Ежов Сергей Юрьевич : другие произведения.

Глава вторая. Алёнушка. Зелёные сумерки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Счастье... Иногда оно просто и понятно. Оно похоже на спелую землянику с полян нашего детства, на купание до зелёных пупырышек, на прикосновение в темноте кинотеатра к плечу любимой... Иногда оно запутанно и мимолётно - только спустя много времени понимаешь, что был счастлив, а когда... дай Бог памяти! Счастье вообще редко имеет образ, но всегда это гирлянда чувств... всяких.
   Сказка вторая
  Алёнушка
  Зелёные сумерки
  
  Когда погаснет последний закатный луч, когда перистые облака, в стремительно темнеющей лазурной выси изменят свой цвет пера фламинго на иссиня-чёрный, когда падёт на Землю благословение всех земных астрономов - безлунная ночь, выходи и ты, друг мой, читатель, подальше от городских фонарей, на берег лесного озера. А если не удалось тебе выбраться из многошумного города в благодатную тишь, то иди в парк, садись в тихой безлюдной аллее, без единого фонаря (помнишь, ты приметил её на прошлой неделе?) на скамейку, и гляди в небо. Пусть ты, как и я, знаешь только одно созвездие - Большую Медведицу, да две звезды - Мицар и Алькор, но что с того? Магия звёздной ночи охватит тебя. Где-то там, неведомые тебе, Альдебараны и Персеи, Альтаиры и Кассиопеи выстраивают из себя сложнейшие рисунки, непостижимо прекрасные и невероятно далёкие. Посмотри на них, может, и своё имя прочтёшь ты в звёздных строках, может, лица любимых своих разглядишь ты в неземном сиянии. Может, удастся тебе услышать загадочную ноту неслышимой симфонии Звёздной Ночи?
  Чимбляу шёл домой. Приятная расслабленность, сродни эйфории опьянения владели им. Только что он наслушался хорошей музыки - Васа получил очередную посылку с грампластинками с Апрелевской базы посылторга. И теперь Чимбляу насвистывал дичайшие попурри из песен и каприсов, романсов и фуг, прослушанных час назад. Домой, домой! Попить чайку, и на боковую! Ноги сами несли Чимбляу, минуя рытвины и ухабы - домой, домой. Ух, как спать хочется, второй час наверное! Ещё поворот, теперь три квартала прямо, до самого дома, и... и тут Чимбляу услышал протестующие женские крики, и чей-то гадкий хохот. Я бы соврал, если бы назвал Чимбляу героем или суперменом, нет! Чимбляу обычный, нормальный парень, даже бравирующий своей осторожностью... но, видимо, только бравирующий. Подобрав валяющийся у забора обрезок толстой арматуры, Чимбляу выглянул за угол. На тесном треугольнике, образованном бетонным забором и стеной здания, четыре здоровенных подонка рвали одежду с какой-то женщины. Женщина отбивалась и кричала, но кто услышит её в таком глухом месте? Кругом стройка, даже сторожей нет. Что оставалось делать нашему Чимбляу? Молча он подлетел сзади к озабоченным насильникам, и, дурного слова не говоря, принялся угощать их своим орудием. Первые несколько ударов он нанёс чрезвычайно удачно. Первым же ударом, в основание черепа, он выключил одного из них, вторым и третьим, он вывел из строя второго негодяя. У того, видимо, приключился перелом руки, так что, он рухнул на землю, и принялся истошно орать. Оставшиеся двое повернулись к Чимбляу. В руках у них блеснули ножи. Ох, и плохо пришлось бы нашему Чимбляу, если бы женщина не бросилась на своих обидчиков. Не осознавая от страха что она делает, что называется, с мужеством отчаяния, женщина, своей сумочкой на длинной ручке, нанесла одному из подонков ослепляющий удар по морде. Не ожидавший такого поворота событий, тот бросил нож, и схватился за сумочку. Этим воспользовался Чимбляу. Своим колом, со всей мочи, он огрел мерзавца по голове. Раздался глухой звук - как палкой по пустой деревянной бочке. Видимо расстроившись от таких неласковых действий, парень бросил сумочку, схватился за башку, и, прихрамывая и спотыкаясь, бросился прочь. За ним помчался второй. На поле брани остались Чимбляу, женщина и два негодяя - неподвижный, и стонущий. Только тут Чимбляу ощутил злость. Он глядел на трясущуюся женщину, пытающуюся поправить на груди разодранное в клочья платье, и чёрная, глухая злоба переполняла его. Ведь на месте этой женщины могла быть его мать, сестра, или Танечка, которой они так недавно делали сказку. Страшно сказать, что произошло бы с ней, не случись рядом Чимбляу. Да и то сказать, Чимбляу повезло как дураку. Каждый из этих парней был гораздо крупней и сильней его.
  -Я тебя еще достану, щенок! Я из тебя кишки выпущу! - подал, наконец, голос подраненный мерзавец. Он уже немного пришел в себя, и теперь потихоньку пятился к выходу, пестуя сломанную руку, и злобно сверкая глазами.
  -Не достанешь. - скупо ответил Чимбляу, и всё той же арматуриной ударил подонка по башке. Потом ещё раз, и ещё. У того подогнулись ноги, и он упал. Смертный ужас сменил наглость и злобу в его глазах.
  -Не на... - успел жалобно вякнуть он, перед тем, как арматурина Чимбляу проломила ему висок. Ноги упавшего немного поскребли по бетону и затихли.
  -Сдох. - прокомментировал Чимбляу. - А всё потому, что помолчать не мог, падла. - Ему не было жалко этих двоих, Чимбляу чувствовал себя как солдат после атаки - усталость, радость от того, что удалось избежать опасности, и даже гордость за выполненный долг. И ещё страх. Теперь, постфактум, Чимбляу понял, что ввязался в безнадёжную стычку. Противный ледяной ком возник в желудке, ноги стали ватными, и только одна мысль осталась в голове - убраться отсюда куда-нибудь подальше.
  -С Вами все в порядке? - стараясь не стучать зубами, спросил Чимбляу. Женщина, не отвечая только покивала головой. Чимбляу поднял сумочку, с разорванным ремешком, взял её за локоть, и повёл из тупика на дорогу.
  -Вам куда?
  -Туда. - ответила женщина, указав рукой в сторону, откуда только что пришёл Чимбляу. Молча они прошли по ночным улицам до дома женщины. У подъезда Чимбляу остановился:
  -Дальше Вы сами.
  -Я боюсь. - заглянув в слабо освещённый подъезд ответила она. Чимбляу вздохнул и первым вошел в дверь, держа женщину за руку.
  -На третий этаж, пожалуйста. - попросила она. Поднялись. Поглядев, как трясущимися руками она пытается попасть в замочную скважину, Чимбляу опять вздохнул, взял ключи и открыл дверь. Женщина стояла, не решаясь войти в тёмный проём двери. Тогда Чимбляу обнял её за плечи, вошел, включил свет во всех комнатах, провёл женщину в спальню и уложил на кровать.
  -Где у Вас аптечка? - потребовалось спросить ещё три раза, прежде чем она ответила:
  -Там... в низу... серванта.
  Чимбляу сходил на кухню и вернулся со стаканом коньяка. Потом достал из аптечки таблетку димедрола, дал женщине, и заставил выпить коньяк. Через несколько секунд она спала. Чимбляу сам выпил коньяку, вышел, захлопнул дверь, и еле живой от усталости и переживаний, поплёлся в мастерскую к Дрюне.
  
  В девять тридцать утра, в дежурную часть Советского райотдела милиции поступил сигнал, что в тупике на улице Молодёжной найдены два трупа. На место происшествия выехал следователь, и его помощник-стажёр. Прибыв на место в десять сорок, следователи осмотрели всё вокруг за час, почти не переговариваясь, потому что у старшего побаливал зуб. При этом они насобирали множество вещественных доказательств - три ножа, раздавленный тюбик губной помады, два дамских носовых платка, воротник дорогого платья, кой-какая бижутерия: бусы, клипсы и что-то ещё. Всё было тщательно разложено по пакетикам и пронумеровано. Эксперты уже сделали необходимые процедуры: сфотографировали тела, сделали обмеры, сняли опечатки пальцев и следов, и уехали, а следователи всё ходили по площадке, иногда нагибаясь, чтобы подобрать то замочек от сумки, то какие-то бумажки. Наконец, старший обратился к стажеру:
  -Ну, что ты думаешь, Володя?
  -Я думаю, Василий Антонович, что трое...
  -Четверо. - поправил его старший следователь.
  -Да, четверо, попытались ограбить и изнасиловать женщину. Они загнали её сюда, но тут к ней пришли на помощь.
  -Пришёл. Чужие следы мы видели только одни. - опять поправил Василий Антонович.
  -Да, конечно. Положил он их вот этой палкой, кстати сам же об неё и оцарапался, вот кровь.
  -Молодец. - поощрил Василий Антонович - Давай дальше.
  -Думаю, что найти убийцу не составит труда. У нас есть опечатки его пальцев, следов, группа крови, эксперты определят его рост, а главное, он должен жить где-то тут, недалеко.
  -Нет, Володя, тут ты не совсем прав. Этого парня нам вовек не найти.
  -Почему? - вскричал Володя.
  -А потому, что мы его искать не будем. - Василий Антонович жестом остановил Володю, пытающегося что-то возразить - Его ж, если мы его найдем, будут судить, как за убийство людей, а я б ему орден дал, как за отстрел бешеных собак. Понял?
  -Нет.
  -Молодой ты ещё. Ты просто подумай, что бы с девахой было, если бы не этот, которого ты называешь убийцей. Тут, брат, нам надо судить не по закону, а о совести. Теперь понял?
  -Теперь понял. - тихо сказал Володя, и нечаянно вытер арматурину носовым платком.
  -Ну вот и всё. Пиши протокол, да опроси местных жителей. А я к зубному.
  
  На следующий день вся четвёрка собралась в мастерской. Чимбляу уже рассказал о своём ночном приключении, и теперь все курили, обдумывая ситуацию.
  -Знаешь что, Гена, - нарушил молчание Фесор - мне кажется, что тебе лучше несколько дней не выходить из мастерской.
  -Знаешь что, Юра - ядовито отозвался Чимбляу - называй меня лучше по-старому. Джаксы?
  -Извини, Чимбляу, нервы. - поправился Фесор - Тебе, и правда, лучше несколько дней не выходить из мастерской, еду мы занесем, с тётушкой поговорим, так что сиди, прохлаждайся. Знаешь, мне кажется что милиция не должна особо надрываться, тебя искать.
  -Почему? - спросил Дрюня.
  -Потому, что Чимбляу следов не оставил. Ты же не оставил, Чимбляу?
  -По-моему нет. - пробурчал тот.
  -Ну вот и всё. Короче, ты отдыхай, а я к тётушке твоей помчался. - закончил Фесор.
  
