденного внешнего мозга, но если она была права и Король лично обратил внимание на меня, то все мои поступки подлежали отныне строгому суду с Его стороны и могли быть наказаны с немыслимой непоследовательностью. Непредсказуемость Короля была также одной из причин, по которой следовало тщательно рассматривать все условия происходящего. Быть может, он и желал бы, чтобы я совершил насилие над этой девой, ибо великий воин или мудрец мог родиться от этого. Не имея ни одного знака, лишенный обычных своих последователей, неспособный выйти на связь со спутником-советником, я не мог определить Его волю и намерения. Зная, что разум почитается Им превыше всего и имея определение Его от сидевшей напротив меня, я все же предпочел удержаться от насилия.
Пластиковая шкатулка, исцарапанная, со сбитыми уголками, казалась недостойным хранилищем для великих тайн и когда я открыл ее, то обнаружил лежащую на черном бархате, скованную и безмолвную по вине кляпа во рту девушку ростом не больше моего члена в напряженном состоянии. Как только крышка поднялась, она попыталась вырваться, вспорхнула, взмахнув прозрачными крыльями, но поднялась лишь до моих глаз, остановленная тонкой цепью.
-Это одна из сотен единокровных сестер герцога. Она всегда знает, где он находится и с удовольствием отведет вас к нему.
Мерзкое существо металось перед моим лицом, мерцая радужно переливающимися крыльями. Руки ее были скованы, широкий черный ошейник сжимал шею, короткая светлая коса болталась на правом плече. С ненавистью смотрела она на меня, как будто бы я был пленившим ее.
Я протянул к ней руку, но она отпрянула от меня, сдвинув шкатулку.
-Не бойся. - это жалкое создание вызывало у меня лишь отвращение.- Когда я встречусь с герцогом, то отпущу тебя.
-Этого делать нельзя. Она осуждена на вечное служение. Отдайте ее герцогу, пусть он решает, как быть с ней дальше.
Я кивнул, отсоединяя серебряное кольцо от стенки шкатулки и помещая его на указательный палец.
-В соседней комнате вы найдете одежду и оружие. - она выпрямилась на стуле, стараясь сделать улыбку ободряющей, что еще больше разозлило меня. - Желаю вам удачи, рыцарь!
Я дернул цепочку, вынуждая летунью следовать за собой и вышел из комнаты, громко захлопнув дверь. Вторая в том ряду была круглой и светло-голубой, с квадратной стальной ручкой. Летунья дергалась, пыталась вырваться, натягивала цепочку и я поражался ее глупому упорству.
Возле черных стен той комнаты я обнаружил множество шкафчиков из красного металла, в которых хранилась самая разнообразная одежда. Отвергнув оранжевый комбинезон и темно-серую униформу, черный костюм и куртку из кожи демона, я открыл очередную покрытую выбоинами мятую дверцу с полки за ней на меня воззрился черный череп. Лишенный нижней челюсти, зелеными, остро заточенными кривыми зубами цеплявшийся за край полки, он смотрел на меня пустыми глазницами, из которых левая была вдвое больше правой. Приподняв крышку черепа, легко повернувшуюся на золотых петлях, я обнаружил в нем упаковку сигарет с изображением гильотины на ней и крошечную ампулу, заполненную вязкой прозрачной жидкостью. Стоило мне взять ее в руки, как скованная летунья натянула цепочку и зашипела сквозь кляп. Улыбнувшись, я приблизил к ней ампулу и она заметалась, резко меняя высоту, совершая рывки из стороны в сторону. Все, что причиняло ей страдание, было приятным для меня. Рано или поздно я приходил к такому выводу относительно всех женщин, с которыми вступал в близкие отношения, она же, вдобавок ко всему, была еще и преступницей, чьи неведомые и совершенно неинтересные мне прегрешения могли угрожать сущему, посему я чувствовал себя вправе подвергнуть ее любым сияющим пыткам.
Я надел черные брюки и сорочку, красную кожаную куртку и высокие сапоги, я повесил на широкий ремень короткий меч и мелкокалиберный пистолет, я остался доволен собой. Все было простым и приятным, я мог считать себя достойным и готовым к путешествию. Летунья настойчиво тянула меня к выходу из комнаты, тряся головой в отрицании неведомого.
Но меч был легким, лишенным узора, черная рукоять его не имела украшений и внутри нее едва ли имелись защищающие письмена. Крошечные выбоинки и царапины обживали лезвие, ножны и ремни их чешуйками исходили потертой желтоватой кожи, это оружие должно было знать и помнить правомочную смерть.
Пистолет, принадлежавший к неизвестному мне виду, хранил в обойме не больше десяти пуль, как смог я представить, исходя из размеров верхней. Черное гладкое тело извергало приторный аромат маслянистых цветов, боек был немного сбит, что-то тихо звенело в механизме и я сомневался, что он пригоден для боя, но не решался произвести пробный выстрел, опасаясь рикошета или иного неприятного происшествия.
Я помнил великолепное оружие принадлежащим мне, многослойные мечи, на которых сама собой появлялась гравировка, живописующая мои победы и неудачи, больше последних, чем первых, удивительные огнестрельные механизмы, созданные аутичными мастерами, сложнейшие гибельные устройства, представление о принципах работы которых, сколько бы колдуны ни объясняли его, вызывало у меня только тошноту и головокружение. Все это было утеряно в зловонных надрывных пустынях, разрушено враждебной магией, разбито на полях сражений, но я не сожалел и не горевал о самовольных утратах. Я знал, что больше ничего не будет и это успокаивало меня, придавало мне расслабленную уверенность.
Время чудес закончилось, Король объявил об этом на прошлой неделе. Быть может, теперь и я лишусь определенности.
Я вернулся в коридор и поразился ему. Под потолком его теперь бредили цветами-паразитами яркие жгуты лиан, перепутавшиеся с толстыми черными кабелями, с потемневших стен сползали мокрые плакаты, призывавшие меня быть заедино с плоскогрудой блондинкой, вооруженной штурмовой винтовкой, тонкие синие змеи с желтыми полосами на маслянистой чешуе скользили в углах между стенами и полом, все устремляясь прочь от комнаты, где я освободился.
Надломленные провода давали пищу стальным цветам, в стенной нише совершал свое неутомимое движение поршень, вращая поскрипывавшее колесо, все хотело быть машиной, все мечтало хотя бы притвориться ею, дабы обрести покой и могущество.
Осторожно ступая, чтобы не встать в радужные лужи, мертвыми медузами растекшиеся по полу, я заглянул в соседнюю комнату. Девушки уже не было здесь, а покосившийся стол выглядел так, как будто не один десяток лет простоял в этом улыбчивом запустении. Из возникшего за это время напротив двери окна, загрязненного тысячью порочных воспоминаний, пробирался в комнату тусклый свет, осторожный развратник, которого возбуждали непристойные надписи и рисунки, вырезанные ножом на столешнице.
Усмехнувшись, я отвернулся. Летунья ногами и руками вцепилась в одну из лиан, полагая, должно быть, что сможет удержаться на ней и я, устав от ее сопротивления или восхитившись им, дарую ей свободу. Но мне было достаточно один раз дернуть рукой, чтобы она сорвалась и едва не упала. Только у самого пола смогла она остановить падение и вспорхнула к моему лицу, где и попыталась ударить меня ногой в глаз.
