Я вернулась в опустевший родительский дом, где все напоминало о дорогом и утраченном. Я пригласила Гора жить со мной и он с радостью согласился. Он стал молчаливым, робким и каким-то прозрачным. Ходил медленно, часто и подолгу застывая и улыбаясь - грустно так, и рассеянно. Физически он был сильнее меня, но полностью утратил инициативу к чему бы то ни было, так что простейшие вещи по домашнему хозяйству надо было объяснять ему в мельчайших подробностях - иначе он ничего бы не смог. Сам он, казалось, вполне был готов удовлетвориться солнечным светом, пусть даже по-зимнему скудным.
Я, вроде бы, становилась покрепче и продолжала крепнуть день ото дня, ощущая в себе новые силы и способности. Но ноги меня не держали. Долгое время я лежала, а потом передвигалась в колесном кресле, которое для меня смастерил Ор. Только через пару месяцев я перешла сначала на костыли, а потом - на простую суковатую палку из орешника.
И еще с нами жил Верт. Мы оба, я и Гор, изо всех сил ухаживали за ним и следили за выздоровлением. А оно, и вправду, продвигалось быстрее нашего. Кости срастались хорошо, да и общее его состояние обещало скорое и полное восстановление. Он и раньше никогда не был чересчур жизнерадостным и игривым (разве что, в бытность свою несмышленым щенком), - но теперь стал особенно сдержанным в любом проявлении чувств, - недоверие, опаска и какая-то задумчивая неуверенность взяли в его характере верх. Мы очень с ним подружились и сблизились, подолгу могли лежать, обнявшись на мягких шкурах перед ярко пылающим очагом... Но побратимами мы так и не стали.
И еще, он всё чаще и чаще смотрел в направлении гор. Туда, где осталась Ранья. Она провожала нас до начала нашего спуска в Долину: покинуть горы она не решилась даже ради Верта. Думаю, между ними всё было условлено.
А вокруг, меж тем, продолжали развиваться события, пусть и в замедленном темпе зимней спячки. И были они столь же неутешительными.
Лавины в горах шли одна за другой, они принесли с собою еще несколько несчастных случаев с горцами на дальних заставах.
Да и в долинных поселениях наша трагедия не осталась единственной: двое человек из селения Три Водопада - наиболее северного из долинных грундов, - попали в особо жестокую пургу в горах и послали Зов. Им в помощь была выслана крупная спасательная партия. Она попала под лавину и погибла вся до единого человека. Наше поэтическое наследие обогатилось новой балладой - "Балладой о двенадцати смельчаках".
Улад сложил балладу об Ульне и Лире, она мгновенно разнеслась по всей земле.
Было решено, не откладывая дольше, созвать всеобщий Совет всех грундов и представителей Ордена Силы и Знания. Он собрался в княжеском замке Долины - Кедровом Оплоте, что на Звениозере.
Был разработан план совместных действий и назначен координационный совет. Подробности оповещены не были, но главная идея была ясна: мобилизовать все духовные и физические силы и сообща попытаться восстановить утерянную гармонию со средой и связь с тонкими мирами. Во главе совета была поставлена Вея.
А среда продолжала становиться всё враждебней. С первыми оттепелями участились оползни и лавины, весенние паводки выдались на редкость обильными, а половодье обернулось во многих местах настоящим наводнением, смывавшим плотины и оросительные системы, водяные мельницы и фруктовые сады... Погибшие животные и птицы исчислялись уже сотнями, их Зовы побратимам не прекращались, превратившись в постоянную ноту, невидимо разлитую в пространстве. Атмосфера человеческих отношений, в полном соответствии с этим, также приняла особо мрачный характер. Никто уже не устраивал весенние хороводы и веселые праздники деревьев и прилёта птиц, отменялись свадьбы и чествования, новоселья и именины...
Все чаще были траурные процессии, всё чаще били в набат. Природа болела, и мы болели с ней. И всё это - в самый разгар весны... То было начало периода, вошедшего в наши летописи под именем "Гиблых Дней".
И вот, три вещи произошли почти одновременно: Верт ушел в горы, расставшись со мной и миром людей. Далеко внизу, в предгорьях было обнаружено тело Ульны и торжественно предано земле рядом с двойной могилой наших родителей, на необычайно разросшемся долинном погосте. И, наконец, меня посетила Вея.
К тому времени я уже почти оправилась и самостоятельно добиралась до моих любимых озер и болот встречать лебедей перелетных и следить за развитием личинок прозрачноглазых стрекоз.
