Два игрока на красно-белом поле, воздев клинки изысканных рапир, сошлись в многозначительном поклоне и столь же церемонно разошлись, заняв позиции по сторонам того, что им обоим виделось границей. На чисто умозрительной черте, где алый претворялся в белоснежный, цвела... магнолия. Рисунок нежный законченной гармонии ветвей преображался в тонкий аромат, что искушал желанием забыться, тем самым угрожая... проиграть, ведь стоит игроку забыть про битву, как жизнь его висит на волоске, поскольку правила придумали не те, кто их, как правило, использует...
Но эти, сошедшиеся в истовом бою на жизнь иль на смерть, вели свою игру, уверясь, что вольны распорядиться свободой собственной на собственный манер...
И, в полном соблюдении манер безукоризненных промолвил тот из них кто, облачённый в белое трико, открыл игру, поигрывая шпагой так, словно приноравливался разом решить ещё неначавшийся бой:
- Ужели, милый друг, игра без правил прельщает боле, нежель правила игры? Ведь, согласитесь, что для их познанья потребно понимание глубин, исконных сутей, побуждений тайных... А следованье им предполагает, пусть смутное, но знание причин... И несомненно, вовсе не случайно "прав", "правило" и "правильно" - слова того же корня. Они спокойствием полнятся миротворным, Вы не находите?
Он сделал пробный вызов, - ах! почти туше! - и улыбнулся вежливо-притворно.
- Отнюдь, любезный, - возразил второй, сдвигаясь вбок обманным полу-шагом, - тот факт, что правила не заданы заранье лишь говорит о том, что до поры мы пребываем в сладостном сознаньи их мнимого отсутствия. Свобода нам видится в разряде величин, не подлежащих явному сомненью, и, стало быть, не потребляет сил, что позволяет обратить усилья на выявленье подлинных причин и, следуя за узелками следствий, мы шаг за шагом подойдём к тому...
...Он наседал на человека в белом,целенаправленно тесня его к углу, где сень магнолии, предательски свежа, сулила неизбывные услады...
- ...что сконцентрируем внимание на главном, как например, - на этом! - и он обрушил бешеный удар, предполагавший сокрушить защиту и обнажить нечаянный просвет в нагрудном панцыре... Но человек, то бишь, противник в белом, неуловимо сдвинулся на дюйм, так что клинок лишь полоснул доспехи, едва задев пылающую грудь, и кожи непорочный алебастр окрасился в изнеженный пурпур...
А атакующий при этом изогнул чуть выше допустимого предела своё объятое порывом тело и, потеряв спасительный упор, припал постыдно на одно колено в попытке удержаться... и позор от столь бездарно сданного сраженья узрился на него в упор, карая гибелью... Минуло бесконечное мгновенье, покуда он преодолел конфуз. Его слихвой хватило бы, наверно, на то, чтобы соперник в белом смог нанести решающий укол, коли бы... захотел...
Но тот стоял не шелохнувшись, безучастен, до той поры, пока противник в алом, враз растеряв мальчишеский задор и перейдя к глухой защите, не обратил к нему надменный взор, где ярость, пополам с презреньем, слились в испепеляющий узор.
И лишь тогда, пружинисто шагнув к нему, возобновил атаку и произнёс:
- Свобода, говорите Вы? Однако, - прошу простить невольный каламбур, -свобода выпада могла бы обернуться для Вас реальным выпадом туда, откуда врядли был бы шанс вернуться, и где одна свобода лишь: не быть. И я склоняюсь к мысли допустить, что к ней единственно Вы втайне и стремитесь... Иначе, чем, позвольте, сударь, объяснить столь вдохновенно-безнадёжный вихрь? Ведь черезчур ретивая атака грозит её создателю вдвойне: потерей стиля и потерей жизни... И, хоть последней Вы не дорожите, но первым обладаете вполне..., - подобье снисходительной усмешки скривило тонкий рот, и он прибавил:
- Что до меня, беспомощность и слабость ничуть не поощряют мой азарт. Что радости в лишении пощады? Что чести мне в победе, коль досталась она ценой бесчестия? И ежель говорить по чистоте, мне во сто крат дороже пораженье и славная погибель от руки достойного, чем прозябанье до скончанья дней при чувстве жгучем собственной вины за пролитую кровь бедняги, что в силу неуклюжести, бравады или по злому умыслу Судьбы подставил грудь под наконечник шпаги, коварно отбирая разом честь у меня и... собственную жизнь... О, нет! меня не купишь на сардинки!
