Автобус ехал по вечернему городу, постепенно пропадавшему в тумане. Легкая испарина пристала к широкому стеклу. Антон провел по нему рукой. Зимний холод, проникнув сквозь стекло, обжог его ладонь. Острота ощущения протрезвила запутавшийся разум от повседневных передряг, и парень решил взглянуть в окно. Несмотря на то, что на часах было около половины пятого, на улице стояла непроглядная темень. Даже редкие фонари на столбах и яркие вывески магазинов и офисов не давали ему ни малейшего представления о точном местонахождении автобуса. Он слишком резко погружался в ночную жизнь местных переулков и всё казалось для него совершенно одинаковым: и улицы, и дома, и те же вывески. Антон ехал, словно во сне. Да это и не удивительно. Пять минут назад он вихрем ворвался к себе в квартиру и, не снимая обуви, направился в спальню. Раскрыв шкаф, он прямо вырвал из него черную старую сумку больших размеров, и хаотично принялся бросать рубашки, полотенце, прочее белье, свитер, не задумываясь об аккуратности. Ему было уже не до того. Из ванной комнаты прихватил туалетные принадлежности. После короткой передышки Антон полез во внутренний левый карман пальто, которое, еще подымаясь по лестнице на шестой этаж, предварительно расстегнул, и достал скрученные в трубку документы. Не заглядывая в них, он отправил их вслед за одеждой.
Еще одна короткая пауза. Деньги, ключи, документы. Всё на месте. Для полной уверенности Антон раскрыл портмоне с удостоверениями. Печально он посмотрел на фотографию водительских прав, где фотограф навсегда запечатлел его жизнерадостным, по-детски улыбающимся шестнадцатилетним юнцом. В этом году Антону исполнилось двадцать три года, а выглядел он гораздо старше.
Переложив деньги в карман пальто, чтобы быстрее расплачиваться, он спрятал портмоне опять в нагрудный карман пиджака. Денег оказалось меньше, чем думал Антон. В последний день уходящего года он целый день потратил на покупки подарков родным и друзьям. С этими пакетами он и ворвался в квартиру. До чего же замечательными были эти фигурки зверей из цветного стекла. Неординарно, правда. Теперь они валялись на кровати. Одним движением Антон сложил их в сумку, закрыть которую пришлось с трудом, настолько она оказалась полна. Парень брал только необходимое. Напоследок Антон притормозил перед зеркалом в коридоре - вечная привычка прихорашиваться перед уходом. Он поправил растрепанный черный костюм и галстук, причесал волнистые темные волосы. В отражении стоял утонченно одетый молодой человек. Сорвиголова современного бизнеса. Если бы не умные карие еврейские глаза, никогда бы в жизни он не достиг столь молниеносно своего нынешнего положения. Дерзким помогает счастье.
Антон окутал плотно шею пушистым, тоже черным шарфом и застегнул австрийское пальто. На какой-то момент его посетило спокойствие, и сердце забилось в нормальном ритме. А через миг, хлопнув вскользь по выключателю и закрыв дверь, он сбегал вниз по лестнице. Сумка, противореча габаритам, не была тяжелой, но доставляла неудобства с непривычки. В последнее время Антон, кроме дипломата, ничего иного не носил. Да и общественным транспортом не пользовался.
Прибежав на остановку, Антон прыгнул в первый попавшийся автобус. Подперев голову рукой, он отчетливо чувствовал пульсирующую кровь в висках и стекающие по лбу капли пота. Было непривычно испытывать жару, когда на улице минус шесть. Снять шарф или расстегнуть пальто он не решался, лишь достал платок и вытер им шею и лоб. Подобный ритм был не для него. Окружающее его мало привлекало. Он был безразличен к людям вокруг него и даже не обратил внимания, кто к нему подсел, мужчина или женщина. Он только долго смотрел на яркий свет фар встречных машин и провожал взглядом удалявшиеся маленькие, более спокойные, красные огоньки, пока, наконец, не убедился, что автобус двигается в нужном направлении. Ноги слегка замлели, им мешала сумка. Антон попытался её подвинуть, но тщетно. Скоро необходимость в этом пропала: автобус приближался к необходимому месту.
