Аннотация: Дорогие друзья! Рекомендую прочитать этот рассказ тем, для кого "братья наши меньшие" стали настоящими членами семьи. С уважением. Е.Е.
Оська
Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа...
О. Мандельштам
Максим Сироткин не любил ни собак, ни кошек. Напуганный в детстве злобной овчаркой, теперь он напрягался даже при виде мелких безобидных шавок. Коты же раздражали его своей независимостью и полной никчемностью в условиях городских квартир. Поэтому, когда Сироткин, проходя мимо помойки, увидел возле ржавого бака тощего котяру, он едва взглянул на него и прошел мимо.
- Кря, - вдруг отчетливо услышал Максим позади себя и от неожиданности обернулся.
Моросил мелкий колючий дождь. Промокший кот понуро сидел на прежнем месте и смотрел Сироткину прямо в глаза печальным кошачьим взглядом.
- Коты не крякают, они должны мяукать, - сообщил Максим странному коту. Кот в ответ снова жалобно крякнул, продолжая гипнотизировать Сироткина своими русалочьими глазами. Максим пожал плечами и развернулся, чтобы идти домой. Котяра шустро рванул было вслед за ним, но тут же, странно дернувшись, остановился, будто налетел на невидимую преграду. Тело его неестественно вытянулось, и Сироткин увидел, что к задней лапе кота тонким шнуром привязан старый утюг.
Сироткин, конечно, не любил ни кошек, ни собак, но и живодером не был. Пока он отвязывал кота, тот сидел смирно, не спуская глаз с лица своего спасителя. Возился Максим довольно долго, так как узлы были крепко притерты промокшей веревкой. Освобожденный, наконец, кот благодарно лизнул Сироткину руку. По кошачьей спине волнами прокатывалась крупная дрожь и Максим, сам основательно замерзший, решительно понес кота в теплый подъезд. Там он пристроил его возле трубы горячего отопления, а сам с чувством выполненного долга уехал в лифте на свой восьмой этаж.
Максиму Сироткину исполнилось тридцать три - возраст Христа, время подводить первые итоги. В активе был долгожданный переезд из коммуналки в отдельную квартиру, на которую он заработал вполне самостоятельно. Почти по всем остальным параметрам жизнь буксовала, и работала на холостом ходу.
Не ладилось что-то на личном фронте. Тяжело переболев неразделенной любовью еще в выпускном классе, в дальнейшем он предпочитал секс не утяжелять чувственными переживаниями и ограничивался короткими легкими интрижками. Последние два года такие отношения перестали приносить удовлетворение, захотелось семейных радостей, и Максим вплыл в вялотекущий роман с длинноногой Светочкой. Они быстро притерлись друг к другу и составляли вполне гармоничную пару. И судно их уже логично пришвартовалось возле загса, и умница Светочка уже начала поглядывать долгими вопросительными взглядами, а Сироткин все медлил, и не делал официального предложения. Что-то тревожно неуловимое беспокоило, царапало где-то в области сердца и мешало сделать последний шаг.
С работой тоже все складывалось не так, как хотелось бы. После переезда, перейдя на новое место, Сироткин потерял в деньгах, однако, будучи хорошим специалистом, работал с полной отдачей, рассчитывая на обещанное скорое повышение и новую должность. Но время шло, а шеф словно забыл про свои обещания. Максим по инерции работал все также продуктивно, но сам процесс перестал приносить удовлетворение, а туманность перспективы не радовала вовсе. Будучи по натуре человеком не коммуникабельным, Сироткин как истинный интроверт, страдал молча, и все откладывал давно назревший разговор с начальством.
Плюс ко всему, он испытывал непривычную изоляцию со стороны новых соседей.
