Ева : другие произведения.

Грозовой Сумрак

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.43*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это легенда, рассказанная ненастной осенней ночью у жарко горящего очага. Сказка для тех, кто уже вырос, но еще продолжает верить в малый народец, живущий под сводами Холма в подземной стране. О том, что не так уж и велика разница между волшебным существом, живой стихией и человеком, когда их ведет одна Дорога, и о том, как все-таки мало люди знают о "добрых феях"


ГРОЗОВОЙ СУМРАК.

  

Пролог.

   За широко распахнутым окном вовсю громыхала буря. Казалось, что море и небо поменялись местами, и перевернутый океан сплошным потоком льется сверху вниз в неизмеренную никем бездну. Ветвистые молнии то и дело прочерчивали яркими зигзагами суровое черно-фиолетовое небо, в котором не осталось места для спокойствия. Бухта у подножия далеко выдающегося в океан мыса превратилась в бурлящий котлован, где волны неистово разбивались о камень. Раз за разом, да с таким грохотом, что казалось, будто бы они решили переспорить не утихающий в сошедших с ума небесах гром.
   Замок, построенный рядом с каменным обрывом, казался неотделимой частью этого берега - настолько он сросся со скалой, так тесно сплелись его подземные коридоры с сетью естественных пещер в теле мыса. Издалека причудливые башенки казались всего лишь странным нагромождением камней и деревьев на одинокой скале, и лишь приблизившись, можно было различить покатые крыши и тонкие, изящные флюгера на верхушках башен.
   Когда-то этот замок был прекрасен - белокаменные стены сияли солнечным днем, оттеняя глубокую синеву сурового океана и подчеркивая пронзительно-голубое небо, на котором изредка возникали стайки пушистых облаков. Вызолоченные шпили покачивались на ветру, когда тот дул с океана, принося с собой солоноватую свежесть морской воды и запах водорослей. В замке всегда обитало множество людей, но это было до тех пор, пока хозяйкой в него не пришла прекрасная фаэриэ. Именно тогда замок начал меняться. Шли годы - белые стены темнели и покрывались частой сетью трещин, которые в свою очередь, довольно скоро заросли диким виноградом. Стерлась позолота со сверкающих шпилей, да и сам замок менял свои очертания. Настолько медленно, что никто из живущих поблизости людей не мог этого осознать. Старики говорили, что во времена их детства замок был чуточку пониже, а башенки со шпилями - наоборот, повыше. От прадедов слышали, что замок на берегу океана не всегда стоял так близко к обрыву, что когда-то он располагался почти в середине мыса, но кто же верит старым сказкам? Разве замки умеют ходить? И уж тем более - вряд ли они умеют расти, перестраиваться сами по себе.
   Однако слишком многие позабыли о том, что живущая в замке фаэриэ, наделенная способностью преобразовывать предметы вокруг себя, уже давно перестроила свое жилище себе под стать. Более того - вдохнула в замок то, что знающие маги назвали бы жизнью.
   Но даже долгоживущие фаэриэ не бессмертны, что бы ни думали о них люди. Прошли годы - и хозяйка покинула оживший благодаря ее присутствию замок. Никто так и не узнал, умерла ли она, или же просто вернулась к своим родичам, которые рассеялись по лесам Приморской Стороны после едва не грянувшей войны - просто однажды люди заметили, что сад вокруг замка начал чахнуть и увядать, а ворота оказались наглухо закрытыми.
   Замок не впускал людей, да и они не особенно стремились проникнуть в тайны бывшего жилища фаэриэ. Сказывали, сам Хранитель Дорог все тропинки пустил в сторону от желающего покоя и тишины осиротевшего пристанища прекрасной, как ясная лунная ночь, волшебной девы, все пути направил в обход мыса Иглы, чтобы никакой странник не помешал отдыху прохладных каменных коридоров и лестниц.
   Но так было лишь тех пор, пока в замке не появился узник. Проклятый и своими, и чужими. Говорят, он был чистокровным фаэриэ, из тех, что в обмен на власть скармливал своих сородичей обитателям Сумерек, туманного мира, тесно соседствующего с миром живых людей. Место, откуда и просачивалась в "верхний мир" неживая мерзость и грязь, хищные твари и, что самое худшее - те, кто завлекал обманом и магией на изнанку тени, оставляя в заложниках не только тело, но и душу.
   Того, чье имя стало синонимом проклинаемого, заточили в старый замок, обрекая на одиночество, которое могло бы стать почти вечным. До тех пор, пока стоит замок, смерть не призовет к себе узника, а выйти на свободу ему было невозможно.
   Впрочем, поговаривали о некоем Условии, которое кто-то из накладывающих заклятье Заточения магов "подарил" пленнику, не иначе как с целью поселить в том ложную надежду на возможное спасение, тем самым лишь усугубив его муки.
   О том, что лишь незваный гость, явившийся в замок из глубин причудливо переплетенных коридоров, сумеет вывести узника на волю...
   Именно об этом Условии думал сейчас пленник, сидящий на подоконнике у раскрытого настежь окна и ловящий губами солоноватые капли ливня, летящие ему прямо в лицо. Волосы, когда-то бывшие чернее ночи, сейчас отливали холодным свинцовым отблеском при каждой вспышке молнии, освещавшей узкое бледное лицо, глаза на котором сияли двумя сиреневыми огоньками. Такими же, как небольшая искорка в глубине аметистового шарика, оправленного в серебро - словно миниатюрная драконья лапа сжимала в когтях гладкий драгоценный камень.
   Огонек в аметистовой подвеске едва заметно пульсировал в такт биению сердца узника, то и дело почти угасал - но потом вспыхивал вновь с удвоенной силой.
   Ревел океан. Где-то далеко внизу с грохотом разбивались волны об острые камни. В шум бури, смешанный с громовыми раскатами, вплеталось унылое, пронзительное пение морских сирен, которые устроили себе праздник на бурлящей поверхности соленой пенной воды.
   Резкий порыв ветра откинул назад волосы пленника, едва доходившие тому до плеч, бросил в лицо пригоршню холодных дождевых капель. Очередная вспышка молнии озарила звериный оскал улыбки фаэриэ, некогда заработавшего себе прозвище Грозовой Сумрак за умение повелевать нарождающейся бурей.
   Теперь и это - в прошлом.
   Не осталось ничего. Только океан, сошедшие с ума небеса за окном - и тишина замковых комнат и переходов. И тоска по Ней, рвущая душу стальными когтями, цепляющая за живое каждый раз, когда он осмеливался думать о чем-то, кроме повседневного существования. Этого медленного переползания изо дня в день, как будто издыхающее от жажды животное, из последних сил стремящееся к воде.
   Нет, не к воде. К ее миражу.
   Потому как те, кто заточили его в этот замок, запечатали его со всех сторон настолько надежно, что проникнуть в него любому "гостю" было бы невозможно. Практически невозможно. Разве что надеяться на то, что заклинание со временем выдохнется, и сюда кто-нибудь сумеет забрести.
   Пленник нехорошо усмехнулся и посмотрел вниз. Туда, где морская вода неистово бурлила в природном котле, в обычное время бывшего спокойной бухтой.
   Он не может даже покончить с собой, бросившись вниз. Его тюремщики предусмотрели и этот вариант развития событий. Его ждет кратковременный полет, жуткая боль и беспамятство, после которого он придет в себя, лежа на собственной кровати, абсолютно целый и невредимый. Как фаэриэ вместе с человеческими магами добились такого эффекта - остается только гадать. Можно думать долго, и не додуматься.
   Хотя времени-то у него как раз много. Очень много...
   Почти вечность.
   В комнате раздался тихий смех, почти неслышный на фоне постепенно утихающей бури, но почему-то он моментально был подхвачен эхом и в мгновение ока разнесся по пустынным каменным коридорам.
   Замок играл с вынужденным проживальцем, не то компенсируя себе годы вынужденного "молчания", не то попросту издеваясь. Как бы то ни было, соседство с Грозовым Сумраком ему предстояло очень долгое...