В один из таких, вот, походов я сидела на мшистом камне у тихого лесного пруда. Это было одним из моих тайных, излюбленных мест. Не очень далекое от поселения, оно, тем не менее, почти всегда гарантировало полную уединенность, так как было полностью скрыто от глаз зарослями ивы и ольхи, к тому же, путь к нему шел через целую сеть еле различимых тропинок, прихотливо извивающихся меж прозрачных ручьев. Был чудесный весенний день, казалось - вернулись добрые времена во всей полноте своего изобилия: птицы щебетали в гнездах, молодая листва трепетала под мягким ветерком, в травах буйно шныряла живность... Я сидела на камне у воды и напевала песню Болотных Кувшинок, что сама же и сочинила этой весной. То была песня-пробуждение, призыв к возрождению жизни после зимней спячки. Такая категория песен составляет у нас целый свод устного творчества и является неотъемлемой частью весенних праздников, когда своими напевами, молитвами и обрядами, мы пособляем природе сбросить оковы зимнего оцепенения и наполнить мир жизнью.
Я напевала моим кувшинкам, затаившимся клубнями в придонном иле, что пора им уже просыпаться, пускать гибкие стебли с завязью, достигать поверхности зеленых вод, распускаться прекрасными благоухающими цветками; я напоминала им, какие они станут раскрасавицы, как будут притягивать к себе бабочек и мотыльков, какие танцы поведут на глади пруда, как важны они всем обитателям и очень-очень нужны мне...
Но вот уголком глаза я различила некое движение меж двух берез справа. То была Вея. Очевидно, она уже долго наблюдала за мной, владея искусством Неощутимого Присутствия.
Сейчас она, специально выдав себя, направилась ко мне.
- Здравствуй, Грю, - сказала она, подходя, - сегодня прекрасный день, не так ли? Как твои кувшинки, растут?
- Растут, Вея, и очень дружно, по-моему, - я улыбнулась ей и встала с камня.
- Хвала Создателю! Я тоже их люблю. Скажи, Грю, - продолжала Вея осторожным тоном, - как твои связи с побратимами? Они... не изменились? Не ослабли?
- С кувшинками у меня все в порядке, это точно. С личинками стрекоз, по-моему тоже, хотя тут полной уверенности у меня нет... А вот с лебедями моими явно что-то неладно: не слушаются они меня, точнее... не слышат, вот точное слово. Такое впечатление, что они забыли наш общий язык, или сменили свой старый на новый, которому не обучена я... даже не знаю...
- Да, Грю, я понимаю, что ты имеешь ввиду. К твоему сведению это сейчас повсеместное явление: люди теряют связь со своими побратимами. Если это, как в твоем случае, лебеди перелетные, то это, конечно, горько и больно, но все же не страшно. Когда же речь идет о диких свирепых зверях, о домашних животных, нас кормящих, и о посевах... дело принимает совсем другой оборот...
- Ты хочешь сказать, Вея, что нас перестали слушаться даже одомашненные растения? Что нам грозит неурожай? - в испуге воскликнула я.
- Неурожай, моя девочка, - это самое меньшее, что нам грозит. - Вея, казалось, глубоко задумалась. Потом вперилась в меня изучающим взглядом, от которого у меня гулко забилось сердце и, наконец, сказала:
- Знаешь ли ты, Грю, что обладаешь Голосом и Словом? Я давно за тобой слежу. Это пробудилось в тебе во время похода в горы, верно? После того, как Гор спас тебя с Ором, так ведь?
- Да, Вея, по-моему, так. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, но то, что во мне пробудились новые силы, я знаю точно.
- Слушай меня, Грю. Ты сама знаешь, какие времена нынче на дворе. На счету каждый человек, обладающий Силой. И если я не ошибаюсь (а я уж и сама позабыла, когда ошибалась в последний раз), то ты открыла пока самую малость сокрытых в себе способностей. Поэтому - вот тебе мое предложение, даже не предложение - настоящая просьба: я хочу, чтобы ты прошла Осмотр. Ты знаешь, что это, не так ли?
- Да, Вея, знаю. Это особое тестирование, определяющее у человека наличие сверхчувственных способностей.
- Правильно. А что следует за ним?
- Если такие способности обнаруживаются у мужчины - он направляется на обучение к одному из Духовных Наставников, а если у женщины, то она идет в школу Сестер Силы.
- Верно, Грю. И я хочу, чтобы ты как можно скорее прошла осмотр. А потом - в школу. Ты должна стать одной из нас. Более того, мне кажется, я знаю, что следует делать дальше... Но пока - Осмотр.
***
Уже на следующий день я явилась в Обитель Силы и Знания. Что представляет из себя процедура Осмотра, мне рассказывать запрещено, равно как и о тех способностях, которыми, как оказалось, я обладаю или могу овладеть.
Осмотр я прошла более, чем успешно и тут же была зачислена в школу. Моей главной Наставницей-в-Духе была сама Вея. Быть может от части поэтому, отчасти - ввиду насущной необходимости, но семигодичный курс обучения я прошла меньше, чем за три года, получила официальное звание Сестры Силы и вступила в орден Веры и Знания.
То было жуткое время, самый разгар Гиблых Дней. Несчастья шли столь непрекращающимся потоком, что стали уже восприниматься, как норма, и наоборот - редкие успехи или просто спокойная передышка, виделись великой благостью.