В старой коммуналке отношения выстраивались годами и, устоявшись, лишь изредка требовали небольшой коррекции. В новом доме все следовало начинать заново. Тех соседей, которые жили ниже и выше, Максим вообще не фиксировал своим сознанием, а соседи по лестничной клетке ему категорически не нравились. Ну, как может нравиться древняя старушенция, которая при виде Максима начинала корчить противные гримасы и демонстративно отворачиваться? Конечно, Сироткин не был ангелом, но все же еще ничем не заслужил такого отношения.
Другой сосед, совсем еще молодой парень, одетый модно и дорого, вечно улыбался рекламной улыбочкой, демонстрируя, безупречные зубы, и не переставая крутил на указательном пальце ключи от новенькой "Хонды". Встретив Сироткина, он каждый раз, почему-то говорил ему: " Держись, старина, будем жить!", - и, игнорируя лифт, легко сбегал вниз, перескакивая несколько ступенек сразу. Максима коробило от такой фамильярности, и в ответ на его неприятное приветствие Сироткин лишь сдержанно кивал. К тому же, юноша, похожий на студента, явно жил не по средствам.
Напротив него проживала немолодая бездетная пара. Они, трогательно держась за руки, часто выводили во двор трех суматошных пекинесов, бестолково путающихся в собственных поводках. С кокетливыми бантиками на рыжих головах, в разноцветных комбинезончиках, собачки встречали всех соседей радостным лаем. Пропуская троицу вперед, Сироткин, стыдясь своей глупой слабости, каждый раз все-таки напрягался и держал дистанцию.
- Лучше бы ребенка усыновили и о нем бы так заботились, - с неприязнью думал Максим и предпочитал не заходить с ними в один лифт.
В крайней квартире справа вообще жила какая-то сумасшедшая толстуха, трудно определяемого возраста. Она глядела вокруг себя невидящим взглядом и беззвучно шептала что-то влажными губами. Витая в каких-то иных измерениях, она часто застывала с открытым ртом, по-птичьи прислушиваясь к городскому шуму, потом вдруг начинала счастливо улыбаться или расстроено хмуриться. Иногда, выныривая из своего небытия, толстуха вдруг замечала кого-нибудь, густо краснела, невнятно здоровалась, и вновь погружалась в мир невидимых фантазий. Носила она необъятные балахоны самых необычайных расцветок. Как-то они вместе ехали в лифте и Сироткин, стараясь быть максимально приветливым, спросил, как ее зовут. В ответ она лишь равнодушно мазнула Сироткина незаинтересованным взглядом. Обескураженный Максим принялся рассматривать восточные узоры на ее причудливом одеянии. Он уже дошел до смелого декольте, гуманно прикрытого ворохом кружев, и вдруг заметил, как нежные оборки зашевелились, и из них вынырнула отвратительная крысиная морда. Сироткин рванул из лифта так, что все благие намерения в отношении соседей со свистом и, похоже, навсегда вылетели из его головы. Уже закрывая дверь, Максим услышал протяжный коровий голос.
В общем, не повезло Сироткину с соседями. Только молодая, улыбчивая женщина с ребенком, живущая слева, отчего-то вызвала у него яркие положительные эмоции. Она совсем не соответствовала стандартам, которые предъявлял Максим внешности девушек, с которыми встречался. Однако после первой же встречи, он стал часто вспоминать ее, и это не раздражало, а скорее вызывало какое-то приятное волнение. Позже, Сироткин обнаружил, что уже не обращает внимания на внешнее несовершенство соседки, а скорее наоборот, все в ней уже нравилось ему: и тихий голос, и невысокая фигурка, и едва уловимый манящий запах ее духов. Нравилось как она молчала, чуть улыбаясь кончиками губ, как разговаривала с трехлетней дочерью, без сюсюканья, словно с взрослой, и сама дочка, толстенькая, розовощекая девочка, тоже ему очень нравилась.
