Я просидел в библиотеке целый день. Начитался массы историй о призраках, приведениях, полтергейсте. У меня сложилось впечатление, что вся чертовщина в мире собралась в этом занюханном городке на симпозиум по обмену опытом. Я попытался найти информацию о Колесникове, но ничего скандального не обнаружил. Лицей имел хорошую репутацию, здесь учились дети даже из других городов, расположенных поблизости. О Колесникове журналисты слагали только панегирики, великолепный семьянин, прекрасный учитель и директор. Ни одной даже завалявшейся истории о взятке или тем более убийстве. Я был сильно разочарован.
Мое внимание привлекло объявление, которое появлялось почти в каждом номере местной газеты или журнала. Колдун в седьмом поколении, медиум и экстрасенс, Касьян Кастильский поможет вам связаться с миром духов. На следующий день я решил посетить яркого представителя этой касты людей, особенно активизирующих в последнее время. Киношники мне так и не позвонили, поэтому я был свободен, как птица.
Колдун жил на окраине города, около реки в одноэтажном, кирпичном домике, за которым сразу начинался густой лес. Дверь открыла дама в длинном, черном одеянии и манерно проговорила:
- Господин Кастильский вас ждет.
Я не представился, но ясновидец должен был, конечно, знать, кто к нему пришел. Я увидел невысокого мужчину в черном, с седой бородой, длинными, темными волосами, обрамлявшими высокий лоб с глубокими морщинами, и колючим взглядом темных глаз, будто утопленных под нависающими надбровными дугами. Мы прошли в комнату, видимо, представлявшую кабинет экстрасенса. На удивление помещение походило скорее на место работы делового человека, а не медиума и ясновидца. Мебель темно-красного дерева, массивный стол, стеллажи с книгами. Я считал, что все в доме должно быть уставлено хрустальными шариками для гадания, свечами, увешано колокольчиками. На самом деле кабинет поражал деловой обстановкой. На столе возвышался мраморный, письменный прибор и лежало пара книг. Только одна вещь являлась исключением - большие часы с циферблатом из нескольких отдельных кругов с позолоченными знаками зодиака и какими-то странными значками, значение которых я не знал.
- Что вас привело ко мне, господин Верстовский? - спросил Кастильский неприятным резким голосом. - Вы хотите взять у меня интервью для вашего журнала? Сразу хочу предупредить - я не даю никаких интервью. Мне не нужна реклама. Особенно такая, какую делают представители вашей профессии.
То, что колдун знал, что я - журналист, меня не удивило. По крайней мере, он дал понять, что не лыком шит, и обмануть его невозможно.
- Я пришел по личному вопросу, - объяснил я. - Прочитал в газете, что вы можете помочь пообщаться с миром духов. Я бы хотел поговорить с моим дедом. Он умер пятнадцать лет назад и вот недавно приснился мне. Мне показалось, он хотел меня о чем-то предупредить. Но мой сон прервали и больше дед ко мне не являлся.
- Вы ощущаете с ним сильную духовную связь?
- Да. Мы были большими друзьями. Он, можно сказать, определил мой путь в жизни. Благодаря нему я выбрал эту профессию.
Колдун откинулся на спинку большого кожаного кресла и задумался, ушел в себя.
- Что вас привело в наш город? - спросил он, наконец.
Странно, почему бы ему не знать и об этом?
- Я приехал к своим друзьям в гости, - ответил я. - Отдохнуть.
- Не стоит меня обманывать, - скривившись, проронил он. - Вы приехали по приглашению госпожи Колесниковой. И теперь живете в доме, который проклят. Это очень опасно и для владельцев дома и для вас.
- Я приехал, чтобы помочь Екатерине Павловне. Я - специалист по паранормальным явлениям. У меня большой опыт в этом вопросе.
- Я читал ваши статьи, - произнес Кастильский холодно. - Не думаю, что вы - специалист. Вы ни разу не встречались с реальными проявлениями этой стороны жизни. Разоблачаете мошенников, и не верите, что явления, которые не признает официальная наука, существуют. Вы - циник и скептик.