Уже в первое лето в Долинном зацвела вода в трех самых чистых колодцах; затем, необъяснимым образом возгорелась кузня, и кузнец с двумя подмастерьями сгорели живьем. В конце лета внезапно обвалилась целая стена замка Кедровый Оплот, проверка обнаружила, что подземный ручей изменил свое русло и подмыл основы.
К этому времени уже стало ясно, что посевы не созреют: засуха, расплодившиеся сорняки и вредители - всё обрушилось сразу. Впервые за столетия встал вопрос о пропитании на зиму. Было решено закупать все самое необходимое в Большом Мире, и расплачиваться, по возможности, нашими ремесленными изделиями, имевшими большой спрос: поделками по древесине, шерстяными тканями, свитерами, ковриками, резьбой по камню и т.п. Но, во-первых, этого не хватило бы даже по самым оптимистичным прогнозам, а во-вторых, мы все еще опасались открывать Большому Миру наши умения и наличие у нас драгоценных металлов.
Имелся и еще один, быть может, наиболее серьезный аспект: были все опасения предполагать, что завозные продукты: зерно, овощи, молоко, выращенные в чужом мире, - коренным образом повлияют на наши организмы, столетия и более не знавшие большинства заразных заболеваний, не развившие должного иммунитета. А как повлияет новая, экологически нечистая еда на духовный, умственный, моральный облик людей земли?
Как отнесутся они к самим товарам и продукции Большого Мира? К блестящим завлекающим упаковкам, привлекательным сладостям, обескураживающе-богатому ассортименту? Конечно, можно было ограничиться самым необходимым и получать его в "сыром" виде... и всё же - опасения были самыми разными...
Было решено обратить самое пристальное внимание на всё, происходящее за пределами земли. На внешней заставе был устроен информационный центр, регулярно принимающий теле- и радиопередачи, сводки новостей, газеты и журналы. Нас интересовало все, происходящее в мире: погода, научные открытия, состояние природной среды, политическая ситуация, развитие культурных тенденций. Сжатые рапорты ежедневно переправлялись в координационный Совет: мы пытались понять, старались выявить возможные причины кризиса.
Пытались изо всех сил... и не находили.
Но всё же, была опасность, еще большая, чем грядущий неурожай: распадались связи людей с их побратимами.
Началось это еще ранней весной, когда многие стали замечать, что не в силах наладить обычную связь с пробуждающимися к жизни растениями и мелкими животными и насекомыми. Прорастающие зерна и набухающие почки не отзывались на традиционные песни, личинки и коконы, куколки и яички оставались глухи к увещеваниям и подбадриваниям: либо они молчали, либо же мы, - все мы вместе и вдруг, - перестали понимать их язык. Дальше - больше. Настал черед крупных животных и птиц: собаки и кошки, овцы и козы, коровы и лошади. Все они, один за другим, выпадали из цепи Всего Живого, звучавшего некогда в едином гармоничном аккорде; животные, долгие годы находившиеся в домах, ставшие, буквально, членами семьи, превращались в чужих, случайных гостей, заглянувших без приглашения к не особенно радушным хозяевам. А эти последние, сначала в растущем недоумении, затем в горьком разочаровании и, наконец, в отчаяньи, делали всё, что в их силах для восстановления утраченного... но ничего не помогало. Только в момент погибели животные еще слали людям свои Зовы.
С дикими животными дела обстояли еще хуже. Побратимные связи рушились одна за другой. Уже стали редкостью люди, умудрявшиеся сохранять способность входить с ними в Кольцо. Участились нападения диких животных на одиноких путников - вещь ранее исключительно редкая. Нападения же хищников на домашний скот стали, практически, нормой.
Впервые стали раздаваться голоса о необходимости борьбы с хищниками, вплоть до отстрела. И, хотя предложение это с возмущением отклонили, сам факт, что кто-то из людей рода мог помыслить о подобной дикости, говорил уже сам за себя.
Прошёл слух о том, что в горах обосновался медведь-людоед. Потом то же самое стали говорить о волке, барсе, рыси, кабане, даже росомахе. Слухи плодились, один другого зловещее...
С тем, чтобы, по возможности, снизить несчастные случаи в диких районах, - заставы и гнезда впервые за всю историю были оборудованы радиопередатчиками. На главных крепостях, оплотах и замках стали видны радиоантенны. Выход в эфир был строго ограничен минутами коротких сводок, но экстренная частота была открыта всегда. Дозорные и патрули стали брать с собой радиопереговорные устройства. Главная же радиостанция земли была установлена в информационном центре, на внешней границе, а кое-где в глубине - трансляционные пункты. Люди видели во всех этих новшествах не иначе, как исчадия ада, сторонились их, как могли и терпели их лишь по крайней необходимости, как неизбежное зло.