Сироткин надеялся, что скоро возникнет какой-нибудь подходящий повод для их знакомства, но быстро понял, что случайные встречи слишком редки и непредсказуемы, и уповать на них было бы откровенным ребячеством. Назрела необходимость другого свежего режиссерского решения, чтобы знакомство состоялось, и носило бы при этом случайный характер.
Обо всем этом следовало серьезно поразмышлять, так как все проблемы требовали его личностного решения.
Отогревшись и плотно поужинав, Сироткин вскрыл бутылку Туборга, и чтобы настроиться на нужную волну, собирался почитать стихи своего любимого Мандельштама. Однако, какое-то смутное беспокойство все тревожило его и мешало сосредоточиться. "Надо бы, отнести коту поесть", - вдруг понял Сироткин и пошел на кухню за молоком.
Открыв дверь на лестничную клетку, он от неожиданности чуть не опрокинул блюдце. На придверном половичке сидел спасенный кот, и, не мигая смотрел на хозяина квартиры. Он уже подсох, но примятая влагой шерсть слиплась, и при скудном освещении цвет ее еще не читался. Зато на морде ярко выделялись огромные зеленые глаза. Сейчас они выражали полное одобрение. Кот подошел к порогу, и не переступая его замер, явно ожидая приглашения.
- Ну, ладно уж, заходи, - неожиданно для самого себя разрешил Сироткин, и кот, прихрамывая, вошел в коридор.
В квартире кот себя повел очень деликатно. Он аккуратно вылакал все молоко, обошел обе комнаты, внимательно изучив углы, вернулся на кухню, и, усевшись посередине, принялся тщательно вылизываться, осторожно вытягивая больную лапу.
За окном вместо моросящего дождя завьюжила белая крупа, и Максим вдруг понял, что реально спас кота от скорой и мучительной смерти. Ну не выгонять же его после этого снова на улицу!
Максим постелил ему возле батареи старое махровое полотенце, налил в блюдце воды. Вспомнил, что нужен еще лоток и, выстелив дно газетой, приспособил под него противень из духовки, которой никогда не пользовался. Кто тут же заснул, свернувшись калачиком на импровизированной подстилке. Сироткин больше не обращал на кота внимания, посчитав, что и так уделил ему слишком много времени.
Утром Максим обнаружил кота на диване. Окончательно просохший, удивительно похорошевший за ночь котяра вальяжно развалился на мягкой обивке, придавив своим плюшевым тельцем книгу со стихами Осипа Мандельштама. Фолиант, оформленный под старину, был выполнен в дорогом подарочном варианте и имел бархатистую суперобложку. Ее цвет идеально совпадал по тону с широкой шоколадной полосой на спине кота. Сироткин вытащил под наглецом книгу и убрал ее на другой конец дивана. Кот удивленно взглянул на хозяина, коротко прыгнул и снова накрыл фолиант своим теплым животом.
- Да ты оказывается эстет, - усмехнулся Сироткин и решил назвать кота Осипом. Коту было все равно, он одинаково не реагировал ни на ново обретенную кличку, ни на плебейское "кис-кис".
Появление Осипа не мешало Сироткину вести прежний образ жизни, и это вполне смирило его с новым квартирантом. Максим, никогда не державший животных в доме, купил мешок сухого корма и, не забивая себе голову объемом дневной нормы, насыпал его всегда доверху, с избытком. От спокойной, сытой жизни, Осип растолстел, округлился бокам, превратившись в роскошного, явно породистого кота. Он перестал хромать, и каждый день встречал хозяина около дверей, а потом, задрав голову, бестолково путался у него под ногами. Хоть Сироткин и мало обращал внимания на животного, но все же заметил две его особенности. Во-первых, кот не умел мяукать, а лишь изредка крякал. Во вторых, кот всегда держал в поле зрения лицо Сироткина, и где бы, тот не находился, Осип усаживался так, чтобы видеть глаза хозяина. Внимательный кошачий взгляд всегда держал Максима в поле зрения, и всю необходимую информацию Осип каким-то непостижимым образом считывал с хозяйской физиономии, абсолютно игнорируя любые вербальные источники. Он как привязанный неотступно следовал за Максимом, тревожно переживая даже минутное расставание у туалета, и в преданных кошачьих глазах всегда плескалась бесконечная любовь к хозяину. Сироткин едва замечал это, и оставался к коту, весьма, равнодушен - не раздражает, уже хорошо.
