Фалеев Дмитрий
Мир аарн; Флот обреченных. отрывок из романа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфикшн, альтернативная история и полемика по роману Иара Эльтерруса "Отзвуки серебняного ветра". Это книгу я пишу уже несколько месяцев, в сентябре, если ничего не помешает, намерен выложить в свободный доступ первую часть. А пока выкладываю небольшую демоверсию.

--Дмитрий Фалеев
--Все права принадлежат правообладателю, коммерческие цели не преследуются.
--Правообладатель: Иар Эльтеррус, http://elterrus.org
Клянусь своим честным именем, что седьмую, восьмую и следующие главы третьей книги "Отзвуков Серебряного Ветра" не читал и читать не буду, до тех пор, пока не закончу эту работу.


Мир аарн; Флот обреченных.
(Крысы и Ангелы.)



Из главы
Уходили мы из Крыма.


По разбитой грунтовой дороге, скрипя и покачиваясь, подпрыгивая на ухабах, проваливаясь в неглубокие рытвины, залитые водой, затянутые сверху тонким, белесым ледком, медленно полз крытый фургон, запряженный парой лошадей. Полотняный верх фургона, старый, серый от дождей, латанный-перелатанный, гулко хлопал под порывами налетавшего с моря холодного ветра, игравшего лошадиными гривами и заставлявшего щуриться сидевших на передке солдат. Старший из них, возница, маленький, седоусый, седобородый, с изломанными погонами на ветхой гимнастерке, с опаской поглядывавший то на близкие горы, то на скакавших впереди офицеров, время от времени ударял по лошадям, заставляя бежать быстрее.
Его товарищ, невысокий, плотный, быкообразный здоровяк ни малейшей тревоги не выказывал. Судя по относительно гладкой физиономии, украшенной усами с пышнейшими подусниками и бегающим глазками, принадлежал он к вечному, как мир, денщицкому племени. И, раз и навсегда найдя место в жизни, был вполне им доволен, предоставив привилегию думать барину, за которым готов последовать хоть в рай, хоть в пекло. Если бы барину пришла в голову мысль отправиться туда.
Впереди, опережая фургон на два лошадиных корпуса, настороженно поглядывая по сторонам, привычно и как-то безнадежно ёжась от налетающего ветра, ехало двое офицеров с винтовками поперек седел. Оба в выцветших фуражках с кокардами. Оба при скрытых сейчас погонах, оба в аккуратных, но ветхих, много раз порванных и залатанных кителях. Оба без шинелей. Статный пожилой полковник кутался в роскошную мантилью вальцовской супруги. А молоденький подпоручик набросил на плечи черное пальто, которое было ему мало - рукава, в которые не удалось продеть руки, болтались по ветру. В глазах у обоих офицеров застыло выражение смертной тоски.
Третий офицер, штабс-капитан, смуглым оттенком кожи похожий на испанца, а щеточкой усов - на краскома Буденного, лежал вытянувшись на дне фургона, около смотревшего назад "кольта" с поцарапанным кожухом и одной единственной лентой, на четверть заполненной патронами. Как и у товарищей, у штабс-капитана не было теплой одежды, от мороза и ветра спасало одеяло с обугленным краем, положенное сверху заботливой рукой. Штабс-капитан лежал на левом боку, правой крепко сжимая винтовку, а рядом, подпрыгивала в такт движению фургона коричневая лакированная тросточка с резной рукояткой.
Молодой офицер смотрел назад, на медленно уплывавшую вдаль дорогу. Там, не так уж далеко, остался город Ялта, пустые узенькие улочки и набережные, полные беженцев. Тех бедолаг, которые, не смотря на объявленную заранее эвакуацию, не успели, и которым не досталось места на уходящих судах. Или же тех, кто подобно тому молодому доктору не смог, не захотел ступить на борт эмигрантского парохода.