Было условлено, что вся завозная еда будет поставляться исключительно из экологически чистых районов и с натуральных хозяйств. Вся она проходила предельно тщательный осмотр, распаковывалась и перекладывалась в наши упаковки.
Не прошло много времени, как появилась первая необходимость и в возе чужих лекарств, лекарств конвенциональной медицины: люди слабели телом и духом, теряя связь с землёй, а наши традиционные врачевальные методы становились всё менее действенными, прежде всего потому, что сами растения стали терять свои целебные свойства, либо же отказывались дарить их людям. И несмотря на то, что лекарства завозились очень избирательно и в основном были растительного и гомеопатического свойства, - это добавило новую порцию опасений.
Появились первые случаи контрабанды: спиртное, сильнодействующие химические лекарства, кое-какие электронные аппараты на батарейках, просто яркая мишура... На второй год Гиблых Дней впервые произошло страшное: семейство диких кабанов напало на пятилетнюю девочку из Южного и растерзало ее в клочья. Отец девочки раздобыл охотничье ружье и расстрелял всех кабанов в округе. Так у нас появился первый преступник.
Была образована местная служба внутренней безопасности, мы не называли ее полицией, но функции были довольно схожи, и работы ей прибавлялось день ото дня.
***
Параллельно велась лихорадочная деятельность духовных обществ, в частности - Сестёр Силы. Вея, несмотря на свой немыслимый возраст, стояла во главе всех усилий. Казалось, спать она перестала вовсе. Денно и нощно велись оккультные исследования, разыскивались давно позабытые манускрипты, перелистывались старинные летописи, выискивались утерянные, или вышедшие из употребления практики и методы, рецепты и типы связи.
Я, еще будучи ученицей, была подключена к этим поискам. Цель была двойная: попытаться определить причины общего разлада, исчезновения связей с тонкими мирами, нарушения гармонии с окружающим и, с другой стороны, найти способы борьбы с процессами разрушения, средства к выживанию во враждебных условиях, методики лечения и выздоровления.
Очень быстро мы поняли: наша идея основания информационного центра по сбору сведений о Большом Мире, была верной: всё указывало на то, что причины неладного коренятся там: очевидно степень разрушения среды и гибель чувствительных структур на планетарном уровне приняли глобальный характер и зашли так далеко, что затронули и тонкие миры, и нашу обособленную землю: настал момент, когда мы не в силах стали оставаться более самозамкнутой системой и противостоять в одиночку губительным процессам, тем более, что ничего о них не знали и не были подготовлены к самой возможности распада.
Исходя из всего этого, было решено подготовить группу людей, прошедших школу оккультных знаний и обладающих Силой, Верой и Знанием для отправки их в Большой Мир с целью приобретения там глубокого образования в разносторонних областях, им предстояло стать специалистами широкого профиля.
Одновременно, в их обязанности вменялось служить глазами, ушами и разумом нашей земли в Большом Мире и, где только возможно, стараться влиять в благоприятную сторону на происходящие там процессы.
Мы назвали их Внешним Дозором.
Я как раз закончила ускоренный курс своего обучения и успешно прошла экзамены, когда меня вызвала к себе Вея.
Её рабочий кабинет давно уже превратился из тихой кельи в узловой центр: на столах громоздились кипы рапортов и сводок, кропотливо работали секретарши.
- Оставьте нас одних, сёстры, - обратилась Вея к своим помощницам. После того, как мы остались наедине, она, как обычно, пристально вгляделась в меня и, помолчав дольше обычного, проговорила:
- Как твои успехи, Грю? Не отвечай: сама знаю: отличные. - Она вновь замолкла и устремила взгляд за окно, туда, где в дымном мареве лежал Большой Мир.
- Ты, конечно, слышала о нашем решении образовать Внешний Дозор, так ведь? - Я кивнула. - Так вот, я бы хотела, чтобы ты стала одной из них. - Сейчас она глядела на меня в упор и у меня, как всегда, забилось сердце. - Ты знаешь, все они - добровольцы, поэтому повелевать тебе я не могу. Но ты, как никто другой, подходишь для этой миссии: у тебя блестящие способности к языкам, острое мышление, разносторонние интересы, живой ум, прекрасная приспособляемость и коммуникабельность и вообще... эээ... - она пожевала губами, будто пробовала на вкус давно забытое слово, - женское очарование, - закончила она, но тут же добавила:
- О твоих способностях в Силе и Знании я уж не говорю, достаточно заглянуть вот сюда, - и она помахала папкой с моим личным делом. - В общем, решай. И ответ мне нужен сейчас, сразу.
- Я согласна, - ответила я, не задумываясь, потому что ответ был готов: я сама страстно мечтала быть зачисленной во Внешний Дозор, трудно объяснить, почему. Но какая-то неведомая сила тянула меня в Большой Мир, которого я еще и в глаза не видела, что-то говорило мне: твоя миссия - там, только там сможешь ты по-настоящему помочь твоей земле.