Однажды Максим пришел домой раньше срока и обессилено повалился на кровать. В затылке стучала тупая боль, сигнализируя о резком повышении давления, она нарастала, грозя прейти в многочасовую изматывающую мигрень. На грудь, мягко ступая тяжелыми лапами, взобрался встревоженный Осип. Он, не мигая, смотрел на Сироткина, приблизив почти вплотную свою морду к его глазам. Сироткин скинул с себя наглеца, но тот снова запрыгнул на кровать и, потоптавшись, улегся прямо на гудящую голову. Своей тяжестью он как бы придавил острую боль, и Сироткину стало легче. Прогонять Осипа не было ни сил, ни желания, и вскоре оба заснули. Максим проспал пять часов и проснулся бодрый, как огурчик. Осип удовлетворенно крякнул, приветствуя выздоровевшего хозяина, и отправился на свой любимый диван, где его поджидал бумажный тезка.
После этого случая Сироткин зауважал, кота и стал приглядываться к нему более внимательно. Кот все толстел и Сироткин понял, что как-то не правильно его кормит. Он сократил дневную порцию в два раза и перестал подкармливать Осипа подачками со стола. Любимое молоко также было исключено из его рациона. Кот вначале терпел, удивленно крякая над пустой миской, потом неожиданно начал орать дурным мартовским голосом. Когда это не помогло, Осип сфинксом уселся у дверцы холодильника, излучая глазами вселенскую тоску по поводу такой несправедливой к нему жестокости. Сироткин не отступил. Тогда кот всерьез обиделся и, в знак протеста, скинув любимого Мандельштама на пол, перебрался жить за диван. Туда же он утащил с кухни старенькое полотенце, и ночью долго по стариковски кряхтел, устраивая себе новое лежбище.
Сироткин сдался, вернул коту меню в его прошлых объемах, но Осип видимо продолжал сердиться на хозяина и вечером не вышел его встречать. У Максима на работе продолжалась настоящая запарка, он поздно явился домой, и ему было некогда разбираться в тонкостях кошачьего настроения. Зато на следующий день, сдав, наконец, тяжелейший отчет, Сироткин пришел домой раньше, чем обычно. По дороге он заскочил на рынок и купил свежей печенки, рассчитывая, помирится с обидчивым Осипом.
Удивительно похудевший кот, как обычно сидел у двери, но как только увидел хозяина, пулей метнулся в спальню и вышел от туда царственной походкой матери-императрицы, таща в зубах крохотного слепого котенка. Кошачьи глаза светились гордостью и жаждали похвалы, а потрясенный Сироткин запоздало пристроил на место, съехавшую от удивления челюсть. Пристыженный собственной невнимательностью и незнанием элементарных основ кошачьей анатомии, Сироткин окружил и мамашу и приплод двойной заботой. Пришлось срочно орфографически обрезать Осипа до полонеопределяемой Оси, но сам Сироткин еще долго путался в им же придуманных именах, а Оська и вовсе не подозревала о своем словесном гермофродитизме - она было глуха от рождения.
Ося оказалась хорошей матерью. В корзине, служившей детской, она терпеливо выкармливала трех своих малышей, тщательно вылизывала их и баюкала, включая кошачью урчалку. Лишь иногда она убегала от котят, что бы несколько минут понежиться на любимом печатном издании. Максим к собственному удивлению испытывал к котятам неожиданно трогательные чувства. Теперь он по долгу и с искренним интересом наблюдал за жизнью в кошачьем семействе, в результате чего Светочке от дома было решительно отказано. Сироткин уже признался себе, что совершенно равнодушен к ней, а вот о милой соседке он продолжал думать немотивированно много, по долгу и с удовольствием. Совершенно не понятно, чем его так зацепила эта незнакомка, если конечно не верить в любовь с первого взгляда, которая никогда и не подчинялась никакой логике.
