Аннотация: Отправляясь в лес по грибы, почаще оглядывайтесь по сторонам. Кто знает, что ждёт вас за очередным поворотом.
ОБОРОТЕНЬ.
Он уже целую неделю скитался без пищи и почти без питья. Неделю назад, или чуть больше, с некоторых пор время потеряло для него свой сокровенный смысл, его укусил оборотень и это несмотря на то, что в оборотней и им подобных существ он отродясь не верил. Но после того, что с ним произошло, можно было уже поверить во что угодно. Спустя несколько минут после укуса с его организмом стали происходить странные вещи, уже позже он сделал вывод, что просто его организм перестраивался, то есть приспосабливался к своей новой сущности.
Вообще то существо, что его укусило, он вовсе не классифицировал как оборотня, скорее что-то похожее на волка, при чём бешенного, стремительно пронеслось мимо, убегая от погони и мимоходом цапнув подвернувшегося под лапы человека. Просто не повезло. Что ж, бывает, не с каждым, но случается. Охотники, что гнали зверя, справились у поднимающегося с земли грибника о самочувствии после падения и, убедившись, что с ним всё в порядке, возобновили погоню. На самом же деле порядок был только видимым, то есть внешним, внутренние же изменения начали происходить почти сразу, как только кровь жертвы соприкоснулась со слюной палача.
Он пришёл домой только к вечеру, усталый и изнурённый, забыв корзинку полную грибов посреди леса. Да и кто бы после такого стал о ней вспоминать? Чувствовал он себя ужасно оттого сразу и позвонил ректору института, в котором преподавал уже почти сорок лет и по совместительству своему старому доброму другу и сообщил, что не сможет выйти завтра на работу.
- У тебя что-то случилось?- Прозвучал сочувственный голос в трубке.
- Да нет, всё нормально, просто самочувствие не важное, видно возраст сказывается. Нездоровится что-то. Знаешь, мы же все считаем, что будем вечно молодыми, а старость она ведь подкрадывается незаметно.
- Понятно, только тебе до старости ещё очень и очень далеко.
- Да уж.- Ухмыльнулся он.
- Ты сегодня по грибы ходил?- Поинтересовались в трубке.
- Да.
- И много насобирал?
- Да.- Профессор стал растерянно оглядываться по сторонам в поисках корзины. Её рядом не наблюдалось, но то, что грибов в ней было много, это он помнил точно.
- На солянку пригласишь?
- Само собой. А ты сам как? Жена, дети?
- У меня всё как всегда, то бишь лучше всех.- Улыбнулся его невидимый собеседник.
Он тихонько застонал, что-то неожиданно скрутило живот.
- Тебе плохо?- Забеспокоились на другом конце провода.
- Нет, нет, всё в порядке, так ерунда.
- Ты в скорую звонил?
- Да что людей по пустякам беспокоить.- Пожал он плечами.
- Может лучше позвонить?
- Да говорю ж ерунда, просто царапина.
- Подожди, какая ещё к чёрту царапина? Ты же сказал, просто нездоровится, да самочувствие не важное.- Опешили на том конце провода, и тут же гневно добавили.- Ну-ка выкладывай, давай всё начистоту?
Он скрипнул зубами, разозлившись на себя самого и на свой длинный язык.
- Да там, в лесу охотника волка какого-то вроде бы гнали, так вот он мимо меня пролетел и зацепил слегка.
- Ты что?! Да с этим же не шутят. А вдруг бешенный?
- Да шут с тобой, если бы в нашем лесу водились бешеные волки, так об этом бы уже весь город жужжал, а об этом пока не слуху, не духу.
- В том-то и дело, что пока. Хочешь быть первым?- На мгновение в трубке зависло недовольное молчание.- Я вообще-то думал, что у нас даже волки давно уже не водятся. Странно как-то.
- Наверное, перебежчик из соседних районов.
- Да, возможно. А ты рану хоть обработал?
- Да, рану я обработал.- Раздражённо протянул он.- Ты только вспомни молодость, в какие мы передряги с тобой попадали и ничего. А в армии что, помнишь?