Антон вышел из маршрутного автобуса и само собой слился с разношерстной толпой людей, имеющих два общих признака - люди двигались в двух противоположных направлениях. С первого взгляда каждый был погружен в себя, куда-то спешил, не задумываясь, лишь бы вырваться из этого бесконечного потока муравьев. Каждый из них считал, что он и есть целый мир, ну, может быть, еще близкие ему люди. Зато встречные и прохожие, все остальные, являлись его обязательным придатком. Так, на всякий случай, чтобы не чувствовать пустоты вокруг. А прежде всего в самом себе и в своих мелочных, ничтожных делишках на этом свете, которые порой раздувались в глобальные проблемы, надуманные нами. И каждого из них хотя бы раз посещала мысль, что живут они как-то не так, как хотелось, как мечталось. Всякий хотел поменять колесницу суеты на... Хотел бы, да не решился бы никто. Просто не смогли бы, но как они хотят этого всей душой, всем сердцем.
Все прибывали или отправлялись домой, по делам, куда угодно. На то и есть вокзал. Железнодорожный вокзал. Центр всеобщего беспрерывного движения: туда и обратно, туда и обратно.
Вместе с народом, Антон вошел в здание вокзала, где было еще более людно. Гул стоял до самых высоченных потолков, украшенных гипсом и живописью. Гнусавый женский голос объявлял о прибытии поезда, указывая путь. Ребятня шумела возле игровых автоматов, а платный зал ожидания пустовал, впрочем, как и всегда. Тогда как люди стояли где угодно: на перроне, у дверей, киосков, передвижных закусочных или просто слонялись из угла в угол, стараясь скоротать неумолимое время.
Антон не стал задерживаться, а прошагал сквозь зал к выходу напротив, по ходу огибая людей, стараясь быть первым. На выходе его, как и многих других, поджидали булочницы, уличные торговки бутербродами с громким названием "Хот-Дог", которое они непрестанно выкрикивали, с надеждой подозвать хоть кого-то. Они прекрасно понимали о безнадежности своей затеи, но нужда зарабатывать деньги располагалась выше. Антону они напомнили голосующих, стоящих в потемках на холоде у трассы с единой мыслью: забраться в теплый салон автомобиля и скорее добраться домой. Ему показалось, что у продавщиц такие же глаза, полные безнадежности, усиливающейся от проходящих мимо людей. Вот и он пролетел стрелой, словно беспризорник, которых много слоняется среди вокзального люда, стремясь чего-то хапнуть, чтобы выжить.
Пройдя мимо касс, он быстро прошел к табло. Поезд на Одессу отправлялся через двадцать три минуты. Антон ринулся к подземному переходу, он боялся опоздать. Внезапно притормозил. Он даже не удосужился посмотреть на каком пути стоял электропоезд. Он снова пролез через толпу зевак, ожидающих свои поезда. На одном дыхании парень бросил взгляд на табло: первая платформа, путь тоже первый. Теперь отпадала необходимость спускаться в переход.
Развернувшись, Антон побежал к ближайшему пути. Окутанный туманом поезд был на месте, но готовился в путь в темноту. Люди лениво отдавали билеты полузамерзшей проводнице в коротеньком тулупчике, натянутом на хрупкие плечи. Она подгоняла их банальной фразой: "Проходите, на улице холодно!". Хотя, пускала не всех. Антон остановился перед ней, он не стал перебирать вагонами, этот находился прямо на его пути. Проводница обернулась и посмотрела на хорошо одетого молодого человека с неказистой черной сумкой. Сумка действительно не сочеталась с одеждой, купленной в дорогих магазинах города.
- Не подбросите по пути? - весело начал визитер. - Билет есть.
Антон протянул руку. Женщина приблизила руку к тускло светившему фонарику. В ней проводница разглядела крупную купюру.
- С Новым годом. - задорно произнес темноглазый красавец.
