Джоши С.Т. : другие произведения.

Лавкрафт: жизнь, глава 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    21 глава. Хейзл Хильд, Э. Гоффман Прайс, смерть Лилиан, переезд (последний) в новый дом. Дело потихоньку близится к финалу.

Г.Ф. Лавкрафт: Жизнь

С.Т. Джоши

по изданию Necronomicon Press, 1996

21. жадность ума (1931-33)

  
   Год 1931-й, конечно, не стал для Лавкрафта полной катастрофой, пусть даже признание негодными одних из лучших его работ причинило ему боль. На поверку, его (теперь уже привычные) весенние и летние путешествия достигли самого широкого размаха за всю его жизнь, и он возвращался домой с ворохом новых впечатлений, неплохо компенсировали его литературные неудачи.
   Лавкрафт начал свои путешествия в субботу, 2 мая, через день после окончания изнурительной работы по перепечатке "Хребтов Безумия". Привычная остановка в Нью-Йорке на этот раз была очень краткой: он просто зашел на обед к Лонгам, затем в 12.40 утра сел на автобус до Чарлстона, идущий через Вашингтон (округ Колумбия), Ричмонд, Уинстон-Салем с Шарлоттой (Северная Каролина) и Колумбию (Южная Каролина). Вся поездка на автобусе заняла тридцать шесть часов.
   Лавкрафт нашел Чарлстон почти таким же, как и год назад. 6-го числа он сел на автобус до Саванны, а там поймал другой автобус, в Джексонвилл (съэкономив на ночи в гостинице или счете от YMCA), доехав туда 7-го числа в 6:00 утра. Джексонвилл был современным городом и потому не имел для Лавкрафта никакой привлекательности; он был всего лишь полустанком на пути к более архаичному месту - это было ничто иное, как старейший непрерывно населенный город Соединенных Штатов, Сент-Огастин (Флорида).
   За две недели, проведенные в Сент-Огастине, Лавкрафт впитал все древности, которые город мог предложить. Сам факт пребывания в таком древнем месте восхищал его, хотя этот город, с его преобладанием испанских мотивов, не задевал в его душе таких же глубоких струнок, как исконно-британский город вроде Чарлстона. Тем не менее, Сент-Огастин чудесно взбодрил его - одновременно душевно и физически, так как здешний райский климат придавал ему силы, неведомые на холодном, неприветливом Севере. Он остановился в отеле "Рио-Виста" на Бэй-стрит, за 4.00$ в неделю; большую часть времени его сопровождал Дадли Ньютон - очевидно, старый знакомый по самиздату.
   Лавкрафт обшарил весь город, включая Почтовое отделение (размещенное в особняке 1591 г.), форт Сан-Маркос, Фонтан Молодости, Мост Львов, францисканский монастырь и предположительно старейший дом в Соединенных Штатах, выстроенный в 1565 г.; а также посетил соседний остров Анастасия, с которого открывался роскошный вид на старинный город. Лавкрафт воспевал это место в письмах и почтовых открытках, рассылаемых друзьям:
  
   Вокруг меня - узкие улочки & древние дома старой испанской столицы, грозная громада древнего форта Сан-Маркос, на чьем прогретом солнцем парапете с башенками я люблю посидеть, сонный старый рынок (ныне любимое место бездельников на скамейках) на Plaza de la Constitucion & вся томная атмосфера (туристический сезон миновал) более старой, здравой & неспешной цивилизации. Вот город, основанный в 1565 г., за 42 года до того, как первый джеймстаунский колонист ступил на берег, & за 55 лет до того, как нога первого пилигрима коснулась Плимутского камня. Вот также край, где в 1513 г. Понсе де Леон вел свои тщетные поиски... Вырваться отсюда будет, как вырвать зуб...
  
   Лавкрафт в конечном счете вырвался-таки оттуда 21 мая, так как его новый друг по переписке Генри С. Уайтхед настоял, чтобы он приехал и подольше погостил у него в Данедине, маленьком городке на полуострове к северу от Сент-Питерсберга и Клируотера. Нам мало что известно об этом визите, хотя Лавкрафт нашел и обстановку, ­и самого хозяина восхитительными. Однажды Лавкрафту довелось продекламировать своего рода краткий пересказ "Кошек Ультара" (по-видимому, у него не было с собой текста) группе соседских мальчишек. Лавкрафт с Уайтхедом были похожи телосложением, так что последний одолжил Лавкрафту белый тропический костюм, чтобы носить в особенно жаркие дни, а позже и вовсе его подарил.
   То ли в Данедине, то ли по возвращении домой около месяца спустя, Лавкрафт помог Уайтхеду написать рассказ "Ловушка" [The Trap]. Он отмечает в одном письме, что "вычитал & полностью переработал" рассказ, в другом же письме говорит, что "лично поменял всю центральную часть". Мне кажется, что Лавкрафту принадлежали последние три четверти рассказа. "Ловушка" - занятная, хотя и легковесная история о сверхъестественном зеркала, которое засасывает несчастных людей в странное царство, где цвета изменены, а объекты, живые и неодушевленные, своего рода призрачное, сноподобное существование. Зеркало было создано в XVII веке датским стеклодувом по имени Аксель Хольм, который жаждал бессмертия - и в каком-то смысле обрел его образом в мире своего зеркала, где "'жизнь' в смысле формы и сознания длилась бы поистине вечно", то есть, пока зеркало не будет разбито. Юный Роберт Грэндисон, один из учеников академии Коннектикута, где преподает Джеральд Кэйнвин, оказывается затянут в этот мир, и рассказ - ведущийся от лица Кэйнвина - повествует об в итоге успешной попытке его освободить.
   Поскольку этот рассказ должен был увидеть свет под именем Уайтхеда (Лавкрафт по-джентльменски отказался от совместной подписи), Лавкрафт не стал приплетать сюда отсылки (повинуясь прихоти или обосновано) к своей псевдомифологии, как он делал в рассказах, написанных за Зилию Бишоп или Адольфа де Кастро. (Уайтхед, действительно, один из немногих литературных партнеров Лавкрафта, которые ничего не позаимствовали из этого корпуса вымышленных мифов и не приписали к нему никаких новых "дополнений".) Стили Уайтхеда и Лавкрафта, как мне кажется, не очень хорошо сочетаются - городской, разговорный стиль Уайтхеда после начала резко уступает место длинным, описательным пассажам в стиле Лавкрафта. Рассказ был опубликован в мартовском номере "Strange Tales" за 1932 г. - единственное "появление" Лавкрафта (если это можно так назвать) в этом журнале.
   К началу июня Лавкрафт был уже готов вернуться на север, хотя и мечтал провести, по крайней мере, еще по неделе в Сент-Огастине и Чарлстоне; два вовремя полученных чека за литобработки неожиданно позволили ему продлить поездку. Вместо того, чтобы направиться на ­север, 10 июня он отправился на юг, в Майами - чью зелень он нашел поразительно­ тропической и который в целом показался ему более привлекательным, чем Тампа или Джексонвилл, - а на следующий день достиг своей конечной цели, Ки-Уэста. Это были самые южные края, куда Лавкрафту доведется добраться; хотя ему не раз сильно хотелось запрыгнуть в лодку и доплыть до Гаваны, у него никогда не будет достаточно денег для столь решительного шага.
   До Ки-Уэста, самого отдаленного из Флорида-Кис, удалось добраться в несколько пересадок с парома на автобус, так как по причине Депрессии штат не мог позволить себе построить непрерывную цепь дамб, которая соединяет все островки сейчас. Лавкрафту хотелось увидеть это место не только из-за его отдаленности, но и из-за его историчности: Ки-Уэст был заселен в начале XIX испанцами, которые окрестили его Cayo Huesco (Костяной островок); позже название было искажено американцами, превратясь в Ки-Уэст. Здешняя морская база сыграла важную роль в испано-американской войне 1898 г. Из-за сравнительной уединенности он пока что не был наводнен туристами, сохраняя свое архаичное очарование нетронутым: "город совершенно естественный & неиспорченный; прекрасный обломок старомодной простоты, которая поистине привлекательна, ибо не знает о своей привлекательности". Лавкрафт на Ки-Уэсте всего несколько дней, но осмотрел его полностью.
   К 16 июня он вернулся в Сент-Огастин, погрузясь в старину, и провел еще немного времени с Дадли Ньютоном. Именно здесь Лавкрафт узнал, что "проклятый скупердяй" Райт отверг "Хребты Безумия". Интересно отметить, что, по словам Лавкрафта, он как раз "немного" работал "над новой историей вчера" (21 июня), но резко прекратил, как только до него дошла весть об отказе. Этот литературный отрывок, видимо, не сохранился.
   Вечером 22 июня Лавкрафт сел на обратный автобус до Джексонвилла, затем - на полуночный автобус до Саванны. В 7.30 утра 23-го числа он сел на автобус до Чарлстона, где задержался дня на два. В конце дня 25-го числа он отбыл в Ричмонд, прибыв туда на следующий день в полдень. Здесь он провел меньше дня, осматривая памятные места, связанные с По, и на другой день (27-ое) проследовал в Фредериксберг. Следующий день застал его едущим через Филадельфию по пути в Нью-Йорк, до которого он добрался тем же вечером. После недели встреч со старыми друзьями, посещений музеев (включая музей Рериха) и выходных в компании Лонгов на морском курорте Асбери-Парк (Нью-Джерси) Лавкрафт принял предложение Тальмана провести неделю в его большой квартире во Флэтбуше. Подобно Уайтхеду, Тальман выдал Лавкрафту один из своих костюмов, так как сам слишком для него растолстел. (В течение всей поездки Лавкрафт усердно удерживал свой вес в районе "идеальных" 140 фунтов.) 6 июля на встрече "шайки" у Тальмана в качестве особого гостя присутствовал Сибери Куинн, поденщик из "Weird Tales". Лавкрафт, хотя и скрептически отнесясь к бесконечной череде шаблонных историй Куинна (большинство вращалось вокруг детектива-медиума Жюля Грандена), счел его "наделенным чрезвычайно хорошим вкусом & интеллигентным", хотя и скорее бизнесменом, чем эстетом. Другая любопытная встреча была с приятелем Лавмена Леонардом Гейнором, связанным с "Парамаунтом". Тот заинтересовался возможностью киноадаптации вещей Лавкрафта (по их описаниям Лавменом), но из этой встречи явно ничего не вышло. Наконец, 20 июля Лавкрафт вернулся домой. Очередной рекорд продолжительности поездок был побит, но, не считая писем к Лилиан - часть из них явно навеки утрачена - и к другим корреспондентам, никакого связного отчета о путешествии не последовало.
   В начале октября Лавкрафт в компании Кука предпринял поездку в Бостон, Ньюберипорт и Хейверхилл, посетив Старую Корабельную церковь [Олд-Шип-Черч] (1681) в Хингэме и погостив у Трайаута Смита. В начале ноября (бабье лето необычно затянулось) Лавкрафт с Куком отправились на новую экскурсию по Бостону, Салему, Марбльхеду, Ньюберипорту и Портсмуту. Без сомнения, эти поездки стали источником вдохновления для "Тени на Иннсмутом", начатой в том же месяце и законченной в начале декабря. Правда, на тот момент холод пресек дальнейшие экскурсии, требовавшие продолжительного пребывания на свежем воздухе.
   Финансовое положение Лавкрафта не становилось лучше, хотя пока что и не делалось хуже. Публикация "Шепчущего во тьме" в "Weird Tales" в августе 1931 г. обогатили его на 350.00$ - сумма, которой, учитывая его похвалы, что ему удалось сократить свои расходы до 15.00$ в неделю, могло ему хватить более чем на пять месяцев. Вот как он этого добился:
  
   15.00$ в неделю удержат на плаву любого разумного человека самым приемлимым образом - поселив его в культурном окружении, если он знает, как искать жилье (это правило, правда, не действует в реальных мегаполисах вроде Нью-Йорка - но оно будет работать в Провиденсе, Ричмонде или Чарлстоне & вероятно, в большинстве небольших городков Северо-Запада­), придав его гардеробу разумно-консервативную опрятность, если он знает, как выбирать неброские модели & ноские ткани среди дешевых костюмов, & кормя его щедро & вкусно - если он не чудак-эпикуреец & если он не пытается питаться в ресторанах. Обязательно надо иметь кухонный альков & покупать провизию по ценам бакалеи & кулинарии вместо того, чтобы платить кофейням & закусочным цену с надбавкой, которую те требуют просто за обслуживание.
  