Я клацнул зубами и она отпрянула. Угроза успокоила ее и мы двинулись прочь, преодолевая электрические заросли, вдыхая прилипчивые ароматы. Один поворот налево в конце коридора и мы оказались возле выхода, за которым, после четырех черных ступеней со сбитыми углами, простирался производящий кошмары лес.
Мне было легко узнать его. Несмотря на то, что местоположение его постоянно менялось, суть оставалась неизменной и ощущение искрящейся пустоты, одолевающее каждого, оказывающегося в нем, невозможно забыть или подделать, как и любую другую ошибку. Много раз я направлялся в его мерцающую чащобу для того, чтобы уничтожить неожиданных чудовищ, но почти всегда поиски мои заканчивались неудачей.
Его деревья, покрытые чешуей, перьями, мехом или корой, исходящие щупальцами, выбрасывающие к случайному путнику стрекала или остающиеся совершенно безобидными, являли собой удивительные образования, в большинстве своем непригодные для огня. Внутри них, если удавалось при помощи каких-либо механизмов свергнуть эту оскорбляющую сознание высоту, можно было обнаружить провода и трубки с обжигающими и ядовитыми жидкостями, мышцы и вены, пульсирующие органы, подобных которым мне не доводилось встречать ни в одном анатомическом кодексе.
Именно здесь возникали, если верить некоторым колдунам, все враги Короля. Ужасающие твари, разрушавшие города и убивавшие лучших рыцарей, великолепные чудовища, сиятельные мятежники, болезненные еретики происходили от вызванного легчайшим ветерком движения этих деревьев. Простолюдины опасались и приближаться к ним. Только те, кто защищен был эксплицитной броней и лучшим колдовством вступали в его неподвижную тень, ведомые чужой волей, не представляющие, каким должен быть результат.
Мне нечего было бояться, ведь я оказался здесь случайно, не имея к тому никакого желания или побуждения. Для меня не создано чудовища, которое я был бы послан убит, не приготовлено ведьмы, что могла бы меня совратить. Путь мой ведет прочь из этих неудобных мест и одним уже только своим намерением покинуть их я защищен более надежно, чем любым скафандром.
Летунья же не испытывала страха. Мне показалось, что, оказавшись в лесу, она обрадовалась его свободному пространству. Поднявшись над моей головой, она кружилась, треща крыльями и подергивая цепочку. Я отмечал неоднократно, что женщины всегда чувствовали себя в этом лесу лучше, чем мужчины.
Над нами пролетело нечто огромное, размахом крыльев сравнимое с кошмаром, мелькнуло тенью увядающего желания. Я успел заметить только острые окончания крыльев, схватиться за кобуру и усмехнуться тому. Как будто бы здесь могло оказаться полезным подобное оружие.
Призраки перепрыгивали с ветки на ветку, пушистые метафоры выглядывали из своих уютных гнезд, лемуры пели хвалебные песни забвению, силлогизмы подвывали вдали, колючие рифмы перебегали из норы в нору. В другое время я позабавился бы, охотясь на них, стреляя в них уже только ради развлечения, но сейчас это было недостойно по отношению к Герцогу и потому я лишь ускорял шаг, следуя за своей пленницей.
Она, как это часто случается со всеми поводырями, вела меня к шуму.
Я слышал его уже долгое время, тягучее стаккато металлического прозрения. Сперва я подумал даже, что то один из моих собратьев рыцарей ведет бой с очередным символическим чудовищем и обрадовался возможности встретиться с равным себе и, быть может, помочь ему в подвиге его. Но, увы, надежды мои угасли как только я различил в том звуке ритмичное увещевание проповеди, настойчивую вибрацию вожделения и вскоре, вместе с тем, как поредел лес, мы оказались рядом с удивительными машинами, всегда вызывавшими у меня жгучее презрение.
Говорили, что сам Король изобрел их, собственноручно создал чертежи и запустил производство их на фабрике в каком-то далеком восточном городе. Я же мог утверждать только то, что Он беспокоился о них, требовал доклады о том, как продвигается работа их и жестоко карал каждого, кто осмеливался мешать ей. Мне самому доводилось участвовать в карательных рейдах, когда полоумные крестьяне пытались разрушить какую-либо из этих машин.
А они всего лишь сажали деревья.
Длинные темные тела, покрытые знаками и письменами, инструкциями и предостережениями, угрожающе поднимавшиеся надо мной, медленно перебиравшие черными траками гусениц высотой в половину самого длинного дерева, исходившие тягостным грохотом, радостным скрежетом, возбуждающим треском, выливающие из себя мутные жидкости, извергающие белые, серые, желтые пары, гигантским ковшом они взрывали землю, после чего опускали в нее извлеченное из контейнеров в задней части, сжатое металлической четырехпалой клешней зеленое, покрытое белесыми жилками яйцо и осторожно разравнивали над ним почву, чтобы вскоре взошел, а иначе и быть не могло, росток нового невероятного.
Ведущая меня, казалось, не обращала никакого внимания на рокочущие машины. Их словно бы и не существовало для нее, что вынудило меня задуматься и усомниться в том, могут ли существовать кошмары для женщин. Я не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь из них когда-либо признался мне в том, что пережил кошмар или хотя бы дурное сновидение, я не мог быть уверен в том, что они способны на такое переживание. Если же возможность эта отсутствовала для них, тогда я должен был подозревать ложь и в любых других рассказах о сновидениях, исходящих от женщин, ведь для меня и многих других мужчин, с которыми мне доводилось общаться, они неизменно были или становились кошмарами.
Маленькие машины сновали вокруг большой. Злобные и ревнивые, они подкатывали ко мне на своих визжащих колесах, подпрыгивали на тонких лапах, пытались ткнуть в меня странными выступами на их телах, что должны были быть антеннами или датчиками, но после того, как я пнул пару из них и третья упала во влажную грязь, завизжав и безуспешно пытаясь подняться, скребя по месиву вокруг себя короткими ногами, другие стали держаться поодаль, лишь резкими звуками выражая свою унизительную ненависть. Ухмыльнувшись, я расстегнул кобуру и количество недоброжелателей уменьшилось еще немного.
Быстро пройдя мимо них, выбравшись на землю сухую и ровную, я огляделся, стараясь понять, в каком из состояний королевства я оказался.
Передо мной сияла степь, яды в чьей крови старательно обращали ее в пустыню, преуспевая в этом и не позволяя ей стать той венценосной блудницей, какой она мечтала себя еще в бытность молчаливым океаном. Потрескавшаяся блеклая земля разрешала пробиться лишь немногим высохшим растениям, крошечные ящерки метались между ними, поблескивая радужной чешуей, насекомые перескакивали из трещины в трещину, издавая испуганный треск. Слепящее солнце угрюмым моллюском ползло по голодному небу, оставляя за собой след из маслянистой мерцающей слизи. Одинокий самолет медленно брел по направлению к единственному облаку, в котором, несмотря на все мои усилия, я не смог рассмотреть ни одной укрепленной формы и, если справедливы были мои воспоминания и точным видимое, то была та машина одним из бомбардировщиков, выпущенных Королем, дабы следили они за лишенными раковин и потому склонными к агрессии гигантами.