Женщина со смежным чувством спрятала деньги и отодвинулась, уступая Антону проход. Он зашел в вагон и за спиной услышал, как проводница посоветовала ему проходить дальше, в самый конец вагона. Антон сперва не понял почему, но как в самом начале длинного и узкого коридора он уперся в стоящего деда со свертками под мышками, а за ним увидел целую вереницу жаждущих уехать, хоть стоя, стало ясно, что вагон забит до отказа. Видно не только его одного подбрасывали добродушные проводницы.
Он с трудом стал пробиваться внутрь, в салоне как во дворе было темно, а блеклый, противно оранжевый свет не давал никакого толка. При свечах и то обычно светлее. Лица людей были неразличимы. Антон видел только фигуры, словно тени, без пола и возраста, и множество сумок и чемоданов. В коридоре стояли "зайцы". Похоже, их насчитывалось одинаковое количество с законными пассажирами. В вагоне витала некая дымка, давящая своей серостью и назойливостью. Разгоряченный от беготни Антон продвигался вглубь вагона, заглядывая в каждый плацкарт в надежде найти свободное место. Он слишком устал. Чем дальше он шел, тем меньше становилось свободного места хотя бы постоять. Удрученность не позволяла разогреться раздражительности. Хотя само тело закипало, и не только от быстрого кровообмена, но и от духоты, стоящей вместе с дымком в полностью набитом, как товарном вагоне с наглухо задраенными окнами. Воздух был тяжелым. Никто из персонала не догадался включить кондиционер, о существовании которого Антон не надеялся думать. Он всего лишь культурно просил его пропустить и в образовавшиеся щелки протискивал сперва сумку, а себя вслед за ней. Под самый конец ему повезло найти достаточно места, чтобы вольно стоять.
Антон набирался терпения, впереди долгое путешествие, а поезд всё еще стоял у перрона.
Молодой человек переминался с ноги на ногу. Ему всё-таки пришлось стащить с себя длинный шерстяной шарф и расстегнуть верхние пуговицы белоснежной рубашки, воротник которой начинал прилипать к шее. Он почувствовал, как две обжигающие капли пота не спеша скатились по бокам, смело щекоча его нервы.
Антон тяжело и глубоко вздохнул. В этом вздохе сосредоточился настрой всех пассажиров этого плацкартного вагона. Изнуренные за целый день люди начинали дремать. Духота клонила их ко сну, кошмарному и неспокойному, как забытье.
Антон находился возле бокового столика коридора. В самом отделении уже сидело шестеро, как смог он разглядеть. За столиком сидели упитанная женщина средних лет и мальчуган. Он-то и вызвал у Антона удивление. Как только Антон пододвинулся к столу, чтобы стать поудобнее, парнишка смущенно посмотрел снизу вверх и таким же смущенным голосом поздоровался. Антон сперва подумал, что показалось, но, взглянув в испуганно-ожидающие глазки, заставил из себя выдавить "здравствуй". Слово вылетело неуклюже, да еще и подсевшим и неустойчивым голосом. Парнишка продолжал запоминающе глядеть, словно перед ним некий пришелец. Он вольно стал сползать с кресла, предлагая Антону сесть.
- Сиди-сиди, мальчик, - остановил его Антон.
С нерешительностью мальчик принял прежнее положение. Должно быть его воспитывали быть вежливым со старшими. Такая редкость в наше время. Неужели, думал Антон, он настолько плохо выглядел или казался старым, что мальчик принял его за довольно старшего мужчину, которому надо уступить место. Насколько старше? Хотя, для него, возможно, Антон представлял великого дядьку. А ведь разница в возрасте составляла каких-нибудь десять-пятнадцать лет. Да, и в его годы Антон тоже был таким и каждого, кто выше его на голову, считал старшим себя, а значит обязательно надо было высказать уважение. Наверное, во всем вина усталости и несносной духоты в вагоне. К тому же Антон не мог припомнить, ел ли он сегодня вообще. Его разум находился совершенно далеко от этого злополучного стационарного вагона.