Относительный порядок в городе был еще вчера. Эвакуация проходила под личным наблюдением барона Врангеля, объезжавшего порты, дабы все желающие получили места на судах. А сегодня, окруженная красными с трех сторон Ялта агонизировала - улицы пусты, а пирсы - полны народу. Гражданские, одумавшиеся в последний момент, с узлами и чемоданами, отставшие солдаты, офицеры, казаки. Кто-то молится, кто-то, пустив в ход кулаки или шашку в ножнах, прокладывает себе путь на борт судна, и без того заполненного людьми дочерна. Пехотинцы кидают на тротуар винтовки. Офицеры срывают погоны. А где-то далеко грохочет пулемет и среди беленьких домишек форштадта, среди зеленых палисадников уже снуют серые фигурки и кто-то кричит истошно... совсем как в феврале... Чудо, что у победителей не нашлось артиллерии - отстала. Чудо и то, что маленькому отряду удалось прорваться у самого берега - когда они выехали, неподалеку, по шоссе промчался отряд всадников с красными значками на папахах, пронесся мимо, в город, не обращая внимания на сопровождаемый офицерами фургон.
А еще у пирсов остались целые табуны боевых коней, оседланных, взнузданных, часто с овсом в торбах - брать в эвакуацию конный состав запрещалось. Штабс-капитан видел вчера на набережных настоящие сцены. "Прощай, Васька! - офицеры и казаки, заливаясь слезами, целовали конские морды. - Верно ты мне служил, и зарубил я на тебе пятьдесят краснюков, а теперь видно им и достанешься. Смотри, не подпускай к себе никого, как не подпускал до самой нашей встречи, пока не укротил я тебя". Порой звучали и выстрелы. И остались повозки, коляски, фургоны, даже автомобили, с амуницией, оружием, разными вещами. Остались военные склады с продовольствием, боезапасом, теплой одеждой, в которой так нуждалась армия, и слишком поздно присланной союзниками. Один из брошенных фургонов господа офицеры, ни мало не смущаясь, смущение закончилось после Первого Кубанского похода, за глаза прозванного "Ледяным", позаимствовали.
Справа от дороги, по которой катил сейчас фургон, за узкой полосой садов и виноградников медленно проплывали горы, не высокие, обрывистые, с торчащими скалами, с ущельями, с осыпями камней. Леса, растущие на вершинах, издали казались изумрудным ковром. Именно туда с тревогой посматривали солдаты на передке, и оба конных, именно оттуда могла в любой миг могла скатиться опасность. Любая. Победители - красные и их союзники, махновцы. "Орловцы"; зеленые - бесчисленные и неуловимые отряды повстанческой армии, против которых его превосходительство Верховный Правитель и Главнокомандующий держал целое войско, и которые сейчас, ожидая прихода новых хозяев, краснели быстрее, чем помидоры в огороде. Или даже свои, белые - группа заблудившихся или отставших после панического отката Армии от Перекопа.
А слева, за невысоким обрывом виднелось море. Названию вопреки, не черное, даже не синее, а свинцово-серое, с белыми барашками волн. Совсем далеко, поднимая в небо клубы густого черного-черного дыма, еще четко видимые, но с каждой минутой становясь все смутнее и смутнее, удалялись дочерна переполненные людьми транспортные суда.
Под колесом хрустнул, разламываясь, лед; обдавая спицы, брызнула в стороны грязная вода. Фургон ощутимо тряхнуло, лицо смуглого штабс-капитана исказилось гримасой боли. От толчка чуть сползло обгорелое одеяло, и тот час же из глубины показалась тонкая рука, поправляя.
- Может быть вам подложить что-нибудь, Павел Андреевич?
Голосок был тоненький, нежный, как серебряный колокольчик. Смуглый штабс-капитан, приподнявшись на локте, вгляделся в тонкие черты склонившейся над ним Маши Вальцовой. Беленькая, чистенькая словно кошечка, с золотистыми волосами, с нежным овалом лица, с бровями, тоненькими, как стрелочки. Стараясь удержаться, молодая дама осторожно балансировала в такт движению фургона.
- Спасибо... эк... - Павел крепко сжал зубы при следующем толчке, отозвавшемся болью в покалеченной ноге. - Спасибо, Марь... Сергеевна. Спасибо, ничего страшного.
- Павел Андреевич, вы не стесняйтесь. Если я и мама...
