Аннотация: Адаптированная версия для конкурса Настя и Никита - 2014.
Автор - Чернышева Ната
e-mail - romanat2002@mail.ru
Женька Полесов с Тепловозной улицы
Мы с Женькой знакомы с детского сада. Он в меня в первый же день шишкой кинул и в глаз попал, а я его ногой в коленку пнула. Так и ходили потом: он - хромой, я - одноглазая...
Тепловозная улица, где жили Полесовы, тянется вдоль железной дороги, разделявшей городок на две неравные части, старую и новую. Новая часть так и звалась в обиходе - задорожная. 'Пошли в кинотеатр на задорожную', и всем понятно, о каких местах речь. Тем более, что действующий кинотеатр в городе всего один. Был ещё 'Юбилейный', как раз в старой части города, но его не стало уже очень давно. Здание обветшало и полуразрушилось, стёкла выбили, крыша провалилась. Говорят, недавно выкупил землю какой-то застройщик, будет там небоскрёб строить. Синий забор вокруг уже поставили, но спецтехники что-то не видно и не слышно. Врут слухи, вот и всё.
Город - узловая железнодорожная станция. Здесь дорога разветвляется по нескольким направлениям - на Нальчик, на Алагир, на Гудермес, Владикавказ, Червлёную... На вокзале висит огромная карта Северо-Кавказской железной дороги, изучена вдоль и поперёк: бывает, ждёшь электричку, а она опаздывает; делать нечего, - смотришь карту. Между прочим, никогда не надоедает.
Автобусом на Тепловозную улицу ехать через полгорода. Гораздо проще пройти наискосок, через лесопарк. Парк теснят новостройки, но 'козья тропа' вполне себе здравствует. Тропинка в лесу, вдали от широких дорожек для велосипедистов, молодых мам с колясками и прочего гуляющего народа. С центральной аллеей тропа пересекается всего один раз, под железнодорожным мостом, и снова забирает вправо, через берёзки, к старой части города.
В парке, как всегда летом, живая тишина - шелест листвы, чириканье воробьёв, долбёж дятла, карканье ворон... Лает вдалеке собака, с детской площадки несётся звонкий визг малышни, а то вдруг протяжно засвистит электричка. Так-так-так, так-так-так,- коротко простучат за деревьями колёса. И снова птичий гомон на фоне утихающего дробного эха.
За парком, через Тепловозную, стоят двухэтажные облупившиеся домики, лепятся к капитальному забору сортировочной станции гаражи. Низкие гудки большегрузных локомотивов приподнимают крыши, отдаются в распахнутых по случаю жары окнах глухим дребезгом. Голуби и вороны не шевелятся: привыкли.
Женьку нашла за гаражами, у древнего дуба, возле качелей, сделанных из верёвки и автомобильных камер, нашла по голосу.
- Зверюга ты ушастая,- ругался друг.- Зараза пушистая. К-кошка!
'Кошка' под Женькин тон прозвучало как 'собака'.
Кошка-собака жмурила зеленущие глаза и зевала во всю пасть, демонстрируя отменное презрение. Неподалёку барахталось её семейство - шесть рыжих, в мамашу, милашек и двое чёрных бандитов. Чёрные были заметно крупнее и явно старше рыжих.
Женькина Мурка всегда прятала потомство в потайных местах и только потом ставила хозяев перед фактом: бегающих пушистиков уже не утопишь. Котилась она исправно три раза в год. Дети у неё получались на загляденье красивые, их охотно разбирали люди. Но сегодня Мурка совершила неслыханное. Помимо своей шестёрки привела ещё двоих приёмышей, где только взяла.
- Погляди на них,- сокрушался Женька.- Это же абреки какие-то, а не коты. Ты головой думала, мать, что творишь?
'Мать' лениво чесала за ухом и дразнила хвостом 'абреков'.
- Эх ты, несчастная,- в сердцах высказался Женька.- Привет,- это уже мне.
Я присела на качели, толкнулась ногой. Еле слышно заскрипела верёвка, мир поплыл, закачался... У Женьки круглое лицо, нос картошкой, крупные точки золотых веснушек на щеках и серые глаза. Он очень похож на отца, Петра Евгеньича, машиниста-инструктора, старательно ему подражает во всём, в разговоре в том числе. Эта его фирменная 'мать' оттуда же, от папы.
- На карьер?- спрашивает Женька и улыбается.
- Ага,- соскакиваю с качели.
