Лап не чувствую. Мутит. В висках стучит. Сухо во рту. А язык такой шершавый. Что ж не везёт так... что не пробуждение, то нехорошо как-то. По спине прополз холодок.
- Шас-са.
Приоткрыла один глаз - земля, камешки, травинки зеленые, полоска горизонта в каком-то неправильном положении. Затем второй глаз - небо в росчерках облаков. Лапы крепко стянуты плетеной кожаной веревкой, крыльями не пошевелить. Лежу на боку в мягкой пыли. Чуть поодаль в беспорядке разбросаны намёты. Там сновали люди - слышался резкий говор, лязг и шелест.
- Шасса...
Повела ушами, приподняла голову. Из-под крыла чуть покачиваясь, выглядывала большая треугольная голова. Ой! Змея... хищная, холодная, ядовитая...
- Шасса.
-Хыш-хыш-хыш. - Из пересохшего горла с трудом вылетали звуки.
Чешуйчатая пасть приоткрылась, показывая огонь язычка.
- Шасса.
- С-сар хас-с анса...
Ой, что это я несу? Змея вдруг кивнула и, блеснув зубами-иглами цапнула... нет, не лапку - плетеную веревку. Проворно с ней справившись, взялась за вторую, стягивающую пятки.
- Хасс нарса. С-сас.
- Хс-сс. Хаш-ш.
Чешуйчатая еще раз кивнула и быстро скрылась в траве. Любопытно, что это я ей прошипела? Лапы окутало тепло, и целая тьма раскаленных игл бессовестно вгрызлась в беззащитную кошку.
Подняться удалось далеко не сразу. Благо степняки шуршали где-то в глубине становища и меня никто не тревожил. Сползающий к горизонту Саул беспощадно грел и без того высушенную землю. А еще серый от пыли клубок шерсти с лапками.
Слегка пошатывало, голова пульсировала одним большим комком нервов с ушами. А в паре прыжков от меня рыжий жереб мочил губы в выдолбленной колоде.
- Хыш, хапытная...
Конь поднял голову, навострил уши. С мягких губ тяжело падали прозрачные капли. Прямо в пыль. Земля всё силилась вывернуться из-под лап, но жажда гнала вперед. Жеребчик фыркнул и, ударив по колоде копытами, умчался к стаду. Большая часть такой желанной влаги тотчас превратилась в грязь. Остальная - в несколько взмахов языка исчезла внутри пыльной кошки. Мало.
Я подняла голову, осмотрелась. Низкая зеленоватая трава едва колыхалась под крыльями прохладного ветра. Пушистые белые облака слегка разбавляли высокую синь небес... что-то не о том я думаю. Угловатые наметы широким кольцом опоясывали большую площадку. Под навесами сушились куски мяса, висела сбруя, окомелки каких-то трав. Я осторожно заглянула под полог. Простой очаг в середине, над ним - пятачок неба. Шкуры расстелены прямо на траве. В небольшом земляном углублении у самого края лежали шкурные сосуды. Острые когти подцепили мех, плюхнули на траву. Из проколов просочилось белое. Молоко...
В голове слегка прояснилось, и стая шмелей улетела жужжать в другую голову. Подремать бы теперь. Вот туточки, среди шкур в тенёчке... ой! Князь...
В центре стана шумели люди. Мужчины, женщины, отроки... все смуглые, черноволосые, одетые в одежды из шкур и льна. Дикари.
Воины носили длинный волос, заплетенный в толстые косы. Многие из них были обнажены по пояс. Обветренная, закаленная степями кожа не боялась ни жарких лучей Саула, ни иссушающего ветра. Девы сплошь крепконогие, гибкие. Плотная одежда лишь слегка прикрывает наготу. Каждая носила широкий короткий нож на плече или поясе.
Человечки были так увлечены чем-то происходящем впереди, что совершенно не обращали внимание на пошатывающуюся кошку. Приходилось протискиваться, кусаясь и недовольно ворча.
Утоптанная пыльная площадка широким полукольцом опоясывалась людьми. Прямо посередине сидели двое мужчин. Изорванная одёжа мало говорила о том, кто они. Светловолосый, кажется без сознания, голова опущена, не разглядеть. Штаны явно тонкого дорогого материала изорваны, у темной рубахи нет рукава. Второй мужчина был крупнее, массивнее, шрам застарелый на пол-лица. Сиди, зыркает исподлобья. Недобро так зыркает. На степняка похож, только повыше...Ой, какой здоровенный муж. Сидит камне, покрытом белыми шкурами. Смотрит без страха.
Ох, голова-то как гудит опять... Что-то не так с ней, с моей ушастой кусалкой. Всё мутное такое, будто кто на слюдяное окошко подышал и замест глаз вставил.