  Когда Чимбляу настало четырнадцать с половиной лет, в его жизнь вошла кузина Гретхен. Вернее, её ввёл за руку Отто-Дитрих, папа Чимбляу.
  -Генрих - торжественно сказал он - познакомься с Гретхен-Амалией-Анной.
  Чимбляу... нет, тогда ещё не Чимбляу, а Генрих, а для всех окрестных пацанов просто Генка, торопливо встал. Поправил галстук, одёрнул пиджак, пригладил пятернёй волосы, и наконец, вспомнил что надо бы улыбнуться. Генрих ощерился в улыбке, и вытянув вперёд руку пошёл на девочку.
  -Кутин так. - сказал он, собираясь произнести "Guten tag". Девочка прыснула со смеху, а отец строго сказал:
  -Генрих, не паясничай.
  Он повернулся к кузине:
  -Извините его, фройляйн Гретхен, он у нас плохо знает родной язык, к сожалению совершенно недостаточно языковой практики.
  -Ничего, - ответила кузина Гретхен - мы будем общаться по-русски, а со временем я помогу с родным языком.
  -Ну я пойду к гостям, общайтесь, знакомьтесь молодые люди. - сказал отец и ушёл. В это время вытянутая рука Генриха достигла кузины. Кузина пожала эту руку, за неё же, как рычагом она повернула не прекращающего поступательного движения кузена в сторону дивана. Как танк, с вытянутой рукой, Генрих стал двигаться в заданную сторону, наконец упёрся в диван и замер.
  -Ну, ты даёшь, кузеша. - молвила Гретхен - Долго репетировал, или придуриваешься?
  -Сама такая. - приходя в себя огрызнулся Генрих.
  Когда прошло первое смущение, Генрих рассмотрел, наконец, кузину. Рассмотрел, и испытал разочарование: ничего особенного, обычная курносая кругленькая девчонка. На носу конопушки, в ушах простенькие серебряные серёжки, на губе герпес, замазанный тональным карандашом. Платьице только красивое, а туфли - нет.
  Генрих кузине тоже, видимо, не показался идеалом мужественности. Скептически оттопырив губки, девочка осмотрела его, вздохнула и скомандовала:
  -Ну что, будем молчать? Расскажи-ка, где учишься!
  -Принесло тебя на мою голову. - огрызнулся Генрих, и принялся рассказывать. Так у них и повелось. Гретхен командовала, Генрих огрызался, и выполнял. И вовсе не потому, что был он робок и нерешителен - нет! Просто познакомили их для того, чтобы они получше узнали друг друга, подружились, пообвыкли и, в конце концов поженились. Это бы завершило процесс породнения двух семейств. Поэтому Генрих относился к Гретхен как к будущей своей жене, и спокойно позволял собой помыкать - как отец подчинялся матери в повседневных делах. И Гретхен видела в Генрихе будущего мужа. Она ездила на нём, пока они бывали наедине, но помалкивала, и согласно кивала головой, когда они бывали при посторонних. Так подчиняясь родительскому приказу ходили они в кино, в театры, вместе посещали какие-то праздники, и все шло хорошо, пока не стукнуло им по семнадцать лет. К тому времени они основательно поднадоели друг другу, а Гретхен, к тому же, ещё и влюбилась. Всё может быть сошло бы с рук, влюбись Гретхен в немца - по каким-то семейным соображениям она могла выйти замуж только за немца. Но глупую девчонку угораздило найти себе не немца, или уж, на худой конец, русского - нет! Ей запал в душу чуваш. Вполне, казалось бы, европейская национальность, и внешность приятная, и на родном языке ни бельмеса не понимает, а по-немецки напротив, почти безошибочно говорит... нет. Не подходил этот претендент, несмотря даже на приятную внешность. Родители взбунтовались. Теперь Гретхен и Генрих ходили в кино и театр только под конвоем родителей, а на танцы им ход был теперь заказан. Но только из этой затеи ничего не вышло. Генрих с Гретой приходили в кино, родители занимали места чуть повыше в зале, а пока они устраивались, Генрих уступал своё место возле Греты её воздыхателю. Генрих сидел где-нибудь рядышком, а Грета и Кирилл сладко шептались, не обращая на окружающее ни малейшего внимания. Это их и сгубило. Однажды, на дневном сеансе, когда Генрих увлёкся действием на экране, а Грета и Кирилл друг другом, родителям наскучил Гойко Митич, в роли индейца, и они подошли сказать, что снимают наблюдение. Что же они обнаружили? Они увидели подойдя, что Гретхен целуется с запретным для неё юношей, а Генрих, не обращая ни малейшего внимания на них, глазеет на экран, и жрёт ириски. С громкими проклятиями влюблённых разлучили, причём возлюбленному надавали пинков, а возлюбленной - подзатыльников. Повлекли Гретхен домой, заперли в комнате, а сами сели решать, что же делать. Два почтенных немецких семейства, продираясь сквозь завалы проблем, угрозу инфарктов, инсультов и детского непослушания, надрывая горла, пытались найти выход из непонятной истории. Пятнадцать тётушек, восемь дядюшек, не считая несметного количества гросфатер, гросмуттер и подрастающей мелочи, которую, всё равно, никто не слушал, почти пять часов подряд пили кофе и чай, ели печенье, пирожные и блины, и орали. Они предлагали свои варианты решения, не подозревая, что всё уже сделано за них. Ни к чему оказались многоумные советы педагогически умудрённых тётушек, о том, что необходимо проказницу Гретхен, на некоторое время изолировать, а потом отправить в Москву учиться... Всё оказалось ни к чему. Пока родственники спорили, решая её судьбу, Гретхен собрала вещи, открыла окошко, и удрала. Когда она, с чемоданчиком в руке, шла мимо дома Генриха, он высунулся в форточку, и они коротко переговорили. После этого она осталась ждать за углом, а Генрих прошёл в комнату родителей, из отцовской шкатулки вынул двести рублей (почти все лежавшие там деньги) и отдал их Гретхен.
  -Поехали с нами. - Сказала Гретхен.
  -Не могу. - отвечал Генрих. - Мне ещё с батькой потолковать надо. Они по-родственному расцеловались, и Гретхен ушла. Через три часа самолёт вёз её вместе с Кириллом на запад, в славный город Гурьев. Генриху же, пришлось толковать с отцом довольно долго, правда, беседа несколько смахивала на монолог, особенно во второй её части:
  -Где Гретхен? - спросил отец.
  -Уехала с Кириллом. - ответил Генрих.
  -А куда делись деньги?
  -Я отдал их Гретке, на первое время.
  Не выдержало ретивое у отца. Схватив сынулю за чуприну, он принялся интенсивно её теребить, громко напоминая, кто есть он, а кто есть этот поганец, и во что в моральном и материальном смысле, стоило им, несчастным родителям, взращивание сего неблагодарного ублюдка, чтоб он сдох. Генрих, как в таких случаях положено пищал, обливался слезами, но прощения не просил, чем ещё больше расстроил родителя. А назавтра, постригшись наголо в привокзальной парикмахерской, Генрих уехал из родного городка в Караганду. В Караганде он поступил в ПТУ, а поселился у тётки. В Караганде же он получил паспорт, в котором он значился уже не Генрихом Оттовичем, но Геннадием Оттовичем. Кроме имени он сменил и национальность, одним росчерком пера превратившись из немца в русского. Сразу следует сказать, что это был глубоко осознанный, патриотический шаг. Но реакция в родном городе была точно такой, какую он предвидел:
  -Эльза! - закричал отец, прочитав письмо от новоиспечённого Гены.
  -Что ты так кричишь, Отто, тебе нельзя так волноваться! - отвечала жена, прибежав с кухни.
  -Этот проклятый щенок предал всех нас! - ревел отец - Твой сын теперь не немец, он стал русским! Эта сволочь даже имя изменил! Он теперь Гена!
  -Не волнуйся Отто, тебе станет плохо! - суетилась Эльза - Попей водички, Отто.
  -Иди ты на ... со своей водичкой! - злобно орал Отто - Твой сын живет теперь у этой подлюги Ирмы, и, как она, отрёкся от нас!
  -Но Ирма ТВОЯ кузина, - заметила Эльза, искусно отмодулировав слово "твоя" - а Генрих наш общий сын!
  Дальше пошёл у них совершенно неактуальный для нас разговор на языке, который русофобы приписывают исключительно русским, а русофилы - исключительно татарам, но на котором объясняется (а что ещё важнее, прекрасно понимает друг друга) всё население Советского Союза, а кроме них ещё и Восточная Европа, Монголия, Германия и Китай. Говорят, этот язык понимает ещё и Израиль с Японией, но... не бывал, не знаю.
  Милые бранятся - только тешатся. Памятуя это, да ещё и то, что в семейные ссоры встревать, по меньшей мере, неумно, оставим голубков ворковать, и расскажем о той, кого так неласково поминал слегка рассвирепевший Отто-Дитрих, а именно, о Ирме, у которой и поселился бывший Генрих, будущий Чимбляу. А история её столь же коротка, сколь и непонятна для подавляющего большинства населения нашей страны. Всё было примерно так: студентка юридического факультета Карагандинского Университета Ирма Адольфовна Пфайль познакомилась со студентом из параллельного курса Бериком Эдильбаевичем Кожониязовым. Долго ли, коротко ли, а стали они жить вместе, и весть об этом моментально достигла ушей родни. Ох, и возмутилась же и казахская, и немецкая родня! Обе ветви посчитали брак неравным. И если понять казахов хоть как-то можно, всё-таки Берик приходился хоть дальним и непрямым но потомком великого казахского просветителя Чокана Валиханова, который, как известно, был ни много, ни мало, а чингизидом, то есть потомком самого Чингиз-хана, и стало быть, по нашим меркам дворянин, и никак не мельче князя, то я немцев понять совершенно не в состоянии. Предки Ирмы переселились в Россию во времена Екатерины II, или чуть пораньше, и была это, как известно, голытьба без роду и племени, вроде той накипи, что всеми правдами и неправдами утекает сейчас за рубежи нашего Отечества. Но, в отличие от наших соотечественников, что, попадая за кордон, становятся людьми второго сорта, немцы, приезжавшие в Россию в восемнадцатом веке, чувствовали себя особями суперлюкс, а на аборигенов смотрели свысока, чему радостно способствовала наша отечественная интеллигенция. Перечитайте хотя ты сочинения безумца Чаадаева, или умника Гончарова. С тех пор и пошло... Во время войны, за поддержку гитлеровцев отселили немцев из всех мест, где они жили в Казахстан. Сурово, что и говорить, к тому же, отнюдь не все немцы поддерживали фашистов, наоборот - многие были вполне лояльны по отношению к Советскому Союзу... но у каждого времени свои законы - не будем судить о тех грозных годах с позиции нынешнего гуманизма. Но, впрочем, это так, к слову, просто чтобы пояснить, почему родня зарычала на молодых. А молодые... Ну что им родня? Весело и счастливо зажили они в маленькой комнатке общежития, занятые исключительно друг другом. Были у них, конечно, и друзья, и даже целые толпы - счастье, как известно, притягивает. Так и летала Ирма с лекций и семинаров домой, быстренько готовила нехитрую еду, и садилась дожидаться своего ненаглядного Беричку. А тот, после лекций мчался на станцию, за час-другой, с друзьями-студентами, разгружал вагон, и летел домой, к своей Ирушечке. Ирма кормила его с рук, и они ворковали. О чём? О чём шепчет июньский ветерок в сирени? О чём щебечет парочка ласточек под застрехой? Ах, не спрашивайте и не прислушивайтесь. Всё равно не поймете. Все влюблённые этой земли косноязычны, слепы и беспамятны, да к тому же, и великие философы. Иначе как из несвязного шепота можно извлечь массу приятных для себя смыслов?
  А годы меж тем летели. Берику, когда родился первый их сын, пришлось бросить университет и пойти работать на шахту. Там он быстро выдвинулся и, заочно отучившись, стал маркшейдером - одна из важнейших должностей на любой шахте. Всего своими руками добивался Берик Эдильбаевич - успеха на работе, уважения окружающих, благополучия в семье. Выросли два сына - старший, Арман, высокий, русоволосый, очень похожий на мать, а младший, черноволосый, коренастый, был копией отца. Когда пришла пора выбирать путь в жизни, парни выбрали офицерскую стезю. Старший, окончив Львовское военно-политическое училище, уже год служил на Курилах. Младший сын учился в Ленинграде, в военно-морском училище, на последнем курсе и мечтал о Петропавловске-Камчатском. Отношения с высокородной родней Берик и Ирма уладили, а как же иначе - человек без родни - полчеловека, но нет-нет, и поминалась им история их брака. Но, как мы помним, Берик и Ирма относились к мнению посторонних вполне наплевательски.
  Вот у этих, людей и поселился наш Генрих, ставший уже Геной. Тётка с дядькой отнеслись к нему с искренним радушием, и приняли в его судьбе самое горячее участие. Берик Эдильбаевич долго смеялся, выслушав его историю.
  -Так говоришь, они целовались, а ты ириски лопал? - переспрашивал он.
  -Ну не помогать же им, сами всё умеют.
  -А как ты сторожей проворонил? - веселился Берик Эдильбаевич.
  -Увлёкся. Фильм очень интересный.
  -Ну, ты даёшь... А деньги, зачем спёр, сколько их там было, кстати?
  -Двести рублей. Ну, понимаете... У Гретки денег отродясь не было, она ж лопух, а у Кирилла было всего рублей семьдесят, ну я и...- оправдывался Гена.
  -Ладно, сведу я тебя с парнями, заработаешь с ними, отошлёшь отцу.
  -С кем это, Беричка? - спросила тётка.
  -Ты знаешь их, Ирушечка, один Юра, Петра Савельевича сын, и его друг, Дрюня.
  -Дрюню я как-то смутно помню, а Юру знаю. Да-да, они же были у нас несколько раз, конечно помню. А чем они зарабатывают?
  -Петро говорил, что они подделки под каслинское литьё делают. Они у Андреевой сестры сарайчик заняли, оборудовали всё. Я бывал у них, смотрел, знаешь, неплохо у них получается.
  -Я-то им как пригожусь? - удивился Гена.
  -Завтра зайдём, поговорим, может возьмут, будешь первое время на подхвате, потом глядишь, и сам чему-нибудь научишься. - успокоил его Берик Эдильбаевич - у них даже постоянные клиенты есть, так что работник пригодится.
  -Только ты, Беричка проследи, чтобы Гену не обижали - сказала Ирма Адольфовна, а у мужчин от обиды даже слов в ответ не нашлось, поэтому они просто переглянулись и фыркнули.
  Так Гена стал работать в свободное время с Фесором и Дрюней, а, кроме того, он учился в ПТУ. После девятого класса школы его взяли сразу на второй курс, и теперь он грыз гранит науки быть электросварщиком. В путяге он подружился с Васой, а сам получил титул Чимбляу Бешенного. Как это произошло, неизвестно. Сам он ревностно и яростно хранил в тайне, а Васа помалкивал из дружеской лояльности. Так, вчетвером, они отливали сначала из свинца, а потом и из бронзы статуэтки и подсвечники, которые очень быстро сбывал Иван Михайлович, их знакомый, о котором уже упоминалось. У ребят завелись кой-какие деньги, и не миновать бы им беды, кабы не тётка Чимбляу. Ирма Адольфовна как-то незаметно стала задушевным другом всех четырёх друзей. Вот она-то незаметно и направляла интересы ребят, и так получалось, что почти все свои деньги тратили они не на развлечения, как того следовало ожидать от юных, необстрелянных и лишенных родительской опёки пацанов, а на вещи действительно нужные. В мастерской у них стоял большущий телевизор, отличный магнитофон, шикарный проигрыватель, и целые полки грампластинок и кассет к ним. И книги. Каждый месяц ребята делали новую полку, и заполняли её книгами. Ах, не улыбайся, читатель, привыкший к нынешнему книжному изобилию. Тогда, в восемьдесят пятом году, книги были мерилом богатства. Они были дороги, и было их мало, а желающих купить - много. Вот и мотались наши друзья по всему Казахстану, по посёлкам, аулам и сёлам - лишь бы было там хотя бы подобие книжного магазина. Берик Эдильбаевич и Ирма Адольфовна относились к этим поездкам весьма одобрительно, и даже подарили им подробнейшую карту Казахстана, и сами, с увлечением наносили маршруты их путешествий, а ребята, гордые вниманием, старались запомнить увиденное и рассказать всё как можно подробнее.
  Вот, к этой-то тётушке и помчался Фесор. Он позвонил в дверь и стал ждать. Открыл Берик Эдильбаевич.
  -Здрасьте, дядя Берик! А тётя Ирма дома?
  -Здравствуй Юра, проходи. Ирмы дома нет, она вышла. Если хочешь, подожди, а можешь и мне рассказать, зачем пришел. Это не секрет?
  -Не секрет. - отвечал Фесор, идя следом за хозяином на кухню. Берик Эдильбаевич уселся у окна, и продолжил потрошить пылесос, а Фесор принялся излагать свою версию отсутствия Чимбляу:
  -У нас, дядя Берик, срочная работа, Иван Михайлович обещал хорошо заплатить. Чимбляу просил передать, что он несколько дней поживет в мастерской.
  -Угу, - ответил Берик Эдильбаевич, осматривая двигатель пылесоса - пусть его, поработает. Про убийство на нашей улице слышал?
  -Что-то слышал, но мельком. Никто ещё ничего толком не знает.
  -Да-а-а. Подшипник гавкнул, тут повозишься. А Чимбляу руку сильно разодрал?
  -Не очень. Кусок кожи, да пара царапин. Скоро уже заживёт как на соба... а что? - тут до Фесора дошло, что никто не может знать о царапинах Чимбляу, всё произошло нынешней ночью. Ледяной комок возник где-то среди кишок, и пополз вниз.
  -Ничего. Скажи ему, что может не прятаться.
  -От кого?
  -От деда мово. Вон, на холодильнике его брелок с ключами лежит.
  -Откуда? - ужаснулся Фесор.
  -От верблюда. Дело мой однокурсник ведёт.
  -И... и... и... что?
  -И ничего. КарГУ хороших юристов готовит. А Антоныч ещё и первоклассный следователь, он сразу понял, что произошло. Да, что там Чимбляу рассказывает?
  -Ну, что ночью шёл домой, услышал крики, увидел, как четверо чеченов хотят бабу изнасиловать. Он на них сзади напал, одного оглоушил, другого завалил, другие двое убежали.
  -Он обоих убил. Ну да ладно, туда им и дорога. - буркнул Берик Эдильбаевич, продолжая работу, и надолго замолчал. Фесор вертелся как уж на сковородке:
  -А следователь, тот, что заходил к вам, что? - Фесор не знал, плакать ему, смеяться, или брякнуться в обморок от ужаса.
  -Зашел. По старой дружбе. Я Генкин брелок сразу и узнал. Сказал Антонычу, мы с ним ключи проверили - точно. Один ключ от моей квартиры, другой от вашей мастерской. - Берик Эдильбаевич снова надолго замолчал.
  -Дядя Берик, а что дальше? - взмолился Фесор.
  -Ну что дальше... Антоныч дело закроет.
  -Почему???
  -А потому, дурак ты эдакий, - рассвирепел Берик Эдильбаевич - что нельзя мужика сажать за то, что он поступает как мужчина.
  -Понял. - прошептал Фесор - ну я пойду.
  -Давай. - кивнул хозяин дома. - Да, - окликнул он Фесора у порога - передай Чимбляу, чтобы не вздумал переться с повинной в милицию, а то там его побьют и выгонят.
  -Хорошо. - только и ответил Фесор.
  