   Конечно, этому способствовала привычка Лавкрафта есть всего два раза в день (и очень скромно). Он действительно утверждал, что "мое пищеварение устраивает ад, если я пытаюсь есть чаще, чем раз в 7 часов".
   Однако оригинальная проза - особенно теперь, когда он писал работы, которые не потрафляли плебейским критериям редакторов бульварных журналов - не сильно помогала сводить концы с концами. Переиздания приносили очень мало: в середине 1931 г. он получил $12.25 от Selwyn & Blount (вероятно, за "Крыс в стенах" в сборнике "Switch On the Light" Кристины Кэмбелл Томсон [1931]) и еще 25.00$ за "Музыку Эриха Цанна" в "Creeps by Night" Дэшила Хэммета (1931); но, не считая ""Шепчущего во тьме" и 55.00$ за "Загадочный дом на Туманном утесе" от "Weird Tales", это, похоже, была вся оригинальная беллетристика, проданная им за тот год. Конечно, после неудач того лета Лавкрафт был не в том настроении, чтобы активно пристраивать свои работы. Осенью он по просьбе Дерлета послал тому несколько историй, включая "В склепе". По своей собственной инициативе Дерлет перепечатал рассказ (оригинальная машинописная копия была истрепана до предела), а затем надоедал Лавкрафту предложениями снова послать его Райту; Лавкрафт так и поступил, и рассказ был принят в начале 1932 г. за 55.00$.
   Антология "Creeps by Night" оказалась исключительно удачной и была переиздана Виктором Голланцем в 1932 г. в Англии под названием "Современные страшные рассказы", Blue Ribbon Books - в 1936 г., the World Publishing Co. - в 1944 г., а также в нескольких сокращенных вариантах в мягкой обложке. Это британское издание, определенно, привело к­ перепубликации "Музыки Эриха Цанна" в лондонским "Evening Standard" за 24 октября 1932 г., что принесло Лавкрафту еще 21.61$.
   В начале 1932 г. возник новый перспективный журнальный рынок - только чтобы опять закончиться ничем. Карл Суонсон из Уошберна (Северная Дакота) задумал издавать полупрофессиональный журнал "Galaxy", который использовал бы и оригинальные работы, и перепечатки из "Weird Tales". На том этапе Суонсон еще не определился, сколько он станет платить, но ве-таки обещал платить. Лавкрафт узнал о журнале от Генри Джорджа Вейсса и уже собирался написать Суонсону, когда Суонсон написал ему сам. Лавкрафт послал ему "Безымянный город" и "По ту сторону сна" (оба рассказа были отклонены "Weird Tales"), и Суонсон охотно их принял. Лавкрафт также ухватился за мысль послать Суонсон некоторые из рассказов, опубликованных в "Weird Tales", на которые ему принадлежали вторичные права на публикацию [second serial rights]; а поскольку он, очевидно, не знал, на какие рассказы у него были такие права, он спросил об этом Фарнсуорта Райта. Лавкрафт поведал Тальману, каков был ответ Райта:
  
   Райт ответил, что ноль из того, что принадлежит ему, и что - так как Суонсон, вероятно, станет ему конкурентом - он не одобряет перепродажу ему тех рассказов, на которые у меня есть последующие права. Иными словами, этот тупица, который эксплуатировал авторов за-ради собственной прибыли - прикарманивая все их права, пока они не научились их не отдавать, забраковывая их лучшие рассказы, перепечатывая другие ­без дополнительного вознаграждения и отступая от обещаний издавать их книги (в то же время продвигая работы своего дружка [Отиса Адальберта] Клайна) - этот жмот, который фактически хвастался приятелю Белкнэпа, что с финансовой точки зрения он держит своих авторов в ежовых рукавицах, потому что им, как правило, больше некуда девать свои работы - ожидает, что его безропотные овечки откажутся от своих законных прав в виде персональной услуги ему в обмен на его бессчетные милости! Ребята, я в восторге! Ладно - что я сделал, так это выдал ему цивилизованный родостровной [Rhodinsular] эквивалент лаконичного предписания, столь популярного ­в его собственном бурном мегалополисе [cosmopolis] - "да ну тебя в болото!"
  
   Отношения Лавкрафта с Райтом, определенно, накалились до предела. Райт явно использовал методы силового давления, чтобы "отговорить" своих авторов посылать что-то Суонсону - намекая, что он утратит желание принимать их вещи, если их опубликуют в "Galaxy". Фрэнк Лонг был так запуган этой угрозой, что отказался иметь дело с Суонсоном. Лавкрафт, который при сложившихся обстоятельства все равно был не расположен посылать что-то Райту, был свободен от подобных терзаний.
   К сожалению, начинанию Суонсона не суждено было воплотиться в жизнь; к концу марта оно сошло на нет, так как Суонсону не удалось организовать финансирование и печать журнала. У него была смутная идея печатать журнал на мимеографе или в виде серии брошюр, но Лавкрафт справедливо заключил, что это звучит не слишком многообещающе - на поверку так и получилось. Суонсон исчез, и о нем больше не слышали.
   Определенно, было большой неудачей, что Лавкрафт за всю жизнь так и не смог подыскать себе еще один надежный рынок для сбыта работ, помимо "Weird Tales". Первый рассказ, проданный "Amazing Stories", стал и последним, поскольку плата оказалась вопиюще мала и несвоевременна. "Tales of Magic and Mystery" платили не лучше и, выпустив пять номеров, свернули работу. Если Лавкрафт когда-то что-то и посылал в "Strange Tales", ему, очевидно, ничего не удалось туда пристроить (да и в любом случае, журнал прекратил существование после семи выпусков), а две продажи в "Astounding Stories" произошли только в середине 1930-х гг. и были по сути случайным везением. Возникни второй такой рынок, Лавкрафт мог бы использовать его как рычаг давления на Райта, заставляя того принимать вещи, с которыми Райт в противном случае мог бы и потянуть время, - чтобы удержать Лавкрафта в "Weird Tales".
   Конечно, реальным путем и к коммерческому успеху, и к литературному признанию была бы книга. В марте 1932 г. такая перспектива появилась в третий раз, но снова потерпела неудачу. Артур Лидс поговорил о Лавкрафте со своим другом, который был редактором в издательстве Vanguard (бывшем Macy-Masius, вовлеченном в щекотливую ситуацию с изданием "Not at Night!" Эсбери), в результате чего Лавкрафт получил письмо с запросом. Vanguard просил роман, но Лавкрафт (уже отрекшийся от "Поисков неведомого Кадата" и "Случая с Чарльзом Декстером Вардом" и, очевидно, не рассматривающий "Хребты Безумия" как настоящий роман) ответил, что у него ничего нет в запасе. Тем не менее, издательство попросило прислать что-нибудь из его рассказов, так что Лавкрафт послал им "Фотомодель Пикмэна", "Ужас Данвича", "Крыс в стенах" и "Зов Ктулху". Рассказы, в конечном итоге, были возвращены.
   Как поживали литературные переработки? Не особенно хорошо. После работы, проделанной для Зилии Бишоп и Адольфа де Кастро, на горизонте не появилось никаких новых претендентов на роль авторов мистики. Конечно, переработки страшных рассказов были сравнительно небольшой гранью его ревизионной работы, которая сосредотачивалась на более приземленных вещах - учебных пособиях, стихах и т.п. Но уход из постоянных клиентов Дэвида ван Буша, наряду с нежеланием, либо неумением Лавкрафта рекламировать свои услуги, сделал этот приработок очень нерегулярным.
   Примерно в то же время Лавкрафт подготовил полную таблицу расценок за свою ревизионную работу, подробно перечисляя все виды деятельности, которые он может гарантировать (от обычного чтения до полноценной "негритянской" работы), и расценки на нее. Они следующие:
  

Г.Ф. Лавкрафт - Расценки на Работу с Прозой

Только Чтение - самые общие замечания

   1000 слов или меньше 0.5
   1000-2000 0.6
   2000-4000 1.0
   4000-5000 1.2
   20 центов за каждую 1000 слв свыше 5000
  

Только Критика - подробная аналитическая оценка без обработки

   1000 слов или меньше 1.5
   1000-2000 2.0
   2000-4000 3.0
   4000-5000 3.7
   60 центов за каждую 1000 слв свыше 5000
  

Литературная обработка & Копирование (за страницу из 330 слов)

      -- Перепечатывание на пишущей машинке - двойной интервал, 1 копия. Правка только правописания, пунктуации & грамматики 0.25
      -- Легкая обработка, без перепечатывания (некоторые улучшения стиля, никаких новых идей) 0.25
      -- Легкая обработка, перепечатывание, двойной интервал, 1 копия 0.50
      -- Крупная обработка, без перепечатывания (посредством исправлений, включая структурные изменения, перестановки, добавления или вычеркивания - возможно, введение новых идей или элементов сюжета. Требует нового текста или отдельной РП [рукописи].) Черновым наброском без стенографии 0.75
      -- Крупная обработка как выше, перепечатывание, двойной интервал, 1 копия 1.00
      -- Обработка старой РП., конспекта, набросков сюжета, зачатка идеи или просто пожелания - т.е., "негритянское сочинение". Текст полностью обработчика -одновременно язык &­ изложение. Черновик, без стенографии 2.25
      -- Обработка как выше, перепечатывание, двойной интервал, 1 копия 2.50
   Твердые ставки, указанные для отдельных работ, зависят от ожидаемых затрат времени &­ энергии.
  
