Таинственные мистерии древних кельтов, дошедшие до наших дней. Искаженные ритуалы, странным образом сохранившие свою магическую силу, затрагивают тех, кто решил поиграть с могуществом Древних Богов в Ночь Самайна...
- Ну что, готова?
Элайза кивнула, чувствуя, как тело пробирает дрожь - не то от страха, не то от сырости ночного леса.
- Ну же, бодрее! - Джек подошел и приобнял ее за плечи, слегка встряхивая, - замерзла? Руки как ледышки. Становись к костру ближе.
Элайза осторожно переступила ногами в новеньких остроносых сапожках на шпильке. Не самая подходящая обувь для прогулок по осеннему лесу, зато красивая. Элайзе до ужаса нравилось, как она выглядит в этих сапожках, и как они удачно подходят к ее коротенькому полупальто, как соблазнительно подчеркивают упругие, без капли жира, икры. И, судя по выражению лица Джека, ему это тоже нравилось.
- Постой, погрейся, - Джек подкинул в огонь охапку хвороста - влажные ветки тут же затрещали, дымясь, - я пока все подготовлю.
Присев на поваленное бревно, предусмотрительно подтащенное Джеком к костру (все-таки сапожки не такие удобные, как их хвалили в салоне), Элайза наблюдала за долговязой фигурой бойфренда. Он ухитрялся быть сразу в нескольких местах - доставал из рюкзака объемистую тыкву, расчищал площадку от палой листвы, бегал за хворостом и подсовывал Элайзе под попку теплое покрывало. Откуда-то на бревне появились две невесомые стеклянные "бургундии", отсвечивающие алым в отблесках костра, и термос с глинтвейном.
- Не лопнут? - с сомнением произнесла Элайза, глядя на хрупкие бокалы.
- Других не было, - отмахнулся Джек и сунул ей гранат, - на, почисть.
Девушка покачала головой, ноготком отколупывая от граната кусочек шкурки. Конечно, надо было принести толстостенные "айриш-кофе", но Джеку-то откуда знать такие нюансы? Нет, обо всем определенно нужно беспокоиться самой...
Джек тем временем извлек из бездонного рюкзака железное блюдо размером с колесный диск. Покрытое патиной и какими-то пятнами, оно выглядело лет на двести. Устроив блюдо посреди вычищенного пятачка сырой земли, Джек вынул самый банальный канцелярский маркер и расчертил антиквариат на восемь секторов, поставив в центре жизнеутверждающую точку. Поверх точки в следующую минуту прилепилась высокая черная свеча. Еще восемь свечей поменьше украсили сектора импровизированного колеса. Вокруг блюда по очереди появились пара яблок, сморщенный кабачок, крохотная декоративная тыква, пучок дубовых листьев, гроздь винограда и даже небольшой букет осенних хризантем.
Энергично потирая руки, Джек поддернул джинсы и отобрал у Элайзы полуочищенный гранат. Несколько сочных зерен также отправились на блюдо.
За прочным частоколом плясали огни, двигались людские фигуры, ветерок доносил ароматы жареного мяса, горящих поленьев, свежего хлеба и дымящихся листьев. Деревня вокруг частокола казалась мертвой - ни единого огонька в застывших домах. Но горе тому, кто пожелал бы проникнуть за ограду, не будучи человеком. Тени носились вокруг обтесанных поленьев, отпугиваемые пламенем свечей, что мерцали сквозь глазницы ощеренных черепов на острых навершиях. Ветер шевелил обвисшие листы сонных деревьев.
- В эту ночь, - провозгласил, стоя в центре круга, морщинистый жрец, - распахнутся врата миров, и мертвые выйдут из Сида. И станут они стучаться в наши двери, шептать и стенать, взывая к нам.
Он вскинул кривой посох, вырезанный из ствола древнего дуба его пра-пра-прадедом.
- Так давайте же бить в барабаны и трубить в трубы, дабы не слышать их шепот!
- Ура-а!!! - мощным ревом отозвалась толпа.
- И давайте же есть, пить и веселиться, провожая год ушедший и готовясь к году будущему!
***
Как ни было приятно сидеть в облачке теплого воздуха, отойти от костра все же пришлось. Перебирая сапожками, Элайза с неудовольствием смотрела на Джека, зажигающего свечи. Не мог хоть для такого случая надеть что-нибудь приличней старой кожанки! Или хотя бы причесаться...
Будто услышав ее мысли, Джек пригладил торчащие вихры ладонью, другой рукой обнимая девушку за талию.
- Красиво, правда?
Восемь свечей на старом блюде подмигивали танцующими огоньками. Девятая, центральная, все еще оставалась незажженной.