  Прошло несколько дней. Про убийство забыли уже все, или почти все. Гораздо более важные события заслонили его: продолжение антиалкогольной кампании. Люди оживлённо обсуждали смысл и возможные последствия очередного кремлёвского сумасшествия, и с высокой колокольни было им начхать на смерть парочки мерзавцев. Реакция народная была, как и у Берика Эдильбаевича: "Туда им и дорога". Только один человек никак не мог успокоиться. Он страдал сам, и скучными своими угрызениями совести отравлял жизнь другим. Сначала ребята сочувственно выслушивали излияния Чимбляу, но вскоре он начал их раздражать. Наконец, когда Чимбляу подходил к кому-то и начинал занудствовать: "Как же так, они же всё-таки люди...", его безжалостно обрывали:
  -Они не люди, а подонки, а ты отлезь...
  -Да, но душа... совесть... - ныл Чимбляу.
  -Со своей душой иди в милицию, а можешь и в монастырь, может, поможет.
  -Вы все такие нечуткие... - капризничал Чимбляу.
  -Уйди, а то сейчас тебя убью - выходил из себя очередной объект излияний.
  Наконец, под благовидным предлогом покупки подарка, Чимбляу с почётом выгнали побродить по магазинам. Сопровождать его, категорически отказались все, а общее мнение выразил Васа:
  -Та на кой бис мене твои душевные раны? Поблукай сам, може мозги и просветлиют!
   Чимбляу смертельно обиделся, пообещал до конца жизни не простить, взял деньги и ушел. В блаженной тишине Фесор, Васа и Дрюня уселись пить чай.
  Бродил Чимбляу по городу больше двух часов, между делом искал подарок, а в основном, удивлялся равнодушию к своей персоне мимо проходящих милиционеров. Через некоторое время он окончательно успокоился, и почти безбоязненно поехал в Центральный универмаг. И кого увидел он, поднявшись на второй этаж? Не гадай, руг мой, не мучайся, я сразу скажу - Чимбляу нос к носу столкнулся со спасённой им женщиной. Первым желанием Чимбляу было - удрать. Он бы так и поступил, не из трусости, конечно, а из тактических соображений, да ноги к полу присохли. С его визави, похоже, случилось то же самое. Но (не верь, друг мой читатель, в ложь насчёт слабости слабого пола), первой в себя пришла она. Первая же фраза, ею произнесённая, поразила Чимбляу в самое сердце. О, эта фраза стоила десятка готических романов! Вот эта фраза:
  -Здравствуй, благородный юноша! Как зовут тебя, мой отважный спаситель?
  Ну как, друг мой, чтобы услышать такие слова стоит иногда раздирать пасти неосторожным львам, а на досуге останавливать цунами? И честное слово, многие за гораздо меньшее, чем содеял Чимбляу, удостаивались восхищённых взоров и страстных речей! Но, чему точно способствуют таковы слова, так это усилению замешательства. И Чимбляу, естественно, растерялся. Не очень связно мыча, и очень плохо соображая, он за час разговора выложил всю свою подноготную. Не будем осуждать его строго за это: часто ли почти невинного мальчика берет под руку ослепительно красивая женщина, и ласково заглядывая в глаза, нежнейшим голосом сообщает ему, что он, по её разумению, могучий супермен?
  Вот так то.
  А между тем, Чимбляу со своей прекрасной спутницей ушли из универмага, и теперь бродили по городу.
  Ах, чуден город Караганда! Он великолепно объединяет в себе многоэтажные здания, и совершенно деревенские дома, которых, к сожалению, всё меньше и меньше. Совершенно неожиданно, свернув с закованного в асфальт и бетон проспекта, можно попасть на улочку, поросшую травой, со скамеечками у ворот, с сиренью в палисадниках, с самоварами на верандах...
  О, друг мой! Если не повезло тебе в жизни, и ни разу не был ты в Караганде, беги скорее на вокзал, садись в самый скорый из поездов, и мчись в этот город! Но, впрочем, если времени нет на поездки, слушай меня. Я готов рассказывать о Караганде бесконечно.
  Новую знакомую Чимбляу звали Елена Глебовна, но она приказала называть её просто Леной, или Алёной. Чимбляу повиновался. Ну как, скажите, не повиноваться женщине, которая восхищённо смотрит на вас? И Чимбляу не помня себя, заглядывал в её большие серые глаза, и всё удерживал себя от желания погладить её густые русые волосы. Ах, эти волосы! Они струились по спине, сжатые в поток косы. Это было не совсем по моде того времени, но зато, удивительно красиво. Чимбляу млел от восторга, глядя как Алёнушка идёт. О, эта походка! Как хотите, братцы, но я убежденный азиат. Я не вижу никакой красоты в европейском культе дистрофиков. Нет, нет и ещё раз нет! Только полная женщина может быть поистине красива. Вы бы посмотрели на Алёнушку. Ей свойственна кошачья, чуть ленивая грация, и когда она идет, покачивая бедрами, гордо неся голову, увенчанную короной косы... это зрелище способно свести с ума кого угодно. Что там Чимбляу! Чимбляу погиб, пропал и не заметил этого. Видимо, он был смешон, нагруженный пакетом, с огромным плюшевым мишкой, сумкой Алёнушки и при этом, пытающийся ухаживать за своей спутницей... Может быть. А может и нет.
  Когда дошли до дома Алёнушки, она взяла у Чимбляу свои вещи и улыбнулась ему:
  -Спасибо за прогулку. До свидания, Гена.
  -Можно я приду завтра? - этот вопрос Чимбляу готовил долго, ах как важен был для него ответ!
  -Знаешь, лучше тебе не приходить. Ты же помнишь, я замужем.
  Чимбляу сник. Алёнушка посмотрела на него, и, почти неожиданно для себя сказала:
  -Завтра я пойду гулять в ЦПКО. С утра. Ну иди, а то нас увидят... Мало ли...
  -До завтра, Алёнушка! - обрадовался Чимбляу, и умчался. Алёнушка посмотрела ему вслед, грустно покачала головой, и пошла домой.
  