Русоволосый вдруг застонал, поднимая голову. Муть колыхнулась, сползая в пыль.
- Князь!.. Мясоруб?.. а я вас нашла...
Мужчина со шрамом прищурился, внимательно смотря на меня. Неужто не узнаёт?
- Киса?
- Мясору-уб! - Я в один короткий прыжок оказалась рядом. Вот только приземлилась на пузо, уткнувшись носов в колено десятника.
- Насхи то нарра! - Рослый воин встал, указывая пальцем на нас.
Женщины тотчас исчезли из передних рядов. Мужчины блеснули хищно мечами.
- Р-ры! Мясоруб, чего им надобно? - Прошептала испуганно.
- Доброй драки.
- Нарра!
Один из воинов бесшумно пошёл на меня с явно недобрыми намерениями. Лапы еще слегка подрагивали, да земля всё норовила вывернуться и шлёпнуть по носу, но один человек - мне не помеха.
- Киса, развяжи меня.
- Сперва я...
Клинок отразил на миг блеск Саула и, взвизгнув, понёсся к моей голове. Нет-нет, во что же я буду кушать!.. Лезвие начисто срезало кисточку на левом ухе.
- Гр!
Воин лишился куска плоти чуть выше локтя. А я, конечно же, его обрела и мигом проглотила, не задумываясь о том, что боги не едят человечину. Рука безвольно повисла. Меч упал в пыль, а мои клыки рванули горло.
Едва умирающий коснулся земли, из толпы вышел еще один воин.
- Нарра сса! - Мужчина вновь сел на шкуры и махнул рукой, заинтересованно смотря в нашу сторону.
Ишь ты, раскомандовался! Замешкалась, едва уклонилась от смертельного удара. Клинок с жалобным звоном отскочил от рога. Эй, а если зазубрина останется? Воин тихо охнул, получив головой под ребра. Человеческая нога мстительно пнула под крыло, за что получила несколько глубоких рваных отметин.
- Киса?
- Гр-р.
- Киса!
Да что же это... ах да - это же Мясоруб. Веревка, охватывающая его запястья, по вкусу напоминала солонину, которую люди частенько брали с собою в дорогу. Гадость...
Десятник вдруг резко отклонился назад, наваливаясь на меня спиной. Русоволосый тихо пискнул и упал на бок.
- Ты ш-ш...
Расцарапанный воин вновь занёс клинок, но Мясоруб с силой ударил его ногами в колено. Судя по хрусту, степняку по дорожке уже не бегать. Веревка вдруг кончилась и десятник, выхватив из рук стонущего воина меч, резким взмахом отправил его к праотцам.
В мою голову откуда-то пришла мысль. Неожиданно так пришла. И нашептала - если убить вождя, степняки разбегутся сами. Один прыжок отделял меня от цели. Я резко оттолкнулась лапами. Мужчина, казалось, не сделал ни единого движения, но в его левой руке блеснул широкий чуть изогнутый меч.
Успела взмахнуть крыльями, упасть прямо к его ногам. Тряхнула головой, зашипела злобно. Воин зарычал не хуже взъяренного медведя.
- Насхи... с-са.
- Гыр-р ры!
Мужчина рассмеялся, но меч убирать не спешил.
- Мясоруб, почему он меня не боится?
- Шасса?
Вождь перестал смеяться, в его глазах отразилось недоумение и растерянность.
- Мясору-уб, он меня пугает. - Прижала уши, припала к земле, не отрывая взгляда от человека.
Мне снова не ответили, обернулась. Десятник, держа в каждой руке по мечу прикрывал всё ещё лежащего князя. Воины напряженно смотрели на своего вожака, кроме тех, что лежали в брызгах кармина не земле.
- Анса кхасс Шасса, - десятник опустил клинки.
- Тори? - Вождь кивнул в сторону русоволосого.
- Кхасс Шасса.
Вождь склонил голову, резким движением ударил правым кулаком себя в грудь, напротив сердца. Я неуверенной кивнула в ответ, выпрямляясь, воины, как один, повторили жест.
Вождь что-то резко сказал степнякам и те резво разбежались в стороны. Воин вложил меч в ножны и жестом пригласил следовать за собой.
В намете даже Мясоруб мог выпрямиться во весь свой немалый рост. Мы сидели за низким столом на шкурах. Девушки принесли молоко, воду, какой-то хмельной напиток, солёные лепешки и россыпь чёрных кисловатых ягод. Над очагом посередине намёта жарилось мясо.
Одна из дев преподнесла мне целое лошадиное сердце. Оно было тёплым и просто восхитительным на вкус. А может это после походных харчей так показалось.