- Нет, нет, действительно ничего не нужно. - через силу улыбнулся штабс-капитан. Как же стыдно, молодой мужчина лежит пластом, заняв добрую треть фургона, заставляя остальных жаться по сторонам. Если бы не проклятая правая нога - покалеченная в бою на Перекопе весной двадцатого, и неправильно сросшаяся - офицер мог ходить, прихрамывая, чувствуя не сильную, но резкую боль при каждом шаге, лежать, но не сидеть.
Дело в том, что в фургоне, касаясь горелого одеяла краями юбок, находились две женщины. Молоденькая, Марья Сергеевна - жена отсутствовавшего сейчас капитана Вальцова. Ворочаясь на дощатом полу, стараясь устроиться поудобнее, в то время, как молодая женщина осторожно садилась обратно, на жесткую скамью, Павел, в который раз подумал, что Петру Вальцову удивительно повезло. Как только может повезти человеку. Не даром же отец Михаил, священник родной Влахернской церкви не раз, не два говорил в проповеди - нужно молиться о верной жене. Прав был старый мудрый человек; только так уже никогда не повезет ему, Павлу Бежинову.
Сидевшая рядом почтенная сорокалетняя особа с надменно поджатыми губами и аккуратно завитыми кудряшками вокруг увядающего лица была ее матерью, Пульхрией Антоновной ... . Фамилию ее Петр называл как-то, когда перед самой войной привез молодую жену в поместье. Но было это давно... и не то сейчас время, чтобы помнить такой вздор, как фамилию тещи сослуживца, особенно сейчас, когда все вокруг одержимо мыслью о собственном спасении. Наверно, в Ялте уже отчалил последний транспорт.
Кроме этих двух дам в фургоне находились три девочки-подростка, в опрятных, хотя и поношенных шубейках и барашковых шапочках, из под которых выбивались тонкие прядки волос. И большеголовый мальчик со смешно оттопыренными ушами, в тесной гимназической шинелишке и картузе со споротым гербом. Они жались по сторонам, осторожно подтягивая под себя ноги, когда увечный штабс-капитан ворочался, стараясь устроиться поудобнее.
Из ценностей материальных в фургоне были два чемодана, три большие стопки книг, бережно обернутых в бумагу и старательно перевязанных, служивших сиденьями для девочек. И еще Павел знал, что пожилая дама прячет под широким поясом обернутое вокруг талии варварски громадное жемчужное ожерелье. Эти сокровища были единственным, что две семьи и их товарищи везли на чужбину.
- Может быть, сделать для него что-нибудь? - услышал штабс-капитан за спиной тихий шепоток Пульхрии Антоновны. Подумав, что он может слышать, пожилая дама добавил громко, с театральным сочувствием обращаясь к присутствующим:
- Вам, Павел Андреевич, обязательно нужно поберечь себя.
"Нужно! - мысленно согласился штабс-капитан, не смотря на тряску, приподнявшись и оглядывая окрестности. - Еще бы не нужно, кто сможет без меня разобраться? Тращокин-кавалерист?" Привычно отметив, какой же он, Павел Бежинов, безнадежный дурак. Офицер "цветного" полка, бывший в строю с начала войны и только последние семь месяцев признанный негодным к строевой по ранению, обладавший отличными связями и знакомствами среди офицеров-первопоходников, мог бы озаботиться - обеспечить место на уходящем корабле. Или, если так уж не хочешь уезжать, нору-убежище в Севастополе. А вместо этого... трясись в разбитом фургоне, помогая опоздавшим - Вальцову, Жерихову, Тращокину и еще одному офицеру, незнакомому - мальчик и девочки были его детьми, покинуть Крым. Там он и будет вас дожидаться, под охраной двух человек? Мало ли тут других счастливцев ходит?
А счастливцев-то немного. Встречные сады, виноградники и деревеньки пусты, словно вымерли. Дважды офицерам встречались немыслимые оборванцы, нагруженные мешками, то ли беженцы, то ли мародеры, то ли, то и другое вместе - не поймешь. Да порой издалека слышалась стрельба.
