Последний Индеец из племени ОЛИ

Раскопки

Доброе утро! машинально выкрикнул Тод и, не дожидаясь ответа, громко чихнул. Эхо его голоса прокатилось по безмолвной равнине, будто проверяя, не прячется ли в тишине что-то большее, чем просто утренний воздух. С возвышенности истоптанного холма он, как опытный полководец, окинул взглядом перерытое широкое поле. Белёсые палатки археологического лагеря уже начинали исчезать, словно призраки, растворяясь в пыльной дымке уходящего сезона.

Очередной этап раскопок участка У23 подходил к концу без сенсаций, без открытий, без надежды. Здесь, в просеянных до последней песчинки остатках руин, предположительно относящихся к 2021 векам, не было места чудесам. Участок служил тренировочной площадкой: здесь оттачивали не столько знания, сколько терпение и стойкость.

На дне глубокой ямы, словно в пасти древнего зверя, копошились несколько студентов. Их движения были механическими, лица усталыми, а глаза пустыми. Они расставляли колышки, не понимая, зачем, и мысленно проклинали себя за выбор профессии. Разметка проходила по месту, где когда-то стоял одинокий жилой дом. Большинство построек той эпохи сгнили, исчезли, уступив место небоскрёбам. Но это помещение, окованное железобетоном и удалённое от цивилизации, сохранилось как капсула времени, как застывший крик эпохи.

Наверху, в кресле, удобно развалился Тод. Он съёжился от утренней прохлады и терпеливо ждал окончания последнего дня. В его голове витали образы древнего Египта надсмотрщика, лениво наблюдающего за камнетёсами. Тод почти задремал, убаюканный мечтами. Он знал: иногда, по странной прихоти судьбы, раскопки преподносят сюрпризы именно в последний день. А ему было нужно открытие. Не просто находка доказательство, шанс, прорыв. И если уж мечтать, то почему бы не о древних текстах?

Внезапно воздух прорезал истерический женский визг. Он был настолько насыщен эмоциями, что мог означать всё от мёртвого жука до ожившей мумии. Тод вздрогнул, вскочил, но не побежал. Он знал: не каждый крик требует паники.

Через несколько минут из ямы выскочила взъерошенная студентка, бледная, как пергамент.

Там... там! с ужасом махнула рукой вниз.

Тод приложил палец к губам. Кричать на раскопках дурная примета. Он неохотно направился вниз по вырубленным ступенькам. Взволнованная студентка семенила рядом, и, прячась за его спиной, прерывисто объясняла, что ей поручили вбивать колышки в одной из виртуально обозначенных комнат. Когда молоточек наткнулся на сопротивление, она, как учили, взяла лопатку. Осторожно отгребла землю. И тогда...

Вот, прошептала она.

На земле лежали две человеческие фигуры. Вернее, то, что от них осталось. Истлевшая одежда всё ещё прикрывала скелеты, словно пытаясь сохранить тайну.

Тод нагнулся. Его взгляд задержался на черепах. Что-то в их форме, в их расположении, было не так. Как будто они передавали ужас, настигший их в последние мгновения жизни.

Ничего необычного, спокойно прокомментировал находку Тод, будто речь шла о старом черепке, а не о двух человеческих скелетах. Привыкай и к этому. Если хочешь быть профессионалом.

Он замолчал, хмыкнул, и в его голосе прозвучала тень сомнения:

Хотя... это не совсем характерно для того периода. Людей тогда хоронили в специально отведённых местах на кладбищах. Разве что... он махнул головой в сторону останков, наши герои стали жертвами насилия?

Тод нагнулся, отбросил истлевшие лохмотья и внимательно осмотрел скелеты. Студентка, смутившись, отвернулась.

Нет, заключил он. Никаких следов насилия. Черепа гладкие, целые. Хоть на конкурс скелетной красоты отправляй.

Но тогда... что же с ними случилось? уже спокойнее, но с явным интересом спросила студентка.

Надо бы заявить о находке в полицию, сказал Тод, задумчиво почесав подбородок. Хотя сомневаюсь, что наши детективы занимаются вещественными доказательствами которые раскапывают археологи.

К месту находки начали подходить другие студенты обрадованные возможностью прервать монотонную работу. Они сгрудились вокруг скелетов, с любопытством разглядывая останки. Вероятно, при жизни эти двое не удостаивались такого внимания, как сейчас.

Для Тода сами скелеты не представляли особого интереса. Но что если рядом с ними скрывается нечто большее? Что-то, что способно изменить ход его карьеры?

Он выпрямился и начал отдавать команды:

Не стойте тут, как безрукие древнегреческие статуи! За работу! Хочу, чтобы вы перекопали каждый сантиметр этой зоны.

Возбуждённые перспективой настоящей редкой находки, студенты с неожиданным энтузиазмом принялись за дело. На этот раз Тод не просто наблюдал он активно руководил, указывая, где копать, словно чувствовал, что земля готова раскрыть ещё одну тайну.

Вот здесь! Он потянул за руку крепкого бородатого студента. Копай глубже!

Студент, выделяющийся своей роскошной бородой, яростно вонзил лопату в плотный грунт. Охотничий азарт Тода передался и ему. Пыль взвилась и осела на его бороду, превратив её несколько преждевременно в седую.

Ну что там? нетерпеливо спросил Тод.

В ответ только мощное сопение бородача. И вдруг еле слышный звон. Как будто кто-то тихо постучал из-под земли.

Тод мгновенно перехватил лопату, отбросил её в сторону. Взял совок и начал осторожно подкапывать, будто боялся спугнуть саму суть находки. Земля поддавалась, и вскоре на свет показался край металлического предмета.

Он передал совок студенту и, не отрывая взгляда от земли, позвал ещё троих:

Быстро. Здесь что-то есть. Но осторожно! рявкнул Тод, и его гулкий голос отскочил от бетонных стен, словно барабанный бой перед атакой.

Студенты бросились к земляному покрывалу, срывая его с яростью, будто были пиратами, прошедшими сквозь штормы, битвы и предательства, и наконец добрались до сундука с сокровищами, о котором мечтали всю жизнь.

Через полчаса из-под земли, словно из-под песков времени, вырос массивный железный шкаф. Он стоял, как немой свидетель прошлого, покрытый ржавчиной и тайной. Все замерли, уставившись на него с благоговейным изумлением.

Открывать! громко скомандовал Тод.

Бородач, с видом первооткрывателя, растолкал остальных, подошёл к шкафу и потянул за ручку. Затем упёрся ногой, напрягся но безрезультатно.

Ну? нетерпеливо бросил Тод.

Заперт. Вот, замок. Похоже, кодовый. Что-то вроде сейфа, пробормотал студент, будто оправдываясь за то, что тайна не сдаётся сразу.