Я понял, что Кастильский настроен против меня очень враждебно.
- Господин Кастильский, за десять лет мне удалось расследовать множество таинственных историй. Я не виноват, что мне так и не удалось познакомиться ни с одним реальным вампиром, оборотнем или духом, - объяснил с иронией. - Но я не теряю надежды.
- Глупости! Вы явились в наш город, чтобы найти сенсационный материал для своего журнала. Жаждете откопать грязную историю.
- Насколько я знаю, вы отказались помочь Колесниковым. Поэтому пришлось приехать мне, - дерзко сказал я.
- Господин Верстовский, вы даже не представляете с какой чудовищной силой вы столкнулись, - проговорил Кастильский, наклонившись над столом. - Она уничтожит вас. Люди не в силах ей противостоять.
- Ну и что же делать Колесниковым? - поинтересовался я.
- Уехать из этого дома. В другой город.
- И продать этот дом. А покупатели, наверняка, быстро найдутся, - с сарказмом произнес я. - Обременение в виде полтергейста здорово снизит цену.
Кастильский усмехнулся и вновь расслабленно откинулся на спинку кресла.
- Примитив, - изрёк он. - Этот дом никому не нужен. Они даже не найдут покупателя. Они ставят под угрозу свою жизнь, и жизнь своих детей. Если вы действительно хотите им помочь - уговорите Екатерину Павловну уехать. И сами уезжайте.
- Иначе что? Я сильно пожалею? - насмешливо проговорил я.
- Вы думаете, я вам угрожаю? - сказал Кастильский. - Потому что боюсь? Ошибаетесь. Я лишь желаю добра вам и вашим новым знакомым.
- Хорошо, я подумаю над этим. Но что по поводу моего деда? - я решил сменить тему.
- Не слишком ли надуманный предлог, чтобы встретиться со мной?
- Я действительно хочу с ним пообщаться! - воскликнул я.
- Такие встречи трудно организовать для тех, кто не верит, - ответствовал Кастильский. - Впрочем, для этого необходима какая-то памятная вещь деда, что-нибудь, что раньше принадлежало ему.
- А фотография его нужна? - быстро спросил я.
Кастильский с осуждением взглянул на меня.
- Господин Верстовский, вы что думаете, я демонстрирую голограмму умерших своим клиентам? - изрек он, сцепив пальцы на животе. - С таким отношением вы не сможете войти в контакт с духом. Грань между миром живых и мертвых не так уж тонка. И прорвать ее можно только сильным духовным воздействием. Страстным желанием. Если вы не верите, ничего не получится. Вы должны заслужить общение с потусторонним миром.
- У меня есть командирские часы деда, - сказал я. - Он оставил их мне. Я вожу их с собой, как талисман, - объяснил я.
- Он был военным?
- Да, прошел всю Отечественную войну. Командовал ротой отдельного пулеметно-артиллерийского батальона.
- Хорошо, мой ассистент свяжется с вами. И мы проведем сеанс. Но вы должны хорошо подготовиться. Иначе ничего не получится.
Я облегченно вздохнул. В итоге, Кастильский все-таки согласился показать мне свою "кухню". Покинув дом колдуна, я решил отправиться домой пообедать, дошел до остановки трамвая. На другой стороне улицы стоял синий фургон, рядом с которым я обнаружил старого знакомого - второго режиссера Лифшица и высокого, импозантного мужчину, сильно облысевшего, с седыми усами, в черной куртке и длинном алом шарфе. Со злорадством понаблюдал, как Лифшиц что-то униженно лепечет, отчаянно жестикулируя, оправдывается. Его собеседник, наоборот, был удивительно спокоен, лишь на лице застыло кислое выражение недовольства. Он пару раз вставил реплики в монолог Лифшица, и второй режиссер после них начинал жестикулировать еще лихорадочнее. Мне показалось, в итоге он упадет на колени и начнет молить о пощаде. У меня чесались руки дать Лифшицу в морду. Сволочи, даже не позвонили, не сказали, что я не подхожу. Извинились бы, черт возьми. Обычный человек для них хуже таракана. Мерзавцы. Я отвернулся, посмотрел на горизонт, стараясь унять раздражение. А чего, собственно говоря, я хотел? Что меня встретят, как звезду? Потому что ношу вещи сорок восьмого размера?