- Понимаешь ли ты, Грю, на что соглашаешься? Речь, ведь, идет о долгих годах обучения в тамошних университетах, о жизни на чужбине, в Большом, но не нашем мире, больном и жестоком. Ты понимаешь это? Не боишься ли ты, что пребывание там наложит на тебя неизгладимый след? Что ты потеряешь свою связь с землей и людьми Рода?
- Я все понимаю, Вея, и я не боюсь. Я знаю себя: мое место - там, и именно во имя Земли. Я уже давно чувствую это.
Вея впитывала меня взглядом.
- Да, - сказала она тоном оглашения вердикта, - я не ошиблась. Быть по тому. Тогда слушай. Через две недели ты отправишься на внешнее обучение. Наши представители в парламенте добились предоставления нам государственных стипендий в лучших университетах и учебных центрах Большого Мира. Так, что ты и другие люди Внешнего Дозора ни в чем не будут нуждаться. Подробности тебе сообщат позднее, в течение двух недель все вы пройдете подготовительный курс перед вступлением в Большой Мир. Но одно я скажу тебе уже сейчас: ближайшие пять лет пройдут для тебя в напряженной учебе. Ты будешь менять университеты, города и государства. Ровно через пять лет ты вновь предстанешь предо мною, здесь, в этом самом кабинете. И в зависимости от того, что за это время произойдет, - получишь от меня свое первое профессиональное задание.
Вея вновь оглядела меня и добавила тоном мягче:
- Мы еще увидимся перед твоим отбытием.
***
Нас было одиннадцать. Одиннадцать юношей и девушек. Мне шел тогда двадцать второй год, и я была одной из самых старших. Семеро парней, четыре девушки. Уроженцы всех долинных поселений, горцев среди нас не было: считалось, что для них переход в Большой Мир и длительное в нем пребывание будет слишком болезненным. Нас собрали в недавно основанном лектории и в течение двух недель готовили к встрече с Большим Миром: фильмы, книги, газеты, журналы, лекции бывших депутатов парламента и дипломатов. Под конец двухнедельного обучения опять тесты и экзамены. И вот, наконец, был назначен день торжественной церемонии посвящения во Внешний Дозор или, как нас еще окрестили, в Патрульные Большого Мира.
Была ранняя весна. В дубовой роще меж заповедных деревьев и мшистых камней, на Поляне Всех Фей был очерчен просторный факельный круг. Мы - неофиты ордена Внешнего Дозора, поочередно входили в него, преклоняли колени пред жреческой коллегией, составленной из представителей всех духовных орденов и школ, принося торжественную клятву: клятву верности и преданности земле и людям, Духу и Знанию. Все мы осознавали важность происходящего: это был первый случай за всю историю нашего народа, когда все силы и их носители объединились с целью воспитать новое поколение обладателей Знания и - вещь дотоле неслыханная! - выпуска их в Большой Мир с тем, чтобы помочь ему, и спасти свой собственный.
Церемония была простой и трогательной одновременно, даже природа, милая, но, казалось, накрепко позабывшая нас природа, пробудилась ненадолго от колдовского заклятья и предстала пред нами во всем своем очаровании вечерних сумерек.
Мы - новоиспеченные Дозорные, - одетые во все зеленое, подходили по очереди к Вее и она надевала на нас венки из лесных лилий.
После общей церемонии, каждый из нас был приглашен на личное "последнее напутствие". Войдя к Вее - на сей раз, в ее личную скромную комнатку, а не в официальную "канцелярию", я, всё еще увенчанная лиловым венцом, предстала перед ней.
- Грю, - сказала Вея, - ты вступаешь на долгий, большой путь. Уверена, что нередко ты будешь грустить по нашей земле, чувствовать себя потерянной и пропавшей. Знай же: мы никогда не будем терять с вами связь. Ты, конечно, умеешь налаживать телепатические контакты, но я сейчас не о том. И не об обычных типах земной связи: письма и прочее, нет, я имею ввиду другое. Вот, смотри, каждый из Внешнего Дозора получил по вот такому кольцу. - И она протянула мне кольцо из странного зеленоватого металла, всё увитое причудливым узором.
- Вглядись в орнамент кольца, Грю. Что ты видишь?
Я взяла кольцо в руки и тут же ощутила слабую пульсацию в кончиках пальцев. Я стала внимательно разглядывать вязь узора. Филигранная резьба изображала переплетения того, что в первый момент я приняла за тела змей или драконов, но вот стали вырисовываться стилизованные очертания лебединых шей, стеблей кувшинок, крыльев стрекоз - всех трех моих побратимов, переплетающихся в одно гармоничное целое. Более того, я, к своему изумлению, различила в сплетении линий свое собственное имя - "Грю", - выписанное старинным руническим шрифтом.