Высокие холмы поднимались вдалеке и к ним тянула меня летунья, которую не трогали ни внезапный, сжигающий все улыбки жар, ни вероятные жажда и смерть. Впрочем, о последних следовало беспокоиться лишь как о том, что может приблизиться, но не стать нами. Господин наш не допустил бы того. Я не сомневался, что если даже и будет продолжаться много дней путь наш, то именно в то мгновение, когда иссякнут силы и желание продолжать движение, когда дыхание станет деянием немыслимым, а глаза закроются, чтобы не видеть больше миражей, что-то произойдет - и мы будем спасены. Так случалось уже много раз и я уже привык наслаждаться этим ожиданием последнего мгновения, этого чудесного, неизбежного спасения, вбирая его как выгоду от служения, принимая как компенсацию за шрамы и проведенные в дороге недели, за пытки и мучения, за пиявок и паразитов, пробирающихся под доспехи в потоках горячечного ливня.
Мне очень быстро стало жарко. Расстегнув куртку, я повесил ее на левое плечо, ослабил шнуровку ботинок и пожалел о том, что не прихватил солнцезашитные очки.
Скорбная тишина затопляла собой эту часть мироздания. Те мелкие твари, что умудрялись существовать здесь старались быть бесшумными и это убедило меня в наличии более крупных и опасных. Я помнил странные встречи и следы в пустыне, не достигающие крайностей, но все же способные немалое породить возмущение. Проводники из таинственных племен исчезали, превращались в туман от одного взгляда на те отпечатки, у девственниц разрывалась плева, драгоценные камни превращались в живых существ. Моего оружия было недостаточно и я понимал это. Случайная гибель, если и входила она в неведомые мне планы, была более чем уместна здесь. Исключать ее возможность я не стал бы, ведь если бы мы были бессмертными, наш Король не получал бы такого удовольствия от наших страданий и злоключений. Мы были Его великими шутами, его доверенными друзьями и двуличие это так восхищало нас, что ничего, кроме бескровной преданности не могло породить.
Ничто не могло быть предсказуемым и не поддавалось больше расчетам. Я слышал истории о тех временах, когда причина и следствие были так прочно взаимосвязаны, что разделить их было бы невозможно без того, чтобы не умерла хотя бы одна из них. Король любил такие рассказы, в каждой Его книге присутствовали они, но никто из нас не мог даже смеяться над ними, настолько нелепыми они казались нам. Он знал это и снисходительно, с увещевающим добродушием указывал на нашу недоверчивую простоту, на недостаток в нас мудрости и прозорливости, что могли бы подсказать наличие и иных возможностей кроме тех, что мы могли ощутить.
Пройдя между холмов, на склоне одного из которых лежал скелет хищного, если судить по сохранившимся изогнутым зубам существа, мы вышли на дорогу. Старая, потрескавшаяся, засыпанная сонным песком, она, почти не искривляясь, уходила в обе стороны, ограниченная покосившимися столбами, с которых мертвыми червями свисали обрывки проводов.
Полупрозрачные небесные стержни кружились над дорогой, трепеща множеством крошечных крылышек. У них наступил сезон спаривания и мне следовало быть осторожнее, чтобы не вдохнуть их парящие в воздухе искристые икринки, которые, забавляясь, пинала ногами моя летунья.
Встав посреди дороги, отмахиваясь от мечущихся вокруг меня стержней, я посмотрел налево и увидел только зловонное марево пустоты. В другой же стороне, далеко в неверном мерцании воздуха я заметил яркое сияние, устаревшую звезду стального почтения и новая цель моего путешествия оказалась столь легко определимой, что я ни на мгновение не усомнился в губительности ее.
То была старая, но пребывающая в великолепном состоянии машина, сверкающий автомобиль, в плавно извивающихся поверхностях которого десятками ярких послесловий искажало смыслы солнце. Зеркальная сталь огромного корпуса, капота, на котором я мог бы вытянуться в полный рост и лишь немного уступающего ему багажника, высокие задние крылья с завораживающими пурпурными фасетами заострявшихся к верху стоп сигналов, высокое, почти вертикальное лобовое стекло со множеством прилипших к нему расплющенных скоростью насекомых все служили приманкой для солнца и от сияния, коим она заполняла все вокруг у меня уже через минуту начала болеть голова.
К счастью, на лежавшем рядом с ней трупе были солнцезащитные очки, только одев которые я ощутил себя в покое и безопасности.
Существо, очертаниями тела схожее с человеком, возникло все же в большем соответствии с рептилией. Голова его казалась мне крупнее привычных человеческих пропорций и неглубокие, чуть более темные, чем чешуя вокруг них, впадины, обозначали на ней уши. Оранжевые, с вертикальными красными зрачками глаза смотрели на злокозненное небо, что только мертвецу и может открыть всю свою красоту, короткие челюсти разошлись, являя желтоватые зубы, белесое небо и свернутый в расслабленную спираль черный язык. Светло-серый костюм его силуэтом и фасоном своим напоминал те, что я носил в свою бытность маршалом славного города Фрабурга, красный галстук был бы неуместен на нем, если бы не являл собой приятный глазу контраст с темно-зеленой чешуей на четырехпалых когтистых руках, в левой из которых оно сжимало опасную бритву, с чьей помощью и вскрыло себе горло. Кровь уже высохла и только едва различимое темное пятно напоминало о том месте, где когда-то разлилась она. Дверь машины, единственная с левой стороны, была закрыта, стекло поднято и неразборчивыми переливами до меня доносились звуки работающего в ней радио, сообщение, услышанное в чьей передаче могло быть причиной этого высокородного поступка. Присев, я всмотрелся в чешую на его руках, по которой уже ползали невесть откуда взявшиеся крупные мухи с красными полосками на брюшке и яркими изумрудными глазами, в его черные, с желтыми пятнами затупленные когти, в серебристые пуговицы с головой мангуста на них. Автомобиль едва заметно дрожал за моей спиной, летунья опустилась на гладкую ткань пиджака, тряхнула крыльями, брезгливо повела плечиками. Подобравшись к его пасти, ухватилась за нижний клык, натянув цепочку так, что мне пришлось приподнять руку, она заглянула внутрь, наклонившись для этого так, что тело ее приобрело вид весьма соблазнительный. Тело мое ответило на него так, как если бы она была соответствующих мне размеров и я пожалел об этом нелепом несоответствии.
Поднявшись, ощутив искривляющую ревность от ее заинтересованности этим существом, я повернулся к машине, вглядываясь в ее затемненные стекла. Металл ее должен был раскалиться от долго пребывания под солнцем и было опасно прикасаться к нему. Стянув с плеча куртку, я прихватил сквозь нее длинную ручку, чувствуя жар даже через толстую кожу и с ошеломляюще громким щелчком распахнул дверцу, выпуская из салона демонов пьянящей прохлады.
Опустившись на водительское сиденье, на его малокровно красную кожу, я втянул за собой летунью и захлопнул за ней дверь, едва не прижав ее левое крыло, так мне хотелось скрыться от чахоточной жары.