Вдруг Антон услышал стук колес. Поезд тронулся. Но какой? Так всегда, Антон не был до конца уверенным, если по близости стоял другой поезд. Только после того, как за окном начали виднеться убегающие столбы электролиний, Антон заверил себя, что именно его поезд отправился. Вид соседнего поезда сменился постройками вокзала. Спустя некоторое время, состав пересек черту города. Впереди были поля и станция за станцией, до конца.
Мальчишка опять посмотрел на Антона и на сей раз, ничего не говоря ему, спросил у мамы позволения забраться на верхнюю полку. Смышленый мальчуган. Он снял обувь и завалился наверх. Антон, выждав минутку, занял свободное место. Спросив разрешения у сидящей рядом женщины, он поставил сумку под столик. Молчание - знак согласия. Женщина промолчала, но ей явно что-то не нравилось. Ноги пришлось протянуть в коридоре. Антон сразу их поджимал, если кто-то проходил мимо. При движении свет в салоне стал ярче и фигуры постепенно приобретали человеческие силуэты.
Боковые столики многие перевернули в ложе и появились еще сидячие места. Одна из женщин из "его" плацкарта посоветовала сделать то же.
Но, сидящая рядом с ним за этим же столиком женщина, грубо заявила, что она покупала билет в плацкартный вагон, а не в общий и опять отвернулась к окну, разъяренно подперев голову кулаком. Осознавая её правоту, никто не возразил. Антону стало неудобно, ведь она косвенно и его имела в виду. Это была единственная реплика недовольства. Люди понимали, что требовать порядка нет смысла. На каждый аргумент у другой стороны спора найдется десяток. Поэтому все молчали. К тому же чувство понимания было у всех. В другой стране - другие привычки. И люди привыкли. Привыкли толпиться в автобусах, висеть на ушах в поездах, платить бешеные налоги и деньги за ничтожные товары, и с каждым белым днем становиться всё беднее и беднее.
Все были в одной шлюпке посредине бурлящего океана. Все понимали и старались помочь, сдерживая своё раздражение, ведь всем сейчас плохо, у всех есть проблемы.
Вот почему Антон чувствовал себя неловко. Он не вписывался в картину утопия. От него за милю пахло и сияло богатством и красивой жизнью. Вот почему он вызвал к своей персоне внимание. Каждому было интересно, что делает в таком вагоне щеголь в дорогом пальто. Улучшенное освещение способствовало росту интереса, теперь его стало лучше видно. Антону было неприятно ощущать на себе множество взглядов. Взглядов, приученных современной жизнью подсчитывать, во сколько обошлась покупка одежды Антону. В их головах вертелись цифры и комбинации версий о сущности богатенького франта. Начали появляться взоры скептические, завистливые и недоброжелательные. Возможно, Антону это причудилось. Он очень устал за последнее время. Его голова ходила ходуном. Непроизвольно парень закрыл глаза и заснул.
Сколько спал, Антон не знал. Колеса по-прежнему перестукивали. Те же люди, духота и вечерняя темень вокруг. Постепенно пассажиры начали оживляться. Где-то делали робкие шаги к знакомству. Пару слов там, слово здесь, затем жест. Кто-то уже смеется над чей-то шуткой.
Антон снял шапку и долгое время держал её в руках, но затем оставил её на столике и снова погрузился в сон. Сновидений опять не было. Когда он открыл глаза, некоторые переоделись, другие ужинали. Были слышны анекдоты и жизненные рассказы, трогающие за душу внимательного слушателя. По коридору всё время бродили, и Антону пришлось поднять ноги.
Сидеть было неудобно и жестко. У Антона болела шея. С грустью он вспомнил про ежевечерние сеансы массажа своей девушки, так спасавшие его от переутомления на работе. Прикосновения крошечных пальчиков вселяли своей нежностью радость жизни в его утомленное тело. Гибкость и плавность молодого тела, пылающего страстью любви, выжигали недуги и наделяли душу спокойствием, большим теплом. От проведенного с ней времени радость переполняла до краев Антона. Счастья не может быть много, чтобы его заметили. Оно либо есть, либо отсутствует.