Максим уже знал, что его избранницу зовут Катей, а смешливую дочку Дашкой. Он решил специально подождать Катю с дочкой на лестничной клетке, выучив нехитрый распорядок их дня, и познакомиться с ними без всякого дурацкого повода. Но тут вмешался Его Величество Случай.
Максим вышел за газетой, а Оська, уставшая от подросших котят, увязалась за ним и уселась ждать его возле лифта. Когда Сироткин вышел из кабины, кошка увлеченно гоняла по грязному кафелю какой-то листок. Она цепляла бумагу коготком, потом вздыбливала спину, и резко отскакивая в сторону, припадала к полу, готовясь к новому нападению. Максим отнял листок, который оказался авиационным билетом. Фамилия, отпечатанная на бланке, была незнакома Сироткину, но он решил, что билет потеряла именно Катя. Во всяком случае, это был тот самый достойный повод, который все никак не мог придумать сам Сироткин.
Оказалось, что Катя действительно купила билет для своей матери и уже успела расстроиться, обнаружив его пропажу.
- Так здорово, что вы его нашли! Даже не знаю и как вас благодарить, - ее мелодичный голос Сироткин готов был слушать вечно.
- Да это не я, это Осип нашел, - скромно признался он.
- А кто этот Осип, - вклинилась в разговор румяная с мороза Дашка.
- Это моя кошка.
- У кошков, таких именев не бывает, - авторитетно заявила девочка и для солидности сдвинула брови.
Сироткин присел перед Дашкой на корточки, чтобы сравнятся с ней ростом.
- Понимаешь, он вначале был котом, а потом стал кошкой.
- Кря, - с достоинством подтвердила Ося.
- Так не бывает, - не поверила Дашка им обоим, а Катя пригласила Сироткина в квартиру, чтобы он подробно объяснил им такие кошачьи метаморфозы. Она угостила его травяным чаем, от которого тонко пахло жасмином, и нарезала маковый рулет, почти такой, каким мама баловала его в детстве. Дашка бегала от Оськи, дразня ее тонкой ленточкой, и кошка азартно носилась за ней, пытаясь достать неуловимый кончик.
Вскоре Катя и Дашка нанесли ответный визит. Они принесли Оське зажаренного карпа, но кошка, понюхав предложенный подарок, лишь брезгливо потрясла лапкой и вышла в спальню. Дашка сразу же бросилась за ней, и увидев котят, мигом сгребла их в кучу. Она счастливо хохотала, отдирая от себя карабкающихся малышей. Удивленный Сироткин, с интересом наблюдал за Оськой, которая мирно вылизывала свои стройные лапы. Кошка не обращала на ребенка никакого внимания, хотя начинала волноваться и нервно прохаживаться вокруг котят, стоило, лишь, Сироткину приблизится к ее сокровищам. Видимо Дашку она принимала за своего четвертого котенка. Скоро взаимно приятные визиты стали традиционными, и все учащались к обоюдной радости сторон.
Подросших котят надо было пристраивать в хорошие руки. Сироткин поделился проблемой с сослуживцами, и выяснилось, что шеф страстный любитель и знаток кошек. Сироткин принес фотографию, где Ося грациозно возлежала на любимой книге. Шеф без труда определил в ней редкую абиссинскую породу, и через неделю забрал сразу двух котят для своих обожаемых внуков.
А вскоре последовало и долгожданное повышение, впрочем, вполне заслуженное, что признали даже те сослуживцы, которые после этого попали Сироткину в подчинение.
