История, о которой я хочу рассказать, случилась в далёкие теперь шестидесятые годы, когда я был еще совсем мальчишкой и только-только перешел в третий класс. Да, и не история это, по большому счету, а так - скорее, эпизод, мгновение, коих в нашей жизни не счесть, но из которых она и соткана. Одни из них, наверное, самые многочисленные, бесследно растворяются и забываются навсегда, другие мы смутно припоминаем, третьи врезаются в память на всю жизнь. Вот эти третьи имеют обыкновение периодически всплывать на поверхность и либо радовать вас отблесками детских и юношеских воспоминаний, либо смущать, терзая и будоража нашу совесть. Всё это в зависимости от того, что в них запечатлено. К счастью, память имеет очень хорошую особенность - по прошествии времени ретушировать, смягчать, а то и вовсе стирать неприятные воспоминания, зло, беды. Не зря говорят, что время раны лечит.
Так вот. Однажды теплым июньским вечером я сидел на скамейке у подъезда и поджидал кого-нибудь из друзей по двору. Большинство ребят разъехались по пионерским лагерям или в деревни к бабушкам и дедушкам. Я тоже собирался в скором времени вместе с родителями и сестрой поехать на Волгу к моему двоюродному брату Володе. Но пока папа не взял отпуск, приходилось коротать время в Москве в компании с теми, кто по каким-то причинам, как и я, не уехал из города.
Наконец подошли Петька, Сережка и Дениска и примостились рядом. Немного посидели молча, потом Петька сплюнул и сказал:
- Из двенадцатого дома предлагают в "триста" сыграть.
Игра "Триста" в наше время была забавной мешаниной из "казаков-разбойников" и "подкидного дурака". Игроки делились на две команды. В каждой игроку выдавался один фант с цифрой от 100 до 500 или выше, в зависимости от количества игроков. Например, в команде 10 игроков. Значит, фантов будет 10 достоинством от 100 до 1000. После этого команды разбегаются и начинается игра. Она заключается в том, чтобы отобрать у команды противника все фанты. У кого фант отобран из игры выбывает. А делается это так. Игрок, имеющий фант 100 - самый слабый. Если его поймает любой игрок противоположной команды с фантом от 200 и выше, то первый проигрывает и сдает свой фант противнику, который сразу же становится сильнее на эту захваченную сотку. Хитрость в том, что соперники не знают у кого какой фант. Иногда сотка оказывается у самого физически сильного игрока, иногда наоборот. Порой долго гоняешься за противником, а когда поймаешь и потребуешь предъявить фант, оказывается, что его фант сильнее, и тебе приходится сдаваться и отдавать свой фант. Выигранные фанты можно было распределять в команде относительно равномерно, а можно было отдать самому быстрому (охотнику), с тем, чтобы он ловил противников и не боялся, что его сумма будет меньше.
- А сколько их? - поинтересовался Сережка из второго подъезда по кличке "Сизый".
- Говорят, что человек шесть наберут, - ответил Петька и снова сплюнул сквозь зубы. - Все ж разъехались...
Так плевать в то время было, по нашему мнению, проявлением мужественности, самостоятельности и независимости. К тому же Петька во всем подражал своему старшему брату-восьмикласснику, известному местному голубятнику и хулигану, периодически попадавшему в детскую комнату милиции. Позже, спустя несколько лет, всё это кончилось тем, что по пьяни старший брат ограбил кого-то на улице и загремел в колонию. Вообще семья какая-то несчастная и неправильная была. Отец - пьяница - погиб на заводе вскоре после рождения Петьки. Петька, конечно, рассказывал, что его отец на войне погиб, а я однажды подслушал разговор своего папы с мамой и узнал правду, но помалкивал, интуитивно понимая, что иначе, как врать, Петька поступить не может. Еще у Петьки имелась сестра Ольга. Она была старше своих братьев. Ходила во дворе всегда с небольшим транзисторным приемником, который висел у неё на шее. Она была умственно отсталой, училась в специальной школе, но тогда я этого не понимал и считал её просто придурковатой. И всё это семейство хулиганов, дебилов и двоечников тащила на себе несчастная мама, которая работала шофёром на автокомбинате и иногда катала нас в кабине своего грузовика.