Старый выработанный карьер давным-давно залили водой, получился пруд. Самое то по жаре. С обрыва кинуться в холодную воду, скребануть пальцами по дну, потом вверх, к солнцу, к воздуху... и обязательно повторить сначала!
Обходить сортировочную станцию было лениво. Всегда лениво и всем. Поэтому в заборе зияла дыра и народная тропа к той дыре вела широкая, утоптанная, по всему видно, зарастёт очень не скоро. На самой станции - вагоны, вагоны, вагоны, маневровые старенькие ЧМЭЗы, дальнобойные трёхсекционные большегрузы. Я всё гадала, чтó перевозят на платформах без верха, но с высокими стенками из сетки-рабицы. Воображение рисовало лошадей, коров, африканских жирафов... Пару дней назад увидала что. Автомобили. Обыкновенные легковые автомобили...
- По третьему пути проследует локомотив, будьте внимательны и осторожны,- сообщает динамик.- По третьему пути проследует...
Локомотив уже свистит, но его пока не видно за поворотом. Однако звук нарастает стремительно: скорость у локомотива что надо.
- Эй! Стой!
- Бежим!- дёргает меня Женька.
И мы бежим, подныривая под вагоны. Азартно ёкает сердце. Страшно, если вагон вдруг поедет, ещё страшнее, если поймают. Женьке батя всыплет ремнём, а мне... Как я маме и бабушке в глаза посмотрю?..
Мы зажимаем рты ладонями, нас мучит адреналиновая одышка, но дышать в полную силу страшно. Вагон крупно дрожит: по третьему пути летит локомотив.
- Проклятые мальчишки!- раздаётся совсем рядом свирепый голос.- Лазят по вагонам! Чтоб их всех...
Нам плохо от нехватки кислорода, но мы молчим и стараемся не слишком громко дышать. Получается плохо, но сторож нас не слышит. Лязг, тишина, снова лязг. Вагон дёргает, потом начинает плавно тащить.
- Женька!- перепугано шиплю я.
- Тих, мать, пусть отъедет подальше, там и спрыгнем,- шипит он в ответ
Тадах. Тадах-тадах.
- Да ну тебя, пошли!
- Сейчас, ещё чуток...
Тадах-тадах, тадах-тадах. Скорость растёт.
- А-а-а!- ору я, хватаюсь за дверь, и... не могу сдвинуть её с места, тут же липким холодом по спине, - неужели заклинило?!- Что зеваешь, помогай!
Женька бросается к двери. Вдвоём мы кое-как откатываем её и шарахаемся назад, в тёмное нутро вагона. Состав уже набрал скорость, не спрыгнешь.
- Женька!- убить его готова!
- Да ладно,- храбрится Женька.- На Заготзерно пошёл. Или на кирпичный... Не дрейфь.
- А как выбираться оттуда?!!
- Не дрожи! Что-нибудь придумаем.
Колёса стучали, вагон кренило на поворотах. Пол был грязный и холодный, я подсунула под попу свою пляжную сумку, Женьке пришлось сесть так. Ну, ему проще, у него штаны, а вот мне...
- Слушай,- сказала я.- По-моему, он давно уже мимо просвистел. И мимо Заготзерна, и мимо кирпичного...
- Да ну,- отозвался Женька, но неуверенно.
- Ну да,- буркнула я, и прикусила губу, чтобы не расплакаться. Не люблю плакать, особенно при Женьке. Женька плакс не выносит.
- Тормозит! Татка, тормозит!
Мы кинулись к двери. Вечерело. Воздух наполнился синевой, сверчали в траве насекомые. Это, знаете ли, длинное такое: 'Спать пора, спать пора, спа-а-ть пора'. Состав со скрежетом затормозился. Длинная кишка вагонов образовала порядочную дугу, подсвеченную алой зарёй: поворот. Далеко-далеко, у локомотива, горело багровое око семафора.
- Пошли,- решительно сказала я.
- Стой,- Женька едва успел ухватить меня за руку, я сердито выдралась, зла была на него до чёртиков.- Стой, Татка! Нельзя.... Давай сначала до станции доедем.
- Да ну тебя!- обозлилась я.- Кто орал, что - подождём чуток, подождём, спрыгнем потом? Спрыгнули! Больше не надо!
- Глупый был,- легко согласился Женька.- Ты погляди, мать, это же перегон какой-то, степь. Пропадём!
- Знаешь что!- меня заклинило.- Езжай дальше сам, а я пошла!