- Это не просто изумительная работа редкого мастера, - сказала Вея - это био-кольцо. Через 24 часа оно полностью настроится на твои биоритмы, станет неотъемлемой частью тебя самой. Отныне и на всю жизнь, оно - твоё личное духовное кольцо, кольцо-побратим. До тех пор, пока ты жива и излучаешь биоэнергию, кольцо будет посылать импульсы в Центр: мы всегда будем знать не только о твоем самочувствии и потребности в помощи, но и твое местонахождение. О, не волнуйся, мы ни в коей мере не собираемся вмешиваться в твою личную жизнь или прослеживать твои передвижения, ты, ведь, знаешь: свобода человека для нас свята, а Дозорного - тем более - весь успех его миссии зиждется на неограниченной свободе в принятии любых решений.
- Но и это еще не всё. С помощью кольца ты не только сможешь послать нам известие о грозящей тебе опасности, но и передать любое, сколь угодно сложное сообщение. Ты ведь наизусть помнишь все церемониальные гимны, песни Малого и Большого циклов, молитвы, заклинания и благодарения. Так вот, каждое из них соответствует тому или иному типу послания. Для этого тебе достаточно напевать или декламировать его про себя и при этом водить пальцем по кольцу в том же ритме. А с помощью особого кода, который ты со временем тоже усвоишь наизусть, в общую канву напева ты сможешь включать конкретную информацию, включающую имена, названия мест, номера телефонов - вообще, все, что угодно. Вот тут все это объясняется - и Вея протянула мне маленькую книжицу-блокнот болотного цвета, искусно выделанную из растительных волокон подводных растений. - Как видишь, - добавила она лукаво, - мы еще кое на что способны, несмотря на разрыв Великого Кольца...
- Каждый из Дозорных получил такое личное кольцо. Это наш вам подарок, подарок народа своим самым преданным и отважным, самым способным и дорогим детям. Вы - наша гордость. И вы же - наша надежда. Помни это. И никогда не забывай: ты не одна, весь народ земли - с тобой и за тебя.
А теперь лети вослед твоим ненаглядным лебедям перелетным.
***
Так начались мои "университеты" в Большом Мире. Все мы разъехались кто куда, каждый специализировался по своему, - неизменно широкому, - профилю.
Я меняла города и страны, культуры и религии, языки и образ жизни. Тюбинген и Женева, Барселона и Копенгаген, Париж, Рим, Лондон... Я изучала лингвистику и философию, историю и биологию, искусство и экологию... В Бенаресе - индийскую мудрость, в Дублине - кельтскую поэзию, в Иерусалиме - археологию и теологию...
Методы воспитания и система образования, привитая нам в земле, не говоря уже о духовной школе, не прошли даром: многие из нас, и я в том числе, успели за эти пять лет приобрести докторскую степень и даже не одну... Не в том была главная задача и трудность: самое тяжелое и важное, в чем, собственно, и заключалась наша миссия на самом первом этапе, была адаптация - способность понять, впитать в себя и приспособиться к жизни Большого Мира, не теряя при этом ни на йоту самих себя, свой духовный и моральный облик людей Рода.
Не скажу, что это было легко и просто: слишком уж велика была пропасть меж нами. Многое, очень многое, казалось нам диким, жестоким, извращенным, попросту - глупым. Неправильным по сути своей. Но мы приспособились. Из одиннадцати первых дозорных не было ни одного провала. Как это ни странно, но именно Гиблые Дни со всем произошедшим тогда на земле, во многом подготовили нас именно к этому.
Мы старались быть в постоянной связи друг с другом, а при любой возможности встречались лично. Наши кольца работали безукоризненно, и вся необходимая информация непрерывно передавалась в Центр. Не редко нас навещали особые посланцы из земли, передавали новости, приветы, инструкции или просто подарки. Так что мы не чувствовали себя потерянными и забытыми.
На каникулы мы съезжались домой. Правда, часто они бывали короче обычных: мы использовали свободное время для встреч со все новыми и новыми местами, культурами, знаниями.
Наше пребывание в Центре "каникулами" было назвать столь же трудно: постоянные отчеты, курсы, инструктажи, ознакомление с ситуацией в земле, результатами оккультных изысканий, изменениями в насущных нуждах...
Но было и много радости, веселья, наслаждения от пребывания дома, в родных краях. Мы очень сдружились, все одиннадцать Дозорных и много времени проводили вместе. Постепенно, мы всё больше выделялись в некую особую касту: между нами было больше общего, чем между членами самого тайного общества, ведь у нас была одна, роднящая всех нас, совершенно уникальная вещь: мы жили "там".
А еще, мы сами инструктировали новобранцев: Внешний Дозор не ограничился первыми выпускниками, каждый год добавлялись новые неофиты, иногда - четверо или пятеро, иногда - двенадцать и более, их отбор и воспитание велись постоянно.
Всякий раз, как выдавалась свободная минутка, я убегала на свои озёра и болота: проведать кувшинки, поиграть со стрекозами (настоящая связь с которыми так и не восстановилась), да просто впитывать в себя дух и прелесть земли - чтобы хватило на весь следующий год. Я придирчиво оглядывала знакомые места, со страхом и надеждой выискивая изменения. А изменения были, и они множились от весны к весне.
Гиблые Дни продолжались без малого семь лет. Только к концу четвертого года моего обучения в Большом Мире, на очередной летней побывке дома я стала замечать изменения к лучшему, да и общие сводки это подтверждали: снизилось число стихийных бедствий и несчастных случаев, урожаи начали стабилизироваться на некоем среднем уровне. Ему было далеко до былого изобилия, но вполне достаточно для внутренних нужд. Постепенно отпадала необходимость в ввозе импортных продуктов питания. Хорошо налаженная к тому времени система экспорта наших товаров - произведений искусства и ремесел, теперь играла роль спонсора всевозможных проектов, всё новые ресурсы направлялись координационным комитетом на разработки и расширение исследований и на приобретение знаний. Обустраивались лаборатории и экспериментальные центры; бурно развивались целые новые ветви эзотеризма и практического оккультизма; велись поиски и делались открытия.
Постепенно становилось ясно: мы, люди Рода, способны с честью выйти из кризисной ситуации. Гиблые Дни стали тем стимулом, который мобилизовал все лучшие силы нашего гармоничного, но застывшего в своей сбалансированности общества. Столетиями мы сохраняли чистоту веры, традиций и нравственных устоев, но мы не развивались. Теперь же всё изменилось. "Из сильного вышло сладкое", - как говорится в Библии, пришла Большая Беда и стала для нас Большим Учителем. И мы учились. Учились прилежно, не покладая рук, и результаты не заставили себя ждать.
Нет, связь с Тонкими мирами по-прежнему не восстановилась, как и разрушенные побратимные связи. Насколько я могла судить, мы даже не очень приблизились к пониманию причин распада. Но мало-помалу начинали строит другие, новые связи, основанные не на старой духовно-побратимной основе.
Впечатление было такое, будто целые пласты красок на Вселенском холсте погасли, стушевались, отошли на задний план или исчезли вовсе, а на их место стали заступать проявляющиеся уровни Бытия, новые пейзажи, цветовые гаммы и аккорды, целые сообщества сущностей, о которых мы имели прежде в лучшем случае самое туманное представление, а чаще - и вовсе никакого.
Всё это было необычайным, странным, завораживающим... Мы открывали новый мир, мир, пронизывающий наш собственный и, оказывается, влияющий на него не меньше, чем наши "старые добрые" тонкие миры. Мы открывали его мазок за мазком, остров за островом, как некогда человек открывал для себя мир земной, - континенты и страны, народы и языки... Новое было буквально на каждом шагу и дня не проходило без восторженных открытий, поразительных находок, обескураживающих сопоставлений...
Этот период, который, соответственно, продолжается и по сей день, привнес столь существенные изменения во всё наше миропонимание, что был окрещен Новой Эрой. Первый год Новой Эры пришелся на 1991 год по христианскому летоисчислению.
Все эти ошеломляющие события отодвинули на задний план проект Внешнего Дозора. Нет, не так, Внешний Дозор не потерял своего значения в глазах Наставников-в-Духе и народа в целом, в него по-прежнему отправлялись лучшие из лучших, отпускались щедрые средства, Дозорные пользовались огромным уважением и почётом. Но мы не возвысились над окружающими, не превратились в заносчивую элиту: сколь бы новому мы не научились в Большом Мире, какими бы навыками и знаниями не овладели, приезжая домой, мы вновь оказывались в роли учеников, не знающих многих истин, успевших стать за считанные месяцы нашего отсутствия "прописными". Темпы были не просто стремительными - они были ураганными.
Мы внимали, учились, впитывали, сколько могли и, потрясенные, возвращались к нашей собственной учебе в Большой Мир, живший своей сложной, грубой, богатой и нетривиальной жизнью, и даже не подозревающий, что у него под носом, фактически, в нем самом, уже проявились и заработали механизмы Новой Эры...
На фоне этого всепоглощающего Нового, образовалась маленькая, но стойкая партия духовных традиционалистов. Я бы назвала ее более безобидным именем: Общество почитателей Старины. И, как не странно, во главе ее встал Гор.
Нет, он не стремился к этому, даже не прилагал особых усилий. Просто, в сравнении со всеобщей восторженностью перемен и открытий, он как-то сразу выделился из общего числа своей приверженностью ко всему древнему, освященному вековечными заветами. Опять же, он не выпячивал это напоказ, да и другие вовсе не позабыли традиционных обрядов и верований: просто, что-то из нашего огромного духовного наследия мы стали видеть в ином свете, достигнув некоего уровня расширенного сознания, что-то перестали понимать вовсе, т.к. оно не укладывалось в новую картину... Но ни в коем случае, ни официально, ни в быту не было заброшено ничего из старого и дорогого.
И всё же... разница была. Гор, вроде бы, не делал ничего, чего бы не делали и другие, но у него всё это выходило как-то иначе, с какой-то особой любовью и почтением, с проникновенной нежностью и грустью. И люди, разделявшие те же ощущения, потянулись к нему, как пчелы на нектар.
Очень скоро я обнаружила, что мой старый родительский дом, который был оставлен в полное распоряжение Гора, превратился в духовную обитель. В нем царила атмосфера братства, благоговения и... вслушивания, да, вот правильное слово. Сам воздух в доме, даже на подходе к нему, словно бы звенел прозрачной льдистостью, но льдистостью теплой, напоенной дуновением грядущей весны, ломки льда, пробуждения. Так, что казалось: вот прямо сейчас в нем прозвучит долгожданная трель и материализуются из ниоткуда наши потерянные феи...
На том этапе у "общества" не было ни названия, ни ритуала, ни общепризнанной внутренней иерархии. Да и цели были неясны, по крайней мере, не сформулированы и не произнесены во всеуслышание. Люди просто приходили к Гору, а он всегда был готов принять каждого и любого. Ввиду того, что хозяином он был никудышным, то каждый что-нибудь с собой приносил: ягоды и орехи, пирог с начинкой, фрукты... Так оно и повелось, и постепенно каждый добровольно стал брать на себя постоянные обязанности: этот разводит огонь в очаге, тот - готовит, третий заботится о свечах и благовониях... Дом превращался в обитель, и в ней, в обители, зарождался общинный уклад.
Гор, как я уже говорила, потерял свою силу в злополучном горном походе, при спасении меня и Ора. Но очень и очень многие тогда теряли наряду со своими побратимами и собственные способности. Поэтому такие потери не особенно бросались в глаза. Гор лишился Голоса и Слова, он уже не декламировал пламенные речи и зажигательные воззвания, не играл роль уверенного в себе вождя. Он стал мягким, задумчивым и, главное, кротким. Эта-то кротость, в сочетании с благоговейным трепетом, и притягивала к нему людей. Они приходили, говорили о наболевшем и утраченном, о святом и дорогом сердцу, а Гор их слушал, кивал и рассеяно улыбался какой-то просветленной улыбкой незрячего: так слепец нежится на невидимом солнышке, сидя на крылечке весенним погожим днем, и беспричинная улыбка блуждает по губам его... И даже, когда говорил он, казалось, не прекращает вслушиваться во что-то внутри-себя-звучащее... вслушиваться и улыбаться. Блаженненький? Быть может, но вокруг него рос и ширился ореол святости.
В разрастающейся общине образовался узкий внутренний круг. Принадлежащие к нему не довольствовались общими собраниями и частными встречами с Гором, они подолгу, иногда днями, проводили время с тем, в ком видели Учителя, и друг с другом. Незаметно они взяли управление домом и хозяйством в свои руки, поддерживали чистоту и уют, заботились о покое и здоровье Учителя, короче, стали настоящими учениками Наставника-в-Духе.
И был среди них один, особо ревностный. Он на совсем переселился в Дом, не отходил от Гора ни на шаг, стал его неназойливой, неуловимой тенью. Исполняя обязанности личного слуги, секретаря и домоправителя в одном лице, он ухитрялся добиваться при этом почти полного своего отсутствия. Казалось, вещи делаются сами собой, с помощью магических пассов невидимой руки.
И был этим кем-то не кто иной, как Лиль. Да, Лиль, мой предрассветный мечтатель, поклонник следов моих башмачков на утренней росе лугов...
Он долго и тяжело выздоравливал от полученных травм. Ни я, ни Гор не могли тогда навещать его: сами были "еле душа в теле". Когда взаимные визиты стали возможны, он нередко наведывался к нам, играл на дудочке у огня... Лиль играл, я пела, а Гор слушал. Слушал и улыбался. Затем я ушла в школу Сестер Силы, но визиты Лиля от этого только участились. Его тянуло к Гору какой-то необъяснимой силой и казалось: сама близость к нему рождает у Лиля всё новые и новые мелодии. А через какое-то время Лиль впервые начал писать на свои мелодии слова. И были они столь же прозрачны и неуловимы, как и музыка его, как и он сам, часто даже не имея смысла, или смысл этот ускользал от слуха и сознания. Но Гор его понимал. Он слушал Лиля, кивал и улыбался блаженной улыбкой.
Лиль наотрез отказался пройти официальные экзамены на гвельда.
- Я не гвельд, - говорил он, - гвельды поют о том, что было и есть, а я - о том, что было-будет и о том, что есть-в-не-тут. Гвельды поют людям, а я - феям и тонким.
- Но ты же и нам поешь, - возражали ему.
- Это потому, что вы в доме Гора. Я Учителю пою и дому, и тому, что над ними.