Радиоприемник говорил на неизвестном мне языке. Шкала его, черная, с красными делениями и белой стрелкой не имела каких-либо обозначений, левая круглая ручка, блестящая и зубастая позволяла менять станции, правая регулировала громкость, но как я ни старался, мне не удалось поймать ничего иного. Вслушавшись в мужской голос я на протяжении минуты не смог заметить в нем повторов и навязчивых интонаций и успокоился. Поскольку он не был экстренным оповещением, мне не угрожало ничего, с чем нельзя было справиться и я продолжил изучение автомобиля. В глубине приборной панели, под козырьком черного пластика, скрывались круглые циферблаты спидометра и указателя оборотов. Зеленые на черном, витиеватые цифры, красная узорчатая стрелка, подобная той, какие используют на индикаторах напряжения для электрических стульев, но я не обнаружил никакого указания на тип используемого топлива. Не было шкалы полноты бака, емкости аккумулятора, целостности донора, была только та из них, что отвечала за неведомую температуру и другая справа от счетчика оборотов, имевшая непонятные мне обозначения. Покрытое томным лаком красное дерево заполняло собой все плоскости здесь, стальными тонкими пороками разделяя себя. Летунья опустилась на него, на приборную панель, поскользнулась и едва не упала. Я успел подхватить ее, почувствовав на своих пальцах ее нежное и хрупкое тело и отбросить его брезгливым щелчком. Мне было негоже прикасаться к преступнице, а быть может, и предательнице.
Ключ был вставлен в замок зажигания, брелок в виде морского конька лениво покачивался, сияя тем безжизненным светом, которому только и позволено было пробраться через затемненное стекло. Машина едва ощутимо трепетала, взволнованная собственной мощью, готовая к любому движению, высокий стальной рычаг переключения скоростей, завершавшийся черной сферой набалдашника, вибрировал от возбуждения. Удобно устроившись в кресле, я осмотрелся. На заднем сиденье, узком и едва ли пригодном для комфортного на нем пребывания лежал глянцевый журнал с фотографией золотой рыбки на нем, окруженной иероглифами неизвестного мне языка. В перчаточном отделении я обнаружил упаковку спрятавшихся под синим пластиком презервативов и ничего больше. Возможно, в карманах пиджака самоубийцы имелось нечто способное быть полезным или приятным, но меньше всего мне хотелось возвращаться в омертвелую жару. Не прикасаясь к рулю, я поставил ноги на педали, положил правую руку на теплый черный шар, что вынудило летунью перебраться на пассажирское сиденье.
Осторожно и плавно я надавил на правую педаль и, чуть усилив свою дрожь, машина тронулась с места, оставляя позади своего прежнего владельца.
Положив руки на руль, но не смыкая на нем пальцев, я повел его влево и она оказалась легкой и покорной, с радостью отвечающей на малейшее мое движение.
Осмелев, я вцепился в руль, поудобнее устроился в кресле, прижавшись к его спинке и чуть сильнее надавил на педаль, глядя как медленно поднимается, подобно набирающему силу члену, стрелка спидометра. Дорога была почти прямой, лишь изредка совершая бессмысленные легкие повороты, машина приятной в управлении и даже я, всегда чувствовавший себя чужим для таких механизмов, легко справлялся с ней, получая удовольствие от езды. Я еще раз попытался настроиться на другую радиостанцию, но вся остальная шкала была пустым смешением шумов. Вернув монотонный голос, я счел его лучшим фоном для поездки, чем гудящая тишина и потрескивание бьющегося о корпус машины песка.
Ни одного другого автомобиля не было на этой дороге и потому я, почувствовав себя в безопасности, все увеличивал скорость, не зная, в каких единицах она измеряется на заканчивавшемся сотней спидометре. Я развлекался, совершая плавные перемещения от одного края дороги к другому, рассматривая поднятую мной пыль в круглых зеркалах и едва не проехал мимо того удивительного камня. Я заметил его слишком поздно и машина остановилась вдалеке от него, так что мне пришлось немало помучиться, прежде чем удалось найти верное положение для переключения на задний ход. Вернувшись, я остановился возле остроконечного валуна и мне потребовалось несколько минут для того, чтобы решиться и покинуть прохладный салон.
Девушка была прикована к тому камню.
Ее тонкие запястья и щиколотки прижаты были к его белесой поверхности скобами из черного металла, сама же она, стройная и малогрудая, темноволосая и неприметная, смотрела на меня спокойным, испытующим взглядом серовато-голубых глаз, сопровождая его скрывающийся в снисходительности страх улыбкой бледных и тонких губ.
Я обошел вокруг камня, внимательно рассматривая его и все вокруг. Женщина всегда ловушка для мужчины и я должен был быть осторожным.
Не обнаружив ничего опасного для себя, я снова встал перед ней. Приподнятая над землей, она оказалась одного со мной роста.
Наклонившись к ней, я прошептал.
-У тебя бывают кошмары?
Вздрогнув, она тряхнула головой, в глазах ее воцарилось недоумение. Маленькие соски казались слишком темными на загорелой коже. Молча я смотрела на нее, ничего не говорила и она и я понял, что она не собирается отвечать на мой вопрос, что в тот момент показалось мне наиболее подобающим.
-Как давно ты здесь? - я опустил взор на густые волосы ее лобка и заметил, как дернулись от того ее ноги.
-Пятьсот лет. - чуть наклонив голову, она сощурила глаза. Беспомощная злоба ее доставляла мне удовольствие подобное тому, когда успеваешь съесть мороженое раньше, чем он успеет растаять.
-И никто не проезжал здесь? - черный лак на ее ногтях выглядел так, как будто его нанесли только вчера, но я и не думал верить ей.
-Это старая дорога. - она повернула голову налево и печально улыбнулась. - Когда-то она вела к кладбищу парадоксов, здесь было очень сильное движение.
Я пожал плечами.
-Почему ты оказалась здесь? - ее остренький нос выглядел бы лучше, будь он прямым, не имей он этой неприятной горбинки.
-Меня несправедливо обвинили.- летунья дернулась, натянула цепочку, тоненько фыркнула, что я счел усмешкой.
-В чем?
-Они решили, что я не человек.
-Какая глупость! - я воззрился на ее маленькие груди, явное доказательство того, что она принадлежала к человеческому виду.
Обрадованная, она кивнула, и речь ее стала чуть более оживленной.
-В тебе есть что-то странное. Кто ты? - она сделала странное движение телом, шевельнула бедрами, в чем я увидел намек на заигрывание.
-Я рыцарь его величества. - летунья совершила облет моего запястья, обвивая его цепочкой.
-Ты солдат?
Я усмехнулся, вспомнив подземные казармы, прилипчивую грязь, доверчивых насекомых, самоуверенно-ловких крыс и учебные тревоги, во время одной из которых погиб мой близнец, после чего я и поменял свое имя.
-Можно сказать и так. -я дернул рукой, высвобождая запястье из петли, летунья попыталась снова обвить меня цепью, но я отогнал ее.
-Значит, ты спасешь меня?
Но мы были созданы для целей полностью противоположных. Некогда Король вообразил первого рыцаря для того, чтобы тот помог Ему справиться с ведьмой по имени Кальвина, уничтожил ее демоническое войско и убил ее саму, совершил то, что самому Королю казалось недостойным и мерзким деянием. С тех пор мы множество раз помогали Его Величеству избавиться от надоевших, слишком многое требовавших от Него, осмелившихся угрожать Ему женщин. До сих пор подобный приказ миновал меня, но я не мог сказать, что он был бы неприятен мне. Я бы исполнил его, как и любой другой и нередко, когда я узнавал о неприятностях, которые очередная любовница создавала для Короля, мне хотелось, чтобы Он прогнал и объявил ее вне закона, чтобы отправил меня вслед за ней, ведь я видел, каких почестей и подарков удостаивались выполнявшие подобные задания братья мои.