Недалеко, справа от дороги из-за деревьев выглянул маленький домик. Красивый домик, похожий на швейцарское шале, с чистыми побеленными стенами, увитыми плющом, под красной черепичной крышей.., над которой поднимался столб дыма. Сейчас, в данную минуту сухие щелчки выстрелов доносились оттуда и оттуда же вдруг послышался полный невероятной боли и тоски человеческий крик. Маленький отряд, не обращая внимания, проехал мимо...



Из главы
У нас замками не пользуются.

Когда поезд подошел к мосту через Айпи, было совсем светло. К этому времени скорость заметно снизилась, пейзажи, что обычно проносятся за окном, сливаясь в однотонное серо-черно-зеленое марево, сейчас неторопливо плыли, слегка покачиваясь в такт движению вагона. Мир за окном будто замер, над полями с черной низкорослой пшеницей, над лесами и заболоченными луговинами, над придорожными прудиками, покрытыми, словно одеялом, зеленой ряской, стоял туман, белесый, тонкий как вуаль, пытающийся, но не способный скрыть станционные домики красного кирпича, забор, тянущийся вдоль всей дороги, некогда бывший белым, и до сиих пор пытающийся казаться таковым, и черные столбы волоконной связи, подобно страже, бесконечной шеренгой шагавшие за поездом.
Ире проснулся в купе, в кресле, покрытом потертым красным бархатом. Несколько минут он осоловело протирал глаза, глядя то на пожилую женщину с дочкой, сидевших напротив, то стенку с пластиковым покрытием, белую, стилизованную под мрамор, с разводами и выбоинами, то неторопливо проплывавший пейзаж за окном. Поезд шел через Айпи, за окном сквозь перекрестье ферм мелькнул и скрылся песчаный откос, со следами колес и гусеничных траков, сиротливо проплыл одинокий экскаватор, уткнувшийся ковшом в песчаную гору, и показалась сама река, рябая от ветра. Мелкая здесь, в верхнем течении, заиливающаяся с каждым годом, несмотря на все усилия властей. У противоположного берега, высокого, заросшего снизу тланами, а наверху ивняком, стояла большая проржавевшая драга.
"Так и надо" - подумал Ире не без удовольствия. В этой реке, правда не здесь, а ниже, в черте города, семь лет назад утонули его родители. Тряхнув головой, чтобы прогнать остатки сна, он поискал глазами сумку, вчера вечером заброшенную в верхнее багажное отделение, и вышел в коридор, разделявший два ряда купе, освещенный широкими окнами в потолке.
Пятнадцать минут спустя, умытый и причесанный, в мятом саженковом костюме и неизменной сумкой на плече, он стоял в тамбуре, слушая, как за спиной просыпается вагон, хлопают двери и раздаются голоса и глядя на проплывавшие за окном здания. Поезд шел уже в черте города, за окном убегали вдаль низкие серые лачуги под тонковыми крышами, маленькие садики и темно-желтые гравийные дороги. Откуда-то спереди вылезло, помелькало и исчезло длинное болотце с черной водой и торчащими ржавыми железными конструкциями, выплыл и потянулся рядом параллельный путь на вершине насыпи, вымощенный, как и положено, светло-голубой плиткой. Промелькнул высокий акведук белого камня. Знакомый, слишком знакомый акведук, дорога, идущая под ним через две мили... Сколько раз он бегал сюда в детстве. Ире замер, впившись глазами в проплывавший пейзаж. Ждал. Конечно, можно было прижаться щекой к стеклу, высмотреть издали... Но это будет не то. Лучше, много лучше дождаться. И дождался, когда из-за края окна ярко-белыми глыбами выплыли три высоких массивных строения, с множеством окон, опоясанные тоненькими, лишь угадываемыми с этого расстояния балконами. Не в силах сдержать чувства, он поднял правую руку и бешено замахал, сильно-сильно, часто-часто, как будто кто-то мог его увидеть. Как будто кто-то его ждал, как будто в "трех башнях" было кому его ждать. "Стены" на таком расстоянии, за крышами других, далеких, тоже не низеньких домов, не было видно.
