У Егоровых ночью сгорел их дом. Сгорел полностью. Только печка осталась да железные остовы сундука, кроватей, стиральной машинки. Угрюмо чернел закопченный гроб холодильника - виновника пожара. Отец с матерью были в отъезде - уезжали обмывать новенькую "Ниву", которую купил шурин, а маленького Матюшку оставили одного дома.
Ночью из неисправного агрегата тр-р-ыкнуло, заискрило и повалил едкий дым, сквозь который проглядывали игривые языки пламени. Занавеска, висевшая рядом, податливо вспыхнула и моментально сгорела дотла, успев передать огненную эстафету дальше. Матюшка спал в дальней комнате, обняв своего мохнатого плюшевого зайку, в кроватке, бережно укрытой от комаров большой тюлевой занавеской.
Он проснулся оттого, что кто-то непонятный громко гудел, шипел и потрескивал, точь-в-точь как блины, которые мама пекла на сковородке. Блины Матюшка любил. Он выплюнул соску и несмело позвал: "Мама!" Мама не отзывалась. Сквозь завешенную кисею посверкивали какие-то интересные огоньки, которые перемигивались и ползали по его игрушечным качелям, висевшим в дверном проеме. А из кухни неслось громкое "У-у-у!", как будто гудел мамин сепаратор для молока, но только немного иначе. Сметану Матюшка любил не меньше блинов, и потому он отодвинул зайку и, качаясь на слабых еще ножках, встал в кроватке. Занавеска вигвамом поднялась над его головой. Сразу два огненных язычка тут же подползли к ней...
...Ранним, еще только занимавшимся утром веселые и довольные Василий и Татьяна возвращались домой. Мотоцикл лихо вывернул из-за поворота, фарой выхватывая кусты и деревья, ограды и столбы электроопор. Татьяна сидела, крепко прижавшись к мужу сзади, и заразительно хохотала над тем, как он копировал голос Ельцина. Не увидев на фоне светлевшего неба крыши своего дома, она недоуменно спросила: "Вася, а дом-то наш...!" И пронзительно закричала. Улыбка Василия медленно сползла с его широкого лица. Стремительно остановив "Ижа" у догоравшего пожарища, он спрыгнул с мотоцикла, никак не веря, что это все - не идиотский сон.
- Матвеюшка, Матюша! - надрывалась Татьяна, не замечая того, что в одних плавящихся от нестерпимой жары босоножках стоит в исходящих золотыми искрами углях на том месте, где была комната, в которой был оставлен их спавший младенец.
- Ну что же ты стоишь! - кричала, теребила она остолбеневшего Василия. Сама не зная зачем, бросилась к стоявшей на отшибе и поэтому уцелевшей бане. Пусто. Лишь только веселый желтый утенок, с которым маленький Матюшка любил купаться в неглубокой ванночке, лежал на полке, нелепо тараща до ужаса неуместные в такой ситуации веселые глазки. Сама не зная зачем, она схватила его и бросилась назад. Василий столбом стоял у лежащего мотоцикла. Внезапная и необъяснимая ненависть к нему вдруг охватила Татьяну.
- Это ты, ты во всем виноват, сволочь! - бросилась она на него и стала бить его по лицу, потом, зарыдав, повисла на нем...
... Дни потянулись болезненной тягучей чередой. Татьяна совсем не смотрелась на свои 24 года. С погасшими глазами, с густо посверкивающими серебристыми нитками в волосах, она с утра уходила из общежития, где им, как погорельцам, дали комнату, и шла на пожарище. Приходила и стояла, держа в руках яркого, весело смеющегося утенка...
...Татьяна проснулась в мокром поту, с исступленно колотившимся сердцем. Рассвет за окном только занимался ...Матюшка... Матюшка спал рядом, шевеля соской. Его толстенькая ножка с крошечными пальчиками торчала из-под одеяльца. Какой ужас.... Какое счастье! Татьяна счастливо улыбнулась, и, не сдержавшись, поцеловала их. Они шевельнулись, малыш зачмокал соской и снова затих. Господи.... Какое счастье! Выскользнув из-под одеяла, она прошла на кухню. Холодильник действительно был стар, работал со стуком и тарахтел, как мотоцикл. "Смотри мне!", - сказала Татьяна. Холодильник посмотрел на нее и немедленно выключился. "Спать! Всем спать!" - приказала Татьяна, и засмеявшись и спохватившись, чтобы не разбудить близких, на цыпочках побежала к кровати. Василий, воспользовавшись тем, что ее нет, тут же захватил всю территорию. "Развалился!" - подумала Татьяна, и бесцеремонно потеснив мужа, юркнула в кровать. "Спят мои мужички", - с затаенной гордостью подумала она.
И ты, Танюша, спи. Спи, Таня. Все у вас будет хорошо.