Что характерно для творчества Александра Грога, зрелого и талантливого писателя, хотя и не состоящего ни в каких союзах писателей или кружках литераторов? Попытаюсь перечислить главное на мой взгляд.
1. Высокая, чистая, выстраданная любовь к русскому народу, к нашей Родине, к той Родине, что мы потеряли с приходом общечеловеческих ценностей от Атлантики до наших месторождений нефти и газа, которые чуть было не стали ихними.
2. Народность, глубокие корни, связывающие самого Александра с псковской землей, где он родился и вырос, где росли и мужали герои его произведений.
3. Чистый русский язык, не замусоренный нелепыми заимствованиями и не исковерканный слэнгом, язык, идущий от тех же корней: от простого народа, от крестьянина-старовера.
4. Глубинная правда его произведений. Вопросы, которые он ставит и решает, не высосаны из пальца, сюжеты его работ не заимствованы в модных сериалах - всё из жизни, всё подсказано жизнью, собственной сложной и богатой жизнью Александра, жизнью его друзей и боевых товарищей, жизнью всего народа России, той России, которая начинается за Московской кольцевой автодорогой.
5. Герои произведений Александра - сильные духом люди. Если это мальчишки (а он много пишет о мальчишках, своих сверстниках, собственно, пишет о себе, о своем послевоенном детстве) - то это мальчишки, из которых обязательно вырастут мужчины. Если это мужики - то это не интеллигенты-хлюпики, суть жизни которых можно охарактеризовать четырьмя словами: мелкие страсти мелких людей. Мужики Александра Грога крепко стоят на ногах, умеют выживать, умеют жить, а если надо - умеют достойно умирать. "Выращивать здоровую личность - гражданина", - вот призвание писателя по Грогу. Шире - это же и задача общества. Здоровую личность, гражданина, а не педерастов и проституток.
6. Тема произведений Грога - человек, его духовное становление в самых нелегких, самых невыносимых условиях жизни русской глубинки, и сама эта жизнь, которой и сейчас живут люди в окрестностях Лешенского, где я и познакомился с Александром Грогом.
7. Рано или поздно все мелкие рассказы, зарисовки, очерки, опубликованные Александром на страницах Самиздата, включая "Змеиный контракт", "Черный контракт" и другие, лягут в основу большого романа, эпопеи жизни нашего народа от периода военного лихолетья до лихолетья демократического и в условиях этого последнего лихолетья России.
Следует отметить, что произведениям Александра Грога не хватает добротного и добросовестного корректора советских времен: в них очень много опечаток и нелепых ошибок, что досадно, хотя и не вызывает отторжения - слишком высок накал, слишком сильны характеры, слишком лихо закручен и неожиданно развивается сюжет, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Всё это и многое другое можно наблюдать в недавно опубликованном произведении Александра Грога "Время своих войн - 5". Трудно определить жанр этой работы - я выше сказал, что однажды "Время своих войн - 5" вместе со "Временем своих войн - 4, -3, -2, -1" и другими произведениями составят единую эпопею, сравнить с которой у нас можно будет, пожалуй, лишь "Тихий Дон" Шолохова. Назовем условно "Время своих войн - 5" романом-антиутопией, тем более, что и по духу, и по масштабу событий, и по политической остроте, и по актуальности, и по языку, и по яркости личностей "Время своих войн - 5" сравнимо с романом-антиутопией Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых", о котором я писал здесь: http://samlib.ru/c/chuksin_n_j/stillborn.shtml
Действие романа "Время своих войн - 5" происходит в наше время в одном из государств-лимитрофов, обреченных историей прислуживать более сильным соседям. В одном из государств, элита которого не поняла и не приняла исторического шанса стать частью большого и сильного целого, сохранив при этом всё свое национальное своеобразие, предпочтя этому продолжение исторической роли лакея-прислужника при сильном, на этот раз заокеанском, хозяине. Что спросить с такой элиты, значительную часть которой составляет интеллигенция, цена которой известна? Как написано в романе:
Получить во владение землю, можно сказать, дважды подаренную Советской властью (которую люто ненавидели - как всякий раб, получивший нежданную свободу с рук своего хозяина, тут же начинает ненавидеть его), но так и не сделать выводов? Не из ярого ли желания повторить прежний путь?..
Из дураков и рабов получаются самые угодливые, самые исполнительные, самые безжалостные палачи.