Тод нахмурился, осмотрел замок и негромко дал команду в микрофон.

Через несколько минут к ним спустился рабочий. Он быстро прицепил трос к шкафу, вернулся наверх, и электромотор с лёгкостью вытянул находку на поверхность. Рабочий, не теряя времени, открыл ящик с инструментами, достал мини-лазер и двумя точными движениями вырезал замок. Металл зашипел, дверь распахнулась.

Тод рванулся вперёд и заглянул внутрь. Он боялся увидеть банальные деньги, безликие драгоценности, бессмысленные для археолога стекляшки. Но то, что он увидел, превзошло самые дерзкие мечты.

Шкаф был забит листами сотни, если не тысячи листов, исписанными мелким, но удивительно чётким почерком. Бумага выглядела почти нетронутой временем. Герметичный сейф, водонепроницаемый и надёжный, сохранил их в идеальном состоянии.

Тод застыл. Его руки дрожали, когда он осторожно вынул первый лист. Вокруг сгрудились студенты, затаив дыхание. Тод свободно владел всеми основными языками той эпохи и уже приготовился продемонстрировать мастер-класс спонтанного перевода.

Но... ничего не понимал из написанного. Буквы были знакомы. Но слова несли бессмыслицу. Их звучание не напоминало ни один из известных языков. Ни английский, ни китайский, ни арабский, ни испанский. Ни какой-то другой из языков той эпохи.

Тод вчитывался в каждое слово. Студенты с надеждой смотрели ему прмо в рот ожидая чуда. Но их всезнающий руководитель только ругнулся!

Что за чертовщина... прошептал он. Такого не может быть...

И в этот момент, впервые за весь сезон, Тод почувствовал не просто интерес. Он почувствовал страх что его бесценная находка это просто какая-то бессмыслица и он опозорился на глазах своих учеников.

Тод начал аккуратно перебирать стопку листов, стараясь не повредить хрупкую бумагу. Страница за страницей и всюду одна и та же абракадабра. Символы были знакомы, но смысла не было. Словно кто-то нарочно смешал буквы, чтобы создать иллюзию языка.

-Может, это розыгрыш? мысль ударила, как молния, и вызвала учащённое сердцебиение. Он вспомнил, как в юности, будучи студентом, сам однажды подшутил над преподавателем. Тогда он состряпал фальшивую рукопись, якобы от имени известного средневекового чернокнижника и алхимика, в которой описывалось тайное изготовление миниатюрного ядерного реактора. Преподаватель был в восторге, уже готовился к публикации, но в последний момент получил анонимную записку с советом заглянуть на последнюю страницу. Там, при чтении через букву, скрывался адрес и фамилия самого самого лектора. Скандала удалось избежать, но никто так и не узнал, кто был автором жестокой шутки.

Теперь, стоя перед сейфом, Тод с подозрением огляделся. Эти студенты молодые, уставшие, скучающие вполне могли решиться на розыгрыш. Если надо, и скелеты достанут. Самые свежие. От них всего можно ожидать.

Он пронзил взглядом ту самую студентку, что первой подняла тревогу. Девушка напряженно держала в руках один из листов, губы шевелились она пыталась что-то прочесть. Что за ерунда! Как она может читать что-то, что даже он не смог. Тод стремительно подскочил к ней, резко повернул ее плечо, заглянул в текст и... замер.

На листе было одно-единственное предложение, написанное на вполне понятном для него языке. Чётко, без искажений:

Словарь и грамматика.

Тод выпрямился, лицо его побледнело, а голос прозвучал, как удар гонга:

Всё. Заканчиваем работу. Быстро собираемся. Что вы тут празднуете, как Шлиман на развалинах Трои. Живо собирайте все оборудование, иначе у вас настанет последний день Помпеи!

Он махнул рукой, и студенты, ошеломлённые внезапной переменой в настроении преподавателя, поспешно принялись собирать оборудование. Тод больше не был просто наблюдателем он стал носителем тайны, хранителем ключа к новому миру. Предстояла грандиозная работа.

В его руках оказался ключ к шифру. Оставалось лишь заняться кабинетной работой кропотливо расшифровать древние тексты. Спустя несколько месяцев упорного труда он наконец смог положить на стол стопку переводов.

Первым документом, с которого началась эта работа, оказался увлекательный дневник человека, давно исчезнувшего из мира, но оставившего после себя множество загадок и интересных наблюдений. Именно с его дневника и следовало начать чтение

Дневник

Запись первая.

Не знаю, зачем и для кого я пишу. Возможно, вовсе ни для кого. Просто привычка. Писанина давно стала частью моего быта как утренний кофе или бессмысленное пролистывание новостей. Уверен лишь в одном: никто, кроме меня, не прочтёт этих эпистолярных упражнений.

И всё же я продолжаю. Пишу прежде всего для себя. А разве этого мало? Ведь я нашёл одного благодарного читателя: самого себя. Уверен, большинство моих коллег с отвращением читают даже собственные тексты.

Может быть, в каком-то необозримо далёком будущем кто-то наткнётся на эти записи и попытается их прочесть. Но какое мне до этого дело? Я ведь создаю эти тексты не ради потомков, не ради славы, не ради понимания. Возможно, я первый автор, который пишет лишь потому, что иначе давно бы сошёл с ума. При этом не считаю себя графоманом.

И всё же... любопытно. А вдруг? Зажгут ли искорки моей фантазии чьи-то костры? Оставят ли мои слова хоть слабый след в чьём-то сознании? Хотя бы ради такого гипотетического случая стоит объяснить, с чего всё началось.

Нет. Не сразу. Сначала немного помучаю моих будущих и, скорее всего, несуществующих читателей одним провокационным вопросом: может ли склонность к криминалу сочетаться с любовью к гуманитарным искусствам?

Уже слышу возмущённые голоса, спешащие процитировать избитую фразу: Гений и злодейство две вещи несовместные. Вспомнят и про очищающую правду искусства. Но мой ответ решительный: никакой прямой связи между этими категориями нет. Мой несуществующий читатель, ты ещё поймёшь, почему я мучаю тебя таким философским вопросом. Запасись терпением. Я сумел развить эту черту важную, противоречивую, и, как мне кажется, недооценённую. Кроме того, надо же мне развеять вынужденную скуку так что держись, мой читатель.

Итак, отсутствие моральных ограничений вовсе не мешает творческой натуре. Более того порой талант не просто соседствует со злодейством, а служит ему. Искусство может быть не только светом, но и оружием. И если человек талантлив в злодействе не исключено, что он способен блистать и в других сферах.

Не буду приводить в пример самого дьявола, который, как известно, чертовски талантлив в искусстве соблазна. Инопланетных гениев без души тоже оставим за скобками. Обратимся к нашим, земным собратьям.