Глава 1.

   Осенняя Роща была сплошь пронизана прохладным солнечным светом, косо ложащимся сквозь едва заметную дымку, серебристым шлейфом скользящую меж деревьев. Чуть подернутая зыбью поверхность сапфирово-синего озера, в которой отражались, как в зеркале, невысокие берега, усыпанные палой листвой. Но само озеро являлось лишь бледным отражением высокого, хрустально-прозрачного неба, чистый цвет которого не был нарушен ни единым белым пятнышком облаков. В такое небо хотелось упасть, как в бесконечный омут, как в воды, что разделяют Осеннюю Рощу и Летний Сад Алгорских Холмов, прикоснуться к этой синеве, как к безмерно любимому лицу.
   Тишина, изредка нарушаемая лишь шелестом листвы под чуткими пальцами прохладного ветра. Он - единственное, что не подчинено мне в этой части Холма, он всегда был сам по себе, и не слушал приказов осенних ши-дани, исполнял лишь просьбы, высказанные от чистого сердца. Сейчас ветер ласково перебирал мои кудрявые волосы, в которых, казалось, запутались солнечные лучи вперемешку с красками осени - и медная рыжина клена, и густой рубиновый отблеск осин, и нежное золото берез соседствовали в моих прядях с сочным цветом спелых плодов каштана и редкими, едва заметными в общей массе, тонкими серебряными прядями. Ведь осень одной рукой касается жаркого лета, а другую всегда протягивает холодной зиме. Потому-то в волосах всех осенних ши-дани есть и золото знойного летнего солнца, и прохладное серебро первого снега.
   Мы есть те, кого непостоянные, страстные, живущие единым мигом и наслаждающиеся каждым днем своего существования люди называют духами природы, детьми лесов, теми, кого можно разглядеть лишь краешком глаза в переплетении древесных ветвей, разноцветной листве или круговерти зимней метели. Мы - народ ши-дани, проживающий в Алгорских Холмах, оберегающий и свой волшебный край, и часть мира людей на поверхности. Для нас время течет, как песок сквозь пальцы, с каждым годом мы меняемся, как природа, оставаясь прежними. Мы те - над кем не властны Условия колдовства, которым вынуждены подчиняться другие народы, владеющие магией, для нас существуют лишь Сезоны, когда мы входим в полную силу.
   Люди ошибочно предполагают, будто бы весь народ ши-дани одинаков, что мы можем использовать силы природы по своему усмотрению в любое время дня и ночи, вне зависимости от погодных условий, всегда, когда нам вздумается. Возможно, если бы оно было так, жить нам довелось бы куда проще. Но момент рождения каждого ши-дани раз и навсегда определяет не только его внешний вид, но и принадлежность к одному из Сезонов, к месту обитания в Алгорских Холмах. Мне довелось родиться осенью, в разгар буйства ярких красок, мягкого лиственного ковра и пронзительно-синего неба, тогда как моей младшей сестре - в холодную зимнюю ночь, когда метель воет, подобно одинокому волку, а ледяной ветер гонит тяжелые седые облака по низкому суровому небу, поднимая снежную крошку с белого покрывала полей. Потому мы с ней так не похожи, и если меня можно принять за человека даже на пике моей силы, то в облике Ильен всегда больше звериного, волчьего. По Зимнему Лесу она бродит либо в образе серебристо-серой волчицы с бледно-желтыми, напоминающими восходящую луну, глазами, либо как сейчас - женщиной, чье тело покрыто гладкой серебряной шерстью, а пушистый волчий хвост мерцает бриллиантами на осеннем солнце.
   Сестра заметила меня сразу, подошла ближе и улеглась рядом на осенний ковер, положив голову мне на колени. Я машинально запустила тонкие пальцы в ее холодную, словно настывшую на морозе, бело-серую гриву волос, погладила по щеке. Зимние ши-дани неповторимы, как снежинки и, несмотря на странный облик, они ближе всех нас к людям.
   Ильен довольно заворчала и свернулась калачиком, накрыв пушистым волчьим хвостом подол моего одеяния, больше напоминающего аккуратно скрепленные между собой осенние листья. Сестре не нужно говорить, зачем она пришла - наверху разгар весны и нам обеим скучно. В это время только в Холмах мы можем быть теми, кем привыкли быть. Вздумай мы выбраться в человеческие земли, как Ильен пришлось бы обернуться простой волчицей, а мне - стать женщиной, не юной, но и не пожилой, такой, каких тысячи, и, что самое главное, от нашей силы в человеческих землях остались бы лишь жалкие крохи.
   С другой стороны, совсем скоро у людей будет большой праздник, который они прозвали Бельтайном, и редкий ши-дани может устоять и не подняться наверх в Цветущую Ночь, когда можно прикинуться человеком, побыть в круговерти скоротечной, а потому особенно яркой жизни, наполненной смехом и пьяным запахом весны. Нас тянет к людям, потому что именно они позволяют нам чувствовать себя не просто олицетворениями сил природы, а живыми существами, наделенными той искрой, что зовется душой.
   Впрочем, тянет не только нас.
   Фаэриэ, существа, связанные Условиями колдовства точно так же, как и люди, тоже частенько выбираются из своих закрытых городов и уединенных замков на волю, правда, понять их я зачастую не в силах. Фаэриэ, в отличие от ши-дани - это не просто живые существа, наделенные даром сливаться с природой и становиться ее частью. Они - ожившая стихия, зачастую разрушительная и беспощадная, потому и ограниченная Условиями. Сильно и жестко ограниченная, и поблажек для фаэриэ, в полной мере овладевших мощью родной стихии, нет. За тем редким исключением, когда фаэриэ сумеет найти кого-то, кто будет помогать исполнению его Условий одним лишь своим присутствием.
   Потому зачастую их долгая жизнь проходит в поиске, потому так часто фаэриэ вмешиваются в жизнь людей, особенно наделенных даром колдовства, заключают союзы и скоротечные браки с одной лишь целью - почувствовать себя свободными. Они - как стремительная река, перегороженная плотиной, как земля, заключенная в тиски площадей и мостовых. Они рвутся на волю любой ценой, ведь нет ничего желаннее для фаэриэ, кроме возможности становиться той стихией, из которой они были рождены, и, к сожалению, цена эта бывает слишком высока.
   Мне рассказывали историю о прекрасном, как ночь, фаэриэ, который столь сильно возжелал свободы, так хотел вырваться из клетки навязанных ему при рождении Условий, что заключил договор с Сумерками. Вместе с женщиной из своего народа, чье имя стало синонимом проклятья, он кровью и смертью прокладывал путь Сумерками в мир людей, тем самым приближая собственную свободу от Условий. Его остановила лишь объединенная магия ши-дани, людей и фаэриэ. Впервые три народа сумели так тщательно подобрать Конклав Тринадцати, что Условия колдовства для каждого из них были выполнены. И ярким, солнечным днем Грозовой Сумрак был схвачен, а та, кто помогала ему исполнять Условия даже при ясном небе, была отправлена к сумеречной нечисти. Почему их просто не убили - история умалчивала, мне же казалось, что просто лишение возможности сливаться со стихией и стало для них самым суровым наказанием, смерть была бы слишком простым и естественным финалом для обоих...