  -Ты где бродил, каторжанин? - набросился Васа на Чимбляу, когда тот наконец появился в мастерской.
  -Держи игрушку, братишка. - Чимбляу сунул в руки Васе пакет с мишкой, и, пританцовывая, направился к Дрюне с Фесором. - Братики, вечер добрый! А между прочим, мой хохлятский братишка, ты должен был сказать так: "Иде ж ты блукав, колодник пшеклентый."
  -Та ни, побачьте громадяне, як ция клята немчура буде мене ридной викраинськой мове учиты! Говори где был, змей, мы тут тебя ждем, блин, с ума сходим!
  Чимбляу уселся в шаткое самодельное кресло, и объявил:
  -Я гулял! И знаете с кем?
  -С Надеждой Константиновной Крупской. - был ему ответ.
  -Фу, пошляк! - махнул на него рукой Чимбляу - Нет! Я гулял с Еленой Глебовной.
  -Это кто? - хором спросили трое.
  -Это, братики мои, то чудесное существо, которое я имел счастье уберечь от несчастья некоторое время назад.
  -Он с глузду двинулся? - спросил Фесор у Васы.
  -Да, похоже - задумчиво покивал головой тот - может его в дурку сдать? Чимбляу, на тридцать второй квартал хочешь?
  Но Чимбляу был выше всяких там булавочных уколов:
  -Други мои, вы только послушайте! Я целый день гулял с Алёнушкой, а завтра пойду снова на встречу с ней!
  -Объясни толком, кто она, твоя Алёнушка, откуда она взялась?
  -Алёнушка -это та самая женщина, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. Понятно?
  -Понятно.
  -Сегодня в ЦУМе я её встретил. Вы знаете, как она ко мне обратилась? Она мне сказала: "Здравствуй, благородный юноша. Как зовут тебя, мой отважный спаситель?"... Это необыкновенная женщина!
  -Спёкся. - прокомментировал Дрюня - Втюрился по уши, не откопаешь.
  -Фи, какой у тебя жаргон, Дрюнечка - фыркнул Чимбляу - и рожа какая-то пошлая. Я уж и не говорю про этих двух извращенцев.
  -Почему это мы извращенцы? - удивился Фесор.
  -А потому, что с такими рожами, как у тебя и Васы, я бы лично удавился. - говоря так, Чимбляу, конечно, рисковал получить по шее, но не мог себе отказать в удовольствии подковырнуть друзей в ответ на их подковырки. И пока Васа с Фесором собирались с мыслями, Чимбляу начал рассказ о своей встрече с Алёнушкой. Когда он закончил, Фесор торжествующе заявил:
  -А я знаю твою Алёнушку, как ты её назвал, Елена Глебовна?
  -Откуда???
  -Чимбляу, я коренной карагандинец, не то, что ты, деревнщина! - гордо приосанился Фесор - Я тут каждую собаку знаю!
  -Собак ты знаешь, это точно. - съехидничал Васа - А Глебовну откель?
  -Дурик, она с моей старшей сестрой дружит. Они погодки, учились вместе в Политехе, понял?
  -Фесорчик, расскажи, а? - прилип к нему Чимбляу.
  -А не буду. Я же извращенец со страшной рожей. - закапризничал Фесор.
  -Фесорчик, это ж я по глупости, от зависти к твоей небесной красоте! - не моргнув глазом, заявил Чимбляу.
  -А кто извращенец? - подал голос Дрюня.
  -Я, конечно. Как я мог вас, обычных, банальных, серых парней извращенцами назвать - ума не приложу... - Чимбляу был готов на всё, лишь бы Фесор поведал ему об Алёнушке.
  -Банальные говоришь, серые? - покрутил головой Васа - ох и сомнительные у тебя, Чимбляу, откорячки... Ну ладно, расскажи ему, Фесор, так и быть.
  -Да чего говорить, история-то короткая. Я Лену давно знаю. Мне было... дай сообразить, когда Динка в Политех поступила... Ну, лет пятнадцать-шестнадцать мне было, я в девятом классе учился. Короче, Динка с Леной в институте познакомилась, и она у нас часто стала бывать. Одно время, даже у нас жила, месяца два, или три, не помню. Лена девица ничего, не вредная, и не дура, по-моему. Она сам из Осакаровки... - и Фесор рассказал известную ему часть истории Алёнушки, а была известна ему немалая часть. Мы, взрослые люди, немного внимания уделяем тому, что слышат и видят из наших разговоров и дел наши младшие сёстры и братья, а они-то вовсе не такие глупенькие и беспамятные, какими стараются казаться. Ох, как часто эти мелкие хитрые бестии (чего греха таить, Фесор по младости лет именно таким и был), подглядывают и подслушивают то, что для их глазок и ушек вовсе не предназначено. Что-то Фесор, как и сестра его, Дина, не знал, потому что Лена какие-то мелкие подробности предпочитала оставить при себе, но это, и вправду, были мелочи. Скрывать-то и правда, было нечего, история Лены была проста и коротка: родилась она в Осакаровке, городке на полпути от Караганды до Целинограда. Городок маленький, но небезынтересный, и для житья вполне удобный, но Леночка всё же уехала из него в город большой - в Караганду. Что её влекло? Нет, не магазины, что влекут большую часть мигрантов, но культура. В Караганде театры, в Караганде музеи, в Караганде картинные галереи... В Караганде масса институтов, где можно учиться. И вообще, в большом городе люди интереснее - казалось ей. И вот, широко раскрыв большие, серые и, до безобразия наивные глаза, Алёнушка мотыльком полетела на огни большого города. И, конечно же, опалила крылышки. Откуда ей, девочке из хорошей семьи, знать было об опасностях, что ждут нас в реальной жизни? У Алёнушки были очень хорошие, умные и добрые родители. Мама Алёнушки работала в конструкторском бюро строительной организации, а папа, по образованию инженер-механик, работал шофёром - шофёру платили больше чем инженеру. Позже, когда инженеров уравняли в зарплате с рабочим классом, Алёнушкин папа, к удивлению всех друзей и родственников, так и остался шоферить. Он гонял свой большегрузный "МАЗ" по дорогам страны и не желал лучшей доли. В дочери своей он души не чаял, и баловал её как мог. Из дальних поездок привозил он игрушки, наряды, книжки и безделушки. Мама потакала всем Алёнушкиным капризам, и очень огорчалась, что пожеланий этих очень и очень мало. Так бывает иногда, хоть и очень редко, человек подрастая, и имея всё, что только может захотеть, как-то постепенно отрешается от всего суетного: сначала оттого, что твёрдо знает, что все, даже мимолётные желания будут исполнены, а потом появляется привычка жить очень скромно, как все. Поэтому, когда Алёнушка выросла, она спокойно смотрела на украшения, на моду, и одевалась так, как ей нравилось, и было удобно. Доходило до того, что в морозы она ходила в теплых рейтузах и в валенках - это в городе-то! Подружки поругивали Алёнушку за её оригинальность, а она только отмахивалась и жила по-своему. Ждала Алёнушка любовь, пришла и любовь, уже на втором курсе института. Огромная, чистая и романтичная... с её стороны. А он... Как бишь звали-то его, героя Алёнушкина романа? Дай бог памяти, кажется Саша. Он был большой, стройный, красивый, и вульгарный, как одноименный одеколон. Саша устраивал Алёнушке банальную разновидность любовного романа: дискотеки, рестораны, бары. Да... А кроме ресторанов да дискотек и вспомнить, сказать-то по правде и нечего. Алёнушка посвящала Саше стихи, которые он и не читал, но суть-то не в этом, а в том, что они считали себя идеальной парой. Бурный их роман продлился два или три года, были и ссоры и примирения - всё как положено по обычному сценарию... Только ничего у Алёнушки с Сашей не вышло. Не совсем уж ничего, Саша был мужчина хоть куда, просто, когда Алёнушка сказала, что она забеременела, Саша как-то пожух, полинял, и исчез с Алёнушкиного горизонта. И, обрати внимание, друг мой, читатель, Алёнушка вовсе не винила его за предательство, даже нашла ему отличное оправдание - мама, мол, не разрешила. Саша как-то быстро женился на дочке директора ресторана, а Алёнушка, ему назло вышла замуж за первого попавшегося воздыхателя (много их вокруг вертелось).
   Насчёт беременности Алёнушка всё-таки ошиблась, была обычная, хоть и длительная, задержка месячных.
  С мужем Алёнушка жила мирно, хоть и без любви, но и без взаимных мучений. Вскоре после свадьбы, когда выяснилось, что любви с Алёнушкиной стороны нет, они договорились не портить друг другу жизнь в семье, не подводить друг друга, но, когда кто-то найдёт себе достойную пару, тихо разойтись. Своё соглашение они честно исполняли, и вот недавно, муж сообщил Алёнушке, что хочет создать новую семью, но ему необходимо немного времени. Поэтому у Алёнушки руки были развязаны, но позорить мужа она не собиралась, и стала встречаться с Чимбляу тайно, и всегда вне дома.
  
  Однажды, в то благословенное время, когда лето уже на самом взлёте, но ещё не качнулось к осени, когда солнце уже опаляет нас, но трава ещё не выгорела, когда небо синее мундиров наполеоновских гвардейцев, а берёзовые рощи белее сахара, когда не созрела ещё первая черешня, а развесёлые узбеки уже предлагают вам дорогие ещё помидоры... В общем, в разгаре июля, по белому свету, где-то между рекой Ишим и озером Менгисор ехали два мотоцикла. Впереди ехал "ИЖ-Планета", вёл его Васа. Позади него пристроился Дрюня, в коляске, с важным видом, всеми силами изображая из себя штурмана, разместился Фесор. На голову он нацепил танковый шлемофон, на руку компас, а на ветровое стекло коляски, чёрной изолентой приклеил карту. Впрочем, брат мой, читатель, если недостаёт тебе воображения, представить себе вид Фесора, сходи в ближайший порт и посмотри на штурмана с какого-нибудь океанского парохода, или, на худой конец, если живёшь ты вдали от моря, посмотри на главного штурмана стратегического бомбардировщика, с самой сверхсекретной авиабазы - вот сколь внушителен был Фесор! Он делал какие-то вычисления в блокнотике, мерил линеечкой по карте, что-то при этом, бормоча себе под нос, а если мотоцикл начинало трясти, порявкивал на Васу, который решительно не понимал, почему все вычисления и прокладку курса надо делать по дороге, а не на стоянке.
  За первым мотоциклом ехал другой, "Урал", вёл его Чимбляу. Одним глазом он смотрел на дорогу, а другим успевал обозреть прицеп, нагруженный всякими пожитками, и коляску, а в ней Алёнушку.
  Как случилось, что Алёнушка поехала в это, вполне сумасбродное путешествие? Сложно сказать. Просто в один прекрасный день Чимбляу встретив её сказал, что собирается "проехать, проветриться".
  -Куда?
  -В Северный Казахстан.
  -Зачем?
  -Просто прокатиться. Ты была там, нет? Так поехали с нами, там здорово! Знаешь, Северный Казахстан, это помесь Казахстана, Южной Сибири и Зауралья. Там степь... нет, пожалуй, не степь, а застывшее море! Там длинные равномерные бугры похожи на пологие океанские волны, а между ними разбросаны озёра. На любой вкус: глубокие и мелкие, глинистые и песчаные - любые. - Чимбляу на секунду замолк, переводя дух, а Алёнушка молчала, поражённая его красноречием. - А на вершинах бугров, как пенные буруны, растут берёзовые рощи. Когда едешь по степи, на лошади, или на машине, никак не отделаться от ощущения, что ты в океане... И самое время полакомиться земляникой... Поехали?
  -А ты поэт, мой герой. - задумчиво произнесла Алёнушка, и короткая её фраза произвела разительную перемену в них, обоих: уже не Алёнушка робко глядела на говорящего Чимбляу, сам Чимбляу нерешительно ждал милостей своей королевы.
  -Хорошо, я поеду. - вдруг решила Алёнушка - Я никогда не видела океана, ты и покажешь. - она лукаво глянула на судорожно кивающего Чимбляу - Океан... - задумчиво произнесла она - Я читала, что тот, кто увидит на закате в океане зелёный луч, будет счастлив всю жизнь. Ты не видел такого? - Чимбляу глотнул, и мотнул головой - Ну что ж, может ещё увидим.
  И за три дня устроив все свои дела в Караганде, и оформив отпуск, Алёнушка отправилась смотреть океан. Ночь проспав в поезде, ранним утром, когда из-за вокзала только, лениво почёсываясь о крыши, высунулось заспанное солнце, ступила на перрон станции Смирново. На затенённой пока станции было прохладно и малолюдно. Только два железнодорожника в оранжевых жилетах, шли вдоль грузового состава, молотками на длинных ручках постукивая по осям вагонов. Тишину нарушали только крики приветствующих светило птиц, да голос из динамиков на столбах:
  -Вагонники-ники-ки на седьмой-мой-ой - эхо забавно коверкало слова диспетчера о том, что надо принять полувагонник из Базарала.
  Пока Алёнушка осматривалась по сторонам, поезд ушел, немногочисленные пассажиры разошлись, и она осталась одна. Никто её не встретил, хотя Чимбляу обещал. Подхватив чемоданчик, Алёнушка прошла к ближайшей скамье, присела и закурила. Странная вдруг мысль посетила её: что произошло? Почему она так легко поддалась на уговоры, она, взрослая женщина, женщина бальзаковского возраста... почти бальзаковского... помчалась в безлюдную степь вслед за поманившим её мальчишкой? А мальчишка-то и не думал её тут встречать! Жгучий стыд охватил Алёнушку при воспоминании о том, что ей там мечталось, в поезде.
  -Боже мой! Боже мой! - забормотала она, бессмысленно ломая спички и, кроша сигарету - Чтоб меня черти задрали, дуру старую!
  Но лукавит Алёнушка, не дура она вовсе, к тому же, молоденькая...
  -Алёнушка! - раздалось за спиной.
  Отчаяние, охватившее Алёнушку, исчезло молниеносно, как роса, обильно усеявшая рельсы под прямыми лучами стремительно помчавшегося к зениту Солнца. Одним движением Алёнушка была уже на ногах, и шла уже навстречу перепачканным и усталым своим кавалерам.
  -Где вы пропали? Что случилось? У вас что-то произошло? - вопросы Алёнушка задавать любила и умела - Почему вы вдвоём, а Васа с Фесором где?
  -Васа с Фесором технику сторожат, а задержались мы из-за поломок. - ответил Чимбляу, а Дрюня молча взял чемоданчик из рук Алёнушки.
  -Ой, ребята, вы замучались наверное? - воскликнула Алёнушка с жалостью глядя на перепачканных парней.
  -Ничего. Сейчас дёрнем до леса, там и отдохнём. А тебе чудно идёт твой костюм. - с удовольствием оглядев спутницу ответил Чимбляу. Дрюня ушёл, а они медленно шли по направлению к мотоциклам.
  Через полчаса они уже мчались по дороге на запад, всё дальше удаляясь от станции Смирново. Серая лента асфальта разматываясь, вынесла маленькую колонну на мощный бок косогора. Слева, внизу, раскинулось брезентового цвета болотце, на месте высохшего озера, а справа, за вершиной, виднелись верхушки берёз.
  -Туда! - указующий перст Фесора ткнул в сторону берёз. Следуя указке штурмана, Васа, ни секунды не раздумывая, свернул. Мотоцикл лихо спикировал в придорожную канаву, и прошуршав в густых камышах вздёрнулся вверх - к берёзам, к свету. Громче рёва мотора звучали проклятия Фесора и Дрюни, и мы с тобой, друг мой, читатель, можем им только посочувствовать, ибо не утруждая себя поисками лёгких путей, Васа рванул по густо поросшей полынью и удивительно липучими репьями прошлогодней пашне. Зубы несчастных попутчиков Васы ляскали, в животах болтались кишки, а в головах мозги превращались в кисель второй свежести, но бесчувственный Васа только газовал, чтоб заглушить угрозы в свой адрес, да от широты душевной орал:
  -Банзайте, громадяне!!!!
  И под разгульный японо-хохлятский клич, они перевалили через взлобок, и нырнули в бирюзовую прохладу берёзовой рощи. Смолк мотор, и сразу слышны стали крики пассажиров:
  -Кишкомотатель проклятый!
  А Васа, как будто и не слышал ничего, стал прохаживаться по полянке:
  -А что, удобно! Пожалуй тут и остановимся, как думаете, инвалиды?
  Но инвалиды ничего не отвечали, и только душераздирающе стонали в ответ. Подрулил Чимбляу. Он не поленился проехать вперёд сто метров до просёлка, и не торопясь подкатил по поросшей мягкой травкой колее.
  -Прошу, Алёнушка, здесь у нас будет первый бивуак. - галантно тараторил Васа, помогая ей выбраться из коляски.
  -Что с ребятами? - спросила Алёнушка, глядя на трогательную сцену: Дрюня, положив ноги на бензобак, томно скорчился на сиденье, а Фесор, заботливо поддерживая его за голову, поил его из фляги.
  -Этот зверь изуродовал меня до неузнаваемости! - страдальчески прохрипел Дрюня, и попытавшись принять ещё более душещипательную позу, сверзился на траву, увлекая за собой Фесора.
  -Гляди-ка - обрадовался Васа - и, правда, погибли! Значит, всё мороженое мне!
  -Обойдёшься! - ответили хором оба мигом воскресших страдальца.
  