- А нас только четверо, - вздохнул я. - И их шестеро. Всего десять человек. По-хорошему только на одну команду набирается. Если по правилам.
- Уже сосчитал, математик, - недовольно проворчал Петька. - А мы не по правилам можем.
Дело в том, что ни Петька, ни Сизый не могли похвастаться успехами в учебе. Оба были круглыми троечниками, а Петька так вообще периодически скатывался на двойки. Дениска преуспел на поприще учебы больше и считался "хорошистом", тогда как ваш покорный слуга был круглым отличником, что, в глазах дворовой детворы, не являлось положительным фактором, а, скорее, наоборот.
- Всё равно нам надо еще двоих найти, - поддержал меня Дениска. - Я днём видел Борьку и Юрку.
- С этой мелюзгой мы обязательно проиграем, - процедил Петька.
Борька и Юрка были второклашками, и с высоты нашего теперь уже третьего класса казались несмышлеными малолетками-неумехами. Хотя я припоминаю случай, когда один из них - Борька - будучи ловким от природы, умудрился поймать воробья сачком для бабочек. Кончилось, правда, все это смехом сквозь слезы. Пока гордый Борька доставал перепуганного воробья из сачка, тот, не будь дураком, изо всех своих комариных сил клюнул Борьку в палец. Птицелов от неожиданности выпустил из рук сачок, и воробей был таков. Оценив масштабы катастрофы - прокушенный до крови палец и удравшую добычу - Борька разревелся и убежал домой.
Дениска подождал немного и переспросил:
- Ну, что зовём малых?
- Зови, - нехотя согласился Сизый, взглянув на Петьку.
Через несколько минут Борька и Юрка стояли перед нами. Два полных антипода. Борька, упитанный, румяный, как всегда аккуратно и чистенько одетый и Юрка, худой, маленький, бледный и выглядевший так, будто его только что достали из ближайшей помойки. Драная рубашка, заляпанные чернилами и едой штанишки, всклокоченная голова, испуганно бегающие глаза.
Справедливости ради, надо сказать, что однажды я сам выглядел не лучше. Во дворе прокладывали трубы и завезли стройматериалы. Кроме самих труб, плит и кирпичей, рабочие сгрузили на землю несколько десятков мягких рулонов из прессованной пакли. Мы с ребятами, как только строители ушли, залезли на площадку и начали прыгать со штабеля труб на ватные тюки. Подняли жуткую пыль, стали похожи на чертей, но главное наказание нас ждало впереди. Мы же не знали, что такое СТЕКЛОВАТА. Когда я пришел домой, то понял, что не чесаться я просто не могу. Чесалось всё: голова, ноги, задница, ладони. Мама меня срочно забросила в горячую ванну, но и ванна не помогла. Так я и несколько моих товарищей мучились почти неделю. Врач потом сказал, что нам всем несказанно повезло - глаза не повредили.
- Ты хоть иногда моешься? - скривился Сизый, брезгливо взглянув на бомжеватого Юрку.
- Шо? - глуповато переспросил помоечник, отводя глаза куда-то в сторону.
Мы встали со скамейки и пошли к двенадцатому дому. По дороге нам встретился дворник по кличке "Трясучка". Это был старый человек с грубым морщинистым лицом слегка голубоватым от густой короткой щетины. Теперь-то я знаю, что ему тогда было столько же, сколько и моему отцу - сорок пять лет. Одет в грубые штаны и рубаху, поверх прорезиненный рабочий фартук, на ногах стоптанные кирзовые сапоги. Он катил перед собой самодельную тачку, сработанную из детской коляски, на которой тряслись несколько ведер с пищевыми отходами. В те годы в хрущевках не было ни лифтов, ни мусоропровода, и жильцы сами выносили мусор на помойку. Но, кроме этого, на каждом этаже стояло ведро для пищевых отходов. Эти отходы предназначались для свиноводческого комбината, который располагался всего в нескольких километрах от нашего района. Когда ветерок задувал со стороны комбината, жители ощущали, что живут не рядом с конфетной фабрикой.