- Давай теперь подумаем о том, как все меняется и все проходит, - Джек придвинулся ближе, - посмотри на этот алтарь, на колесо вечного вращения. Это символ бесконечности, постоянного обновления. Символ преемственности и мудрости жизни. Посмотри на него и подумай о смене циклов года, о том, что каждый раз природа обновляется, и мы обновляемся вместе с ней, и даже смерть не является концом всего сущего...
Элайза стояла, глядя на свечки, и думала о том, как же все-таки жмут узкие мыски сапожек.
***
Жрец отнял от губ кубок. Изрезанные шрамами и морщинами щеки покрывал тончайший слой пепла. Пепел лежал и на спутанных волосах, и на грубой шкуре медведя, покрывавшей сутулые плечи друида.
- Священный огонь, что зажгли мы сегодня, охранит нас от духов, - произнес жрец, - в эти ночи безвременья нас покидает Солнечный Король, даривший нам тепло и свет весь год. Почтим же деяния его!
Жрец ударил посохом о землю.
- Вознесем же хвалу Королю-Солнцу!
- Вознесем! - отозвалась толпа. Женщины высоко поднимали укутанных в тряпки младенцев.
- За плодородные земли, что кормили нас в ушедший год!
- За выносливый скот, что пахал земли в ушедший год!
- За каждый плод и каждый кубок вина на нашей трапезе сегодня!
- Хвала Королю-Солнцу! Хвала Солнечному Богу! - раздавалось отовсюду, и вместе с хвалой возносились наполненные кубки.
- Этой ночью мы принесем жертву Солнечному Богу, - жрец указал на сложенный из хвороста костер высотой в человеческий рост. Посреди костра, привязанное к деревянному столбу, торчало чучело - фигура женщины с волосами из соломы, одетая в старое тряпье и островерхую шляпу.
- Мы сожжем ее, дабы она стала спутницей Солнечного Бога в его скорбном пути на закат. Да будет принята наша жертва!
Жрец выхватил из огня пылающую ветку и ткнул ею в основание кучи хвороста.
***
- А теперь мы с тобой обратимся к богам, - Джек сунул руку в карман кожанки и вынул тонкий, в два пальца длиной, металлический стержень. Взмахнув им, как дирижер, он присел и коснулся блюда кончиком стержня. Блюдо отозвалось едва уловимым мелодичным звоном.
- Просто повторяй за мной, - сказал Джек, выпрямляясь. - Этой ночью, в Самайн...
- Этой ночью, в Самайн...
- Я отмечаю твой путь, о Солнечный король - твой путь на закат...
***
Тени, метавшиеся у частокола, исчезли. Исчезли и фантомы, незримо парившие средь деревьев, и химеры, что прятались за печными заслонками. Тени слились в одну реку, и река эта истончалась, утекая в никуда.
В никуда и в никогда пустота распахнула чертоги, и тени устремились к объятой пламенем фигуре, единственному огню, не пугавшему их.
- Я оставляю вас, дети мои, - с блестящих волос стекало расплавленное золото, дымкой окутывая смутный силуэт, - я оставляю вас, чтобы отдохнуть в объятьях безвременья. Я обращаю взгляд и мысли на закат, чтобы вновь вернуться к вам в сакральные Ночи Духов.
Ни единого вздоха не раздалось из бесплотной толпы. Призраки кружились, не касаясь золотистой дымки, перетекали и смешивались, струясь в хаотическом танце. Чертоги, некогда залитые солнцем, полнились тьмой.
***
- Научи меня, где во время великой тьмы отыскать мне великий свет...
Как только отзвуки последнего слова стихли, Джек протянул Элайзе гранатовое зерно.
- Раскуси. Съедай вместе с косточкой.
Рот наполнила кислота с горьковатым оттенком. Зажигалка в руке Джека выплюнула снопик пламени, поджигая фитиль центральной свечи.
- Взгляни на колесо вращения, Элайза. Год ушедший покидает нас, но год грядущий еще не наступил. Это дни безвременья, дни, когда стирается грань меж мирами. В эти дни духи слышат нас, и мы можем просить у них дара. Это начало и конец всего сущего, Элайза. Время подведения итогов.
На губах Джека блеснул рубинами кроваво-красный сок.
- Ты подготовила свою просьбу?
Девушка кивнула, избегая смотреть на бойфренда. Рука лихорадочно зашарила в сумке - ну, хоть что-нибудь! Пальцы нащупали тощую пачку листочков, сдернули крайний, смяли.
- Вот, - Элайза бы скорее вернула сапожки в салон, чем призналась, что забыла о подготовке "просьбы к богам". В конце концов, уложить волосы и подобрать подходящий макияж гораздо важнее, чем писать какие-то глупые пожелания на листочках. Все равно их никто не читает.