  Ах, как легко устроить походный лагерь, когда есть из чего! Ты просто надуваешь резиновые матрацы, и делаешь из них кресла. На четырёх колышках натягиваешь брезент, и получается превосходный столик. Правда, он слегка прогибается, но, зато, с него ничего не упадёт! А вот, на примусе запрыгал чайник, и бутерброды уже подогреты, и все неприятности далеко-далеко позади - до Караганды почти восемьсот километров, а впереди больше двухсот морских миль* океанской шири степи.
  Вверх-вниз, вверх-вниз по волнам, на утлых лодочках, и только ветер свежий, чистый и бодрящий, сладкий от поспевающей земляники, и горький от зреющей полыни, мягкий, как ладонь любящей женщины, и жёсткий, как руки крестьянина взъерошит твои волосы. И выгорят они как трава, а лицо почернеет от загара, но зато глаза твои запомнят безбрежность твоей Родины, и соберут в закрома памяти всю синь неба. Вверх-вниз, вверх-вниз по степному океану...
  Где та, первая стоянка? Далеко-далеко позади она, как и первая дорога. Сколько дорог сменили наши друзья - не счесть. Они мчались по асфальтированному шоссе, а потом, вдруг, сворачивали на просёлок, ехали по бездорожью, и наткнувшись на пшеничное поле, объезжали его. Несколько раз ребята попадали на гороховые поля... ах, что в мире слаще молочного зелёного горошка! Припекало солнышко, и рощицы, радостно смеясь, укрывали от зноя и дарили сладчайший дневной сон, а встречные озёра омывали разгорячённые лица.
  Алёнушка широко раскрыв глаза, с изумлением глядела вокруг. Никогда и нигде не было ей так хорошо, и она не подозревала, что можно устроить себе праздник, не уезжая на курорты Крыма или Прибалтики. И не могло быть столько простора ни в пижонской Ялте, ни в насморочной Юрмале.
  Не останавливаясь в сёлах, разве что, заскочить в магазин, они неторопливо катили всё вперёд и вперёд, и только Фесор знал, где находятся друзья, и задавал направление - на запад.
  -Фесор, это что за дорога, нам по пути! - спрашивал Васа, выруливая на очередную асфальтовую дорогу.
  -А шайтан его знает... - равнодушно отвечал Фесор, развалясь в коляске.
  -Ну, так глянь в свою дацзыбао* - подсказывал Дрюня.
  -С полчасика можно по ней. - скосив глаз на карту отвечал Фесор - Только не газуй сильно, видишь, голубки воркуют.
  Васа оглянувшись увидел, что Алёнушка сидит уже не в коляске, а сбоку её, почти на колене Чимбляу, и лица их, сияющие, радостные, обращены друг на друга.
  -Не свалилась бы... - проворчал Васа, сбросив скорость, поехал по дороге. Впереди, вдали кто-то сидел на обочине и, подъехав ближе, ребята увидели сержанта-десантника в парадной форме, сидящего на придорожном столбике.
  -Здорово, военный! - приветствовал его Васа - Подвезти?
  -Неплохо бы. - ответил сержант - Закурить не найдётся?
  -Имеется. - степенно ответил Васа, слез с мотоцикла, и принялся рыться по карманам - "Медео" устроит?
  -Спасибо. - сказал сержант, и, закурив протянул руку - Валера...
  -Василий. - ответил прожимая руку Васа - можно просто Васа.
  Ребята церемонно пожали руку Валере и представились, а Васа, завладев инициативой, продолжил разговор:
  -В отпуск добираешься?
  -На дембель.
  -Поздновато вроде бы?
  -Три месяца переслужил.
  -Далеко служил?
  -В Монголии, под Чолбайсаном.
  -Далеко ты, брат, забрался, почти в Манчжурию. А куда надо-то?
  -В Ястребинку.
  -Как туда проехать?
  -А вы что, не знаете?
  -Мы из Караганды, отдыхающие.
  -А-а-а. Десять километров прямо, и направо километров восемь, по грейдеру.
  -Ну поехали. Чимбляу, принимай пассажира.
  Немногословный сержант, сунув свой чемоданчик в багажник, уселся позади Чимбляу.
  -Держишься, Валера? - спросил Чимбляу.
  -Угу.
  -Ну, с Богом. - и они тронулись.
  Вскоре свернули на грейдер - насыпную дорогу без покрытия, и через несколько минут оказались рядом с озером. Васа затормозил:
  -Валера, слушай, не в обиду будь сказано, но домой тебе такому пыльному не стоит появляться.
  -Не стоит. - согласился сержант - Но у меня даже щётки нет, всё посеял.
  -Да ладно, у нас найдётся. Сворачиваем, Чимбляу!
  Свернули, и остановились под сенью кустиков. Перво-наперво все дружно и весело выкупались, а потом занялись подготовкой Валеры. Алёнушка усадила его на складной стульчик, и принялась возиться с его причёской. Она вынула свою косметичку (внушительную сумочку, набитую всякой всячиной), и по её сосредоточенному виду было ясно, что пока половина химикалий не будет вылита на Валеру, Алёнушка не отступится. Тем временем, Фесор отполировал сержантские ботинки, а Васа с Дрюней взялись за китель и брюки. Брюки они вычистили щёткой, поместили их в длинный полиэтиленовый пакет, и принялись ездить по ним на мотоцикле. Через минуту брюки, потрясая остротой своих стрелок были разложены на солнцепёке. Втроём ребята взялись за китель. Сняв многочисленные значки, они надели китель на Васу, и яростно взялись чистить щётками.
  -Алёнушка, дай лак для волос! - подбежал Дрюня.
  -Возьми. - небрежно махнула рукой она, продолжая полировать ногти на руках Валеры. Дрюня схватил баллончик, и убежал. Он вылил почти всё содержимое баллончика на подкладку кителя, и при помощи Фесора натянул его на Васу. Васа напряг бицепсы, втянул живот, надул грудь, и в этом положении замер на минуту. Когда он расслабился, китель принял нужную форму: стал, на манер средневековой кирасы твёрдым и выпуклым.
  -Ну вы даёте, мужики! - расслабленно бормотал Валера.
  -Мы тебя как игрушку нарядим! - кричали ему - Дембель должен быть неотразим, как новый самовар!
  -Нет, только у нас такое может быть. - бормотал Валера - Только в нашей стране!
  -Так, слава Богу, не в Европах живём! - отвечали ему ребята.
  Покончив с кителем, ребята взялись за голубой берет, и он принял вскоре измято-твердокаменную форму, которой не должно быть по уставу, но которая наличествовала на голове каждого дембеля ВДВ Советской Армии.
  После трудов праведных перекусили, и двинулись дальше. Фесор переместился за спину Чимбляу, а сержанта, чтобы не помять и не запылить его великолепия, усадили в коляску.
  -Ребята, может, у меня погостите? - растроганно приглашал он.
  -Нет, никак не возможно, - отвечал ему Васа - мы торопимся. Вот тебя подбросим, и дальше двинемся: у нас маршрут! - и хотя ничего не объясняли слова Васы, Валера примолк, и, расцветая в улыбке всё шире, глядел на приближающееся село.
  -Вон мой дом! - восторженно ткнул он рукой в сторону белёного дома с зелёными ставнями, в конце улицы.
  -Ну, тогда пройдись пешком, чтобы тебя издали увидели, посоветовал Дрюня.
  -Точно!!! - радостно гаркнул Валера, и легко выскочил из коляски, Васа еле успел притормозить. Он пожал руки всем, бормоча благодарности, а потом развернулся, и упруго зашагал к дому.
  -Валера, дипломат забыл! - крикнул ему вслед Фесор. Сержант вернулся, взял свой чемоданчик, и снова повернулся к родному дому. Уже отъезжая, ребята видели, как из дома, подолом отирая руки, выскочила маленькая полненькая женщина, а из крытого двора, высокий, жилистый мужчина. К ним навстречу, протягивая руки, бежал сержант Валера.
  
  И снова вверх-вниз, вверх-вниз на лёгких лодочках по океанским волнам. И снова день делился на два дневным сладчайшим сном, а ранними утрами, когда солнце выпрыгивало из зелёной своей перины, просыпались и наши друзья, Алёнушка познала сладость купания в утренней росе. Сначала поёживаясь, но побегав и разгорячась, уже с удовольствием, ныряли ребята в траву, покрытую густой пеленой жемчужной росы, а дежурный, кутаясь в ватник, уже разливал по кружкам золотой дымящийся чай, и на длинных шпажках подавал шипящие куски мяса. А позавтракав, компания снова садилась на мотоциклы, и мчались вперёд, с чисто прибранной полянки к очередной - что на сердце глянется. А иногда, если место приглянулось, или дождь с утра мешал, они останавливались, и день, а то и два, жили в палатках, в роще.
  -Сегодня твой день ангела. - обратился к Алёнушке Чимбляу как-то с утра.
  -Что значит "день ангела"?
  -День святой, твоей покровительницы. - серьёзно объяснил примерный комсомолец, будущий замполит, Чимбляу - и в такие дни положено получать подарки.
  -Вот здорово! - обрадовалась Алёнушка - А я и не знала! А что ты мне подаришь?
  -Вечером увидишь. - таинственно ответил Чимбляу. Что при этом подумала Алёнушка неизвестно, но она слегка покраснела и задышала чаще.
  -Да, кстати о вечере - заявил подходя Дрюня - не забудь, Чимбляу, где стоянка, не дай божок, заблудишься.
  -А штурман как же? - засмеялась Алёнушка - Штурмана не будет?
  -Естественно. - важно кивнул Дрюня - Мы поедем поросёнка покупать, и вернёмся только завтра к обеду.
  -Как же так, вас не будет... А как же мой день ангела?
  -Это всё к нему - кивнул на Чимбляу Дрюня - наш общий подарок он вручит. Мы, извини конечно, остаться не можем.
  -Тогда напиши мне стихотворение. - попросила Алёнушка.
  Дрюня присел на пенёк, задумался, и начал быстро-быстро писать в блокноте. Написал, перечитал, хмыкнул, вырвал лист из блокнота и протянул Алёнушке со словами:
  -Это, естественно, от имени Оттыча. И тут я пару строк у Волошина свинтил.
  Алёнушка взяла листок и прочла:
  
  Обманите меня. Насовсем, навсегда
  Чтоб не думать - зачем, чтоб не помнить - когда
  Чтоб Вы были со мной все короткие дни
  Чтобы птицей ночной исчезали они
  Чтобы зрела и билась во мне мысль одна:
  Обманите меня, обманите меня!
  Обманите меня! И я в тысячный раз
  Растворюсь, утону в глубине Ваших глаз
  Я как в омуты в них окунусь с головой
  Лишь ресницы-камыш прошуршат надо мной
  И опять в глубине, в кромке мрака и дня
  Губы шепчут мои:
   - Обманите меня!
  Чтоб пьянили слова как вино дальних стран
  Чтобы я никогда не увидел обман!
  
  Перечитав несколько раз, Алёнушка подняла глаза. Дрюни уже не было.
  -Как хорошо. - просто сказала она.
  -Правда? - спросил Чимбляу.
  -Правда. - ответила Алёнушка, и прочла стихотворение уже вслух.
  -Он мои мысли выразил. - глухим голосом сказал Чимбляу.
  Ничего не ответила Алёнушка, а просто взяла за руку Чимбляу, и пошли они гулять.
  Они гуляли и молчали, и было им хорошо, а до вечера оставалось ещё бездна времени и пятнадцать вёрст степной дороги.
  