Вот, например, царь Ирод. В истории и Евангелии он предстает как беспощадный деспот, жестокий правитель, убивший собственных родственников. Но археология рисует иную картину: Ирод был выдающимся строителем, внедрял передовые технологии в водоснабжении, морской инженерии, инфраструктуре. Скорее всего, он действительно был извергом и одновременно талантливым архитектором своего времени.

Или римский император Нерон. Безумный, жестокий, циничный с полным отсутствием моральных принципов. Но при этом страстный поклонник искусства. Он играл на музыкальных инструментах, обожал драму, поэзию, музыку.

Маркиз де Сад имя, ставшее синонимом извращения. Но его Диалог между священником и умирающим философски глубокий, литературно мощный текст, памятник эпохе.

Сталин мега-негодяй, параноик, диктатор. Но в юности писал стихи, всю жизнь интересовался литературой, театром, музыкой. Его опричник Ежов прекрасный исполнитель оперных арий. Гитлер кровавый диктатор, но когда-то мечтал стать художником. Список можно продолжать. Но этих звёзд зловещего пантеона вполне достаточно.

Так что да. Искусство и злодейство могут идти рука об руку. И порой именно искусство становится зеркалом, в котором злодей видит себя красивым.

Выслушав столь скучное предисловие, ты заслужил право насладиться весьма интересной историей, которую я, наконец-то, изложу.

Увы - у меня был свой злодей. Этого злого гения звали Гидел. Известный торговец наркотиками, наркобарон, жестокий делец и, к сожалению, мой современник. Конечно, его статус злодея, хоть и внушительный, всё же не дотягивал до уровня мировых гиперзлодеев. Но для того чтобы разрушить мою жизнь его масштаба оказалось более чем достаточно.

Гидел, без сомнения, обладал внушительным злодейским потенциалом. Если бы ему повезло родиться в нужном месте и в нужное время возможно, его имя гремело бы в учебниках истории, рядом с самыми мрачными фигурами человечества. Но судьба отвела ему роль героя местного масштаба. Он стал легендой не для мира, а для узкого круга соратников по контрабанде, коллег по криминальному бизнесу и жертв тех, кто не успел сбежать.

И всё же мало кто знал, что за ледяным взглядом и звериной жестокостью Гидела скрывалась страсть. Тайная, почти нежная. Он любил искусство. Особенно литературу.

Будучи до предела творческой натурой, Гидел посвящал писательству весь свой досуг. Всё свободное время между организацией поставок, режиссурой пыток и координацией заказных убийств он проводил за письменным столом. И надо признать: фантазии ему было не занимать. Нет, конечно, в литературе он не был столь изобретателен, как в бандитской сфере. Но требовать совершенства от человека, который совмещает поэзию с пытками, было бы, согласитесь, чересчур наивно.

И пусть это не удивляет. Его истинные амбиции были сосредоточены именно на литературе. Я почти уверен: если бы ему пришлось заполнять анкету, то в графе основная профессия он бы написал  писатель, а в графе хобби  наркобарон и убийца.

Таков был Гидел. Человек, в котором злодейство и искусство не просто уживались они танцевали в унисон. Как же случилось, что наши судьбы пересеклись?

Мне тогда было меньше тридцати. Я всегда любил читать, а в определённом возрасте начал понемногу пробовать себя в сочинительстве. Жизнь постепенно начинала складываться неплохо. Я подрабатывал в местном журнале, печатая короткие рассказы.

В тот период я познакомился с одной девушкой, и, надо признаться, она отвлекала меня от литературы. К сожалению и для меня, и, возможно, для неё не слишком сильно. Иначе наша жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Но чёрт меня дёрнул принять участие в литературных конкурсах. И вот тогда, впервые, довольно косвенно, мы пересеклись с Гиделом.

Литературное сражение развернулось на страницах элитного журнала с неожиданным названием Каменщик. Каждый год устраивался конкурс на лучший новогодний криминальный триллер. Победитель получал денежную премию и, главное, публикацию в широко тиражируемом выпуске. Для начинающего автора это был настоящий билет в литературную жизнь. Для Гидела ещё одна сцена, где он мог блистать.

.Надо отдать должное этому бандиту: к тому времени Гидел уже не раз побеждал в подобных конкурсах. И это многое говорит о его таланте ведь конкурс был анонимным, жюри не знало имён авторов. Иначе, несомненно, он бы нашёл способ повлиять на решение самым решительным образом от подкупа до похищения.

Я же тогда только начинал оттачивать перо. Была объявлена тема криминальный триллер. Не знаю, какие пьяные музы посетили мой дом, но рассказ был написан за неделю. Скорее слеплен, чем создан. И к моему изумлению именно он был объявлен победителем. А Гидел, о ужас, оказался на втором месте.

Как мне рассказали позже, он был вне себя от ярости. В день публикации результатов конкурса он лично расстрелял нескольких заложников, предназначенных для бизнес-переговоров. Его расстройство можно понять. Можно даже посочувствовать бедняге ведь он так жаждал признания своего таланта.

Особенно его бесило то, что именно он-то черпал сюжеты для триллеров из реальной жизни. У Гидела не было недостатка в материалах: дерзкие похищения, змеиные предательства, зверские убийства и прочие безобразия, которые так любит читатель остросюжетных историй. А тут какой-то выскочка, придумавший всё из воздуха, и обошёл его.

Но Гидел быстро взял себя в руки. Успокоился. Решил, что произошла ошибка жюри. Ведь и он, бывало, убивал не тех по ошибке. Все мы люди.

На следующий год мы, сами того не зная, пересеклись на одной узкой тропинке снова в рамках анонимного конкурса. На этот раз тема была странной, даже вызывающей: Средневековье. Драма. Инквизиция, охота на еретиков, бегство, монахи, короли. Всё это в одном рассказе.

Мне показалось, что я неплохо справился с мрачной атмосферой. Я чувствовал ритм эпохи, слышал скрип кожаных сапог по каменным коридорам монастырей, ощущал запах горящих пергаментов. Меня вновь посетила муза. Весьма невовремя. Ведь произошла настоящая катастрофа для нас обоих. Я снова победил в анонимном конкурсе. А Гидел удостоился почетной но обидной для него второй премии.

Но это был еще не самый сокрушительный удар по его амбициям. То, что оскорбило утонченную душу Гидела, это комментарий одного из членов жюри, снизившего оценку за "неправдоподобность описания пыток" в сцене допроса еретика. Представьте: наркобарон, лично курировавший десятки реальных пыток, получил замечание за недостаточную реалистичность.