Постукивая на стыках рельс, подошел трамвай. Я сделал шаг к двери, как вдруг кто-то схватил меня за рукав, пытаясь задержать.
- Олег! Куда же вы пропали! - услышал я знакомый голос.
Я резко обернулся, Лифшиц уже стоял рядом со мной с таким выражением лица, будто его сейчас отведут на казнь, а я, единственный, кто может спасти от петли.
- Я никуда не пропадал, - ответил я холодно. - Все время здесь, в городе.
- Мы вас ищем везде! - воскликнул он.
- А почему не позвонили? - удивился я. - Телефон потеряли?
- Наверно, я неправильно записал ваш номер, - пробормотал Лифшиц упавшим голосом. - Никто трубку не брал.
И тут на меня снизошло озарение. Я вспомнил, что призрак расколотил мой мобильник о стену, а я не удосужился купить новый и переставить сим-карту. Екатерина Павловна аккуратно сложила останки проклятого телефона в коробочку, которая теперь стояла рядом с моей кроватью.
- Вы не передумали участвовать в нашем проекте? - пробормотал Лифшиц, умоляюще вглядываясь в мое лицо.
- Да нет, - пробурчал я.
- Идемте, я познакомлю вас с нашим режиссером-постановщиком! - обрадовано вскрикнул он, потащив меня на другую сторону улицы.
- Дмитрий Сергеевич Верхоланцев, - представил он импозантному мужчину.
- Так-так, - произнес Верхоланцев, - внимательно рассматривая меня. - Значит, в саратовском театре служишь? Пойдем, поговорим за жизнь, - произнес он.
Мы сели в фургон, салон был обит бордовым плюшем, окна закрывали плотные занавески. Верхоланцев плюхнулся напротив, также внимательно разглядывая меня.
- Ну и что рассказывай, - произнес он.
- Что именно? - поинтересовался я.
- Ну, что в театре играл. Какие роли.
- Ваську Пепла, Тузенбаха.
- Вот как? Ну прочти что-нибудь. Помнишь?
- "А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем сколько страданий!" - произнес я текст из "Трех сестер" с выражением. Чехова я очень люблю, и перечитываю.
- Ну скажем, актер из тебя дерьмо, конечно, - пробурчал он без тени раздражения, скорее с иронией. - Впрочем, на другое я и не рассчитывал, когда пробы посмотрел.
- На пробах все актеры хреново играют, - возразил я.
- Не перебивай. Но может это к лучшему, - продолжал он рассуждать вслух. - На Северцева ты очень похож. Да, Северцев - гениальный актер был. Самородок. Это я его нашел. Огранил. Бриллиант из него сотворил. Да сколько актеров на моих фильмах поднялось, - протянул он. - Это ты его тело обнаружил?
- Да. В пещере.
- Небось все место преступления облазил? - поинтересовался он. - Нашел что?
Я удивленно взглянул на него. Может быть запонка принадлежит Верхоланцеву? Но зачем ему убивать "самородка", из которого сделал бриллиант?
- Я просто милицию вызвал и ждал их на берегу.
- Да ну, - усмехнулся он в усы. - Небось даже сфотографировал. А? Верстовский, ты ж репортер. Знаю я вашу шатию-братию, - хитро добавил он. - Ладно, не тушуйся, сделаем мы из тебя актера. Не из таких делал. Только больше не ври мне, - шутливо погрозив пальцем, закончил он. - Задача такая. Переснимаем крупные планы, и делаем несколько новых сцен. Роль сократим. Не потянешь ты всю. Шучу-шучу, - добавил он, видимо, заметив мое огорчение. - Только не зазнавайся. Главную роль не ты играешь. Игорь Большаков. Вместе с Миланой. А ты - группа поддержки. С Большаковым не ругайся, не ссорься. Он - человек ранимый, обидчивый. Звездный мальчик. И особенно рекомендую тебе держаться подальше от Розенштейна. Продюсер.