Последнего котенка забрала соседка баба Аглая. Катя тесно общалась со всеми соседями, и выяснилось, что только Сироткин выбивался из их дружного коллектива. Благодаря общительной Кате и он вскоре перезнакомился со всеми этими людьми.
С приятным удивлением, Сироткин узнал, что злобная старуха со странным именем Аглая - милейшее создание, бывший провизор. После войны, застудив тройничный нерв, она страдал тиком правой стороны, временами до неузнаваемости искажающим ее интеллигентное лицо. Старушка стеснялась этого и при встрече с малознакомыми людьми, торопилась отвернуться.
Пижонистый Стас, действительно жил за счет преуспевающего папеньки и был студентом. Днем он учился в медицинской академии, а все свободное от учебы время проводил в хосписе, где в качестве волонтера безвозмездно ухаживал за безнадежными больными. От туда, видимо, и росли ноги его странного приветствия.
У супружеской пары с собачками, была, оказывается, дочь. Совсем молоденькой она вышла замуж за иностранца и уехала с ним в далекую Австралию, где счастливо родила мальчишек-близнецов. Раз в год супруги навещали внуков на их исторической родине, в остальное время спасались от разлуки длинными телефонными разговорами. Они редко общались с другими соседями, но обожали Дашку, которая была ровесницей их далеких внуков. Они баловали ее, угощали сладостями, делали милые подарки и, когда Кате не с кем было оставить Дашку, с наслаждением исполняли столь желанные роли бабушки и дедушки.
И только толстуха Клеопатра, оказавшаяся дамой пенсионного возраста, действительно не всегда дружила с собственной головой. Она была талантливой художницей, выставлялась в престижных западных галереях, но несколько лет назад неожиданно все забросила и стала заниматься оформлением детских книг и журналов. Уже десятый год, удивляя всех своим долгожительством, в ее в квартире обитала ручная крыса с нежным именем Лилиана. Она почти все время сопровождала свою хозяйку, прячась в необъятных складках ее своеобразной одежды. Обе были совершенно безобидны, хотя и производили на неподготовленных людей зловещее впечатление. Впрочем, не смотря на все странности, Клеопатра обладала огромным достоинством, легко одалживая соседям деньги, не обозначая при этом ни сроков отдачи, ни собственно возврата. Соседи частенько пользовались этим, нередко непозволительно поздно, но честно возвращая долги. Клеопатра всегда удивлялась, принимая деньги обратно, и подолгу благодарила смущенных должников.
Через три месяца Сироткин вместе со всеми соседями дружно отмечал собственную свадьбу.
Наступил следующий этап в его жизни, который ознаменовался трехкратным увеличением членов его семьи.
Первое время Оська очень переживала потерю котят, искала их, недоуменно крякая над опустевшей корзинкой, и взгляд ее изумрудных глаз был затуманен тоской и печалью. От хандры не спасал даже проверенный Мандельштам. Затем Оська отыскала у Дашки маленького мехового попугая и всюду носилась с ним, то, пристраивая его себе под пушистый живот, то тыкая его мордочкой, в бесплодных попытках пробудить в нем жизнь. Сироткины срочно убрали все вещи, которые могли бы напомнить Оське об ее недавнем материнстве и тайно выкрали у нее фальшивого котенка. Какое то время кошка все-таки подходила к месту, где стояла корзина, долго и сосредоточенно обнюхивала пол и даже пыталась лизать его, но ко всеобщему облегчению материнские инстинкты в ней стали наконец затухать.
Жизнь ее перешла в спокойное русло и потекла дальше. Оська изредка лечила домашним головные хвори, выписывала мелкие восьмерки у Кати под ногами на кухне, выпрашивая что-нибудь вкусненькое, терпела проказы расшалившейся Дашки, и по-прежнему, часами высиживала у входной двери, поджидая своего обожаемого хозяина. Ближе к ночи, Дашка втаскивала упиравшуюся Оську за хвост на свою кровать, где между ними разворачивалось настоящее сражение. Если бы Оська не прятала когти, то исход боя был бы предрешен, а так, кошке лишь изредка удавалось вырваться от маленькой тиранки, пулей выскочить в соседнюю комнату, и мгновенно взлететь на спасительные плечи Максима. Обычно же, провозившись, минут десять, они вместе мирно засыпали.