С сомнением я смотрел на нее. Коль скоро она провела здесь пятьсот лет и пребывала в весьма приподнятом расположении духа, то и все остальное время могло показаться ей не таким уж и обременительным. Мне не было необходимости в ней. Я знал, что некоторые из моих братьев имели неосторожность вступать в отношения с женщинами даже видя пример нашего Господина, но сам, ввиду своего уродства и некоторой связанной с низкой самооценкой нерешительности, как правило, оказывался вне женского общества. Я чувствовал себя намного лучше задыхаясь от ядовитых испарений в тропических лесах, выполняя очередную странную прихоть Короля, чем в те редкие минуты, когда оставался один на один с представительницей другого пола. Не было ничего, что она могла предложить мне, кроме своего тела, а эту мелочь не следовало даже и принимать во внимание. Завороженный удовольствиями, я подразумевал их больше как то, что я могу увидеть, чем нечто ощутимое. До тех пор, пока они оставались невозможными, они существовали и оставались наслаждениями. Мне неоднократно представлялась возможность познать женщину, но каждый раз я избегал того. Наивные девушки, оказавшиеся в обществе окровавленного рыцаря, устоявшиеся женщины, теряющие привлекательность и не желающие своих обрюхатившихся мужей, слабенькие крестьянские девочки, впадающие в прострацию при одном виде оружия - все они были легкой добычей, но самое большее, чего они могли добиться - моего тревожного взгляда на их наготу.
-Ты освободишь меня? - она сощурила глаза, глядя на меня с лукавым подозрением.
Ужаснувшись тому, что она видела в свободе спасение, я отступил на шаг от нее и сложил на груди руки.
Ее сложно было бы назвать красивой, но она не была лишена определенной привлекательности. Растворимая плоть, единая и неделимая, присутствовала в ней и для нее в большей мере, чем для меня и причиной того было не только ее существование в качестве женщины. Некое странное напряжение присутствовало в ней, как будто она была настолько неуверенна в самой себе, настолько полна непреодолимых страхов и прискорбных ограничений, что действительность предпочитала согласиться в этом с ней и не противоречить ее ощущениям, обеспечить ее всей их полнотой и ничем другим никогда не беспокоить. Но именно это и превращало ее в существо более материальное, привязанное к плоти больше, чем это казалось допустимым и посему едва ли нуждавшееся в каких бы то ни было спасении или свободе. Мне следовало также учитывать и то, что неведомый проступок, приведший ее к этим оковам, мог оказать влияние и на меня, я мог оказаться соучастником, нарушителем, освободившим обреченную на медленную смерть во второй день ее мучения, предвестником ее разрушительной мести, пособником бунтовщиков, сочувствующим мятежникам, соратником революционеров. В эти дни, лишенные желания, всего можно было ожидать. Я должен был только догадаться, чего мой Господин желает от меня здесь, есть ли польза Ему от того, что я освобожу эту девушку, будет ли приятно Его Величеству, если я оставлю ее здесь. В своих путешествиях я оказывался и в более странных ситуациях и много раз ошибался, за что и нес справедливое наказание. Нередко ошибки приводили к весьма приятным последствиям, но никогда ими не сопровождалась та, что была бы связана с женщиной.
Отвернувшись к машине, я воззрился на тонкие спицы в ее колесах, едва заметно подрагивающие от восхищения перед двигателем, каждая приняла на себя отблеск солнца, каждая пылала наивнейшими чувствами и мечтала о раскаленных сомнениях. Дверца осталась приоткрытой и я слышал все такой же непонятный голос, монотонный и бесчувственный, уговаривающий и увещевающий. Вслушиваясь в него, я надеялся, что мне удастся разобрать в нем совет, намек, подозрение, что позволило бы мне решиться и оставить ее прикованной или же освободить и принять все последствия того.
И тут я заметил, что рядом с этой девушкой, в пространстве вокруг нее нет ни одного небесного стержня. Эти омерзительные существа, от прикосновений которых на моей коже оставались следы в виде пятиконечных звезд, всегда внушали мне безмерное отвращение. Вытянув меч из лежащих на водительском кресле ножен, я подошел к прикованной.
Летунья тянула меня прочь и я счел это проявлением ревности. Встав перед девушкой, держа меч в левой руке, я еще раз осмотрел ее, уделив особое внимание плоскому животу и пышным волосам на лобке. Рыцарь, связавшийся с женщиной, может погибнуть, но может и обрести новые силы. С моими братьями случалось и то и другое. Мне оставалось только гадать, что произойдет со мной. Почувствовав нужду в том, чтобы взглянуть на нее без помех, я приподнял солнечные очки, но немедля вернул их обратно. Слепящее естество мироздания показалось мне неприятным.
С искристым металлическом смехом я разбил цепи ее, сперва на ногах, затем на руках и она ловко спрыгнула на землю. Улыбаясь и приплясывая, она направилась к машине, черные оковы оставались на ее запястьях и щиколотках, обрывки цепей волочились по земле, раскачивались в тягостном воздухе, распространяя вокруг себя ощутимое напряжение, подобное тому, какое остается в том месте, где был висельник после того, как его снимут каннибалы.
Я забрался в салон и закрыл за собой дверь. На мгновение мысль о том, чтобы резко нажать на педаль газа показалась мне привлекательной. Но мы старались уважительно относиться ко всем нашим врагам, даже таким предсказуемым. И потому, когда она осторожно постучала в стекло, я открыл ей дверь, потянув за стальную ручку. Изящно изогнувшись, так, что я пожалел о том, что не было у нее груди большего размера, она проникла в машину и опустилась на кресло, презрительно фыркнув и поморщившись при том - должно быть, от прикосновения нагревшегося сиденья к ее бледной коже. Тем не менее, закрыв за собой дверь и устроившись поудобнее, она воззрилась на меня с видом существа вполне довольного происходящим и взгляд ее был нетерпеливым подозрением, как если бы в любое мгновение ожидала она от меня насилия или обмана.
Моя правая рука лежала на ручке переключения скоростей и летунья, вспорхнув, оказалась возле самого лица девушки. Мгновение они смотрели друг на друга.
-Это твоя подружка? - девица протянула к ней указательный палец, но крылатая дернулась прочь от него. - Подходит под размер твоего члена?
Усмехнувшись столь неумелому оскорблению, чувствуя жар в груди от того, что оно достигло своей цели, я надавил на педаль газа и машина медленно двинулась вперед.
Мы не проехали и нескольких минут, как голодающий горизонт вспыхнул лихорадочным сиянием, по вине которого на миг стали видны черные и красные звезды, а затем, через мгновение после того, как оно угасло, мерцающий зеленый луч устремился к небу.
-Что это? - она подалась вперед, вцепилась руками в деревянную панель. Остановив автомобиль, я выскочил из него, поднял глаза к небу, благодаря неведомых шаманов за великолепные стекла в очках ящера, позволявшие мне безболезненно смотреть на губительное в любом другом случае сияние.