Трясучка собирал по подъездам ведра с очистками и сваливал их содержимое в специальный бак во дворе, за которым каждый день приезжала машина. В его обязанности входило сжигать ненужный мусор и собирать деревянный лом для котельной. Тогда крупные ТЭЦ только-только начинали строить, и у нас во дворе находилось одноэтажное кривоватое здание из красного колотого кирпича с высокой трубой, которое обслуживало горячей водой с десяток хрущевок, школу и детский сад.
Однажды я на спор полез на эту чертову трубу, добрался, цепляясь за расшатанные скобы, почти до самого верха и неосторожно посмотрел вниз. Страху я тогда натерпелся неописуемого, долго висел, намертво вцепившись в скобы лестницы. Как спускался, помню смутно. Спор я проиграл, но авторитет свой всё-таки повысил: так высоко, оказывается, залезали всего несколько ребят из близлежащих дворов.
Так я о Трясучке. Трясучка работал не только дворником, но и кочегаром в этой самой котельной. Я его часто видел перегружающим уголь, который раз в неделю сваливал у котельной самосвал. Трясучка тогда брал лопату, тачку и перетаскивал уголь во внутренний бункер котельной. Иногда зимой, сидя у окна на кухне, я наблюдал, как Трясучка, одетый в зеленый армейский ватник и старую цигейковую шапку-ушанку с полуоторванным ухом, в одиночку перегружает уголь, и над трубой котельной поднимается густой дым.
Дети, как известно, жестокие существа. Трясучкой мы его прозвали оттого, что правая рука кочегара, на которую всегда была надета черная перчатка, постоянно тряслась. Лишь когда он брал в руки метлу или лопату, дрожь пропадала. Мы не вдавались в рассуждения отчего у него с рукой нелады и почему он приволакивает правую ногу. Дразнили его нещадно из-за того, что характер у него был не сахар. Он постоянно на нас покрикивал и ругался, когда мы мешали ему собирать мусор или перегружать уголь.
- Вот я вас, окаянные! - потрясал он метлой в нашу сторону.
- Трясучка, Трясучка - помойная вонючка! - кричали мы ему в ответ.
Иногда он делал вид, что хочет погнаться за нами, но мы прекрасно понимали, что хромому старикану не угнаться ни за одним из нас, и чувствовали свою полную безнаказанность:
- Трясучка, Трясучка! - кричали мы взапуски.
Вот и сейчас мы постарались пробежать перед ним так, чтобы ему пришлось резко отвернуть свою тачку. Одно колесо наехало на бордюр и ведра с помоями для свинокомбината опрокинулись. Крышки соскочили, и содержимое вывалилось наружу, распространяя вокруг отвратительный аромат.
- Да чтоб вас!.. - вскинулся Трясучка и двинулся в нашу сторону.
Но правая рука в черной перчатке отказалась повиноваться, прочно держала ручку коляски и не хотела разжиматься. Трясучке пришлось левой рукой разгибать скрюченные пальцы, но мы были уже далеко и кричали:
- Трясучка, Трясучка, колясочная вонючка!
Когда мы пришли во двор дома номер двенадцать, соперники нас ждали и сразу предложили приступить к делу. Мы сели за деревянный стол, на котором взрослые мужики обычно забивали козла и, разорвав лист ученической тетради на двенадцать равных частей, синим и красным карандашами написали цифры от ста до шестисот. Потом фанты скрутили в трубочки. Синие взяли мы, красные остались у команды дома двенадцать. Мы отбежали в сторону и распределили фанты. Мне дали фант "четыреста". Шестисотый взял себе Петька, пятисотый достался Сизому, трехсотый Дениске. Сотка и двухсотка, самые мелкие фанты, остались у Борьки и Юрки.