Скорее всего, Оськино великодушие имело и несколько иные корни, чем врожденное благородство - Дашка ежевечернее подкармливала ее со стола. То Оське доставалась аппетитная котлетка, то нежная печенка в сливочном соусе, а однажды Дашка сунула ей под стол бутерброд с черной икрой. Оська, потрясенная щедрым угощением, в мгновенье ока вылизала хлеб и еще долго отказывалась выходить из под стола, надеясь на продолжение банкета. Сироткины делали вид, что Дашкиных даров не замечают.
Однажды, когда ранняя весна уже начала перестраивать редкие кошачьи арии в организованный, многоголосный хор, Оська вывалилась из окна, метнувшись за обнаглевшей вороной. Когда испуганный Максим первым выбежал из подъезда, Оська уже не дышала.
Вернувшись в квартиру к потрясенным домочадцам, Сироткин бережно уложил любимицу семьи в коробку из-под зимних сапог, достал саперную лопатку, и поехал за город, чтобы достойно проводить животное в последний путь. Он долго петлял по едва зазеленевшему лесу, пока не нашел маленький холмик, успевший уже зарасти нежной травой. На его вершине стояла тонкая изящная березка, под ней и похоронил Сироткин неосторожную Оську.
На обратном пути, отойдя подальше от скорбного места, он присел на поваленную сосну и все никак не мог отдышаться, хоть совсем не долго копал уже прогретую землю. Вспомнил жену и дочку. Когда он уезжал, Катя тихонько плакала, осторожно придерживая тонкими руками свой восьмимесячный живот, а Дашка, сидя на полу между разбросанными сапогами, громко и безутешно ревела, размазывая слезы по диатезным щекам. Максим, конечно, не рыдал, но слезы были где-то совсем близко, они душили его изнутри, заставляя судорожно глотать воздух открытым ртом.
Медленно, словно специально отодвигая встречу с родными, он направился к станции. Саперная лопатка стала неприятно тяжелой, и Максим часто перекладывал ее из руки в руку, пристраивал на плечо, или прижимал локтем к боку. Нехотя он поднялся на пустую платформу, пошел искать расписание, и вдруг, резко остановился, пристально вглядываясь в светлый предмет, белеющий на темном асфальте.
Около ржавой урны стояла знакомая обувная коробка. Чем ближе подходил Сироткин к зловещему месту, тем отчетливее понимал, что это ТА САМАЯ коробка. На ней он уже разглядел знакомые фирменные метки и следы свежей земли. Максим стал беспомощно оглядываться, не понимая, кто и зачем мог пойти на такое кощунство. "ЭТО ОСЬКА НЕ ХОЧЕТ РАССТАВАТЬСЯ", - с мистическим ужасом догадался Сироткин.
Он приблизился к страшной находке и даже в неясном свете быстро густеющих сумерек, с облегчением увидел, что коробка все-таки немного другая. Максим наклонился, и осторожно открыл верх. На дне коробки мелко и непрерывно дрожал крохотный щенок непонятной породы.
Сироткин не любил собак, а Катя любила. Она часто рассказывала ему про черного терьера, который девятнадцать лет прожил в ее семье.
- Держись, старина, будем жить, - проговорил Сироткин, вытолкнув, наконец, из себя плотную воздушную пробку. И сразу стало легче дышать. Максим, размахнувшись, изо всех сил метнул лопатку за станционное ограждение, затем пристроил коробку подмышку, и твердой походкой быстро зашагал навстречу приближающейся электричке.