   Эти расценки, хотя, возможно, и несколько выше, чем того, что он запрашивал ранее, по-прежнему кажутся преступно низкими; и все же Лавкрафт, кажется, повезло бы, найди клиентов даже с такими расценками.
   В 1931 г., видимо, появился шанс получить регулярную работу, но Лавкрафт не смог его принять. В начале года он упоминает о "должности вычитчика & корректора", которая была ему предложена, но она была в Вермонте, что "сделало ее физически невозможной в качестве круглогодичного занятия". Я не уверен, об этом или о похожем предложении речь пойдет позже в том же году, когда издательство Stephen Daye Press из Брэттлборо в Вермонте (под управлением Вреста Ортона) наняло его для литературной обработки и корректурной вычитки "Истории колледжа Дартмута" Леона Бурра Ричардсона (1932). Лавкрафт упоминает об этом в сентябре, а в начале октября телеграмма вызывает его к Хартфорд (Коннектикут) для неких "личных переговоров", связанных с проектом. Хотя за свою работу над книгой Лавкрафт получил всего 50.00$ плюс издержки, он счел, что это "может оказаться первым шагом к большему количеству работы от Stephen Daye", но этого не произошло. Работа Лавкрафта над историей колледжа Дартмута, на самом деле, свелась к простому техническому редактированию - я не заметил в этом научном труде реальных следов прозы Лавкрафта.
   Время от времени Лавкрафт делал и другие попытки разжиться наличными. Уилфред Бланч Тальман оставил свой пост в "New York Times" и начал работу на компанию Texaco; частью его обязанностей было редактирование нескольких фирменных газет, включая "Texaco Star". В конце 1930 г. Лавкрафт сообщает Тальману, что мог бы написать целый ряд "описательных туристических трактатов" под общим названием "По следам Прошлого". Это предложение, кажется, было сделано под влиянием настроения, и, разумеется, из него ничего не вышло. Тальман, однако, убеждал Лавкрафта попробовать продать рассказы о путешествиях, хотя Лавкрафт был скептичен:
  
   У меня есть сомнения относительно коммерческой пригодности подобного материала, так как мой стиль - а также основные принципы отбора собираемого материала - кажутся мне теми, к которым современный деловой мир категорически неприязнен & даже активно враждебен. Я доводилось видеть печатную продукцию турфирм - она лежит бесплатными стопками в залах ожидания - & до сих пор их материалы о путешествиях казались мне совершенно иными по тону, атмосфере & содержанию, нежели мои. Возможно, я мог бы искусственно изготовить что-нибудь, удовлетворяющее их требованиям, изучи я эти требования более полно... О сбыте, тем не менее, легче говорить, чем сделать. Некоторые считали, что мои вещи вполне подошли бы [газете] "Christian Science Monitor", у которой своего рода пунктик на путешествиях; но на поверку оказалось, что в "Monitor" всегда говорится о более экзотических & необычных местах, нежеле те, что посещаю я.
  
   Лавкрафт, вероятно, прав в своей оценке. Чтобы его рассказы о путешествиях стали более продаваемыми, требовалось не просто устранение из текстов все архаизмов, но и радикальная переделка и переакцентирование, а также подавление нестандартного личного мнения. Травелоги, как они есть, так упоительно читать именно потому, что это произведения человека, который одновременно крайне наблюдателен - и восхитительно непохож на других; а, учитывая характер Лавкрафта, попытка разбавить их водой, чтобы угодить коммерческому рынку, была бы столь же тяжела и неприятна, как и сочинение низкопробных поделок.
   Одной очень необычной работой, найденной Лавкрафтом примерно тогда, была продажа билетов в кинотеатре. Профессор из университета Брауна, Роберт Кенни (1902-1983), утверждал, что видел, как Лавкрафт вечером шел в центр (он работал в ночную смену) и сидел в кассе одного из кинотеатров, читая книгу в промежутках между выдачей билетов. Я спрашивал об этом Гарри K. Бробста, и он подтвердил рассказ, сообщив, что Лавкрафт признавался ему, что нашел такую работу и что поначалу она действительно ему нравилась, но продолжалась не слишком долго. Бробст не знает, когда именно Лавкрафт занимал это место, но полагает, что это было вначале депрессии, возможно, в 1929-30 гг.
  
  
  
   Так или иначе, невзирая на отказы и ненадежные перспективы ревизионной работы, Лавкрафту в феврале 1932 г. удалось написать новый рассказ, "Сны в Ведьмином доме" [The Dreams in the Witch House]. Его рабочее название - "Сны Уолтера Джилмена" - все объясняет. Студент-математик из Мискатоникского Университета по имени Уолтер Джилмен, живущей в комнате странной формы в ветхом Ведьмином доме в Архэме, начинает видеть необычные сны, полные совершенно неописуемыми образами, звуками и формами; в других снах, несколько более реалистичного сорта, появляется громадная крыса с человеческими руками - Бурый Дженкин, который некогда была демоном-фамильяром ведьмы Кеции Мейсон, жившей в старину Ведьмином доме. С течением времени Джилмен начинает демонстрировать на занятиях примечательное интуитивное понимание гиперпространства или четвертого измерения. Затем его видения принимают еще более причудливый оборот, и, судя по всему, он ходит во сне. Кеция, кажется, уговаривает его на некое невыразимое деяние ("Он должен встретить Черного Человека и отправиться вместе с ними к престолу Азатота в центре предельного Хаоса"). Затем в одном очень ясном сне он видит себя "полулежащим на высокой террасе с причудливым ограждением - над бескрайними лабиринтами диковинных, невероятных пиков, балансирующих плоскостей, куполов, минаретов, горизонтальных дисков, нанизанных на остроконечные башенки и бесчисленных форм еще большей дикости". Балюстрада украшена необычными фигурками, изображающими бороздчатых, бочкообразных созданий (то есть, Старцев из "Хребтов Безумия"); и Джилмен просыпается с криком, когда видит этих бочкообразных созданий во плоти, приближающимися к нему. На следующее утро бочкообразная фигурка - которую он отломил от ограды во сне - обнаруживается в его постели.
   Дело, похоже, стремительно приближается к некой чудовищной кульминации. Похищен ребенок. Затем в сне Джилмен оказывается в некой комнате странных очертаний вместе с Кецией, Бурым Дженкином и ребенком. Кеция собирается принести ребенка в жертву, но Джилмен выбивает нож из ее руки, и тот с лязгом падает в некую близкую пропасть. Они с Кецией борются, и ему удается напугать ее, показав распятие, подаренное ему другим жильцом; когда Бурый Дженкин бросается ей на помощь, он пинком отправляет фамильяра в пропасть, но не раньше, чем тот успевает принести ребенка в жертву. На следующую ночь друг Джилмена Франк Элвуд становится свидетелем несказанного ­ужаса: он видит, как некое крысоподобное создание буквально вгрызается в тело Джилмена, вырывая ему сердце. Ведьмин дом с тех пор больше не сдается, а несколько лет спустя, когда его сносят, обнаруживается гигантская груда человеческих костей, а также кости некого крупного крысоподобного существа.
   Можно безоговорочно согласиться со Стивеном Дж. Марикондой, окрестившим эту историю "Великолепным Провалом Лавкрафта". В некотором смысле "Сны в Ведьмином доме" являются самой космической историей из всего написанного Лавкрафтом: он предпринял реальную - и очень дерзкую - попытку визуализировать четвертое измерение:
  
   Все объекты - равно органического и неорганического происхождения - совершенно не поддавались описанию или даже осмысления. Джилмен иногда сравнивал неорганические­ массы с призмами, лабиринтами, нагромождениями кубов и плоскостей и с циклопическими постройками; среди органических же объектов он с удивлением обнаруживал скопления пузырей, осьминогов, многоножек, оживших индусских идолов и сложнейших арабесок, охваченные своего рода змееподобным оживлением.
  
   Размах воображения в повести почти невыносимо огромен; но все крайне запутано неряшливым стилем и и полной нерасберихой с тем, что происходит. В ней Лавкрафт впадает в банальную и напыщенную вычурность, которая почти походит на пародию на его обычный стиль: "Все, что он видел, было неописуемо ­угрожающим и ужасным; ...он ощущал неистовый, отвратительный страх". В рассказе есть бесчисленные неразрешенные моменты. Зачем в истории внезапно появляются Старцы? С какой целью был принесен в жертву ребенок? Как мог атеист Лавкрафт написать, что Кеция испугалась при виде распятия? Почему Ньярлатхотеп появляется в традиционном облике Черного Человека? В финальной схватке с Кецией, каково назначение пропасти - помимо удобного места, куда можно было закинуть пинком Бурого Дженкина? Как Дженкин сумел выбраться из пропасти, чтобы сожрать сердце Джилмена? Лавкрафт, похоже, не продумал ни один из этих моментов; такое ощущение, словно, нацелясь на создание на непрерывного ряда ярких образов, он не потрудился продумать их логически или обосновать.
   "Сны в Ведьмином доме" - предельная модернизация Лавкрафтом традиционного мифа (о колдовстве) с помощью современной науки. Фриц Лейбер, который написал самое проницательное эссе об этом рассказе, отмечает, что это "самое тщательно проработанное произведение Лавкрафта о гиперпространственных перемещениях. Здесь (1) предоставлено рациональное обоснование для таких перемещений; (2) гиперпространство визуализировано и (3) придуман спусковой механизм для таких перемещений". Лейбер углубленно разбирает эти моменты, отмечая, что отсутствие какого-то механического приспособления для таких путешествий важно для рассказа, так как иначе невозможно было бы понять, как "ведьма" из XVII века могла проворачивать такой трюк; в сущности, Кеция просто прибегала к высшей математике, "представляя" себя в гиперпространстве.
   Лавкрафт, однако, по-прежнему был настолько неуверен в качестве своей работы, что испытывал потребность выяснить мнение своих знакомых о рассказе до того, как он куда-то его отошлет, - поэтому он начал рассылать и оригинал, и машинописную копию своим корреспондентам. Некоторым рассказ, похоже, понравился, но реакция Огюста Дерлета была совсем иной. Резкость критики Дерлета можно оценить по ответу Лавкрафта: "...ваша реакция на мои несчастные "Сны в Ведьмином доме", в общем, примерно такая, как я и ожидал - правда, я и помыслить не мог, что несчастная чепуха действительно насколько плоха, как вы постановили. ...Вся ситуация показывает меня, что мои творческие дни, вероятно, миновали". Это совсем не то, что Лавкрафту надо было услышать в тот момент. В другом письме он говорит о вердикте Дерлета чуть более конкретно: "...Дерлет не сказал, что это непродаваемо; на самом деле, он, скорее, полагает, что это будет продано. Он сказал, что это плохая вещь, что совершенно другое и куда более прискорбно важное дело". Иными словами, по мнению Дерлета, этот рассказ был подобен всему тому хламу, появляющемуся на страницах "Weird Tales", который Лавкрафт регулярно осыпал бранью. Неудивительно, что Лавкрафт решил не посылать повесть в какой-то журналы и просто позволил ей собирать пыль. Годом позже Дерлет искупил свое поведение, еще раз выпросив повесть (якобы чтобы перечитать) и тайком отослав ее Фарнсуорту Райту, который охотно принял ее и заплатил за нее Лавкрафту 140.00$. Она появилась в июльском номере "Weird Tales" 1933 г.
  