Не следует удивляться тому, что через неделю один из слишком критичных представителей жюри исчез. Бесследно. Ходили слухи, что его похитили. И что Гидел надолго уединился с ним в каком-то подвале. Я живо представляю эту сцену: Гидел, сидящий напротив, с рассказом на коленях, зачитывает цитаты, в которых, по мнению жюри, пытки были "неубедительными". А затем демонстрирует на самом судье, насколько реалистичным было описание обиженного писателя .

Ну как, похоже на правду? наверняка спрашивал он после каждого "эпизода".

И так до тех пор, пока несчастный не признался в родстве с дьяволом и в любовной связи с самой распущенной ведьмой всех времён. Способ, которым Гидел завершил этот литературный диспут, я описывать не стану. Но его можно по-своему понять. Разве можно так обижать ранимую душу творческого человека?

Но, увы, этого оказалось мало. Он наконец-то обратил свой взор к истинному виновнику позора. Надо сказать, что к коллегам по литературному цеху Гидел применял особую, модифицированную мораль почти гуманную. Именно поэтому, перед следующим конкурсом, я не получил пулю в лоб, а получил по почте довольно вежливое, короткое, анонимное письмо.

В нём было всего несколько строк:

Глубоко-Уважаемый автор и коллега. Я очень ценю ваш яркий талант и желаю всяческого процветания. Именно поэтому я действительно и по-дружески рекомендую воздержаться от участия в следующем литературном конкурсе Каменщика. Вас ждет блестящее будущее и надо беречь себя для человечества. В противном случае вам  придётся заниматься литературой всю оставшуюся жизнь. Искренне Ваш Г.

Я не сразу понял смысл письма. И уж тем более не почувствовал в нём угрозы. Напротив оно показалось мне даже... забавным. Каким же я был наивным! По сути, мне угрожали тем, что я буду заниматься любимым делом до конца своих дней. Очень своеобразный юмор, согласитесь. И, не оценив столь любезное предупреждение честь, которой мало кто удостаивался от самого Гидела, подал заявку на конкурс в третий раз.

Если бы Гидел победил я бы не писал эти строки. Но, увы, я снова выиграл. Можно сказать, ему не повезло. А ещё не повезло автору этих строк. Потому что вскоре я узнал, насколько опасной может быть излишняя везучесть. И как быстро популярность превращается из награды в приговор.

К тому времени мои отношения с подругой уже зашли далеко, и я делился с ней всеми своими секретами. Мы вместе смеялись, читая то странное письмо, и она даже была горда теми комплиментами, которые мне щедро раздавал таинственный господин Г. Но я знал: это был наш последний вечер. Последний разговор. Последний смех. Мне и сейчас тяжело писать об этом.

Всё произошло стремительно. В тот день я ненадолго вышел из дома просто пополнить истощённые нами запасы еды. Возвращаясь, уже у самого подъезда, меня едва не сбил с ног соседский рыжий кот, выскочивший, как ошпаренный. Это должно было насторожить. Но я был в приподнятом настроении беспечен, как ребёнок.

А дальше всё было сделано быстро и профессионально. Я даже не успел разглядеть лиц. В подъезде было темно, и я потянулся к выключателю. Руку перехватили и скрутили одним движением. Рот заклеили клейкой лентой, на глаза чёрную повязку. С этого момента мои ноги больше не понадобились.

Какие-то двое здоровяков словно джинны подхватили меня за руки и ноги и понесли к выходу. Я пролетел по воздуху, как бревно, и приземлился на длинное кожаное сиденье. Дверь машины хлопнула, и она резко сорвались с места. Чья-то рука осторожная, почти заботливая придерживала мою голову, не давая ей удариться на крутых поворотах. Видимо, содержимое черепа представляло все еще некую ценность.

Три часа тряски. Наконец, мы остановились. Меня выволокли из машины и поставили на ноги. По запаху хвои и прохладному ветру я понял мы за городом. Возможно, в лесу. Под ногами шуршала трава, где-то пели птицы. Меня подтолкнули вперёд, но повязку не сняли. Я двигался вслепую, ориентируясь на тычки в спину.

И тут голос. Высокий, нервный, с заиканием: О-осторожно, ступеньки!

Я по-страусиному задрал ноги и пошаркал. Дверь открылась и тут же захлопнулась за спиной. Лес исчез. Звуки исчезли. Запахи исчезли.

Цепкую клейкую ленту болезненно содрали с лица - вместе со щетиной. Я огляделся. Пустое помещение. Два здоровяка в масках по бокам. И всё тот же голос тенорок, спотыкаясь на каждом слове объяснил мои дальнейшие перспективы.

С-слушайте в-внимательно, предельно вежливо начал объяснять заика. Наш босс лично написал вам предупреждение. Это редкость. Знак б-большого уважения. Но вы не вняли столь убедительной и уважительной просьбе. А ж-жаль.

Он глубоко вдохнул воздух, будто собирался с духом.

С этого момента вы будете иметь ч-честь работать на нашего босса. Да. Делать то, что у-умеете: писать свои рассказики и истории. Для надёжности мы обеспечим всё необходимое е-еда, крыша за наш счёт. Он же вам написал: будете заниматься литературой до конца жизни. Прочтите эту ф-фразу немного иначе. Ваша ж-жизнь закончится, если вы не будете заниматься литературой.

И ещё в-вас никто не будет искать. Вы погибли в автокатастрофе. М-машина сгорела, тела не поддаются опознанию. С-соболезнования вашим родным и подруге. По-по-похороны на следующей неделе. Что поделать вы ведь н-никогда не отличались осторожностью за рулём.

Все еще находясь в состоянии шока, я пропустил мимо ушей сообщение о моей преждевременной гибели и похоронах. До меня еще не дошло что дороги назад нет и, решил, что бандит-писака хочет меня слегка пошантажировать, чтобы я на него поработал. Я попытался поторговаться:

Да я с удовольствием поработаю на столь уважаемого человека! Не стоило меня так далеко везти. Уверен, мы договоримся. Только скажите сколько ваш босс собирается платить за мою работу? Обычно за один лист я беру...

Я не успел договорить. Второй парень молчаливый, грубый, без намёка на вежливость резко ткнул меня кулаком в ухо. Я рухнул на пол, как нокаутированный боксёр. Потолок закружился, совершив несколько оборотов вокруг своей оси. Но на этом ринге никто не собирался считать до десяти.

Парень наклонился и коротко, без эмоций, пояснил:

Слышишь, писака. Наш босс очень добр. И он щедро оплатит твою работу. Очень щедро. Ты за неё получишь свою жалкую жизнь. Согласись совсем не мало. Понятно?

Он выпрямился. А теперь вставай. Покажем твоё жилище.