- Я сейчас, - Джек направился к бревну, где все еще ждал своей участи набор для согрева. Убедившись, что он ее не видит, Элайза открыла сумку и быстро заглянула внутрь. Так и есть - сминанию подвергся титульный лист не сданного сегодня отчета. Проклятая спешка, из-за которой девушка не успела сменить вместительный ридикюль с конспектами на что-нибудь поаккуратнее, сыграла на руку. Ну что ж, невелика потеря. Элайза поморщилась, вспоминая, как настойчиво препод втолковывал ей, что "титул" - это нечто большее, чем имя и фамилия студентки.
Когда парень вернулся с термосом и бокалами, Элайза была сама кротость. Даже огненно-рыжие волосы, обычно придававшие ее лицу проказливый вид, не портили впечатления. Джек разлил в "бургундии" горячую жидкость - бокалы выдержали с честью и это, и звонкое чоканье. Внутри потеплело.
- У меня тоже есть своя просьба, - Джек извлек аккуратно сложенный вчетверо тетрадный листок, - и я надеюсь, что нас с тобой услышат.
Оба взглянули на алтарь. Центральная свеча пылала, ее тонкое синеватое пламя вздымалось, колеблемое ветром, заставляя оплывать черный воск.
- О Мудрейшая Повелительница ущербной луны, Богиня звездной ночи... - начал Джек, - я зажег это пламя, чтобы изменить то, что мучает меня...
Элайза не могла отвести взгляд от свечи - пламя все явственнее синело, приобретая оттенок ночного неба.
- Поверни силы вспять: от тьмы к свету, от зла - к добру... - звучал где-то рядом голос Джека. Элайзу снова начала бить дрожь. На периферии зрения плясали восемь желтых огоньков, но видела она только один - центральный. Черный.
- От смерти - к жизни! Бросай!
Рука Элайзы, словно на шарнире, повернулась в локтевом суставе, пальцы разжались, и пущенный кистью скомканный бумажный шар угодил точно в огонь.
***
Девять огней вспыхнули на миг, налившись небывалой силой. Девять тысяч жизней было принесено в жертву. Девять миллионов звезд обратилось сверхновыми, девять раз по девяносто девять миров родилось и столько же погибло в миг.
Золотистые локоны вздрогнули от пламенного жара, но закаменевшее лицо не изменилось - лишь едва заметно обозначилась улыбка на губах. Там, впереди, куда утекало время, где вращались его бесконечные колеса, ждал закат. Он ждал всегда, и всегда так было - от начала времен и во веки веков.
Не обернувшись к теням, он сделал шаг на закат вдоль оси времени. В прищуренных глазах отразились необъятные маховики. Они застыли. На мгновенье.
И этого мгновенья оказалось достаточно.
Колесо времени, замершее на бесконечно малый миг, превращает его в безвременье, длящееся сколь угодно долго.
Сколь будет угодно Солнечному Богу в его последнем желании.
Сумрачный лес шелестел, вздыхал и ухал. Возле погасших свечей сиротливо валялась раскрытая сумка.
- Элайза!
***
Порыв ветра раздул бутафорские одежды, наполнил их жарким воздухом, приподнял шляпу. Толпа ахнула, подаваясь вперед. Под старым тряпьем проступили очертания женского тела.
- Король-Солнце принимает нашу жертву! - внезапно выкрикнул жрец, взмахнув посохом, - восславим же Бога!
- Восславим! - отозвалась толпа, и многие упали на колени.
То, что некогда было чучелом, шевелилось. Дергались крепко связанные ноги и притянутые к столбу веревкой руки. Под истлевшей шляпой заискрилась копна рыжих волос, толпу объяла вонь горелой кожи.
- А-а-ахх!.. - донеслось из огня.
- Восславим Бога! - снова выкрикнул жрец, падая ниц.
В огонь полетели охапки хвороста, пламя взметнулось, покрыв фигуру с головой. Мгновенно вспыхнула старая шляпа, занялась одежда, и лишь ступни в странной формы остроносых ботинках не желали гореть.
- Жерт-ва! Жерт-ва! - скандировала толпа.
- Боже мой, боже! Не нужно!..
Языки огня метались перед лицом, обдавая кожу нестерпимым жаром. Под закрытыми веками вспыхнуло оранжевым, и безумным видением отпечаталась на сожженной сетчатке золотая фигура.
***
- Я благодарен за спутницу, - карминовые губы, казалось, произносят это сами, оставляя лицо бесстрастным, - но не нуждаюсь в ней.
Сквозь пожирающую тело агонию Элайзе казалось, что она слышит голос. Он шептал прямо ей в уши, он звучал из ее головы, сквозь рев и крики толпы. Но она не могла разобрать слов.