Неуклюжие попытки помассировать шею проку не дали и Антон принялся поворачивать голову из стороны в сторону. Послышался хруст позвонков, Антон слегка прижмурил глаз и сразу остановился. В соседнем плацкарте женщина писклявым голосом обсуждала судьбы всех своих соседей, друзей, родителей с такой же блондинкой как она. Разговор выглядел самосудом, объявляющим вердикт будущего персонажей.
Какое кощунство, подумал Антон, перебирать чужое горе и делать дурацкие выводы с пояснениями ради развлечения, дабы прогнать скуку. Разговорчики от безделья. Вскоре Антон был равнодушен к содержанию монолога. Его заинтересовал возраст обладателя столь обширным кругом знакомых и наивным детским голоском. Приглядевшись, он оценил даму в тридцать три года, но настолько измученную и поникшую обладательницу бесформенного тела, в давно устаревшем пальто. Рядом с женщинами сидели две студентки, как понял опять засыпающий Антон из диалога. Большетелые, пышные, видно разрабатывающие тела ночью не в ученьях, как, впрочем, и свой похабный лексикон. Грубые речи, повадки злобных баб по соседству, прокуренные глотки мужиков из коридора, уже разбавленные спиртом. От этих персон Антону становилось дурно. Люди шмыгали туда-сюда по коридору. Прошла бабуля. Прогромыхала пара бритоголовых тупиц.
За ними через минуту проводник и двое представителей внутренних органов путей сообщения. Как-то поспешно они прошли.
Во всем вагоне одни сони сменяли предыдущих, и наоборот. Сон господствовал в каждом вагоне небольшого многогранного мирка мчащегося вдаль электропоезда, проносящегося мимо маловажных пригородных станций. Хотя поезд останавливался выборочно, он все равно двигался медленно.
Антон вспомнил восточный экспресс Лондон-Рим. Закрыв глаза и отстранившись от чужой ему реальности, он представил мягкие кресла европейских поездов, вежливых проводниц, вечно улыбающихся и чересчур услужливых, чистые, опрятные вагоны, тишину и гармонию.
В поездке по Европе Антон впервые почувствовал себя человеком с большой буквы. Свободным и имеющим реальные права и привилегии. С какой досадой ему пришлось возвращаться к совершенно иной цивилизации, грязной, грубой, с жестокостью кровавых дикарей. Люди не заслужили подобной несправедливости творца, отвернувшегося от нас, видно, навсегда. И мы продолжаем вязнуть всё глубже и глубже в мягкости трясины коричневости нашей, и только нашей жизни. Антон пытался вырваться, ускользнуть из-под обломков сокрушенной империи. Деньги позволили ему вести желаемый образ жизни. Они построили занавес, сквозь который не проникала навязанная нищетой мерзость существования. Его мирок помнился чистотой и прозрачностью здорового воздуха с ароматом свободы и независимости от передряг, подверженного им мира. Зачем описывать нашу жизнь? Достаточно указать на вечную грязь вагонов наших поездов и всё будет сказано без лишних слов. Антон понимал, что его одухотворенность полетом мнима. Он так же, как и иные, ползает по свету, только его полка чуть выше и немного чище, ну, поудобнее.
Антон в который раз открыл глаза. Ничего не изменилось. Правда, людей стало поменьше. Видимо, временные пассажиры сошли на своих остановках. Счастливые люди - скоро окажутся дома.