До меня начало доходить, что происходит. Я с трудом поднялся на ноги. Меня молча повели по длинному коридору, пока мы не оказались в просторной комнате, которую можно было бы назвать кабинетом хотя от классического кабинета её отделяло одно важное отличие.

Вдоль стены стоял высокий шкаф. Но вместо книг аккуратные стопки чистых, пролинованных листов, терпеливо ожидающих своей участи. Рядом массивный сейф, достаточно просторный, чтобы в нём мог уместиться человек. Он был приоткрыт, демонстративно пустой как будто дразнил.

На широком столе с резными ножками стояла старомодная лампа с голубоватым абажуром. Стул, узорчатый и слегка наклонённый, будто скучал по хозяину. Пол устилал мягкий ковёр, а в углу уютно притулился камин с несколькими поленьями, готовыми вступить в игру тепла.

Всё в этой комнате было устроено так, чтобы ничто не мешало работе. Уют почти домашний. Но с оттенком настороженности.

У кабинета была вторая дверь. Она вела в коридор, забитый сундуками и ящиками. Лавируя между ними, мы добрались до следующей двери. За ней спальня. Одна кровать. Окна заколочены снаружи. Тусклая лампа едва освещала пространство, и без неё в комнате царила бы абсолютная тьма.

Как и следовало ожидать, на противоположной стороне спальни ещё одна дверь. За ней новый коридор, упиравшийся в резную деревянную створку. Мой сопровождающий толкнул её ногой, и она со скрипом впустила нас в продолговатую кухню.

Никаких излишеств. Огромный холодильник доминировал в пространстве. Кухонный стол рассчитан на одного. Всё строго, функционально.

Следующим пунктом экскурсии стала ванная. Не просторная, но явно продуманная. Стены облицованы розоватым кафелем. Душевая кабинка по последней моде. Туалет отделён перегородкой, сиял белоснежной приветливостью.

Было ещё одно помещение склад. Во всём доме окна были надёжно забиты деревянными брусьями и решётками. Ни одной книги. Ни клочка бумаги с текстом. Только шкаф с чистыми листами как алтарь будущих слов.

Я заметил: в каждой двери торчал ключ. Все двери легко запирались с любой стороны. По окончании экскурсии всё тот же грубоватый тип, с лицом, будто вырезанным из наждачной бумаги, повернулся ко мне и процедил сквозь зубы:

Объясняю распорядок. Ты сидишь и пишешь рассказы. Раз в неделю тебя навещают: забирают написанное, приносят еду и всё необходимое для жизни. Если боссу не понравится еды не будет. На первую неделю у тебя всё есть. Пользуйся.

Он сделал паузу, давая мне время осознать услышанное, и добавил, уже с ледяной интонацией:

Попытаешься сбежать поймаем. Снаружи всё под камерами. Пока ты пешком выберешься из этих мест мы уже будем рядом. И поверь, наказание будет суровым. Очень. Ах да, ещё одно. У тебя будет телефон. Один номер. Прямо к нам. Если проблемы звони. Советую приступить к работе как можно скорее. Босс в последнее время нервный. Ждёт результатов. Если интересно расскажем кто явится на твои похороны. Ну... покойся с миром. Хорошего дня.

Дверь захлопнулась. Снаружи дважды повернулся ключ. Клетка сомкнулась.

Я остался один. Медленно переваривал своё новое положение. Меня просто поймали в рабство. Вспомнилась история Шехерезады и её тысяча и одна ночь. Только здесь не было султана был Гидел, решивший свои проблемы с самооценкой самым брутальным способом.

Что мне оставалось? Если я объявлю бунт не сомневаюсь, через пару месяцев в этом домике будет проживать гордый, но иссохший от голода скелет.

Любой нормальный человек, осознав, что стал пожизненным узником и рабом бандита, впал бы в депрессию. Или начал бы метаться по дому, в панике ища выход. Но, возможно, от избытка адреналина, я ещё не осознал, что меня похоронили заживо.

Я ещё не думал о том, что все, кто меня знал, сначала будут в глубокой печали, а потом с годами постепенно забудут обо мне. Я просто сел за рабочий стол, достал из шкафа несколько чистых листов, взял синюю шариковую ручку и составил план работы на ближайшие месяцы.

Запись вторая

Что будем писать? Мелодрама? Научная фантастика? Исторический роман? Детектив? Любовный треугольник? Приключенческий рассказ? А потом по кругу? Писательский конвейер. Добро пожаловать в литературный ипподром.

В первый же день я сел за рабочий стол и написал душещипательный рассказ под названием Цветы из прошлого.

Он начинался так: Молодая женщина в строгом длинном платье неторопливо шла по пустынной улице. Почти незаметно, из-за угла, к ней подскочил босоногий мальчишка и, не глядя, всунул ей в руку букетик сирени. Девушка машинально взяла подарок, посмотрела на него, неожиданно побледнела и рухнула в обморок.

Завязка готова. Кому не захочется узнать, почему этот невинный букетик произвёл такой эффект? Я был уверен сентиментальщина понравится бандиту. Возможно, потому что у меня не было альтернатив, я закончил рассказ за несколько часов напряжённого труда.

Вечером, совершенно обессиленный, я пробрался по коридору в спальню и провалился в глубокий, почти коматозный сон.

Утром я побрёл к холодильнику. Он был забит до отказа еда на любой вкус. Гидел знал: из голодного писаки много не выжмешь. Это всегда так интеллектуальных рабов следует кормить хорошо. Плотно позавтракав, я ощутил странную пустоту. Захотелось почитать хоть газету, хоть книгу. Но, обшарив все углы своего жилища, я не нашёл ничего, что можно было бы прочесть. Ни интернета, ни телевизора, ни радио полная информационная изоляция.

Я часами бродил по дому, исследовал каждый угол, рассматривал оперение птиц через мутное решётчатое окно. Так закончилась моя первая неделя.

А потом они вернулись. Те же двое. В масках. Без слов. Я был готов. Опасливо поглядывая на грубияна, честно протянул рукопись. Он молча взял её. Второй выложил несколько ящиков с едой, забрал мешок с мусором. Ни одного слова. Ни взгляда.

И снова тишина. Дом остался моим. Тюрьма с мягким ковром и лампой с голубым абажуром.

На этот раз я решил сменить стиль и написал фантастический рассказ  Планета оранжевых лун. Он открывался почти классически:

Из огромного корабля начали осторожно выходить первые люди. В тёмном небе вспыхнули три оранжевых луны, и группа поселенцев боязливо столпилась возле металлического туловища корабля. Им было сказано, что планета бесплодна. Но как объяснить страшные звуки и рёв неизвестных существ? Капитан поднял руку, пытаясь успокоить людей и в этот момент три тени, отбрасываемые тремя лунами, зашевелились. Началась атака.