Словно в ответ под полом вагона залязгало, загромыхало, зашипело. Там, внизу распахивались крышки трюмных люков, выпуская шасси. Пол под ногами вздрогнул, когда колеса с дутыми шинами коснулись плиток полотна. Скорость упала ниже двадцати пяти миль в час и магнитное поле, удерживавшее вагон над землей весь долгий путь от Эрландара, теперь сделалось слишком слабым...



Из главы
Большой океанский корабль.

Отсюда, с вершины, просматривался весь остров, большой, высокий, заросший густым лесом с широкими прогалинами, с каменными осыпями, с тонкими блестящими голубыми полосками непонятного назначения, что тянулись через заросли, как фантастический пунктир. Много чудных больших и малых зданий выглядывало из-за деревьев. И было море, синее-синее, с прозрачной водой, несколько малых островов и большой остров или континент далеко на западе. На востоке и западе, в той стороне, где восходит и садится солнце, можно увидеть больше, чем на севере и юге. Это связано с быстротой вращения планеты, и как следствие, с большей сплюснутостью. Старушка Земля с высоты выглядит исполинской чашей. Раинлев в экваториальных широтах - гигантской перевернутой ложкой.
Стоя на каменной, открытой всем ветрам вершине, Павел любовался окрестностями. Далекий континент, он же большой остров, виден отсюда смутно, вроде бы выделяется на горизонте горная цепь со снежными вершинами и впадает большая река, темные воды которой, изливаясь в море, протянулись длинной, несколько миль, полосой.
Павел, пригладил растрепавшиеся на ветру волосы, подгладил усы и, опираясь на трость, опустил очи долу.
Далеко внизу стоял коралловый дворец, рядом с которым двигались крошечные фигурки, а чуть дальше можно увидеть пляж, где накануне опустился санаэрожабль. Самого звездного корабля не было, не видно за кронами деревьев или, а это более вероятно, кто-то вчера сел в него и улетел по своей надобности. Так здесь поступали все, если нужна какая-то вещь - просто бери и пользуйся, на всех хватит, а не хватит - двархи и мастера жизни, отвечающие за здешнюю экономику, вырастят столько, сколько нужно. Успевай просить.
Зато было кое-что более интересное. К самому острову, к длинному извилистому мысу, далеко вдававшемуся в море, медленно подходил исполинский парусный корабль. Похоже, тот самый корабль, который Бежинов видел удаляющимся на горизонте во время посадки. Сейчас, с высоты, можно было разобрать, что это именно корабль, обводами и числом палуб напоминающий трансатлантический лайнер, без труб и надстроек, с высокими мачтами, числом семь, с кажущимися лохматыми парусами, повернутыми чуть наискось по направлению движения. На фоне берега, высоких деревьев и прибрежных скал, на фоне торчащих из воды рифов, корабль казался непропорционально большим, просто гигантским. Над кораблем, среди мачт и парусов носились маленькие разноцветные точки-птицы.
Бежинов нахмурился, вспоминая чудно звучащее имя. Как его звали, дварха, который его сюда забросил? Фигл.., Фитэ..? Не вспомнил, поэтому позвал просто:
- Дварх!
- Йихи! - немедленно раздалось над ухом. - Здеся мы, а звать нас Атропарх! Надо чего?
- Простите, но, по-моему, получасом раньше вас называли иначе.
- Йи... Ой, насмешил. Это не я был, это Феугарх был. Это тебе не Ронколен, это, понимашь, детская планета. А дети, надо тебе знать, такие существа, за которыми все время глаз да глаз нужен. Днями, верь ли, нет, Рави у Сина Ро-Арха флагман увел, по всему владению за ним гонялись. Так что нас, двархов, тута больше сотни.
Павел поморщился, услышав обращение "ты". Холодно спросил:
- А скажи-ка мне, любезный, ты видеть можешь?
- А то нет, ийа-а. Как бы я мог тебе да прочим помогать, кабы бы ничего не видел.
- А значит, видишь один примечательный кораблик, подходящий к тому длинному извилистому мысу?