Антон встал и направился к купе проводницы, узнать, какая только что была станция. Проводница была занята вещами, и Антон обратился с вопросом к высокому мужчине, бросавшему уголь в топку. "Электропоезд на угле"- подумал Антон. Мужчина ответил, что станция называется "Остряково". Поблагодарив, Антон вернулся на место. Его шапка так же лежала на столике. Он сел и повернулся к запотевшему окну. В нем Антон рассмотрел отражение сидящих у него за спиной, через коридор, в плацкарте людей: три женщины, мужчина и двое парней. Один из них, одетый в морскую форму, завалился дремать прямо на столике среди пивных бутылок, опустошенных вместе с соседом. Наверное, сегодня был последний день увольнительной, а завтра рано утром он взойдет на крейсер. Каждому человеку предписана его доля всемирной судьбы. Ему подарена часть великой мозаики, которая должна заполнить пустоту. Но властен ли он сам, сделать так, или совершение возложено на рок неутомимой судьбы? Не каждому дано осведомление: в чьих руках она и надолго ль? Мы обманываем себя, выставляясь напоказ иначе, чем сотворены первоначально. Хотим казаться лучше, сильнее, не так в своих, насколько в посторонних глазах. Стремимся доказать свое превосходство, да хотя бы равенство. Великое совершалось ради хвалы людей.
Антон не имел ни малейшей идеи куда движется. Поезд нес его вперед, сквозь воспоминания, чувства, время, реальность. Но куда будет заброшен, парень не осознавал, так как не знал.
Юноша совершенно поник. Он рассматривал складки на своей одежде, пытаясь вникнуть в их суть. Ему казалось, что случайность - это не то, ради чего восходит каждый день солнце, порождая жизнь. Выходит, в многочисленных складках затерян тоже смысл. Возможно. Тогда они наделены определенной ролью! Может каждая, даже незначительная, еле заметная крупица тени способна породить последующие изменения всего окружающего мира.
Надвигающаяся тень поглотила все раздумья. Как-то странно заколотилось сердце. Карие глаза потупились с опаской. Отклонившись глубже в угол, Антон приподнял голову. Страх и огорчение настигли неспокойную юную душу.
На вытянутую руку от Антона стоял невысокий мужчина в темно-зеленом одеянии и вязанной шапке того же неприятного цвета. На ногах Антон разглядел армейские ботинки, заляпанные грязью. Широкоплечий мужчина с невзрачной внешностью и расплывчатыми чертами лица спокойно стоял, засунув руки в карманы меховой куртки того же защитного цвета.
Антон вплотную прижался к стенке под пристальным взглядом незнакомца. Воцарилось тяжелое молчание. После непринужденной суеты внутри правого кармана назойливого визитера, у Антона не осталось сомнений, кем приходился этот человек.
Жгучая боль пронзила тело так, что Антон наклонился вперед и схватил голову руками, глубоко зарычав. Слабость длилась мгновение, и вскоре он взял себя в руки. Не поднимая головы, Антон принялся выкладывать вещи из карманов. На столик легли ключи, документы, портмоне, деньги, радиотелефон, спички и сигареты - всё, что было у него при себе. Он посмотрел на незнакомца. Минуту погодя, парень снял часы, перстень в форме византийского герба и золотую цепь со звездой, символом своей веры. Он сжал её в ладони и вздохнул, затем отправил к остальным вещам возле шапки.
- Больше ничего нет. - еле слышно прохрипел Антон и указал на сумку, - Остальное в сумке.
Мужчина напротив молча достал пакет и сгреб вещи со стола. После нагнулся и пододвинул к себе сумку.
Антон не мог поднять глаза, у него не было больше сил. Его потупившийся взгляд огибал каждый изгиб мобильного телефона. Только один звонок, больше ему ничего уже не нужно было. Только один звонок.
- Можно мне позвонить? Один раз? - его голос становился все глуше и глуше с каждым следующим словом, таящим в себе безнадежность мольбы. Ему ответила тишина. Дрожащей рукой он, не веря, прикоснулся к телефону, медленно провел по нему пальцем с идеальным маникюром, резво открыл крышку и набрал привычный набор цифр.
До него донесся гудок, звонкий, как сама жизнь, и столь же короткий. Еще гудок: сердце напряженно сжалось и выдавило из себя барабанный удар. Как много значил для Антона этот разговор, а он не спешил начаться. Антон бросил взор на мужчину в куртке, на его лице теперь читалось нетерпение. Антон застыл в ожидании, и, казалось, весь вагон вместе с ним. Следовал седьмой томительный гудок. Наконец щелчок. Антон напряженно сжал трубку и выкрикнул: "София!". Дома никого не оказалось - включился автоответчик и, закрыв глаза, Антон жадно выслушал записанный голосок любимой женщины. Ему так много не терпелось сказать ей. Но как только аппарат подал сигнал, он потерял дар речи. Так глупо - слова вылетели из головы, что по щеке проблеснула слезинка.