   Ильен негромко заворчала, подняла голову с моих колен и осторожно погладила меня кончиками когтистых пальцев по бедру. Я вздрогнула и посмотрела на небо, которое из прозрачно-синего стало серым, а поднявшийся ветер пригнал невесть откуда дождевые тучи. Осенняя Роща всегда слишком чутко реагировала на мое душевное состояние, несмотря на то, что мне только предстояло стать ее сердцем, а я почему-то всегда чересчур грустила, когда вспоминала историю Грозового Сумрака, пусть она и завершилась лет двести назад по человеческому летоисчислению, когда меня еще и на свете-то не было. Иногда Ильен потешалась, что, быть может, это память другой ши-дани, той, чья сила перешла ко мне при рождении, дабы не быть утерянной, я же в таких случаях лишь отмахивалась от родной сестры.
  -- Бельтайн скоро, - зимняя ши-дани, уютно устроившаяся рядом со мной, нагло стянула с меня шаль, более всего напоминающую сеть, сплетенную из тумана с налипшими осенними листьями, и завернулась в нее так, что выглядывало лишь красивое лицо, обрамленное пышными седыми прядями волос, да серебристый хвост. - Появишься наверху, сестрица? Весенние обещают придумать что-нибудь новенькое, да и с людьми пообщаться хочется. С ними так весело, а уж если кого посимпатичнее в кусты затащить... Любят, как в последний раз, и всегда по-новому.
  -- Если жители Весеннего Луга обещают что-нибудь особенное - стоит пойти непременно, - я даже не попыталась выпутать сестру из шали, захочет - сама выберется, до того даже пробовать бесполезно, постоянно то коготок за ячейку узора зацепится, то угол вокруг щиколотки узлом завяжется.
  -- Ты еще слишком молода, чтобы делать вид, как будто тебя уже не интересует происходящее наверху, - Ильен усмехнулась и подмигнула мне. Помню я ее в человеческом облике - гибкая, фигуристая красотка с выбеленными природой и жарким солнцем волосами. Яркие юбки вихрем взлетают с каждым движением в танце, искристая, широкая улыбка не сходит с губ. Редко-редко мелькнет лунный отблеск в глазах, почудится на миг пышный волчий хвост, но люди обычно этого не замечают. Куда им, когда такая девица завидные кренделя в пляске выписывает да скачет через высокий весенний костер, не подобрав пышных волос!
  -- Интересует, но не так, как тебя, - я перебирала кончиками пальцев холодные пряди зимней сестры и потихоньку отпускала тяжесть в груди, вызванная отгремевшей более двух веков назад историей. - Покорить людей нашей способностью чаровать просто, а я хочу их понять. Почему они сгорают в скоротечных чувствах дотла, почему рвутся на поле битвы во имя чужой, не своей цели?...
  -- И зачем ищут исполнения желаний среди сумеречной нечисти, ведь так? - Ильен села, внимательно глядя на меня сквозь бело-серую челку. - Это люди. Они лишены долгой жизни, но взамен наделены великой свободой воли, особенно те, кому посчастливилось родиться без дара колдовства. Может, именно поэтому они тянутся к тому, чего избегают ши-дани, но, как показала история, не чураются некоторые из фаэриэ. В стремлении показать, что и они могут то, что другим не под силу.
   Мы замолчали. Холодный ветер, что гнал по небу серые дождевые облака, утих, а солнце вновь проглянуло сквозь потихоньку рассеивающуюся пелену туч. Я потянулась к изящной, сделанной из множества скрепленных друг с другом с помощью воска полых стеблей тростника флейте и поднесла ее к губам.
   Чистый, нежный звук разлился над глубоким озером, заполнил собой рощу, скользнул на крыльях ветра меж хрупких стволов трепещущих осин, эхом отозвался где-то в глубине Осенней Рощи. Мелодия рождалась неторопливо, степенно. Она захватывала все больше и больше, становилась все сложнее, богаче и напевней, раскрывалась постепенно, как пышный, яркий, словно обагренный кровью георгин под осенним солнцем. Траурный цветок в память уходящему лету.
   Флейта принимала мое дыхание и отдаривалась чудесной музыкой, той, что смертные иногда слышат в молчаливом осеннем лесу в гулкой, звенящей тишине. Эхо чего-то невыразимо прекрасного, но уже ушедшего. Подобно флеру духов, остающемуся после того, как вышла за дверь прекрасная женщина, навсегда запечатлевшая свой образ в глубине податливого человеческого сердца, музыка моей флейты плыла сквозь Осеннюю Рощу, принося успокоение мне и разгоняя унылые облака над озером. Только в Алгорских Холмах я могла играть так - вплетая медно-золотую нить звука в канву мироздания, оставляя там свой блескучий след и где-то что-то изменяя. Слегка, самую малость - но навсегда. Эхо моей флейты достигнет поверхности, отзовется в людских землях даже весной - и осенью в лесу на малозаметном деревце появятся листья с золотыми, блестящими на солнце прожилками.
  -- Хорошо играешь, сестра, - вздохнула Ильен, как только отзвуки последней ноты растаяли в хрупкой осенней тишине. - А я могу только выть на луну долгими зимними ночами.
  -- Ты недооцениваешь свои песни, или же просто напрашиваешься на похвалу, - я улыбнулась, убирая флейту в кошель на поясе. - Ты поешь, задевая за душу, делясь лунной тоской и свирепой радостью звериной охоты, а когда дело доходит до людских баллад - тебе нет равных. И ты об этом прекрасно знаешь.
  -- Слышать эти слова от тебя все равно неизмеримо приятней, чем просто знать о своих скромных достоинствах.
   Я рассмеялась, поднялась с поваленного бурей высохшего древесного ствола, служившего мне скамейкой, и, поманив сестру за собой, направилась в сторону своего дома.
   Недаром в человеческих легендах говорится, что каждый, кто вступил под своды Алгорских Холмов без сопровождающего, рискует лишиться разума. Все дело в том, что все ши-дани Холма живут в одном месте, но в разном времени, и жилище в Осенней Роще - тоже одно на всех, только хозяева не пересекаются без приглашения, потому что живут в разных днях. Потому и приглашение в гости у нас отличается от человеческого. Просто "приходи в мое время".