  
  
   В то время на горизонте Лавкрафта появилось еще больше новых поклонников, коллег и авторов. Одним из них был очень странный тип из Буффало (Нью-Йорк) по имени Уильям Ламли. Ламли был одним из тех, кого заинтриговала развивающаяся псевдомифология Лавкрафта; большинство таких корреспондентов убирались восвояси через несколько недель или месяцев, однако Ламли задержался. Как и некоторые современные оккультисты, он был убежден, что мифы Лавкрафта - чистая правда и не имеет значения, что Лавкрафт с товарищами заявляют, что это все - их выдумка: "Мы можем думать, что мы сочиняем, и можем даже (абсурдная мысль!) не верить в то, что мы пишем, но по сути дела мы говорим правду вопреки самим себе - поневоле служа рупорами Цаттогвы, Крома, Ктулху и прочих приятных господ Извне".
   Куда более уравновешенным человеком был Гарри Керн Бробст (р. 1909), который родился в Уилмингтоне (Делавэр), а в 1921 г. переселился в Аллентаун (Пенсильвания). В юности он увлекся мистической и научной фантастикой, особенно полюбив работы По, Верна, Дансени, Кларка Эштона Смита и Лавкрафта. Написав в "Weird Tales" Фарнсуорту Райту, он получил адрес Лавкрафта и начал переписку с ним, осенью 1931 г. Некоторое время спустя удачное стечение обстоятельств свело новых знакомых куда ближе.
   После окончания школы Бробст решил попробовать себя в сфере ухода за психическими больными. Друг посоветовал ему обратиться на медицинские курсы в больнице Батлера в Провиденсе, и Бробст был принят. Рассказав Лавкрафту о таком повороте событий, Бробст получил длинное письмо, подробно описывающее все старинные достопримечательности Провиденса, чтобы Бробст смог ощутить себя в городе как дома, даже не успев сюда попасть.
   Бробст прибыл в Провиденс в феврале 1932 г. Несколько недель спустя он навестил Лавкрафта и оставил трогательные воспоминания и о самом Лавкрафте, и о его скромной резиденции в доме 10 на Барнс-стрит:
  
   Это был высокий человек с землистым цветом лица, очень оживленного..., с темными, блестящими глазами. Я не знаю, много ли в таком описании проку, но он производил впечатление - полного жизни человека. Мы немедленно стали друзьями...
   В доме 10 на Барнс-стрит он, по-моему, тогда жил на нижнем этаже... когда вы входили в комнату, что он занимал, в ней не было никаких окон - она была полностью изолирована, и он жил только при искусственном освещении. Помню, как зашел туда однажды - было самое холодное время года... В комнате было душно, очень пыльно (он никому не позволял смахивать пыль, особенно с книг); его постельное белье было весьма (мне неловко это говорить) грязным... И у него нечего было есть кроме куска сыра.
  
   Как сможет Лавкрафт когда-нибудь загладить позор грязных простыней! Он, тот, кто был столь щепетилен в вопросе личной опрятности, похоже, куда менее добросовестно относился к своему быту. Далее Бробст описывает, как Лавкрафт несколько театрально взял с полки книгу и сдул накопившуюся на ней пыль: очевидно, он считал изысканным и оригинальным, что у такого старого ископаемого полки полны пыльных старых книг.
   Бробст будет очень тесно общаться с Лавкрафтом на протяжении следующих пяти лет, навещая его по несколько раз в неделю, ходя с ним по музеям, обедая с ним в ресторанах и встречаясь с иногородними гостями Лавкрафта, когда они приезжали в Провиденс. Немногие в тот период знали Лавкрафта лучше и ближе, чем Гарри Бробст. Позднее он получит степень бакалавра психологии в университете Брауна и степень доктора философии в Университете Пенсильвании. На протяжении многих лет он преподавал в университете штата Оклахома и по-прежнему проживает в Стиллуотере (Оклахома).
   Летом 1932 г. Лавкрафт вошел в контакт с Эрнестом Э. Эдкинсом. Эдкинс (1867-1946) был прославленным представителем "блаженных дней" самиздата 1890-х гг.; Лавкрафт восхищался его ранними произведениями, часть которых была крепкой мистикой (хотя впоследствие Эдкинс отшел от мистики и утверждал, что презирает ее). В середине 1930-х гг. Лавкрафту удасться заманить его обратно в самиздат, и в 1936 г. Эдкинс выпустит несколько номеров отличного любительского журнала "Causerie". Невероятно, но факт - Лавкрафт сохранил все письма Эдкинса к нему (что с ним редко случалось из-за хронической нехватки свободного места), и судя по этим письмам их переписка представляла исключительный интерес. Однако Эдкинс писал, что как-то умудрился потерять большую часть (или все) писем Лавкрафта.
   Ричард Эли Морс (1909-1986) была другим товарищем, с которым Лавкрафта свел Сэмюэль Лавмен. Они встретились в мае 1932 г., когда Лавкрафт проезжал через Нью-Йорк по дороге на юг, и по возвращении Лавкрафта домой завязалась оживленная переписка. Морс, выпускник колледжа Амхерста, чья семья была связана с университетом Принстона, будучи в Амхерсте, выпустил книгу стихов, "Winter Garden" (1931), хотя помимо этого написал не слишком много. Какое-то время он работал в библиотеке университета Принстона, затем в 1933 г. был нанят своим дядей для исследовательской работы в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне.
   Бульварный автор из Миннесоты Карл Якоби (р. 1908) лично связался с Лавкрафтом в конце февраля 1932 г. Лавкрафт тепло отозвался о неплохом рассказе о подводном кошмаре ("Майв", "Weird Tales", январь 1932 г.), который, возможно, был написан под влиянием Лавкрафта. Несколько меньший энтузиазм вызывали у него другие работы Якоби, выходившие в журналах, специализирующихся на мистике, научной фантастике и "фантастической угрозе". Якоби, похоже, не стал постоянным корреспондентом Лавкрафта - обнаружено всего одно его письмо (27 февраль 1932 г.) Огюст Дерлет выпустил три сборника произведений Якоби в Arkham House.
  
  
  
   18 мая Лавкрафт уехал в Нью-Йорк. Он собирался задержаться лишь ненадолго перед тем, как отправиться дальше на юг; но Фрэнк Лонг уговорил его остаться на неделю, так как в июне в их семейной квартире планировался ремонт и Лавкрафту было бы неудобно остановиться здесь на обратном пути. На Лавкрафта обрушился обычный шквал светских визитов, встреч с нью-йоркской "шайкой" - Мортоном, Лидсом, Лавменом, Керком, Кляйнером, Тальманом и другими; наконец, 25 мая, он сумел вырваться, сев на вечерний автобус до Вашингтона, а там - последовательно на автобусы до Ноксвилля, Чаттануги (где он поднялся на Обзорную гору и побывал в горной пещеру) и Мемфиса (где он впервые увидел Миссисипи), затем вниз до Виксберга (чьи изящные улочки он по достоинству оценил) и, наконец, до Натчеза.
   В Натчезе Лавкрафт был очарован одновременно впечатляющим природным пейзажем (200-футовые отвесные скалы над Миссисипи, бодрящий тропический климат и растительность) и старинными достопримечательностями самого города. Тот был основан французами в 1716 г., передан Великобритании в 1763 г., захвачен испанцами в 1779 г. и сдан Соединенным Штатам в 1798 г. Многие величавые особняки все еще стояло, а - как в Чарлстоне и Ньюпорте - тот факт, что Натчез в торговом значении уступал другому городу (Виксбергу), позволил ему превратиться в своего рода музей под открытым небом.
   Затем Лавкрафт отправился еще дальше на юг, к своей главной цели - Новому Орлеану. Ему не понадобилось много времени, чтобы почувствовать очарование этого необычного города: прибыв в конце мая, к 6 июня он уже был готов провозгласить, что три города, Чарлстон, Квебек и Новый Орлеан, "выделяются [среди прочих] как самые древние & экзотические городские центры Северной Америки". Естественно, больше всего ему понравился французский квартал - Vieux Carre - с его уникальным сочетанием французского и испанского архитектурных стилей, но и более современные части города с их длинными тенистыми улицами и величественными зданиями он тоже нашел привлекательными. Открытые кладбища, внутренние дворики общественных и частных зданий, большой собор 1794 г. на площади Джексон-сквер и другие места были изучены вдоль и поперек; и 11 июня Лавкрафт сел на речной паром до Алжира, пригорода Нового Орлеана, таким образом в первый и последний раз в жизни ступив на землю к западу от Миссисипи.
   Ближе к концу пребывания Лавкрафта в Новом Орлеане произошла интересная встреча. Лавкрафт написал о своей поездке Роберту Э. Говарду, который горько сожалел о невозможности самому приехать туда и встретиться со своим обожаемым товарищем по переписке; и Говард сделал лучшее, что мог - телеграфировал своему друга Э. Гоффману Прайсу, который проживал во Французском Квартале, и рассказал ему о Лавкрафте. В результате Прайс встретился с Лавкрафтом в воскресенье, 12 июня; встреча продолжалась 25 с половиной часов, до полуночи понедельника.
   Эдгар Гоффман Прайс (1898-1989), несомненно, был человеком необычным. Человек множества дарований, от арабского языка до фехтования, в начале 1920-х годов он написал несколько неплохих рассказов для "Weird Tales" и других популярных журналов, включая превосходного "Чужестранца из Курдистана" ("Weird Tales", июль 1925 г.). Прайс был добрым другом Фарнсуорта Райт и мог знать последнего даже до того, как тот стал редактором "Weird Tales".
   Депрессия нанесла Прайсу несколько серьезных ударов: в мае 1932 г. он был уволен с хорошо оплачиваемой работы в компании Prestolite и решил попробовать свои силы в сочинительстве. Он понимал, что сможет зарабатывать им на жизнь, только сочиняя то, что по нраву редакторам, поэтому весьма хладнокровно начал угождать требованиям рынка, штампуя дешевые поделки в жанре мистики, "ориентальщины", "фантастической угрозы" и т.п. В результате в 1930-40-х гг. Прайс стабильно обеспечивал очень гладко написанным, но литературно бросовым материалом такие журналы как "Weird Tales", "Strange Detective Stories", "Spicy-Adventure Stories", "Argosy", "Strange Stories", "Terror Tales" и т.п., навлеча на себя проклятие дурновкусия и обреча подавляющее большинство своих работ на заслуженное забвение.
   И все же Лавкрафт был просто очарован личностью Прайса:
  
   Прайс - замечательный парень: уэст-пойнтер [выпускник Уэст Пойнта], ветеран войны, знаток арабского, ценитель восточных ковров, непрофессиональный фехтовальщик, математик, любитель поработать с медью & железом, шахматист, пианист & тому подобное! Он смуглый & стройный, не очень высокий & с черными усиками. Говорит он гладко & безостановочно, & некоторые могли бы счесть его занудой -­ мне же нравится слушать, как он болтает.
  