Не знаю, насколько это в духе Гиделя, но я был уверен: любой потенциальный читатель захочет узнать, кто выскочил из-под трёх лун. А уж я постараюсь удержать напряжение до самого конца.

Меня самого захватил этот рассказ. Через несколько часов сосредоточенной работы очередной литературный тортик был испечён. Можно было расслабиться до следующего сбора дани. 

Но вскоре я снова начал метаться по дому в поисках хоть какой-то духовной пищи. И понял: в доме не было ни крошки. Ни одной газеты. Ни одной книги. Я постепенно начинал сходить с ума.

Что бы я отдал за обычный статистический отчёт! Если бы он попал мне в руки, я бы смаковал его страницу за страницей, пока разум не успокоился. Даже телефонный справочник стал бы для меня сокровищем. Я бы читал его по фамилиям, представлял лица, стоящие за каждой строкой. Мысленно звонил. Разговаривал. Искал закономерности в номерах.

Но увы я сидел на информационной диете. И мой голод крепчал с каждым днём. Я вспоминал друзей, девушку, даже противного соседа, с которым мы часто перебранивались. Какое это было бесценное счастье.

Если это будет продолжаться, крыша поедет без вариантов. Я лихорадочно осматривал комнаты в сотый раз. И видел лишь свежепобелённые стены пустые, как чистые листы папируса. Без знаков. Без смысла.

Секунду... Чистые листы... чистые... да! повторял я уже в пятый раз свою банальную, но вдруг обретшую смысл ассоциацию.

Я уставился на шкаф, набитый до отказа девственно чистыми листами, терпеливо ждущими своей участи. О! Я даже знаком с кем-то, кто может покрыть эти листы значками и превратить их в смачную духовную пищу. С этим кем-то с собой.

Если постараюсь, у меня будет целый шкаф занимательного чтива. И ещё одно счастливое обстоятельство: я быстро забываю свои опусы. А это значит, что через некоторое время смогу получать удовольствие от их прочтения как будто читаю чужое. В данном случае вкусы писателя и читателя совпадают идеально.

Может быть, так и была создана Вселенная когда Создатель, не находя себе места от скуки, решил заняться творчеством. А потом хвастливо гордился своей работой. Как я его понимаю.

Меня захватила эйфория. Я буду писать книги для самого себя! И у меня будет большой книжный шкаф. Меня уже потянуло к рабочему столу, но тут возникла тревожная мысль: всё, что я здесь пишу, может быть украдено кровопийцей Гиделом и бессовестно присвоено. Его ребята обыщут дом, найдут любые опусы и доставят их боссу. Нет. Пусть он получает только то, что я выдавливаю из себя раз в неделю. Ни строчки больше.

Я задумался. Как быть? Может, воспользоваться шифром? Присвоить каждой букве цифру? Или что-то похитрее?

Нет Гидел наймёт профессиональных криптографов, щедро заплатит, и они легко раскроют мои примитивные коды. Разве что...Я вспомнил историю Второй мировой как американцы использовали индейцев племени навахо. Их язык был бесписьменным, известным только носителям, и японцы не имели ни малейшего шанса его расшифровать.

А что, если я создам новое племя состоящее из одного человека? Из себя. И создам свой язык. А потом на нём же сотворю главный и единственный литературный памятник нового народа.

Сначала идея показалась бредовой. Я знал, что были попытки создать синтетические языки вроде эсперанто но они строились на существующих, создавались годами и специалистами. А я ни лингвист, ни полиглот, ни энциклопедист. Я не знал, сколько времени у меня в запасе.

Но потом понял: это хотя бы отвлечёт меня от безумной скуки. Кроме того, у меня есть преимущество дилетанта я не знаю, насколько это сложно. Итак, я стану отцом-основателем нового индейского племени. Назову его ОЛИ  Одинокие Литераторы Индейцы. Я буду его первым и последним вождём.

На первом этапе нужно было придумать сущий пустяк новые слова и грамматику. Для письменности можно взять латиницу. Какая разница всё равно никто не поймёт мою абракадабру.

Но тут же возникла проблема. Допустим, я придумаю слово. Надо его записать и рядом перевод. А если ребята найдут словарик всё пропало. Запоминать сотни слов наизусть? У меня не та память.

Мне вспомнилась книжка о Германе Шлимане великом полиглоте, бизнесмене и открывателе Трои. Он учил языки, заучивая наизусть известные книги и их переводы.

А что, если... Я возьму свой только что написанный рассказ. Через неделю его заберут. Но я могу перевести его на новый язык и за неделю выучу кучу новых слов, которые сам же придумал. На следующей неделе новый рассказ, новые слова. И так по нарастающей.

А главное шифр будет встроен в мои же тексты. Никаких словарей. Никаких зацепок. Язык племени ОЛИ пусть называется так же.

Так я и начал. Первая попытка оказалась нелёгкой. Рассказ начинался с прошедшего времени а я ещё не придумал настоящего. Пришлось добавить учебный пассаж попроще, в настоящем времени:

Во всех помещениях корабля звучит голос: говорит капитан! Я хочу рассказать, что сейчас наш корабль пролетает над планетой ЗОКА. Воздух пригоден для жизни. Есть вода. Температура 20 градусов. Ночью холодно. Днём тепло. Есть растения. Есть другие формы жизни. Мы готовы к высадке.

Так началась моя лингвистическая революция. Племя ОЛИ в лице одного упрямого узника вступило в эпоху письменности.

Запись третья

Интеллектуальные муки начались, когда я приступил к созданию словаря. Изобрести что-то, радикально отличающееся от родного языка, оказалось куда труднее, чем я предполагал. Я долго ходил по комнатам, обдумывая, как же обмануть самого себя не дать привычным ассоциациям вмешаться в процесс.

Наконец, я догадался: нужен формальный алгоритм, который позволит генерировать слова без участия интуиции. Начнём с фонетики. Я хочу, чтобы мой язык был певучим. Да будет так.

-Все одушевлённые сущности  люди, животные начинаются на легко поющийся звук А. 

-Все растения  с буквы У.

-Все неодушевлённые предметы  с фонемы Э.