Состав дёрнуло, потащило вперёд. Я сунулась в дверь. Женька перехватил, а руки у него что клещи. Вцепился, как бульдог, намертво. Я заорала, стала брыкаться, ругаться, Женька держал. В распахнутую дверь брызнуло синим - мимо пронесло семафор.
- Это ты всё, из-за тебя всё, из-за тебя!
Хрясь! Мне залепили по щеке. Я заморгала. Меня? По щеке? Женька? Вагон дёрнуло, я с воплем шмякнулась на пол. (А могла бы и на обочину, рыбкой, головой в насыпь, н-да...) Женька с натугой захлопнул дверь. И обрушилась темнота.
Не выдержала, разревелась. Ревела, ревела и ревела. Женька потом сознался, что тоже плакал. Только молча, и чтоб я не слышала. Он ведь тоже перепугался не меньше меня...
Вагон несло всю ночь без остановок. Изредка проносились мимо шумные встречные, мелькал в щелях тревожный свет ночных фонарей. Состав не сбавлял скорость, явно не собираясь останавливаться. Мы с Женькой съели всё, что прихватили с собой на карьер - бутерброды, чипсы, печенье. И стало казаться, море по колено, трын-трава, остановится же этот проклятый вагон когда-нибудь! Тут-то мы и слезем, сядем в электричку и отправимся домой...
Женька включил фонарик, у него всегда в карманах водилась всякая всячина - фонарик, складной нож, какие-то камешки, прищепки... Неверный белый свет метал на стенки нашей нежданной тюрьмы чёрные тени. Женька делал из пальцев всякие рожи, и мы смеялись, смеялись.
Потом села батарейка и свет погас. В гулкой, холодной, мгновенно ставшей огромной, темноте глухо рокотали колёса. Я вытащила из сумки полотенце, набросила на плечи. Жаль, ноги слишком длинные, не укроешь их, как следует! А потом вскинулась: Женька!
- Замёрз?
- Не-а.
- Врёшь!
Мы сели спина к спине, попытались растянуть несчастное полотенце, насколько его можно было растянуть на нас обоих, не маленькие ведь уже....
Наверное, я задремала. Это был нехороший, мутный сон, я то проваливалась в него, и мне становилось хорошо и славно, потому, что снилось, как нежусь в своей собственной мягкой постели, а за окном - солнечное утро, вставать лень, но из кухни слишком вкусно пахнет, так что вставать надо... То вновь выныривала из дрёмы в тарахтящую по железной дороге реальность.
Где-то между этими провалами я вдруг осознала, что вагон больше не качается, не гремит и не скрипит, что стоит он ровно, без привычной дрожи, свойственной любому движению.
- Татка, вставай. Вставай, Татка,- тормошил Женька.- Станция! Большая станция!
Он спрыгнул первым, помог вылезти мне. Рядом с нашим составом стоял второй товарный, сплошные бочки. Из-под колёс бил тревожный оранжевый свет станционных фонарей. Над поездами, в синеющем утреннем небе, косо висел жирный месяц.
- Х-холодно как,- выдавила я, зубы стучали.
- А ты попрыгай,- предложил Женька и тут же подал пример.
Несколько минут мы остервенело прыгали. Гудок, лязг, наш состав тронуло и плавно понесло мимо нас. Мы помахали 'нашему' вагону вслед, скатертью, мол, дорога.
- Где это мы, Жень?- спросила я.
- Не знаю,- отозвался он.- Поглядим...
- Электропоезд, следующий на Минеральные Воды, прибывает на четвёртый путь,- включился вдруг станционный динамик.- Электропоезд, следующий на Минеральные Воды...
- Женька, бежим!- подхватилась я.- Нам на Минводы надо!
- Погоди, а вдруг Минводы - это в обратную сторону?!
- Да ну, нет! Вспомни, мы всю ночь... а на какой скорости?
- Ну, шестьдесят км в час средняя... но, по-моему, там больше было...
- Ну! А сколько мы ехали? Сколько сейчас, по-твоему?
- Около пяти, электрички раньше не ходят.
- Во! Помножь на скорость! Нас далеко за Минводы вынесло! Бегом на четвёртый путь!
Нас спасло только то, что подбежали мы с хвоста электрички, и что народу была толпа... Контролёр изначально была где-то в первых вагонах. И на каждой станции перебиралась из одного в другой, по направлению к хвосту поезда.
Коноково, Овечка, Богословская, Зеленчук.
- Ваши билеты, молодые люди.