   У Прайса в свою очередь тоже есть волнующий рассказ о первой встрече с Лавкрафтом:
  
   ...он достаточно сильно сутулился, чтобы я недооценил его рост, равно как и ширину плеч. Его лицо было тонким и узким, вытянутым, с длинным подбородком и челюстью. Ходил он стремительным широким шагом. Его речь была быстра и довольно отрывиста. Казалось, его телу трудновато поспевать за проворством его ума.
   Он не был напыщен, и он не был претенциозен - совсем наоборот. Просто у него была необычная манера использовать формальные и академические выражения для самых небрежных замечаний. Мы не успели пройти и квартала, как стало понятно, что никакая иная манера речи не была бы для ГФЛ настолько естественной. Используй он менее высокопарные обороты и возьмись говорить, как другие - это выглядело бы манерностью...
   Двадцать восемь часов подряд мы тараторили, обмениваясь идеями, перекидываясь фантазиями, превосходя друг друга выдумками. У него был огромный интерес ко всему новому: зрелищам, звукам, оборотам речи, незнакомым идеям. За всю свою жизнь я встретил всего пару человек, которые приближались к нему в том, что я называю "жадностью ума". Ненасытностью до слов, идей, мыслей. Он конкретизировал, комбинировал, дистиллировал - и все это в темпе пулемета.
  
   Если это еще не было очевидно в таком множестве других случаев, этой первой встречи с Прайсом достаточно, чтобы показать, насколько зрелым человеком стал Лавкрафт за прошедшие 15 лет.
   Один курьезный миф, который возник в связи с поездкой Лавкрафта в Новый Орлеан, - убеждение, что Прайс отвел Лавкрафта в бордель, где девочки оказались страстными читательницами "Weird Tales", особенно любившими рассказы Лавкрафта. На самом деле, эта история (если она все-таки не полностью вымышленная) относится к Сибери Куинну; дальше рассказывают, что девочки предложили Куинну развлечься "за счет заведения" в честь его выдающихся заслуг. Прайс недвусмысленно и весьма сухо отмечает в своих воспоминаниях, что из уважения к чувствительности Лавкрафта "полностью пропустил конкубин".
   Из Нового Орлеана Лавкрафт, в конце концов, отправился дальше - в Мобил (Алабама), затем в Монтгомери и Атланту, хотя последний город был современен и не обладал для него никакой притягательностью. Далее он проследовал через Каролины [Южную и Северную Каролину] в Ричмонд, которого достиг ближе к концу июня. После обычного осмотра памятных мест, связанных с По и Конфедерацией, Лавкрафт ненадолго заглянул во Фредериксберг, Аннаполис и Филадельфию, наконец вернувшись обратно в Нью-Йорке примерно 25 июня. На сей раз он остановился в меблированных комнатах неподалеку от дома Лавмена на Бруклин-Хайтс. Он собирался задержаться в городе более, чем на неделю, но 1 июля телеграмма от Энни внезапно вызвала его домой.
   Лилиан была в критическом состоянии и не было надежды, что она оправится. Лавкрафт сел на первый же поезд до Провиденса, прибыв поздним вечером 1-го числа. Он нашел Лилиан в полукоме, из которой та не выйдет до самой своей смерти (3 июля). Ей было семьдесят шесть лет. Причиной смерти в ее свидетельстве смерти указан атрофический артрит. Лавкрафт неоднократно упоминал об ее недомоганиях - в основном, о неврите и люмбаго - которые в целом должны были сильно ограничивать ее подвижность и практически приковать к дому. И вот эти разнообразные недуги наконец ее убили.
   В своей переписке Лавкрафт не придавался выражению сильных эмоций, и это было его правом; но в его сообщениях друзьям об уходе Лилиан звучит с трудом скрываемое глубокое горе: "Внезапность случившегося и ошеломляюща, и милосердна - последнее оттого, что мы все никак не можем осознать, субъективно, что же вообще произошло. Например, кажется чем-то совершенно неестественным трогать подушки, ради моей тети положенные в кресло-качалку возле моего стола - ее привычное ежевечернее место для чтения".
   Что же на самом деле Лилиан значила для Лавкрафта? Это чрезвычайно трудно сказать - не только из-за полного отсутствия чего-то, написанного ее рукой, но и из-за того, что Лавкрафт почти никогда не упоминал о ней в переписке. Это не значит, что он мало думал о ней; скорее наоборот - после 1926 г. она стала такой неотъемлемой частью дома 10 на Барнс-стрит, таким насущным компонентом нормальности его мира, что ее отсутствие казалось невообразимым. Любые разногласия и трения, порожденные ее возражениями против его брака (а это по-прежнему всего лишь предположения), должны были давно остаться в прошлом; несомненно, Лавкрафт не изливал бы свою душу в письмах к Лилиан из Нью-Йорка, если бы между ними действительно возникло отчуждение. Лилиан связывала его не только с матерью, но и с любимым дядей Фрэнклином Чейзом Кларком, который наряду с Уипплом Филлипсом заменял ему отца - то, чего не мог сделать Уинфильд Лавкрафт.
   В августе Лавкрафт дважды получил возможность немного увеличить свою самооценку. В июльском номере "American Author" 1932 г., журнала для писателей, вышла статья Дж­. Рэндла Лютена, озаглавленная "Что делает рассказ удачным?" Лавкрафт, Кларк Эштон Смит и Эдмонд Гамильтон (!) приводятся в ней, как образцы эталонных рассказчиков. На поверку, эта статья - чудовищный пример работы автора, совершенно равнодушного к любым достоинствам повествования, более утонченным, нежели "шарм" и саспенс.
   Несколько более весомый знак признания принадлежал Гарольду С. Фарнезе (1885-1945), композитору, чье произведение в 1911 г. получило приз Парижской консерватории; тогда он был заместителем директора Института Музыкального Искусства в Лос-Анджелесе. Фарнезе захотел переложить на музыку два соннета из "Грибов с Юггота" - "Mirage" и "The Elder Pharos" (оба вышли в "Weird Tales" за февраль-март 1931 г.), что и было сделано. Вскоре после этого, Фарнезе предложил Лавкрафту написать либретто для целой оперы или музыкальной драмы по мотивам его творчества вообще - с предполагаемым названием (весьма нелепым) "Юррегарт и Юннимэйд [Yurregarth and Yannimaid], или Болотный город"; но Лавкрафт отклонял предложение, сославшись на полное отсутствие опыта в драматургии (очевидно, его пьеса 1918 г. "Альфредо" была не в счет). Трудно представить, на что это могло бы походить.
   Путешествия Лавкрафта 1932 г. ни в коем случае не пришли к концу. 30 августа он отправился в Бостон, чтобы провести время с Куком. На следующий день они вдвоем отправились в Ньюберипорт, чтобы наблюдать полное солнечное затмение, и отдали должное прекрасному зрелищу. Оттуда Лавкрафт проследовал в Монреаль и Квебек, проведя в этих городах четыре дня (2-6 сентября). Лавкрафт пытался убедить Кука отправиться с ним, но Кука не радовала крайне аскетическая манера, в которой путешествовал­ его друг (сон в поездах или автобусах, скудная пища, непрерывный осмотр достопримечательностей и т.д.) Кук, тем не менее, встретился с Лавкрафтом по его возвращении, и более яркого отражения безумных путевых привычек Лавкрафта, чем нарисованный им портрет, нельзя и пожелать:
  
   На следующий вторник рано утром, прежде чем я пошел на работу, Говард вернулся из Квебека. Никогда ни до, ни после того я не видел подобного зрелища. Складки кожи свисают со скелета. Глаза запали в глазницы, напоминая дыры, прожженые в одеяле. Эти изящные, нервные кисти и пальцы художника - просто как когти. Человек был мертв и держался только на нервной энергии... Я испугался. А испугавшись, я разозлился. Возможно, моя злость в значительной степени была на самого себя - за то, что позволил ему в одиночку отправиться в эту поездку. Но какой бы не была истинная причина злости, на него я разозлился совершенно искренне. Ему требовался тормоз; что ж, будет ему тормоз - и прямо сейчас.
  
   Кук немедленно отвел Лавкрафта в ресторан Уолдорфа, где заставил его хорошенько поесть, а потом снова привел его к себе на квартиру, чтобы Лавкрафт мог отдохнуть. Вернувшись с работы в пять часов вечера, Кук заставил Лавкрафта еще раз поесть и только после этого позволил ему уйти. Трудно представить, как Лавкрафт мог получать реальное удовольствие от посещаемых мест, держась на одной нервной энергии и почти без пищи и отдыха; и тем не менее, он делал это снова и снова.
   Почти сразу же по возвращении в Провиденс Лавкрафта ждала целая вереница гостей. Одним из них был Дональд Уондри, который снова приехал в Провиденс после пятилетнего перерыва; он прибыл 13-го числа. Все эти светские визиты привели рабочий график Лавкрафта в полный хаос - одной только корреспонденции должны были накопиться целые груды - и все же в начале октября Лавкрафту удалось вырваться в новую поездку в Бостон, Салем и Марбльхед.
  
  
  