- Ну, ты сам только что сказал возраст.- Он почти воочию увидел, как его невидимый собеседник, ухмыляясь, пожимает плечами.
- Да, возраст. Время нас не щадит.
- Время никого не щадит.
- Ты прав. Ну ладно давай, пока, ты там меня прикрой.
- Само собой, только в больницу всё-таки сходи, если на дом доктора вызывать не хочешь. Мало ли что. Тут и от домашних-то собак сорок уколов в живот колют.
- Уже не сорок.
- Да какая разница, всё равно сходи. Это же волк.
- Ладно, схожу.- Нехотя согласился он.
- Ну, всё давай, пока.
- Пока, и привет жене.
- Хорошо, спасибо. Завтра позвоню, справлюсь о самочувствии. На работу не торопись, всегда успеешь.
- Ладно, как скажешь, ты ведь у нас ректор.
- Да ну тебя.
- Тебя тоже и потому же месту. Всё кладу трубку.
В трубке протяжно запищало, он с трудом положил свою на аппарат, она чуть не сорвалась вниз, но всё-таки удержалась.
Что с ним происходило, думал он, пошатываясь, вдоль стенки передвигаясь в туалет. Там его вывернуло на изнанку, как не выворачивало даже по молодости после бурной пьянки. Озноб перешёл в настоящий колотун, кости скрутила ужасная боль, суставы, казалось, стали гнуться под немыслимыми углами, изо рта тонкой струйкой потекла какая-то жидкость, то ли кровь, то ли слюна, увидеть, что именно, он не мог, а понять это по вязкости и быстроте течения, был сейчас не в состоянии. Уже теряя сознание, он с досадой подумал о том, что его лучший друг завтра до него, увы, не дозвонится, впрочем, как и в любой другой день, начиная с настоящего момента.
Очнулся он уже посреди печально знакомого ему леса. Сколько прошло времени, точно сказать не мог, впрочем, как и примерно. Каким образом здесь очутился, тоже. Чувствовал он себя немногим лучше, чем в туалете собственной квартиры, только кушать очень хотелось. Да, голод не тётка, подумал он, поднимаясь, он дядька, при чём очень злой, как сказал кто-то из юмористов. Странно как-то он видит, однако, не замечал раньше за собой такой особенности. Кстати, а что он вообще здесь делает? Он лёгкой трусцой потрусил в сторону города. Стоп! Он потрусил лёгкой трусцой на четвереньках..., на четвереньках..., на четырёх... лапах. Но откуда у него лапы? Он приподнял вверх руку-лапу... и увидел перед собой волосатую когтистую конечность. Лапа, как пить есть лапа. Но откуда? Кто он вообще такой? Он ведь человек.... Или уже нет? Но ведь он точно был человеком, или в том-то оно и дело, что теперь он уже просто был?
Он понёсся вперёд, не разбирая дороги, город, как конечная цель давно был позабыт. Он мчался, наверное, несколько часов, пока полностью не выбился из сил. Господи, что же с ним происходит? Или точнее, что уже произошло? О, господи! Господи, прости ему его прегрешение и былое неверие. Он бы заплакал, если бы только мог, несмотря на свой пол и возраст. Он и сейчас плакал, только беззвучно рыдая. Что с ним произошло? Кем он стал? Каким образом? Голод, изнуряющий голод, только он стал его основным инстинктом. Он попытался удовлетворить его ягодами, что постоянно выскальзывали между клыков, и сырыми грибами. Но, да что греха таить, все мы знаем, что ему нужно было совсем не это. Пару раз он полакомился зайчатиной и несчастным птенцом какой-то птахи, выпавшим из гнезда, но всего этого по-прежнему было мало. Он знал в чём нуждался, но боялся сам себе в этом признаться. Полакомиться человечиной.... Нет, он не мог себе этого позволить. Чтобы он профессор-филолог всю жизнь посвятивший себя своему народу и обучению студентов, написавший массу диссертаций и две книги, загрыз какого-то человека. Такого просто не может быть! Или может? В любом случае кушать хотелось страшно, а оттого что именно хотелось кушать, становилось ещё страшнее.