- Подальше от начальства, поближе к кухне, - сказал я.
Верхоланцев сделал еще глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:
- Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача - ему понравится. Очень сильно. Понял?
- Это кто? - спросил я удивленно.
- Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, - тихо пробормотал Лифшиц, по его лицу было заметно, как он страшно боится.
Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица и мне стало не по себе.
- Ладно, не раскисай, - проронил бодро Верхоланцев. - Главный тут я.
Спустя четверть часа фургон остановился возле местной гостиницы. Мы прошли в холл и поднялись на третий этаж. Верхоланцев еще раз оглядел меня и постучал в дверь. Я представить себе не мог, что в гостинце провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, с люстрой из позолоченной бронзы, имитирующей свечи, окно во всю стену с полуколоннами, другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным, чугунным ограждением. На светло-желтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвел натуральный экзотический сад - ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.
Верхоланцев подошел к нему, уселся рядом и показывая на меня, проронил:
- Вот, наш новый Франко Лампанелли.
- И где вы такое чмо болотное откопали? - лениво произнес Розенштейн.
Он взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.
- Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдем дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.
- Очередной твой племянник? - поинтересовался продюсер. - Или сын незаконнорожденный? - добавил он, хрипло заквакав, что означало смех.
- Прекрасный вариант, лучше ничего не найдем, - не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
- Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
- Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зеленых.
- Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? - зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Мне безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
- Северцев был звезда, - с пафосом сказал Розенштейн, воздевая руки к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. - Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну если он тебе так нравится плати ему сам. Из своего кармана.
- Хорошо. Только тогда, мой гонорар возрастет на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта, - произнес Верхоланцев. - Давид, мы будет снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?
Розенштейн вздохнул и опять потянулся за бутылкой.
- Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.
Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал сломя голову от стаи чертей. Я слышал, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждает Розенштейна.
Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал, уйдя в себя. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению его лица я понял, он доволен. Он с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.
- Выбил я тебе ставку, - проронил он устало. - Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я еще так унижался, козлина жидовская, - тихо пробурчал он себе под нос.
Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: "Нас вырастил Сталин на верность народов". У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.
- Все сделали? Точно? Ладно, - выловив из кармана мобилу, спросил он. - Верстовский, соберись, - добавил он мрачно, засовывая телефон в карман. - Едем кино снимать.
Я не видел, куда мы едем, а спрашивать не решился. Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное, бетонное помещение без окон, где в ряд стояло еще несколько машин. Верхоланцев вылез из машины и, не сказав ни слова, быстро ушел.
- Пошли, - сказал Лифшиц. - На съемочную площадку.
Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем и замер от удивления - мы будто бы оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века - низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие этого города от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой я увидел потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок и вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.
- Вот здесь, - проронил Лифшиц, кивнув мне на дверь в конце коридора.
Это комната представляла собой гримерную, высокий трельяж со столиком с массой блестящих баночек, коробочек и флаконов, около стены - раскрытый гардероб с нарядами. Возле большой камеры крутилось несколько человек. Парень с лицом хищной птицы, Кирилл Невельский, оператор-постановщик, ходил по комнате, отдавая указания.
- Здесь прибор погас, быстро восстановить. Шторки открой. Так хорошо. Костя, что у тебя на двери падает тень.
- Быстро исправили. А здесь что горит? Точка какая-то.
В дверях появился Верхоланцев в сопровождении Миланы, одетой в футболку с коротким рукавом и бриджах песочного цвета. С собранными сзади в пучок волосами, совершенно без макияжа, она походила на симпатичного мальчика. "Свой парень", не вызывающих никаких сексуальных чувств.