(Здесь и далее цитаты из работ Грога выделены шрифтом и цветом)
Оно бы всё ничего - лакейство из сознания вытравить трудно. Проблема в том, что, строя свою "незалэжность", эти лимитрофы используют фашистские по факту методы, политику апартеида, разделяя своё население на несколько сортов.
Низший сорт - русские, которых там считают оккупантами, те самые русские, руками, потом и кровью которых создавалась практически вся инфраструктура, практически вся экономика и значительная часть современной культуры этих лимитрофов. Более того, идет целенаправленное стравливание двух этнических групп, до того живших и работавших бок о бок. Из романа:
"Теперь хоть газет не читай. Латышскую возьмешь: мы - оккупанты, русскую: они - фашисты. Кругом "они", да "мы", а ведь раньше не делили, одни беды, одни радости. Располовинили, и душу располовинили.. Хотя, вроде, нет - эту вовсе в клочья порвали..."
Методы для этого используются самые изощренные и самые подлые. Из романа:
Мир повидал всяких вывертов: каменщиков, никогда в жизни не держащих кайла и скребка, "рабочие партии", в которых не было рабочих, или сравнительно недавнюю балтийскую новинку - "штаб русских школ" - где среди главных "штабистов" днем с лампой не найти было русских. Русские школы в Латвии существовали лишь в том смысле, что в них учились русские - "русскими школами" им было запрещено называться (в отличии от пары "еврейских", у которых это гордо красовалось на фасадах и даже "украинской"), но парадокс как раз заключался в том, что штаб этот - "русский штаб" (как всякий несведущий мог бы судить по названию), составляли еврейские подростки, руководимые взрослыми, имеющими в отличие от них кое-какой опыт, и считающих, что их детям тоже необходим практический опыт управления и стравливания масс. Учась под наставлением своих взрослых с детства делать политические карьеры, как направлять этих русских лохов, противопоставляя их латышам. Более чем удобно, поскольку едва ли не вся "русскоголосящая" пресса сосредоточена в одних руках, и растут они из того места, что греется под солнцем Тель-Авива...
Действие романа происходит в тот момент, когда терпение угнетаемой части населения одного из лимитрофов лопается, и наступает час истины, час расплаты за все унижения и издевательства, которым подвергалась одна часть бывшего единого советского народа со стороны другой его части, наступает время "Ч". Этому времени "Ч" в романе предшествует ряд событий, странным образом похожих на события в далекой Боливии, где боливийские индейцы сожгли живьем мэра Бенджамина Альтамирано за его коррумпированность. Из романа:
Все мы помним те возмутительные события, которые легли пятном на наши службы безопасности. Как какой-то выродок в белой холщовой одежде, выбив босой ногой дверь (сохранился отпечаток), зашел в кабинет начальника полиции города Риги госпоже Майе Загорскис, держа в правой руке человеческую голову, в левой - горсть ржаных колосьев. То и другое положил ей на стол, произнеся загадочную фразу, которую она, находясь в состоянии шока, не могла позднее вспомнить, зато дословно запомнил, присутствующий здесь же секретарь. Сказано было следующее: "Хоть ты мне ялова, да телись! И чтобы в этом году!"
Еще раз обращаем ваше внимание, фраза была произнесена на русском языке, без акцента, что явным образом подтверждает принадлежность к одноименной национальной экстремистской террористической группе. В отрубленной голове позже признали известного издателя Граубе, внезапно исчезнувшего несколькими днями раньше и находящегося в розыске согласно заявлению о пропаже. Господин Граубе неоднократно заявлял об устных угрозах в свой адрес, особенно усилившихся после выхода недавно начатой им книжной серии "Русские свиньи", говорящих о преступлениях советского режима в Латвии и культурных отличиях наших народов. (...)
Как и ранения, нанесенные полицейским, опять же вызывающего, циничного характера, носящего признаки явной демонстрации, стремления нанести не столько физический ущерб (ранение), как оскорбление (ущерб морали и престижу службы).
