В день, когда мы приезжаем, дождь не идёт. Это единственный день, когда не идёт дождь. Ни разу. Всегда было что-то странное в том, что куда бы я ни отправилась, в день приезда - всегда жара. Такая, что не продохнуть, не выдохнуть, только плестись среди высокой травы, щекочущей кожу, слышать гул в воздухе (или в своей голове - не разобрать), упрямо смотреть вперёд, смаргивая, когда перед глазами всё начинает плыть, чувствовать неприятную тяжесть дорожной сумки в одной руке, в другой - держать маленькую потную ладошку сестры (тонкие пальцы, грязь под ногтями). Сестра не хнычет и не вырывается и только тихонько вздыхает время от времени, опустив взгляд в землю. Идти вперёд, смотреть вперёд, видя покачивающуюся спину Демон, согнутой под тяжестью походного рюкзака, цепляться взглядом за её огромную соломенную шляпу.
В тот вечер, когда Демон говорит, что ей нужно "очиститься", нужно "привести себя в порядок, знаешь, больше никакой травы, никаких сигарет и алкоголя, никаких парней, никаких...", я готовлю ужин (овощной омлет, гренки), а она - только что из бара. Её глаза, и так слишком пугающего зелёного цвета, светятся блаженной радостью, опьянением и ещё чем-то, что я пока не могу разобрать, но знаю, что ничем хорошим это не кончится.
- Уже сняла домик. Отправимся в четверг. - Демон улыбается ярко накрашенными губами, взгляд у неё расфокусирован.
Когда я переворачиваю на сковороде гренки, меня запоздало настигает понимание, что я за неё больше не боюсь. Это понимание с силой ударяет в спину, так что мне с трудом удаётся устоять на ногах. Я чувствую, что ничем хорошим это решение не кончится, но за неё не боюсь.
- Солнце моё, я не могу. Ты же знаешь, у меня Су, что мне с ней делать, она не сможет... - Моя речь, монотонно-спокойная, лениво произносимая по привычке, превращается в набор слов.
Я знаю, что всё это закончится так, как всегда, что я всё равно с ней поеду, прихватив с собой и Су, я не знаю, зачем я отказываюсь, возможно, чтобы частично заполнить голосом пустоту кухни. Кухня действительно кажется пустой, для нас двоих слишком много пространства. Су второй день ночует у бабушки.
- Зря ты недооцениваешь свою сестру. Была бы она здесь, ей бы это не понравилось, - говорит Демон тоном глухим и мрачным, цепляясь пальцами за тёмно-зелёный камушек (она говорит - оберег) у себя на шее. - Детка, подумай ещё. До четверга время есть.
Она прикасается губами к моему лбу, открывает настежь окно и всё время, пока я ужинаю, курит, свесив ноги из окна, стряхивая пепел в маленькое жёлтое блюдце (зрелище почти трогательное). Уходит она всегда молча, едва не забыв снять с крючка в прихожей тяжёлую кожанку. Кожанке уже больше трёх лет.
На троих нам - пятьдесят четыре года. Между Су и мной, как и между мной и Демон, разница в шесть лет. Я думаю о том, что из этого получилась бы скверная математическая задача. Сознанию Су не больше пяти, в сознание Демон я попросту лезть не решаюсь.
Я думаю об этом, пока лежу на полу террасы того домика, что на окраине всего. Домика, который сняла Демон. Льёт дождь. Промокшие вороны ютятся на балке под козырьком террасы. Демон "очищает" себя третий день. Вечерами мы читаем друг другу постмодернистские сказки.
- Почему Келли так легко читается? Во всех сборниках сказок именно она, - говорит Демон каждый вечер. - Есть у неё в рассказах что-то. Внутри. Читая, ты лишь касаешься этого. Но не думаю, что мы бы захотели узнать, что там на самом деле. Не думаю, что нам бы это понравилось.
На шестой день Демон достаёт припрятанную в куче грязного белья бутылку вина и, внимательно смотря на неё, говорит:
- К чёрту.
Я соглашаюсь - да, к чёрту, как иначе.