- Как тебя. Это не кораблик, это плавающий город Тара. На нем возвращаются из похода дети, дабы задать нам, двархам, работы.
- А не мог бы ты, любезный, меня туда отправить?
- Да запросто. - дварх, чувствовавший пренебрежение, нарочно отвечал тоном профессионального полового. - Прямо на палубе прикажете портал открыть-с.
- Нет. Я ведь все время могу тебя вызвать?
- Хоть днем, хоть ночью-с! А не я, так другой откликнется.
- Тогда открой-ка мне дверцу на тот длинный, извилистый мыс. Там, видишь, такая примечательная горка. Вот туда, на вершину, будь ласка...
- Слушаю-с. Чичас отчиняю. Это был первый случай, когда Павел открывал гиперпортал самостоятельно. Пусть пользовался не впервые, все равно стало не по себе, когда рядом развернулась и завертелась черная воронка. Сначала зажмурившись и задержав дыхание, но в последний момент заставив себя открыть глаза, бывший штабс-капитан шагнул вперед.
И сразу же понял, что слегка перемудрил с местом высадки. С невысокого холма до берега оставалось не меньше полмили, до корабля впятеро дальше, и только теперь он убедился в верности слов дварха.
Это был не корабль. Это был именно город, длиной не менее полутора верст и, вероятно, соответствующей ширины, белоснежный борт вздымался, казалось, выше колокольни Богоявленской церкви, о восьми палубах, и каждая, кроме самой верхней, представляла собой настоящую улицу, широкую, с трехэтажными многооконными фасадами, с ажурными фонарями из клепаного железа, с множеством движущихся точек-людей. Мачты, ажурные, из крохотных переплетенных балок, возносились на немыслимую высоту, царапая верхушками облака. Между мачтами носились точки-птицы, и вращались на них какие-то лопасти, а паруса выглядели, как листы бумаги, надрезанные на полосы и повернутые под разными углами. Павел замер. Это не боевая станция, это тебе не дварх-крейсер, на котором вожатый оглушает тебя немыслимыми цифрами. Это было настоящее, зримое могущество Ордена Аарн, для уроженца планеты, только-только вступившей в технологическую стадию, пугающее и восхищающее.
Павел потянулся за блокнотом, и остановился на полдороги. Не то, все не то. Подпоручика Тращокина бы сюда с его фотоаппаратом, только где его теперь искать, Тращокина? А впрочем, куда денется. Идеально ровный нос города-корабля миновал самую дальнюю оконечность мыса, будучи раза в три выше росшей на нем, далеко не маленькой игольчатой пальмы, а Павел все любовался, не смея отвести взгляд. Интересно, какая тут глубина, если подобная громадина проходит так близко от берега. Край обрыва выглядел естественным, диким, поросшим, кроме помянутой пальмы, невысоким кустарником.
- Атропарх! - позвал Бежинов. Потом передумал, эдак скоро самостоятельно ходить разучишься, а дварху еще предстоит открывать проход, как и обещал, прямо на палубу. А мы пока посмотрим на это чудо поближе.
И помчался, перехватив трость. Сапоги скользили по склону, по извилистой промоине, из-под мягких каблуков поднимались клубы пыли, а он бежал, не отводя взгляда. Пару раз падал, поскользнувшись на неровностях, но снова поднимался, отряхивался, воин всегда должен быть опрятным, и продолжал бежать. Люди, гулявшие по палубам-улицам, поднимавшиеся вверх и вниз по широким белым лестницам, оставались крохотными, разноцветными фигурками, когда он, задыхаясь, остановился у пальмы над самым обрывом, обхватив ее за ствол, а концы рей нависли, казалось, но это только казалось, над самой головой.
До воды, до высоких, мутных волн, поднятых проходившей мимо чудовищной тушей, было около двадцати метров. Корабль почти полностью миновал извилистый мыс, и начал разворачиваться, перед глазами штабс-капитана была теперь квадратная корма, скорее всего служившая портом корабля-города. Через створки широких ворот, закрытых все теми же живыми мембранами, могло пройти любое судно из оставленного им мира.