Далее сущностные компоненты, вдохновлённые древними греками:

Вода  звук Д как капли которые Дробят камень

Огонь  свистящий Ш как шипение костра

Земля  мужественный М как Муж

Воздух  лёгкий Л в котором все Летает

Пустота / космос  загадочный Р. Не знаю почему

Теперь примеры:

Вода: неживое, 100% водное  Э+Д=ЭД

Огонь: неживое, 100% огненное  Э+Ш=ЭШ

Земля: неживое, 100% земное  Э+М=ЭМ

Воздух: неживое, 100% воздушное  Э+Л=ЭЛ

Вакуум: неживое, пустота  Э+Р=ЭР

Теперь можно строить сочетания:

Человек: одушевлённое, вода + земля  А + Д + М  с гласной связкой  АДАМ

Трава: вода + земля  ЭДЕМ

Дом: земля + воздух  ЭМУЛ

Небо: вода + воздух  ЭДОЛ

Для усиления сущностей можно повторять звуки или добавлять дополнительные компоненты. Для отрицания используется префикс Н:

Холодный = не горячий  НЕШЛА

Прилагательные заканчиваются на ЛА, образуются от существительных:

ЭДОЛ (небо)  ЭДОЛЛА (голубой)

ЭДЕН (трава)  ЭДЕНЛА (зелёный)

ЭШ (огонь)  ЭШЛА (горячий)

Глаголы формируются с префиксом ОР, добавляемым к существительному, с которым действие связано:

ОРАДАМ  ходить (человек)

ОРЭМУЛ  строить (дом)

ОРЭШ  гореть (огонь)

Временные формы:

Будущее  префикс Б + гласная  БОРАДАМ (пойдёт)

Прошлое  префикс З  ЗОРАДАМ (пришёл)

Сложные сущности:

Крокодил: зелёный + твёрдый  АМЭДОЛЛА

Слон: большой + сильный  АЭРАМ

Маленький слон  НАЭРАМ

Союзы, частицы, междометия начинаются с О:

ОДУШ  парадокс, как вода с огнём

ОМА  и

ОТЭ  если

ОНА  но

Род отменён зачем усложнять? Исключения:

Мужчина  Адам

Женщина  Адама

Мальчик  НАЭРАдам

Девочка  НАЭРАдама

Каждое новое слово становилось производящим оператором для других. Одна сущность рождает другую, и вместе они создают третью. Мой язык эволюционировал постепенно, по мере перевода моих же текстов. Но я чувствовал слова уже существуют. Я просто должен их открыть.

Я приблизился к цели: перевести первую фразу из своего рассказа. Когда не хватало слов я их дополнял. И наконец, спустя несколько месяцев, я написал первый рассказ на языке ОЛИ. Я бубнил его под нос, учил наизусть. И впервые за долгое время у меня появилось своё чтиво. Своё. Настоящее. Тайное.

Я даже начал сочинять эпос этого неведомого народа, который мог бы говорить нп языке OЛИ.

Адам ОРАДАМ ЭДЕМЛА,

ЭДОЛЛА ЛАШЭЛ, ЭШЛА ЛАМ.

ЭМУЛ ШАЛ ЭДОЛЛА, ЭДЕНЛА УМ..

ОМА АЭРАМ ЭДЕНЛА ДОМУЛ..

ЭР ШЕЛЛА, ОТЭ Адам ЭДОЛЛА.

ОРАДАМ РЭДОЛ

БОРАДАМ ЭШЛА, ЗОРАДАМ ЭДОЛ.

ЭМУЛА, УДЕНЛА, ЭШЛА..

ОЛИ ОМА ЭР.

Вот его перевод:

Адам идёт по зелёной траве.

Небо поёт, огонь дышит.

Дом стоит под небом, трава цветёт.

И слон велик, как зелёный холм.

Пустота шепчет: Если человек это небо...

Иди, Адам, лети, как свет!

Он вспыхнул и потом погас.

И теперь дом, деревья, огонь.

Жизнь и пустота одно.

Но я забылся в своих лингвистических играх. Мои опасения по поводу сохранности новых литературных опусов оказались вполне обоснованными. Гидел, несомненно, подозревал, что я не выдаю ему всё, что создаю, и решил устроить настоящий шмон.

Однажды, ранним утром, в мою комнату ворвалась знакомая бандитская парочка всё те же лица под чёрными масками, похожими на паранджу. Без слов, без предупреждений. Меня оттолкнули в сторону, как ненужную мебель, и разбрелись по дому. Я слышал их пыхтение, слышал, как они заглядывали под кровать, шарили по шкафам, даже открыли холодильник вдруг я прячу рукописи между банками с консервами?

Мне ничего не оставалось, как отрешённо сидеть в кабинете за рабочим столом, изображая непонимание и лёгкую обиду. Я старался выглядеть как человек, которого незаслуженно подозревают. Как жертва.

И тут первый выскочил заика. С торжественным криком он размахивал листом бумаги, на котором был написан мой первый рассказ на ОЛИмском языке. Он пытался разобраться в странной белиберде, покрывавшей страницу в этих ЭДОЛЛА, ОРАДАМ и АЭРАМ, которые для него были не более чем бессмысленным набором звуков.

Он смотрел на лист, как на древний манускрипт, ища в нём тайный код. А я с трудом сдерживал улыбку. Потому что знал: даже если они найдут все мои тексты, понять их не смогут. Язык ОЛИ был моим единственным союзником. И пока он оставался непереведённым я оставался свободным. Внутри.

Ч-что это? заика сунул мне под нос страничку, выглядевшую как бред сумасшедшего.

Понимаете... начал я доверительно, с лёгкой ноткой смущения. У меня начались серьёзные проблемы с памятью. Когда-то мне посоветовали тренировать её на бессмысленных словосочетаниях. Вот я и пишу себе всякую ерунду... а потом заучиваю наизусть.

Ну да? оживился заика. У м-меня тоже с памятью б-беда. Помогает?

Но его партнёр, более грубый и менее склонный к светским беседам, резко оборвал дружелюбие:

Итак, проверим, как ты готовишь свои уроки. Знаешь, что делают с плохими учениками?

В его голосе звучала завуалированная угроза. Я подумал, что в детстве он, вероятно, испытал на себе все методы воспитания от линейки до ремня.

Да, конечно... пролепетал я. Их надо... воспитывать.

Тогда говори, что здесь написано!

Он держал лист перед собой, как учитель, вызвавший нерадивого ученика к доске. Я, конечно, помнил текст вымученный, переведённый, заученный. И начал нарочито медленно, с паузами, будто спотыкаясь, произносить его буква за буквой, слово за словом.

Когда я дошёл до середины, его брови удивлённо вылезли из-под маски. Он явно не ожидал, что я смогу воспроизвести эту абракадабру.

Ладно... сказал он уже спокойнее. Продолжай тренировать свои мозги. А то наш босс подозревал, что ты тут что-то пишешь, а ему не отдаёшь.

Да нет! Как такая мысль могла прийти в голову? возмутился я, изображая святого великомученика, несправедливо обвинённого в кощунственном общении с нечистой силой.

Они ещё немного покрутились по дому для порядка. Заглянули в шкаф, постучали по стенам, проверили под подушкой. А потом ретировались.