- Разбегаемся, - скомандовал Петька. - Мы с Сизым охотники, а вы пасите мелочь и не дайте их поймать.
На том мы разделились. Я подумал и решил двинуть в школьный сад. Там много мест, где можно спрятаться.
- Бежим к школе, - приказал я малышне и перемахнул через штакетник.
Дениска быстро отстал и смылся в сторону - прикрывать второклашек не входило в его планы. Борька и Юрка, громко сопя, бежали сзади. Скоро мы миновали дырку в школьной ограде, обогнули футбольное поле и спрятались в кустах у входа в бомбоубежище. Устроившись поудобнее на прохладном бетоне и прикрывшись ветками, мы затаились.
Прошло не меньше часа, и ничего не происходило. Мне надоело сидеть в кустах, и я решил выйти на разведку, строго приказав Борьке и Юрке сидеть и не высовываться, но те всё одно увязались за мной. Ну, и, конечно, мы сразу же нарвались на ребят из двенадцатого дома. Судя по всему, это были охотники с "высокими" фантами. Они бросились на нас.
- Бегом! - закричал я и, пропустив вперед Борьку с Юркой, побежал от преследователей.
Юрка бежал быстро, его худые пятки в драных сандалиях мелькали всё дальше. А вот толстоватый Борька стал замедляться. Мне тоже пришлось сбавить скорость. Охотники настигали. В этот момент Юрка завернул за угол котельной и сразу вслед за ним Борька и я. Уже вечерело, и поэтому мы не заметили большую кучу угля, которую только что привез самосвал.
Легкий Юрка почти пробежал по краю, но споткнулся и упал, поднимая тучи антрацитовой пыли. Борька, тот просто не успел затормозить и сходу впечатался в гору. Мне же как-то удалось обогнуть её, но я зацепился за невысокий штакетник штанами и встал. Меня осалили.
- Показывай фант, - потребовал долговязый парень из двенадцатого дома.
Я достал и развернул свой четырехсотый, втайне надеясь, что у него фант меньше. Зря! Долговязый показал мне пятисотку, отобрал мой фант и тут же осалил лежащего Борьку. В это время из-за кучи появилась грозная фигура Трясучки с лопатой. Юрка, который успел вскочить, тонко взвизгнул, шмыгнул в сторону и, одним махом перемахнув штакетник, был таков! Долговязого с напарником словно ветром сдуло. А меня будто парализовало. Я смотрел на Трясучку и не мог двинуться с места.
- Попались, орёлики! - удовлетворенно произнёс кочегар и, наклонившись, здоровой рукой рывком поставил лежащего Борьку на ноги.
Вид мой подопечный имел совсем плачевный. Если Юркина внешность мало изменилась после нырка головой в уголь, то этого нельзя сказать о Борьке. Чистенький и всегда опрятный любимый мамин сынок в одну секунду превратился в грязного немытого негра. Осознание этого, обида за падение и испуг перед стоящим над ним Трясучкой сломили и без того нетвердый Борькин дух, и он отчаянно заревел, размазывая черные слезы по угольным щекам. Я же стоял, как вкопанный и не мог пошевелиться.
Трясучка схватил рыдающего новоиспеченного негра за шиворот и потащил в кочегарку. Я испугался за Борьку и, хоть и не без труда, заставил себя двинуться вслед. Прямо перед моим носом дверь в котельную захлопнулась. Я постоял пару минут, борясь с собой, и решился. Потянув за ручку, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. В котельной было темно, жарко и пахло каленым железом. В большом помещении горели две тусклые лампочки. Кругом чернели прямые и изогнутые трубы с большими кранами, похожими на автомобильный руль. Чуть в сторонке я увидел Трясучку и Борьку. Борька стоял, расставив в стороны руки, а Трясучка, сидя на железной кровати, покрытой серым одеялом, чем-то водил по его одежде. Приглядевшись, я понял, что это кусок материи. Во все стороны летела угольная пыль.