  Чимбляу не заблудился. Как заблудиться, когда дорога не имеет даже намёка на развилки или перекрёстки - струится она между пшеничными и кукурузными полями, и приводит в волшебное место, найденное когда-то Фесором, предназначенное сейчас в подарок Алёнушке.
  Мотоцикл вырулил на один из бугров, увенчанных берёзовой рощей.
  - Алёнушка, зажмурься ненадолго. - попросил Чимбляу, притормозив у опушки - Мы сейчас подъедем на место.
  Алёнушка послушно зажмурилась, и даже, закрыла глаза руками. Она слышала, как они проехали по мягкой траве вперёд, чувствовала, как Чимбляу снял её с сиденья, поставил на траву, трижды повернул вокруг себя, и шепнул на ушко:
  - Открой глазки, моя девочка!
  Солнце, падающее к закату, просвечивало тонкую занавесь листвы и становилось зелёным-зелёным. Зелёное солнце, пронзившее изумрудную берёзовую ширму, ныряло в маленькое глубокое озеро, и озеро, растворив изумрудное светило, само становилось изумрудом. Драгоценнейший из кристаллов, в достойной себя оправе, заливал маленький-маленький мирок отражённым, дивно-живым светом, а у самой кромки воды стоял зелёный, шитый золотом и серебром маленький шёлковый шатёр.
  - Это... Это твой подарок? - потрясённо спросила Алёнушка.
  -У нас, в степи, не летают зелёные лучи, зато у нас бывают зелёные сумерки... Но тоже на счастье!
  Счастье... Иногда оно просто и понятно. Оно похоже на спелую землянику с полян нашего детства, на купание до зелёных пупырышек, на прикосновение в темноте кинотеатра к плечу любимой... Иногда оно запутанно и мимолётно - только спустя много времени понимаешь, что был счастлив, а когда... дай Бог памяти! Счастье вообще редко имеет образ, но всегда это гирлянда чувств... всяких.
  - Боже мой, Гена, откуда такая роскошь? Этот шатёр... Он же бешеных денег стоит! Ты же несколько лет должен работать за него? - Алёнушка и не пыталась скрыть восторга - Господи, какая красота, Гена!
  -Фесор договорился. У него друг декоратором работает в театре, дал на недельку. Кушать хочешь?
  -Хочу.
  -Тогда, милости прошу! - Чимбляу откинул полог шатра. Ковёр, с красивым рисунком, покрывал землю, лежат на ковре подушки, а посреди, на низеньком столике, стоит спиртовка, а на ней (как ребята умудрились приготовить их в полевых условиях?), на медленном огне томятся рулеты по-французски.
  Алёнушка сидела, опёршись спиной о подушки, прихлёбывала вино, и любовалась на волшебный закат. Ах, как ей было хорошо! Тихо звучал скрипичный дуэт, перекликались птицы, и право, нечего было ответить им на человеческом языке. А Солнце, спускаясь всё ниже, подожгло лёгкие перистые облака розовым огнём. Листва темнела, и редко-редко, на изумрудной, а теперь уже малахитовой стене, вспыхивали тонкие быстрые искры. Белая стена берёз становилась всё темнее, и над нею блеснули первые звёзды.
  -Темнеет - прошептала Алёнушка. Голова Чимбляу покоилась на её коленях - пора бы костёр зажечь. Только не вставай, лежи! - приказала она, удерживая попытавшегося встать Чимбляу.
  -Зер гут. - шепнул в ответ Чимбляу, и не поднимаясь, и даже не особенно дёргаясь, сотворил фокус: вынул из кармана носовой платок, дотянулся до бутылки, пропитал коньяком скомканный платок, чиркнул зажигалкой, и - фр-р-р - метко метнул пылающий комок в сложенные дрова.
  -Как ты ко мне относишься, Гена? - спросила Алёнушка, и густо покраснела. Более идиотских вопросов ей ещё не доводилось задавать.
  -Трудно сказать. - мудро и дипломатично ответил Чимбляу - Скорее всего без неприязни.
  Алёнушка легонько шлёпнула его по лбу:
  -Не прикидывайся.
  -Хорошо. - Чимбляу расплылся в улыбке - Скажу честно: я тоже тебя ужасно люблю!
  -Наглый мальчишка! - возмутилась Алёнушка, и поцеловала Чимбляу в лоб - а кто тебе сказал, что я тебя люблю?
  -А ты разве не сказала?
  -Нет...
  -Ну так скажи!
  -Ни за что!
  -Тогда пошли купаться.
  -Пошли!
  Чимбляу легко вскочил, и на ходу сбрасывая с себя одежду, побежал к озеру. Лицо его горело, сердце стучало... Право, ему следовало слегка охладиться. Нырнул, и долго-долго плыл под водой, а когда вынырнул и оглянулся, чуть не пошёл ко дну: Алёнушка, обнажённая, с распущенными волосами, входила в воду.
  Если есть на свете зрелище прекраснее и желаннее взорам мужчин чем это, назовите мне его, но вряд ли...
  Но впрочем, покинем этих счастливых, им теперь не до нас.
  Так в путь, друг мой, читатель, в путь!
  
  А через пару дней погода испортилась. С северо-востока понагнало слои тяжелых туч, задул пронизывающий ветер, то и дело с неба сыпались капли. Ребята помёрзли денёк, и решили ускоренным маршем ехать дальше, к конечному пункту своего вояжа, станции Пресногорьковская.
  Алёнушка сникла. Закончилось её путешествие, пора возвращаться домой, к мужу, на работу. Скоро начнутся будни. Она, как воробышек, нахохлившись, сидела в коляске, только улыбкой отвечая на все обращённые к ней слова Чимбляу. Фесор, Васа и Дрюня укатили далеко вперёд, а Чимбляу с Алёнушкой медленно ехали по мокрой грунтовой дороге. Грустно. Погода осенняя, нет солнышка, а впереди осталось всего-то лишь полсотни километров до разлуки.
  -Смеркается. К полуночи приедем на станцию. - проговорил Чимбляу. Алёнушка кивнула. Мерно рокотал мотор мотоцикла, не мешая разговаривать. Но говорить не очень и хотелось, однако и молчать было тяжело, а потому Чимбляу стал читать Алёнушке стихи Дрюни:
  
  Гордость и годы, любовь и несчастия
  Делают чище сердца и прекраснее
  В боли, разлуках, разочарованиях
  Приобретаем мы опыт страдания.
  
  Ветер холодный, дождь не прерывается
  Зонтик в руках моих медленно кружится
  В стёклах трамваев вода разбивается
  Бьёт по асфальту и лупит по лужицам
  
  Жизнь продолжается как заведённая
  Люди живут, занавески колышутся
  В тихих трагедиях выход единственный -
  Жить так как жил, и дышать так как дышится
  
  Жить так как жил... Только это возможно ли?
  Слово "Прощай" еще явственно слышится
  На плечи рухнуло небо огромное
  Словно в кино всё замедленно движется
  
  Жизнь продолжается. Глупая, странная,
  Только без милого, нежного голоса
  Ведь после этого утра туманного
  Ты недоступнее Южного Полюса.
  
  Гордость и годы, любовь и несчастия
  Делают чище сердца и прекраснее
  В боли, разлуках, разочарованиях
  Приобретаем мы опыт страдания.
  
  Странное дело, но Алёнушка приободрилась. Она придвинулась поближе и положила руку на колено Чимбляу:
  -Прибавь газу, мой рыцарь!
  Ах, не железное творение уральских мастеров несло теперь двоих счастливых, но тяжёлый рыцарский конь. И орёл на куртке, кустарно нанесённый, вдруг стал гордым гербом. Солнце, где ты? Может, дракон похитил тебя? Не страшись! Отважный рыцарь Чимбляу раздвинет тучи, добудет тебе свободу, только прикажет ему его Прекрасная Дама Алёнушка. Но Алёнушке ничего не надо - был бы рядом её рыцарь. И бегут мимо столбы, скачут вверх-вниз на них провода... Что разлука? Нет разлуки, пока человека из сердца не вычеркнули.
  -Чимбляу смотри, что там случилось? - вдруг встревожено вскрикнула Алёнушка.
  -Держись крепче, сейчас узнаем. - ответил Чимбляу максимально увеличивая скорость. Впереди, в километре от них, стоял первый мотоцикл, но ребят видно не было. Когда подъехали ближе, из придорожного кювета выбрался Фесор и суматошно замахал руками:
  -Быстрей Чимбляу, быстрей!
  Чимбляу подлетел, и затормозил так резко, что Алёнушка чуть нос не разбила о стекло.
  -Что случилось?
  -Пошли скорей, помощь нужна, одним не справиться! - прокричал Фесор и спрыгнул в кювет, а Чимбляу и Алёнушка бросились следом. На дне кювета лежал перевёрнутый мотоцикл с коляской, из-под которого торчало тело женщины. Чуть в стороне, лежал мужчина, над которым хлопотали Дрюня и Васа.
  -А бабу чего не вытащили? - выпалил Чимбляу.
  -Васа не дал. Мало ли, позвоночник повреждён, надо вместе осторожно вытаскивать. Васа посмотрел, она беременная, типа рожать ехала что ли?
  Тем временем, Васа с Дрюней оставили мужчину и подошли.
  -Мужик живой, только без сознания. Ничего не сломано, башкой только крепко треснулся. - пояснил Васа. Вот где пригодились его ветеринарные познания! - Давайте сейчас так: вы трое осторожно поднимаете коляску, а мы с Алёнушкой будем тётку вытаскивать. Ну, давай!
  Не теряя времени зря, ребята взялись, и плавно, без рывков, начали переворачивать мотоцикл. Васа руководил:
  -Выше, еще выше, чуть поверните, подвинься, Чимбляу, мешаешь. А теперь замерли, и без команды не дышим.
  Вдвоём с Алёнушкой забрались они под косо лежащий мотоцикл и осторожно стали вытаскивать женщину. Ребята в это время медленно и осторожно поднимали коляску. Женщина была без сознания. Первым делом Васа подобравшись, ощупал ей спину.
  -Хребёт цел! - радостно пропыхтел он. В это время женщина пронзительно вскрикнула. Ребята от страха чуть не уронили мотоцикл:
  -Что с ней, Васа? Рожает что ли?
  -Не-е. У неё правая рука сломана. Аж кости торчат. А крови натекло... - пыхтел Васа, с помощью Алёнушки вытаскивая несчастную на свет Божий.
  Ребята рывком поставили мотоцикл на колёса, и бросились помогать Васе. Расстелили одеяло, уложили женщину, из аптечки извлекли ворох бинтов, и Васа стал накладывать повязку. Несмотря на наложенные жгуты, кровь, стремительно пропитывая бинты и вату, крупными каплями падала на одеяло и на колени Васе.
  -Шины накладывать не будем, времени нет. Срочно везём в больничку. Поднимай её, мужики.
  Чимбляу за ноги, а Васа и Алёнушка за плечи, подняли женщину, и понесли её на дорогу. Алёнушка недоумённо оглянулась - где же Дрюня и Фесор, неужели убежали? Но нет, пока женщину несли наверх, Фесор с Дрюней успели снять верх с коляски "Урала", и отцепить прицеп. В коляску уложили пострадавшую, Чимбляу сел за руль, Васа на край коляски, и они уехали.
  -Давайте грузить мужика. - сказал Дрюня. Молча спустились вниз, подняли мужчину, и погрузили его в коляску "ИЖа".
  -Вы езжайте, - сказал Дрюня Фесору и Алёнушке - а я вытолкаю их мотоцикл, и если заведу, то доеду сам.
  Фесор только молча кивнул, сел за руль, дождался пока сядет ему за спину Алёнушка, и тронулся. Дрюня остался один. Он сходил к ближайшей рощице, срезал жердь, принёс её к месту катастрофы, и воткнул на обочине. К жерди он привязал несколько тряпок, чтобы отметить место. К его удивлению, мотоцикл пострадавших завёлся всего лишь с третьей попытки. Дрюня проехал по кювету, выбрал склон пониже, и въехал на дорогу - надо было забирать прицеп, и ехать к больнице.
  