- София... - тихо, заикаясь начал юноша. - Я... добрый вечер, София. Мне... очень жаль, что тебя сейчас нет дома. Очень жаль... Софья, мне столько надо сказать, даже не знаю с чего начать. Я хочу, чтобы ты знала одну вещь: ты для меня самый дорогой человек на свете... Мне больно осознавать, что я не мог дать тебе должного внимания. Прости меня, София, за всё. Я не сумел исполнить все свои обещания, данные тебе. Ты подарила мне свою ласку, счастье и семейный покой. Ты подарила мне свою любовь, единственную, неповторимую, ты подарила саму себя ... Спасибо, Софи. - Голос Антона стал еле слышен, но вдруг обрел прежнюю стойкость. - Софи! Позавчера ты задала мне вопрос, хочу ли я иметь ребенка. Что бы ни случилось, сохрани его. Я люблю тебя, сохрани. Слышишь, София, сохрани!.. Я рад, что встретил тебя на своем пути. Ты помогала мне во всех бедах и передрягах, спасала от разочарований в жизни, возрождала мою энергию... спасибо, Софи... Софи... знаешь, .. я вот сейчас говорю автоответчику, а представляю тебя: твои золотистые волосы, изумрудные глаза, такие большие, веселые...
Его заглушил ком, подходящий к горлу, ком тоски и безысходности. Он чувствовал, что еще минута и его глаза заполнятся влагой. Подобное вытерпит не каждый человек.
- София, я вот думаю, каким будет наш ребенок? Мне так хочется, чтобы он походил на тебя. Имел твой ум, красоту, величество, грацию и с тем же полное доброты сердце. Ты будешь хорошей матерью. Ты обязана ею быть. Слышишь, должна! - Антон не справлялся со своими чувствами, руки продолжали стихийно дрожать и он боялся выронить телефон. От сильного сжатия пальцы его побелели. - Малышка, я нёс такой бред. Прости ,что так получилось...
Он выстрелил дважды. Тихо, без эмоций: один в сердце, контрольный в голову. Окружающие ничего и не поняли, что случилось. Рука Антона с телефоном тихо сползла на колени. Убийца вынул сотовый из рук Антона, бросил его в черную сумку и скрылся. Тело Антона опрокинулось назад.
Его глаза продолжали смотреть в окно сквозь мрак. Наверное, бегущие огоньки были последним, что видел Антон в своей короткой жизни, прошедшей в бегах за мечтой. А потом взор затмила пелена, и вскоре всё слилось в едином мраке. Вечном мраке.
ЭПИЛОГ
В квартире царила темнота. Несколько щелчков и входная дверь отварилась, запустив растущий на глазах лучик света с лестничной площадки. Две девушки привычно вошли внутрь. Первая, видимо, хозяйка, непринужденно включила свет, сняла обувь и закрыла за подругой дверь.
- Телефон в зале, Юля. - сказала девушка, вешая пальто в шкаф. - Кофе будешь?
- Да, только без сахара! - крикнула темноволосая девушка, продолжая снимать тяжелые полусапожки. Наконец-то она высвободилась из последнего и, не раздеваясь, прошла в зал.
Юля взяла трубку, но набравши номер, положила обратно.
- Не отвечает. Жаль. - произнесла девушка и обратилась к подруге. - Софи, а почему в автоответчике нет пленки для записи?
- Ой, я совсем забыла! - донеслось из соседней комнаты. - Возьми с полки новую и поставь её, пожалуйста, в телефон.
Юля послушно подошла к полке, немного погодя, нашла чистую аудиокассету. Аккуратно открыв крышку автоответчика, она вставила кассету. Девушке очень хотелось угодить подруге.