Напоминаем, что, обезоружив дежурных полицейских, их заставили стать упершись руками в стену, после чего, один из террористов выстрелом наносил сквозные ранения сразу трем полицейским - в самой нижней мягкой части спины"
Еще одно событие романа, предшествовавшее времени "Ч":
"...Назначению парламентом суверенной страны главного надзирателя над своими правами и свободами, одновременно главного контрразведчика страны - человека получившего свое воинское звание в Британии, служащего США, если судить по тому, что принятия этого решения у Сейма Латвии потребовал звонок из Вашингтона (...) Главный контрразведчик Латвии, главный защитник ее Конституции и связанных с нею свобод был убит ножом. Прозаически, пошлым образом, словно по какой-то "бытовухе".(...) Согласно сделанному вскрытию, следовало, что директор Бюро защиты Конституции Латвии был ударен ножом два раза, а согласно допросам охраны, постоянно находящейся при нем, никто этого не заметил. Более того, они утверждали, что никого в непосредственном контакте с "объектом" не находилось. Просто шел, потом взялся за бок, потом остановился, удивленно оглянулся, стал оседать и упал.
- Что еще не заметили?!
- Вообще-то у нас так свиней режут, - позволил себе догадку один из следователей".
Герои романа "Время своих войн - 5" узнаваемы для тех, кто читает рассказы Александра Грога. Выше я процитировал, как именно был исполнен в романе главный контрразведчик "незалэжной" страны, получивший воинское звание в Британии и служивший США. Исполнитель - Петька-Казак, теперь Петров Юрий Александрович:
"Младший Петров решает больше без ножа не ходить. Никогда! Ведь, тут даже по честному, даже если один на один, неизвестно справился бы, а "эти" его разом в четыре кулака взяли, да еще подло как... отвлекли, расслабили... (...) Хотели сразу оглушить, не получилось, потом били с досады. Женщина закричала - убежали, вторая станция рядом - железнодорожная, а там дежурный, и линия - связь, запросто мог наряд приехать...
Вроде бы зарубцевалось, но Петька всякий раз - только мыслью соприкоснись со случаем этим - становится словно бешенный, скрипит зубами, а ночью, случается, кусает подушку... Потом находит способ успокаиваться. Слепив глиняного, вперемежку с соломой, "голема", кидается на него с ножом, тыркая неостановочно, пока собственное сердце не зайдется полностью. Тогда отлеживается и снова тыркает...
А вот работает Сашка-Снайпер, Сорокин Александр Алексеевич:
Единственный, кто средь всей этой беспорядочной стрельбы, стрелял не на удачу, не "в направлении", а в цель: только в то, что видишь, на уровне рефлексов, движениями опережающими мысль. Если видишь, значит - можешь попасть, если можешь, значит - должен. Попадал, не думая, словно так и должно быть, вкладывать пулю будто рукой - туда, куда наметил, не думая, что этим стирает из списка живых чью-то жизнь, даже не рассматривая их как живых, словно был на собственном стрелковом поле "для специалистов", где лишь на короткие промежутки времени появляются мишени, и не покажутся во второй раз, и потому нужно дать наилучший результат - много лучший, чем когда-либо был до этого. Есть дни, когда все получается. Санька чувствовал, что это его день, и словно те инвалиды Великой Войны, что когда-то учили его стрельбе, смотрят на него сейчас, молчат, чтобы не отвлечь, и только Евгений Александрович довольно, едва слышно, покрякивает.
Это про него было:
Винтовка закреплена, подлажена под лежащего Саньку, чтобы было удобно. Шевелить ее нельзя - собьется начальный прицел, и тогда все упражнение насмарку, можно только целиться осторожно.
Евгений Александрович двигает "фашиста" по листу бумаги, наколотому кнопками на кругляки. У него на обрубке руки надет хомут, от него рейка и расщепленная спица, в спицу вставлен "черный фашист". Фашист в каске. Только из картона он вырезан не весь целиком, а от пояса. Саньке нужно попасть ему в голову, но этого мало, попасть нужно точно между глаз. Где сами глаза, Санька с такого расстояния не видит, но знает, что между глаз у "фашиста" прокручена дырка.
Санька лежит на полу, смотрит в прицел (осторожно, чтобы не сдвинуть винтовку) и тихо командует: "выше, правее, чуть влево, на волос вверх..."
Не буду пересказывать содержание романа - оно гораздо интереснее, чем это можно понять из приведенных отрывков. Скажу только, что "Слухи о том, что в банде международных террористов находились ортодоксальные евреи, не имеют никакого основания...", а недавняя операция в Мумбаи по сравнению с описанной в романе выглядит художественной самодеятельностью пионерлагеря по сравнению с постановками в Большом театре.