Не прошло и нескольких секунд, как в бездушной высоте надо мной возник огонь, собравшийся в синевато-оранжевые всполохи, разбрасывающий вокруг себя раскаленные капли растворяющегося в переливах неба пламени. Устрашающе бесшумно, увеличиваясь и все меньше оставляя в себе жизни, он скользнул с правой в левую сторону неба, оставляя за собой медленно затягивающийся черный след, к которому немедля бросились небесные конструкторы, дабы не допустить появления еще одного шрама и где-то вдали упал, позволив облакам на мгновение обрести зеленоватый оттенок.
Закрыв глаза, я покачал головой в сожалении. Вокруг меня бредил немыслимый жар, цвета обретали в нем бОльшую насыщенность, звуки становились приглушенными, дыхание превращалось в процесс таинственный и завораживающий и вместе с тем чувствовал я, что, облегая меня подобно смертельному грибку, погружаясь в мои поры, выжигая пот раньше, чем мог он выползти из них, зной сей наделял меня странной, успокаивающей силой, для которой я не мог вообразить применения.
Вобрав в себя этот его вдохновляющее опустошение, я вернулся в машину, встречаемый ухмыляющейся девушкой, изогнувшейся, вытянувшейся, упершейся левой рукой в мое сиденье.
-Что это было? - машина тронулась вперед и смотреть я желал только на дорогу .-Космонавт? Наш? Мятежник? Инопланетянин?
Я пожал плечами.
-Что его сбило? Лазер, шаман, наногейзер, крот-дергун? - в правых пальцах она теребила поблескивающее нежными искрами стальное кольцо черного ремня безопасности, расшитого золотыми бабочками, напоминая мне ребенка, пытающегося догадаться, что за сюрприз приготовили ей родители и не подозревающая, что это будет еще один учебник.
Я не удостоил ее ответом, ибо и сам не знал его. Мне много раз доводилось видеть подобное, с разным цветом огня. Некоторое время я обеспечивал охрану наблюдательной станции в почтительных джунглях, пытавшейся следить за некоторыми космическими объектами и знал, сколь многое из происходящего над нами не подлежит каким-либо объяснениям.
Обидевшись на мое молчание, она сложила руки на своей неприметной груди и воззрилась на дорогу.
В этой пустыне было меньше смерти, чем я полагал. Никакого движения не было замечено мной, только пронеслись мимо обломки реактивного воздушного судна. Потрескавшиеся турбины, разбросав вокруг себя погнувшиеся лопатки, погрузились в песок рядом с обгоревшим, некогда белым фюзеляжем, в иллюминаторах которого до сих пор распутничали осколки стекол. Огромные крылья сгнили, оставив после себя только костяной желтый остов. На высоком киле я рассмотрел незнакомый мне герб - на черном фоне барсук, толкающий солнце, и решил позднее навести справки о том, кому принадлежал тот самолет. И на мгновение, сразу же после того, как я совершил первый на этой дороге резкий поворот, уводивший в левую сторону, вдали показалась составленная из желтовато-зеленого камня полуразрушенная ступенчатая пирамида, окруженная равными ей в высоте статуями обнаженных женщин, но я предпочел назвать ее миражом.
Дорога уходила вниз, стены из гнилого камня поднимались по обе ее стороны, пурпурно-желтые, стыдливо прикрытые кустиками сухих растений. Мне пришлось уменьшить скорость и стать более аккуратным. Полотно сузилось, в темных провалах посреди каменных пластов вспыхивали иногда хищные глаза, распахивая перепонки между лапами над нами пролетали покрытые желтым мехом создания с крошечными головами и длинными сплющенными хвостами. Очки уже не требовались мне теперь и я поднял их на лоб. Девушка положила голову на спинку сиденья и закрыла глаза, летунья устроилась над спидометром, глядя вперед, машина с настораживающей легкостью проходила повороты, лишь чуть накреняясь при этом и смущенно взвизгивая шинами и за одним из них нас встретила застава, перегородившая дорогу двумя опирающимися на массивные колеса серовато-зелеными бронемашинами.
Ровные плиты их корпусов, покрытые сложной мозаикой темных пятен, сочетающиеся друг с другом без швов и заклепок, как если бы одним целым появились они на свет, их широкие и высокие колеса, одним видом своим позволявшие понять тяжесть, украшенные по периметру своему шипастыми башнями, узкие щели стекол, едва заметно выступающие полусферы дымовых и связующих устройств, все было знакомо мне по сотне городских сражений, все было одинаково и неприятно привычно.
Я осторожно затормозил, оставив между ними и моим автомобилем длину его корпуса, но прошло немало времени, прежде чем из-за броневика появился солдат в мятой серой униформе, небрежно державший в руках штурмовую винтовку неизвестной мне модели. Гладкое, не имеющее ни одной выступающей части или отверстия на корпусе оружие с округлым магазином и коротким дулом привлекло мой взор, очаровывая лукавыми очертаниями своими, вынуждая думать о нем как о самом совершенном, что существует во всех мирах. Состояние это было знакомо мне, оно нередко посещало меня в обществе какого-либо механизма, будь то дворцовая вычислительная машина, способная рассчитать движение всех звезд во вселенной или детская заводная игрушка, забавная синяя мышка, сломанная и потому прыгающая задом наперед. Любое созданное искусственно сочетание частей движущихся или неподвижных, удерживаемых совместно при помощи стальных зубцов, печатной платы, магнитного поля или органических соединений, восхищало меня, казалось удивительным и невероятным. Сама возможность того, что некие образования, воображенные и облаченные в существование разумом и умелыми конечностями, могут существовать в соответствии с предполагаемой их функциональностью, создающей в угоду вселенскому чувству гармонии формы безукоризненно совершенные, восхищала меня. Удивительная красота сочетания, измышленного и присутствующего в представлении, немыслимая сложность, заключающаяся во взаимодействии уже двух шестерней, представляющих собой начало всех механизмов, являющая собой торжество безумного превосходства, приводящее к устройствам, состоящим из миллиардов микроскопических составляющих - сверхпроводящих, существующих одновременно в нескольких состояниях, являющих собой сложноорганизованных существ, к гигантским машинам, чья мощь разрывает подножную твердь, к невероятным устройствам способным подниматься над поверхностью планеты и татуировать небо, к невероятным творениям других машин из материалов, не поддающихся разрушению. Способные восстанавливаться и размножаться даже в тех случаях, когда их считали производимыми исключительно на заводах и фабриках, в сборочных цехах и лабораториях, они пребывали в мире независимо от нас даже когда мы полагали их служащими нам. Не обладая разумом, а иногда и не имея в себе сложной электроники или синтетической биологии, они владели слишком большой частью наших представлений для того, чтобы мы могли игнорировать их и относиться к ним так, как они того заслуживали, будучи всего лишь неодушевленными порождениями разума.
Походкой расслабленной и небрежной солдат приблизился к машине с моей стороны, проведя пальцем по ее крылу и башня левого броневика натужно взвизгнула, поворачивая к нам свое длинное дуло.
К тому времени, как он оказался возле моей двери, я уже опустил стекло и он, присев, положил руки на дверь, оставив винтовку на коленях. Его узкое лицо, загорелое и казавшееся странно омертвелым, как если бы травма или метафизика отняли у него часть мимических возможностей, показалось мне приятным. Морщины на лбу были слишком глубокими для его молодого возраста, а сощуренные глаза знали, какими словами лучше всего прогонять жизнь.