Он слонялся по лесу с желанием хоть как-то заглушить предательский голод. Пару раз ему попадались грибники, но он обходил их стороной от греха подальше. Но долго ли это могло продолжаться? Может, стоило самому выйти к какому-то обществу охотхозяйства, покрутить перед их носом своим волосатым задом, да там и остаться, продырявленным парой пуль распятым половичком у кого-нибудь на полу, башкой в раме на стене или набитым опилками чучелом? Но жить-то ведь тоже хочется. Правда хочется жить, а не существовать, как сейчас, но в то, что это возможно с каждым новым днём и с каждой прожитой минутой верилось всё с большим трудом. Изнурённый постоянной беготнёй и изморённый ужасным голодом он частенько брёл, опустив голову и не видя ничего вокруг. Живот давно уже прилип к позвоночнику, кожа плотно обтянула кости на морде. Да, животные могут худеть значительно быстрее людей, так же как и набирать вес. И он тому живой пример. Он и сам уже ходячее чучело. Оставалось только спустить кровь и выпотрошить кишки. Жалкое подобие на волка или его родственника мифического вервольфа, коим он вероятно и являлся. Несчастное осунувшееся существо, все мысли которого сводились сейчас только к одному. Те жалкие пищевые крохи, зайцы и птички, ягоды и грибы, и с самого-то начала не приносили облегчения, но с каждым часом, а тем более днём жажда человеческой плоти, человеческой крови становилась всё больше нестерпимой. Неужели все те оборотни, коих мы осуждаем, смотря кинофильмы и читая книги, и сами являются жертвами обстоятельств? Неужели у них нет того выбора, которым мы сами их будто бы наделяем? А что бы мы сами делали на их месте, ведь инстинкт самосохранения превыше всего? Что делать несчастному профессору-филологу, что уже еле передвигал ноги от усталости, голода и жажды? Чужая смерть всё же более допустима, чем своя собственная, и это вполне естественно. Вот только, что делать, если эта чужая смерть должна быть следствием твоего поступка. Проще говоря, твоих рук, ну, или лап, дело. Может ли несчастный "человек" лишить кого-то жизни, ради спасения жизни своей собственной? Как же всё это трудно. Гораздо проще рассуждать о таких вещах сидя дома перед экраном телевизора и уплетая за обе щеки семечки или попкорн. Главный вопрос "Что делать?" назрел с определённой ясностью. Вот только он не знал, что ему на самом деле делать. Точнее, что делать он знал, вот только делать это очень не хотелось.
Он протяжно завыл, вложа в тот вой всю свою тоску и печаль, и помчался вперёд, проносясь сквозь траву и кусты, царапая серые бока и оставляя клочки шерсти на колючих кустах боярышника и его двоюродных братьях и сёстрах. Горе, такое горе как у него вряд ли часто встречалось в жизни. Вот это была настоящая беда по его личным меркам. И он, закоренелый атеист, истинно и свято в тот момент поверил в бога, вспоминая все свои прежние прегрешения большие и не очень, и ища в них то одно, возможно, единственное, что и послужило предтечей этого его наказания, так сказать началом конца. Искал и не находил. Что за преступление нужно совершить человеку, чтобы он заслужить такое наказание? Тем более человеку ни разу в жизни не произнёсшему даже матерное слово, ну, за исключением бурной юности, пожалуй. Но когда уже это было? Да и с кем не бывало?
Он нёсся и несся вперёд, пока полностью не выбился из сил. Расставив дрожащие лапы и опустив голову до самой матушки земли, он тяжело дышал, с вывалившегося языка обильно капала слюна, бока вздымались в такт каждому вдоху-выдоху. Тяжесть! Тяжесть лежала на душе и теле, он весь был, как гитарная струна, только не стройная и натянутая, а провисшая и безжизненная. Вот только надолго ли?
Где-то позади, совсем рядом, хрустнула сухая ветка. Кто? Кто посмел нарушить его горестный покой? Струна мгновенно натянулась и, кажется, даже тихонько звякнула. Нос и уши пришли в рабочее состояние, так что о присутствии добычи он знал уже гораздо раньше, чем увидел её. Дичь, долгожданная дичь. Он резко развернулся и прыгнул в сторону, приземляясь уже не на землю, а на чьё-то мягкое податливое тело.