- Будь проклят час, что свёл нас в поединке! - воскликнул алый в гневе на себя на промах и за униженье. - И смею Вас уверить: я - не Вы! И честь моя отнюдь не в соблюденьи изжитых правил опостылевшей игры, но лишь в свободе действовать по праву! По праву, не по правилам! Увы для Вас, ибо довольно сударю представить мне хоть малейшую возможность победить, я ею не побрезгаю ни сколько, будь то падение, нечаянный просчёт, увечье иль потеря шпаги, - второй такой же Вам не допустить, поскольку первой я воспользуюсь сполна. И, коль по странной прихоти ума, души иль сердца вознамерюсь даровать пощаду, то будет вовсе, сударь, не в награду за Вашу честь и не в угоду неким "правилам игры", но лишь единственно за тем, что так возжаждал Я, по праву победителя! А Вы, Вы, сир, пеняйте на себя, за то, что были столь щедры и простодушны, лишив себя надежды на успех. Коль существует справедливость свыше - здесь и сейчас настал её черед! Пусть Тот, неведомый, кто создал это поле, разлиновав на шутовской манер квадратами и обратив в паяцев носителей свободной воли, кто лицемерную магнолию расцвёл, пусть Он рассудит: кто из нас достоин вкусить сполна запретный аромат и, побеждённого поправ стопою, предаться лишь одной свободе прав, правам Свободы! Вот он - мой призыв и вызов ненавистному началу! Коль есть Судья - пусть судит! А коль нет - я за собою оставляю право и Ваша жизнь дрожит на острие моей неумолимой стали! Ну, что ж Вы медлите? Иль sentiment du fer* Вам вовсе изменил?
- Права, мон шер? Помилуйте, кому дозволено присвоить самовольно то, что по праву одному Творцу, а не Его ущербному подобью? Иль Вы и впрямь посмели возомнить, обуяны гордыней самомненья, Вы, жалкая крупица естесства, что обладаете "свободами"?! Что Вам, никчемному, даровано вершить и править Суд? Что вознеслись превыше Рока, Провидения, Творца?! О, сколь смешны Вы в роли мудреца! Сколь пафосна напыщенная спесь! Она вполне заслуживает кары! А Вы - того, что б быть проученным сполна! Вы жаждали игры без правил? - Извольте! Ваш покорнейший слуга почтёт за честь принять постыдный вызов лишь оттого, что тот несёт погибель его же породившему. Страшитесь! Ибо с этого мгновенья рукой моей по воле Провиденья ведёт само возмездие! И Вы - столь же ничтожно малы, сколь горды, - изведаете вскорости плоды своей же глупости...
- "Ничтожество", - сказали Вы? Отлично! Мне льстит сей уменьшительный эпитет, исторгнутый из Ваших уст, он, как ни что, отображает суть дискуссии о малом и великом и, как любое оскорбление, разит его же породившего. Быть может, блюстителю окаменевших догм покажется прелюбопытным факт того, что действие несёт противодейство в себе самом, как яд - противоядье. И, коль уж речь зашла о покараньи за узурпацию прерогатив Творца, позволю обратить вниманье на антиномную природу Бытия, где противоположностей единство вершит Законы...
- Вот один из них: "Чем больше можем мы - тем меньше смеем". И, коль уж я ничтожество вполне, то, стало быть, и полностью всесилен, черпая мощь дерзания и спесь в своей же малости. А Вы, погрязший по уши в условностей рутине и покланяющийся втайне, как святыне слепому Року, Вы, словно муха в клейкой паутине, опутаны мириадом мелочей и правил, столь же вредоносных, сколь и мнимых. И столь же несвободны от себя, сколь и зависимы от них. Я же, ничтожный, предпочту свободу позору позолоченной тюрьмы!
- Так пусть же нас магнолия рассудит: кому из двух предрешено уйти в миры иные, а кому - остаться... то ль для того, чтобы изведать счастья, то ли для искупления вины. Как Вы сказали? "Прав" и "правило" - слова того же корня"? Так пусть же станет знаком правоты чужая смерть тому, кто избежать её достоин! Сударь, защищайтесь!
Французская рапира без гарды скрестилась с блеском итальянской стали и звон клинков окрасил всё окрест. Неверный свет высвечивал детали, и боя переменный перевес переходил от одного к другому, но столь неуловимо, произвольно, что казалось, будто два клинка вдруг ожили и по свободной воле ведут свой собственный непостижимый бой, а люди, их держащие в руках - марионетки, движимые в такт, исполненные разума и воли не боле, чем... аромат магнолии... достиг... почти... одновременно... их... обоих... и обволок.... заклятьем... забытья.
Лишь два непримиримые клинка,освободившись, наконец, из плена, ведомые неведомой рукой, рванулись каждый к вожделенной цели и, хрупкие нагрудники пронзя, познали и они успокоенье в мятежной плоти. Сдвоенное "Ах!", едва произнесясь, прошелестело в ничуть не шелохнувшихся ветвях... и стихло. Недруги былые, почти обнявшись, замерли на миг и пали, бездыханные, на плиты, исторгнув красно-белый крик.
***
Закатного светила полукруг отобразил своё же отраженье на чистом поле, гладком и пустом, что незадолго до того кипело страстями самости и упоеньем силой. Всё было тихо. Ветерок ленивый играл над горстью то ли праха, то ли пыли, сметая под опавшую листву.
О, сколь пленительны магнолии в цвету!
7 - 21 декабря 2005 г.
* sentiment du fer (фр) - фехтовальный термин, букв.: чувство клинка.