Всплывали подсказки в сознаньи, но их полагалось забыть. За пустошью - серые зданья, крутые киношные лбы, летящий космический айсберг, ребёнок, стоящий в углу, и полубезумные "прайсы", и моря зависшего глубь, горячий металл самолёта, зарниц раскалённый металл, и молнии хлёсткая плётка... Кошмары мои, по местам! Ведь есть у кого-то таланты снимать, режиссировать сны. Ведь держат доселе атланты свод неба с люкарной луны. И там, под увесистым сводом - не сны, а виденья мои. Там розы цветут год от года пышней и поют соловьи. Блестят аметистами струи, бегущие вниз по камням. Там кто-то незримый целует и сладко и нежно меня.
Не ты ли? О нет, как ни странно. В броне тяжеленной линкор, сидишь у ночного экрана, с которого пошлость - рекой. Поднимешься, тапками шаркнув, согреешь, как водится, чай.
Во тьме за окошком так жарко горит неземная свеча случайных моих декораций, моих бутафорий судьбы. Давай уже что-нибудь сбацай в порыве сердечной гульбы. Пусть льют глицеринные слёзы на камеру телешуты, зажгу бутафорские звёзды над личною сценой мечты. И в собственном храме искусства поэт, сценарист, режиссёр - я буду с пронзительным чувством вести ни о чём разговор.
И каждое слово - завязка для долгих бессвязных речей. Начало любви - это сказка, сны тысяча первых ночей. И ждёшь с нетерпением вечер, и входишь в таинственный зал, где люстрами купол подсвечен, и таешь в сияньи зеркал.
И слышишь, и чувствуешь сразу любое сомненье, укор. И шепчет ненужные фразы знакомый лукавый суфлёр.
Ты камеру снимешь с треноги и в полной своей тишине, задумчивый и одинокий, вернёшься к молчащей жене.
И я возвращаюсь на землю: котлеты, английский роман. Но только читаю ли, ем ли - опять погружаюсь в туман фантасмагорической жизни. Включу ненароком tv - и кран зашипит вдруг и брызнет струёй застоялой любви.
|