Увидев меня, Верхоланцев спросил:
- Сценарий дали тебе? Твою мать, что за люди. Все я должен сам делать. Верстовскому сценарий быстро! - скомандовал он. Рядом со мной возникла тетка в зеленом балахоне и сунула скрепленные листы бумаги. - Так. Объясняю задачу. Милана, сидишь за столиком, входит Олег. Вскакиваешь и резко спрашиваешь: "Как ты смог пройти?". Он оказывается рядом, говорит: "Хайди, твои смешные ухищрения тебе не помогут". Берет за руку, пытается поцеловать. Вырываешь руку, пытаешься оттолкнуть. Это его распаляет, он сжимает тебя в объятьях, целует в шею. Бьешь его по голове. Понятна задача?
Мне совсем не понравилось, что меня собираются бить, да еще по голове.
- А чем мне его ударить? - спросила Милана спокойно, будто речь шла о легком поцелуе.
Верхоланцев задумался, вытащил сценарий. Заглянув туда, он недовольно крикнул:
- Твою мать, Семен! Иди сюда!
Через пару минут в дверях показался сутулый, худой мужчина, с высоким лбом, вытянутым лицом, крупным носом, глубокими носогубными складками и усталыми, печальными глазами.
- Что случилось? - спросил он задорно низким, хрипловатым голосом, что совсем не ввязалось с унылой внешностью. - Что за шум, а драки нету?
- Семен, чем Милана будет бить? - спросил Верхоланцев.
Тот задумался на пару минут и ответил:
- Ну, скажем пепельницей. Нормально?
Я представил себе, что Милана приложит меня этой штукой по башке, и стало нехорошо на душе. Первой моей мыслью было сказать: "Ребята, с вами было хорошо, но я, пожалуй, пойду. Дел невпроворот. Призраки, духи, колдун в седьмом поколении", и удалиться, как можно быстрее в сторону моря.
Я решил послушаться, мне стало стыдно за мое малодушие и трусость. Ну, стукнет меня Милану пару раз, не умру из-за этого. По команде Верхоланцева я стремительно вошел в комнату, остановился на середине и произнес с широкой улыбкой:
- Хайди, сегодня ты была просто великолепна! Я восхищен!
Милана вскочила с места, повернулась и прочла монотонно текст по сценарию:
- Как ты смог пройти, черт возьми?
- Дорогая, твои смешные ухищрения тебе не помогут.
- Подходи ближе! - сказал режиссер.
Я взял Милану за руку, пытаясь поцеловать, она вырвалась. Я сжал ее в объятьях, погрузившись в облако пьянящего аромата духов.
- Милана, ищешь лихорадочно, чем ударить этого нахала. Заговариваешь ему зубы.
- Как ты мне надоел! Когда ты, наконец, отстанешь от меня! - воскликнула Милана, делая вид, что хочет высвободиться.
- Тебе не удастся так легко от меня отделаться, - произнес я свой текст.
Милана, наконец, подняла большую пепельницу зеленого стекла и сделала жест, будто бьет меня по голове.
- Милана, уходишь из кадра! Уходишь! - крикнул Верхоланцев. - Олег, изображаешь, что тебе больно. Хватайся за ушибленное место.
Я прижал руку к голове, потом вопросительно взглянул на Верхоланцева, который задумчиво стоял посредине комнаты.
- Милана, побольше на лице страха. Олег, не кидайся на Милану, словно баб сто лет не видел. И улыбайся меньше, выглядишь идиотом, - бросил он мне с чуть заметным раздражением. - Не забывай, тебе сорок два, а не пятнадцать лет. Продолжим.
Мы повторили эту сцену раз десять, с каждым разом, Верхоланцев становился все раздражительнее, и озлобленней. Ему не нравилось, как я вхожу, как говорю, как обнимаю Милану. Он матерно ругался, обидно издевался надо мной. На глазах дюжины свидетелей! Самое обидное, он мог послать меня в задницу, а я его - нет. В конце концов, мне жутко захотелось дать ему в морду и уйти.
- Ладно. Перерыв, - наконец, бросил Верхоланцев. - Потом будем на камеру репетировать.