- Умоемся потом. Сначала почиститься надо, - бормотал Трясучка. - А то мамка заругается. Вот так-то лучше.
Он развернул переставшего плакать, но всё ещё всхлипывающего Борьку и отряхнул ему спину. Потом подвел к кривой перекосившейся железной раковине, открыл кран и стал мыть Борьке лицо и руки.
- Держи, вытирайся, - здоровой рукой он снял с протянутой поперек помещения веревки тонкое стираное-перестираное полотенце и бросил на голову Борьки.
Мальчишка послушно вытер лицо и руки и протянул полотенце обратно кочегару. На белой материи проступили красные пятнышки.
- Сп-а... си-ибо, - слегка икая от пережитых волнений, произнес Борька.
- Э-э-э, герой, да у тебя нос разбит!
Трясучка отошел к кровати, порылся в кособокой тумбочке, достал маленький пузырек и кусочек бинта. Ловко орудуя здоровой рукой и помогая себе трясущейся, кочегар соорудил тампон, смочил жидкостью из склянки и осторожно ввинтил Борьке в ноздрю. Тот поморщился, но стерпел.
- А теперь домой, к мамке! - Трясучка легонько подтолкнул Борьку в спину.
Почищенный и отмытый негр молча прошел мимо меня, открыл дверь и, на секунду обернувшись, скрылся на улице.
- А ты что замер? - кочегар посмотрел на меня. - Видишь, не съел я твоего дружка. И ты иди с Богом.
Трясучка встал и бросил испачканное Борькой полотенце в раковину. Я, пятясь, вышел вслед за Борькой и осторожно прикрыл за собой дверь. Произошедшее меня сильно озадачило: Трясучка, оказывается, способен совершать нормальные человеческие поступки, а не только ругаться на нас!
Из кустов высунулась всклокоченная голова Юрки:
- Живы? Трясучка вас бил?
- Никто нас не бил! Борька вот только нос расквасил.
- Он вас отпустил? - физиономия Юрки заметно вытянулась.
- Отпустил, отпустил. Давай, Юрасик, гони к ребятам, играй, у тебя же фант остался.
Юрка еще с минуту молча вращал глазами, что-то соображая, затем голова бесшумно скрылась в зарослях.
Размышляя над тем, что случилось, я дошел до подъезда и сел на лавочку. Потихоньку вечерело. Дверь в котельной с неприятным скрипом открылась, и вышел Трясучка с лопатой. Выкатив старенькую строительную тачку, он продолжил перегружать уголь в бункер. И тут я увидел папу, который шел с работы. Вот он поравнялся с котельной, вот прошел мимо кучи угля...Трясучка выпрямился. И вдруг папа остановился. Я с удивлением понял, что они о чём-то разговаривают! Что может быть общего у моего папы с Трясучкой?! Неужели жалуется на меня. А я-то уже подумал, что он человек! Эх!..
Наконец, папа кивнул кочегару, а тот приложил свою трясущуюся руку к груди. Папа направился к подъезду, возле которого сидел я, а Трясучка снова зашкрябал лопатой.
- Мишутка, здравствуй, а ты что не дома? - увидев меня, улыбнулся папа. - Поздно уже.
- Привет, па! И ничего не поздно, - ответил я. - Детское время.
- А что один, без друзей?
- Играем вот... Пока все разбежались.
- Понятно, скоро ужинать, не опаздывай, - папа взялся за ручку двери подъезда.
- Па... - остановил я его, еще толком не зная, зачем.