   Я живу в день разгара осени, который может быть таким, каким я пожелаю, но иногда Осенняя Роща подкидывает мне сюрпризы, начиная с рассветом день, канувший в реку забвения за сотню лет до моего рождения, или же показывая далекое будущее. Как-то раз я обнаружила в своем времени человека, который пришел в Холмы с провожатой из летних ши-дани. Она отвлеклась в каменном переходе, что неразрывно связан с происходящим на поверхности, являясь якорем, не давая нашему Холму исчезнуть в потоках великой реки, и ее гость оказался сам по себе. Я вывела мужчину наверх, но не учла, что летняя привела его из прошлого. Он очутился на своей земле спустя полвека с того дня, как увлекся златокудрой ши-дани, прячущей под длинной изумрудно-зеленой юбкой козлиные ноги и последовал за ней в Холмы, и лишь старики в его родной деревне вспомнили, что был когда-то такой человек.
   Мне исправлять содеянное было поздно, летней подруге запретили на долгий срок водить к себе человеческих гостей, но наверху появилась очередная легенда о том, как можно пробыть в жилище феи всего лишь полдня, и вернувшись домой, обнаружить, что прошло целых пятьдесят лет.
   Дом в моем времени выглядел несколько иначе, чем у знакомого с юности ши-дани, живущего всего на три дня позже меня - у него в результате работы с магией Холма дом превратился в великолепный дворец из слоновой кости, немного вычурный, поражающий искусной отделкой окон и дверей, с высокими серебряными шпилями на медных крышах башенок. Мое же жилище внешне выглядело симпатичным двухэтажным домиком из дерева и камня, почти такой же, какой можно увидеть в богатой деревне в долине у Алгорских Холмов. Покатая крыша, выложенная красной черепицей, стены из серого камня, окна забраны мозаичными витражами. Простой узор на деревянной двери, над ней - серебряная подкова. Небольшой родничок тихонько шепчет свою песенку, пробиваясь из-под земли в двух шагах от корней старого дуба, шелестит листвой боярышник, растущий рядом с узорчатой деревянной беседкой, каплями крови на ветках кажутся его алые плоды.
   Внутри дом оказывается гораздо больше, чем снаружи, в нем тихо и просторно. Снопы золотого осеннего солнца льются сквозь витражи на окнах, разноцветными пятнами ложатся на лакированный дубовый пол, тихо поскрипывающий в такт моим шагам. В гостевой комнате стоит стол, покрытый густо вышитой крестом беленой скатертью, короткие лавки, на которые небрежно брошены шерстяные цветастые одеяльца, чуть поодаль - камин, рядом с которыми плетеные кресла-качалки кажутся простоватыми, но Ильен сразу же забирается в одно из них, устраиваясь поудобнее. Моей зимней сестре этот дом нравится больше величественных дворцов, потому-то она так часто и приходит в мое время.
  -- Фиорэ, одолжишь мне на Бельтайн одно из своих платьев? Они гораздо больше похожи на то, что носят наверху, в отличие от моих костюмов, - Ильен приняла из моих рук позолоченный кубок с подогретым красным вином и улыбнулась. Я лишь плечами пожала, оглядывая сестру с головы до ног.
  -- С учетом того, что все твои наряды - это плащи да набедренные повязки...
   Ильен невинно захлопала ресницами, копируя мимику человеческих девушек, и якобы стыдливо прикрыла пышную грудь серебристым волчьим хвостом. Я невольно улыбнулась - из всех ши-дани зимние больше всех походят на зверей в своем естественном облике, их тела покрывает мягчайшая шерсть, подобная меху животных, оставляя гладкими лишь ладони, ступни и лица. Они не нуждаются в одежде, но, приходя в гости, обычно прикрываются искусно расшитыми набедренными повязками, набрасывают на плечи богато украшенные плащи до самой земли.
  -- Подберем тебе что-нибудь, - я уселась в соседнее кресло, отпивая из бокала осеннее вино. Сладкое, как мед, густое и темно-красное, словно кровь из вены, оставляющее на кончике языка привкус черной смородины и спелой вишни.
  -- Мне кажется, ты слишком давно не выбиралась к людям, - сестра улыбается четко очерченными губами, бледно-желтые глаза искрятся лунным серебром. - Давай чуть поторопим события, чтобы не ждать до завтрашнего вечера?
  -- Как скажешь, - я поставила бокал с недопитым вином на каминную полку и шутливо потянула Ильен за хвост. - Только сначала найдем, во что тебя переодеть. Чарование - это хорошо, но, боюсь, в Цветущую Ночь ни ты, ни я не сумеем воспользоваться им в полной мере.
  -- И хорошо же вам, осенним, - нарочито горько вздохнула сестра, легко соскакивая с кресла-качалки так, что оно даже не шелохнулось. - Вам не надо на себя чары накладывать, чтобы походить на людей или хотя бы на фаэриэ, а вот нам труднее всех приходится.
  -- Не скажи. В отличие от весенних, мы с тобой хотя бы нормального размера, а не являемся подобиями десятилетних детей у смертных. Им меняться гораздо сложнее, если хотят сойти за взрослого человека.
  -- Может, потому они и предпочитают невинным развлечениям жестокие шутки?
   Я лишь плечами пожала. Кто знает, что на уме у непредсказуемых, как весенний паводок, обманчиво-теплых, как мартовское солнце, после которого зачастую жди метели, и призрачно-прекрасных весенних ши-дани? Наверху они являются в облике крошечных человечков с прозрачными стрекозиными крыльями, чей голос звонок, как песенка ручья, а светящийся след рассыпаемой крылышками пыльцы далеко может увлечь человека. Иногда в круг танцующих, где смертный может плясать, пока не свалится замертво, в непролазную чащу, но чаще всего "болотные огоньки" заманивают незваного гостя в болотную трясину. С другой стороны, весенние ши-дани могут одарить человека, связанного Условиями, даром предвидения, остановить надвигающиеся на только-только зазеленевшие пшеничные поля заморозки и не дать разлившейся в начале апреля реке затопить близлежащие села.
   Но в Цветущую Ночь на жестоких шуточках лежит негласный запрет. Бельтайн - это ночь веселья, ночь праздника жизни, ночь ярких костров, залихватских танцев и торопливых поцелуев. В эту ночь, приходящуюся на первое мая, даже фаэриэ оставляют свои закрытые города у побережья океана и выходят в люди для того, чтобы ощутить пьянящую радость от участия в красочном, жарком, как солнце, и пьянящем, как лучшее вино потоке человеческой жизни. Ведь долгие годы для фаэриэ не протекают так же бесследно, как для нас, ши-дани. Мы с рождения учимся скользить в потоке времени легко и непринужденно, для нас уходящие годы - лишь вода, текущая сквозь пальцы, тогда как редко кто из фаэриэ не несет на своих плечах груз памяти и прожитых лет. Потому и их прекрасные глаза чаще всего - лишь бездонные колодцы, куда годы падают тяжелыми камнями, постепенно вытесняя со дна души яростное безумие заключенной в телесную оболочку стихии.
   Я провела ладонью по волосам - и пышная осенняя корона осыпалась пожухлой ароматной листвой на светлый деревянный пол.
   Для ши-дани Бельтайн - это ночь, когда можно быть кем угодно. Не знаю, как Ильен, а я хочу притвориться человеком...
  