Она выпивает почти всю бутылку в одиночку и весь вечер рисует воронов, сидя у камина. Ночью я слышу, как она плачет. Я не встаю и не открываю глаза. Я боюсь увидеть, что Су не спит. В своей длинной белой ночнушке она как призрак, как все эти жуткие маленькие девочки из хоррор-фильмов. Впрочем, она и есть маленькая жуткая девочка.
Тишина леса гнетёт и давит со всех сторон. Каждое утро Су что-то плетёт из цветных шерстяных ниток, что дала ей Демон, и поёт. Я никогда не узнаю знакомых песен. Каждый день Демон уходит в лес и возвращается только спустя несколько часов. Я не спрашиваю, что она пытается отыскать. Скорее всего, себя. Какую-то отколовшуюся и оставленную в еловых ветвях часть; часть чего-то, чем она была прежде. Я не спрашиваю. Вечером я грею воду для мытья и варю чай. Нам удаётся существовать в тишине и согласии.
Я чаще замечаю, что, когда смотрю на Демон, вижу не её, но её шрамы, непроходящие синяки, непережитые травмы. Часть её прошлого отправилась с нами, и, когда я говорю с ней, на самом деле я говорю с ним. И в каждой её фразе слышу: "Помоги мне. Спаси меня от меня". Раньше я этого не замечала.
Вечером восьмого дня я приканчиваю последний пакет шоколадного молока, что брала с собой. Тем же вечером Демон аккуратно берёт мои руки в свои и, обеспокоенно заглядывая в глаза, говорит не подходить, "даже не приближаться" к озеру, что в получасе ходьбы от дома. Так я узнаю, что здесь есть озеро и что Демон ходит именно туда. Каждый день с её уходом я проверяю, закрыты ли все двери и окна, и сажусь рисовать с Су (она всё это время рисует только деревья). Внутри у меня, пока Демон нет дома, поселяется странная тревога, беспокойная и трепещущая. Будто у меня в грудной клетке живёт маленькая птица. Я проверяю двери и окна дважды.
Вечером тринадцатого дня, накануне отъезда, Демон не возвращается. Из меня неожиданно вырывается странный вздох. Такой, будто я так и знала, что примерно так всё и будет. Поэтому я открываю входную дверь и отправляюсь в лес, впервые за всё время, в надежде выйти к тому озеру, о котором Демон говорила. В голове шумит, лес давит своей тишиной, в груди словно сжимается пружина (тревожное ожидание чего-то).
Озеро действительно находится где-то через полчаса, я не удивлена тем, что шла в правильную сторону. Я думаю, что в какую бы сторону ни пошла, всё равно бы дошла до него. Как Алиса.
Демон, как и ожидалось (ожидалось?), здесь нет, и вода спокойная и почти прозрачная.
Пружина остаётся сжатой. Ничего не происходит, как и все две недели, проведённые нами здесь, ничего не происходит. Есть только бесконечное ожидание, непроходящая усталость, постоянные дожди и ещё что-то, что я до сих пор не вижу, но интуитивно могу понять, что это - то же самое, что в глазах у Демон, то же, что в рассказах Келли. Я предпочитаю думать, что то, древнее, что обитало в Демон, нашло потерянную часть себя и... отправилось домой?
Когда я возвращаюсь в домик (уже совсем темно), входная дверь с другой стороны дома (с той, где терраса) открыта. Су сидит на полу и поёт, раскладывая рисунки воронов, зажав в одной руке тёмно-зелёный камушек. Мы не говорим с ней о Демон.
В день, когда мы уходим, не идёт дождь. Впервые за две недели дождь не идёт. Совсем. Воздух тёплый, и мы с Су идём в высокой траве, таща с собой чуть больше вещей, чем мы привозили на нас двоих. Она держится за мою руку, смотрит на небо и поёт. Птица в грудной клетке продолжает трепетать. Я чувствую, что теперь она поселилась там насовсем. Что сжавшаяся внутри меня пружина не исчезнет с возвращением домой и я ещё долго буду просыпаться среди ночи и почти слышать чей-то плач, но не открывать глаза и находить по дому рисунки воронов. Всё это оседает липкими, неприятными каплями пота на моей спине, но Су поёт, сумка оттягивает мне руку, и надо просто идти вперёд, чтобы вернуться домой.