Еще репетиции? Ужас. У меня жутко подвело живот от голода. Я обошел все помещение, пытаясь найти хоть что-нибудь съестное. Но, кроме столика с пустыми, пластиковыми стаканчиками, которые от нечего делать выжрал технический персонал, я ничего не нашел. Верхоланцев с Лифшицем куда-то исчезли, а больше я никого не знал здесь. Я вышел в коридор и вдруг ощутил ошеломляющий аромат докторской колбасы, которую обожаю. Пошел, как сомнамбула, на запах и оказался на пороге гримерки Галины Николаевны.
- Заходи, Олежек, - сказала она с мягкой улыбкой. - Проголодался? С чем хочешь - с сыром, колбасой, бужениной - спросила она.
Божественно! Мне показалось, что я оказался дома.
- С докторской, - быстро сказал я.
Она достала несколько бутербродов и протянула мне.
- Чай, кофе? - поинтересовалась она.
- Кофе, - ответил я с набитым ртом.
Она взяла большой термос, налила мне в стаканчик черной, пенящейся жидкости и присела на диванчик рядом.
- Устал?
Я кивнул, взял еще один бутерброд и начал уплетать.
- Никогда так вкусно не ел!
- Гриша тоже любил с докторской бутерброды, - проговорила она задумчиво.
Я на миг остановился, собираясь с мыслями.
- Северцев? - уточнил я. - Какой он был человек, Галина Николаевна?
- Зови меня Галей. Сложный человек, - ответила она. - Как все артисты, ранимый, обидчивый. Капризный, как ребенок. Тщеславный.
- А какие отношения у него были с остальной группой?
Она усмехнулась и проговорила:
- По-разному. С кем хорошие, с кем - как кошка с собакой.
- И с кем были плохие отношения?
- В основном с Игорем. Гриша должен был главную роль играть, а продюсер решил иначе. А тут и гонорар меньше, и съемочных дней. Гриша был очень не доволен. Хотел даже уйти с картины. Он же не меньше звезда, чем Игорь. Народный артист. Но потом остался.
- А Верхоланцев не был доволен тем, что так решили?
- Ему было все равно. Он относился хорошо к обоим. Правда, с Игорем он несколько картин сделал, а Гришу взял в первый раз. И очень Дмитрий Сергеевича огорчало, что Игорь и Гриша ссорились. Они ругались порой, дым столбом стоял.
В таком случае Северцев должен был убить Большакова, а не наоборот. Впрочем, эта могла быть лишь очередная ссора, которая и привела к трагедии.
- Верстовский! Быстро дуй на площадку! - в гримёрку залетел Лифшиц.
Я с сожалением покинул уютное место и вернулся в зал пыток. Кирилл стоял за камерой, один техник прикреплял белый отражатель, другой стоял рядом с Миланой и делал измерения флешметром. Верхоланцев, увидев меня, хмуро пробурчал:
- Олег, соберись. Проведем репетицию и снимаем. Пока у тебя ни хрена не получается.
Я потратил столько сил, чтобы выглядеть естественно и играть по системе Станиславского! После слов Верхоланцева настроение сниматься пропало напрочь. Милана села около столика. Один из техников измерил сантиметром расстояние от камеры до ее места. Я ждал, когда они закончат, проклиная всех и все, на чем свет стоит.
- Тишина на площадке! - проорал кто-то в мегафон. - Начинаем.
Я вошел в дверь, произнес свой текст, который уже выучил наизусть. Остановился около Миланы, целуя ей руки. Она уже старалась играть, а не произносить текст. Настал решающий момент, она схватила пепельницу и довольно больно ударила меня в висок. Я вздрогнул и ошеломленно взглянул на нее.
- Повторим! - крикнул Верхоланцев. - Кирилл, запомни, пепельница будет в детали. Крупно. Понимаешь, берешь крупно, потом резко переводишь на удар.
- Понял, - пробурчал Кирилл.
Сцену повторили, и я понадеялся, что мои мучения, наконец, закончились. Но тут же услышал истошный вопль Верхоланцева:
- Олег, твою мать, ты будешь работать?! Или будешь дурью маяться? Не бойся удара! Ты не знаешь, и не можешь знать, что тебя ударят. Ты весь сжимаешься ДО того, как Милана берет пепельницу! Ты понял? Балбес!