   Звонкий смех вперемешку с простоватой крестьянской музыкой разливался над долиной у подножия Алгорских Холмов. Прохладный ночной ветер шевелил зеленый подол моего платья, ласково касался мягких каштановых кудрей, выбившихся из туго заплетенных кос с ярко-красными лентами на кончиках. Я смотрела вниз, на долину, где горели золотисто-рыжие лепестки костров, лился хмельной мед, а люди танцевали едва ли не до упаду и, по правде говоря, немного завидовала способности столь полно отдаваться веселью. В Бельтайн огонь горит лишь на перекрестках дорог деревень, да в лесу на особых полянах, и обычно их зажигают те, чьим Условием колдовства является темное время суток или же полыхающее пламя. С наступлением сумерек один за другим гаснут очаги в людских домах, молодежь обряжается в лучшие свои одежды, украшает себя венками из полевых цветов и яркими лентами, чтобы веселиться до утра.
   Горят высокие, в рост человека, костры - и юноши и девушки, поодиночке или взявшись за руки, прыгают через них, не боясь оступиться и рухнуть в пылающий жар. Звенит простая тростниковая свирель, ей вторит невесть как очутившаяся на празднике скрипка, девушки танцуют вокруг костра, обмениваясь цветочными венками, ждут, кому же посчастливиться встретить рассвет с самой пышной и богато украшенной "короной" на голове.
   В полночь Бельтайна избирается прекрасная Майская королева, и далеко не всегда это самая красивая девушка на празднике. Чаще это та, кто танцует задорнее всех, смелее всех прыгает через костер, не скупится на улыбки и ведет девичий хоровод по поляне. Не природная красота ценится на Бельтайн, а огонь, что горит в груди у каждой, и в чьем сердце пламя поднимется выше и жарче - той и суждено стать Майской королевой и получить благословение весенних ши-дани, без которых этот праздник просто не обходится.
   Их присутствие ощущается повсюду - то и дело мелькают средь ветвей темного леса разноцветные огоньки, мерцают серебристо-лунным светом мелкие цветочки на волшебном, зачарованном ими папоротнике, что поможет сыскать запрятанный клад, а в порывах ветра слышны отзвуки тонких голосков-колокольчиков. Мы с Ильен шли по едва заметной тропинке, и кусты расступались перед нами, пропуская, и сразу же смыкались за нашими спинами. Я пыталась идти неторопливо, впитывая запахи ночного леса и отголоски человеческого смеха, но зимняя сестра все ускоряла шаг, словно ей не терпелось поскорее очутится в людском хороводе, вобрать в себя столь щедро разливаемую смертными жизнь, опьянеть от этой жизни, как от хмельного вина... И наверняка совершить очередную глупость - но кого это будет волновать?
   Ильен скользила по тропе - и менялась с каждым пройденным шагом. Зимнее серебро волос потемнело, пропал мягкий искристый мех, покрывающий тело, как я подозреваю, вместе с роскошным волчьим хвостом, так что к тому моменту, как мы подошли к поляне, на которой полыхало кострище и играла громкая музыка, Ильен выглядела, как обычная человеческая женщина. Светловолосая и сероглазая, с тонкой талией и высокой грудью, одетая в голубое платье с белой вышивкой, моя зимняя сестра так быстро влилась в хоровод, что я и глазом моргнуть не успела. Только мелькнула ее светлая коса, когда Ильен подхватывал под руку ладный мужчина - да и увлек по ту сторону костра, где я уже не могла уследить за сестрой.
   Впрочем, и сама я долго в стороне не оставалась - стоило только шагнуть вперед, как чьи-то руки одели мне на голову сладко пахнущий медом цветочный венок, хрупкая девичья ладонь ухватила меня за руку - и утянула в простенький круговой танец чуть в стороне от костра. Краем глаза я заметила тонкие, почти прозрачные стрекозиные крылья за спиной одной из девушек, цветущий вереск из серебра в волосах другой, платье из сияющего лунного света на третьей. Так иногда случается с нашим чарованием - стоит заметить одну замаскированную деталь, как все остальные становятся видны. Весенние ши-дани редко увеличивались в размерах, чаще пребывая в облике хрупких, низкорослых существ или вовсе миниатюрных карликов размером с зяблика или синицу с полупрозрачными крылышками за плечами, потому сейчас их истинный облик нетрудно было заметить даже людям... если бы те присматривались чуточку внимательнее.
   Мелькнули на хорошеньком личике огромные темные глаза весенней ши-дани, и тотчас державшая меня за руку девушка разомкнула пальцы, уводя змейку-хоровод по краю поляны, оставляя меня в "хвосте". Щекотала босые ступни мягкая трава, чуть кололи пятки незаметные веточки, стлался по ветру алый плащ, словно предвестник рассвета.
   Гуляй, Бельтайн! Горите, весенние костры, сжигая затянувшуюся в этом году зиму!
   Кажется, что ноги не касаются земли, что солнечное золото яркой, страстной смертной жизни обращает воду в хмельной мед, а кровь - в жидкое пламя, бегущее по жилам. Я рассмеялась, искренне, от души - словно хрустальный звон раздался в ночном воздухе, стремительно потонув в дружной песне десятков голосов - и, ухватив первого, кто оказался на пути, за руку, утянула его в бегущую "змейку", что вновь замыкалась кругом по краю поляны, и остановилась только для того, чтобы танцующие могли обменяться венками.