-Кто вы? - он всмотрелся поверх меня в девушку, по прежнему дремавшую или притворявшуюся таковой.
-Я - рыцарь Его Величества, солдат. - и я задумался, пытаясь представить, чем мог бы доказать это, но летунья, спрыгнув с приборной панели на колени, взлетела на дверцу, оказавшись перед лицом солдата.
-Гниль небесная! - он скривил губы в презрительной усмешке. - Сестра герцога! Откуда она у вас?
-Я направляюсь к нему по срочному делу.
Вскочив, солдат приложил ладонь к правому виску.
-Простите, господин рыцарь. - он махнул в сторону броневиков и правый из них, вознеся к каменным стенам черный дым и зловонный рев, двинулся в сторону, освобождая место.
Глядя на бедра девушки, солдат объяснил мне, как проехать к лагерю герцога. Я понимал его, ибо смотреть на ее грудь было совершенно неинтересно. Улыбнувшись ему на прощание, я направил автомобиль дальше, следуя по лабиринту поворотов между осыпающихся каменных стен, приведшему нас вскоре к лагерю, окруженному тяжелой техникой, автоматическими турелями, вонзившими в землю черные треножия, жертвенными столбами, украшенными черепами кошек и шиншилл и фигурными урнами с прахом колдунов.
Огромные танки, именовавшиеся Гранизедами, поднимавшиеся на четыре моих роста и позволившие бы мне без труда расположиться в дуле их центрального орудия, привлекали к себе полчища механиков в зеленых комбинезонах, коих требовалось четверо только для того, чтобы поднять массивный трак гусеницы шириной в мой рост стояли через каждую сотню метров. На длинных цепях, прикованные к скобам на матовой броне, сидели возле гусениц или под бумажными расписными зонтами девственницы, одним только которым позволено было прикасаться к некоторым деталям двигателей и орудий. Изнывая от жары, некоторые из них оставили на себе только черное форменное нижнее белье, иные же и вовсе предпочитали быть обнаженными, выставляя на показ прелести свои, кои я безжалостно рассматривал как старший по званию.
Мелкие твари карраны, которые, как известно, возникают возле каждого скопления металлических машин сновали между танками, подкармливаемые девушками или же просто выхватывающие у них еду.
Следуя за летуньей, провожаемые удивленными взглядами, мы прошли мимо танкиста, сидевшего в стальном кресле и подключенного к заряжающей его организм аппаратуре. Возле него, положив руки на свои плечи стоял рыжеволосый молодой колдун в потертом черном костюме, обвешанный костяными, стальными, пластиковыми, деревянными браслетами, амулетами и оберегами, из которых я узнал только лапу золотого варана, пригодную для отпугивания ночных увлечений и помещенный в заполненную спиртом стеклянную сферу фиолетовый цветок автохрома, рядом с которым ни одна фотография никогда не познает сепию. Две черные трубки соединялись с белыми гнездами на шее танкиста, тонкое тело его подергивалось, толстые пальцы сильных рук дрожали. Правый глаз его был чуть больше левого, но не так сильно изменен, как у снайперов, светлые волосы, выгоревшие на солнце, несмотря на молодость, сохранились только на висках, что я счел следствием долгого пребывания рядом со смертоносными машинами. Колдун смотрел на танкиста задумчиво, как будто сомневаясь в его существовании или своем собственном, но не находя возможным выбрать какое из состояний будет более приятным. Третий глаз танкиста, превосходящий размерами прочие, окруженный складками твердой и темной кожи, закрыт. Пригодный только для приборов наведения, он бесполезен там, где существуют возбуждающие видимости.
Мы шли и девушки провожали нас взглядами настолько любопытными, что я мог предположить в них заинтересованность того рода, какой навсегда избавил бы их от тяжкой обязанности ухода за танками. Те из них, которые, разложив на столах или досках стальные детали, чистили или смазывали их, соединяли их друг с другом или же проводили обратное действие, удостаивали нас лишь кратким, немного испуганным и настороженным взором, любопытство чье, тем не менее, не способно было возвыситься до диалектики. Другие, пожиравшие студенистую пищу из мятых железных мисок, не обращали на нас внимание, что больше устраивало меня. Мне было достаточно и той, которая шла позади меня.
-Я - такая же. - и мне понадобилось несколько шагов, чтобы понять, что она имеет в виду.
-Тогда поступай на службу к герцогу. - усмехнувшись, я повернул вслед за летуньей, чтобы пройти между двумя серыми палатками, из которых доносилось механическое гудение и оказаться возле огромного шатра, более всего напоминающего цирковой как формой, так и размерами.
Возле входа в него несли стражу двое солдат в тяжелой серой броне. Плечи правого огибал широкий черный ремень, на котором висело незнакомое мне оружие, тяжелое, с коротким толстым дулом, украшенное жидкокристаллическим экраном, на котором извивался непокорный график. Шлем полностью закрывал его лицо, едва заметные темные точки на нем должны были быть видеокамерами, тусклый материал, из которого был изготовлен костюм, несомненно, был малозаметен для радиолокаторов, обладал низкой степенью светоотражения, не пропускал вовне электрических и электромагнитных импульсов, по которым можно было бы обнаружить солдата, эманаций его убеждений, запаха его мечтаний, зловония его вожделений, чтобы ни одна ведьма не могла обнаружить его, ни один шаман не смог наслать на него проклятье, ни один демон не познал способа совратить его.
Соратник его, вооруженный штурмовой винтовкой и коротким мечом, повернул ко мне голову и голос его, искаженный расположенными на горле динамиками, прозвучал для меня отзвуком миллиона битв.
-Герцог ожидает вас, рыцарь.
Я кивнул и отодвинул тяжелый, сотканный из защищающей от радиации ткани полог шатра.
-Она должна остаться. - он махнул дулом в сторону девушки, та фыркнула, пожала плечами, отошла на шаг назад и встала, сложив на груди руки и презрительно взирая на солдат.
Герцог стоял возле круглого стола, глядя в сияющий хрустальный шар. Услышав шаги, он повернулся ко мне, сохраняя трепетную отрешенность, исчезнувшую, как только взор его заметил летунью.
-Мой мерзкая сестра! - скривив губы, он развел руки в притворном объятии.
Он был прекрасен. На три головы превосходя меня ростом, имея силу в могучих руках, достаточную для того, чтобы разорвать меня на составные части, ширину спины такую, что мне нечасто случалось спать на больших кроватях, он все же сохранял в себе ощущение изящества и стройности. Владея дарованными Королем пространствами, на пересечение которых пешему путнику понадобился бы не один год, он сохранял легкость в общении со своими солдатами и подчиненными и говорили, что он даже был весьма милосерден с рабами, в том числе и с бунтующими. Мне случалось сражаться рядом с ним, я имел честь убедиться в храбрости и доблести его, я видел его тело нагим и воззавидовал его чреслам, втрое превосходящим размерами мои. Его серая кожа, гладкая между шрамами и следами от ожогов поблескивала в свете ядовитых медуз, сферические аквариумы покачивались на крюках в поддерживающих шатер столбах, глаза его, круглые и занимавшие большую часть плоского лица не имели зрачков и в золотистых переливах их завораживающе мерцало неувядающее волшебство. Светлые волосы выбивались из-под мятой и грязной белой фуражки с золотой кокардой в виде черепа мамонта, острые уши проткнуты золотыми серьгами, расшитый золотыми и черными цветами и птицами мундир весь в пустынной пыли, он улыбается и желтые острые зубы напоминают мне о тех обрядах, которые он совершал когда-то, принося в жертву Королю яйца, снесенные его собственными женами.