   Где-то весной или летом 1932 г. появляется новая перспективная литературная клиентка - перспективная не потому, что она выказывала какой-то талант или склонность стать настоящим писателем, а потому что она регулярно давала Лавкрафту работу. Это была Хейзл Хильд (1896-1961), женщина, о которой мне почти ничего неизвестно. Она родилась и, очевидно, провела большую часть жизни в Сомервилле (Массачусетс) и, насколько мне известно, не издала ничего кроме пяти рассказов, переделанных или написанных за нее Лавкрафтом. В отличие от Зилии Бишоп, она не написала воспоминаний о Лавкрафте, так что неясно, как она с ним познакомилась и на что походили их профессиональные или личные отношения. Мюриэль Эдди (если мы можем доверять ей в этом вопросе) сообщает, что Хильд вступил в клуб писателей, организованный четой Эдди, и что именно они направили ее к Лавкрафту, когда направленность ее работ стала очевидна. Далее Эдди пишет, что Хильд признавалась ей в смутном романтическом интересе к Лавкрафту: как-то раз ей удалось убедить Лавкрафта навестить ее в Сомервилле, где она устроила ему ужин при свечах. Я совершенно не уверен в правдивости этого рассказа, учитывая ненадежность Мюриэль Эдди в других вопросах. Кук сообщает, что Лавкрафт планировал навестить Хильд в Сомервилле в начале сентября, по своему возвращению из Квебека, но это могло быть невинным полуделовым-полусветским визитом.
   Есть серьезная причина полагать, что некоторые (если не все) из пяти рассказов, исправленных Лавкрафтом для Хильд, были написаны в 1932 или 1933 г., хотя последние из них не будут опубликованы до 1937 г. Первым, похоже, был "Человек из камня" [The Man of Stone] ("Wonder Stories", октябрь 1932 г.) Хильд писала Дерлету об этом рассказе: "Лавкрафт помогал мне с этой историей столько же, сколько с другими, и по сути переписал целые абзацы. Обычно он критиковал абзац за абзацем, делая возле них пометки карандашом, а затем заставлял меня их переписывать, пока они его не удовлетворяли". Думаю, это заявление почти полностью ложно или сомнительно. Судя по комментариям Лавкрафта к историям Хильд, крайне маловероятно, чтобы он просто правил их или предлагал изменения, которые затем вносила сама Хильд; скорее, большинство или все рассказы основаны на кратких набросках и были написаны Лавкрафтом практически самостоятельно. Из всех литературных обработок, наряду с написанным для Зилии Бишоп, они ближе всего подходят к его оригинальным работам. Ни одна из них не сравнима с "Курганом", но некоторые довольно неплохи.
   Лавкрафт ни разу не упоминает "Человека из камня" в доступной мне переписке, но, чтобы рассказ появился в октябрьском номере "Wonder Stories", он должен был работать над ним самое позднее летом 1932 г. Это в конечном счете довольно традиционная ­история о Дэниеле "Безумном Дэне" Моррисе, который нашел в фамильном экземпляре "Книги Эйбона" формулу, превращающую любое живое существо в каменную статую. По признанию Морриса, формула "больше полагается на обычную химию, чем на Внешние Силы" и "представляет собой своего рода окаменение, правда, бесконечно ускоренное" - псевдонаучное объяснение, которым явно не погнушался бы Хьюго Гернсбек. Моррис успешно проворачивает этот трюк с Артуром Уилером, скульптором, который по его мнению завел интрижку с его женой Розой, но когда он пытается проделать то же самое с Розой, она обманывает и превращает в камень его самого. Здесь, помимо неправдоподобной природы сверхъестественного и псевдонаучного объяснения, неумение создавать живые образы снова предает Лавкрафта: изображение любовного треугольника банально и избито, а дневник Безумного Дэна совершенно неубедительно имитирует просторечье. Конечно, Лавкрафт стеснен рамками набросков, которые ему выдали для литературной обработки: сам бы он никогда не выбрал такого сюжета для собственного рассказа.
   Но "Крылатая смерть" [Winged Death] своими недостатками, похоже, в значительной степени обязана именно Лавкрафту. Эта нелепая история повествует об ученом, Томасе Слоуэнуайте, который нашел в Южной Африке редкое насекомое, чей укус смертелен, если не ввести некий препарат; туземцы называют это насекомое "дьявольской мухой", потому что, убив свою жертву, она якобы завладевает то ли душой, то ли личностью покойного. С помощью этой мухи Слоуэнуайт устраняет своего конкурента, Генри Мура, после чего его начинает преследовать насекомое, которое, как это не сверхъестественно, демонстрирует черты личности Мура. Заканчивается рассказ смехотворно: Слоуэнуайт убит, его душа вселяется в тело насекомого, и он пишет целое сообщение на потолке своей комнаты, обмакивая свое новое тело в чернила и бегая по потолку. Этот гротескный и неумышленно комичный финал - который, по признанию Лавкрафта, был придуман им самим - явно должен был стать кульминацией ужаса, но в итоге просто скатился в комедию.
   Лавкрафт рассматривает этот рассказ в письме к Дерлету, которое, вероятно, датируется летом 1932 г.:
  
   Печально, когда твоя новая история параллельна [sic!] чужой более ранней работе. Нечто странное приключилось на днях с моим клиентом - это касается элемент истории, который я замыслил & вставил в рассказ с полным ощущением, что он совершенно оригинален. Рассказ был послан Красавчику Гарри [Бейтсу], & он отверг ­его на том основании, что данный элемент (насекомое, окунающееся в чернила & пишущее своим собственным телом на белой поверхности) составляет суть другого рассказа, который он уже принял. Вот чертовщина! - я-то думал, что наткнулся на идею потрясающей новизны & уникальности!
  
   Я не знаю, какой бессмертный шедевр литературы украл у Лавкрафта лавры автора, придумавшегося грамотное насекомое; но замечание об отправке рассказа в "Strange Tales" довольно любопытно. Хотя я уже выразил свои сомнения насчет теории Уилла Мюррея, что "Тень над Иннсмутом" была написана с прицелом на "Strange Tales", вполне может статься, что ранние расказы Хильд были написаны с расчетом на этот наиболее оплачиваемый рынок; здесь мы видим, что текст действительно был отправлен Бейтсу. Нет никаких подтверждений того, что в "Strange Tales" посылались и другие рассказы; но такое вполне могло быть - при условии, что они были написаны до конца года (когда журнал закрылся). Лавкрафт отправил "Крылатую Смерть" Фарнсуорту Райту, но последний, должно быть, отложил рассказ в долгий ящик, так как он вышел только в "Weird Tales" за март 1934 г.
   Я искренне надеюсь, что "Ужас в музее" [The Horror in the Museum] был сознательной пародией - в данном случае, пародией на псевдомифологический цикл самого Лавкрафта. Здесь мы знакомимся с новым "божеством", Ран-Теготом, который, по утверждению хранителя музея восковых фигур, Джорджа Роджерса, был привезен им из экспедиции на Аляску. Историю, действительно, можно принять за пародию на "Фотомодель Пикмена" и "Зов Ктулху". Задумайтесь над нелепостью проиходящего: в подвале музея в ящике спрятано не просто изваяние бога, но самый настоящий бог! Бессвязное бормотание Роджерса, который пытается принести Джонса в жертву Ран-Теготу, бредово и гротескно:
  
   "Йе! Йе!" - завывало оно [Роджерс]. - "Я иду, о Ран-Тегот, я иду с пищей. Ты долго ждал и скудно питался, но теперь получишь обещанное... Ты раздавишь и высосешь его, вместе со всем его неверием, и станешь сильнее. И впредь он будет явлен другим людям как памятник твоего торжества. Ран-Тегот, бесконечный и неукротимый, я - твой раб и первосвященник! Ты голоден, и я даю пищу. Я прочел знак и направил тебя. Я буду питать тебя кровью, а ты меня - своей мощью. Йе! Шуб-Ниггурат! Коза с Легионом младых!"
  
   Позже Роджерс изрыгает такие ругательства, как "Отродья Нот-Йидика и миазмы К'туна! Сын псов, воющих в водовороте Азатота!" Задолго до того, как бездарные ученики и последователи невольно довели "Мифы Ктулху" до абсурда, сам Лавкрафт проделал это вполне сознательно.
   Рассказ упоминается в письме от октября 1932 г.: "Моя самая последняя ревизионная работа настолько близка к чистой работе "негром", что я сталкиваюсь с теми же проблемами с сюжетом, что и в былые дни своего писательства"; далее он пересказывает сюжет рассказа - со зловещей интонацией, которая, надеюсь, свидетельствует о том, что он сознавал его пародийную природу. История, похоже, была охотно принята Райтом, так как появилась в "Weird Tales" за июль 1933 г., в одном номере со "Снами в Ведьмином доме". Лавкрафт, должно быть, криво усмехался, когда в "The Eyrie" за май 1934 г. появилось письмо некого Бернарда Дж. Кентона, превозносящее рассказ: "Даже Лавкрафт - такой сильный и талантливый, полный жуткой многозначительности - думаю, вряд ли смог бы превзойти диковинную сцену, где шамблер из иного измерения бросается на героя".
   "Вне времен" [Out of the Aeons] - то, над чем Лавкрафт работал в начале августа 1933 г. - вероятно, единственная действительно успешная работа из этих пяти, хотя и в ней есть элементы гиперболизации, которые граничат с самопародией. В рассказе говорится о древней мумии, хранящейся в Музее археологии Кэбота в Бостоне, и о сопровождающем ее свитке, написанном неведомыми иероглифами. Мумия и свиток напоминают рассказчику (хранителю музея) безумную историю, приведенную в "Черной Книге" (она же "Неназываемые Культы") фон Юнцта, в которой говорится о боге Гхатанотоа,
  
   на коего ни одно живое существо не могло бросить взгляд... не претерпев трансформации, более ужасной, нежели сама смерть. Вид бога, либо его идола... вызывал паралич ­и окаменение особенно отвратительного свойства, когда снаружи жертва обращалась в камень и кожу, но ее мозг навеки оставался живым и мыслящим...
  
   Эта идея, конечно, подозрительно напоминает о препарате, использованном в "Человеке из камня". Далее у фон Юнцт говорится о человеке по имени Т'иог с погибшего континента Му, который 175 000 лет назад попытался подняться на гору Йаддит-Гхо, обитель Гхатанотоа, чтобы "освободить человечество от нависшей угрозы"; он был защищен от чар Гхатанотоа волшебной формулой, но в последний момент жрецы Гхатанотоа выкрали пергамент, на котором она была написана, и и подменили его другим. Допотопная мумия в музее, следовательно, является Т'иогом, окаменевшим при виде Гхатанотоа.
   Вполне очевидно, что единственный вклад Хильд в этот рассказ - самая идея мумии с живым мозгом; все остальные - Гхатанотоа, Т'иог, упоминание Му и, разумеется, сам стиль рассказа - Лавкрафта. Он сам подтверждает это, говоря: "Касательно намеченного "Вне времени" - полагаю, что я приложил-таки к нему руку... я написал эту чертову вещь!" Рассказ неплох, хотя и опять написан чересчур цветисто и несколько неряшливо, что мешает ему стать наравне с лучшими рассказами самого Лавкрафта. Однако он интересен тем, что сочетает в себе атмосферу ранних "дансенианских" рассказов Лавкрафта с чертами более поздних "Мифов": восхождение Т'иога на Йаддит-Гхо тематически и стилистически сходно с восхождением Барзая Мудрого на Нгранек в "Других богах", а вся история о Му изложена стилем, напоминающем рассказы и пьесы Дансени о богах и людях. Рассказ увидит свет в "Weird Tales" за апрель 1935 г.
   Зато "Ужас старого кладбища" [The Horror in the Burying-Ground] крайне решительно возвращает нас с небес на землю. Здесь мы видим сельского гробовщика, Генри Торндайк, создавшего некий химический состав, который, если вколоть его живому человеку, приводит его в состояние, напоминающее смерть, - хотя человек остается жив и в сознании. Торндайк пытается таким способом избавиться от соперника, но в процессе сам вкалывает себе это вещество. Происходит неизбежное: хотя гробовщик умоляет не хоронить его, он объявлен мертвым и похоронен заживо.
   Истории по большей части излагается на деревенском просторечье, напоминающем - и, возможно, пародируещем - то, что было использовано в "Ужасе Данвича". Если судить по другим авторским шуткам - например, использованию имен вроде Эйкли (из "Шепчущего во тьме"), Зенас (из "Сияния извне"), Этвуд (из "Хребтов Безумия") и Гудинаф (отсылка к приятелю Лавкрафта по самиздату Артуру Гудинафу) - эта история если и не реальная пародия, то, как минимум, образчик "кладбищенского юмора"; и в таком качестве довольно удачна. Лавкрафт ни разу не упоминает эту вещь в доступной мне переписке, так что мне неизвестно, когда она была написана; она выйдет в "Weird Tales" только в мае 1937 г.
   По этим кратким изложениям, наверное, ясно, что они отчасти разделяют один важный элемент сюжета: идею живого разума, заключенного в оболочку мертвого или неподвижного тела. Это касается "Вне времени" и "Ужаса старого кладбища"; в результате нападения Ран-Тегота жертва превращается в подобие восковой статуи - судьба, отчасти похожая на то, что описано в "Человеке из камня"; тогда как в "Крылатой смерти" разум или личность человека заключены в чужой форме. Можно задаться вопросом, что помимо этой идеи исходило от Хильд - и принадлежит ли ей даже эта малость.
   Лавкрафт, без сомнения, регулярно получал от Хильд свою оплату (пусть даже потребовались годы, чтобы ее рассказы были изданы); по крайней мере, он не жалуется на задержки с платежами, как было с Зилией Бишоп. Хотя Лавкрафт все еще говорит о ней, как о клиентке, в настоящем времени летом 1935 г., непохоже, чтобы после лета 1933 г. он действительно делал для нее какую-то серьезную работу.
  