Меня терзало какое-то смутное несоответствие в том, что происходило вокруг.
- Что тебе?
- А...О чем ты с Трясучкой разговаривал?
- С кем? - поднял брови папа.
- С дворником этим... Его все Трясучкой зовут.
- Ах вот оно что... - протянул папа. - И что тебя интересует?
- Жаловался, небось... - засопел я. - Ну и ты... такой, а он... он... просто дворник! Злой.
Я никак не мог найти слов, чтобы объяснить, что на самом деле мне не нравилось. А коробило меня то, что папа - серьезный умный человек - общается с каким-то затрапезным полуинвалидом дворником, которого невзлюбили все мальчишки нашего двора.
- Понятно, - сказал папа, так и не дождавшись от меня ничего вразумительного.
Он поставил свой кожаный портфель на скамейку и сел рядом со мной.
- Во-первых, Миша, он ни на тебя, ни на твоих друзей не жаловался. Во-вторых, мы вообще говорили с ним о других вещах. Понимаешь, у Руслана Маратовича вся семья во время войны пропала без вести. Мать, отец, младший брат и две сестренки потерялись. Город, где они жили, захватили фашисты, дом разрушили. Руслан Маратович к тому времени был уже на фронте. Не так давно он увидел меня в форме, понял, что я работаю в прокуратуре и попросил помочь разыскать семью, выяснить их судьбу. Это сложное дело, ведь так много людей на войне друг друга потеряли, но я кое-что узнал и сегодня ему об этом сказал. Пока сведений мало, но будем работать... - папа промолчал, внимательно глядя на меня. - Вот так. Ну, ладно, я пойду.
Он поднялся, взял портфель, снова подошел к двери и приоткрыл её. Потом обернулся и задумчиво сказал:
- Трясучка, значит. Эх, вы!.. У Руслана Маратовича боевых наград не меньше, чем у меня. Разница лишь в том, что я на бомбардировщике фашистов бил, а он на танке. А трясучка у него оттого, что танк фрицы подбили, и его контузило сильно. И еще он обгорел, потому что экипаж спасал из горящей машины. А то, что он не в прокуратуре работает, как я, а кочегарит, нет в том никакой его вины. Он, между прочим, нам горячую воду и тепло зимой даёт. И в твою школу, и в детский сад. Во всём война виновата, Мишутка, её раны еще долго будут болеть. И не злой он вовсе, а несчастный одинокий человек со сложной судьбой... Злыми оказались вы - ты, Миша, и твои друзья. Нельзя так обижать человека, даже если тебе он не нравится, тем более, если ты о нём ничего толком не знаешь. Постарайся его сначала понять, а уж потом делать выводы. Вот ты даже не знал, что у Руслана Маратовича ни семьи, ни дома нет, и живёт он в этой самой котельной, где работает, уже несколько лет. Запомни - и добро и зло возвращаются. Сделаешь доброе дело, и добро вернется к тебе, может быть спустя годы, но обязательно вернется, как бумеранг, причем в самый нужный момент. А допустишь зло - жди беды.
- Бумеранг? - переспросил я, услышав незнакомое слово. - А что это такое, па?
- После ужина расскажу. А семью его мы найдем. Обязательно!
Папа потрепал меня по голове и исчез в подъезде. Дверь за ним с легким хлопком закрылась.
Совершенно оглушенный услышанным, я долго сидел на скамейке у подъезда в вечерней полутьме. Стыд, обида, злость на себя и друзей, растерянность и опустошенность - всё перемешалось в моей детской душе. Потом до моего слуха снова донесся скрежет лопаты. Это Трясучка продолжал монотонно перегружать уголь. Тогда я встал и пошел к котельной.
Завидев меня в фиолетовых сумерках, кочегар выпрямился. Рука в перчатке крепко держала черенок лопаты и почти не тряслась. Глубоко посаженные глаза вопросительно смотрели на меня. Я подошел ближе и поднял голову: