Живетьева Инна : другие произведения.

Тридцать седьмое полнолуние

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

   По черным углям изредка промелькивали красные язычки и тут же пропадали. Фаддейка, озабочено хмуря брови, откатил подальше крупную головню. Потыкал в костер палкой.
   - Рано еще, - остановил его отец.
   Фаддейка все-таки покрутил носом, прежде чем убрать палку.
   Откашлялся дед, недовольный, что перебили.
   - Ну вот, стали замечать люди, что одна сестра все желтеет и тощает, а другая будто кровью с молоком наливается. Главное, как полнолунье пройдет, только краше становится.
   - Оборотень, - припечатал Фаддейка.
   - Не, ведьма, - протянул Семен с другой стороны костровища.
   Вейка, поежившись, оглянулся через плечо. Черная степь упиралась в густой частокол леса, и над деревьями висела луна, надутая и крутобокая. Стреноженные лошади бродили в высокой траве, то исчезая в тени, то появляясь. Махнула беззвучно птица в густо-синем небе, и кто-то позвал ее из рощицы: "Уху, уху". Противным таким голосом.
   - Дрейфишь? - толкнул в бок Фаддейка.
   - Вот еще! - фыркнул Вейка, не желая признавать, что захолодело под ложечкой. Ведь не про дальние края, а про здешние места дед Назар рассказывает, все как есть было.
   - Младшая, даром что тощая, зато характером золотая. Вот и позарился на нее Арсений, на старшую-раскрасавицу даже не глянул. Повел невесту по бабкам. Те воск лили, в темечко дули, да все бестолку. Родители Арсения, ясно, отговаривали: детей не родит, работница плохая - по жаре задыхается, по морозу простужается. Неизвестно, сладилось бы у них или нет, но кто-то надоумил: старшую извести надо. Она, ведьма, из сестры жизнь тянет.
   - Правильно, - солидно подтвердил Семка. - Вон, в позапрошлом годе, помните...
   Дед кхекнул, пошевелил седыми бровями и парень заткнулся.
   - Арсений грех на душу взять побоялся: ведьма или нет, клейма на ней не стоит, да и невеста как бы потом на него смотрела? Убийцу-то родной сестры? Вот и задумал он отыскать Псов.
   - Зачем? - удивился Семка. - Если в силу вошла, уже все, поздно.
   - Так Псов же, бестолочь, не л-рея. Чтобы они подтвердили. Тогда ведьму деревенский сход порешит, как по закону положено.
   Вейка снова оглянулся. Каурый жеребец вышел из тени и тряхнул головой. Почудилось на миг - сидит у него на спине кто-то в черном. Даже морозом продрало.
   - Во дурак! - шепнул Фаддейка. - С Псами говорить, а?
   - Уехал Арсений. А в поселке все хуже: то скотина падет, то птица со дворов пропадать начнет, то собаки взбесятся. По весне же здесь, у реки, - Назар ткнул рукой на тот берег, - как оттаяло, нашли тела. Двое парней, из пришлых. Одному горло порвали, а другой вовсе без головы. Отгрызли.
   - Ну уж, сразу отгрызли! - усомнился Семен. - Разбойники постарались. Лихие тут места были.
   Назар усмехнулся.
   - А ты сплавай на ту сторону, как раз ночка подходящая, лунная. Постой на бережку возле ивняка. Только штаны не замарай. Подойдет к тебе навь, холодом пахнет, тленом запахнет. Подойдет и начнет твою голову щупать, проверять, его иль чужая.
   Вейка поглубже втянулся в штормовку - прикосновение ветра к затылку показалось ледяным, точно потрогал кто мертвыми пальцами.
   - Вон, у бабки Егорьи сводная сестра была. Ух девка, говорят! С женатым закрутила, а по сеновалам-то прятаться ненадежно. Ну, и придумала на том бережку встретиться, мол, никто не помешает, - дед запыхал в усы, так он смеялся. - К следующему вечеру нашли ее. В лесу под кустом сидела. На всю жизнь дурочкой осталась, каждой тени шарахалась. Ну как, поплывешь?
   Семен шмыгнул носом.
   - Делать мне нечего.
   - Тогда замолкни. Ну вот, а в ту же весну, как начала старостиха огород копать, нашла в нем череп. Чистенький, вываренный, и внутри змея дохлая. Увидела, да как замычит! Через неделю ребеночка скинула. Староста и примолк. А ведь хотел уже сход собирать.
   - Точно, ведьма, - припечатал Семен.
   - На следующее лето вернулся Арсений. Немножко опоздал: невесту его как раз схоронили. Пока гроб в церкви стоял, мертвой лицо платочком прикрывали. Родители говорили, мол, сомлела девка на покосе, упала неудачно. Конечно, нашлись любопытные, сунулись, а у той глаз нету.
   У костра помолчали. Вейка хотел снова посмотреть за спину, но не решился.
   - Псов-то парень нашел?
   - Про то рассказать не успел, сгинул. А ведьма, как Арсений пропал, только пуще в силу вошла, никто ей перечить не смел.
   Фаддейкин отец выкатил из углей картофелину, стукнул пальцем по черной шкурке.
   - Доспела? - спросил дед Назар.
   - Чуток еще.
   - Ну, тогда доскажу. Полгода прошло, вряд ли больше, и приехали в поселок Псы. Жеребцы высокие, откормленные. А всадники бледные, с глазами ледяными. Вроде и на людей похоже, а все одно - нежить. И не навь они, и не призраки, и не души неупоконные, и не умертвия, а то, чему у людей и названия нет. Первым ехал высокой и статный, по черной рубахе серебром узоры вышиты, серебром пояс проклепан, а на поясе меч, какими наши прапрапрадеды воевали. По правую его руку держался парень неприметный, в черной куртке да черных штанах. По лицу вроде молод, но седина в волосах. Захлопали ставни, попрятался народ, и только одна женщина стояла у Псов на дороге. Мать Арсения. А как подъехали Псы, глянула она и закричала.
   Дед замолчал, и Фаддейка недовольно завозился.
   - Говорили потом: обозналась, мало ли что с горя почудится. Да только никогда она больше в церкви за сына своего не просила.
   - А ведьма?
   - Что ведьма? Видели люди, как шла она в окружение всадников в поле, да не своей волей шла, а точно на канате ее тащили - за горло хваталась и хрипела. Что уж там было, никто не знает. Остался круг в траве вытоптан, а в кругу том тело. Видно, сильно корежило ведьму перед смертью: зубы оскалены, пальцы в кровь ободраны. Там на опушке ее и прикопали, - дед повел рукой в сторону далекого леса, и Вейка стиснул зубы, чтобы не икнуть.
   - Нет там никакой могилы, - решился возразить Семка.
   - Конечно, нет, ее сразу с землей сравняли. На следующий год травой заросла, не найдешь. Вот вроде и кончилось все, а зарок с тех пор в поселке: мальчиков Арсениями не называть.
   Фаддейкин отец потянулся к костру и начал выкатывать клубни.
   - Дед, - спросил Семен, - а ты сам-то Псов видел?
   - Много будешь знать... Пацаны, кто за водой?
   Фаддейка противно засмеялся, показывая пальцем:
   - Он не пойдет, он перетрусил.
   - Я? - рассердился Вейка, вставая.
   - На косу ступай, - махнул Назар. - Там почище.
   Вейка сделал три шага - и темнота накрыла с головой, только метелки ковыля сединой отливают. Посмотрел на тот берег: ивняк качается под ветром, полощет ветки. Движутся тени, а, может, и правда кто стоит безголовый.
   - Ерунда. Бабкины сказки, - тихонько прошептал Вейка срывающимся голосом.
   Густая трава под ногами поредела и сменилась песком, остывшим к ночи. Холодила ступни. Мурашки побежали вверх по ногам и заставили подобраться живот под футболкой.
   На косе светлее - в воде отражаются лунные блики, серебриться песок. Вейка задрал голову: небо нависало над головой тяжелое от звезд. Вот одна сорвалась и покатилась, быстро-быстро. Обмирая от страха и собственной дерзости, Вейка шевельнул губами:
   - Хочу увидеть Псов!
   Канула за горизонт звезда, ударилась о землю, и рябь пошла по реке, сминая отражение неба.
  

****

  
   Его провели в большой кабинет на первом этаже. Окна выходили на внутренний двор, но все равно были зашторены. Горели лампы - очень ярко, не оставляя места теням. Остро пахло валерианой.
   Вдоль дальней, узкой, стены стояло пятеро. Матвей окинул их взглядом. Кажется, проблем не будет: запуганные, тихие. У того, что постарше, разбита губа. Матвей поморщился. Впрочем, это не его дело.
   За спиной шуршали голоса. Резко щелкнул затвор фотоаппарата.
   - Так, я не понял, - повернулся Матвей к сопровождающим, - зачем мне свита? Господин офицер, вполне достаточно вас и пары охранников. Что здесь делают остальные? Покиньте помещение. Журналисты - в первую очередь.
   - Я представляю муниципалитет, - веско сказал мужчина в дорогом костюме.
   - Да хоть господа бога.
   - В мои обязанности...
   - Не входит контролировать работу л-рея.
   Мужчина возразил ровным голосом:
   - Вы находитесь в городе...
   - Который и так далее, и так далее, - скучно закончил Матвей. - Я слышал это неоднократно. Будьте любезны, закройте дверь с той стороны. Или уйду я.
   У представителя муниципалитета дернулось лицо.
   - Вас наверняка предупреждали, что у меня отвратительный характер, - улыбнулся ему Матвей.
   Юджин посмотрел укоризненно.
   Народу в комнате поубавилось.
   Матвей еще подождал, засунув большие пальцы в карманы джинсов и покачиваясь с носков на пятки. Жарко. Хорошо бы вечером искупаться. Речку они проезжали - на пологом песчаном берегу возились с лодкой пацаны, выше по течению виднелась заводь с мостками.
   - Что-нибудь еще, господин л-рей? - подчеркнуто учтиво спросил офицер.
   - Бочку варенья и пачку печенья, - пробормотал Матвей. - Спасибо, ничего, все нормально.
   Он взял ближайшего меченного за руку. Б-р-р. Кожа холодная и влажная, как у лягушки. Всего-то погодник, а дрейфит, точно ему завтра под ликвидацию. Матвей брезгливо вытер пальцы о джинсы.
   Следующий. Засвербело в носу, и колючий шарик покатился вдоль позвоночника. "Как же они меня достали!" - с тоской подумал Матвей, вглядываясь парню в глаза. Ну, конечно, скоро завершится инициация. Слюна во рту стала кисловатой, с металлическим привкусом крови.
   - Матвей, - вдруг прошептал парень. - Ты меня не помнишь?
   Старая уловка: ах, спаси меня, я твой брат - сын племянницы троюродного дяди. Матвей мазнул небрежным взглядом по лицу и шагнул дальше.
   - Вейка!
   Удивленный, Матвей остановился. Повернулся снова к проклятому. Его ровесник, крепкий, широкоплечий. Жесткие волосы торчат ежиком. Приплюснутый нос. На переносице белый шрам со следами скобок - знакомый. Ямочка на подбородке.
   Бывший одноклассник. Приятель. Лучший вратарь поселка Фаддей Раймиров.
   - Откуда ты здесь?
   - Мы переехали недавно, - зачастил Фаддей. - Отца сюда на завод позвали, он же мастер. А так все в поселке. Тетка твоя нормально, как тебя забрали, ей дом помогли отремонтировать, и вообще.
   Было странно видеть его таким. Обычно Фаддей не суетился и ронял слова снисходительно.
   - Мы поговорим потом, - сказал Матвей, отворачиваясь. Ему нужно работать.
   Итак, погодник, оборотень, пара вампиров и слухач. Хреново, но могло быть и хуже.
   "Хочу на речку", - снова подумал Матвей. Жарко. Раскалился от ярких ламп воздух.
   Когда уходил, запнулся на пороге: взгляд Фаддея сверлил ему спину.
   Сдержать обещание получилось только к вечеру. Солнце провалилось за горизонт, но в душных кабинетах по прежнему невозможно было дышать. Лопасти вентилятора бесцельно гоняли горячие потоки. Обвисли в коридорах липкие бумажки с мушиными трупиками. Охранник, что сидел перед решетчатой дверью, то и дело вытирал платком лысину.
   Здесь, в коридорном тупике, было еще и влажно - за стеной располагались душевые. Слышно было, как бьется в кафельный пол вода.
   - Открывайте, - приказал Матвей, останавливаясь перед дверью под шестым номером.
   Лучше бы он пошел на реку, в самом деле. Зря в это ввязывается.
   Охранник загремел ключом. Щелкнуло в замке.
   - Можете идти, - сказал Матвей раньше, чем охранник потянулся к ручке.
   - Но...
   - Идите, я сказал! - повысил голос.
   Охранник утопал. Наверное, будет звонить с поста и жаловаться. Зря.
   - Ну, здравствуй.
   Матвей остановился на пороге.
   Бывший одноклассник быстрым, гибким движением сел на кровати и моргнул - свет из коридора бил ему в лицо.
   - Извини, раньше не получилось, - объяснил Матвей. - Меня задержали... интересными разговорами.
   Он прикрыл за собой дверь. Стало темно, но возникло странное ощущение, что его видят. Хлопнул ладонью по выключателю.
   Фаддей уже стоял у окна.
   В комнате был только один стул, на него Матвей и уселся, развернув спинкой вперед и утвердив кулаки на деревянной планке.
   - Ты знаешь, кто ты, - сказал утвердительно.
   Фаддей кивнул.
   - А знаешь, чего хочет ваш муниципалитет?
   - Мести.
   Матвей с усмешкой качнул головой.
   - Романтично, но неверно. Месть - это личное. А тут политика и деньги. Им нужна показательная расправа над оборотнем. А еще лучше, над несколькими.
   Быстрый взгляд исподлобья, Фаддей прикусил губу.
   - Поймали же не всех, так? - продолжил Матвей. - У тебя есть наставник или даже наставники, в одиночку инициация идет медленнее. Сдай их, и я помогу тебе.
   - Поможешь?
   - Сниму проклятие. Если ты боишься репрессий потом, то зря. Муниципалитет умоется - я не обязан предоставлять им информацию по отработанным меченным. Никто не узнает, что с тобой было.
   Фаддей вспрыгнул на узкий подоконник и подобрал одну ногу. Матвей бы в такой позе навернулся, а этот ничего, сидит.
   - Мой учитель ни в чем не виноват, почему я должен его сдавать?
   - У вас семнадцать убитых.
   - Это сделали другие, те, кого уже поймали! А он их не трогал! В лесах и без того хорошая охота. Лучше, чем в городе.
   - Оборотень себя не контролирует.
   - Неправда! Нужно просто уйти подальше, и все.
   - Ну да, если там не будет грибников или туристов.
   - Есть леса, в которые не заходят люди. Ты не понимаешь... Там пахнет по-другому, там все другое. Другой мир, честный: твои зубы против его зубов. Если ты сильнее, победишь. Только так, а не у кого денег больше или дружки в полиции. Там свобода! Там нечего делать людям! Пусть не приходят!
   - И кто им это запретит? Вы?
   - Да! Я не понимаю, почему человек - венец творения? Слабое тело, плохая реакция, отвратительный нюх. Сидит какой-нибудь жирный в кабинете и смотрит на тебя, как на вошь. А чем он лучше?
   - Фаддей...
   - Если его так легко убить, то почему?! Почему людям можно жить, а нам нельзя? Если мой род сильнее, лучше, честнее. Вы нас убиваете, а нам нельзя защищаться? Но эволюцию не остановить!
   - Фаддей!
   Тот осекся. Скорчился на подоконнике, подтянув и вторую ногу.
   - Очень интересные рассуждения.
   Матвей потер запястье сквозь кожаный наручень. От привкуса крови во рту подташнивало.
   - Я только не понял, ты хочешь или нет, чтобы я снял проклятие?
   Фаддей ответил очень тихо:
   - Я боюсь в резервацию. Это в клетку. Я тут уже... не могу, а там совсем сдохну.
   - И что ты предлагаешь? Конкретно.
   - Ты можешь только сделать вид? Ну, что снял, и меня отпустят!
   Матвей прикрыл глаза. Его больше полутора часов прессовали члены муниципалитета, добиваясь, чтобы он выдал оборотня. Его уговаривала мать одного из погибших мальчишек - иссохшаяся женщина в черном платке. Ему чуть не набил морду сержант, у которого задрали дочь.
   Он готов был рискнуть - взять всех пятерых, хотя при одной мысли об этом леденел затылок и уже сейчас тянуло блевать. Рискнуть ради Фаддея.
   Какой же он дурак!
   Матвей кулаками оттолкнулся от стула и пошел к двери.
   - Вейка!
   Дверь распахнулась и ударилась об стену.
   - Да пошел ты! - обернулся из коридора Матвей. - Знаешь что? Нет, ты не поедешь в резервацию. Хрен тебе, а не плановая охота на зайчишек. Я сниму проклятие. Даже если потом на неделю раньше сдохну, все равно сниму. Поживи человеком, ты, блин, венец эволюции! Посмотрим, как это у тебя получится.
   У Фаддея подергивалась верхняя губа.
   - Мстишь? За что?! Ты же сам не человек!
   Матвея скрутило от отвращения, и он яростно вдавил кнопку, вызывая охранника.
  

****

  
   Берег, поросший выгоревшей травой и вялыми, спекшимися ромашками. Круто обрывается - бежишь, и мелкие камешки скользят из-под ног. Ветер набухает от влаги, хлещет по лицу, точно мокрая простыня. Раскалившаяся на солнце галька обжигает подошвы. Озеро - до самого горизонта. Волны, гривастые от пены...
   Ник раздраженно тряхнул головой. Это мучило, чесалось, как подживающая рана, которую хочется разодрать ногтями.
   За окном таял снег. Ноздреватые остатки сугробов лежали под тополями, и на них наступала черная, исходящая паром земля. Прыгала галка, выковыривая еще не проснувшихся божьих коровок. За ажурной решеткой ограды виднелась сияющая витрина аптеки. Солнце резало глаза, и Ник отвернулся.
   - Согласно лемме о внешнем угле треугольника, внешний угол треугольника больше любого его угла, с ним несмежного, - скрипел Циркуль, царапая доску мелом. Острые локти, обтянутые мундиром, резко протыкали воздух. - Из чего делаем вывод...
   Ник бездумно водил ручкой по последней странице тетради. Штрихи превратились в буквы, буквы сложились в слово: "Белхе". Ерунда какая-то.
   Солнце добралось до гипсового герба и высветило муху, заблудившуюся между колосьями. Полусонная, она еле перебирала лапами.
   - Немой, слышь, Немой, - прошипел за спиной Грошик. - Дай физику скатать.
   - Отвали, - бросил Ник через плечо.
   - Ну, Немой, проверят же, - скулил Грошик.
   - Отвали, я сказал! Нефиг было крысятничать.
   Оглянулся Циркуль, посмотрел на класс из-за блестящих стекол очков.
   - Зареченский, у вас какие-то вопросы?
   - Нет.
   - Отвечать по форме!
   Пришлось подняться. Ник отчеканил, глядя Циркулю в лицо:
   - У меня нет вопросов, господин преподаватель.
   - Садитесь.
   Ник со стуком опустил крышку парты. Влажные ладони оставили след на полированном дереве. Душно. Он раздраженно повел шеей - мундирное сукно натирало. "К черту!" - подумал, расстегивая верхнюю пуговицу. Почему они должны париться в этой робе? "Детки" давно сменили тяжелую зимнюю форму на весеннюю.
   На задней парте тихонько шелестели карты - Гвоздь с Карасем резались в "дупль". На первых рядах внимали математику, старательно переписывая формулы. Ник окинул взглядом испещренную символами доску и презрительно дернул уголком губ: это же элементарно, не стоит тратить время.
   - Что и требовалось доказать! - воскликнул Циркуль. Ударил мелом в доску - и над его головой влепился в стену комочек жеваной бумаги.
   Муха косо полетела к окну, заваливаясь на повороте. "Снаряд", задержавшись на мгновение в изгибе колоса, сполз с герба и шлепнулся на преподавательскую плешь.
   Класс радостно взвыл.
   - Кто?!
   У Циркуля на щеках проступили красные пятна.
   - Всем встать!
   Загремело, застукало. Класс поднялся недружно - "детки" возмущенно роптали, интернатские посмеивались.
   Циркуль метнулся между рядами, раздраженно махнул "деткам":
   - Вы! Можете садиться! Остальным стоять!
   - А че сразу мы? - заблажил Карась.
   - Молчать!
   Теперь солнце било Нику в лицо, заставляя жмуриться. Слышно было, как скрипит туфлями математик, пробираясь между партами. Боль нарастала медленно. Казалось, в середину лба давит железный палец.
   - Вы должны благословлять возможность учиться в одном из лучших заведений страны! Быть благодарными и стараться изо всех, чтобы пытаться соответствовать высоким стандартам нашей гимназии. Ваших же мозгов хватает только на идиотские выходки. Вам дали шанс...
   Когда-то Ника начинало трясти при этих словах, сейчас же он равнодушно слизнул пот, выступивший над губой.
   - Зареченский! - Циркуль остановился перед ним. - Что за расхлябанность? Немедленно застегнитесь! Проявите хоть каплю уважения к учебному заведению.
   Что же он так орет, точно кулаком по мозгам.
   Ник сердито втиснул пуговицу в петлю. Воротник мундира сдавил горло.
   - Ваше поведение в последнее время возмутительно. Вы распустились, Зареченский! Вы стали непозволительно дерзки! Не удивлюсь, если эта выходка...
   - Моя! - перебил Ник.
   Циркуль осекся. В глазах за стеклами очков - недоумение.
   - Я это сделал! И что дальше? Балл по поведению снимете? Уже боюсь.
   Плевать. Ну, в самом деле!
   - Зареченский! Немедленно извинитесь!
   Ник усмехнулся.
   Циркуль круто развернулся и зашагал к столу. С треском открылся шкаф - закачался стоящий на нем гипсовый цилиндр. Появилась тетрадь в темно-синем переплете.
   За спиной Грошик шумно втянул воздух сквозь зубы.
   Математик писал долго, заполняя страницу убористым почерком. Поднял голову, сверкнул на Ника очками.
   - После уроков - к завучу!
   - Да пожалуйста!
   Вот черт...
   Ударил звонок и сразу же потонул в выплеснувшемуся в коридор шуме.
   - Можете идти, - разрешил Циркуль.
   В рекреации гулко звучали голоса, покачивались от сквозняка шторы и хлопали флаги - гимназический и федерации. Портреты членов парламентов отбрасывали на потолок и стены блики.
   Ник свернул под лестницу, в старый туалет.
   Окна тут были открыты, но все равно пахло дымом - вперемешку с оттаявшей землей и набухающими почками. Солнечный луч косо перерезал пол и ломался об кафельную стену. На подоконнике устроились Гвоздь с Карасем. Гвоздь курил нахально, не скрываясь. Карась прятал бычок в кулаке.
   Ник расстегнул мундир и наклонился к раковине. Поймал губами струю воды - холодную, с железистым привкусом.
   Боль медленно отпускала.
   - Эй, Немой! - махнул Гвоздь.
   Ник подошел неспешно и пихнул в бок Карася, чтобы тот пододвинулся. Тоже уселся на подоконник.
   За решеткой - руку протяни, достанешь, - высилась кирпичная стена, полускрытая тополиными ветками. По краю ее торчали медные пики в разводах патины. Из-за стены глухо доносился уличный шум.
   - Че, на волю охота? - подмигнул Гвоздь.
   Ник потрогал кирпич - нагрелся на солнце.
   ...Теплый камень с оглаженными прибоям боками, липкие от арбузного сока пальцы...
   Вот что это? Откуда? Ник тряхнул головой.
   Гвоздь выкинул окурок в щель между забором и стеной.
   - Что-то ты, Немой, к весне борзеть стал. - Голос его звучал равнодушно, но выдавали глаза - блеснули злым любопытством.
   - А тебе не все ли равно, Гвоздик? - пробормотал Ник.
   - Пока ты не лезешь на мою территорию - однописсуарственно. Так что хамей, но не зарывайся. Понял?
   - Вполне.
   - Вот и умница. А теперь колись, нахрена концерт? Это ж не ты сделал.
   - Почему? Сам говоришь, оборзел.
   - Не в твоем стиле.
   Ник приподнял брови, демонстрируя удивление.
   - Охота за другого к Упырю идти? - не отставал Гвоздь.
   - Почему за другого? У меня был выбор. Мог промолчать.
   - Выбор, - Гвоздь сплюнул за окно. - Был бы у меня выбор, я бы Упыря...
   Он выругался.
   - Боюсь, с физиологической точки зрения это не возможно, - заметил Ник. - Хотя... Ut desint vires, tamen est laudanda valuntas.
   - Чего? - удивился Карась.
   - Пусть не хватает сил, но желание все же похвально.
   Гвоздь хмыкнул.
   - А не хочешь узнать, кто это сделал? - предложил он. - Морду начистишь, все утешение.
   - Да мне пофиг.
   Карась спрыгнул с подоконника и повел острым носиком.
   - А вы слышали, чего говорят? - спросил он. - Когда Упырь был маленьким вонючим Упыреньком, к нему Псы приходили. Печать поставили, а с л-реем повезло.
   - Больше слушай! Кто бы его потом в гимназию допустил!
   - По закону все освобожденные от проклятия... - начал Ник.
   Гвоздь закашлял-заперхал.
   - Наивный ты, Зареченский! У кого тот закон!
   - Вот именно.
   Помолчали.
   Ник снова потрогал стену, но больше ничего не вспоминалось.
   - Ладно, я пошел.
   - Удачи, - пожелал в спину Гвоздь.
   Коридоры опустели, и только из малышовой рекреации доносились голоса - там начиналась продленка. В окно было видно, как отчаливают со стоянок автомобили, унося в прохладных, кондиционированных салонах "деток".
   Перед дверью Ник задержался. В отполированной табличке отразилось его лицо с сердито закушенной губой. Это же смешно - бояться завуча! Но он боится.
   Одернул мундир, провел пальцем по медным пуговицам.
   - Разрешите, господин Церевский?
   В кабинете полумрак - шторы наполовину задернуты, окно закрывает разросшийся куст акации. Упырю хватило одного взгляда, чтобы засечь мундир дешевого сукна и интернатскую нашивку на плече.
   - Так-так, - протянул завуч. И резко, как хлыстом щелкнул: - Фамилия!
   - Зареченский. Восьмая параллель. Класс "бэ".
   Упырь выдернул из стопки тетрадей ту, в которой писал Циркуль. Зашелестели страницы.
   - Подойди ближе.
   Нос у завуча дергался, точно Упырь принюхивался, и запах ему нравилось.
   Громко тикали часы. Минутная стрелка двигалась рывками. У Ника зачесалась шея, натертая жестким воротником мундира, но он не шелохнулся.
   Упырь поднял голову. Захотелось провести ладонью по лицу, смазывая липкий взгляд. Показалось вдруг, что ерунда, которую нес Карась, совсем не ерунда. Была печать! Откуда-то же Упырь знает...
   Он может сделать запись в личном деле. Накапать директору интерната. Заставить отсиживать в пустом классе после урока, каждый день, неделю или больше. Весной это особенно неприятно, но Ник согласен, пусть. Может вытащить на общее собрание и отчитывать, пока стоишь навытяжку под насмешливыми взглядами "деток". Противно, но и это можно пережить.
   - Ну что ж, Зареченский. Рассказывать, какой ты идиот, я не буду, ты и сам это знаешь. Напоминать, как легко потерять "королевскую квоту" тебе тоже не надо, не так ли? - Упырь улыбнулся. - Можешь идти. Два часа карцера.
   Да, он знает.
   В подвале прохладно и светло. Под потолком, через три шага на четвертый - лампы. Стены выложены голубой плиткой. Дверь, к которой привел служитель по прозвищу Карп, выкрашена белым. Открылась бесшумно. В маленькой коморке стоит обычный стул из класса. Это просто - пробыть здесь два часа. Многие предпочтут такое наказание любому другому.
   Карп дождался, когда Ник сел, и только потом закрыл дверь.
   Стало темно.
   Ник вцепился в край стула. Спокойно! Вдох, выдох. Боль в закушенной губе.
   Медленно запрокинул голову. Там, за невидимым потолком, класс - большой, с огромными окнами, очень светлый. А тут, совсем рядом, за дверью, горят лампы. В конце коридора бытовка, в которой у Карпа припрятан чайник. Служитель прихлебывает из стакана и клацает вставной челюстью. Посматривает на часы. Он выпустит Ника минута в минуту.
   Но как же хочется затаиться и перестать дышать! Чтобы не услышали, не почуяли... Свело судорогой икры.
   - Это прошло, - произнес Ник. - Этого сейчас нет.
   Кислый запах шерсти и гнилой картошки чудится. Тем более, здесь не может пахнуть кровью.
   Почему в темноте хочется закрыть глаза? Отгородиться веками. Еще лучше бы забиться в угол.
   Текут секунды. Раз, два, три... Складываются в минуты. Время не застыло, два часа закончатся. Сто двадцать минут. Семь тысяч двести секунд. Нет, уже меньше.
   Ник вздрогнул: показалось, услышал шаги над головой. Но толстые перекрытия не должны пропускать звуки. Носятся в пустотах крысы? Скребут когтями по балкам.
   - Прекрати!
   За стеной - шумный Сент-Навей. В нескольких кварталах от гимназии участок УРКа, он работает круглосуточно. Ник частенько встречает тонированный автомобиль с серебристой эмблемой на бортах.
   Невозможно представить, что здесь, в элитной гимназии, может найтись...
   ...прикрыл лицо рукой от брызнувшего света. Пальцы дрожали.
   - Выходи.
   В городе только-только начинались сумерки, и пахло талым снегом. В витрине аптеки отражался закат, растекаясь по стеклу алой пленкой. Ник прошел мимо и свернул в переулок. Там приткнулся в лиловой тени туристический автобус, обошел его по бордюру. На бульваре, как обычно к вечеру, стало оживленнее. Сидели рядком художники - хоть шарж нарисуют, хоть в ангела с крыльями превратят. Кричали зазывалы, приглашая на прогулки по Ладе. Толпились у спуска к реке торговцы с лотками сувениров.
   Иногда все это - купол Морского собора на фоне затянутого облаками неба, округлые булыжники под ногами, мокрый ветер с Лады, - казалось Нику очень знакомым. Как-то он долго простоял на углу рядом с кофейней "Марл и Шарле". Смотрел на ажурный мостик, перекинутый через канал, и темно-зеленый дом с белой лепниной - маски на фасаде корчили рожи, негодуя и радуясь, возмущаясь и гневаясь. Сеяла морось пополам с крупинками снега, продувало насквозь пальто. Ник замерз, как собака, но так ничего и не вспомнил.
   Сейчас купола собора остались справа. Ник прошел мимо Торговой галереи и за серо-розовым зданием художественного училища нырнул в проходной двор. Сразу стало зябко - под защитой высоких стен еще сохранились нетронутые солнцем сугробы. Из арки в арку тянулась тропинка, нанизывая на себя дворы, сворачивала, плутала и раздваивалась. Ник зачерпнул на ходу в горсть снега. Смял в кулаке, и побежало между пальцами. Капли срывались с костяшек.
   Снег растаял. Холодной и мокрой ладонью Ник обхватил лоб. Чтоб Упырю...
   - Привет освобожденным узникам!
   Гвоздь выскочил из-за сарая и ударил в плечо. Был он уже без сумки, в мундире нараспашку.
   - Как отдохнулось в карцере?
   - Какой ты информированный, Гвоздик, - с досадой сказал Ник. - Газет не надо.
   - Не-а, я просто умный и догадливый. Помнишь, мы тебя в кладовой заперли? У тебя потом такая же рожа была.
   - Кретины.
   Гвоздь хмыкнул и потрогал нос, разбитый в той, старой драке.
   Тропинка вывела на узкую улицу, зажатую между плотно стоящими домами. По разбитому тротуару вдвоем идти было неудобно, но Гвоздь не отставал.
   - Не, а все-таки, Немой, какая блоха тебя укусила?
   - По Упырю соскучился.
   - Извращенец!
   Гвоздь сплюнул в переливающуюся бензиновыми разводами лужу.
   - Смотри, допрыгаешься. Знаешь уже?
   Он явно ждал вопрос: "О чем?", и потому Ник промолчал.
   Показалась ажурная решетка. За ней росли тополя, и между серыми, уставшими от зимы стволами, виднелось здание интерната. В нескольких окнах уже горел свет. Ник замедлил шаг.
   - На той неделе комиссия приезжает, - не выдержал Гвоздь.
   Тьфу ты!
   - Вне графика?
   - А хрена им еще делать?
   Блеснули часы на фасаде. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, напоминая, что нужно успеть отметиться.
   - Не вовремя, правда? - ухмыльнулся Гвоздь.
   "Не вовремя", - согласился про себя Ник, а вслух преувеличенно-удивленно сказал:
   - Гвоздик! Да ты никак переживаешь? Боишься вылететь? Сочувствую.
   Гвоздь перестал улыбаться и дернул губой, заставляя натянуться над подбородком шрам.
   - Слушай, я ведь тебя предупредил: не борзей. Вежливо, по-хорошему. А мог бы сразу зарыть, без превентивных разговоров. Не ценишь ты доброе отношение, ой, не ценишь.
   - Почему? Ценю, - кивнул Ник.
   До крыльца они шли молча.
   - Подожди, - окликнул Ник, когда Гвоздь уже взялся за ручку.
   - Ну?
   - Тоже хочу кое о чем предупредить.
   - Отойдем?
   - Зачем? Можно и здесь. Так вот, драться с тобой за власть я не буду. Во-первых, она мне не нужна, и ты это знаешь. А во-вторых, я помню: если бы не ты, нас бы тут всех сожрали.
   Гвоздь настороженно вглядывался пару мгновение, потом его лицо расслабилось, и шрам спрятался, укрывшись под губой.
   - Ну, твоя память - дело известное.
   - Я в блокнот запишу, - пообещал Ник.
   - Договорились!
   Дежурил сегодня дядя Лещ, и он равнодушно отметил время напротив фамилий Зареченский и Глеймиров.
   На лестнице Ник заторопился.
   - Ты куда? - крикнул Гвоздь.
   - В библиотеку.
   - О, блин! Тебя че, Упырь бил журналом по голове?
   Ник перегнулся через перила:
   - Угу, и приплясывал от радости. Ты не знаешь, что такое Белхе?
   - Чего-чего?
   - Вот и я не знаю.
   Гвоздь покрутил пальцем у виска.
   Ник успел до закрытия и выпросил толстый атлас, обещая не выносить из зала.
   Белхе - бессточное пресное озеро в восточной части Арефских земель. Длина триста четыре, ширина от одиннадцати до восемнадцати километров. Наибольшая глубина двадцать шесть метров, средняя - пять и два. Климат в районе озера пустынный. Средняя температура летом около тридцати, зимой - минус четырнадцать. Относительная влажность воздуха примерно шестьдесят процентов.
   "Похоже на гусеницу", - подумал Ник, глядя на карту.
   Но почему оно на востоке? До границы оттуда почти пять сотен километров.
  
   Помнил автобус.
   Пересохшая земля и небо, обожженное полуденным солнцем. Воздух между ними загустел, стал тягучим. Пахло бензином и горячей резиной. Из перевернутой корзины выкатились абрикосы, валялся раскрытый чемодан. Ника впихнули в автобус силком: втиснули в толпу, и она внесла его в двери. Возле локтя мелькнула головенка в панамке. Истошно закричала женщина. Плакали дети. Под раскаленным железом, в тесноте, казалось невозможным дышать.
   Где-то там, в глубине салона, были те, кого Ник отчаянно хотел увидеть, но он вцепился в поручень. Нет, он должен остаться! Он должен выйти из автобуса.
   - Наляг! - крикнули снаружи. - Тут еще дети!
   Охнула толпа. Надавило между лопатками и отлепило от поручня. Затрещала рубашка. Ник попытался протиснуться к окну. Там не было стекол - воздух! вдохнуть! - но люди старались держаться от них подальше, опасаясь вывалиться. Ник ухватился за пустую раму. Он успел увидеть площадь, ее преграждали перевернутые киоски и скамьи.
   А потом громыхнуло.
   Ник захлебнулся раскаленным воздухом. От удара по спине и затылку потемнело в глазах, стало солоно во рту. Тишина - такая, словно весь мир исчез, - оглушила.
   Автобус горел. Ник лежал навзничь в нескольких метрах на земле, усыпанной раздавленными абрикосами и чем-то красно-черным. Видел языки пламени и как беззвучно полыхнул стенд с расписанием рейсов. А еще видел мужчину в летней пестрой рубашке и белых парусиновых брюках. Поверх рубашки был надет бронежилет, но мужчину он не спас - ему стесало затылок. Пальцы со сбитыми костяшками касались автоматного приклада.
   Лица убитого Ник разглядеть не мог. Повезло, теперь не приходилось мучиться, гадая: а вдруг это был отец? Лучше уж не помнить никакого, чем примерять на его роль чужого мертвеца.
  
   Комиссия приехала в четверг. Мальки, вернувшиеся со школы раньше, видели, как подъехал автомобиль с правительственной эмблемой и припарковался у центрального крыльца. А чуть позже примчался спортивный "Янгер" серебристого цвета - хищный, обтекаемый, с тонированными стеклами. Под взглядами потрясенных мальков он притерся к ступеньке, открылась дверца и появился... старик. Самый обыкновенный, с седой головой и в простом, неброском костюме. Встречать его вышел лично директор. Он непривычно суетился и даже порывался поддержать старика под локоть. Тот, однако, не дался.
   "Янгер" обсуждали за обедом и в спальнях, в учебках и в туалетах. Восхищение мешалось с обидой и разочарованием: ну почему такая шикарная тачка досталась какому-то старому хрену? Зачем ему "Янгер"?!
   Хорошее получилось развлечение - для тех, у кого не было "королевской квоты".
   Ника вызвали пятым.
   Стул стоял в центре комнаты, в нескольких метрах от стола, накрытого темно-бордовой скатертью. Слева направо сидели двое незнакомых мужчин, директор и одна женщина. Еще один, пожилой, пристроился с торца. Ник глянул на него мельком: седые, коротко стриженые волосы, темное от въевшегося загара лицо. Тот, с "Янгера"? Интересные, однако, встречаются чиновники социальной службы.
   - Садись, - сказал директор.
   Ник - как обычно перед комиссией, - не знал, куда деть руки. Положил на колени.
   - Николас Зареченский, шестнадцать лет. Восьмая параллель, один год пропустил по болезни, - представил директор. - В последнее время поведение Зареченского вызывает у нас некоторую тревогу, но, принимая во внимание общую картину успеваемости и несомненные способности как в точных науках, так и в гуманитарных, я рекомендую продолжить Зареченскому образование в Навейской гимназии. Конечно, записав соответствующее предупреждение в личное дело.
   Говорил директор, точно низал на нитку округлые бусины - не разберешь, где заканчивается одна фраза и начинается другая.
   - Простите, но я ознакомилась с документами и удивлена, - вмешалась женщина. Она открыла картонную папку с фотографий Ника на обложке. Ткнула пальцем в страницу. - Тут указано, что у мальчика ретроградная амнезия.
   "Меня здесь нет", - подумал Ник, глядя поверх голов.
   - Совершенно верно, - подтвердил директор. - Николас не знает, кто он такой и кто его родители, где он жил - в Арефских землях или, может быть, приехал туда на каникулы. Но во всем остальном его память не пострадала. Заметно, что, до того, как оказаться у нас, воспитанием мальчика занимались, и образование, которое ему давали, превосходит средний школьный уровень. Николас неплохо разбирается в живописи, классической литературе, владеет фралейским и, в некоторой степени, латейским языками.
   У женщины приподнялась бровь - удивленно и недоверчиво.
   - А фамилия?
   - Придумали солдаты. Мальчик приплыл с той стороны Харра и вышел к нашему блокпосту. Документов при нем не оказалось, в поисковых запросах он не значился.
   - Все-таки это несколько... странно, - недовольно сказала женщина.
   - Да, у нас были сомнения. Попав к нам, мальчик несколько месяцев молчал, и мы уже планировали запросить разрешение на его перевод в соответствующее учреждение. Но коллектив принял Николаса, знаете, у нас очень чуткие дети. Они помогли ему адаптироваться.
   "Меня тут нет!" - пришлось напомнить себе Нику, чтобы не рассмеяться.
   - Позвольте вопрос, - зычно произнес старик.
   Незнакомые мужчины переглянулись. Женщина поправила воротничок и натянуто улыбнулась.
   - Да-да, пожалуйста, - торопливо разрешил директор.
   Старик повернулся к Нику.
   - Ты уверен, что тебя зовут Николасом?
   Темные глаза под серебристыми бровями рассматривали его в упор.
   - Уверен. Я абсолютно уверен, что меня зовут иначе.
   Директор вмешался поспешно, и даже слова его перестали походить на округлые бусины:
   - Мальчик называл себя Ником. Ему предложили варианты, отказался. Записали так. Может быть, личное дело?..
   - Спасибо, я уже видел. У меня все.
   - Э-э-э... благодарю. Господа, у вас есть вопросы?
   - Какова вероятность, что память восстановиться? - снова заговорила женщина.
   - К сожалению, врачи пока ничего обещать не могут.
   - Печально. Что же, если это не мешает ему находиться среди нормальных детей и мальчик справляется с программой гимназии, то я выступаю за продолжение "королевской квоты".
   - Ну что вы, мадам, - не выдержал Ник. - Мне это совсем не мешает.
   Сказал - и услышал отчетливо, как старик хмыкнул.
   - Можешь идти, Зареченский, - сердито велел директор.
   Ник аккуратно прикрыл за собой дверь.
   - Ну как? Че спрашивали? - засуетился Грошик, хватая за мундир и заглядывая в лицо. - По урокам чего? А?
   Гвоздь, который сидел, дожидаясь, на подоконнике, презрительно скривил губы.
   - Как обычно, - ответил Ник.
   Грошик завистливо вздохнул.
   - Конечно, тебе-то что, не выгонят, ты отличник. А я куда пойду? Всю жизнь потом у станка корячиться?
   - Отвали.
   Ник выдернул рукав мундира из его пальцев.
   - Глеймиров! - позвал дядя Лещ, и Гвоздь нехотя сполз с подоконника. Отвесил Грошику по затылку, прежде чем скрыться за дверью.
   К ужину комиссия опросила всех, и за стол Карась явился со свежими новостями. Втиснулся между Ником и Гвоздем, завертел башкой:
   - Слыхали? В субботу нам подъем на час раньше. Пойдем сдавать кровь и на медосмотр.
   - Опаньки! - удивился Гвоздь. - Че за херь?
   - В солдаты забреют! - крикнул с другого конца стола Жучара. - "Королевская квота", ать-два!..
   - Замолкни, - коротко приказал Гвоздь.
   Ник поболтал ложкой в тарелке с супом и спросил:
   - Карась, а не знаешь, что за старик там сидел?
   - Который с "Янгером"? Не-а.
   - У вас он что-нибудь спрашивал?
   Карась мотнул головой.
   - А у тебя? - заинтересовался Гвоздь.
   - Так, ерунду какую-то.
   Гвоздь покопался в тарелке с хлебом, выбирая горбушку.
   - А дедуля-то еще тот. Хрен с ним, "Янгером", вы наколку видели? На безымянном пальце. Двойной ромб и внутри четверка.
   Ник прищурился, вспоминая. Наколку он не разглядел, но что-то такое читал.
   - "Четвертый отдел", - покровительственно объяснил Гвоздь.
   - А? Какой отдел? - заволновался Карась.
   - Особый. В войну был. Типа УРКа.
   - Да, - вспомнил Ник. - Только я сомневаюсь, что они занимались именно регистрацией и контролем.
   - А то ж! - ухмыльнулся Гвоздь. - Про палачей-смертничков слышал?
   - Фигня. Байки. Кто бы согласился?
   - Мало ли идиотов. Говорят, из заключенных брали, которым уже все равно.
   Ник передернул плечами.
   - Ну, не знаю, я бы лучше под статью.
   - Не скажи, - Гвоздь почесал шрам под губой. - Когда предлагают или сейчас шлепнуть, или пару месяцев погодить...
   - Э, вы о чем? - влез Карась.
   - В войну не до резерваций было, - пояснил Ник.
   - И чего?
   - Того! - передразнил Гвоздь. - Собирали проклятых, и из автомата. А кто уж в этой куче окажется и каким рикошетом потом звезданет - как масть ляжет.
   - Все равно ерунда, - возразил Ник. - А если переходящее проклятие? Брать с палача подписку, что в этом случае обязуется закончить жизнь самоубийством?
   - Да, проблема, - задумался Гвоздь.
   Карась рассердился:
   - Тьфу! Нашли тему.
  
   Еще помнил свет: белесый и густой, точно туман. Звуки тонули в нем, и тишина давила на затылок. Большие окна были забраны проволочными сетками, но в половине их не осталось стекол. Свет заползал беспрепятственно и растекался между полом и потолком. Колыхался, заставляя стены покачиваться вместе с ним. В этом белесом свете все двигались плавно и бесшумно, точно рыбы. Ник тоже чувствовал себя рыбой - невесомой, не ощущающей собственного тела. Он лежал на полу и знал, что ему повезло. Тех, кому повезло меньше, постепенно уносили, и после них оставались спортивные маты, заляпанные кровью. А тех, кому не повезло совсем, сразу утаскивали на цокольный этаж - в распахнутые двери просматривалась лестница, ведущая вниз.
   Возле Ника стояли двое парней лет по шестнадцати в одинаково грязных футболках и джинсах. У того, что слева, было перевязано плечо. Парень смотрел в окно и шевелил губами.
   Высоко-высоко под потолком медленно кружились гимнастические кольца. Если чуть повернуть голову, то взгляд ловился в баскетбольную корзину и надолго запутывался в сетке.
   Из дверей выплыла девушка, похожая на узкую серебристую рыбку. Кажется, она очень сердилась и пыталась отогнать парней от окна. Ник видел, как дрожало ее смуглое лицо, обрамленное белой косынкой, и черные брови ломались уголками. Голоса ее он не слышал.
   Мальчишка, лежащий в углу, приподнялся на локтях и беззвучно крикнул, щерясь то ли от злости, то ли от ненависти. Девушка вспыхнула, прикрыла лицо локтем и так, не глядя, попятилась. Выскользнула в коридор.
   Оба парня разом обернулись. У Ника сдавило от ужаса горло: тот, что справа - ареф! Здесь! Рванулся вскочить, но не смог даже шевельнуть пальцами. Смотрел с удивлением, как второй парень - белобрысый, с веснушками, - придержал арефа за плечо. Вроде, сказал что-то успокаивающе.
   Дверная створка качнулась, ударилась в стену. Пожилой мужчина в зеленой лекарской форме шел через белесый свет, точно ледокол. Он резко разрубал ладонью воздух.
   А потом дрогнуло под лопатками и затылком. Ник увидел, как ареф и тот, второй, резко присели, и у обоих в руках появились пистолеты. Посыпалось с потолка. Дрогнуло еще раз. В беззвучном крике разевал рот белобрысый парень, стреляя в окно. Ареф лежал на боку, и половины лица у него не было.
   Ник зажмурился.
   Тихо. Как тихо! Только мелко подрагивает пол и оседает на губы меловая пыль.
   Открыл глаза. Над ним стоял чернобородый мужчина в камуфляже и с автоматом в руках.
  

****

  
   Со сна в медицинском блоке было зябко и резал глаза свет от лампы дневного света.
   - Быстренько раздеваемся! По очереди проходим сдавать кровь! Потом в кабинет налево! - командовал молодой доктор с острой бородкой. Его голос гулко разносился по кафельному "предбаннику".
   Ник поморщился и лениво потянул через голову майку.
   В открытую дверь виднелась лаборантская, где девушка в белом халате уже выставила штативы с пробирками. Девушка была хорошенькая, кудрявенькая, с розовыми губками, и Гвоздь восхищенно зацокал.
   - Кто разделся - взвешиваться! Давайте не будем задерживать друг друга!
   Вокруг толклись, суетились, бузили.
   - Трусы снимать?
   - Я стесняюсь! Там барышня!
   - А откуда кровь берут?
   - У тебя - из задницы!
   - Ой, дяденька, я уколов боюсь!
   - А я крови! Щас в обморок упаду!
   - Кабан, на весы не лезь, раздавишь.
   Доктор хлопнул в ладоши, привлекая внимание.
   - Трусы и носки можно оставить, кровь берут из пальца. Быстренько, быстренько! Так, молодой человек, не спим! Проходим на анализы!
   Ник присел к столу.
   - Фамилия? - спросила медсестричка, не поднимая головы.
   - Зареченский, - буркнул Ник, подставляя указательный палец.
   На специальном лотке неприятно блестели иглы. Остро пахло спиртом.
   - Минутку!
   Ник оглянулся - за его спиной стоял врач. Он попросил:
   - Пересядь сюда, пожалуйста.
   - Зачем это?
   - Ну, сразу испугался! Просто у некоторых берем кровь из вены.
   - Почему именно у меня?
   - Ах, какие все мнительные! По статистической выборке. Давай, мальчик, не задерживай.
   Врач сыпал словами, весело скалили зубы, но почему-то ни разу не посмотрел Нику в лицо.
   - А если я откажусь?
   - Боже мой! Что за детский сад? Давно бы уже закончили. Садись!
   Резиновый жгут ловко обхватил руку.
   - Поработай кулаком.
   Игла вошла в вену. Сдвинулся поршень, втягивая кровь.
   - Вот и все, дольше скандалил. Ватку прижми.
   На пороге Ник оглянулся - доктор убирал пробирку в отдельный штатив.
   В соседнем кабинете проверяли зрение и стучали по колену молоточком. Придуривался Карась: закрыв глаза, он должен был дотронуться пальцем до кончика носа, но все время попадал в ухо.
   - Зареченский? - окликнула сухощавая докторица. - У меня к тебе несколько вопросов.
   Ник медленно сосчитал про себя до трех и произнес:
   - Все в медицинской карте. С тех пор ничего не изменилось.
   Докторица смотрела точь в точь как те, что решали: оставить его в психушке или выпустить. Неужели баба из комиссии все-таки натрепала по инстанциям?
   - Значит, тебе не трудно будет повторить.
   Ник прошел за ширму, отгородившую угол. Здесь было по-утреннему серо, и докторица щелкнула выключателем настольной лампы.
   Если снимут "квоту" по медицинским показателям... Ник провел ладонью по предплечью, ощутив бугорки гусиной шкуры. Как там говорил директор? "Перевод в соответствующее учреждение".
   - У тебя под коленом шрам. Ты помнишь, как получил его? В каком возрасте?
   - Нет.
   Ник ответил раньше, чем успел подумать.
   - Попробуй представить: тебе больно, ты прихрамываешь. Что произошло перед этим? Ты упал с качелей? С велосипеда? Играл в футбол? Споткнулся на лестнице? Только не спеши.
   Ник провел языком по губам - почудился вкус травяного сока вперемешку с потом и пылью.
   - Я не помню.
   - Хорошо, давай попробуем смоделировать такую ситуацию...
   За ширму подтянулся бородатый врач. Присел в тени и с интересом слушал.
   Стихли голоса - для остальных медосмотр закончился. Ника все расспрашивали, потом снимали мерки с черепа. Заглядывали в рот, подсвечивая фонариком. С лупой изучили некоторые участки кожи, уделив особое внимание россыпи родинок на икре.
   - Свободен, - наконец разрешила докторица.
   Выходя, Ник еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью. Ну и что все это значило?!
   Возле медблока его караулили. На подоконнике, упираясь пяткам в батарею, сидел любопытный Карась. На лестнице ошивался Жучара. Он удивился:
   - Выпустили? А мы думали, ты заразный.
   - С тобой попрощаться разрешили, - огрызнулся Ник. - Иди сюда, я на тебя чихну.
   Жучара оскалился в усмешке.
   - Ходу, на завтрак опоздаем, - соскочил Карась. - Еще в актовом, хрена им, какое-то собрание, объяву кинули. Чего с тобой делали-то?
   Ник промолчал.
   - Яйца пересчитывали, - сказал за спиной Жучара. - Недостачу искали.
   - Сейчас у тебя оба лишними окажутся, - бросил Ник.
   Карась суетился на узкой лестнице, забегая то справа, то слева.
   - А говорят, новые методики есть, эти... экспериментальные. Ну, типа, вместо Псов определяют.
   - Кто говорит? Бабки на базаре?
   - Че сразу! Я в журнале читал. Выявляют склонность, ну, и вообще, если уже инициация скоро начнется.
   - Журнал назывался "Юный фантаст".
   Карась обижено засопел.
   - Не слушай его, Немой, - поддержал Жучара. - Брешет. Тебя просто на органы разберут, и все дела, - он заржал, довольный собой.
   В актовом зале недовольно шумели: вот еще, придумали мероприятие с утра пораньше в субботу! Особенно возмущались те, у кого был пропуск в город. Жучара заметался между рядами, напоминая должникам, чтобы вернулись с деньгами. Дядя Лещ возле окна любезничал с Капой - воспитательницей малышей. Рядом с пустой сцены застыл Ноздря с дисциплинарным журналом подмышкой, его присутствие мешало разгуляться народным волнениям.
   Нику пропуск не полагался, из гимназии все-таки прислали докладную. Он забрался в дальний угол, жалея лишь, что не успел прихватить из спальни книгу. Рядом пристроился Карась, дожевывая булку. Гвоздь злым, свистящим шепотом допытывался у окружающих сигаретку. Повернулся было и к Нику, но сразу же досадливо сморщился.
   Двое старшеклассников выволокли из-за кулис стол, накрытый бордовой скатертью.
   - Доктора выступать будут, - сказал Карась. - Че, раз приперлись.
   - Научат мыть руки перед едой, - согласился Гвоздь и пнул ножку стоящего впереди стула. Сидящий на нем Грошик испуганно втянул голову в плечи. - Карасина, в город пойдешь, сигарет купи.
   Карась скривился: на входе в интернат могли обыскать, и тогда прощай прогулки по выходным на целый месяц.
   - Не ссы, прорвешься, - пихнул его Гвоздь. - Опа, гляньте!
   Вынесли стулья, но не обычные, из столовой, а резные, с оббитыми бархатом спинками.
   - Богато живут доктора, задницы не мозолят.
   На сцену вышел директор.
   Удивленно притихли в зале - объявить лекцию хватило бы и дежурного воспитателя.
   - Доброе утро, господа. Я рад сообщить, что вам выпала редкая возможность послушать, а так же задать вопросы уважаемому человеку, многое сделавшему для нашей страны и, в частности, для нашего города. Его заслуги перед Федерацией были отмечены на самом высоком уровне, в том числе орденом "Золотой крест". Разрешите представить нашего гостя: полковник в отставке, член Городского совета, потомственный дворянин, чья фамилия вписана в Королевскую книгу - Георг Станислав Леборовски.
   Первым захлопал Ноздря, остальные дисциплинировано подхватили.
   - Это в честь какого праздника такой хрен с горы? - шепотом поинтересовался Гвоздь.
   Из-за кулис показался седой военный в форме без знаков различия, но с орденами и медалями. Левую половину воротника пересекал голубой кант, на плече виднелась нашивка с родовым гербом. Гость остановился рядом с директором и коротко кивнул.
   Ник перестал хлопать. Этот был тот старик, что сидел в комиссии.
   - Когда началась война, юному Георгу только-только исполнилось восемнадцать, и он сразу же ушел на фронт добровольцем - рядовым солдатом. День Победы же встретил в звании майора. После не раз участвовал в пограничных конфликтах, отстаивая интересы Федерации. Четыре года назад господин Леборовски вышел в отставку и с тех пор принимает активное участие в жизни Сент-Навея. Мы должны быть благодарны, что такой человек согласился выступить у нас в интернате. Прошу вас, господин Леборовски.
   Ноздря снова зааплодировал, но тут же замер под взглядом отставного полковника. Леборовски вышел на авансцену и внимательно осмотрел зал - ряд за рядом, пропустив только те, где сидели малыши. Ник медленно выпрямился и поднял подбородок, когда ему показалось, что полковник смотрит ему в лицо.
   - Я не привык говорить перед детьми. Тем более - такими разными. Среди вас двадцать человек, которым пожалована "королевская квота". Это дети, чьи родители погибли в первые дни Арефского мятежа. Дети, которые сами попали в госпиталя с тяжелыми ранениями.
   Еле слышно прошептал Гвоздь:
   - Спасибо, напомнил, а то мы забыли.
   - Вы знаете, что такое война, - говорил полковник. - Прочие же видели ее только по телевизору. Как бы не старались ваши воспитатели, стереть эту разницу невозможно.
   Леборовски прошелся по краю сцены.
   - Поэтому предлагаю поступить следующим образом: вы спрашиваете, я отвечаю. Но, должен предупредить: к сожалению, я не служил в Арефе, к тому времени уже находился в отставке. Итак, господа, что же вас интересует?
   В зале зашушукались.
   - Господин Леборовски, - высунулся Ноздря. - Вы, как член Городского совета, столько сделавший для нашего города, не могли бы рассказать о перспективах развития Сент-Навея?
   Полковник усмехнулся.
   - Вы уверены, что именно это волнует ваших воспитанников?
   - А дедок ничего, - снова зашептал Гвоздь.
   Ник промолчал: гость ему не нравился.
   - Среди обывателей принято считать, что наибольший вклад в казну вносит туристский бизнес. Однако, это всего лишь одна из статей дохода. Сент-Навей давно уже занимает второе место в Федерации по числу высокотехнологических разработок, предназначенных...
   След от укола на сгибе локтя чесался, Ник потер его сквозь рубашку. Все-таки странный был медосмотр. Чего они добивались?
   - Прошлой осенью на Четырнадцатой выставке научных достижений наш Институт стали и сплавов представлял роботизированное оборудование...
   Как ни крути, а выходит только два варианта.
   Про первый не хотелось даже думать. Ника затошнило, так явственно вспоминалась больница. Если честно - а смысл врать самому себе? - он готов смотреть на психиатров глазами хорошо обученного пса и выполнять команды. Но поможет ли, если захотят снять "квоту"?
   Второй же - полная чушь! Выдумки Карася. Не существует таких методик.
   Ник снова потер локоть. Помнится, к ним приходил специально обученный лектор и рассказывал, что, по статистике, об этом думает восемьдесят процентов подростков. И почти семьдесят из них боятся. Но разве нормально бояться - так? Даже запах мокрой шерсти чудится. "Дурак! - зло усмехнулся про себя Ник. - Есть куча возможностей и кроме оборотней".
   Нет, это точно ерунда! До начала инициации могут унюхать только Псы.
   ...Но зачем тогда обследовали?
   Ник зажмурился - очень хотелось стукнуться лбом о спинку впередистоящего стула.
   Раздались редкие хлопки, которые тут же подхватили в зале. Ник открыл глаза. Ноздря, повернувшись к воспитанникам, командовал безмолвно поджатыми губами: "Активнее! Активнее!"
   Еще старик этот, полковник - что ему нужно в интернате? Люди такого уровня не сидят в комиссиях.
   - Большое спасибо, господин Леборовски! - директор взмахом руки остановил аплодисменты. - Ваше выступление, несомненно, полезно нашим воспитанникам, оно поможет им лучше понимать город, приютивший их.
   - Вы так думаете? - спросил полковник, но директор предпочел не заметить прозвучавшей в голосе гостя иронии.
   Леборовски снова оглядел зал - и Нику опять показалось, что полковник смотрит именно на него.
   - Может, у господ воспитанников иное мнение? Они хотели бы услышать о чем-то другом? Прошу, задавайте вопросы.
   - Ха, я бы спросил! - прошептал Гвоздь.
   - Ну, что же вы? - уже откровенно насмехался полковник. - Нет желающих?
   - Есть! У меня два вопроса.
   Ник сам не понял, как оказался на ногах. Голос прозвучал громко в удивленно притихшем зале.
   - Первый: почему во время войны вы пошли служить в "Четвертый отдел"? И второй: чем на самом деле "Четвертый отдел" отличался от от УРКа?
   "Ой, прав Гвоздь, я допрыгаюсь!" - подумал Ник. Вон, у Ноздри морду перекосило.
   - Я подал прошение о переводе в "Четвертый отдел", потому что служба в нем была необходима Родине, она отвечала моим представлениям о целесообразности, а главное - там катастрофически не хватало людей, - четко ответил полковник. - Это понятно?
   - Не совсем. Поясните, пожалуйста, - вежливо попросил Ник.
   - Все желали сражаться с внешним врагом. Такая ненависть оправдана - и, более того, священна. Вот твоя винтовка, твой противник - атакуй, ты защищаешь свою землю, свой народ. Твое дело правое. А следить за своими? Подозревать товарищей? Выносить приговор человеку, который, с точки зрения гуманистов мирного времени, не виновен? Для этого нужно не сомневаться в своем решение. Помнить, что один проклятый может нанести больший вред, чем трое нейцеский снайперов.
   Ник заметил, как директор нервно дернул головой, услышав столь неполиткорректное слово - "проклятый", но прервать господина Леборовски, члена Городского совета и так далее, не решился. Растеряно моргала Капа, уцепившись за рукав Леща.
   - Это правда, которую предпочитают не замечать, ведь другого, более комфортного для совести решения - увы! - не придумали. А раз так, думают они, пусть кто-нибудь другой станет убийцей, но не я. Пусть другого считают палачом. Стоит ли удивляться, что в "Четвертом отделе" был дефицит кадров? Нет. Теперь понятно? Я ответил на первый вопрос?
   - Вполне.
   - Идем дальше. Как вы знаете, проклятия различаются на неидентифицируемые визуально и визуально идентифицируемые. Если со вторыми существует некая определенность, то по поводу первых до сих пор ведутся споры. Что считать доказательством причастности проклятого к преступлению? И считать ли деяние его преступным - или просто несчастливым стечением обстоятельств? Что гуманнее по отношению к безвинному - и безвинному ли? Держать всю отставшую жизнь на медицинских препаратах? По сути, превратив в растение. Тратить на это растение деньги налогоплательщиков - ради чего? А, может быть, если проклятие позволяет, убить носителя сразу? Но это идет в разрез с гуманистическими идеалами. Откройте любой журнал, посвященный политике, юридическим вопросам, экономическим, религиозным - вы обнаружите, что до сих пор однозначных ответов, которые устроили бы всех, не найдено. Конечно, общество пришло к некому компромиссу, позволяющему, с одной стороны, защитить себя, с другой же - не выглядеть монстром. Но на войне компромиссы не приемлемы.
   Леборовски оглянулся на директора - тот сплетал и расплетал пальцы, положив руки на вишневую скатерть, - и продолжил.
   - Моим первым делом был удачник. Проклятие визуально неидентифицируемое. Но, к счастью, - выделил полковник голосом, - его носителя можно уничтожить без вреда для окружающих.
   - Ну, дает дед, - хмыкнул Гвоздь.
   - Молодой разведчик, хороший, сообразительный парень, смелый. Шестнадцать ходок за линию фронта, глубокие рейды - и ни одной царапины. Две медали. Мог быть представлен к "алому" ордену, а то и "серебряному". Но он всегда возвращался один. Его перестали посылать в группе - погибли все, кто жил с ним в одном блиндаже. Как поступает обычно Управление Регистрации и Контроля? Собирают доказательную базу. По каждому случаю проводится отдельная проверка. Если материала накапливается достаточно, подозреваемого тестируют. Как вы понимаете, тесты подбирают осторожно, чтобы не подвергать опасности сотрудников, моделируют ситуации полегче. Естественно, откат идет слабее и с большой погрешностью, его трудно зафиксировать. Палка о двух концах. Если же УРКу все-таки удается извернуться, начинается другая морока: необходимо установить, знал ли носитель о своем даре. Это практически безнадежно. Ну и дальше, в зависимости от степени доказанности вины, или ликвидация или резервация. Проблема, однако, в том, что доказательств обычно мало, а в резервацию удачников лучше не посылать. Девять из десяти побегов - их заслуга. Предположим, он вырвался за колючую проволоку. И? Количество экстремальных ситуаций для носителя возрастает, и пропорционально возрастает количество трупов вокруг него. А ведь есть еще такая элементарная вещь как транспортировка до места заключения. Вы представляете уровень риска для конвоя?
   - Простите! - все-таки решился подать голос директор. - Эти вопросы подробно освещаются на уроках обществоведения...
   - В соответствующем ключе, - перебил Леборовски. - Но мы не закончили. Итак, это работа УРКа в мирное время. "Четвертый отдел" не мог позволить себе такой роскоши. Квалификация проклятого осуществлялась единолично офицером. В независимости от степени доказанности вины, в случае, если проклятие позволяло уничтожать носителя, проводилась ликвидация - в течение сорока восьми часов спецмедиком Четверки.
   Тишина стояла в зале - ни один стул не скрипнул. Капа с красными пятнами на лице растерянно оглядывала подопечных мальков. Дядя Лещ морщился, собирая на лбу складки.
   - Я принял дело об удачном разведчике в производство. На следующий день произвел арест. Семье выслали похоронку: "Ваш сын и муж геройски погиб в боях" Материалы дела были засекречены. Архивы закрыты до сих пор.
   Директор подскочил из-за стола.
   - Господа, поблагодарим господина Леборовски за выступление!
   Яростно забил в ладони Ноздря. Полковник, улыбаясь, смотрел в зал. Прямо на Ника.
  

****

  
   То ли выступление Леборовски напомнило, то ли запоздало аукнулся карцер, но Нику снова приснился подпол.
   ...Дождь прошивал редкий осиновый лесок насквозь. Кроссовки скользили по мокрым листьям, джинсы набухли и не сгибались, точно жестяные. Разодранная футболка прилипла к телу. На спине, там, где была дыра от ворота до подола, вода стекала прямо по обожженным лопаткам. У Ника трясся от холода подбородок и подбирался живот. Хотелось забиться под тонкий стволик, скукожиться и больше не шевелиться. Пусть поливает, уже все равно.
   Нет, нельзя. Нужно двигаться! Ник провел ладонью по лицу, смазывая воду, моргнул - и сквозь потоки увидел что-то темное. Лес стал гуще? Заторопился, оскальзываясь и придерживаясь за деревья. Вскоре понял: это небольшая избушка. Она вросла в землю по наличник единственного окна на фасаде, крытая щепой крыша успела взяться мхом. Рядом - ни огородика, ни хозяйственных построек. Охотничья заимка? Да вроде пустые кругом леса.
   Ник скатился по вырытым в земле ступенькам. Стоя в луже, зашарил трясущейся рукой, боясь наткнуться на замок. Оцарапался о торчащий гвоздь, но не почувствовал боли, только пальцы стали липкими. Потянул за ручку. Разбухшая дверь с трудом приоткрылась, и Ник скользнул внутрь.
   Запах крови ударил по ноздрям.
   В тусклом свете Ник увидел лежащего навзничь человека в рваной штормовке и брезентовых штанах. Ноги у него были раздроблены и перетянуты жгутами выше колен, плечо иссечено - мясо вперемешку с побуревшими лоскутами ткани. Но умер мужчина не из-за этого: кто-то выстрелил ему в висок. Кровь тянулась полосами от порога и лужей стояла вокруг головы. Светлые, выгоревшие на солнце волосы слиплись прядями.
   Ник отшатнулся к стене и осторожно, не отрывая глаз от трупа, пробрался в дальний угол. Съежился на лавке, подобрав под себя ноги. Его била крупная дрожь, да еще привязалась икота. Задерживал дыхание, прикусывал язык, но никак не получалось с нею справиться. Как же холодно! Даже внутри все болит. Затопить бы печку, вон, дрова в углу. Но нет спичек. Разве что проверить карманы штормовки... Ну что ему может сделать мертвец? Тем более, это даже не ареф.
   Снова тряхнуло от икоты. Ник медленно сполз с лавки, шагнул к телу - и тут до него дошло: мужчина умер недавно, иначе бы тут воняло не свежей кровью, а трупом. И ноги он перетягивал не сам, одной рукой такой узел не завяжешь. Оружия рядом с телом нет.
   Ник метнулся к окошку и протер мутное стекло. Показался лес, залитый дождем. Дрожали под тяжелыми струями осинки. Прислушался: стучало по крыше, капало на пол возле двери.
   Бежать? Но куда?
   Трепещущие осинки сбивали с толку, казалось, там кто-то ходит. От дыхания стекло запотело, пришлось снова мазнуть ладонью.
   Темная масса между деревьями двигалась.
   Ник подавился криком - воздух закупорил горло, не вздохнуть.
   Он сразу понял, что это не собаки и даже не волки. Звери были раза в полтора крупнее, и двигались плавно, точно кошки. У того, кто бежал первым, бурая с проседью шерсть свисала клоками. Двое других - угольно-черных, - казались гладкими.
   За ту секунду, что Ник не мог шевельнуться, оборотни пробежали треть пути до домика.
   Схватился за лавку - подпереть дверь! - но опомнился: открывается наружу. На печь? Нет места!
   Тихий, царапающий звук, заставил Ника попятиться. Оборотень пробовал подцепить когтями створку.
   Звякнуло под ногой. Кольцо на крышке погреба. Рванул его - точно чеку из гранаты. Дохнуло запахом мокрой земли.
   Лестница прогнила, Ник прыгнул - и сразу же ударился коленями. Осев, домик ушел в подпол, оставив пространства не больше метра. Его пытались подпереть, подведя новые бревна и подсыпав булыжниками. Повезло, что не упал на камни. Ник опустил за собой крышку. Темно. Дыхание - сиплое, прерывистое, точно после бега. Его могут услышать! Его могут почуять... Повел рукой и нащупал балку. Пополз за нее, стараясь двигаться медленно. Тихонько шуршала земля, и Ник обмирал от каждого звука. Над головой уже ходили: поскрипывали доски и слышался - или чудился? - цокот когтей. Распластаться бы, точно лягушка. Стать маленьким-маленьким и осторожненько ползти, ощупывая дорогу даже не руками, а только кончиками пальцев. Подальше от лаза. В ту сторону, где лежит труп - кровь под ним пропитала доски, заглушив другие запахи.
   Ник сидел, вжавшись в угол, и смотрел на невидимый в темноте потолок. Каменная кладка холодила спину. Он подтянул колени к груди и обхватил руками, сдерживая дрожь. В густом застоявшемся воздухе было трудно дышать.
   Для начала оборотни попробовали мертвеца: слышались рычание и хруст, но они быстро затихли. Сверху сыпалась земля - Ник вздрагивал, когда попадало на него. Острее, ярче запахло кровью, но теперь к ее запаху примешивалась вонь от мокрой шерсти.
   Один зверь, кажется, улегся спать: долго крутился, проминая лапами скрипевшие доски, потом тяжело упал и зевнул с повизгиваниями.
   Двое других бродили по комнате. У Ника свело спину, когда он услышал бряканье железного кольца под лапой. Оборотень поскреб лаз и заскулил. Чует?!.. Ник провел ладонью по земле, пытаясь нашарить камень, но под руку попалась лишь заостренная щепка. Сжал ее - гнилое дерево рассыпалось в кулаке.
   Говорят, они сначала рвут горло.
   Оборотень еще попробовал когтем щель по периметру крышки, звякнул кольцом и, наконец, убрался. Ник даже не поверили сначала и еще долго сидел, напряженно прислушиваясь. Но потом напряженные мышцы обмякли. Осталась тянущаяся боль, и от спертого воздуха теснило в груди. Вдох получился медленным, прерывистым, Ник едва не закашлялся.
   Дождь шел всю ночь, и проклятые проверили ее в избушке.
   Ник иногда провалился в оцепенение - глухая тишина, в темноте сам себя не видишь, даже если поднести к глазам пальцы. Есть он, или его уже нет? Может быть, это просто чудится, а на самом деле он давно умер? Еще там, в лесу, под дождем? Но затем сотрясало ознобом, и мир снова становился осязаемым до боли: холодно, печет спину, ходят над головой оборотни.
   Очень хотелось пить, и кашель драл горло. Чтобы заглушить жажду, Ник выскребал между камнями влажную землю и слизывал ее с ладони.
   Раз чуть не закричал в голос: "Я тут! Вы! Тут я!" - лишь бы все побыстрее закончилось. Закусил изнутри щеку. Солоноватую слюну проглотил, боясь сплюнуть: ну как хватит такой малости, капли свежей крови, чтобы его почуяли?
   Потом стало все равно. Ни страха, ни жажды, ни холода. Даже не понял, когда оборотни ушли.
   Он полз до люка медленно, одеревеневшее тело не желало слушаться и приходилось подтаскивать себя рывками. Потом вернулась чувствительность, вместе с болью. Задыхаясь, Ник приподнял крышку. Дневной свет - слабый, приглушенный мутными стеклами, - показался слишком резким. Повиснув животом на краю подпола, Ник заплакал...
   ...Проснулся за пару минут до звонка. Вставал тяжело, с гудящей головой. Бесило все: спутанные шнурки на кроссовках, вывернутая наизнанку майка, радостный Карасиный голос и сонная тупая морда Кабана. В туалете раздраженно отпихнул Грошика от раковины. Сморщившись, сунул в рот зубную щетку - опять мятная паста, гадость!
   В столовой шумели от предвкушения выходного. Капризничали малыши, не доросшие до самостоятельных прогулок - между ними металась взъерошенная Капа. Ник сжевал творожную запеканку и вернулся в спальню. Там перекрикивались, искали вещи, ругались из-за похожих носков, в углу Жучара выжимал долг у Бобочки.
   - Немой, займи пять грошей! - кинулся Карась.
   - Ex nihilo nihil fit.
   - Блин, Немой! - взвыл Карась.
   - Нету, говорю.
   Постепенно шум стихал. Наконец, даже медлительный Кабан выкатился из спальни.
   Моросило - серо и нудно, совсем не по-весеннему. В саду за окном сквозь хмарь проступали темные силуэты яблонь, качали голыми ветками. Бежало по стеклам, и на подоконнике уже набухла лужица.
   Ник в нарушение всех правил валялся с книгой на кровати. На соседней лежал Гвоздь, закинув ноги на спинку, и горестно вздыхал. Гвоздю хотелось курить, а сигареты вчера Карась не принес, побоявшись идти через вахту в дежурство Ноздри. Клялся притащить сегодня, но пропуск-то у него до семнадцати ноль-ноль.
   - Че читаешь? - прицепился Гвоздь.
   Ник молча показал обложку.
   - А похавать ничего нет?
   - Откуда?
   Нарочито громко Ник перевернул страницу.
   - Слышь, Немой, а ты ночью орал и брыкался. Как припадочный. Чего вспомнил-то?
   - Контрольную у Циркуля.
   Ник скользил взглядом по строчкам, бездумно складывая буквы в слова.
   - Да ладно! Колись!
   - Ну почему сразу вспомнил? - рассердился Ник.
   - А чего тогда?
   - Блин! Да Карась - дурак. Пристал с этим медосмотром и своими новыми методиками. Спрашивал, не тянет ли меня кровь пить.
   - Опа! - обрадовался Гвоздь. - Немой, а ты че, боишься?
   Ник посмотрел на него поверх книги.
   - Представь себе, да.
   Гвоздь хмыкнул. Перевернулся с боку на бок - скрипнула панцирная сетка, - и начал тихонько постукивать по тумбочке. В неровно ритме с трудом угадывался "Черный парад". Ник поморщился - он не любил эту песню. "К черту день, наше время пришло. Мы - хозяева ночи! Наши когти остры, наши зубы тверды..." Этих бы сочинителей да в тот лесок.
   - Я зимой, ну, до Арефа, в Мактаютском интернате жил. А у них как раз летом Псы побывали. Никого не нашли, конечно. Но пацан один потом ссаться по ночам стал. Говорят, когда к тебе подходит Пес, то всю душу выворачивает и блевать тянет. У них как раз столовку оцепили, так двое завтрак вернули. В переваренном виде.
   - Очень интересно.
   Ник вернулся к началу страницы, прочел заново - и снова ничего не понял.
   Тумбочка отзывалась на удары пальцев, все явственнее выговаривая: "Мы - хозяева ваших душ! Ночь - время пророчеств!"
   - Гвоздяра, ты достал! Посмотри у Кабана под ножкой кровати, там доска поднимается. Слева.
   - Опа!
   Заскрежетало, стукнуло.
   - Ты глянь, есть! Вот скажи, Немой, как это так - ты про захоронку знаешь, а я нет?
   - Потому что мне она не нужна, - ответил Ник, не поднимая головы от книги.
   Гвоздь выглянул в коридор.
   - Эй! Ты, мелкий, к тебе обращаюсь. На стреме постоишь, понял? Че? Подождет твой туалет.
   Снова заскрипела кровать - Гвоздь устраивался поудобнее. Щелкнул зажигалкой.
   - А Кабан-то шикует. Ты смотри, "Герцогские", с фильтром, две насечки. Ну, это хрен ему, "Северными" верну, чтоб не жирел. Откуда только гроши, вот вопрос. Может, трясет? Засыплется, дурак. Слышь, Немой?
   Ник не ответил.
   Мелко стучало по подоконнику. Горели лампы, сбивая с толку - то ли еще утро, то ли время к обеду. Дым медленно утекал в открытую форточку, и в спальне пахло мокрой землей, мокрым железом и табаком.
   - Немой, а помнишь? - спросил Гвоздь. - Тоже дождь, как тогда. И вообще, все. Только еще телевизор работал. А ты не в книжку смотрел, а в стенку. Я еще подумал: во, блин, везуха, и правда с психом в одной комнате заперли. И как я тебе в морду не дал? Кулаки же чесались! Че не спросишь - молчит. Цаца нашлась!
   - Не успел, - подсказал Ник и улыбнулся уголком губ. - Только это же осенью было.
   - А все равно похоже.
   ...Да, тоже пахло мокрым железом и мокрой землей - что по ту сторону ажурного забора, что по эту. Серое Сент-Навейское небо за оградой больничного парка было точно таким же, как и над расчерченными прогулочными дорожками, и так же моросил дождь. Но стоило шагнуть за калитку - закружилась голова.
   - Садись, - поторопили его, открывая дверцу автомобиля.
   - Ну, до свидания, - доктор Валиев протянул руку. - Удачи!
   Ник равнодушно пожал в ответ. Он хотел только одного: уехать отсюда как можно скорее.
   Машина тронулась. Мелькнула серо-розовая стена больницы - Ник отвернулся.
   Стекла быстро запотели. Каменные стены, и так зыбкие за пеленой дождя, исчезли из виду. Сквозь мутную серость проступали и гасли разноцветные пятна светофоров. Вздыбилась темная громада моста.
   Ник откинулся на спинку сиденья. В салоне приторно пахло кокосовой отдушкой, и его начало подташнивать.
   Мужчина, сидящий рядом с шофером, повернулся.
   - Повезло тебе, парень. А чего не спросишь, куда едем?
   Ник пожал плечами. Его на самом деле это не интересовало. Главное - больница осталась за спиной. И тот кабинет, в котором каждый день мучили вопросами и дурацкими тестами, совали под нос картинки и заставляли придумывать истории, тот кабинет, в котором Ник чувствовал себя препарированной лягушкой - тоже позади. "Я смог", - подумал Ник, и у него тихонько булькнуло в горле. Как же хотелось сорваться! Швырнуть докторам их бумажки, крикнуть: "Какое вы имеете право?!" Спрашивать - так. Спрашивать - об этом. Но он выдержал. Ногти впились в ладонь - Ник вспомнил, как стоял над кроватью белобрысого Янека. Пацан лежал, раскинув руки, и под полуприкрытыми веками виднелись полоски белков. А по лицу плыла, сминаясь, точно восковая, дебильная улыбка. "Никогда!" - поклялся себе Ник. Он никогда не даст им повода вколоть ему эту "успокаивающую" дрянь.
   Мелькнул поднятый шлагбаум. Машина въехала под него и остановилась.
   Дождь совсем разошелся. Ник не смог разглядеть вывеску, так быстро его пихнули в двери. Испуг - снова больница! - кольнул и пропал. Да, это было казенное учреждение, но точно не лечебница. Скорее, походило на казарму или общежитие. За деревянной решеткой, увитой искусственным плющом, показалась столовая. На стенде объявления и стенгазета - старая, еще весенняя, с подснежниками. "Бельевая", "Кладовщик" - таблички. Ник следом за мужчиной поднялся на второй этаж. Прошли длинным коридором с рядом белых дверей, отличающихся номерками.
   - Заходи.
   По обе стены кровати, разделенные тумбочками. Шерстяные пледы, подушки стоят кокетливыми уголками. В конце прохода письменный стол, рядом кресло. Телевизор на кронштейне - бормочет тихонько. В углу у двери приткнулся шкаф. Ник сначала изучил обстановку, чтобы убедиться: да, это не больница.
   - Ты знакомься, а я побегу, нужно тебя зарегистрировать, - мужчина помахал папкой.
   В комнате находился еще и мальчишка, тощий, в футболке с широким воротом. Он примостился на подоконнике и, стоило закрыться двери, достал из-за спины сигарету. Хлопнула форточка. Пахнуло мокрой землей и железом - окно было забрано решеткой.
   - Салют! Меня час назад перевели сюда из Двенадцатого госпиталя. Не знаешь, что это за хрень? - мальчишка обвел рукой комнату.
   - Нет.
   Пацан выбросил окурок в форточку и помахал ладошкой, разгоняя дым.
   - Денис Глеймиров, - подал он руку.
   - Ник.
   Новый знакомый приподнял брови.
   - И все? Просто Ник?
   - Да.
   Ник снял ветровку и бросил на спинку кровати. Присел, расшнуровывая кроссовки.
   - Маловато будет, - не унимался Денис. - Эй! Мы тут в одной лодке. Слышь, ты?
   Мокрый узел поддавался с трудом. Ник наконец справился, скинул обувку и лег поверх покрывала. Закинул руки за голову.
   Дождь стучал по подоконнику. Сквозь мутное из-за потоков воды стекло виднелась кирпичная стена с лепниной.
   - Чего молчишь?
   Денис перебрался на соседнюю кровать, взбил кулаком подушку и запихал себе под спину.
   - Але! Ты откуда?
   Ник нехотя повернулся к нему.
   - Из психушки.
   - Опа! Че, правда? Круто! А ты буйный или так, чудишь помаленьку?
   Он еще долго доставал вопросами, Ник отмалчивался. В конце концов Денис разозлился так, что был готовь лезть в драку. Но начали приводить еще мальчишек - к ним и в соседние комнаты, - и Денис отвлекся. Ник лежал, разглядывая беленый потолок. Главное, что это не больница.
   Комната наполнилась голосами, но Ник не вслушивался, он только один раз отвлекся на телевизор. В лечебнице к экрану пускали в определенные часы, когда шли детские фильмы или концерты. Сейчас же передавали новости: заседание сената, в Арефе неспокойно, на севере осенние дожди губят урожай. Показали мальчишку лет тринадцати-четырнадцати, у него были сердитые глаза. За спиной стоял пожилой мужчина в темном костюме. В одном из кадров мелькнули Псы - силуэты всадников на фоне полуденного неба. Благообразный господин рассказал, как счастлива столица Федерации приветствовать л-рея.
   Ник равнодушно встал с кровати, когда их вызвали, чтобы "сделать радостное объявление". В кабинет с длинным столом набилось человек двадцать - младшим лет по десять, старшие - его ровесники. Сообщение выслушали в молчание.
   Денис тогда сообразил первым. Поднял руку:
   - Разрешите спросить? А в этом самом лучшем интернате все воспитанники ходят в ту гимназию?
   - Нет, ну что вы. Навейская гимназия - это первое учебное заведение после столичных. Очень большой конкурс и соответствующая оплата. Вас примут без экзаменов, а платить будет король, статья расходов уже согласована с парламентом.
   - Шикарно, - прокомментировал Денис и странно дернул губой - натянулся на подбородке шрам.
   Потом долго дискутировали в спальне у старших. Кто-то радовался, кто-то злился. Один малыш забился в угол и тихонько ревел. Ник снова валялся на кровати, бездумно скользя взглядом по лицам, но теперь молчал и Денис. Смотрел на всех с непонятной усмешкой.
   Когда немного поутихло, Денис сказал презрительно:
   - Обрадовались. Лопухи.
   - Да! - вскинулся темноволосый пацан. - Я же говорю! Еще благодарить побегут, идиоты. Да за родителей наших они теперь обязаны...
   - Засохни, - оборвал Денис. - Нашел что чем мерить. Торгаш.
   Темноволосый побагровел.
   - Ты!..
   - Все, я сказал. Вы че, не поняли, какая тут подстава? Готовьтесь, парни. Нас там будут серьезно прессовать.
   В комнате удивленно затихли. Денис постучал пальцем по лбу.
   - Думать-то надо. Во-первых, мы новички, а там своя стая. Во-вторых... Я че, зря спросил, про гимназию? Им, значит, средненькая школа и ПТУ, а нам? Им гроши, а нам приличное денежное содержание. Они, значит, с детства в казенных стенах, а у нас родители были. Да, были! - крикнул Денис, когда малыш в углу заплакал сильнее.
   - Там же хороший интернат, - неуверенно сказал кто-то.
   - Значит, темную устроят без кастетов, вот и вся разница.
   - С чего ты взял?!
   - Из опыта. У меня отец инженер-мостостроитель. Мать часто с ним моталась. Я этих интернатов перевидал - во! - Денис чиркнул себя ребром ладони по горлу. Отвалился обратно на спинку кровати. - Они на Харре работали, а я к ним на каникулы приехал.
   Все молчали. Слышно было, как стучит дождь и сухо кашляет Денис.
   - Так что готовьтесь, парни, - повторил он, продышавшись. - Берегите ваши задницы.
   Ник повернулся к нему.
   - А что будешь делать ты?
   - Опа, Немой заговорил! В каком смысле, я?
   - Ну, пока мы будем беречь свои задницы, чем ты займешься?
   Денис усмехнулся, под нижней губой опять проступил неровно заживший шрам.
   - Я? Найду вожака и перегрызу ему горло. Есть возражения?
   - Никаких.
   ... - А шикарно мы тогда с Жучарой схлестнулись, - бормотал Гвоздь. - Но когда Череп явился порядок наводить, думал, все - хана. Зато со скуки не дохли, скажи?
   - Извини, я предпочитаю другие развлечения.
   - Хорош нудеть! - Гвоздь потянулся, чтобы отобрать книгу, но Ник выставил локоть.
   - Эй, у вас тут что, драка? - заглянул дежурный. - Немой, тебя к директору!
   Ник удивленно придержал страницу пальцем.
   - Обалдели? Воскресение, чай. Какой, нафиг, директор?
   - Двигай! Срочно!
   - Чудны дела, - протянул Гвоздь, с любопытством разглядывая Ника. - А может, ты правда, как Карась говорит, того?
   Ник сунул книгу под подушку. Что ж такое происходит, если до понедельника потерпеть не могли?
   На третьем этаже было тихо, только в кураторской бормотал телевизор. Ник прошел до конца коридора к тяжелой двери. Здесь, в тупике, царил полумрак: бархатные портьеры загораживал и без того тусклый день.
   А если все-таки сняли "квоту" по медицинским показателям?! Ладони вспотели. Вытер о штаны, прежде чем взять за ручку.
   В приемной тихонько гудела кофеварка. Секретарша вынимала из шкафа тонкие фарфоровые чашечки. Она сердито глянула на Ника из-под золотистой челки и мотнула головой:
   - Проходи! Чего натворил-то? Выдернули из-за тебя в воскресенье!
   Ладони, как назло, опять стали влажными. Нет, обратно в психушку он не поедет! Пусть хоть силком крутят.
   - Разрешите, господин директ... - Ник сбился и закончил невнятно.
   Сбоку, в гостевом кресле, сидел Георг Леборовски - на этот раз снова в штатском, но на лацкане у него поблескивал герб-значок Городского совета с голубой полоской в уголке.
   - Да-да, мы тебя ждем, - директор лучился от счастья, словно ждал Ника последние двадцать лет и тот, наконец, явился. - Присаживайся! Нинель, что у нас с кофе? И принеси мальчику конфет. Ну, что ты встал? Проходи же!
   Леборовски молча кивнул. Он смотрел так внимательно, что хотелось завести руки за спину и передернуть лопатками.
   - Садись! - снова пригласил директор.
   Ник опустился в кожаное кресло. Он был в этом кабинете второй раз в жизни; первый - только когда попал в интернат и сесть тогда ему не предложили.
   Секретарша вплыла в кабинет с подносом. Бровь у нее была удивленно изогнута.
   - Конфет? Но я не держу тут конфеты!
   Перед Ником оказалась крошечная чашечка на блюдце. Пахнуло странно: непривычно, но знакомо.
   - Извините, я не хотел бы задерживаться, - сказал Леборовски.
   - Да-да, конечно! Нинель, ты свободна.
   Директор дождался, когда за секретаршей закроется дверь.
   - Вы сами скажите мальчику?
   - С вашего разрешения.
   Леборовски пододвинул к себе папки, лежащие на директорском столе. Снял первую - толстую, растрепанную.
   - Это - копия поискового дела, заведенного три года назад, - он положил ее перед Ником.
   Следующая оказалась тоненькая, в новой хрустящей обложке.
   - Материалы по экспертизе, тоже можешь ознакомиться.
   - Сейчас? - не понял Ник. К папкам он не притронулся.
   - Я бы предпочел, чтобы ты сделал это на досуге, там много бумаг. Надеюсь, пока будет достаточно официального заключения.
   Леборовски передал листок с веером печатей и длинной колонкой подписей.
   Плотно набранные строчки сливались перед глазами: "...проведено исследование... согласно документально подтвержденным... на основании приложенной таблицы... анализ показал..."
   - Ты ошибся в одной букве, - сказал Леборовски. - Тебя зовут не Ник, а Мик, Микаэль.
   "... считать установленным, что Николас Зареченский и Микаэль Родислав Яров одно и то же лицо".
   Ник проглотил слюну - в кабинете резко, до желчи, пахло кофе.
   "...Микаэль Родислав Яров одно и то же..."
   Он положил лист и открыл поисковое дело. К первой странице скрепкой была прихвачена неудачная копия фотоснимка, крупнозернистая в центре и размытая по краям. Высокий темноволосый мужчина обнимал коротко стриженую женщину - оба в джинсах и свитерах, улыбаются. Женщина одну руку положила на плечо пятилетнего малыша, другой держала за локоть мальчишку постарше.
   В этом, втором, Ник узнал себя - или, скорее, угадал. Слишком давняя фотография - года за три до Арефа и года три после.
   - Что с ними? - ровно произнес Ник.
   Нет, это другой мужчина, не тот, что лежал убитым на площади перед автовокзалом.
   - Марина и Денек Яровы погибли при попытке выехать из Фергуслана, - голос Леборовски звучал сухо, отставной полковник констатировал факт. - Их тела были одними из немногих опознанных. Родислав Яров считается пропавшим без вести, но, по словам очевидцев, он присоединился к отряду Павловича. Отряд был полностью уничтожен на перевале Карыч - через него шла прямая дорога на Фергуслан.
   Марина, Родислав, Денек, Микаэль - чужие имена. "Микаэль Яров" - произнес про себя Ник, каждую букву на языке опробовал, но ничего не почувствовал.
   - Мы жили в Арефе?
   - Нет. Ваша семья отдыхала на Белхе, у друзей.
   - А где тогда?
   - Можно сказать, нигде. Твой отец носил погоны, и вы часто переезжали. Насколько мне известно, он хотел подать рапорт и обосноваться в Сент-Навее, но не успел.
   Ник разгладил ногтем загнувшийся уголок листа. Он понимал, что должен спрашивать - много, жадно - но в голове было пусто. Закрыл папку, пряча фотографию под картонной обложкой.
   - Я могу взять документы?
   - Безусловно.
   Директор, о котором Ник успел забыть, шевельнулся в кресле.
   - А вы что же, не скажите мальчику?
   - Я сам, - жестом остановил его Леборовски. - Микаэль...
   Полковник замолчал. Наверное, давал время осознать: да, к нему обратились именно так, это его имя.
   "Микаэль Яров" - мысленно повторил Ник. И снова - ничего.
   Пауза затягивалась.
   Нику хотелось потрогать папку, но он не шевельнулся. Вспомнил с досадой, что в спальне торчит Гвоздь - и тут же почувствовал облечение. При посторонних читать не стоит, а значит, документы можно пока спрятать.
   - Микаэль, - снова заговорил полковник. - Девичья фамилия твоей матери - Леборовски. Марина Георг Леборовски.
   Он смотрел на Ника в упор, точно продавливал взглядом.
   - Ты мой внук.
   Ник отодвинул чашечку с кофе - воняло нестерпимо, пережженными зернами. Как можно пить такую гадость?
   - Ты понимаешь, что тебя говорят? - мягко, словно у дурочка, поинтересовался директор.
   Ник посмотрел с легким недоумением: странный вопрос. Или он должен был что-то сделать? Радостно вскочить, испуганно вздрогнуть?
   - Да, конечно, понимаю.
   От кофейного запаха першило в горле. Ник сглотнул.
   - Это все? Я могу идти?
   - Ты разве?.. - растерялся директор.
   Полковник оборвал его жестом.
   - Микаэль, я приехал за тобой. Собирайся. Я подожду столько, сколько нужно.
   Ник встал, ухватившись за край стола. Дерево мягко подалось под рукой, пришлось стиснуть пальцы, удерживая равновесие.
   - Да. Я сейчас.
   В приемной изнывала от любопытства секретарша. Увидев Ника, она всполошено вскочила.
   - Что случилось-то? На тебе лица нет!
   Ник обошел женщину и рванул дверь.
   В коридоре тоже пахло кофе.
   Ковер на лестнице заглушил шаги - вниз, быстрее. Второй этаж, проскочить мимо дежурного. По стертым гранитным ступеням в гулкий холл первого этажа и сразу в сторону, за колонны. Запутанными переходами в цокольный этаж, через него поднырнуть под арку, и снова наверх.
   В дальнем туалете никого - малыши сюда не допускались, а старшие почти все в городе.
   Ник дернул оконный шпингалет и зашипел, прищемив кожу. Створки открылись с треском. Оторвались и повисли тряпичные ленты с клочками потемневшей ваты. Ник перегнулся через подоконник в мокрый сад. Надсадный кашель скреб горло, рвался сухими хрипами, точно хотел взрезать изнутри. Казалось, еще немного, и начнет выхаркивать легкие с кровью.
   Кашель прошел. Ник повис на подоконнике, обессиленный. На лицо оседала морось. Облизнул губы, и вкус дождя приглушил кофейный запах.
   Значит, Микаэль Родислав Яров.
   Капало с козырька. За влажной пеленой двигались темные силуэты деревьев. Низко прогудел теплоход - ветер принес звуки с Лады. Ник протянул в туман руку, точно проверяя мир на прочность. Серая морось поддалась, пропуская. Пальцы коснулись влажной тополиной коры. Она крошилась, деревья в интернатском саду были очень старыми. Ник с силой провел ладонью вниз, но не почувствовал боли, только дышать стало почему-то легче.
   Отряхнул руки. Нужно идти.
   Возле спальни его перехватил дядя Лещ. Посмотрел с тревогой и сочувствием.
   - Ты как?
   - Нормально.
   Воспитатель протянул новенький рюкзак с блестящими пряжками.
   - Собери личные вещи, а из учебки мы потом перешлем, что у нас по учету не проходит.
   Ник кивнул.
   В спальне попахивало куревом. Умиротворенный Гвоздь стащил из-под подушки книгу и читал с середины.
   - Хренотень какая-то, - сказал, увидев Ника. Прищурился на рюкзак. - Началась раздача новогодних подарков? Эй, Немой!
   Ник открыл тумбочку. Что ему собирать? Казенные трусы? Вот стопка книжек - его, личные. Кружка с рисунком: кораблик на фоне Морского собора. Ремень поприличнее чем те, что выдавали в каптерке. Коробка кускового сахара. И все.
   "Рафинад" Ник перекинул на соседнюю кровать.
   - Денис, я уезжаю.
   - Опа. И куда же?
   - Родственники нашлись.
   Гвоздь осмотрел его с ног до головы и сказал уверенно:
   - Да ты гонишь! Колись, эти суки "квоту" сняли?
   Ник мотнул головой, потом спохватился:
   - Не знаю. Я ж теперь вроде... ну...
   - Коня е... - зло оборвал Гвоздь. Кажется, он поверил. Сел на кровати, пнул рюкзак. - А ниче, обеспеченные, видать, родственнички. Ну и как же тебя зовут, Немой?
   Лицо у Гвоздя перекосилось, ясно виднелся под нижней губой шрам.
   - Микаэль Яров.
   Ник поднял рюкзак и пошел к двери.
   Гвоздь обматерил его в спину.
   На подъездной дорожке стоял "Янгер". Рядом застыл директор под зонтиком.
   - Рюкзак можешь положить на заднее сиденье, - сказал новоявленный дед, он уже сидел на водительском месте.
   Ник открыл дверцу, чувствуя, как следят за ним любопытные малыши - они облепили окна на первом этаже и дядя Лещ с Капой даже не пытались их отогнать.
   - Я надеюсь, что пребывание у нас ты будешь вспоминать с теплотой и благодарностью, - директор схватил Ника за руку и потряс, но сам при этом смотрел на полковника.
   - Непременно.
   - Тебя и твоего деда мы будем рады видеть у нас в гостях...
   - Не забудь пристегнуться, - скомандовал Леборовски, поворачивая ключ в замке зажигания.
   - До свидания, господин директор.
   Ник опустился на сиденье. Ремень сразу же попал под руку, щелкнул замком.
   Машина резко взяла с места, сторож в громоздком плаще едва успел развести кованые створки. В плотном потоке, казалось, не было место даже велосипедисту, но "Янгер" легко втерся на крайнюю правую полосу, и тут же перестроился влево, наращивая скорость.
   - Ты извини, но у меня мало опыта в общении с детьми, - сказал Леборовски. - Воспитанием занималась Кристи, жена. Я все больше мотался по гарнизонам.
   "Янгер" перемахнул через Ладу и двинулся в исторический центр.
   - Ну, а после смерти Кристины мы Мариной почти не общались, и вас я видел очень редко.
   Здесь моросило тише, но движение стало еще оживленнее. Туристический автобус перекрыл улицу, пытаясь припарковаться у Старого музея. "Янгер" резко свернул, уходя на Большую Корабельную.
   - Почему? - спросил Ник.
   - Что?.. А, ты про мать. Видишь ли, я не одобрял ее брак, и Марина это знала.
   Ник думал, что они остановятся у одного из Корабельных особняков, но "Янгер" снова повернул.
   - Как мне вас называть?
   Леборовски покосился на него.
   - Как тебе удобно. Можешь дедом, можешь Георгом.
   Машина вырвалась из города на Дачное шоссе. Тонкие, высокие сосны по обе стороны дороги слились в сплошную полосу. Мелькнул полицейский пост, и сразу за ним показался съезд, перекрытый шлагбаумом. "Янгер" нырнул под него прежде, чем тот успел до конца подняться.
   Узкая улочка была пустынна. За глухими заборами виднелись деревья, кое-где просвечивали мокрые от дождя крыши. Ник успел заметить пару камер наблюдения.
   "Янгер" вкатился в распахнутые ворота - железные створки тут же начали смыкаться, - и медленно поехал к двухэтажному особняку. Слышно было, как шуршит под колесами гравий. Сквозь тонированные стекла Ник видел черные массивы кустов, за ними проступали силуэты деревьев. Проплыла белоснежная крыша беседки - колонны, что поддерживали ее, растворились в тумане.
   - Это загородный, малый дворец Леборовски. Построен сто восемьдесят лет назад. Правое крыло, правда, заброшено, причем уже давно. Наш род вырождается. Кроме твоей матери, у нас с Кристиной было еще двое сыновей. Но один родился слабым, выходить не смогли - послевоенные годы! Другой, уже студентом, погиб в экспедиции, которую организовал УРК. Искали тайные поселения проклятых.
   Георг говорил достаточно равнодушно, чтобы Ник спросил:
   - Оборотни задрали?
   - Почему непременно оборотни? Во-первых, есть и другие небезопасные проклятия. А во-вторых, просто грузовик сорвался на горной дороге. Бывает и так.
   "Янгер" остановился.
   - Выходи. Я загоню машину в гараж.
   Ник выволок рюкзак и, запрокинув голову, стал рассматривать дом. По фронтону шла лепнина: шпаги и старинные пистолеты, перевитые лентами и лавром. В центре лепнины выделялся герб в форме щита, но детали отсюда было не разобрать. Поблескивал на крыше флюгер в виде косматого льва, сбоку от него торчала антенна. Крыло, что уходило вправо, казалось слепым из-за деревянных щитов, закрывающих окна. Крыльцо в четыре ступени с двух сторон огораживали деревянные решетки, по углам приткнулись вазоны с влажной, черной землей.
   - Ну, заходи, - появился из-за спины Георг. - Это теперь и твой дом.
   Сразу за порогом оказался полукруглый холл с белоснежными лестницами. В простенке между ними висел портрет статного мужчины в старинном камзоле, с двумя настороженными борзыми у ног.
   - Улс Боровски, основатель рода. Его заслуги были признаны короной, и Улс получил право на приставку "Ле". С него Леборовски и вписаны в Королевскую книгу. Это, конечно, копия. Оригинал кисти Петрольчи висит в Старом музее.
   Георг толкнул дверь, ведущую налево. Открылась анфилада комнат - сумрачных, с паркетным полом и стенами, обшитыми темным деревом.
   - Первой идет малая гостиная, потом музыкальная, общая библиотека, столовая, есть гостевая комната с отдельным входом. Дальше крыло перестроено под хозяйственные помещения.
   Ник на мгновение опустил веки. В затылке накапливалась тяжелая боль, казалось, там переливается свинец.
   Послышались шаги - гулкий стук каблуков, - и показалась молодая женщина в строгом темно-синем костюме.
   - Добрый день, господа! Микаэль, рада приветствовать вас в вашем доме.
   - Познакомься, это Александрина, она занимается хозяйством.
   Ник наклонил голову.
   - Со всеми бытовыми вопросами можешь обращаться к ней.
   Женщина улыбнулась - немножко официально, но с точно вымеренной долей искренности.
   - Господин Георг, когда подавать обед?
   - К трем часам, пожалуйста. Пойдем, Микаэль, я покажу второй этаж. Он реконструировался неоднократно и более приспособлен для жизни.
   Пока они поднимались, Георг рассказывал:
   - Из прислуги есть еще Леон, он автомеханик, электрик, плотник, садовник. Живет здесь же, во флигеле. Потом познакомишься, у него сегодня выходной. Ну, и по случаю генеральной уборки, конечно, приходят люди.
   На втором этаже было светлее - арочные окна от пола до потолка выходили в сад. Между ними тоже висел портрет, но уже женский. Дама в темно-бордовом платье стояла у камина, борзые у ее ног спали.
   - Жена Улса, Эльга. Тоже копия, - прокомментировал Георг. - Второй этаж обычно занимали личные покои, я не стал отступать от традиции. По эту сторону мой кабинет и личная библиотека, дальше небольшая гостиная, гардеробная, спальня, ванная. Тебе сюда, - хозяин прошел до конца коридора и толкнул дверь. - Здесь когда-то жил Максим.
   - Это который погиб в экспедиции? - догадался Ник.
   - Да. Но ты не думай, тут все давно отремонтировали. Кабинет с выделенной зоной отдыха, из нее выход в спальню. Там отдельная ванная комната, правда, маленькая, с душевой кабиной. Но тебе, я думаю, будет достаточно.
   - Вполне.
   - Тогда устраивайся. Помойся, переоденься и спускайся к обеду. Не буду мешать.
   Георг вышел, притворив за собой дверь.
   Ник опустился в кресло и уронил рюкзак под ноги. "Помойся"! Можно подумать, его из тюрьмы вывезли.
   Боль в затылке все нарастала, пришлось обхватить голову. Интересно, у него не могло быть дедули попроще? Без фамильных особняков.
   Переждав приступ, Ник уперся локтями в колени, положил подбородок на кулаки и медленно оглядел комнату. Мебель добротная, темного дерева, старая - но не старинная. Письменный стол поновее, наверное, его докупили позже. На застекленных полках корешки книг, микроскоп и картонные папки. Громко тикают напольные часы, мотая туда-сюда блестящим маятником. На стенах гравюры, все одной серии: подвиги Гарлея. Вот он голыми руками убивает оборотня, вот зеркальным щитом отражает черный взгляд, а вот пленит ведьму.
   Часы захрипели - Ник вздрогнул от неожиданности, - и гулко отбили дважды. Дедуля просил спуститься через час. Явиться минута в минуту? Опоздать? Почему-то не хотелось ни того, ни другого. Ник поднялся и подошел к окну. Отвел тяжелую портьеру. Отсюда виднелся сад, полускрытый моросью и туманом. Здоровенный дуб почти касался ветками стекол, почки на нем набухли и были готовы лопнуть.
   Отвернувшись от окна, Ник прошелся по комнате. Щелкнул выключателем - под потолком вспыхнула трехрожковая люстра. Открыл створку книжного шкафа. Сверху стояли иноязычные и энциклопедические словари, справочники - по алгебре, геометрии, истории, географии. Потом шел ряд новеньких учебников. Ник вытащил "Литературу". Восьмая параллель. Дедуля основательно подготовился.
   Учебник Ник положил на стол и перешел в спальню. В небольшой комнате поместились узкая кровать и шкаф, занявший всю ширину стены. Дверца легко поехала в сторону, стоило коснуться ручки. Ого! Богатый гардероб, чего только нет, начиная от футболок и заканчивая костюмами. Ник прикинул на глаз: размер его. Так... А это что? Он вытащил мундир - серо-зеленый, с нашивкой-гербом гимназии. Отличного сукна, облегченный, как у "деток". Примерил. Мундир сел точно по плечам. Ник рассеяно одернул рукав - но нет, длина правильная. А ведь интернатская одежда, скроенная по усредненному стандарту, всегда оказывалась куцей.
   Бегом, не снимая мундира, вернулся к книжному шкафу. Ну конечно! Вот задачник Магниценского и второй том "Геометрии" Лакаля, сборник олимпиадных вопросов по физике, пухлая хрестоматия с текстами на ансталейском - все по углубленной программе гимназии.
   Ник вернул книги на полки, аккуратно выровнял корешки. Интересно. Медкомиссия была в пятницу. Получается, Леборовски за два дня, причем полтора из них пришлись на выходные, успел получить заключение комиссии, выступить в интернате, договориться с директором да еще между делом полностью экипировать внука. Метеор.
   Ванная комната оказалась действительно маленькой, в душевой кабинке локтями стены задеваешь. Ник выдавил на ладонь шампунь и понюхал. Пахло вкусно, но незнакомо.
   Долго стоял под тугими струями, то запрокидывая голову, то пригибая. Вода обжигала кожу и заворачивалась воронкой у ног.
   "Я - Микаэль Яров, - повторял Ник, беззвучно шевеля губами. - Меня зовут Мик".
   Вода казалась горьковатой на вкус.
   Поднял руку к глазам, рассматривая ладонь. Повернул, согнул пальцы. На указательном - почти незаметный шрам. Сжал кулак, напряг и расслабил мышцы. "Микаэль Родислав Яров".
   Вдруг пробрало ознобом. Ник рванулся из душевой кабины, едва не упав на скользком кафеле. Торопливо протер запотевшее зеркало. Лицо отразилось напряженное и испуганное, но его собственное, ничуть не изменившееся.
   "Микаэль Яров?"
   Приподняв со лба волосы, Ник разглядел у корней рубец. Это его, у Мика такого не было. И вот этой отметины возле уха тоже. Мик не знал, как пахнет оборотень после дождя, насколько сильна отдача у армейского "ТР-26" и как долго болит обожженная спина.
   "А ты - знаешь? Помнишь?"
   Ник закрутил кран и вышел.
   Интернатская одежда лежала на стуле. Надевать ее снова было глупо, по какой бы причине он это не сделал - из упрямства, или потому, что чувствовал себя чужим в этом доме.
   Ник задумался, стоя перед шкафом. Прикосновение к серому рукаву пуловера показалось знакомым: значит, он носил такое? Мягкая, тонкая шерсть, явно дорогая.
   Он выбрал джинсы и простую черную футболку. Если дедуля окажется снобом, лучше выяснить это сразу.
   Часы пробили трижды, когда Ник закрыл за собой дверь.
   В доме было очень тихо - он отвык уже от такой тишины. "Отвык?" - тут же поймал себя. Значит, когда-то...
   Шаги заглушал мягкий ковер. На первом этаже посветлело - за окнами прояснилось, и сад проступил из мороси. Ник задержался на минуту, вглядываясь в тропинки. Он бывал там? Лазил по деревьям? Играл в прятки с братом? Катался на велосипеде?
   "Микаэль Яров".
   Снова начала копиться в затылке боль, и Ник повел головой, отбрасывая ненужные мысли.
   Он представлял столовую огромной, как в исторических фильмах. Стол на двадцать персон, хрустальные люстры, по стенам развешены оленьи головы. Салфетки с фамильными вензелями, фарфор и коллекция вилок. Они с Георгом будут сидеть на разных концах и вежливо перекрикиваться. Однако через гостиную Ник попал в небольшую комнату с буфетом. Люстры не было - только небольшие светильники в простенках. Потолок расписан в голубых и зеленых тонах: облака, ангелочки на цветущих деревьях. В камине за кованым экраном горел огонь, отражаясь в медном ведерке для угля.
   Георг сидел во главе стола. Для Ника накрыли слева от него.
   - Извините, я немного опоздал.
   - Ничего, ты же не в казарме. Хотя, конечно, мне было бы проще, если бы ты придерживался устоявшихся традиций.
   Александрина открыла супницу - пахнуло мясным бульоном.
   Ник присел к столу, окинул взглядом приборы. Ну, могло быть и хуже. Он вытянул салфетку из кольца. Накрахмаленная ткань хрустнула в пальцах - знакомо, привычно.
   - Я бывал в этом доме?
   - Четыре раза, - ответил Георг. - Первым - совсем младенцем. Последний - шесть лет назад. Мы так и не смогли договориться с Мариной, с тех пор вы не приезжали.
   - О чем договориться?
   Георг дождался, когда Александрина вышла.
   - Мне не нравился ее брак. Я надеялся, что Марина выберет другого мужчину, с оглядкой на его положение и воспитание.
   - Вы хотели, чтобы они развелись?
   - Родислав был майором УРКа, генеральным инспектором. У меня же своя точка зрения на проблемы, связанные с проклятыми. Какое-то время мы работали вместе, но потом оказались по разные стороны баррикад. Марине пришлось выбирать между отцом и мужем.
   Дед помолчал, потом добавил:
   - Я понимаю, Микаэль, тебя сейчас трудно осознать все разом. Много бессистемной информации.
   Ник коротко усмехнулся - у него действительно кружилась голова. В комнате было слишком тепло, от камина тянуло жаром и почему-то пахло пережженными кофейными зернами.
   - Ешь, Александрина вкусно готовит.
   Он послушно опустил ложку в тарелку. В прозрачном бульоне плавали морковные звездочки и цветные ромбики из перцев.
   - Когда вы узнали, что ваш внук - это я?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Там, наверху, все приготовлено заранее.
   Георг улыбнулся.
   - Неделю назад. Но окончательно уверился в этом, увидев тебя на комиссии. Медицинское заключение оставалось просто формальностью.
   Железный дедуля.
   - Я забыл папки.
   - Они у меня. Заберешь, когда захочешь.
   Ник отодвинул тарелку, доесть он не смог. Хотелось поставить локти на стол и подпереть голову, но он сидел прямо, дожидаясь, пока Александрина переменит блюда.
   Золотистая жареная картошка лежала горкой, отбивная была посыпана незнакомыми травками.
   Ник рассеяно взял вилку и заметил, как следит за его руками Георг.
   - Что-то не так?
   - Напротив. Удивляюсь, как у тебя сохранились привычки. Марина всегда заботилась о вашем воспитании.
   Его и Денека. Ник попытался представить, как он был, его брат, но вспомнилась лишь та нечеткая фотокопия, где и лица не разглядеть толком.
   - Я потратил три года на твои поиски.
   Ник поднял голову, удивившись тому, как звучит голос деда - напряженно и сухо.
   - Мы с Мариной созванивались раз в месяц. Я знал, что вопрос о переезде в Сент-Навей решен, а перед этим вы собираетесь провести отпуск на Белхе. Десятки поисковых запросов, но во всех я указывал Фергуслан. Мне и в голову не приходило, что ты сможешь добраться до границы. Потом, когда добился полномасштабного розыска, было уже поздно: тебя записали Зареченским. Ты знаешь, что есть интернат, где содержатся безнадежно искалеченные мальчики и девочки? Те, кто уже не сможет назвать своего имени. Я ходил между койками и боялся, что не узнаю тебя. Прошло столько лет с тех пор, как мы виделись.
   - Почему вы были так уверены, что я жив?
   - Ты не мог не выжить. Потом ты это поймешь.
   Ник ковырнул вилкой отбивную.
   - Если не хочешь есть, я скажу, чтобы подавали кофе.
   Замутило, и снова, как в директорском кабинете, подкатила к горлу желчь.
   - Не надо. Вы извините, но я почему-то засыпаю, - сказал Ник и добавил, опережая деда: - Нервы, наверное.
   - Да, конечно, иди.
   В спальне Ник сбросил кроссовки и бухнулся на кровать, не раздеваясь и не снимая покрывала. Закрыл глаза - качнулась под головой подушка.
   "Микаэль Родислав Яров".
   Проснулся в сумерках. На потолке покачивались тени - шевелились ветки дуба. В соседней комнате через дверной проем виднелись часы, циферблат поблескивал в лунном свете. Затихал в корпусе отзвук удара. Ник приподнялся на локтях и разглядел: стрелки сошлись на полуночи.
   Снова лег, закинув руки за голову. Он смотрел на потолок, зыбкий от шевелящихся теней, и думал о том, что вспомнилось в ванной.
   ...Капли щедро сыпались с листьев, стоило задеть деревце. Они были красивые, блестящие на солнце, но Ник вздрагивал от холода. Часто оборачивался: чудилось, что крадется след в след огромный, мосластый, в клочках бурой шерсти... зверь? Пугало все - неожиданный треск ветки, порыв ветра, птичий крик. Ник шел на северо-восток, в сторону границы, надеясь лишь, что не обманулся с направлением. Сначала есть хотелось очень сильно, до спазмов. Потом в желудке поселилась тупая боль, заглушившая голод. Бояться Ник тоже устал.
   Осиновый лесок постепенно становился гуще, прорастал березами. Показались холмы, темные от елей. Вскоре Ник вышел на проселочную дорогу. В колеях еще подсыхала вода, а трава по обочинам уже успела выпрямиться под солнцем. Пушистые метелки щекотали колено сквозь дыру на джинсах. Слева дорогу закрывала тень от холмов, Ник держался правой стороны.
   За поворотом он увидел разбитую машину - двухместный "ТАН" с незастекленными дверцами и снятой брезентовой крышей. С водительского места свешивался убитый ареф. Кровь стекла по опущенной руке и скопилась на земле лужицей, над которой жужжали мухи. Ник подошел ближе - в машине могла оказаться еда и аптечка. Дверца с пассажирской стороны не открывалась, так ее покорежило, и пришлось забираться через оконце. Дерматин на сиденье порвало пулями, он цеплялся за джинсы. Ник пошарил в бардачке - какие-то бумаги, исписанные на чужом языке, зажигалка и пачка сигарет. Распихал все по карманам. Потом решился обыскать труп. Было не страшно, а просто неудобно и грязно, кровь пачкала руки и противно пахло. Под ногами у боевика он нашел армейский "ТР-26". Пистолет стоял на предохранителе.
   Ник выбрался из машины, едва не сорвавшись с высокой подножки. Сел на обочину, вытер руки об траву и принялся изучать добычу. Пистолет, наверное, давно таскали без кобуры - виднелись мелкие царапины на темном металле. Ник нажал на защелку и вынул магазин из рукоятки. Осталось четыре патрона. Он снова зарядил "тэрэшку" и взял, примериваясь, как быстро можно снять с предохранителя. Получилось плохо: руку повело вниз, "ТР-26" оказался непривычно тяжелым и длинным по сравнению с... чем? Ник судорожно хватанул губами воздух, ставший вдруг густым и горячим. А откуда он знает, как обращаться с оружием?! Понятно, что стрелял раньше, но когда? Где это было?!
   Уронил руку с пистолетом на колени. Он не помнил ничего. Смутно мелькали обрывки, похожие на сны: полыхает автобус на городской площади; белесый свет, в котором плавают люди-рыбы; мертвая кошка, лежащая на глиняном дувале; рычащий грузовик таранит красно-белый шлагбаум; женщина в темном платке подает кувшин с молоком.
   Сказал вслух:
   - Я в Арефе, - это знал точно. - Меня зовут...
   От оглушительной тишины в голове заложило уши. Пришлось сглотнуть, точно в самолете... Самолете?! Каком? Куда он летел?
   Не выпуская пистолета, забыв поставить его на предохранитель, зашарил по карманам. Хоть что-нибудь найти! Записку с номером телефона, билет на автобус, ключ от дома, монетки, фантик от жвачки - что угодно! Опомнился лишь, больно стукнув себя "тэрэшкой" по бедру.
   У него ничего нет. Только драные джинсы, грязные кроссовки и футболка, превратившаяся в лохмотья.
   С той стороны, откуда он пришел, послышался шум. Ник повернул голову.
   Почему он не убежал? Откатился бы в лес и все, лежал за деревьями в тени. Но подумал об этом позже, а тогда лишь смотрел, как остановился ободранный мокик и с него слез бородатый парень в камуфляже. Ареф цыкнул сквозь зубы, оглядывая машину, и потянул из кармана рацию. Включить на передачу не успел - заметил Ника. Рванул автомат, висевший на груди, но тут же расслабился, хотя пальцы с гашетки не убрал.
   - Тьфу ты, пацан! Чего тут сидишь? Под пулю хочешь?
   Он говорил чисто, лишь слегка выделяя согласные. Ник молча смотрел на него.
   - Брось пистолет. Ты его в машине нашел? Брось! Сейчас за меньшее стреляют. Слышишь? Давай! - и повел автоматом.
   Ник медленно поднял руку и нажал на курок. Ударило отдачей - очень сильно.
   Из-под бороды плеснуло красным, сразу залив грудь. Ареф булькнул и повалился на спину. Звякнул задетый им мокик.
   Пальцы болели. Ник выронил пистолет и сунул кисть под мышку. Согнулся, упершись лбом в колени. Кружилось голова.
   ...Раньше он не вспоминал, как убил впервые. Знал, и этого было достаточно. Сейчас же, разглядывая скребущие потолок тени, Ник думал: а собирался ли ареф стрелять? В того испуганного, загнанного, голодного тринадцатилетнего пацана? Или бы просто его отпустил?
   Второй раз Ник опять проснулся в сумерках, но уже серовато-белесых. Сыпался мелкий дождь, такой холодный, что запотели стекла. Дуб постукивал ветками об стекло, и противно каркала ворона.
   Дверь в соседнюю комнату была закрыта, пришлось вылезать из-под одеяла.
   Часы показывали без четверти одиннадцать.
   Ник зябко переступил на голом полу, повернулся и заметил на столе папки. Сверху лежала записка. "Микаэль! - писал Георг с нажимом, силуэты букв даже отпечатались на картоне. - Я уехал по делам. Вернусь к ужину. Гимназию сегодня пропусти. Александрина тебя накормит". И все, подписи нет.
   Документы Ник читал до полудня. Запросы, отчеты, протоколы. Свидетельства о смерти матери и брата. Показания очевидцев.
   Пару раз в комнату заглядывала Александрина: сначала позвала на завтрак, потом сообщила, что обед будет в два часа, а господин Георг приедет к шести.
   - Подождите, - остановил ее тогда Ник. - Вы не знаете, здесь, в доме, есть альбомы с фотографиями?
   - К сожалению, мне об этом ничего неизвестно. Может быть, господин Георг хранит их в кабинете или в личной библиотеке.
   - Я хотел бы посмотреть.
   - Микаэль, простите, эти комнаты заперты.
   Интересно, у деда всегда была такая привычка? Или появилась вместе со внуком?
   - Ладно. А выйти в город я могу?
   В глазах у женщины мелькнуло недоумение.
   - Конечно, но... господин Георг не оставил распоряжений.
   - И что? Мне теперь сидеть под замком?
   - Я имела в виду, что без машины в город не добраться, а Леон без разрешения хозяина из гаража не выедет.
   - Здесь не ходят автобусы?
   - Нет. Ближайшая остановка, кажется, километрах в пятнадцати. Если пройти через лес, будет платформа, но электричка останавливается только утром и вечером.
   - Понятно, вопросов больше нет.
   После обеда Ник на второй этаж не вернулся. Читать документы больше не было сил - тошнило.
   Он побродил по комнатам, рассматривая картины. В музыкальном салоне, стоя перед шпалерной развеской, задумался: а все ли тут копии? Долго разглядывал витрину со старинными орденами. Под каждым лежала планка с указанием, кто из предков заслужил награду. Над старинным клавесином в углу заметил небольшой портрет девушки. Несмотря на длинные локоны, убранные в сложную прическу, Ник узнал Марину Леборовски. Произнес про себя: "Мама" - и с досадой дернул плечом.
   В библиотеке обнаружился телевизор, каналов оказалось неожиданно много. Пробежался, выискивая фильм попроще, лучше - тупую-тупую комедию, чтобы не думать. Но вместо этого наткнулся на "24-новости", повторение утреннего эфира.
   Показывали ограбление ювелирного магазинчика в каком-то южном городе - там уже начали цвести каштаны под неестественно голубым небом. Двое вооруженных придурков не успели помешать нажать "тревожную кнопку", зато догадались взять заложников. Сквозь окно-витрину просматривались люди, стоящие вдоль стены со сцепленными на затылках руками. Один из бандитов держал их под прицелом автомата, другой орал в телефонную трубку. Журналистка, захлебываясь от ужаса и восторга, говорила, что грабители требуют бронированный фургон.
   Камера повернулась: оцепленный полицией перекресток, бойцы в камуфляже, прикрытые щитами. На противоположной стороне приткнулась "скорая". Узкие улочки были забиты машинами, и взмокший постовой разгонял их, заставляя выезжать по тротуару. Камера снова вернулась к магазину и постаралась заглянуть через бликующее стекло.
   Ник продолжал смотреть, не обращая внимания на проснувшуюся в затылке боль. Ему снилось, или он тоже стоял вот так - сцепив пальцы и ожидая выстрела?
   Переговоры затягивались. Журналистка, чтобы заткнуть дыру в репортаже, зачитывала с листа список заложников - продавщиц, директрисы, молодой пары покупателей. Охранник, по неподтвержденным данным, был убит. Показали встрепанного дядьку с бледным лицом - мужа одной из продавщиц.
   Ник прикрыл глаза, стараясь точнее вспомнить ощущение: ствол касается затылка. Где это могло произойти? В Фергуслане? На пути к границе? В горах? Нет, где-то в здании: чувствуется привкус штукатурки на губах. И печет между лопатками. Может быть, в спортзале? Согласно документам из папки, госпиталь, устроенный в школе, захватили боевики. Половину медперсонала перебили, остальных заставили работать на себя. Взрослых раненых расстреляли всех, а детей оставили - прикрыться.
   Картинка на экране сменилась: спорили двое в штатском, один в камуфляже и один в мундире. Оператор взял их издалека, голосов не было слышно, но журналистка уверяла, что обсуждается план по спасению заложников. Соглашаться на требования бандитов руководство не желало.
   Пригнувшись, скользнули за машины и скрылись в переулке бойцы. Собираются брать магазинчик с тыла? Но дать очередь по заложникам дело пары мгновений.
   А потом камера запрыгала и послышались крики. Ник увидел, что через перекресток идет парень - его ровесник, и одет похоже, в такие же джинсы и черную футболку. Крикнули из-за оцепления, и парень обернулся. Оператор успел взять крупный план: русые волосы, загорелое лицо со светлыми глазами, губы в подсохших болячках, словно кто-то недавно бил его по роже. Испуганный голос за кадром частил: "Как я мог остановить? Он же не подчиняется!.. Да? А вы попробуйте сами. Силой? Ну, знаете ли, господа!"
   Тот бандит, который говорил по телефону, подошел ближе к окну и махнул: убирайся!
   "Что? - нервно спросила в сторону журналистка. - Но стекло же бронированное".
   Парень развел руки, показывая, что безоружен. На левом запястье у него был напульсник, на правом - браслет из кожаных ремешков.
   "Куда прет? Может, он сумасшедший?" - подумал Ник.
   Грабитель крикнул из-за стекла, но до микрофона звуки не донеслись.
   Журналистка влезла в кадр, Ник даже к экрану подался, так хотелось ее отодвинуть. "Только что стало известно: подросток, направляющийся к магазину, - девушка нервно облизнула губы, - это Матвей Дёмин. Иначе говоря - л-рей. Он не подчинился требованию властей вернуться за оцепление, остановить же его полицейские не решились".
   "Странно, - удивился Ник. - Если это л-рей, кто ж ему физиономию разбил?"
   В тишине, опустившейся на перекресток, было слышно, как переговариваются двое мужчин: "...как стрелять? С той стороны тоже".
   Грабитель бросил телефонную трубку и подскочил к окну. Крикнул своему напарнику. Тот вытащил из ряда заложников девушку в форменной блузке.
   Л-рей не остановился и что-то сказал - голос его донесся невнятно.
   Автоматная очередь ударила в потолок. Дёмин в два прыжка преодолел оставшиеся метры и толкнул дверь. Ник явственно увидел, как бандит выстрелил в л-рея и тот упал.
   Среди криков щелчок снайперской винтовки был не слышен, но грабитель рухнул на колени, уронив автомат. Магазинчик неожиданно заполнили люди в камуфляже: они перепрыгивали через прилавок и выбегали из невидимой отсюда подсобки.
   Ник, вцепившись в ручки кресла, пытался рассмотреть в этой толчее л-рея. Его же не могли убить! Его нельзя убить! Но выстрел в упор... Камера металась, силясь заглянуть поглубже в магазин, потом успокоилась и отъехала, показав панораму. Л-рей шел через перекресток обратно. Руки он запихал в карманы джинсов, точно на прогулке. Один из камуфлированных рискнул его остановить, но Дёмин - нет, не выдернул, - аккуратно убрал локоть из захвата.
   Ему наперерез метнулась журналистка и накаченный парень в штатском, под распахнутым пиджаком у него виднелась кобура. Л-рей прошел молча, не обращая внимания на вопросы и микрофон, который совали ему в лицо. Глаза его казались отрешенно-спокойными. Парень в штатском сердито посмотрел на журналистку и попытался оттеснить Дёмина в сторону начальственной кучки. Л-рей обошел его, точно столб.
   Толпа напирала на оцепление, но стоило Дёмину шагнуть между полицейскими, и люди подались, освобождая проход. Журналисты оказались в первых рядах, они спрашивали все одновременно, перекрикивая друг друга. Темно-серая машина с эмблемой-карточкой УРКа на лобовом стекле приткнулась сразу за "скорой". Л-рей сел на переднее сиденье. Камера, заглянув сбоку, показала седого мужчину за рулем. Машина не могла тронуться с места: набычившись, ей преграждал дорогу парень в штатском.
   Мелькнула широкая спина в дорогом пиджаке. Изображение опять запрыгало - оператора отпихнули. Он успел снять, как в машину к л-рею садиться один из чинов, а потом рывками - толпа, небо, полицейские из оцепления, - и снова магазин. Оттуда выводили грабителя в наручниках. Встрепанный дядька обнимал зареванную продавщицу.
   Ник откинулся на спинку кресла - все это время он напряжено просидел на краешке.
   Значит, вот каков л-рей. Он редко мелькал в телевизоре, а уж имени его Ник вовсе не слышал. Точнее, не интересовался. Трудно понять человека, который спасает... оборотней. И платит за это собственной жизнью.
   Ник пощелкал по каналам. В одном из выпусков новостей передали репортаж из Пауле, уже нарезанный и смонтированный: в трехминутном ролике снова показали Матвея Дёмина. Голос за кадром сообщил, что л-рей покидал город после того, как снял проклятие с шести человек и случайно оказался на том перекрестке. Отзывались о поступке Дёмина сдержанно, видно, не могли решить: считать это нахальством или геройством.
   Экран заполнили черные поля, по которым двигался трактор. Мужчина в кепке начал вещать о ценах на горюче-смазочные материалы. Ник щелкнул кнопкой, и телевизор захлебнулся на полуслове. Боль в затылке сразу стала тише.
   И все-таки, когда его могли держать под прицелом? "Не помню".
   Ник вылез из кресла и прошелся вдоль полок, читая надписи на корешках. Классическая литература, современники. Все расставленное по тематикам: исторические хроники, мемуары, поэзия. Перешел на другую сторону комнаты: детективы, приключенческие романы. Как нарочно, под руку попались "Записки следователя УРКа" Льва Шеймирова. Ник вытянул книгу из плотного ряда. Старый клееный переплет, страницы пожелтели. В библиотеке было сумрачно, и, чтобы разобрать текст, пришлось подойти к окну. Отвел портьеру, мельком глянув на открывшийся парк: посыпанные разноцветной крошкой тропинки вьются между аккуратно подстриженными деревьями, виднеется бело-розовая стена беседки. Красивенько и чистенько, как на открытке. И вот тут его накрыло.
   Что он здесь делает?
   Он, Ник. Приютский щенок. Немой. Сумасшедший. Убийца.
   Какой, к черту, Микаэль? Чистенький мальчик обеспеченных родителей. Внук влиятельного деда.
   Смялась в кулаке портьера. В библиотеке горько, до изжоги, запахло кофе.
   "Спокойно". Ник разжал пальцы - медленно, отлепляя один от другого. Подумал с усмешкой: что ж это, ему придется перейти на чай? "Я - Микаэль Яров".
   Отвернувшись от парка, машинально посмотрел в открытую книгу. "Каждый писатель приходит в литературу своим путем. И сегодня, когда мне стукнуло, увы, пятьдесят, я вспомнил о том, как все это началось". Знакомые слова. Может быть, уже держал в руках этот том? Именно этот?
   - Ты здесь?
   Ник поднял голову. На пороге стоял Георг и наблюдал за ним. Интересно, как долго он не замечал деда?
   - Что читаешь?
   - Шеймирова.
   Ник пересек библиотеку и вернул книгу на полку.
   - Интересуешься работой УРКа?
   - Скорее нет, чем да. Не больше, чем любой другой подросток в моем возрасте.
   - Жаль, - сказал Георг. - А у нас к ужину гость. Пойдем, я вам познакомлю.
   В малой гостиной стоял мужчина в темном пуловере - черноволосый, смуглый, с узкими, приподнятыми к вискам глазами. Он посмотрел с любопытством на Ника.
   - Майор Алейстернов, - представил дед. - Альберт... прости, как тебя по батюшке?
   - Владислав.
   - Ну, значит, Альберт Владислав. А это мой внук Микаэль Яров.
   Гость протянул руку.
   - Можно просто Альберт.
   - Мик, - без запинки представился в ответ.
   Дед одобрительно улыбнулся.
   - Майор Алейстернов возглавляет оперативное подразделение УРКа в Северо-Западном округе.
   На пороге возникла Александрина.
   - Господа, прошу к столу.
   - О, наша очаровательная хозяюшка! - майор прижал ладонь к груди и слегка поклонился. - Чем же будете потчевать на этот раз?
   - Вашими любимыми голбцами, господин Альберт.
   Алейстернов собрал пальцы в щепоть и восхищенно чмокнул.
   За столом Ник поинтересовался:
   - Вы видели сегодняшние новости? Я про ограбление в Пауле.
   - Слышал, - отозвался гость.
   - Ну и как вам... л-рей? - спросил Ник и поймал странный, напряженный взгляд деда. Что-то не так? Нельзя задавать подобные вопросы? Майор УРКа под подпиской о неразглашение?
   Но Алейстернов ответил, не задумываясь:
   - Мальчишество! Абсолютно глупое, безответственное мальчишество! - его темные глаза сверкнули от гнева. - За такие вещи нужно серьезно наказывать. Он чуть не сорвал операцию!
   - Но ведь все получилось, - возразил Ник.
   - Удача. Мастерство снайпера. Бандиты, кстати, были под "дурью". А если бы они соображали чуть-чуть быстрее? Если бы блокировали обе двери?
   В разговор вмешался Леборовски:
   - Нет, Альберт, увы, это не мальчишество. Это можно было бы назвать подлостью.
   Ник повернулся к деду, удивленный столь резким и хлестким словом.
   - Внешне, конечно, выглядит как геройство, хоть и безрассудное. Однако герои рискуют собой, л-рей же подставил заложников.
   Нику хотелось возразить, но он не знал - что. Почему-то, когда Дёмина ругал Алейстернов, было приятно, а оценка деда покоробила.
   - Можно было бы назвать, - повторил Георг, - если бы мы говорили о человеке. В случае же л-рея скорее подойдет термин "профессиональная деформация".
   - Что вы имеете в виду? - заинтересовался майор.
   - Л-рей всегда решает сам, кто из отмеченных Псами освободится, а кого ждет койка в спецлечебнице или ликвидация. Он привык распоряжаться чужими судьбами. Эдакий властитель, который утратил понятие о ценности человеческой жизни.
   Ник вспомнил, как л-рей шел через площадь - очень спокойно, ни малейшего напряжения.
   - А сколько лет Дёмину?
   Снова тот же странный взгляд из-под бровей.
   - Скоро исполнится шестнадцать. Он твой ровесник.
   - На несколько месяцев младше, - уточнил Ник. - Я теперь знаю свой день рождения. Прочитал в той папке.
   Он посмотрел на Алейстернова. Майор с аппетитом ел голбец.
   - А если бы заложников убили? Что тогда? - спросил Ник.
   - Кое с кого сняли бы погоны за неудачно проведенную операцию, - ответил Алейстернов.
   - А л-рей? Что было бы с ним?
   - Ничего, - с непонятным удовольствием сказал дед. - Ты разве не знал? Л-рей - вне законов.
   - Получается, он может взять пистолет и пойти стрелять по прохожим?
   - Ну, его, конечно, попытаются обезоружить. Но судить за это не станут. Вероятно, после предпримут специальные меры, например, выделят усиленное сопровождение. Прецедентов не было, так что наверняка сказать не могу.
   - А после? Когда найдут нового л-рея? Тогда не судят?
   Дед и Алейстернов переглянулись.
   - Видишь ли, - ответил майор, подбирая вилкой последний кусочек голубца. - То, что остается потом... если остается... судить по меньшей мере бессмысленно.
   Ник сглотнул застрявший в горле рис и снова вспомнил, какое лицо было у Дёмина.
   - Тема, конечно, интересная, но, господа, может быть, не за столом? - сказал дед. - Александрина! - повысил он голос. - Мы готовы к десерту.
  
   За ночь хмарь развеялась, и мокрое шоссе блестело под солнцем. Выступили из дымки купола Сент-Навея, отливающие рассветно-розовым. Парил над городом золоченый ангел, едва касаясь тонкого шпиля.
   Громоздкий "Лендер" неожиданно легко плыл в потоке автомобилей, виртуозно подстраиваясь под "зеленую волну". С водителем Нику повезло. Тот молчал, и даже не пытался включить радио. Только остановившись у ограды гимназии, Леон сказал:
   - Я приеду к двум часом.
   - Спасибо.
   Стоило выбраться из салона, и "Лендер" сразу отъехал.
   До звонка оставалось пятнадцать минут.
   Ник побрел по тропинке, подставляя лицо солнцу. Его обгоняли: пронеслась стайка малышей, вопя от полноты жизни; прошли серьезные пацаны. Вклинился в поток преподаватель со средней параллели. Ник посторонился, пропуская, и тот кивнул ему на ходу. Ну вот, и нечего было дергаться заранее. Вряд ли кто-нибудь, кроме одноклассников, помнит, в каком он ходил мундире и может удивиться исчезновению интернатской нашивки.
   За поворотом открылся фасад гимназии. Стрелка на старинных часах качнулась, отсчитывая еще одну минуту. Главная аллея постепенно пустела - за опоздания наказывали строго.
   Когда Ник поднялся на второй этаж, все уже разбежались по классам. За дверьми сдержанно гудело, и эхо еще висело под сводчатым потолком.
   Перед кабинетом математики никого не было. Коротко брякнул первый звонок, предупреждая, что вот-вот начнутся занятия.
   Ник толкнул дверь и перешагнул порог.
   С "детками" никто не поделился новостью, и недоумение проступало на их лицах медленно. А вот интернатские знали все. Грошик давился от зависти, она лезла из него, точно каша из-под крышки. Кабан растерянно улыбался. Карась ерзал на месте и шипел что-то Гвоздю, ложась грудью на парту. А Гвоздь... Он смотрел так, словно Ник оказался в другом окопе, по ту линию фронта, и теперь нужно примериться: стрелять сразу, или подождать, когда начнется бой?
   Вошел Циркуль.
   - Доброе утро, господа, - он окинул класс взглядом и мигнул за очками, увидев Ника. - У вас изменения в расписании. По случаю приближающихся экзаменов сегодня назначена сдвоенная контрольная, и географии не будет. Попрошу убрать учебники и тетради. Лейтовцев, раздайте листы. Как вы можете заметить, на каждом стоит печать. Даже не пытайтесь оставить на парте хоть одну непроштампованную бумажку.
   Поравнявший с партой Ника, Лейтовцев задержался на мгновение. Даже шею вытянул, пытаясь разглядеть, есть ли на другом плече интернатская нашивка.
   Циркуль уже крошил мел о доску.
   - На титульном листе напишите параллель, класс и фамилию-имя полностью, на остальных ставьте инициалы. Внимание! На левой половине задачи, обязательные к решению. На правой - дополнительные.
   Ник придвинул к себе листок. Ну что же... Он аккуратно проставил номер параллели, литеру в графе "класс" и, не останавливаясь, строчкой ниже вписал: "Яров Микаэль". Посмотрел с отстраненным любопытством. Во-всяком случае, не приходится мельчить, чтобы поместились все буквы.
   Сопел за спиной Грошик. То ли надеялся подглядеть решение, то ли до сих пор переживал появление Ника в новом мундире.
   - Глеймиров! Вы собираетесь работать? Я понимаю, что высокое искусство тригонометрических вычислений дается не всем, но вы хотя бы попытайтесь вникнуть в условия задачи.
   Ник отложил черновик и начал переписывать набело первое решение. Хорошо, когда можно думать только о синусах, косинусах и тангенсах.
   На перемену Циркуль не отпустил. Выйти разрешалось поодиночке, и не более, чем на три минуты.
   Задачи с правой половины доски оказались неожиданно интересными. Ник даже пожалел, услышав:
   - Господа, приготовьтесь сдавать работы!
   Со звонком Циркуль отобрал последний листок, у Грошика, и покинул класс.
   Следом за ним потянулись интернатские. Проходя мимо, Гвоздь даже не взглянул в сторону Ника. Значит, определился, когда стрелять. Обернулся, но так и не решился вякнуть Грошик.
   Ник закинул ремень сумки на плечо и поднялся, но дорогу ему заступил Дальшевский. "Золотой мальчик" смотрел надменно.
   - Зареченский, что все это значит?
   Интересно, подумал Ник, какое объяснение возмутило бы его больше: попытка примазаться к "деткам" или то, что приютский Немой теперь относится к ним... по праву?
   - Моя фамилия Яров. Разрешите пройти, господа.
   Под лестницей стоял на стреме Чуха, из младших. Он вытаращился на Ника, приоткрыв рот.
   В туалете, несмотря на открытое окно, пахло куревом - пару недель после комиссии "королевская квота" всегда наглела.
   - Опа! Ты уверен, что тебе сюда? - удивился Гвоздь. Выпустил дым в сторону Ника. - Ты же у нас, оказывается, голубая кровь. Смотри, провоняет дорогой мундирчик.
   Карась смотрел с любопытством. Вышел из кабинки Кабан, застегивая штаны, и тоже уставился на Ник.
   - Подвинься, - Ник сел на подоконник, пихнув Карася.
   У тополиной ветки, просунувшейся между прутьями решетки, позеленели почки. Оторвал одну и разломил - запахло молодыми клейкими листочками.
   - Значит так, Зареченский, - жестко сказал Гвоздь. - Или как тебя там? Не важно. Вали отсюда. Гусь свинье не товарищ.
   - Голубая кровь, говоришь? - щурясь на солнце, переспросил Ник. - Карась, дай бритвочку.
   - Чего?
   - У тебя в кармане. С которой ты по автобусам тыришь.
   Карась заморгал.
   - Дай, - велел ему Гвоздь. Провел рукой вдоль борта мундира - и у него в пальцах блеснула сталь. - Мальчик хочет драться по-конкретному.
   Попятился к двери Кабан, забормотал тихонько:
   - Вы бы это... того... во двор... Это, всех заметут.
   - Сгинь, - коротко велел ему Гвоздь, и Кабан вывалился в коридор.
   Карась вытащил бритвочку, наполовину заклеенную изолентой. Сказал нерешительно:
   - Может, правда, выйдем?
   - Ничего, я быстро, - успокоил его Ник.
   Бритву он держал в правой руке. Левую повернул ладонью вверх.
   - Голубая, значит.
   Медленно повел лезвием поперек ладони. Дернулся живот, подбираясь от боли - под мундиром это было незаметно.
   Кровь закапала на подоконник.
   - Ты смотри, красная, - с наигранным удивлением произнес Ник. Протянул бритву Карасю: - Спасибо.
   Гвоздь сплюнул за окно.
   - Ну ты, Немой, и придурок.
   Ник улыбнулся:
   - Это всего лишь argumentum ad oculos, сиречь - наглядное доказательство.
   Несколько мгновений Гвоздь смотрел на него, потом кивнул.
   Карась, оглядываясь, пошел мыть бритву.
   Порез щипало и жгло. Ник повернул руку, приподняв - аккуратно, чтобы не заляпать мундир. Кровь продолжала капать.
   - Денис, мне бы не хотелось, чтобы все вот так... закончилось.
   Гвоздь усмехнулся, показав шрам под губой.
   - А кто нас спрашивает, чего мы хочем? Жри, что дают.
   Зазвонило - первый предупреждающий. Гвоздь слез с подоконника.
   - Знаешь, в чем тебе повезло, Немой? Ты и раньше был ненормальным.
   Звонок брякнул еще раз. Пробежал кто-то по коридору, и стало тихо.
   Ник сунул руку под кран. Вода окрасилась в розовый, очень яркий на белом фаянсе. Щипать перестало. Сжал в кулаке свернутую в несколько слоев туалетную бумагу. Она быстро пропиталась кровью. Пришлось сменить, прежде чем выйти из туалета.
   В пустой рекреации шаги отзывались гулко. Слышно было, как в кабинете истории гремит бас Воителя, единственного преподавателя, который не делал различия между интернатскими и "детками".
   Ник постоял возле двери, слушая. Подниматься на этаж выше, к физику, не хотелось.
   Бумага в кулаке намокла, того и гляди, кровь просочится между пальцев.
   - Ты почему не на занятиях?
   Упырь! Подкрался незаметно и спросил змеиным шепотом:
   - Как фамилия?
   - Зар... Яров, господин Церевский.
   Упырь моргнул. Уж он-то знал.
   В гимназии учились дети очень обеспеченных родителей, и сейчас Ник с любопытством смотрел на завуча: котируется или нет в этих кругах родственная связь с господином Леборовски, потомственным дворянином из Королевской книги, членом Городского совета.
   - Что у вас с рукой?
   - Порезался во дворе, стекло подобрал сдуру. Задержался, потому что промывал рану в туалете.
   Упырь точно не поверил.
   - Вам следует пойти к медсестре.
   - Я как раз собирался это сделать.
   Завуч отпустил его кивком головы, но когда Ник проходил мимо, сказал:
   - Если у вас еще возникнут проблемы с вашими бывшими... совоспитанниками, обращайтесь ко мне. Чем быстрее вы научитесь вести себя в соответствии со своим положением, тем проще будет и вам, и ваше деду.
   - Непременно, господин Церевский.
   На физику Ник так и не попал - глупо врываться посреди урока. Он просидел в читальном зале до звонка, перелистывая подшивку "Вестей Сент-Навея". Фамилия Леборовски встречалась примерно через три выпуска на четвертый, в основном мельком, но пару раз попались небольшие заметки. Дед, оказывается, активно занимался проклятыми. В одной из заметок упоминалось, что Леборовски состоял в партии "За права человека", но успел ее вовремя покинуть, до того, как партию запретили.
   За дверьми послышался шум, началась большая перемена.
   Ник вышел, и в толпе, затопившей коридор, заметил сутулую спину в коричневом пиджаке.
   - Господин Валевский, извините, - догнал он историка. - Здравствуйте. Я хотел бы у вас спросить кое о чем.
   - А, Зареченский! - обрадовался Воитель. Из уголков глаз у него разбежались морщинки. - Простите, забыл, как теперь ваша фамилия?
   - Яров, - улыбнулся Ник.
   - Да, вас можно поздравить.
   Ухватив Ника за пуговицу, Воитель потянул его к окну.
   - Вот у меня вот, молодой человек, из родни никого не осталось. Так что понимаю и безмерно рад за вас. Это замечательно!
   - Спасибо.
   - А что у вас с рукой?
   - Порезался нечаянно. Господин Валевский, я хотел спросить: вы что-нибудь знаете о партии "За права человека?"
   Историк наморщил лоб, припоминая.
   - Ее запретили, - подсказал Ник. - Только не знаю, почему.
   - Да-да, была такая! А запретили ее, молодой человек, ни больше, ни меньше, как за экстремизм. Вам знакомо это понятие?
   - Конечно. Разжигание розни, пропаганда неполноценности некоторых граждан, нарушение прав, свобод и так далее.
   - Совершенно верно. Основной тезис, которым руководствовались члены этой партии, заключался в том, что так называемые носители синдрома стихийной мутации не могут считаться людьми. Ни с биологической, ни с правовой точки зрения. Мда, со всеми вытекающими. Очень активно выступали года три-четыре назад. Помнится, даже плакаты висели: симпатичный парень или девушка, а за спиной страшная тень. Подпись: "Будь осторожен! Помни, это - не человек". А почему вы интересуетесь?
   - Видел название в газете...
   - Ах да, конечно! - перебил историк. - Ваш дед, как выяснилось, полковник Леборовски? Он состоял в этой партии. Очень... м-м-м... неоднозначная фигура в политическом мире. Из тех, кого называют "серыми кардиналами". Насколько мне известно, он всегда придерживался крайних взглядов.
   - А вы?
   Валевский помолчал, собрал складки на лбу.
   - Я считаю, что синдром стихийной мутации - это болезнь, и мы должны научиться лечить ее. Так же, как пытаемся лечить, например, рак. И научиться относиться к этому как к болезни. Вы серьезный человек, Николас... простите?
   - Микаэль.
   - Так вот, Микаэль, я ведь последний школьный год тоже провел в интернате. Родители погибли в автокатастрофе. Была тетка... Вам известно, что существует такое проклятие как черная вдова?
   Ник качнул головой.
   - Все мужчины, которые... м-м-м... вступают с носительницей в интимные отношения, да... погибают от несчастного случая. Так называемое проклятие с контролируемым ущербом. Необходимо встать на учет в УРКе, там выдадут запрет на проживание в городах с населением более пятидесяти тысяч и обязуют предупреждать знакомых о возможных последствиях. Во всем остальном - те же права, что и у всех. Так вот, когда моя тетка подала прошение об опекунстве, ей отказали. Мол, у ребенка может быть психологическая травма. Тяжелая эмоциональная атмосфера и прочая, прочая. А тетушка у меня была милейшим человеком. Умерла от инсульта, "скорая" побоялась госпитализировать. Да... Что-то мы заговорились. Я... м-м-м... надеюсь на ваше понимание. Ну, вы же...
   - Конечно, господин Валевский.
   - В любом случае, жизнь неизменно оказывается больше любых теоретических выкладок. Так что...
   - Если можно, последний вопрос. А как вы относитесь к л-реям?
   Историк оглянулся на шумный коридор.
   - Боюсь, мы выбрали неудачное место. Если кратко, то л-рей - спасение и испытание для нашего общества. С одной стороны, он помогает тем, кому может помочь. С другой же позволяет умыть нам руки. Вот таким образом, - Воитель глянул на часы. - Ну, Микаэль... да-да, Яров, я помню, поздравляю вас еще раз. Ваш дед - личность довольно неординарная. И даже если я... м-м-м... придерживаюсь в некоторых вопросах других взглядов, это ни в коем случае не мешает мне признать, что господин Леборовски... да... его заслуги перед Федерацией...
   - Я понял, господин Валевский.
   - Ну, тогда давайте поторопимся, скоро звонок.
   Историк еще раз подержал Ника за пуговицу, кивнул и пошел к лестнице.
   Ник остался стоять, глядя, как на заднем дворе носятся пацаны. Солнце к полудню разгорелось, и казалось, что на улице лето.
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"