  Странное всё-таки состояние! Лежишь без сил, как будто после тяжелейшей работы, но при этом не болят мышцы, только пульс тоненьким колокольчиком тюкает в висках. Тюк-тук, тук-тюк... Самые простые движения становятся замедленными и неточными, но не пьяны ребята, нет - просто много крови пришлось отдать им женщине, так счастливо найденной ими. Повезло ей, здорово повезло. Тянула она с роддомом до последней возможности, и только в последний момент велела мужу везти её в больницу. А по дороге и опрокинулись, ну что тут поделаешь - дорога скользкая, а супруг на радостях принял на грудь ковшик бражки... А тут мальчики и подобрали их, да сразу в больницу и привезли. Побежали санитарки, доктора из постели прямо подняли, привели. Доктор пришел, посмотрел на пациентку, остался доволен - медсестры её уже к родам и операции приготовили, стоят ждут его распоряжений.
  -Анатолий Романович, всё готово, вот только крови нету, а в район не успеть съездить. Что делать, Анатолий Романович?
  -Что делать, что делать! Кто привез, муж?
  -Какой там муж! Муж без сознания лежит, сам головой ударился. Да и нельзя от него - самогонкой так и разит. Их парни какие-то привезли.
  -Вот парней и готовь. Давай, не стой, я пока один управлюсь.
  Ребята сидели рядком в приёмной, шёпотом обсуждая происшествие, когда вышла медсестра. Все разом смолкли
  -Кто знает свою группу крови? - спросила она. В ответ раздался хор голосов:
  -Я знаю. Первая положительная. - Дрюня.
  -Третья положительная. - Фесор.
  -Первая положительная - хором Васа и Чимбляу.
  -Хорошо. А у тебя, девушка?
  -Вторая отрицательная.
  -Так. Ты, девушка, сиди пока здесь, а вы за мной. Надо кровь сдать, а то бабёнка помрёт. Никто не против? - и не слушая ответа развернулась и пошла из приёмной. Ребята гуськом потянулись следом.
  -Извините, а моя кровь не пригодится, хотя бы на плазму? - робко обратилась Алёнушка уже в спину уходящим.
  -Посиди, девочка, подожди. Поможешь потом, когда понадобится. - медсестра тепло улыбнулась и ушла.
  Алёнушка села на диван и тихонько заплакала. Ей было жалко и незнакомую ей женщину, неизвестно из-за чего тянувшую с отправкой в больницу, и ее, не рождённого ещё ребёнка, и её безрассудного мужа, повёзшего жену в пьяном виде, и ребят, готовящихся сейчас сдавать кровь, чтобы спасти жизнь незнакомых им людей... Всегда кто-то расплачивается за глупости. Глупость вообще очень дорогой товар! И было жалко себя, такую никчемную - вон, даже кровь её не пригодилась! Открылась дверь, вошел милиционер:
  -Добрый вечер.
  -Здравствуйте.
  -Старшина Касенов. - представился он - Что здесь произошло?
  Не успела Алёнушка и рот открыть, как вошла давешняя медсестра.
  -О, Тулитай, быстро ты! Мы ж тебе ещё и не звонили?
  -А мне Вовка Ряписов сказал, что мол, кого-то, всего в кровище привезли. Что тут за дела?
  -Да Сашка Буртовой, Нинку свою, на роды вёз, да спьяну и навернулся. Хорошо, приезжие ребята подобрали, привезли. Нинка-то в тяжелом состоянии, Анатолий Романович прямо беспокоится, у Нинки открытый перелом, крови много потеряла...
  Прерывая её, выглянула вторая медсестра:
  -Галя, ну что ты тут разболталась? Анатолий Романович уже тебя спрашивает. Смотри, он сейчас сердитый. Здравствуй, Тулитай, раздевайся, заходи, сейчас и у тебя кровь брать будем.
  -Как вы надоели со своей кровью, кто бы знал! - заворчал милиционер, снимая китель, фуражку и туфли - ну Роза моя примчится, вам устроит разнос! - и он тоже скрылся за дверью.
  Алёнушка снова осталась одна. Теперь крепко она задумалась о том, что здорово жить в стране, где каждый готов отдать всё для своего ближнего, даже если этот ближний совсем тебе незнаком. Вот и этот, ещё не рождённый ребёнок уже по крови породнился с людьми разных национальностей, а значит, и сам стал русским, казахом, немцем и украинцем. Оценит ли он в полной мере сегодняшний дар, когда повзрослеет?
  И вот спустя два часа, ее, наконец, допустили в палату, где лежало пятеро таких слабых теперь мужиков. А в соседней палате пришел в себя Сашка Буртовой, чем, не то, чтобы изумил видавшего виды доктора, но слегка его озадачил. У Сашки даже не наблюдалось положенного в таких случаях сотрясения мозга. То ли сыграл свою роль ковшик бражки, то ли, если верить Сашкиной теще, нечего у него было сотрясать. Анатолий Романович после осмотра отпустил его домой, объяснив, что нужно сейчас спасителям его жены и сына. Первого сына, после трёх-то дочек!
  А что, собственно нужно при большой кровопотере? Знай же, друг мой читатель, что нужны при этом всего лишь четыре вещи: красное вино, мясо, покой, и, само собой, уход. Сашка Буртовой оседлал свой "моцик", вихрем умчался в родную Тарасовку, и, ни секунды не медля, заколол лучшего своего бычка, и загрузив полтуши на трактор брата, направил его в больницу. Сам же он, помчался в Троебратное, где затарился пятью ящиками красного вина. С этим грузом он и подъехал снова к больнице.
  -Саша, мы не будем купать парней в твоём вине. - решительно сказал Анатолий Романович.
  - А чо? - умно ответил Сашка. Нет, Сашка не настолько глуп, как может показаться по его некоторым действиям, просто перебрал человек на радостях, а что до его мудрых речений... Что тут скажешь, стесняется мужик, всё-таки с доктором разговаривает.
  -"Чо", Сашка, по-японски значит - задница. Вина тут на целую дивизию, а им хватит трёх-пяти бутылок.
  -Дак я ж понимаю, Анатолий Романович, как не понять-то. А медсёстрам как? Опять же, может, и сами не побрезгуете...
  -Я, Саня, вино не пью, желудок не даёт.
  -Дак, Анатолий Романович, я знаю, что Вам можно! - радостно сообщил Сашка, и вытащил из коляски ящик коньяка. Посмотрел Анатолий Романович на это безобразие, хотел заругаться, да уж больно коньяк хороший, армянский! А тут и Сашка Буртовой улыбается так просительно-радостно... Махнул рукой:
  -Ладно, Саня, тащи коньяк ко мне в кабинет. Об одном прошу, не как врач, а чисто по-человечески: не пей больше, за рулем, ты же сына чуть не потерял из-за этого дела. Эй, Саша, что с тобой? - закричал он, с тревогой бросаясь к Буртовому. Сашка смертельно побледнел, и мешком повалился на землю, Анатолий Романович еле успел придержать его голову, чтобы он не ударился о бетонный поребрик. Прибежала медсестра с нашатырным спиртом, Сашку быстро привели в чувство, отвели в палату, где он лежал несколько часов назад, и уложили в постель. Сашка трясся как в ознобе и плакал. Слёзы по одной накапливались в глазах, а он, стесняясь вытирать их руками, отворачивался, и промачивал о подушку. Медсёстры, чтобы не смущать плачущего здоровенного мужика, даже не показывались в палате, возился с Сашкой сам доктор.
  -Успокойся, голубчик, что было, того не исправишь, теперь о будущем думать надо.
  -Ан-н-нт Р-р-ман-ч, я ж чуть родного сына чуть не... Нинку, бедну-у-у... чуть не убил!
  -Ну, не убил же, всё хорошо закончилось. Нина благополучно родила, перелом её за месяц срастётся, не расстраивайся так, не казни себя. Вот выпей это!
  -Анатолий Романович, как же так, я ж не хотел, я ж эту дорогу как пять пальцев, сколько лет за рулём... - и, ляская зубами о край стакана, выпил успокоительное.
  -Ну ладно, Саша, отдыхай дорогой, а утром пойдешь домой. Сейчас я к тебе кого-нибудь пришлю. - Анатолий Романович потрепал Сашку по голове и вышел.
  -Как он? - бросилась медсестра Галя к доктору.
  -Лежит. Пусть отдохнёт. - буркнул Анатолий Романович - Вот что, Галя, пришли-ка к нему Мефодьича, пусть поговорит, утешит.
  -Всё сделаю, Анатолий Романович!
  -Да, ещё вот что: если хоть кто-то узнает, что Сашка Буртовой в обморок упал, я ТЕБЯ тринадцатой зарплаты лишу.
  -Анатолий Романович, да я...
  -Галя, я всё сказал, иди выполняй.
  Галя убежала. Через час Мефодьич, местный тракторист, браконьер, пьяница и философ, не самый зажиточный, но один из самых авторитетных мужиков совхоза, сидел у кровати Сашки.
  -Тижало, Сашок?
  -Мефодьич, я чуть... - у Сашки тряслись губы.
  -Дак знаю ж я, уже ж доклали.
  - Мефодьич, у него даже имени ещё нету, а я...
  -Да спокойся ты, Сашок, в жизни исчо ж и не так быват-т. Вот Кольку Бузьмакова увазми... - и слово за слово, утешил-таки Мефодьич Сашку. Но крепкую встряску получил мужик: с тех пор, только по великим праздникам стал себе позволять Буртовой стаканчик красного вина, а чтобы хоть на градус крепче... Самогонный аппарат валяется с тех пор на чердаке, запылился весь, резиновые детали рассыпаются, потому что не нужен он больше Сашке, а теперь уже Александру Семёновичу.
  
  Большая больничная палата. Белые белёные стены, лампочки в простеньких плафонах матового стекла, бледно-зелёные занавески со штампами больницы на окнах, шесть кроватей. На пяти из них - Чимбляу, Васа, Фесор, Дрюня и Тулитай, местный участковый милиционер. Заботу о них целиком и полностью взяла на себя Алёнушка. Она бы кормила ребят с ложечки, да жаль, не столь тяжелы их болячки. Оставалось одно - внимательно выслушивать их рассказы о себе, рассуждения о жизни, за что мужики были ей безмерно благодарны. Мужик, если быть честным, существо весьма разговорчивое, да к тому же ещё, болезненно самолюбивое. Ему мало, чтоб его слушали, нет, слушать надо очень, внимательно, в нужных местах восхищённо ахать, а если и перебивать, то только, наводящими вопросами о совершенных подвигах, или, на худой конец, о подвигах, которые он намеревался совершить, да вот жаль, не успел.
   Все пятеро, как оказалось, были талантливыми политиками, выдающимися полководцами, а также весьма способными экономистами. И Аленушка их мнение весьма ценила и уважала. Еще бы! У нее всё-таки был опыт совместной жизни со столь же талантливым полководцем и политиком. И она их рассуждениям очень доверяла. Безусловно, министерство финансов, или небольшое войско она бы им доверила... но мужа своего она, все-таки в магазин без собственноручно написанного списка покупок не пускала. Роза своего Тулитая тоже слушала, открыв рот, но поводок держала твердой рукой. Казашки, в этом отношении очень похожи на русских.
  Так и пролетели три дня. Уже наутро второго дня ушел домой Тулитай, а к вечеру Анатолий Романович выписал Сашку Буртового, и тот пришел прощаться с ребятами.
  - Вы это, того, мужики, вы тут не в обиде?
  - За что?
  - Дык это, того, ну тащить пришлось, кровь вон, сдавать...
  - А ты что, Сашка, бросил бы, что ли?
  -Не, не бросил бы. Не по-человечески это, бросать-то. Не по-русски. А благодарность я все равно имею.
  -Вот и мы не бросили.
  -Вот и я говорю, не бросили. Словом, должник я у вас, мужики. За то, что успели. Вовремя. Мне Анатолий Романович сказал, что Нинка через час истекла бы кровью. А у меня пацан... Да и девчонка была бы - все равно жалко. Я же с Нинкой моей, семнадцать лет как женаты, вот... Короче, чего надо будет, только скажите.
  -Да что ты, Саша, какие долги. Мы ж по-людски, брось ты, какие счеты!
  -Не, мужики. Мое слово казацкое - я вам должник, и пока не разочтемся добром на добро... Словом до скончания моей жизни. Положено у нас так.
  -Саша, а ты казак что ли?
  -Ясно дело, казак. Мы тут все, кроме приезжих целинников, конечно, оренбургские казаки.
  -Погоди, а казахи местные как?
  -Как-как, ясно дело как. Они ж, из Младшего Жуза, казахи, деды рассказывали, мы с ними испокон веку дружно жили. Из них многие роды в казачьих числились, во все походы, на войну, всё вместе.
  -Погоди, Саша, казахи же мусульмане!
  -Ну, так и что? Им их отцы свою веру заповедали, нам наши отцы - свою. А такого, чтобы из-за веры враждовать - этого ни у нас, ни у них в законе нету. Знаешь, сколько наших, православных, по мусульманскому закону похоронены? А сколько казахов с нашими вперемешку под крестом лежат, или там, под звездой? На войне-то нету времени за своим попом, или там, муллой гоняться. Вот и хоронил кто ближе. Народы, мужики, общие могилы, да невесты роднят. Вон ты, Атыгайка, по крови-то казах? Ясно дело, казах, по всему видно. А все равно, и наша кровь в тебе тоже примешана. Тоже видно - не водица она. Так что вот. А ежели ж еще и в родове покопаться, так мы может, и в родстве окажемся. А молиться все одно ты своему Аллаху, а я своему Христу будем.
  -Я комсомолец - смущенно буркнул Дрюня.
  -Ну и дурак - спокойно отмахнулся Саша. - Ты хоть двадцать раз комсомолец, а обрезан, небось, чин по чину? И Навруз празднуешь, или там, Рамазан? Вона, пацаны, друзья твои, на Пасху яичком-то крашеным тоже не брезгуют чокнуться? Или вру я?
  -Да нет, все правильно.
  -Вот и я говорю, что правильно. Нинка моя чего говорит, просит она, чтобы вы, значит, парню моему имя выбрали. По-братски, значит. Родня мы по крови теперь, мужики. Я с Нинкой согласен тоже. Я тут домой сгоняю, а вы подумайте. А то, вон, вина попейте, для здоровья-то.
  Ребята остались в легкой растерянности. Нешуточное это дело, имя выбирать, да еще так неожиданно. Начали перебирать имена, одно другого лучше. Чем, к примеру, имя Анатолий не звучно? Да еще в честь врача, принявшего первый крик мальчика. Но может, лучше назвать Александром, в честь отца? Все что-то предлагали, шумели, и только Дрюня лежал на своей кровати, глядя в потолок.
  -Эй, Дрюня, ты чего замер, тебе не плохо? - обратилась к нему Алёнушка.
  -А знаете, ребята, Саша прав как никто - сев на кровати сказал Дрюня.
  -Ты о чем, Дрюня?
  -Да об имени. Мальчику надо такое имя дать, чтобы он его как бы от всех своих предков получил.
  -Дрюня, ты уж выражайся понятнее, будь добр.
  -Да все просто. Саша казак, и его сыну надо дать самое казачье имя, да такое, чтобы и нам родным было.
  -А еще понятнее?
  -Иван. Это имя есть во всех наших языках, и во всех оно уважаемо.
  -В масть - дружно решили все.
  Вот так появилось имя у нового жителя планеты Земля. Отныне и навеки стал он Иваном Александровичем Буртовым, а мы расстанемся с ним, пожелав счастья, здоровья и удачи.
  