У меня зверски разболелась голова. От резкого, яркого света, заливающего всю площадку, от механического повторения заученных движений и фраз, от воплей режиссера. Если вначале я ощущал прилив желания, когда обнимал Милану, то теперь мне казалось, что прижимаюсь к фонарному столбу, холодному и бездушному.
- Ладно, - наконец, бросил Верхоланцев. - Переодеваться и гримироваться. Начнем снимать.
Я пришел в гардеробную, нацепил на себя брюки, белую плиссированную рубашку, повязал кашемировый шарф. Все сидело на мне, как влитое. Все-таки странно, что убитый парень так был похож на меня, а я о нем почти ничего не знал. Почему мне раньше никто не говорил, что я похож на известного актера?
Я вернулся к маме Гале, уселся за столик, она начала наносить грим.
- Что морщишься, Олежек? - спросила она участливо.
- Голова раскалывается, - ответил я коротко. - Устал. Верхоланцев орет на меня. Ничего у меня не выходит.
Она тут же достала пластиковый стаканчик, бросила в воду таблетку и подала мне.
- Он на всех орет, - проговорила она с улыбкой. - Манера такая. На самом деле он переживает за всех. За тебя тоже. Все у тебя получится. Главное верь в себя.
Она взяла расческу, провела ласково по моим волосам. Я успокоился, боль растаяла, оставив легкий туман в голове. Я с удовольствием следил в зеркале, как "мама Галя", наносит на мое лицо, крупными мазками свой шедевр. Я люблю наблюдать за работой профессионалов, особенно тех, чья работу никогда бы не смог выполнить сам. "Состарившись" лет на десять, я вернулся на площадку в приподнятом настроении, готовый свернуть горы. Через полчаса появилась Милана в золотистом, блестящем платье с разрезом сбоку, которое подчеркивало безупречную линию бедер и тонкую талию, в изящной прическе-начесе волнистых черных волос и ярким макияжем. И я залюбовался ею, убедившись еще раз, как она соблазнительна.
- Мотор. Начали! - крикнул Верхоланцев.
Лиля выбежала перед камерой, пробормотала: "Тридцать девять, сто сорок семь. Дубль первый" и щелкнула хлопушкой с прилепленными к ней бумажками.
Я отключился от всего, что мешало мне сосредоточиться, видел только ярко-алый рот Миланы и ее потрясающие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Вдруг ощутил себя настоящим актером и мужественно сносил удары по башке пепельницей.
- Все! Сняли, - наконец, произнес Верхоланцев. - Молодцы.
Я взглянул в его лицо и понял, что он устал не меньше меня, но очень доволен. Он подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал:
- Неплохо получилось. Чувствую, не ошибся я в тебе.
И расхохотался.
Я вышел из фургончика на улице, которая шла перпендикулярно той, где находился дом Екатерины. На небе засеребрился тонкий серп луны, было прохладно, я поежился. Зверски усталый, но довольным проведенным днем, я направился домой. И услышал за своей спиной громкий лай собак. Он усиливался, я ускорил шаг, уже показался заборчик, за которым виднелся дом с погасшими окнами. На улицу выкатилась свора здоровенных лохматых псов. Злобно рыча и скаля зубы, они начали медленно сжимать кольцо вокруг меня. От общей массы отделился главарь - огромный, черный ротвейлер, сильно напоминающий посланца дьявола из фильма "Омен". По моей спине потекли струйки холодного пота. Нельзя показывать страх, нельзя показывать. Я пытался взять себя в руки, успокоиться. При свете уличных фонарей глаза мерзкой псины загорелись адским огнем, он показал ослепительно белые зубы, готовясь к прыжку. Я не успевал ни перелезть через забор, ни позвать на помощь. Замерев, я ждал, когда дьявольская тварь нанесет удар. Зверь оттолкнулся от земли и прыгнул на меня, целясь в самое горло.