   Я сняла с головы пышный венок из клевера, папоротника и одуряюще сладко пахнущего ландыша и повернулась к тому, кого втянула в "круг фей".
   Лучились смехом темно-зеленые глаза на загорелом лице обремененного Условиями человека, золотистой рыжиной блестели в свете высокого пламени тяжелые, чуть волнистые пряди волос, отросшие до плеч, девственной белизной выделялся вышитый шелком символ мага на отложном воротнике простой черной рубашки. Он улыбнулся, наклоняясь, чтобы мне удобнее было надеть ему венок.
  -- Нет у меня для тебя венка, красавица, может, серебро в дар примешь?
   Похоже, не узнал меня мальчишка, когда-то давным-давно заблудившийся в холодном осеннем лесу на склоне Алгорского Холма. Я тогда выглядела иначе - порыв ветра вместо плаща, шелест листвы вместо голоса, густой туман вместо одежд. Слезы дождя вместо бриллиантов в осенней короне, ягоды рябины - как кровь на листве. Руки у меня прохладные и хрупкие, но ладони мальчика были вовсе как лед. Уже спускались сумерки, а на нем была только тонкая шерстяная рубашка, штаны да тонкие кожаные башмаками на босу ногу. Откуда он сбежал - я могла лишь догадываться, но куда я могла ночью деть человеческого ребенка, чтобы он не простыл до смерти на холодной земле под мелким осенним дождем?
   И я забрала его в Холм, в свое время, там, где солнечно и тихо, горячее питье пахнет медом и яблоками, а огонь в очаге согревает, но не обжигает протянутые к нему пальцы. Как сейчас помню любопытные, темно-зеленые, как трава в тени под дубом, глаза мальчика, который с легкостью назвал мне свое имя - Кармайкл из Вортигерна, что находится за сотню верст от Алгорских Холмов. Путешествовал с родителями, но попал в беду - разбойники напали в лесу неподалеку, слуг разогнали, что случилось с отцом и матерью он не видел, поскольку старая нянька отпихнула мальчика в кусты, наказав бежать, что есть сил, не оглядываясь.
   Утром я отнесла ребенка к подножию Алгорских Холмов, к поселению под названием Весенние Ручьи, и, честно говоря, позабыла о нем, решив, что люди, наслышанные о чудесах ши-дани, живущих где-то неподалеку, не бросят сироту на произвол судьбы. На прощание мальчик получил от меня в подарок новехонькую теплую одежду "фейских" цветов - алый шерстяной плащ и ярко-зеленый костюм для верховой езды с крошечной вышивкой на воротнике курточки: красный дубовый лист и изумрудно-зеленый клевер. Символ ши-дани. Как мне кажется, потому-то Кармайкла не выгнали за дверь, а довольно шустро пристроили в услужение к заезжему господину...
  -- Так что скажешь, чудесница? - маг снял с руки тяжелый узорчатый перстень с "кошачьим глазом" и протянул его мне. - Подойдет ли такой дар взамен твоего венка?
   Я только рассмеялась, звонко, весело, отводя руку с кольцом и отбегая к высоченному, в человеческий рост, костру, что полыхал в середине поляны. Парочки стояли чуть поодаль, отворачивая лица от струящегося волнами жара, дожидаясь, пока брошенные щедрой рукой полешки хотя бы чуток прогорят, чтобы можно было рискнуть - и перепрыгнуть через оранжево-золотистые обжигающие лепестки.
   Лужицей пролитой крови лег тонкий шелковистый плащ на молодую траву. Я отступила от огня, на ходу подбирая косы и закрепляя их в кольцо на затылке, подоткнула длинный подол зеленого платья, сверкнув светлой, незагорелой кожей лодыжек. Кто-то ухватил меня за локоть, оттаскивая назад.
  -- Пьяна совсем, раз прыгнуть решилась? - Серьезные зеленые глаза смотрели на меня с загорелого лица мага, с которого всю веселость и простоту как рукавом смахнули. Если бы не знала, что передо мной человек стоит, стала бы грешить на чарование фаэриэ - это у них не лица, а словно десятки, сотни масок, которые сменяют друг друга так быстро, что не понять настоящих мыслей, не прочувствовать тревоги.
  -- Пьяна! - Радостно, весело, отчаянно выкрикнула я, выскальзывая из его рук, как серебристая рыбка в проточной воде. - Пьяна!
   А как иначе назвать то чувство легкости и бесшабашного веселья, что переполнило меня, стоило только спуститься с Алгорских Холмов в Звенящую долину? Когда ноги сами пускаются в пляс на молодой шелковистой траве, когда медвяный запах ландышей и фиалок кружит голову наравне с золотистым яблочным вином, а теплый весенний ветер ласкает кожу нежнее поцелуев? Я была пьяна весной, пьяна Бельтайном, пьяна ночью настолько, что казалось - нет для меня ничего невозможного, ни одно препятствие не встанет передо мной. Может, в этом и был сегодняшний подарок весенних ши-дани - в будоражащем чувства ветре, в аромате молодой травы и теплой, успевшей согреться земли, что может стать для влюбленных мягчайшим ложем.
