В дверь два раза постучали. На пороге стояли два человека. Один - повыше, сухощавый, в потрепанном пальто. Другой - пониже и полнее, в новом костюме, с папками в руках. Через минуту дверь отворилась. Открыл грузный мужчина, в одежде казака, подпоясанный красным ремнем, в рубахе зеленого цвета и в серых широких штанах, загорелый, с волосами черного цвета, уже не молодой, но еще не успевший состариться.
- Здравствуй, Ермак Тимофеевич, - обратился сухощавый к хозяину.
Хозяин оставил дверь открытой, а сам быстро удалился в комнату. Сухощавый, бывший местным следователем, казалось, не сильно удивился такому приему. Гости вошли в сени.
- Проходите, Николай Степанович.
- Благодарствую, - ответил тот, что потолще.
- Это районный следователь Николай Степанович, - объявил сухощавый и вошел в комнату, за ним вошел и районный.
Ермак сидит в конце комнаты, на полу, скрестив ноги. Николай Степанович садится на стул, стоящий около стола.
- Мы к тебе с допросом, - объявляет сухощавый.
Ермак открывает нижний шкафчик серванта и выгребает оттуда груду железных деталей от старого, давно разобранного будильника. Вытащив это богатство, он опять усаживается на пол.
- Ты что ли допрашивать будешь? - спрашивает Ермак, глядя на сухощавого, который уже сидит на подлокотнике кресла. Ну, давай, допрашивай.
- Нет, не я, - отвечает местный следователь и кивает на районного, - он будет.
Ермак встает, убирает заранее постеленное, резиновое желтого цвета одеяло и кладет на освободившееся место точно такое же - в клеточку, но уже голубое.
- Пан Ермак, - начинает районный.
- Мда, - кряхтя и тяжело вздыхая, откликается Ермак.
- Какой вы национальности?
Ермак переводит взгляд на местного и смотрит вопрошающими глазами, будто бы пытаясь найти поддержку. В молчании проходит несколько секунд. В этот момент и местному, и самому Ермаку кажется, что пауза не кончится никогда. Но вот постепенно по лицу допрашиваемого начинает расползаться довольная улыбка - и через мгновенье Ермак, уже во всю улыбаясь, возвращается глазами к районному и выдает осенившую его мысль.
- Ермак я, - почти смеясь, отвечает он, переводит глаза на местного и смотрит так, как будто пытается сказать: "Ну, как, здорово?"
Районный с недоумевающим лицом и с карандашом, приставленным к бумаге, с глазами, уставившимися в листок, пытается понять, что ему написать в графе "национальность".
Не найдя ответа, он наконец поднимает глаза на Ермака.
- Как же так? Позвольте, не можно это написать таким манером!
- Отчего же не можно? - спрашивает Ермак.
- Да ведь нет такой национальности - Ермак.
- Как же нет? Я ведь есть, а я - Ермак. Значит есть.
- Не разу не встречал. Сколько лет уже по службе в районе, а не встречал такого. Ну, а дата рождения у вас какая? - продолжает следователь.
- Нет у меня даты, - немного успокоившись, отвечает Ермак.
- Как же нет? - переспрашивает удивленный следователь, - не может такого быть!
- Отчего же это не может? У меня ведь нет. Значит может.
- Так ведь по пачпорту не положено. У каждого человека есть место и дата рождения.
- С местом не спорю. Есть. Родился я дома, в хате. А вот даты нет.
- Ну, как же нет? Вот дайте ваш пачпорт, - не унимается следователь.
Ермак открывает тот же шкафчик серванта и долго роется в нем, бренча посудой и какими-то инструментами, наконец достает и протягивает районному следователю на глазах у изумленного местного какой-то листок бумаги. Районный долго рассматривает документ: на большом белом помятом листе красуется надпись большими буквами: "Ермак Тимофеевич", а ниже помельче: "родился в селе Таёжное Ивановской губернии". Перечитав несколько раз, районный так бойко подпрыгнул на стуле, что чуть не упал.
- Да что же это такое?! - крикнул районный.
- Где? - криком ответил обеспокоенный с виду Ермак.
- Да вот же, - указал на листок следователь, - нет никакой такой.
- Какой такой? - переспросил допрашиваемый.
- Нет никакой такой деревни, то есть губернии Ивановской. И села Таёжное я не знаю.
- Так ведь в пачпорте написано. Стало быть, есть где-то.
- Да что это за паспорт у тебя такой, Ермак Тимофеевич? - вмешался местный, - первый раз такой документ вижу.
- И правда. Печати на нем нет. Где вы такой документ получили? - протараторил районный.
- Это мне баба Шура помогла, - ответил Ермак, доставая из-за пазухи большую курильную трубку и кисет с табаком, - шли мы как-то лесом из району. Дождь, ветер. Кое-как до дому добрались. Пришли, обсохли. Глядь, а пачпорта и нету. Потерялся, должно быть, по дороге. Бабка Шура - грамотная старуха. Вот и написала мне.
- Вы старый пачпорт где получали? - спросил не перестающий удивляться районный.
- О, - протянул Ермак, - тот у меня еще стариннишний был. Как его... С гербом. В районе Игнат мне выписывал. Перо у него больно красивое было. Говорил, что из самого центра привез.
- Ну, это не важно, - перебил районный, - ведь первый раз в районе получили!
- Конечно, в районе. Первый раз как полагается надо, - подтвердил Ермак, набил трубку табаком и закурил, распуская по комнате густой дым.
- А что же второй раз в район не пошли?!
- Так ведь второй-то раз, поди, и не дают. Да и бабка Шура мне, сподручнее как-то, сама написала.
- Так что же вы сами документы издавать будете?
- Зачем сами? - переспросил удивившийся Ермак, - документы издавать - не наше это дело. Это пусть в центре занимаются. Я в грамоте не сильно разумею.
- Так зачем же пачпорт сами написали? - не унимался ничего не понимавший следователь.
- Так ведь то по необходимости! Как же без пачпорта. В наше время документ - первое дело, - объяснил Ермак, - так ведь?
- Так-то оно так... И давно вы с таким пачпортом проживаете? - поинтересовался районный. Местный улыбнулся.
- Так ведь как лет пять с новым. Старый и хорошо что потерялся, поизмятый был. А этот вон на белой бумаге. Бабка Шура хорошо написала, - любуясь на свой документ, закончил Ермак.
Все замолчали. Местный смотрел на довольного хорошим допросом Ермака, районный, разуверившись в успехе своего дела, поглядывал на чистый лист допроса, а сам допрашиваемый, покуривая, наблюдал за мухой, причудливо ползавшей по стеклу.
"Чудно ползает! Живность, хоть и глупая, а тоже что-то разумеет, должно быть, раз еду ищет", - подумал Ермак.