  В укромном уголке больничного садика, в гуще кустов сирени стоит скамейка, о которой мужской части больничных пациентов и персонала знать не принято. Там женщины курят. Курить вообще-то вредно, а женщинам, так и вовсе неприлично, но таков уж человек - в споре между обычаем и привычкой, он выбирает то, что его больше тешит. Аленушке, только она появилась в сельской больничке, под большим секретом было сообщено тайное место курения.
  -Тулитай, а что там за дым в саду - полюбопытствовал в тот же вечер Фесор, сидя у окна - что-то горит?
  -Справа, где сирень? - Тулитай как читал газету, лежа на своей кровати, так и не повернулся.
  -Ага.
  -Не бойся, ничего там не горит. Это моя Роза с вашей Алёной никотином дышат. Бабская курилка там.
  Вот вам и весь секрет.
  Вот в этом, тайном месте сидела Аленушка, и, докуривая вторую сигарету подряд, обдумывала создавшееся положение. Впрочем, обдумывала она его давно, несколько дней, только вот, никак не могла прийти к определенному выводу. С одной стороны, она была рада приключению. Такого необычного путешествия у неё никогда не было, да и, не без гордости отметила она про себя, не было ни у кого из её знакомых. Но, с другой стороны, Аленушка очень ясно представляла себе разделяющую её с Чимбляу пропасть. Возраст... Возраст не помеха. Разница между ними всего пять лет, а это пока несущественно. Но у Аленушки сын, а это уже важно. Чимбляу, конечно же, полюбит Сережу, в этом Аленушка абсолютно не сомневалась, но кроме духовного начала, в семье есть и материальная основа. Семья отнимает много времени и сил, и, как ни крутись, Чимбляу придется бросить учебу, чтобы зарабатывать. А так как у Чимбляу нет ни образования, ни хорошей специальности, то придется ему пропадать на черной работе. Такой судьбы Чимбляу Аленушка вовсе не желала.
  Но, что еще важнее, Аленушка вдруг стала понимать, как она все больше и сильнее стала любить Чимбляу. И одновременно проснулась в ней любовь к мужу. Удивительно, но человек, с которым она прожила вместе столько лет, вызывал у неё уважение, доверие, симпатию наконец, но не любовь. Что-то мешало. Скорее всего то, что Аленушка вышла за него назло Саше. А теперь, когда она избавилась от наваждения, Аленушке вдруг открылся мир, наполненный яркими красками чувств и переживаний. Не только своих, но и посторонних. То, что люди, живущие рядом с тобой тоже чувствуют, что их мир не менее сложен и насыщен, чем твой собственный, что на красивые порывы способен не только герой романа, но и такой обыкновенный, столько лет рядом с тобой живший человек... Аленушка умом, конечно же, понимала, но осознала, прочувствовала только сейчас.
  -Аленушка! - раздалось за кустами.
  -Кто это, ты, Фесор? Заходи, я здесь.
  -У-у-у, как тут уютно! - восхитился Фесор, подходя к скамеечке.
  Умеют все-таки женщины наводить уют, где только ни появятся. Казалось бы, простая вещь, курилка, но и тут ясно видно, что не простая, а самый настоящий женский клуб. Все вокруг чисто прибрано, на столике, под прозрачного оргстеклом лежит красивая картинка, тут же, заботливо завернуты в полиэтилен зажигалка и пара спичечных коробков. Ветка сирени, слишком низко свисающая над скамейкой, подперта палкой, так что получился навес, на случай дождя. Даже урна, и та обернута куском цветного пластика.
  -Ну, с чем пожаловал?
  -Да так, поболтать захотелось.
  -Вот и иди болтай в другое место! - раздалось сзади. Фесор удивленно обернулся, увидел выходящую из-за кустов медсестру Галю.
  -Житья нету от этих мужиков - обратилась она к Аленушке - по всей больнице кучами валяются. Привезли одну бабу, дак ить и та, пацана родила! Ну, просто спрятаться некуда! Было одно только место, так и сюда полезли, ну просто толпами. Ну, что за народ, а?
  -Ладно-ладно, не шуми, уже ухожу! - улыбаясь ответил Фесор, и взяв Аленушку под руку пошел с ней гулять, а Галя, победно ухмыльнувшись, полезла за сигаретами.
  -Слушай, а какие они, оказывается, зануды! - пожаловался Фесор.
  -Какие они зануды?
  -Кошмарные. Ну, сколько можно этого несчастного Бабрака Кармаля* склонять по падежам? Скучно же! А они еще принялись историю вспоминать. Целыми, блин, страницами цитируют. Я и удрал, вот! - и Фесор с победным видом посмотрел на Аленушку, словно, только что, совершил невесть какой интеллектуальный подвиг.
  -Болтушка ты, Фесор! - ласково сказала Аленушка - Ты мне лучше одну вещь посоветуй, я сама решиться не могу.
  -Слушаю - моментально посерьезнел Фесор - что-то важное?
  -Да - и Аленушка надолго замолчала.
  -Ну не томи, Аленка, говори!
  -Знаешь, Фесор, ты изо всей вашей компании самый, пожалуй, взрослый. Остальные - просто молодые остолопы. В общем, говорить серьёзно я могу только с тобой.
  -Вот те раз! - Фесор не на шутку был огорошен. - Погоди, а как же Чимбляу?
  -Вот о нем я и хочу поговорить. - и Аленушка снова замолчала. Фесор ждал. Он видел, что Аленушка на что-то решилась, но на что? Самое интересное в нашей истории случилось именно сейчас: ребята забыли, с чего все началось. Какие, к черту, сказки? Фесор был убежден в том, что Чимбляу хочет жениться на Аленушке, хотя они об этом пока и не разговаривали. Но что думает обо всем происходящем сама Аленушка? А она, нахмурившись, шла вперед, держа за руку Фесора. Наконец заговорила:
  -Как Чимбляу ко мне относится, Фесор?
  -Я думаю... думаю что... - замямлил Фесор.
  Аленушка искоса взглянула на него, усмехнулась:
  -Ладно уж, молчи партизан. Я об одном хочу тебя попросить - когда я уеду в Караганду, ты успокой Чимбляу. Я ему перед отъездом все скажу, а ты, со своей стороны, постарайся его убедить, что такой выход единственно верный. Хорошо?
  -Какой такой выход?
  -Такой выход. - Аленушка еще минутку помолчала, и наконец, выпалила - Мы не будем больше с Чимбляу встречаться, понял?
  -Опаньки! - только и прошептал Фесор, потому что все слова как-то сами собой забылись, да и голос осип от неожиданности.
  -Ты что-то хочешь сказать?
  -Я... это... мы... Погоди, у вас же все всерьез было, с Чимбляу-то... Как ты, одним махом все?
  -А ты думаешь мне легко? Только... отпуск получился сказочный, но и мне и вам надо вернуться по домам. И... Я прошу тебя, Фесор, никогда не говори Чимбляу, что я его люблю. Очень люблю. А если кто другой скажет, то... переведи разговор на другое.
  Она ушла, а Фесор остался. Он долго стоял у забора, курил сигарету за сигаретой, вот только слезы, скатываясь по лицу, попадали в свежую царапину на подбородке, щипали, а у Фесора отродясь не было носового платка, чтобы их утереть.
  
  И снова железнодорожная станция. Типовое здание, окрашенное в розовый цвет, низкий перрон, гуляющая молодежь. Любят в глубокой провинции молодые люди прогуляться на перроне, глядя как из окон вагонов поезда "Москва - Лениногорск" высовываются скучающие пассажиры. Посвистывает у депо маневровый тепловоз, порявкивает трактор, сгребая в кучу уголь, поёт из динамиков Мирей Матье: "Чао бомбино, сорри...".
  А у третьего вагона Чимбляу провожает Аленушку домой, в Караганду.
  -Я скоро приеду.
  -Да, мой рыцарь, ты скоро приедешь.
  -Знаешь, мы неплохо отдохнули...
  -Да, путешествие было волшебное.
  -Я тебя люблю!
  -Я тебя тоже. Очень.
  -Ты меня встретишь?
  -Нет, мой герой, не встречу.
  -Я... Что? Что случилось, почему не встретишь? Как так? Почему? Что случилось?
  -Жизнь.
  -Какая такая жизнь?
  -Моя реальная жизнь, мой герой, мой рыцарь, мой маленький глупенький мальчик.
  -Ты... Я... А моя, а наша жизнь?
  -Твоя жизнь только начинается, а моя уже... продолжается.
  -Но мы... Ты и я...
  -Да, ты и я. Но не вместе. Помолчи, осталось всего три минуты, не перебивай, мой рыцарь. Знаешь, чему я за эту неделю и научилась, так ответственности за тех, кто тебя любит и ждет. Меня любит мой сын, но он любит и моего мужа, своего отца. И супруг мой меня любит. Очень любит.
  -Но он же собрался уходить...
  -Я поняла только недавно, мой герой, что он просто устал быть обузой для меня. Он меня любит, и ему от этого больно. Очень больно, понимаешь? А когда я вернусь, он никуда и ни к кому не уйдет. А я постараюсь полюбить его. Теперь я смогу, ты мне сам подарил зеленые сумерки, мой рыцарь.
  Сновали вокруг люди, вздыхал локомотив, а двое ничего и никого не видели. Между ними шаг или тысяча верст? Протяни руку... Но у Чимбляу нет сил совершить такое простое движение, а Аленушка... Вот уж кто отдал бы все сокровища мира, чтобы глупый-преглупый мальчишка обнял её и поцеловал так, как умеет на белом свете только он, но... мечта кончается и пора вернуться в реальность, будь она проклята.
  Подошел Дрюня. Посмотрел на белого, как полотно Чимбляу, на полные слез глаза Аленушки и понял все. "Хлебни-ка и ты, друг мой, каково это, говорить "прощай"!" - со странным грустным удовлетворением подумал он, но вслух, конечно же, сказал совсем другое:
  -Аленушка, тебе пора, слышишь, объявляют отправление?
  -Да-да, ребята, мне пора. Дрюнечка, ты мне стихотворение обещал, ты не забыл?
  -Не забыл, Аленушка, вот оно.
  Аленушка схватила листок, мимо проводницы вспорхнула в вагон и сразу же прошла в свое купе. Стоя у окна, она махнула рукой ребятам, уплывающим назад, и развернула лист со стихотворением:
  
  Ты подаришь мне душу, девочка?
  Пусть она у меня останется
  Так, как дарят мимозы веточку -
  Просто потому, что нравится
  
  Подари мне её, будь ласкова
  С поэтической безмятежностью
  И мой мир, потускневший красками
  Будет полон дареной нежностью
  
  Ты подаришь мне душу, девочка
  А я выпью её до донышка
  Пропадет, правда, веры семечко
  Отчего? Бог весть, моё солнышко
  
  Я растрачу её по мелочи
  Буду пьяный и опечаленный
  Ну, при чем тут зло, моя девочка?
  Это, просто, каприз нечаянный.
  
  -Глупый, глупый, глупый-преглупый мой любимый мальчишка - шептала она трясущимися губами - что ты понимаешь в жизни? Еще неизвестно, кто дороже за подарок заплатит. - она оглянулась, мутными глазами осмотрела купе - Боже, как хорошо что я одна! Хоть наревусь всласть.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"