   Жар полыхающего костра всего на миг окутал меня чуть покалывающим, душным одеялом, когда я прыгнула через огненную стену, что расступилась передо мной, словно руками разведенная, и сомкнулась за моей спиной, прихватив неподобранный край зеленой юбки. Охнули девки, стоящие рядом, кинулись ко мне, принимаясь сбивать робкое пламя с шелковистого подола головными платками, а я сидела на земле и улыбалась, глядя на Кармайкла. Его магия развела стену пламени пополам, как полог у кровати, не дала мне обжечься. Впрочем, ши-дани, как известно, и на угольях танцевать могут, и сквозь пламя пройдут невредимыми, а вот рана, нанесенная холодным железом, убьет любого из нашего народа. Мы не может даже коснуться этого металла - на коже сразу возникают плохо заживающие ожоги, да и просто находится рядом с ним ши-дани очень неприятно.
   У каждого волшебного народа своя сила и слабость - быть может, мы не переносим холодное железо, зато никто не властен над нами знанием истинного имени, чего нельзя сказать о фаэриэ. Те всю жизнь пользуются прозвищами да человеческими вариантами, а настоящее имя раскрывают лишь особо близким и любимым. Ведь не зря среди людей бытует легенда, что душа прекрасных и могущественных фаэриэ заключена в имени, и вызнав имя, можно навсегда заполучить в свои руки власть над ожившей стихией. Не навсегда. Лишь до того момента, когда фаэриэ найдет лазейку в клятве, что его вынудят дать, и уничтожит глупца, кто возомнил себя хозяином фаэрийской души, которая своенравна, непокорна и не терпит плена.
  -- С ума сошла, сестрица? - Высокая, стройная Ильен подошла ко мне, помогая подняться и приобнимая за плечи. Обняла, шепнув на ухо: - Побудь человеком хоть немного, сама же хотела.
  -- Видимо, выпила лишнего, - улыбнулась я, прижимаясь к сестре и искоса глядя на рыжеволосого мага, с головы которого соскользнул майский венок.
   Он наклонился, чтобы подобрать его, но почему-то передумал и оставил лежать в траве неподалеку от костра. Выпрямился, оглаживая расстегнутый ворот черной рубашки, пристально всмотрелся в мое лицо. Я торопливо отвернулась и позволила Ильен увести меня на край поляны, туда, где на расстеленных на земле льняных скатертях хлопотливые хозяйки разложили принесенную из деревни праздничную выпечку в форме солнца, выставили запечатанные пока глиняные кувшины с хмельным медом и наливками. Чуть поодаль над двумя ямами, наполненными жаркими угольями, запекалась дичь на вертелах, женщины деловито поворачивали тушки уток и зайцев, то и дело отгоняя особо любопытных полотенцами.
  -- А скажи мне, сестренка, захватила ли ты с собой свою звонкую флейту? - громко спросила Ильен, принимая из рук красивого, ладного охотника в потертой куртке глиняную кружку с хмельным медом. - Сколько раз спеть просили, да без твоей музыки не поется мне что-то.
  -- Что сыграть-то? - улыбнулась я, доставая из простого кожаного кошеля на тонком пояске любимый инструмент, своими руками вырезанный из дюжины певучих стебельков.
  -- Сыграй балладу о цветке...
   Любимая песня Ильен. Кажется, что я играла ее столько раз, что мелодия будто бы сама звонким ручейком изливалась из флейты, я же лишь указывала направление этому невидимому потоку. Не магия, но очаровывает и захватывает по-своему, умудряется вплетать в себя и пение ветра в кронах деревьев, и треск дров в ярко горящем костре. Нежная, хрупкая, как коленца речного тростника, музыка, дивная напевность, которую лишь подчеркивал сильный, глубокий голос Ильен, в котором нет-нет - да чудились отзвуки волчьего воя в разгар зимы.
   Сестра пела о цветке Грааль, о том самом, что содержит в себе животворный сок, что дарует умирающему жизнь, живому - пророческий дар и молодость, а кому-то, кто придет к цветку с чистым сердцем и попросит не за себя - бессмертие. И прекрасен этот цветок, о котором люди думают, как о чаше из рук бога, его стебель наполнен темно-красным, густым, как кровь из отворенной вены, соком, а лепестки хрупки и нежны, как прикосновение ласковых материнских рук. Грааль растет в неприступных скалах, скрывается от глаз недостойных, но может сам показаться людям с чистой душой. В песне говорилось, что лишь раз цветок Грааль давался в руки человеку, тому, кто всем сердцем хотел помочь людям, не оставив ничего для себя. Кровь из Грааля смешалась с кровью человека, и войны были остановлены, болезни отступили, а род людей получил новую жизнь, возможность еще раз начать все заново и исправить содеянные ошибки. Люди запомнили имя Кристаса, того, на чьей крови вырос новый цветок Грааль и кто получил бессмертие, назвали его сыном светлого бога и в память о нем возвели новые святилища...
   Смолк голос Ильен, поющей всегда, словно в последний раз, и потому удивительно душевно и искренне. Смолкла моя флейта, лишь эхо несколько секунд повторяло последние ноты. Молчали люди, зачарованные песней, на несколько минут позабывшие о веселье и выпивке - они смотрели на Ильен с восхищением, и только рыжеволосый маг не сводил взгляда с моей флейты, которая оставалась неизменной в любое время года. Ее не могла изменить ни магия, ни чарование, а время оставляло на гладких трубочках высохшего тростника свои едва видные отметины.