Я хватанула рукой сумку, чтобы достать кошелёк и заплатить за проезд. Рука загребла пустоту. Белые от ужаса глаза Женьки. Я забыла сумку в товарном вагоне!
Железнодорожная станция Невинномысская встретила солнцем, терпким, настоянным на запахах вагонов, электровозов и пирожковых воздухом. Электричка унеслась на Минводы, победно вереща. 'И скажите спасибо, что полицию не вызвала, попрошайки несчастные!'
Я села на лавочку, уткнулась в рукав, больно, до солоноватой влаги, закусила губу,- не помогло! Слезы сжимали спазмами горло. Да что же это за невезуха такая! Ведь почти доехали! Ещё пара станций, и Минводы! А там живёт тётя Таня, мамина младшая сестра, она нас бы встретила...
- Что, отстали от поезда?- сочувствующий женский голос.
Я даже не пошевелилась. Ну, отстали и отстали, какая разница... Пусть отстали, всё равно никто про теплушку не поверит.
- Вам куда надо-то?
- Станция Прохладная,- помявшись, ответил Женька.
- Пошли. Да пошли, чего сидите! Стоянка поезда сокращена...
Женька, не веря удаче, дёрнул меня за руку.
Наша внезапная фея не пожелала назваться. Была она худа, груба и не то, чтобы некрасива, просто - никакого макияжа, длинное лошадиное лицо, глаза красные от хронического недосыпа...
Она принесла нам булки. Что это были за булки! Самые вкусные булки на мире. Нет, самые вкусные булки во всей Вселенной и всех параллельных к ней мирах, вместе взятых! Мы с Женькой в них буквально впились. Жадно ели. Оказывается, успели проголодаться до потери пульса, но заметили это только сейчас. Горячий железный подстаканник обжигал, чай норовил выплеснуться на колени. Верхние боковушки после холодного железа теплушки казались царскими перинами. А плед? Я говорила про плед? Клетчатый, колючий, пахнущий так, как только и пахнут пледы в плацкартах. Самый лучший плед в мире...
Я теперь чётко понимала, что такое счастье. Это когда тебя унесёт в товарном вагоне неизвестно куда, потом из электрички выкинут как безбилетника, а волшебная фея подберёт, накормит булочкой и уложит на мягкое, под тёплое одеяло...
Так-так, так-так,- негромко стучали колёса.
- Спасибо,- поблагодарила я добрую женщину.
- Передай дальше,- отмахнулась она.
- Что?
Видно, у неё было хорошее настроение. Она подоткнула мне плед и пояснила:
- Получила добро, передай его дальше. Потом сама кому-нибудь вот так же в безвыходной ситуации поможешь...
Я уже не слышала её, глаза слипались. На соседней боковушке устраивался Женька... Отчего-то вагон шёл на Нальчик полупустым, мест было много.
Не знаю, как Женька, а лично я благополучно проспала всю дорогу. Разлепила глаза от грубого голоса проводницы:
- Прохладная. Станция Прохладная... Как постель складываешь, идиот? Кто так складывает? Скомкают, как в задницу, а ты потом разбирай!- и грянул скандал.
Тамбур пах сыростью, темнотой и почему-то кошками.
- Приехали,- бледно улыбнулся Женька.
- Влетит тебе,- посочувствовала я.
- А тебе не влетит?
Я только вздохнула.
Мы сидели на обрыве, свесив ноги, и внизу под нами рябил солнечными бликами пруд, сотворённый из старого карьера. В траве трещали воробьи, дёргая жёсткие бодылки, гагакали на воде налетевшие с домашних подворий гуси.
Сидеть Женьке было ой как неприятно. По той же причине он не купался вместе с остальными ребятами и ещё пару дней не сможет, а я с ним - из товарищеской солидарности. Набедокурили оба, обоим и отвечать...
- Здорово досталось, да?- спросила я.
- Угу,- буркнул Женька, жуя травинку.- А тебе?
- И мне, - вздыхаю, ёжусь, вспоминая разговор и как мне было стыдно и...- А помнишь, как ты в вагоне дверью хлопнул?
- А ты в степь едва не убежала!
- А ты тени своей испугался!
- Кто испугался, я?
- А не помнишь будто? Когда фонарик включил!
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались одновременно друг с другом. Пережитый ужас уходил в прошлое, превращался в приключение, в иронию судьбы, в нечто донельзя смешное.
Когда-нибудь мы расскажем о нём своим детям, но это когда-нибудь наступит ещё очень не скоро. Впереди нас ждало лето - полных два месяца до сентября...