  
  
   Еще одной "негритянской" или совместной работой, в которую Лавкрафт поневоле оказался вовлечен осенью 1932 г., был рассказ "Через Врата Серебряного Ключа" [Through the Gates of the Silver Key]. Э. Хофманн Прайс был настолько в восторге от "Серебряного Ключа", что, пока Лавкрафт в июне гостил у него в Новом Орлеане, "предложил [написать] продолжение о том, случилось с Рэндольфом Картером после его исчезновения". Точная реакция Лавкрафта на это предложение нам неизвестна, хотя вряд ли она была слишком восторженной. Поэтому Прайс по собственной инициативе написал сиквел "Повелитель Иллюзии" [The Lord of Illusion]. Послав его Лавкрафту в конце августа, он выразил надежду, что Лавкрафт, возможно, согласится доделать его и позволит опубликовать, как совместную работу. Лавкрафт не торопился отвечать на письмо Прайса, но когда все-таки ответил, то заявил, что необходимы большие переделки, чтобы привести сиквел в соответствие с оригиналом. В доброжелательном ответном письме от 10 октября Прайс согласился почти со всеми предложениями Лавкрафта. Он по-прежнему надеялся, что Лавкрафт сможет выполнить переделку за несколько дней - в конце концов, он написал свою версию всего за два дня. Однако Лавкрафт закончит работу лишь в апреле 1933 г.
   "Повелитель Иллюзии" совершенно кошмарен. В нем рассказывается смехотворная история о том, как Рэндольф Картер, после находки серебряного ключа входит в странную пещеру за домой его семьи в Массачусетсе и встречает там странного человека, который представляется как "Умр ат-Тавил, ваш провожатый"; он отводит Картера в некое нездешнее царство, где тот встречает Древних. Эти существа объясняют Картеру природу Вселенной: как круг получается из пересечения конуса с плоскостью, так и наш трехмерный мир происходит от пересечения плоскости с более сложным многомерным пространством; аналогично и время - это иллюзия, всего-навсего результат "урезания" бесконечности. Выясняется, что все когда-либо жившие Картеры являются частью одного архетипа, так что умей Картер управлять своей "плоскостью сечения" (плоскостью, которая определяет его положение во времени), он мог бы стать любым Картером, каким пожелает, из древности или далекого будущего. В якобы неожиданном финале старик, оказавшийся Картером, открывается группе людей, которые собрались, чтобы разделить его имущество.
   Трудно вообразить историю более слабую, чем эта, и все же Лавкрафт чувствовал своего рода обязанность попытаться хоть что-то с ней сделать. Он делает справедливый вывод: "Черт, но это будет крепкий орешек!" Другие неотложные дела на протяжении многих месяцев мешали ему взяться за рассказ, так что работа над ним не была закончена до начала апреля.
   Результат никоим образом нельзя назвать приличным. Если "Серебряный­ ключ" - пронзительное отражение самых сокровенных чувств и убеждений Лавкрафта, то "Через Врата Серебряного Ключа" ничто иное, как приключенческая фантастика с неуклюжими и вымученными математическими и философскими вставками. Лавкрафт сильно переработал сюжет, хотя и, как мог, сохранил идеи Прайса. История начинается в Новом Орлеане, куда несколько человек - Этьен Лоран де Мариньи (т.е. сам Прайс), Вард Филлипс (понятно кто), адвокат Эрнест K. Аспинуолл и странный человек по имени Свами Чандрапутра - съехались, чтобы обсудить раздел имущества Картера. Свами выступает категорически против, заявляя, что Картер все еще жив. Далее он рассказывает совершенно невероятную историю о том, что случилось с Картером после его возвращения в детство (что описано в "Серебряном ключе"):
   Ведомый "провожатым", 'Умр ат-Тавилом (Длящим Жизнь), Картер через череду "Врат" попадает в некое царство "вне знакомых нам времени и измерений". Этот провожатый приводит Картера к тронам Древних, от которых тот узнает, что у каждого существа во Вселенной есть "архетип" и что родословная каждого человека - всего-навсего грань общего архетипа; Картер также узнает, что сам он - аспект "ВЫСШЕГО АРХЕТИПА", что бы это не значило. Затем неким загадочным образом Картер оказывается на планете Йаддит в теле фантастического существа, Зкаубы-Волшебника. Ему удается вернуться на Землю, но он вынужден носить маскировку из-за своего инопланетного облика.
   Когда твердолобый реалист Аспинуолл поднимает Свами Чандрапутру на смех, наконец обнаруживается то, что едва ли может удивить какого-то читателя: Свами - сам Рэндольф Картер в чудовищном облике Зкаубы. Аспинуолл, сорвав маску, которую носит Картер, прямо на месте умирает от удара. Вслед за этим Картер исчезает в стоящих в комнате больших часах.
   Прайс замечает, что "по [его] прикидкам, [Лавкрафт] оставил без изменений где-то меньше пятидесяти слов из моего оригинала" - комментарий, который заставил многих считать, ­что финальная версия рассказа в корне отличается ­от версии Прайса; но, как мы увидели, Лавкрафт посильно постарался сохранить базовую структуру рассказа Прайса. Цитаты из "Некрономикона" - по большей части Прайса, хотя кое-что привнесено и Лавкрафтом; а поразительный пассаж - "[Картер] дивился грандиозному самомнению тех, кто лепетал о злонамеренности Древних, как будто Они могли оторваться от своих вековечных грез, дабы излить гнев на человечество" - настолько созвучен собственным псевдомифологическим концепциям Лавкрафта, что неудивительно, что он оставил его почти нетронутым.
   19 июня Прайс послал рассказ в "Weird Tales", одновременно хваля его и преуменьшая свою роль в нем. Фарнсуорт Райт, правда, отверг его. Но, верный своим противоречивым манерам, в середине ноября 1933 г. Райт захотел еще раз посмотреть на рассказ - и принял его неделю спустя. Он увидел свет в июльском номере 1934 г.
  
  
  
   Медленно, но неумолимо Лавкрафт снова втягивался в деятельность­ самиздата, хотя на сей раз - в работу Национальной Ассоциации Любительской Прессы [National Amateur Press Association], так как его "родной" Объединенной больше не существовало. Где-то в конце 1931 г. Лавкрафта уговорили занять пост в бюро критики, здешнем аналоге отдела публичной критики. 18 апреля он породил обзорную статью (неозаглавленную) для "National Amateur", но она оказалась настолько большой, что не поместилась в номер, и официальный типограф, Джордж Дж. Феттер из Лексингтона (Кентукки), чуть позже выпустил ее отдельной брошюрой под названием "Новая критика поэзии". Эта статья - весьма здравое исследование вопроса, что же есть "реальная поэзия в отличие от простой рифмованой ­прозы", воплощающее новейшие взгляды Лавкрафта на предмет - одна из самых раритетных его публикаций.
   В последующие годы Лавкрафта неоднократно привлекали к работе в бюро критики - несмотря на просьбы звать его, только если не удасться найти какую-то другую "жертву" (а этого никогда не происходило). Как правило, он разбирал стихи и как правило ухитрялся уговорить Эдварда Х. Коула позаниматься критикой прозаических произведений.
  
  
  
   В конце 1932 г. Лавкрафт с болью узнал о смерти (23 ноября) Генри С. Уайтхеда, который наконец скончался от болезни желудка, которая годами мучила его. Лавкрафт отдает скромную дань уважения ему в письме к Э. Хоффману Прайсу. Оценивая творчество Уайтхеда, Лавкрафт отмечает цикл из трех рассказов, действие которых происходит в новоанглийском городке под названием Чэдборн - Уайтхед явно придумал его, как параллель Архэму самого Лавкрафта. Один из рассказов ("Происшествие в Чэдборне") был принят "Weird Tales" и появится в февральском номере 1933 г.; два других - не названные Лавкрафтом - не идентифицированы и, вероятно, не сохранились. Один был принят Гарри Бейтсом из "Astounding" - но возвращен, когда этот журнал прекратил свое существование; другой, по-видимому, никуда не посылался.
   Я уже упоминал работу Лавкрафта над "Ловушкой" Уайтхеда. Есть еще две вещи, в которых он принял некоторое участие, хотя, как мне кажется, реально не вписал в них ни одной строчки. Одна из них - "Кассиус", явно основанная на заметке N133 из рабочей тетради Лавкрафта: "У человека есть миниатюрный бесформенный сиамский близнец - выстав. в цирке - близнец хирургически удален - исчезает - сам по себе творит ужасные, дурные вещи". В своем рассказе ("Strange Tales", ­1931 г.) Уайтхед почти в точности воспроизвел эту запись - за вычетом момента с цирком; вместо того он перенес действие в привычный ему вест-индский антураж: черный слуга Джеральда Кейнвина по имени Брутус Хеллмен удаляет крошечного близнеца, который присоединен к его паху, и таким образом освобождает это зловредное создание, которое несколько раз нападает на Хеллмена, прежде чем его наконец убивают.
   Позднее Лавкрафт признался, что, возьмись он за эту идею сам, его исполнение сильно отличалось бы от варианта Уайтхеда:
  
   По идее связь между человеком и его миниатюрным близнецом должна была быть гораздо более сложной и неочевидной, чем полагал какой-то доктор. Операция по разделению проведена - но увы! Непредвиденный ужас и трагедия. Ибо, похоже, что мозг несущего близнеца человека находился именно в его миниатюрном близнеце... так что операция породила отвратительного монстра ростом всего в фут, но с острым человеческим умом, и статную человекоподобную оболочку с неразвитым мозгом полного идиота. Из этой ситуации я планировал вырастить приличный сюжет, хотя - из-за размеров задачи - продвинулся не слишком далеко.
  