Проследив, куда направлен нос корабля-города, Павел увидел залив, подковой вдававшийся в сушу, с одной стороны ограниченный мысом, на котором находился сам штабс-капитан, а на противоположном берегу, таком же высоком, виднелись какие-то постройки. Наверху что-то зашумело, громадные паруса начали опадать, слеживаться, истончаясь дырками, втягиваясь в реи. По одной из них, самой высокой, у верхушки последней мачты ползло красное маковое зернышко. Его присутствие не было связано с уборкой парусов, охлопывавшихся вообще без участия человека, добравшись до конца реи, крохотная точка внезапно отделилась, метнувшись в воздух. Зависнув на несколько долгих, мучительно долгих мгновений, она понеслась к земле, сначала медленно, а потом быстрее, с каждой минутой все быстрее и быстрее, увеличиваясь в размерах, так что вскоре стали видны крохотные руки и ноги. И в тот момент, когда гибель сумасшедшего казалась неизбежной, за его спиной вдруг выросла пара полупрозрачных крыльев, затрепетавших в воздухе. Сделав несколько кругов, он изящно и не без некоторой лихости, спланировал прямо на оконечность мыса, к игольчатой пальме, у которой стоял Павел.
Прыгун оказался молодым человеком, ровесником Павла, высоким, светлокожим, черноволосым, с длинной косой-жгутом, очевидно бывшей здешним высочайшим писком моды, с открытым скуластым лицом, и веселыми голубыми глазами, одетый в просторную белую рубашку и короткие красные штаны до колен. Опустившись метрах в тридцати, на открытое место, лишенное кустарника, он некоторое время бежал, сбрасывая скорость, потом крылья сложились за спиной в небольшой кожистый ранец, а он подошел, спокойный, уверенный, ровно дыша. Остановился шагах в десяти, внимательно рассматривая, весело улыбаясь. Потом отстегнул ранец, опустив на землю и мягко, неторопливо подошел.
- Тирм Дольми! - представился летун и продолжал по-триррадски, протягивая руку. - А вы, я вижу, и есть наш прибывший позавчера гость. Я видел вас на празднике в честь целительницы, о, что за прелесть, вам все завидуют, и вы меня тоже видели, но, надо полагать, не запомнили.
- Бежинов! - представился Павел. - Штабс-капитан Павел Бежинов, правда, штабс-капитан бывший.
- Дварх-адмирал Тирм Дольми! - тут же возразил летун. - Дварх-адмирал, правда, бывший, а ныне - старший воспитатель, и видите сами, на чем хожу.
Оба офицера, правда бывших, посмотрели друг на друга... и оглушительно расхохотались.
- И не могу сказать, что мои нынешние обязанности легче, чем предыдущие. - продолжал бывший дварх-адмирал. - Прежде я командовал одним из наших флотов, смена династии в империи Сторн двух десятилетней давности, в некотором роде и моя заслуга. В некотором роде, потому что дварх-адмиралов в Галактике сотни, а военных гениев - единицы, и лучшее, что я мог сделать - быстро и точно выполнять поступающие приказы. У нас двое военных гениев, признанных всей галактикой, одного зовут Син Ро-Арх, человек, а другого Т'Сад Говах, дракон, и оба они в свое время выкрикнули призыв, страшно думать, от чего господа пашу отказались. А вот быть воспитателем - это скажу я вам... Скажу, что сложности флотской жизни я вспоминаю с величайшей теплотой, ибо теперь они мне кажутся минутами отдыха.
- Так сложно?
- Не то слово. А знаете, что самое забавное? То, что у меня есть брат и тоже адмирал, правда не бывший. Флаг-адмирал Сарек Дольми, кажется, сейчас он возглавляет один из военных округов республики Трирроун. Кажется, ибо я не видел его с тех пор, как тридцать пять лет назад выкрикнул призыв. И, вспоминая его, не особенно сожалею. Кстати, как вам тут нравится?
- Интересно!
- Ну, тогда вы еще ничего не поняли. ... Подождите немного, пройдите посвящение, поймете все по настоящему. Сейчас прежняя жизнь кажется мне кошмарным сном. ... Это же все равно, что не жить совсем...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"