   Ярко, сильно взметнулось пламя костра к небу, едва не опалив нависшие над поляной ветки деревьев, люди приходили в себя по одному - по двое, оживая, стряхивая с себя магию песни моей зимней сестры и хлопая в ладоши. Сидящий рядом с Ильен охотник выхватил у нее из рук кружку с хмельным медом, сделал глоток - и вдруг припал к ярким губам зимней, делясь с ней сладким летним напитком.
   Красиво они смотрелись вместе, в ночь Бельтайна - рослый, ладно сложенный охотник с загрубевшими от тетивы и стрел руками и моя зимняя сестра, в чьих светлых кудрях на миг промелькнуло снежно-белое серебро. А уж какими довольными были серые глаза Ильен, когда она все же оторвалась от своего избранника - словами не передать. Наверняка ведь пожелает еще не раз с ним встретиться, а там и до гостя в Холмах недалеко будет.
   Вновь заиграла залихватская музыка, и весенние, стоящие чуть в стороне от костра, взялись за руки, начиная новый круг танца. Вот уж у кого получается зачаровать не музыкой или песней, а плясками, да так, что человек пропляшет всю ночь кряду, в кровь собьет ноги, а остановится не сможет, пока не выдернет его кто из "круга фей" или же сами ши-дани не отпустят. Я, хоть и не человек вовсе - а тоже не устояла, влилась в игривый, быстрый танец с легкостью ручейка. Коснулась левой руки прохладная ладонь весенней, показались на миг темные, кажущиеся слишком большими для узкого лица глаза, и я удивленно приподняла бровь - сама Оберегающая Весеннего Луга скользила по поляне, и там, где ступали ее ноги, трава наутро поднимется изумрудно-зеленая, увенчанная бриллиантовыми капельками сладкой, как мед, росы.
   Танец захватил меня, понес, как быстрая река, переполненная водами тающих снегов, несет в себе ветку или былинку. Весенние тянули меня за собой так быстро, так стремительно, что мне почудилось - еще немного, и слетит тщательно наложенное еще в Холме чарование, простой лен платья обратится сверкающим шелком с вплетенными в узор застывшими солнечными лучами, заиграют каштановые косы всем богатством красок осени, и тогда никто не спутает меня с человеком.
   Только вот на пути весенней реки встала неприступная скала.
   Руки Кармайкла выхватили меня из хоровода, маг обнял меня за талию и повел в танце куда более спокойном, чем тот, что завели весенние ши-дани. Предложенный перстень с кошачьим глазом мягко поблескивал на мизинце правой руки обремененного Условиями, а подаренный мною венок оказался прицепленным на рукоять ножа, что висел на поясе мага.
  -- Остынь, красавица, - он развернул меня лицом к себе, и в его темных зрачках плясали отблески жаркого пламени. - То скачешь через костер выше человеческого роста, то пляшешь так, будто бы в последний раз в жизни.
   А меня все тянуло обратно. Захотелось стряхнуть с себя человеческий облик, вновь влиться в круг весенних, позволить их чарованию нести меня на крыльях благословенной, сумасшедшей, и искренней, как первый крик младенца, весны.
  -- В Бельтайн воспоминания стоят много больше, чем обычно, - отблеск огня в темно-зеленых глазах стал ярче и отчетливей, словно пламя подарило этому человеку частичку своей сути, а сильные, гибкие пальцы Кармайкла скользнули по моей щеке. - Ты напоминаешь мне прекрасный сон, увиденный в детстве. И от твоих волос тоже пахнет ветром и листьями...
   Легкий поцелуй, что словно приоткрыл окошко в Осеннюю Рощу. Ставший крепким, как искренняя верность, наполнивший рот вкусом золотого, тягучего меда, сладких, слегка переспелых яблок и оставивший на кончике языка хмельную горчинку. Поцелуй ши-дани, что может соблазнить человека на добровольное семилетнее услужение в Холмах, вскружить в одночасье голову и оставить горькое похмелье поутру, которое не излечишь обычными средствами.
   Ветер, принесший аромат ландышей, окатил мой затылок холодной струей. Ночь уже на исходе, с рассветом весенние перестанут удерживать на склонах Алгорских Холмов туго натянутую сеть магии, что позволяла ши-дани чувствовать себя среди людей легко и свободно и пользоваться чарованием, невзирая на Сезоны.
   Кармайкл покачнулся - и упал бы на траву, если б я не успела мягко подхватить его и уложить так, что голова его покоилась у меня на коленях. Маг, немного перебравший хмеля и не устоявший на ногах - не самое обычное, но вполне объяснимое явление. И какая разница, вина он хлебнул или магии ши-дани, что нынче ночью оказалась разлита среди Алгорских Холмов в изрядном количестве.
  -- Ты... так вырос...
   Неслышно подошедшая Ильен молча подала мне оброненный на траву алый плащ, которым я и укутала Кармайкла. Моя вина в том, что сегодня я не удержалась и чересчур открылась магии весенних, которые явно начудили с атмосферой праздника, позволив нам быть теми, кем мы хотим быть. То есть самими собой. Слишком я втянулась в напитанный магией "круг фей", слишком многим на радостях поделилась с обремененным Условиями.
   Похоже, что горькое похмелье предстоит наутро нам обоим...
  
  
  
  
  
  
   Роман выйдет в середине декабря 2009 года в издательстве "Альфа-книга".
  
  
  
  
  

Оценка: 6.43*11  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"