Десятник о чём-то беседовал с Варрасом. Я прислушалась, но ничего не уразумела. Временами они произносили знакомые "шасса", "нарра" и "сса", но значение слов для меня оставалось тайной.
Князь, сидевший подле меня, задумчиво жевал ягоды, вылавливая по одной из общего блюда. Боле в намёте никого не было, лишь изредка сновали туда-сюда степнячки - подливали в кружки, наполняли деревянные плошки мясом.
После сытного ужина хотелось спать, но из вежливости к хозяину, я смирно сидела, посматривая по сторонам. Сдается, это вождя намёт. В дальнем углу - широкое ложе, на стойках вдоль стен - оружие, сбруя, кожи и мех. Даже уютно.
Воин кивнул, подозвал жестом девушку, что-то сказал ей. Князь согласился встать только после того, как ему отдали блюдо с ягодами. Его он прижал к себе, пачкая тёмным соком подаренную безрукавку.
Наш намёт ждал тёплым уютом очага и мягкостью шкур. Я потянулась до хруста, легла на рыжее пятно с хвостом. Десятник сел напротив, подтянув к себе плошку с ягодами, что стояла на камне у костра. Князь примостился рядом, рассеянно перебирая длинный конский волос.
- Мясоруб, что ж это деется? Мы будто скоморохи на ярмарке. Голова как в тумане... странно всё...
- Это ничего, это пройдёт. Ты кислицу ешь, она хорошо отраву выводит.
- Отраву?
- Стрелы махонькие с опереньем красным помнишь? Степняки зелье варят из перьев одной рыжей пичуги. Кроме сна болезного да стану поганого, вызывает оно муть, что память портит. Не окликни ты меня, не признал бы. Не думал я, что...
- Не пугай кошку. Мне дорога моя память.
- К утру рассеется. За княжича беспокойство берет - люди могут надолго забыться, а то и вовсе себя не вспомнить.
Я задумчиво посмотрела на русоволосого. Сейчас он был схож с юродивым, тихим и молчаливым. Из тех, что и к старости остаются детьми малыми, неразумными. Припорошенные пылью волосы да наряд с чужого плеча еще более добавлял ему сходства с сельским побирушкой.
- Он точно оправится?
- Да. Через какое-то время... - Мясоруб прервался, повернувшись к Райенеру. - Княже, княже, ну что ты делаешь? Оставь этот сор. Возьми вот ягодку. Возьми, съешь. Вот так, умница.
Русоволосый зевнул, потёр глаза кулаком, посмотрел на десятника и, улыбнувшись, прижался щекой к его плечу. Воин поднял Рая на руки, отнес на низкое ложе, накрыл шкурой. Тот свернулся калачиком и засопел.
Я встала, вышла под звёзды. Пронзительно кричала невидимая птица, в траве стрекотали насекомыши.
Стан продолжал жить своей жизнью. Большой табун хрустел травой, фыркал в темноте; дозорные тенями сновали вокруг стана; где-то поблизости любились двое... или трое... или...
- Киса, не знал, что ты говоришь на языке степняков.
- Я же демон. А вот ты, странный человече...
- Пару поколений назад, у деда Варраса я в клане ходил.
- Но люди не живут так долго.
- Ты права, киса. Ты права.
Мы сидели на влажной от вечерней росы траве. Полная Лоук в ореоле облаков бесстрастно взирала на сонный мир. Старые боги рассказывают, будто ночное светило Среднего некогда было одноликой. Дева так страстно желала стать менликом, что пришла просить Верховного. Но дракон не мог помочь юной богине. И тогда она решила украсть образ. Выбор пал на седую хозяйку полей - луня. Говорят, она была Хозяйкой ловчих птиц, а сами хищники были разумны и могли летать меж миров.
Алчная богиня убила птицу. Но лика птичьего не обрела - лишь стала бела, как снег в вершинах гор. Разгневанный Верховный обратил её ночное светило для Верхнего - Лок-Шну, отражение которой стало освещать в темноте Средний мир. Так что богиня всё-таки стала менликом, пусть и не так, как желала. А птицы хищные с тех пор потеряли дар речи и разум, но продолжают верно служить людям в память о мести Верховного дракона.
Конечно, это всё сказки - каждый бог знает, что светила - просто каменюки. Горячие и не очень.
На краткий миг показалось, что я - дома, в Верхнем, под любимым скетнем и темный узор его коры освещает белая Лок-Шна. Поводок, удерживающий меня у князя, истончился настолько, что казалось - малейшее дуновение ветра порвёт его будто тенета малого паучка. Потянуть слегка... совсем чуть-чуть...