С тех пор прошло около пяти лет. Пять лет заключения. Пять лет литературного рабства.

Всё это время я аккуратно поставлял результаты своего подневольного труда и тем самым обеспечивал себе милость: хлеб и кров. Но главное я создавал не для них. Я создавал для себя.

На языке ОЛИ, который теперь звучал для меня как родной, я написал десятки произведений. Сначала через переводы. Потом уже свободно, без опоры на исходный текст. Я писал прямо на ОЛИ.

Фантастические повести, романы, эссе, сказки, детские рассказы, философские диалоги, и даже антология ОЛИйской поэзии всё это пополняло золотой запас моего шкафа. Я больше не страдал от информационного голода. Я сам стал источником.

Утром, за завтраком, я перечитывал захватывающий детектив, написанный мной пару лет назад, и с удовольствием следил за всеми перипетиями как будто читал чужое, но гениальное. Вечером, подбрасывая поленья в камин, я распевал ОЛИ-песни, сочинённые в минуты вдохновения.

Иногда, вспоминая несчастного героя Дюма графа Монте-Кристо я размышлял: если бы тюремщики снабжали своего узника литературной пищей, может, он и не пытался бы сбежать из замка. Может, он бы остался и стал первым романистом Ифской школы.

Я же стал первым и последним писателем племени ОЛИ. И, возможно, самым свободным узником в истории.

Запись четвертая

Новости ворвались в мою размеренную жизнь во время очередного визита моих молчаливых приятелей. На этот раз они сообщили, что временно не будут забирать плоды моего труда. В их организации произошли некие изменения.

Я осторожно поинтересовался не случилось ли чего-то со здоровьем нашего босса.

Со здоровьем? оба вдруг захохотали.

Любезно, почти с весёлой интонацией, мне поведали: Гидел был грохнут. Или трагически убит. Зависит от того, кто рассказывает. Это случилось в одной из очередных разборок. Его место занял старший сын.

Сыну абсолютно не интересна литературная слава. Поэтому моё заключение теперь по меньшей мере бессмысленно. Но новый босс не хочет ничего менять. Включая и узников своего горячо любимого отца.

Конечно, логичнее было бы избавиться от обузы любым известным способом. Ведь я был давно объявлен погибшим. Но сын решил почтить память родителя, который так уважительно относился к моей работе. И потому мне была торжественно доведена радостная новость: я продолжу находиться в прежнем состоянии узника до конца жизни. Просто как памятка об отце. Ведь сын Гидела был хорошо воспитан. Он чтил традиции.

Я завершаю краткое описание того, что со мной произошло за эти годы. Бумага заканчивается. Я перестаю производить новые опусы. Раз в несколько дней перед дверью появляется корзинка с едой. Затем предупреждающий звонок. Я подхожу к входу и жду, пока дверь откроется снаружи.

Обычно заходят двое новые, дюжие, в масках и с пистолетами. Я выношу мусор, забираю еду. Они молча наблюдают. Железная дверь снова захлопывается.

Однажды я попытался задать вопрос. Один из них молча взвёл пистолет и навёл мне прямо в лоб. С тех пор ни слова.

Вот уже два месяца это одни и те же ребята. Со временем они привыкли ко мне. Оружие больше не показывают. Один лениво курит, второй смотрит по сторонам. Где-то рядом урчит мотор их машины они его не глушат.

Вчера вечером я взглянул на созданную мной библиотеку. Я всё обдумал. И, возможно, это мои последние записи.

Без возможности творить мне здесь делать нечего. Если кто-то прочтёт эти строки и больше не найдёт продолжения значит, мой план удался. Мне не хочется, чтобы труды погибли. Я сложу все записи в огнеупорный железный сейф и запру его на код.

А теперь о моём плане. Он прост. Я собираюсь заманить тюремщиков внутрь дома.

Впервые и в последний раз воспользуюсь телефоном. Срочно вызову их повод найду. Перед их приходом зажгу какой-нибудь предмет в салоне. Когда они откроют дверь, почувствуют запах гари. Я сделаю испуганный вид и рванусь внутрь.

Бандитский инстинкт заставит их броситься за мной. Одна из комнат сквозная. Я спрячусь в шкафу, они пронесутся вперёд. Я тут же запру дверь изнутри и побегу к выходу. Дверь захлопнется на наружный замок. Они окажутся в железобетонной ловушке, из которой нет выхода.

Телефон я заранее выброшу. Скорее всего, о них забудут. И тогда не завидую их судьбе. Им никто не привезёт еду. Они погибнут мучительной голодной смертью. А моя задача добраться до машины. Удрать. Затеряться в другой стране. Пусть обо мне никто ничего не услышит.

На всякий случай прощаюсь с тобой, мой будущий читатель. За последнее время я закончил словари и описание грамматики языка ОЛИ. Я положил все это в сейф. Возможно, кто-то когда-нибудь переведёт мои книги с языка ОЛИ первого и, надеюсь, последнего языка одного человека.

Переводы Тода

Тод просматривал отзывы о переведённых книгах. Миллионы читателей требовали новых публикаций. Каждая новая книга взрывала сеть как будто он вылавливал из океана бутылки с запечатанными посланиями из прошлого.

Это напоминало ему ту странную историю о Писателе, который должен был раз в две недели выкладывать плоды своего труда. Но в последнее время Тод всё чаще задумывался...

Последняя книга переведена. Но как только он перестанет публиковать о нём забудут. Он единственный, кто владеет тайным знанием языка. Да ещё тот, кто всё это придумал. И никто точно не знает, сколько ещё книг и рассказов было найдено в сейфе. В университетской библиотеке, в специальном отделе, хранились оригиналы и переводы. Там в тишине, под стеклом лежала история одного человека, одного языка, одного мира.

Вечером Тод зашёл в библиотеку. Прокрался в отдел рукописей. И добавил на полку ещё два рассказа. Они были написаны на языке ОЛИ. В рукописях Того Писателя они не значились. Разве что намёк.

Один из них начинался так: Молодая женщина в строгом длинном платье неторопливо шла по пустынной улице...

Второй фантастика: Из огромного корабля начали осторожно выходить первые люди. В тёмном небе появилось три оранжевых луны...

А третий был совсем иного рода. Он описывал быт последнего на земле индейского племени. И завершался так:

И что-то отчаянно выкрикнул последний вождь индейского племени ОЛИ но его уже никто не мог понять. И тогда Вселенная исчезла навсегда.

Тод стоял перед полкой, глядя на аккуратно сложенные листы. Он знал: это не просто тексты. Это отголоски одиночества, гениальности и тихого бунта.

Он провёл пальцем по корешку одной из книг. И прошептал:

Я тебя слышу, вождь ОЛИ. Ты не исчез. Ты стал языком.