-Подойди ко мне, рыцарь...-он наклоняется, чтобы поднять из-под стола небольшую клетку. - Ты подоспел как нельзя вовремя.
Чувствуя обиду от того, что он не узнал меня, я приблизился к нему, а он открыл дверцу клетки и птица вспорхнула, вцепилась длинными черными когтями в его левое запястье.
У нее были темные серые перья и человеческая голова, в оригинале своем принадлежавшая пышноволосому старику.
-Говори! - Герцог поднял птицу к своим глазам и та молвила голосом тихим и чуть дрожащим.
-Ваше Высочество, обращаемся к вам, узнав о том, что оказались вы в наших краях и памятуя о милосердии и отзывчивости ваших. - птица дергала головой в паузах между словами, резко поворачивала и наклоняла ее. - Края эти вот уже два года одолевает чудовище, уничтожающее посевы наши, убивающее детей и скот. Покорнейше просим вас снизойти к нам, помочь нам справиться с чудовищем сим, за что предлагаем пять половозрелых девственниц, всех, какие имеются у нас.
Сказав все это, птица возопила и попыталась вцепиться зубами в палец Герцога, но он схватил ее и швырнул обратно в клетку.
-Чудовища, это ведь по вашей части, господин рыцарь?
Я смущенно кивнул.
-Нас учили расправляться с ними. - я вспомнил книги, написанные лично Королем еще в те времена, когда он не покидал своего Дворца. В них было с достоверной точностью описано множество существ, созданий, механизмов и явлений, что могли угрожать нам в странствиях, указаны их обычаи, повадки и слабые места. Сотнями покидали в те дни рыцари благословенную Твердыню, лишь немногие из них возвращались, чтобы поведать о подвигах своих, но прошло пять лет и на многие недели пути пространство стало спокойным и безопасным. Только тогда Король впервые покинул стены Оплота своего.
-Вы должны помочь этим бедным крестьянам. - Герцог поднял клетку к глазам, всматриваясь в беснующуюся, теряющую перья птицу. - Девственницы нужны Королю. За прошлый месяц он совершил дефлорацию чуть меньше десяти тысячи раз. Если так пойдет и дальше, у него не хватит сил, чтобы поддерживать наше существование. Говорят, есть приказы о том, чтобы направлять к нему наших механиков, но тогда останется лишь забыть о боеспособности.
-Я привел с собой одну.
-Одну? - Герцог усмехнулся, как всегда делал, прощая своих врагов. - Нам нужны тысячи!
-Что мне делать с этой?
-Для начала помогите крестьянам и заберите тех, которые предложат они. Здесь неподалеку есть город, который мы и пришли охранять. Мои посланники ищут девиц и там. Мы соберем караван и направим его Королю.
-Мне надлежит вернуть вам сестру. - я поднял руку с сидящей на ней летуньей, стянул с пальца кольцо и протянул его герцогу.
-Еще одна...-он поморщился. - Королю следовало казнить их всех.
Схватив свою сестру, Герцог втолкнул ее к птицу, после чего швырнул клетку под стол.
-Что вы слышали о падении, Герцог? - я с удовольствием вслушался в вопли и визг, доносившиеся из клетки.
-Простите?
-Я видел, как что-то упало с неба.
-Вы смогли определить, что это было?- мне показалось, что разговор наш заставляет его скучать.
-Я надеялся, что это удалось сделать вашим радарам.
-Мы ничего не наблюдали. - он произнес это со странным довольством, как будто лишние происшествия были не нужны ему и он довольствовался неподвижностью и предсказуемостью вселенной.
-Мой оружейник даст вам доспехи и оружие, у него же возьмете компас. Вернитесь ко мне с победой, господин рыцарь.
-Я не думаю, что смогу справиться со всем этим, ваше высочество.
-Почему же, господин рыцарь? - в насмешливости его я вспомнил все те высокомерные, полные желчного пренебрежения слова.
-Мой внешний мозг не так давно пострадал.
-Что?
-Мой внешний мозг...
-Вы полагаете, подобная глупость может помешать вам выполнить ваше предназначение? - он смотрел на меня с тем презрением, каким бесхвостые одаряют полосатых.
-Но Его Величество потребовал, чтобы я немедля направлялся к нему...
-Он только возблагодарит вас за избавление его подданных от чудовища.
Улыбнувшись беспрекословному могуществу тех слов, я отдал ему честь и вышел из шатра.
Один из солдат, снявший шлем, сидел на трехногом табурете, положив на колени освобожденную мной девицу, одной рукой держа ее запястья, другую занеся над уже покрасневшими ягодицами. Лицо ее было такого же цвета, слезы текли по щекам, губы выгнулись над зубами и, увидев меня, она дернулась в сильных руках, взор ее отчаянной стал мольбой.
-Господин рыцарь! - солдат вскочил, выпуская девушку и она, упав сперва на землю, немедля вскочила и, прежде чем он схватил ее руки, успел все же неумело и слабо ударить его кулаком по лицу. Он только усмехнулся, но она увидела в его глазах то, что осталось незамеченным мной и метнулась в мою сторону, ошибочно полагая, что у меня может быть намерение защитить ее.
-Что она натворила? - я чувствовал, как губы мои превращаются в жестокую и унылую гримасу, я опознавал причиной того скользкую ревность, злобное бессилие, для которого было недостаточно случившегося, чтобы стать чем-то иным. Все это удивляло меня, ведь время, проведенное рядом с этой девушкой не могло бы создать и насекомое, не говоря уже о какой-либо привязанности. Сам факт того, что теперь, когда я лишился летуньи, она была единственным существом, связанным со мной, мог привести ко многим ошибкам, включая и эту. Задумавшись, я определил, что пока еще не воспринимаю ее как возможную для совокупления особь, но все же прикосновение к ней другого мужчины казалось мне одновременно оскорбляющим и возбуждающим.
-Она взяла мой автомат, господин рыцарь.
Я повернулся к ней, скрывавшейся за моей спиной, сжимая кулаки от гнева.
-Как ты посмела?! - ярость моя была нестерпима, только наставления монахов, которыми успокаивал я себя не позволяли мне ударить ее.
-Я хотела...-она отступила на шаг от меня, меняя надежду на страх, что было приятно мне.
-Твои желания не волнуют меня. Наш Король дал этим воинам оружие, дабы реальность пребывала в изменении, а ты попыталась препятствовать ему. Теперь это оружие будет давать осечки. - я сощурил глаза, всматриваясь в нее притворной яростью, которую она принимала за истинную. - Ты предательница? Мятежница?
Она прекратила плакать и в ужасе замотала головой, догадываясь, воображая, предполагая, каким пыткам и наказаниям могу я подвергнуть ее, если сочту ответ на те вопросы утвердительным.
-Вы желаете получить ее...-я присмотрелся к его нашивкам, но так и не смог определить звание. - Господин офицер?