Человек не успел даже вскрикнуть, не успел так толком ничего понять, только тихо хрустнули позвонки, а в безжизненных глазах застыл страх и одинокий немой вопрос. За что? За что кто-то имеет право лишить кого-то другого самого главного, что даётся нам матерью и богом, жизни?
Только полностью насытившись, удовлетворив свой голод и жажду, профессор филологии осознал, что именно только что произошло. И он был тому не просто невольным свидетелем, а напротив главным участником этой разыгравшейся посреди леса немой драмы. Не может быть. Этого просто не может быть! Он взмахнул окровавленной мордой из стороны в сторону и кровавые брызги тут же устремились в стремительный полёт, и никто не знал, куда именно забросит их судьба, разве что определённо не дальше ближайших кустов.
Он убил человека! Только что лишил жизни своего собрата, утолив голод его плотью и запив жажду кровью запоздалого грибника.
- Не-е-ет! Не-е-ет! Этого не может быть. Это не я.- Он сделал шаг назад.- Это не я. Я не убийца..., я не убийца.
Он покачал головой из стороны в сторону, снова сбросив несколько капелек с морды. Что это? Он лишь сейчас обратил на них внимание. Шершавый язык прошёлся по волосатому лычу. Кровь? Свежая кровь приятно теплела во рту. Полное осознание собственной вины и понимание всего произошедшего, пришло вместе с последними редкими каплями крови жертвы.
- Я... не... убийца..., убийца... не... я.
И развернувшись, он бросился в глубь леса, унося с собой свои горести и несчастья.
- Не-е-ет!- Ещё долго по лесу разносился его обезумевший крик, а потом тоскливый далёкий вой огласил своим заунывным пением и сам лес и его окрестности, город и близлежащие деревни.
P. s.:
Профессор филология больше так никогда и не вышел на работу. Его лучший друг ректор, так и не смог до него дозвониться. Обеспокоенный он наведался к нему домой, но того там не оказалось. Соседи ничего не знали, ничего не видели и ничего не слышали. Даже любопытные бабушки у подъезда не могли сказать по этому поводу ничего определённого. Вызванный наряд милиции после недолгих уговоров взломал дверь, но хозяина в квартире не обнаружил ни живого, ни мёртвого. И только выпачканный рвотой унитаз и мелкие клочки одежды в кровавой луже на полу вокруг него, что когда-то ещё и струйкой перебиралась через порог, да так и засохла, а также отпечатавшийся в ней след огромной собачьей (собачьей ли?) лапы, подтверждали самые худшие опасения. Вряд ли хозяин данной квартиры был жив. Хотя с другой стороны, что тут на самом деле произошло, не ведал никто.
Вскоре всё же профессора филологии официально признали мёртвым, дело о его таинственном исчезновении, так и осталось не закрытым, до сих пор вися глухарём на совести местных защитников правопорядка.
Как выяснилось чуть позже, не имея родных и близких, всё своё имущество он завещал своему лучшему другу ректору того же ВУЗа, в котором он сам и преподавал. Больше о нём никто ничего и никогда не слышал.
Примерно в тоже время в лесу был найден изуродованный труп мужчины, обглоданный почти до костей и неопознанный. Документов при нём не оказалось, поэтому выяснить личность убитого удалось не сразу. Корзинка полная грибов и в перевёрнутом виде валявшаяся тут же неподалёку, позволяла угадать в нём незадачливого грибника. Убийство было явным следствием нападения волков. На что указывали множественные рваные раны, следы от лап животного и явно съеденные некоторые части тела и внутренние органы. Вряд ли такое было под силу человеку, даже самому распоследнему маньяку. К тому же, как быть со следами?
В результате, в течение последующих нескольких дней было совершена облава на этих матёрых хищников, которая завершилась отстрелом нескольких обычных волков.
Более, подобные убийства в данном районе не повторялись.