   Какая жалость, что Лавкрафт так и не написал эту рассказ!
   Другой рассказ, с которым Лавкрафт помогал Уайтхеду, носил название "Ушиб" [The Bruise], но Лавкрафт не знал точно, был ли он закончен. Этот вопрос впервые поднимается в апреле 1932 г., когда Лавкрафт замечает, что "я сейчас помогаю Уайтхеду приготовить новое окончание и антураж для истории, отклоненной Бейтсом". В рассказе говорится о человек, который перенес ушиб головы, после чего у него - по версии Лавкрафта - "пробудились ячейки наследственной памяти, заставляя человека слышать звуки­ разрушения и погружения легендарного Му, [случившееся] 20 000 лет назад!" Некоторые считали, что Лавкрафт фактически мог написать или переделать этот рассказ, но по моему внутреннему ощущению в нем ни строчки не написано Лавкрафтом.
   На самом деле, есть четкая вероятность, что тоже самое можно сказать и об Уайтхеде. Рассказ появился (как "Ботон" [Bothon]) в "Amazing Stories" за август 1946 г. и почти одновременно - во втором томе работ Уайтхеда, "West India Lights" (Arkham House, 1946). Следует отметить его неестественно позднюю публикацию - явно организованную Огюстом Дерлетом. Э. Ленгли Сирлз полагает, что рассказ мог написать сам Лавкрафт, так как среди бумаг Уайтхеда найдет его краткий пересказ авторства Лавкрафта. По утверждению Сирлза рассказ радикально отличается от всего, написанного Уайтхедом; а следует учитывать, что Дерлет не стеснялся выдавать собственные работы за чужие - например, опубликовав в "Night's Yawning Veal" (1952) свой рассказ под названием "The Churchyard Yew" и приписав его Дж. Шеридану Ле Фаню. Не найдено никакого внешнего подтверждения этой теории, но ее стоит иметь в виду.
   Лавкрафт написал двухстраничный некролог и послал его Фарнсуорту Райту, советуя использовать его как источник сведений для объявления о смерти Уайтхеда в "Weird Tales". Райт поставил некролог отдельной статьей без подписи - "In Memoriam: Генри Ст.-Клер Уайтхед" - в номер за март 1933 г., хотя использовал лишь примерно четверть из присланного Лавкрафтом, а поскольку Лавкрафт не сохранил копии оригинального некролога, полный текст оказался утрачен. Однако тот вполне мог быть похож на дань уважения, отданную Уайтхеду в письме Лавкрафта к Прайсу.
   Одной очень странной работой, сделанной Лавкрафтом в то время, были "Мельком о Европе" [European Glimpses], в рукописи датируемые 19 декабря. Это совершенно традиционный рассказ об основных туристических достопримечательностях Западной Европы (главным образом, в Германии, Франции и Англии) - и ничто иное, как "негритянская" работа для Сони, хотя Лавкрафт - в тех редких случаях, когда он вообще говорил своим корреспондентам об этом задании - всячески старался скрыть этот факт. Задумайтесь над беглым упоминание, сделанным Альфреду Гальпину в конце 1933 г.:
  
   За прошедший год я обрел такие познания о Париже, что едва не соблазнился начать предлагать свои услуги в качестве гида, в глаза не видев этого проклятого места; в моей эрудиции повинна негритянская работа на тупицу, которой захотелось публично пораспинаться о поездке, очевидно, при полной неспособности вынести из нее какие-то конкретные личные впечатления. Я основал свое исследование на картах, путеводителеях, дорожных расписаниях, томах описаний & (прежде всего) на изображениях...
  
   В этом же письме Лавкрафт приводит именно те места - Париж, Шартр, Реймс, Версаль, Барбизон, Фонтенбло и различные части Лондона, - которые описаны "Мельком о Европе".
   Теперь рассмотрим комментарий Сони из ее биографии:
  
   ...В 1932 г. я поехала в Европу. Я испытывала соблазн позвать его с собой, но знала, что, так как я больше не была его женой, он не согласится. Правда, я писала ему из Англии, Германии и Франции, посылая ему книги и снимки любой возможной сцены, которая, по моему мнению, могли его заинтересовать­... Я послал Г.Ф. рассказ о поездке, который он исправил для меня.
  
   Соня также в подробностях упоминает места, описанные в "Мельком о Европе". Зачем же тогда Лавкрафту понадобилась эта скрытность? Возможно, он стеснялся признаться, что он до сих пор общается с Соней и даже делает для нее какую-то работу - за что, допускаю, он не требовал платы. Гальпин был одним из старейших его друзей; кроме того, знавшим Соню больше десятилетия. Лавкрафт, насколько мне известно, даже не упоминал "Мельком о Европе" никому из корреспондентом кроме Гальпина - который когда-то жил в Париже, так что это беглое замечание прозвучало естественно. Подобно тому, как он почти никогда не упоминал о своем браке в переписке с младшими корреспондентами, здесь Лавкрафт не смог признаться, что продолжает общаться со своей бывшей женой.
   Сами по себе "Мельком о Европе", безусловно, наименее интересные из путевых заметок Лавкрафта - если их вообще можно так назвать - из-за крайне избитых описаний крайне заезженных туристических достопримечательностей, мимо которых не смог пройти ни один путешествующий буржуа. Возможно, единственный их примечательный момент - сообщение о том, что в Висбадене Соня мимолетно видела Гитлера.
   В самом конце 1932 г. Лавкрафт впервые совершил то, что станет еще одним "дорожным" ритуалом - провел неделю после Рождества в Нью-Йорке с Лонгами. Естественно, Рождество он встретил в Провиденсе с Энни, но уже на другой день сел в автобус до Нью-Йорка и добрался до дома 230 на 97-ой Западной улице, чтобы остаться здесь на семь-восемь дней. Лавмен и Керк были рады видеть Лавкрафта в городе, но Мортон, как оказалось, отлучился из своего музея более, чем на неделю, так что общая встреча не состоялась. Лавкрафт оставался в городе до 3 января.
  
  
  
   В начале 1933 г. Лавкрафт берется за ревизионную работу несколько более приятного и близкого по духу свойства, чем обычно. Роберт Х. Барлоу начал писать художественные рассказы и, хотя в то время ему едва исполнилось пятнадцать лет, весьма многообещающие. В феврале Лавкрафт выносит оценку трем вещям, присланным Барлоу; одной из них "Убийство монстра" [The Slaying of the Monster] (название, как ясно из рукописи, было дано Лавкрафтом). Лавкрафт немного подправил рассказ, но, похоже, тогда он не был опубликован.
   К марту 1933 г. Барлоу показал Лавкрафту некоторые наброски своих ранних "Летописей Джиннов" [Annals of the Jinns], хотя Лавкрафт, кажется, не внес в них больших правок. Рынок сбыта для них появился лишь осенью того года, когда был основан журнал "Fantasy Fan". "Летописи" выходили урывками на протяжении всего восемнадцатимесячного срока существования журнала; еще один, десятый, эпизод был обнаружен в журнале "Phantagraph"; вполне могли быть и другие.
   Один из эпизодов - четвертый, "Священная птица" - важен обеспечением антуража для "The Hoard of the Wizard-Beast", рассказа, в котором Лавкрафт принял активное участие. Этот рассказ выглядит свободным продолжением "Священной птицы", так как в нем снова упоминается Священная птица, а действие тоже происходит в краю под названием Уллатия (в "Священной Птице" - "Улатия"). Поэтому кажется вполне вероятным, что "The Hoard of the Wizard-Beast" замышлялся как единое целое с "Летописями Джиннов", но по какой-то причине не был послан Барлоу в "Fantasy Fan". То, что он послал-таки его какому-то издателю (вероятно, фан-журнала), ясно из пометки, сделанной им на рукописи ("единственная копия, не считая издат[елю]"); но, если он и был издан, его появление прошло незамеченным.
   Барлоу датировал рукопись сентябрем 1933 г., но Лавкрафт впервые увидел ее в декабрьском письме. Он внес значительные правки в эту вещь: в нынешнем виде это, вероятно, примерно 60%-й Лавкрафт, хотя конечный результат - по-прежнему довольно заурядная вещица с очень предсказуемым и надуманным "заслуженным наказанием", выпадающим человеку, который попытался украсть несметные сокровища "волшебного зверя". Исправленная версия очень короткого "Убийства монстра" - примерно на 30% Лавкрафт; она тоже немногого стоит. "Летописи Джиннов" Барлоу не несут заметных признаков правок Лавкрафта, и во многих случаях непохоже, чтобы Лавкрафт видел эти вещи до того, как они были опубликованы. Однако не так много времени спустя Лавкрафт будет помогать Барлоу с более значительными вещами - а еще немного времени спустя Барлоу начнет самостоятельно писать произведения, которые завоюют ему достойное место в избранной им сфере деятельности.
  
  
  
   С собственной писательской карьерой Лавкрафта, как уже отмечалось, дела обстояли не слишком хорошо: одна-единственная вещь ("Сны в Ведьмином Доме") в 1932 г. и ноль в первой половине 1933 г., не считая совместного "Через Врата Серебряного Ключа". Сколько доходов принесла ему новая клиентка, Хейзел Хильд, а также другие ревизионные работы, неясно; но некоторый намек дает замечание, брошенное Лавкрафтом Дональду Уондри, что в середине февраля 1933 г. "тетя & я имели безнадежную беседу о семейных финансах"; в итоге, Лавкрафт съедет из дома 10 на Барнс-стрит, а Энни - из дома 61 на Слейтер-авеню, и поселятся вместе, под одной крышей. То, что Лавкрафт и Энни не могли позволить себе даже несомненно скромную (Лавкрафт платил 10$ в неделю, Энни, вероятно, столько же) арендную плату, красноречивее любых слов говорит о крайней бедности, в которую они погрузились. Энни перебивалась исключительно благодаря наследству Уиппла Филлипса, Лавкрафт - благодаря доле того же наследства (5000$ было завещано его матери, 2500$ - ему самому), а также благодаря пустяковой ревизионной работой и еще более несерьезным доходам от продажи собственных произведений.
   Но на сей раз удача им улыбнулась. После осмотра нескольких квартир в Ист-Сайде и районе колледжа, Лавкрафт с Энни нашли совершенно восхитительный дом - номер 66 на Колледж-стрит, на самом гребне холма, прямо за Библиотекой Джона Хэя и посреди зданий братств университета Брауна. Двухэтажный дом фактически принадлежал университету и сдавался внаем как две большие квартиры, по одной на каждом этаже. Верхний этаж - пять комнат плюс два чулана на чердаке - внезапно освободились, и Лавкрафт с Энни ухватилась за предложение, как только услышали об оплате - всего 10$ в неделю, не более половины от общей суммы, которую им приходилось выкладывать за две отдельные квартиры. Лучше всего, с точки зрения Лавкрафта, было то, что дом был построен в колониальном стиле. Лавкрафт думал, что дом действительно колониальный или постколониальный, построенный где-то в 1800 г.; но современное исследование датировало его примерно 1825 годом. Лавкрафту отошли две комнаты - спальня и кабинет, а также собственный чулан на чердаке. Квартира освободилась 1 мая. Лавкрафт въехал в нее 15 мая, Энни - две недели спустя. Лавкрафт не мог поверить своей удаче и только надеялся, что сможет прожить здесь достаточно долго. Как окажется, он проведет в этом доме все четыре года, оставшиеся ему.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"