Приведу только несколько характерных нюансов. Вот потрет успешного тележурналиста Виталика:
Парадокс, но одновременно Виталик больше всего ненавидит "частных лгунов", когда встречает подобных любителей - оскорбление его профессионализму! - свирепеет. Врать не каждому дано - по иной плоскости скользя, можно и узанозиться, и Виталик примером собственным учит "врать гладко, врать гадко, чтоб против ветра, а запашок все равно сзади - пусть и по следу, а не нагонят". Как всякий телевизионный комментатор, Виталик готов врать до обеда, в обед, да и к ужину оставлять не чуток. Всего враз не переврешь. Не уставая при этом переживать, что слава скоротечна, она только на какое-то время подсвечивает себя фонариком, потом заканчивается масло слов, и "слава" занимает свое место в каком-нибудь пыльном музее или каталоге... а иногда и вовсе не занимает - испаряется бесследно.
Вот о масонах и прочих иллюминатах:
Вы все время ищите заговор там, где его нет. Масоны? Херня! Иллюминаты? ... Ряженые! Двойное, тройное прикрытие - собирание в корзины козлов отпущения, страховка, использование. На самом деле - мафия, обыкновенная экономическая мафия. Семья! Только, сам понимаешь, масштабчик уже другой, это... по вашему сказать? - поширше будет! Но и попробуй такой кусочек, как Россия, разом заглотить! А переваривать сколько надо? Сколько собственного пищевого сока на нее исторгнуть? Штаты мы сколько переваривали? Едва ли не с их основания! А Россия дошла пока только до состояния полуфабриката, это пока еще полусырое. Была бы вместе с Украиной и Белоруссией, еще, быть может, колом поперек и стала, но не для того дробили...
Вот о перерождении людей в условиях культа потреблятства, насаждаемого всеми средствами массового оболванивания:
Выродились люди, сравнялись, обмельчали в своем житейском "закукливании". Стали усредненными - "ни вашим, ни нашим" - лишь бы не трогали. Западный образ жизни как-то очень быстро превращает всех людей в чрезвычайно узких на поступок. В том числе и внутри себя, по собственной душе... Еще не подлезает под двери, не готов стелиться ковриком, но уже недолго ждать, когда подлезет.
Вот про одну из наших двух традиционных бед:
"За дурость Бог простит, а люди бьют. Но не потому, что божьего в них нет или мало, а для собственной безопасности. Защищаются от дурака. Те, кто дураков приваживают, долго не живут. Дурак, рано или поздно, такого снисходительного "добряка" подставит - к самой полной мере - чашу дурака ему хлебать! Подведен будет добряк под расстройство - личное или государственное (...).
Дураков бьют, чтобы на их примере других выучить...
Вот про чиновников:
Всякая бестолковщина, согласно традициям, начинается с чиновничьего аппарата - именно его лихорадит больше всего, верхушка его первой командует себе немедленную эвакуацию, оставив всех остальных, как "крайних", до которых рано или поздно доходит - под что их оставили.
Вот о главном, об идеологии:
В час "Ч" все должно иметь смысл. Можно сколько угодно в дорогущем переоснащенном ситуационном центре предлагать правильные разумные решения, но если аналитический разум до этого отсутствовал, не были созданы рычаги исполнения, если исполнители разбежались... На кой фиг, спрашивается, тратились, если не вооружили исполнителя идеей, под которую солдат готов остаться на поле боя не за деньги (о каких деньгах может идти речь, когда в тебя стреляют?), а по долгу совести своей? Но размыли совесть, меряя все деньгами...
Отдельный вопрос - образ в романе Гришки-Командира, который командир "по прозвищу и сущности собственной".
Сначала ты играешь образ, потом образ начинает играть тобой - именно он ведет и воспитывает. Все просто. Невозможность в определенных обстоятельствах иного поступка, чем тот, который от тебя ждут. Стыдно не соответствовать образу. Дал трусости поглотить себя, так и будет зажевывать до самого твоего позорного конца. Шагнул вопреки, через дрожь и пустоту - держась памятью за предков, боясь позора, так и будешь шагать, с каждым шагом отвоевывая по кусочку, пока не станешь тем, кем должен стать. И тогда смерти нет!
Предполагаю, что псевдоним "Александр Грог" выбран не случайно. Он образован от имени Гришки Командира, подлинное имя которого Георгий Рогов. Только Гришка-Командир в литературе полностью именовался Георгием Владимировичем, а не Георгием Александровичем, как в жизни. Есть даже некоторое потретное сходство героя и его прототипа:
А про самого Александра после прочтения его работ можно сказать коротко: профессия - диверсант. Призвание - писатель.
